Бедные-несчастные (гет)

1970-е. ​— Доложите княгине! — с придыханием в голосе шепчет коротко стриженный светловолосый маг. Грубые черты лица — как будто бы Создателю не хотелось работать над ним, и он просто налепил глины, парой ленивых движений оставил узкие прорези для глаз и маленького рта, а напоследок приделал раздутый, вздернутый нос. Да, лицо было истинным антиподом красоты, но тот восторг, что окрасил его, будто осветил, исправил все недочеты. Разгладились морщины, намекавшие на приличный возраст волшебника, распрямилась сгорбленная спина — зашелестела темно-красная мантия, звякнул металлический пояс, всколыхнулась повязанная на нем связка ключей. Казалось, что все в комнате, начиная с колдуна, работавшего над огромным, заставленным колбами и приборами столом, и заканчивая круглыми каменными стенами, словно обнимающими его со всех сторон, пришло в оживленное, взволнованное движение. — Доложите княгине! — уже громче повторил он, повернувшись к приоткрытой двери. — У нас получилось! Философский камень!

​В коридоре послышался быстрый отдаляющийся топот. Оставшись в полном одиночестве, алхимик принялся ходить кругами по небольшой, окутанной тьмой комнатке — лишь два крохотных белоснежных шара парили над столом, но их света не хватало на весь кабинет. Жгучие, злобные тени шарахались по углам и теснились в щелях между камнями. В дрожащих бледных руках волшебник сжимал, казалось бы, небольшую драгоценность, которой посвятили жизнь несколько поколений алхимиков. Он был третьим, кто работал над созданием камня, и он же стал последним. Тем, кто усовершенствовал рецепт. Это сделал он, он!

​

Небольшого кабинета стало мало. Но выйти за дверь, чтобы кто-то ненароком раньше времени увидел Философский камень? Нет, он не мог себе этого позволить. Быстро, подозрительно — будто дикое животное, загнанное в угол, — он осмотрел комнатушку и бросился к столу. Высыпал из одной из коробок парочку оставшихся свинцовых обломков и спрятал в ней камень. Плотно закрыл крышку. Вновь оглядел кабинет — ни единой души, кроме него. Только удостоверившись в этом, он позволил себе сделать несколько шагов к двери, за которой скрывалась самая настоящая лаборатория — длинные столы, высокие шкафы, до отвала набитые всяческими ингредиентами, кипящие котлы и огромный, разожженный камин. Странным было видеть эту залу, всегда кишащую работниками, абсолютно, мертвенно пустой — не будь алхимик охвачен столь сильным восторгом, он бы неприятно поразился этому контрасту, но сейчас всего его мысли занимал Философский камень.

​Он создал Философский камень! Он! Он!

​Все же любопытно, что стало главной причиной безумия Николая Чайкина? То, сколько лет он положил на создание Философского камня, сделав эту работу делом всей своей жизни — своей жизнью, — то, что он наконец достиг желаемого результата и стал недолгим обладателем этого сокровища, или то, что Философский камень был похищен еще до того, как посланник доложил о его создании Министру магии Магической России — великой княгине?

​Одна из теней отлепилась от стены и с коробкой в руках, не издавая ни звука, шмыгнула к выходу из маленького круглого кабинета, а затем, все еще незамеченная восторженным мастером, — к двери, ведущей прочь из лаборатории.

​Прошла минута прежде, чем Николай Чайкин обнаружил пропажу коробки.

​Еще полминуты были потрачены на его безрезультатные попытки создать Патронус и сообщить об инциденте.

​Три минуты — чтобы добежать до небольшого охранного пункта в конце коридора Отдела Алхимии.

​Минута — чтобы все маги-защитники Министерства узнали о произошедшем.

​Еще минута — чтобы каждый с палочкой наготове бросился блокировать выходы.

​Три минуты, чтобы один из авроров заметил алхимика, которого не должно было быть в Министерстве магии в столь поздний час — строго соблюдалось, кто входил, выходил и мог оставаться после рабочего дня.

​Минута на перестрелку — молчаливо они швыряли друг в друга проклятия. Одно прожгло дыру под ребрами беглеца — к черту были спалены одежда и кожа. Он громко вскрикнул, ловким движением швырнул себе под ноги какой-то порошок, заполнивший холл темным, гадким дымом.

​Пять минут — чтобы все выходы были заблокированы.

​И четыре, чтобы Антонин Долохов со спрятанным во внутреннем кармане куртки Философским камнем успел воспользоваться камином.

​Его выбросило в старой, заброшенной квартире в центре Ленинграда, доставшейся в наследство, но за которой он никогда и не думал ухаживать. Не теряя времени — у него максимум семь минут прежде, чем следующие по пятам, словно голодные гончие собаки на охоте, авроры взломают защитные заклинания и вломятся внутрь — он активировал ждущий на столике за спиной портал в виде номера недавней газеты. Его выбросило на зеленеющем склоне. Вдалеке под ногами, шумело море, и запах соли ударил в нос.

​Перед глазами все плыло. Антонин Долохов буквально чувствовал, как пропущенное проклятие ядом расползалось под кожей. Дрожащей рукой он стер горошины пота со лба и сипло, тяжело вздохнул. Часы, туго стянувшие запястье, показывали без двух минут девять. Он нащупал камень над сердцем и выдохнул. Ломко рассмеялся.

​

Права была бабка — Том Риддл сведет его в могилу.

​Смех перешел в кашель, и Долохов схаркнул на траву сгусток крови. Он не видел, но на его смертельно побледневшем лице, словно щупальца, расползались багряные полосы. Они подбирались к мутнеющим глазам.

​Тридцать секунд — за спиной раздается хлопок трансгрессии. Это Мальсибер с порталом в Британию. Антонин успевает только пролепетать первую часть проверочного вопроса — его слова, играясь, уносит ветер, и они не долетают до ушей товарища. Долохов теряет сознание. Дикая боль будто бы выламывает ему ребра — кажется, чужое проклятье, заразив организм, жаждет вырваться и найти новую жертву.

* * *

​Макнейры славились на всю Магическую Британию талантом к зельеварению, богатством и умением не наживать себе врагов. Их семья обустроилась в Шотландии — холодный, льдистый климат, ветра, — несколько столетий назад они выбрали землю, которая не принимала людей, выстроили замок и за прошедшие годы собрали вокруг него несколько магических поселений. Про их род ходили разные байки — все от того, что они мало показывались в обществе. Мол травят людей, подсаживают выгодных им личностей в Министерстве, братья женятся на сестрах, а их драконы (которых, правда, никто никогда не видел) грабят магглов, похищают непослушных детей и охраняют несметные богатства в подземельях.

​

Последняя сказка уж точно была выдумкой — единственный дракон, завезенный прадедом Уолдена и Ричарда, давно разложился. Он был больной, хромой и украден тем из жалости, а люди напридумывали страшных историй на несколько столетий вперед. Но была и польза от всех этих россказней — Макнейров у-в-а-ж-а-л-и. Их слово много весило. Это была неплохая причина, чтобы когда-то юный Том Риддл положил на их семейство глаз. Антонин же, сам рожденный не в бедности и никогда не стремившийся к знакомствам из выгоды, Макнейров недолюбливал. Он не сумел найти общий язык с Ричардом — старшим сыном старого лорда, хотя они были ровесниками и знали друг друга уже много лет. Одни из первых друзей Тома — когда это слово еще ложилось на язык и не было пропитано лживыми, горькими интонациями насмешки, — они никогда не ладили между собой, вечно спорили, поддевали друг друга и неприкрыто враждовали.

​В школе все было серьезно, но, чем дольше это продолжалось, тем меньше оставалось искренней ненависти. Казалось, они с Ричардом перебрасывались злобными взглядами больше по привычке и незнания, как общаться по-другому. С его младшим братом, Уолденом, Антонин почти не общался и мало о нем слышал. Мальчишка только недавно закончил Хогвартс и сейчас копошился в соседней комнате. Звенели склянки и слышалась приглушенная беседа — он советовался с престарелой тетей, всю жизнь изучавшей целебную магию, насчет того, какое новое средство лучше проверить на Долохове (конечно же, чтобы ему стало лучше).

​Антонин был замотан в бинты, изнемогал от скуки и даже больше не радовался возможности отоспаться. Он лениво открыл глаза и оглядел большую светлую залу. Полупрозрачные шторы прикрывали окна, за которыми бушевал жуткий ливень — капли барабанили по стеклам и то и дело слышались громогласные раскаты грома. Словно сказка о драконах была правдой, и они ругались между собой где-то в подземельях, разминали крылья и ворчали на то, что свободно парить в небесах могут лишь по ночам.

​Долохов не впервые попадал в «лазарет» Макнейров, развернутый в нескольких комнатах в западном крыле дворца. В прошлые года маги из соседних поселений часто стекались сюда за помощью. Но в последнее время, благодаря налаженным связям с Англией и открытию больницы имени Св.Мунго, волшебники направлялись за хорошими и многопрофильными колдомедиками прямиком туда. Если бы Том не развернул свою обширную деятельность, от лазарета могло бы остаться лишь название в истории семьи. Но «обширная деятельность» не обходилась без жертв и несчастных случаев, так что собравшиеся вокруг Тома последователи время от времени оказывались на мягких койках в доме Макнейров.

​Наконец Уолден с тетей определились с новым зельем, и долговязый, высокий мальчишка с темными волосами приблизился к Антонину. У него были беспокойные голубые глаза, черты лица отличались болезненной и как будто ломкой подвижностью. Он мельком осмотрел Антонина, нахмурился, увидев, что почему-то не затягивающаяся рана под его ребрами вновь закровоточила и испачкала бинты, а потом протянул бутылек.

​— Выпейте, мистер Долохов. Это должно помочь.

​Антонин прищурился.

​— Ты говоришь это уже в третий раз. Если наступит четвертый, я буду должен убить тебя.

​Хотя Антонин сказал это несерьезно, глаза мальчишки испуганно округлились. Руки, протягивавшие зелье, не дрогнули, и Антонин позволил себе слабую улыбку, после чего залпом выпил горькую, гремучую смесь. Она обдала жаром горло, будто хотела сжечь изнутри. Долохов даже не поморщился. Он откинулся на подушки и прикрыл глаза, чувствуя, как огонь растекается под кожей.

​— Через полчаса неприятные ощущения должны пройти. На самом деле, это зелье обычно используется в связке с тем, что подавляет чувствительность к его действию, но из-за этого снимается и часть целебного эффекта. В вашем случае мы боимся, что, если дать зелье вместе с противоядием, ваша рана так и не затянется.

​— И я умру от потери крови, — безэмоционально пробормотал Долохов.

​Ему не надо было смотреть, чтобы знать, что Уолден беспокойно глянул на парящий рядом с кроватью зачарованный пакет с кровью. Небольшая трубочка шла от него к руке Антонина. Это мало помогало — за проведенные в лазарете дни ему не стало лучше, он с каждым днем становился все белее и белее — напоминал мертвеца, который, правда, все еще мог разговаривать, — терял в весе и почти не шевелился, потому что каждое движение доставляло дикий дискомфорт.

​Уолден никогда не читал о подобных проклятиях. Его тетка, посвятившая всю жизнь колдомедицине, тоже знала немного. Русские маги ревностно скрывали открытые ими заклинания и зелья, чтобы иметь преимущество в бою. А Антонин Долохов, который был родом оттуда, никак им не помогал. Они подбирали одно зелье за другим, использовали известные заклинания, провели несколько операций, вручную извлекая остатки колдовства, но это не спасало ситуацию.

​Хотя какая-то польза в этом все же была: Антонин Долохов еще был жив.

​Уолден устало растер шею и принялся осторожно менять бинты. Антонин провалился в беспокойную дрему. В гостиной на первом этаже с докладом о состоянии пациента ждали Ричард и Темный Лорд. При мысли о покровителе старшего брата у Уолдена в желудке свернулся тугой, неприятно-сладкий узел — перемешавшиеся в странном, непонятном сочетании страх и благоговение, уважение и интерес.

* * *

​Благодаря огненному зелью и мазям на травах — Антонину казалось, что он теперь на половину, если не на все сто процентов, состоит из травянных настоев, которыми его пичкает тетка Уолдена и Ричарда (цикорий и лаванда, мандрагора и шут знает, что еще), — рана затянулась тонкой пленкой. Увидев, что дело сдвинулось с мертвой точки и Антонин перестал истекать кровью, Уолден позволил себе радостную улыбку. Несколько раз они с теткой поили Антонина «живым огнем», но теперь уже по капле — хотя обычным, нормальным людям нужно по половине бутылька — давали противоядие.

​Еще неделя понадобилась для того, чтобы Антонин сел, встал и даже начал понемногу ходить по зале. Он чувствовал себя отвратительно слабым и беспомощным, метание тетки Макнейров вокруг него — она напоминала старую курицу, трясущуюся над своим последним и единственным цыпленком, — раздражало. Единственным развлечением оказались приходы Ричарда — раз в пару дней он заглядывал поздно вечером, садился на стул рядом с кроватью — устраивался жутко долго, словно король на троне. Он держал Антонина в курсе дел, постоянно морщился, когда тот позволял себе подать голос (конечно же, поддеть его), но раз за разом возвращался.

​Бывало, он приносил с собой книги. От скуки Антонин много читал. Преимущественно алхимические трактаты, которые были собранны в коллекции Макнейров — готовясь к похищению Философского камня, он перерыл ужасно много литературы и настолько увлекся, что поистине заинтересовался этой темой. Алхимия была частью зельеварения, от которого без ума был Ричард, так что, помимо дел и издевок, им даже было о чем поговорить. Такие разговоры, правда, состояли всего лишь из пары фраз, но это было хоть что-то.

​(Что-то человеческое, привычное, знакомое. Единственное «что-то», из-за которого Долохов не чувствовал себя беспомощным овощем).

​— Том хочет на какое-то время поручить тебе воспитание новых Пожирателей Смерти. Он готовится к перевороту, — однажды коротко обмолвился Ричард. Антонин курил свою первую сигарету за несколько недель — все до единой фибры души трепетали в блаженстве.

​— Я не возьмусь за это. Поубиваю половину, а другую покалечу.

​— Том в курсе. Но, пока ты полностью не восстановишься, он не даст тебе другого задания. И не позволит найти, — безэмоционально отозвался Ричард. Стоит ли уточнить, что это он втайне от тетки притащил Антонину пачку сигарет?

​— И как же он мне помешает? — недовольно поморщился Долохов. — На цепь посадит?

​— Он оставил меня присматривать за тобой. Все же, воспитанием занимаюсь именно я, — хмыкнул Ричард. Антонин бросил ему злобный взгляд. В приглушенном свете свечи, левитирующей над прикроватной тумбочкой, темно-русые волосы Ричарда казались медными, а голубые глаза — их семейная черта — затаенно безумными.

​— Значит, придется убить тебя, — мрачно пробормотал Долохов и снова затянулся. Ричард вдруг подался вперед и надавил пальцем на бинт над раной. Все тело пронзила нестерпимая боль, словно кто-то запустил руку в дыру под ребрами и острыми когтями принялся раздирать органы. Но единственный звук, сорвавшийся с губ Антонина, был тихий, короткий выдох.

​— Сначала восстановись, а потом угрожай. Ты был сильнее меня до ранения. Сейчас же я с легкостью тебя уничтожу, — тихо проговорил тот. — Или жизнь не научила тебя осторожности?

​— Пошел к черту.

​— Сразу после тебя.

​На какое-то время они замолчали. Антонин докурил сигарету и откинулся на подушки. Рана ужасно ныла, и каждый вздох и выдох давались ему с трудом. Тетка Макнейров запичкает его всякими травами на ночь, чтобы к утру стало легче. О, Мерлин!

​— Министерство совсем его прижало? Он ведь не хотел открытой власти.

​Антонин знал, что это была ложь. Ричард знал, что это была ложь. Том Риддл хотел власти и могущества. Он всегда желал их — с самого первого дня, как узнал о магическом мире и оказался на факультете, большая часть которого — чистокровные и богатые баловни судьбы. Том хотел власти, чтобы его уважали, чтобы его не обижали, чтобы его признали. Том хотел власти, чтобы быть лучше остальных. Быть особенным. Единственным. Неповторимым.

​Раньше все закрывали на это глаза.

​Сейчас же не получалось, хотя бывшие друзья — слово липкое, противное, лживое — все еще пытались.

​— Арестовали все счета Блэков. Узнали, что они перевозили безродных волшебников из других стран и обвинили в торговле людьми. Мы еле успели спрятать тех, кто уже были под их крылом. Нельзя, чтобы отняли столько безропотной силы. Знаешь, — глаза Ричарда странно блеснули. — Они как щенята. Блэки отмыли их, накормили, дали волшебные палочки и начали обучать всему, и сейчас они готовы перегрызть глотки каждому, чтобы защитить своих хозяев.

​— Где вы их спрятали?

​— У Лестрейнджей. Их защитные заклинания и приструнят этих щенят, и не позволят обнаружить их тем, кому не стоит знать об их существовании.

​— А что Орион и Сигнус? Такие обвинения будет непросто снять.

​Ричард кивнул.

​— Вальбурга во всю заручается поддержкой двадцати восьми⁽¹⁾, у них подавляющее число голосов в суде Визенгамота. Дамблдор хочет выбить им чуть ли не поцелуй дементора, он теперь сутками в Министерстве. Благодаря его отсутствию в школе мы активнее пропагандируем Пожирателей Смерти среди студентов.

​— Зеленые дети не заменят Блэков. Как Том вывернет эту ситуацию в нашу пользу?

​— Блэки-спасители. Накормили голодных, раздали денег бедным и все в этом духе. Ты слышал о нашей новой девочке в газете? Молоденькая популярная писательница, все зачитываются. Том лично с ней встретился несколько раз, чтобы она стала работать на нас. Припугнул или еще что-нибудь, — слабая, секундная ухмылка тронула изгиб губ Ричарда. — Но она теперь поет по нашему заказу. Я попрошу домовиков принести тебе завтрашнюю газету, там выходит ее статья. Эйвери редактировал и сказал, что очень даже неплохо. Она сделает для общества святых из Блэков. Под давлением неравнодушных суд не сможет вынести слишком строгое обвинение.

​— И как зовут эту журналисточку?

​— Рита Скитер.

​Долохов прокатил ее имя на языке. Острое, угловатое.

​Дверь в залу распахнулась, и медленным, шаркающим шагом в лазарет зашла тетка Ричарда. Тот тут же подскочил и подбежал к ней, что-то спросил, улыбнулся и поцеловал в щеку. Он даже не оглянулся на Антонина, поспешно спрятавшего сигареты под подушкой, и вышел прочь.

​На следующее утро, как и обещал, передал ему газетный выпуск.

​Рита Скитер весьма умело искажала правду.

1) двадцати восьми чистокровных семей

Вернуться к тексту