Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
|
1970-е. — Доложите княгине! — с придыханием в голосе шепчет коротко стриженный светловолосый маг. Грубые черты лица — как будто бы Создателю не хотелось работать над ним, и он просто налепил глины, парой ленивых движений оставил узкие прорези для глаз и маленького рта, а напоследок приделал раздутый, вздернутый нос. Да, лицо было истинным антиподом красоты, но тот восторг, что окрасил его, будто осветил, исправил все недочеты. Разгладились морщины, намекавшие на приличный возраст волшебника, распрямилась сгорбленная спина — зашелестела темно-красная мантия, звякнул металлический пояс, всколыхнулась повязанная на нем связка ключей. Казалось, что все в комнате, начиная с колдуна, работавшего над огромным, заставленным колбами и приборами столом, и заканчивая круглыми каменными стенами, словно обнимающими его со всех сторон, пришло в оживленное, взволнованное движение. — Доложите княгине! — уже громче повторил он, повернувшись к приоткрытой двери. — У нас получилось! Философский камень!
В коридоре послышался быстрый отдаляющийся топот. Оставшись в полном одиночестве, алхимик принялся ходить кругами по небольшой, окутанной тьмой комнатке — лишь два крохотных белоснежных шара парили над столом, но их света не хватало на весь кабинет. Жгучие, злобные тени шарахались по углам и теснились в щелях между камнями. В дрожащих бледных руках волшебник сжимал, казалось бы, небольшую драгоценность, которой посвятили жизнь несколько поколений алхимиков. Он был третьим, кто работал над созданием камня, и он же стал последним. Тем, кто усовершенствовал рецепт. Это сделал он, он!
Небольшого кабинета стало мало. Но выйти за дверь, чтобы кто-то ненароком раньше времени увидел Философский камень? Нет, он не мог себе этого позволить. Быстро, подозрительно — будто дикое животное, загнанное в угол, — он осмотрел комнатушку и бросился к столу. Высыпал из одной из коробок парочку оставшихся свинцовых обломков и спрятал в ней камень. Плотно закрыл крышку. Вновь оглядел кабинет — ни единой души, кроме него. Только удостоверившись в этом, он позволил себе сделать несколько шагов к двери, за которой скрывалась самая настоящая лаборатория — длинные столы, высокие шкафы, до отвала набитые всяческими ингредиентами, кипящие котлы и огромный, разожженный камин. Странным было видеть эту залу, всегда кишащую работниками, абсолютно, мертвенно пустой — не будь алхимик охвачен столь сильным восторгом, он бы неприятно поразился этому контрасту, но сейчас всего его мысли занимал Философский камень.
Он создал Философский камень! Он! Он!
Все же любопытно, что стало главной причиной безумия Николая Чайкина? То, сколько лет он положил на создание Философского камня, сделав эту работу делом всей своей жизни — своей жизнью, — то, что он наконец достиг желаемого результата и стал недолгим обладателем этого сокровища, или то, что Философский камень был похищен еще до того, как посланник доложил о его создании Министру магии Магической России — великой княгине?
Одна из теней отлепилась от стены и с коробкой в руках, не издавая ни звука, шмыгнула к выходу из маленького круглого кабинета, а затем, все еще незамеченная восторженным мастером, — к двери, ведущей прочь из лаборатории.
Прошла минута прежде, чем Николай Чайкин обнаружил пропажу коробки.
Еще полминуты были потрачены на его безрезультатные попытки создать Патронус и сообщить об инциденте.
Три минуты — чтобы добежать до небольшого охранного пункта в конце коридора Отдела Алхимии.
Минута — чтобы все маги-защитники Министерства узнали о произошедшем.
Еще минута — чтобы каждый с палочкой наготове бросился блокировать выходы.
Три минуты, чтобы один из авроров заметил алхимика, которого не должно было быть в Министерстве магии в столь поздний час — строго соблюдалось, кто входил, выходил и мог оставаться после рабочего дня.
Минута на перестрелку — молчаливо они швыряли друг в друга проклятия. Одно прожгло дыру под ребрами беглеца — к черту были спалены одежда и кожа. Он громко вскрикнул, ловким движением швырнул себе под ноги какой-то порошок, заполнивший холл темным, гадким дымом.
Пять минут — чтобы все выходы были заблокированы.
И четыре, чтобы Антонин Долохов со спрятанным во внутреннем кармане куртки Философским камнем успел воспользоваться камином.
Его выбросило в старой, заброшенной квартире в центре Ленинграда, доставшейся в наследство, но за которой он никогда и не думал ухаживать. Не теряя времени — у него максимум семь минут прежде, чем следующие по пятам, словно голодные гончие собаки на охоте, авроры взломают защитные заклинания и вломятся внутрь — он активировал ждущий на столике за спиной портал в виде номера недавней газеты. Его выбросило на зеленеющем склоне. Вдалеке под ногами, шумело море, и запах соли ударил в нос.
Перед глазами все плыло. Антонин Долохов буквально чувствовал, как пропущенное проклятие ядом расползалось под кожей. Дрожащей рукой он стер горошины пота со лба и сипло, тяжело вздохнул. Часы, туго стянувшие запястье, показывали без двух минут девять. Он нащупал камень над сердцем и выдохнул. Ломко рассмеялся.
Права была бабка — Том Риддл сведет его в могилу.
Смех перешел в кашель, и Долохов схаркнул на траву сгусток крови. Он не видел, но на его смертельно побледневшем лице, словно щупальца, расползались багряные полосы. Они подбирались к мутнеющим глазам.
Тридцать секунд — за спиной раздается хлопок трансгрессии. Это Мальсибер с порталом в Британию. Антонин успевает только пролепетать первую часть проверочного вопроса — его слова, играясь, уносит ветер, и они не долетают до ушей товарища. Долохов теряет сознание. Дикая боль будто бы выламывает ему ребра — кажется, чужое проклятье, заразив организм, жаждет вырваться и найти новую жертву.
* * *
Макнейры славились на всю Магическую Британию талантом к зельеварению, богатством и умением не наживать себе врагов. Их семья обустроилась в Шотландии — холодный, льдистый климат, ветра, — несколько столетий назад они выбрали землю, которая не принимала людей, выстроили замок и за прошедшие годы собрали вокруг него несколько магических поселений. Про их род ходили разные байки — все от того, что они мало показывались в обществе. Мол травят людей, подсаживают выгодных им личностей в Министерстве, братья женятся на сестрах, а их драконы (которых, правда, никто никогда не видел) грабят магглов, похищают непослушных детей и охраняют несметные богатства в подземельях.
Последняя сказка уж точно была выдумкой — единственный дракон, завезенный прадедом Уолдена и Ричарда, давно разложился. Он был больной, хромой и украден тем из жалости, а люди напридумывали страшных историй на несколько столетий вперед. Но была и польза от всех этих россказней — Макнейров у-в-а-ж-а-л-и. Их слово много весило. Это была неплохая причина, чтобы когда-то юный Том Риддл положил на их семейство глаз. Антонин же, сам рожденный не в бедности и никогда не стремившийся к знакомствам из выгоды, Макнейров недолюбливал. Он не сумел найти общий язык с Ричардом — старшим сыном старого лорда, хотя они были ровесниками и знали друг друга уже много лет. Одни из первых друзей Тома — когда это слово еще ложилось на язык и не было пропитано лживыми, горькими интонациями насмешки, — они никогда не ладили между собой, вечно спорили, поддевали друг друга и неприкрыто враждовали.
В школе все было серьезно, но, чем дольше это продолжалось, тем меньше оставалось искренней ненависти. Казалось, они с Ричардом перебрасывались злобными взглядами больше по привычке и незнания, как общаться по-другому. С его младшим братом, Уолденом, Антонин почти не общался и мало о нем слышал. Мальчишка только недавно закончил Хогвартс и сейчас копошился в соседней комнате. Звенели склянки и слышалась приглушенная беседа — он советовался с престарелой тетей, всю жизнь изучавшей целебную магию, насчет того, какое новое средство лучше проверить на Долохове (конечно же, чтобы ему стало лучше).
Антонин был замотан в бинты, изнемогал от скуки и даже больше не радовался возможности отоспаться. Он лениво открыл глаза и оглядел большую светлую залу. Полупрозрачные шторы прикрывали окна, за которыми бушевал жуткий ливень — капли барабанили по стеклам и то и дело слышались громогласные раскаты грома. Словно сказка о драконах была правдой, и они ругались между собой где-то в подземельях, разминали крылья и ворчали на то, что свободно парить в небесах могут лишь по ночам.
Долохов не впервые попадал в «лазарет» Макнейров, развернутый в нескольких комнатах в западном крыле дворца. В прошлые года маги из соседних поселений часто стекались сюда за помощью. Но в последнее время, благодаря налаженным связям с Англией и открытию больницы имени Св.Мунго, волшебники направлялись за хорошими и многопрофильными колдомедиками прямиком туда. Если бы Том не развернул свою обширную деятельность, от лазарета могло бы остаться лишь название в истории семьи. Но «обширная деятельность» не обходилась без жертв и несчастных случаев, так что собравшиеся вокруг Тома последователи время от времени оказывались на мягких койках в доме Макнейров.
Наконец Уолден с тетей определились с новым зельем, и долговязый, высокий мальчишка с темными волосами приблизился к Антонину. У него были беспокойные голубые глаза, черты лица отличались болезненной и как будто ломкой подвижностью. Он мельком осмотрел Антонина, нахмурился, увидев, что почему-то не затягивающаяся рана под его ребрами вновь закровоточила и испачкала бинты, а потом протянул бутылек.
— Выпейте, мистер Долохов. Это должно помочь.
Антонин прищурился.
— Ты говоришь это уже в третий раз. Если наступит четвертый, я буду должен убить тебя.
Хотя Антонин сказал это несерьезно, глаза мальчишки испуганно округлились. Руки, протягивавшие зелье, не дрогнули, и Антонин позволил себе слабую улыбку, после чего залпом выпил горькую, гремучую смесь. Она обдала жаром горло, будто хотела сжечь изнутри. Долохов даже не поморщился. Он откинулся на подушки и прикрыл глаза, чувствуя, как огонь растекается под кожей.
— Через полчаса неприятные ощущения должны пройти. На самом деле, это зелье обычно используется в связке с тем, что подавляет чувствительность к его действию, но из-за этого снимается и часть целебного эффекта. В вашем случае мы боимся, что, если дать зелье вместе с противоядием, ваша рана так и не затянется.
— И я умру от потери крови, — безэмоционально пробормотал Долохов.
Ему не надо было смотреть, чтобы знать, что Уолден беспокойно глянул на парящий рядом с кроватью зачарованный пакет с кровью. Небольшая трубочка шла от него к руке Антонина. Это мало помогало — за проведенные в лазарете дни ему не стало лучше, он с каждым днем становился все белее и белее — напоминал мертвеца, который, правда, все еще мог разговаривать, — терял в весе и почти не шевелился, потому что каждое движение доставляло дикий дискомфорт.
Уолден никогда не читал о подобных проклятиях. Его тетка, посвятившая всю жизнь колдомедицине, тоже знала немного. Русские маги ревностно скрывали открытые ими заклинания и зелья, чтобы иметь преимущество в бою. А Антонин Долохов, который был родом оттуда, никак им не помогал. Они подбирали одно зелье за другим, использовали известные заклинания, провели несколько операций, вручную извлекая остатки колдовства, но это не спасало ситуацию.
Хотя какая-то польза в этом все же была: Антонин Долохов еще был жив.
Уолден устало растер шею и принялся осторожно менять бинты. Антонин провалился в беспокойную дрему. В гостиной на первом этаже с докладом о состоянии пациента ждали Ричард и Темный Лорд. При мысли о покровителе старшего брата у Уолдена в желудке свернулся тугой, неприятно-сладкий узел — перемешавшиеся в странном, непонятном сочетании страх и благоговение, уважение и интерес.
* * *
Благодаря огненному зелью и мазям на травах — Антонину казалось, что он теперь на половину, если не на все сто процентов, состоит из травянных настоев, которыми его пичкает тетка Уолдена и Ричарда (цикорий и лаванда, мандрагора и шут знает, что еще), — рана затянулась тонкой пленкой. Увидев, что дело сдвинулось с мертвой точки и Антонин перестал истекать кровью, Уолден позволил себе радостную улыбку. Несколько раз они с теткой поили Антонина «живым огнем», но теперь уже по капле — хотя обычным, нормальным людям нужно по половине бутылька — давали противоядие.
Еще неделя понадобилась для того, чтобы Антонин сел, встал и даже начал понемногу ходить по зале. Он чувствовал себя отвратительно слабым и беспомощным, метание тетки Макнейров вокруг него — она напоминала старую курицу, трясущуюся над своим последним и единственным цыпленком, — раздражало. Единственным развлечением оказались приходы Ричарда — раз в пару дней он заглядывал поздно вечером, садился на стул рядом с кроватью — устраивался жутко долго, словно король на троне. Он держал Антонина в курсе дел, постоянно морщился, когда тот позволял себе подать голос (конечно же, поддеть его), но раз за разом возвращался.
Бывало, он приносил с собой книги. От скуки Антонин много читал. Преимущественно алхимические трактаты, которые были собранны в коллекции Макнейров — готовясь к похищению Философского камня, он перерыл ужасно много литературы и настолько увлекся, что поистине заинтересовался этой темой. Алхимия была частью зельеварения, от которого без ума был Ричард, так что, помимо дел и издевок, им даже было о чем поговорить. Такие разговоры, правда, состояли всего лишь из пары фраз, но это было хоть что-то.
(Что-то человеческое, привычное, знакомое. Единственное «что-то», из-за которого Долохов не чувствовал себя беспомощным овощем).
— Том хочет на какое-то время поручить тебе воспитание новых Пожирателей Смерти. Он готовится к перевороту, — однажды коротко обмолвился Ричард. Антонин курил свою первую сигарету за несколько недель — все до единой фибры души трепетали в блаженстве.
— Я не возьмусь за это. Поубиваю половину, а другую покалечу.
— Том в курсе. Но, пока ты полностью не восстановишься, он не даст тебе другого задания. И не позволит найти, — безэмоционально отозвался Ричард. Стоит ли уточнить, что это он втайне от тетки притащил Антонину пачку сигарет?
— И как же он мне помешает? — недовольно поморщился Долохов. — На цепь посадит?
— Он оставил меня присматривать за тобой. Все же, воспитанием занимаюсь именно я, — хмыкнул Ричард. Антонин бросил ему злобный взгляд. В приглушенном свете свечи, левитирующей над прикроватной тумбочкой, темно-русые волосы Ричарда казались медными, а голубые глаза — их семейная черта — затаенно безумными.
— Значит, придется убить тебя, — мрачно пробормотал Долохов и снова затянулся. Ричард вдруг подался вперед и надавил пальцем на бинт над раной. Все тело пронзила нестерпимая боль, словно кто-то запустил руку в дыру под ребрами и острыми когтями принялся раздирать органы. Но единственный звук, сорвавшийся с губ Антонина, был тихий, короткий выдох.
— Сначала восстановись, а потом угрожай. Ты был сильнее меня до ранения. Сейчас же я с легкостью тебя уничтожу, — тихо проговорил тот. — Или жизнь не научила тебя осторожности?
— Пошел к черту.
— Сразу после тебя.
На какое-то время они замолчали. Антонин докурил сигарету и откинулся на подушки. Рана ужасно ныла, и каждый вздох и выдох давались ему с трудом. Тетка Макнейров запичкает его всякими травами на ночь, чтобы к утру стало легче. О, Мерлин!
— Министерство совсем его прижало? Он ведь не хотел открытой власти.
Антонин знал, что это была ложь. Ричард знал, что это была ложь. Том Риддл хотел власти и могущества. Он всегда желал их — с самого первого дня, как узнал о магическом мире и оказался на факультете, большая часть которого — чистокровные и богатые баловни судьбы. Том хотел власти, чтобы его уважали, чтобы его не обижали, чтобы его признали. Том хотел власти, чтобы быть лучше остальных. Быть особенным. Единственным. Неповторимым.
Раньше все закрывали на это глаза.
Сейчас же не получалось, хотя бывшие друзья — слово липкое, противное, лживое — все еще пытались.
— Арестовали все счета Блэков. Узнали, что они перевозили безродных волшебников из других стран и обвинили в торговле людьми. Мы еле успели спрятать тех, кто уже были под их крылом. Нельзя, чтобы отняли столько безропотной силы. Знаешь, — глаза Ричарда странно блеснули. — Они как щенята. Блэки отмыли их, накормили, дали волшебные палочки и начали обучать всему, и сейчас они готовы перегрызть глотки каждому, чтобы защитить своих хозяев.
— Где вы их спрятали?
— У Лестрейнджей. Их защитные заклинания и приструнят этих щенят, и не позволят обнаружить их тем, кому не стоит знать об их существовании.
— А что Орион и Сигнус? Такие обвинения будет непросто снять.
Ричард кивнул.
— Вальбурга во всю заручается поддержкой двадцати восьми(1), у них подавляющее число голосов в суде Визенгамота. Дамблдор хочет выбить им чуть ли не поцелуй дементора, он теперь сутками в Министерстве. Благодаря его отсутствию в школе мы активнее пропагандируем Пожирателей Смерти среди студентов.
— Зеленые дети не заменят Блэков. Как Том вывернет эту ситуацию в нашу пользу?
— Блэки-спасители. Накормили голодных, раздали денег бедным и все в этом духе. Ты слышал о нашей новой девочке в газете? Молоденькая популярная писательница, все зачитываются. Том лично с ней встретился несколько раз, чтобы она стала работать на нас. Припугнул или еще что-нибудь, — слабая, секундная ухмылка тронула изгиб губ Ричарда. — Но она теперь поет по нашему заказу. Я попрошу домовиков принести тебе завтрашнюю газету, там выходит ее статья. Эйвери редактировал и сказал, что очень даже неплохо. Она сделает для общества святых из Блэков. Под давлением неравнодушных суд не сможет вынести слишком строгое обвинение.
— И как зовут эту журналисточку?
— Рита Скитер.
Долохов прокатил ее имя на языке. Острое, угловатое.
Дверь в залу распахнулась, и медленным, шаркающим шагом в лазарет зашла тетка Ричарда. Тот тут же подскочил и подбежал к ней, что-то спросил, улыбнулся и поцеловал в щеку. Он даже не оглянулся на Антонина, поспешно спрятавшего сигареты под подушкой, и вышел прочь.
На следующее утро, как и обещал, передал ему газетный выпуск.
Рита Скитер весьма умело искажала правду.
1) двадцати восьми чистокровных семей
1937.
Первый урок зельеварения. В высоких каменных коридорах первокурсники кажутся крошечными, словно игрушечными. Выпучив любопытные глаза, они столпились у двери в кабинет, дожидаясь, когда профессор Слизнорт распахнет ее и запустит их в храм искусства.
Антонин Долохов, устроившись на подоконнике, пытался привлечь внимание красивой темноволосой девчонки — ее пышные волосы были заплетены в две толстые косы, бледное лицо не выражало заинтересованности, только завороженно мерцали карие глаза. У нее была чудесная, видно, что дорогая мантия из темно-синей ткани с россыпью звезд на рукавах и подоле. Это была Вальбурга Блэк. Она держалась отдельно ото всех, почти ни с кем не разговаривала и крутила маленькими пальчиками кажущуюся огромной волшебную палочку.
Антонин плохо знал английский язык, хотя матушка в России постоянно нанимала ему гувернанток из Британии, не понимал и половины того, что говорили люди вокруг (а они из его слов разбирали еще меньше), но отчаянно старался подружиться со всеми. Особенно, с холодной красавицей с ужасно сложным именем и смешно переводящейся на русский фамилией — и кто придумал назвать род в честь цвета?
Вот он и делал то, что мог и что считал единственно верным решением проблемы одиночества — привлекал к себе внимание. Он уже успел дернуть Вальбургу за косичку, получить несколько замечаний за громкие разговоры и хохот и поругаться с Ричардом Макнейром. Фамилия такая, что хоть убейся.
Громкий разговор с Абраксасом Малфоем — светловолосый худощавый мальчишка с пухлыми, будто сахарными, щеками, расспрашивал его о Родине — его дед проработал там несколько десятков лет и, вернувшись, выучил с ним несколько слов и фраз на русском, чем Абраксас безумно гордился, — не заинтересовал Вальбургу, хотя Антонин был уверен, что сказки о драконах, Кощее Бессмертном, лесах, через которые можно было попасть в мир мертвых, были потрясающими, безумно любопытными и… ему не хватало слов, чтобы описать какими именно, но он был уверен, что они были тем, что должно заинтересовать каждого.
Слушал его, к сожалению, только Абраксас. А какой-то темноволосый мальчишка — кажется, Том, но фамилию его Антонин не запомнил, вообще сделал ему замечание, мол он слишком громкий.
— Сейчас перемена, что хочу, то и делаю! — перепутав половину слов, злобно выкрикнул Долохов. Ему порядком надоело, что его никто не слушает, в отличие от того, что было дома, и кипящая злость нашла выход в споре с этим странным Томом.
Тот в ответ приподнял бровь и велел ему сначала язык выучить, а потом уже болтать. Теперь все смотрели на них, даже замкнутая Вальбурга повернула свою маленькую головку, но взорвавшийся Антонин не обращал на это уже никакого внимания. Тома же смутило внимание окружающих, и он сгорбился, но, видя, что Антонин готов броситься в драку, опомнился и распрямился.
Ярость Долохова была заразительна.
— Тут есть правила, как и в любом обществе, а если ты неотесанный… — договорить Тому было не суждено. Кулак Антонина встретился с его щекой, и боль пронзила голову. Оставаться «отесанным» и «приличным» в такой ситуации было просто невозможно, так что Том совершенно по-маггловски, хотя в последние дни и пытался строить из себя волшебника, всю жизнь росшего в магическом мире, бросился в драку. Повезло, что Антонин даже не думал о палочке и колдовстве — они повалились на пол, мутузя друг друга.
Дверь кабинета распахнулась и на шум выбежал удивленный профессор Слизнорт, который и разнял сцепившихся, словно дикие волчата, мальчишек.
Из-за Антонина Долохова Том Риддл получил свою первую и последнюю в жизни отработку. Вдвоем они несколько часов чистили кубки и медали, почти не разговаривая. Лекарю было запрещено заживлять их синяки, чтобы они усвоили урок.
Единственный вывод, который Том сделал, это тот, что Антонин Долохов будет его смертельным врагом на всю оставшуюся жизнь. Жаль, что у профессорского состава Хогвартса были другие планы, и их постоянно усаживали вместе и в ближашие месяцы, если давали общие работы, ставили в пару.
Антонин подтянул английский язык. Еще дважды они с Томом дрались, только теперь вдали от чужих глаз и никому об этом не говоря. Когда спрашивали, откуда появлялись синяки, как заведенные отвечали, что неудачно упали.
А потом Долохов пробрался на кухню и стащил несколько булочек с кремом, с которыми вернулся ночью в их общую спальню и угостил Тома и Абраксаса. На этом смертельная вражда подошла к своему окончанию.
* * *
1970-е.
Кабинет Тома Риддла, для газет и юных Пожирателей Смерти взявшего себе имя Лорда Волдеморта, не отличался большими размерами, был обит деревом и заставлен книжными шкафами. Посреди распологался стол, заваленный бумагами и картами, перед ним вокруг маленького кофейного столика, за которым Том обычно принимал посетителей, стояли несколько кресел и диван. Сейчас же посетитель был один — Антонин Долохов развалился в кресле и докуривал вторую сигарету. Эта его пагубная привычка раздражала Тома, но, в память о когда-то близких, дружеских — сейчас он и не помнил, каково это, — отношениях, делал ему поблажку и позволял курить.
(Ему единственному).
— Хорошо, что ты жив, — это было первое, что он сказал.
— Да, хорошо, — согласился Антонин и улыбнулся. Эта улыбка не была похожа на ту, которой он отличался в юности. Казалось, в нее вшили отражение смерти, безумные тренировки, постоянные путешествия, ссоры, скандалы и расставания. Казалось, в нее впиталась вся его жизнь — протянулась швом над губами, из-за чего улыбка больше не казалась солнечной, яркой и приятной глазу. Сейчас она больше походила на оскал дикого животного.
(Конечно же, Том Риддл не сказал ему об этом).
— Ричард посвятил в твои новые планы на меня. Уверен? Ты же знаешь, у меня ужасный характер. Терпеть не могу слабость, слезы и…
— Я помню, поэтому это ненадолго. Мы в тяжелой ситуации, боюсь, скоро столкнемся с тем, что выйдем в открытое противостояние. Дела идут не очень хорошо, — Том поморщился. Антонин про себя отметил, что на его исхудавшем и бледном лице это выглядело странно, даже пугающе. Том вообще сильно поменялся — облысел, сбросил вес, лишился былой привлекательности. На его голом черепе проступили вены, словно он был древним стариком. И глаза… глаза у него были стеклянные, неживые. Это пугало больше всего.
(Конечно же, Антонин Долохов никогда не намекнет ему об этом).
— У тебя большой опыт и ты многому сможешь научить наших новых сторонников. А еще тебе нужен отдых. Ты итак сделал очень много для меня, я не могу отправить тебя на какое-нибудь сложное задание, чтобы тебя там убили. Это будет слишком большая потеря.
(Антонин хотел бы спросить, слишком большая из-за его знаний и умений или потому, что когда-то они были друзьями. Но он промолчал).
— Если ты считаешь, что так будет лучше, то я согласен. Но пообещай, что это ненадолго.
Том задумчиво кивнул.
— Ты быстро восстанавливаешься. Как только придешь в себя, вернешься к прежней работе.
(Хотелось бы Антонину знать, какое название Том придумал для этой его работы. Он слышал, что новые Пожиратели Смерти за спиной благоговейно называли его боевиком. Новые Пожиратели Смерти. Придуманные ими ярлыки. Другое время. Другое все).
— Как там Орион с Сигнусом?
— Их выпустили под домашний арест. Общество на нашей стороне. Мы сделали из них благодетелей. Это была идея Эйвери, весьма неплохая, кстати. Он и занимается этим делом. Нашел хорошенькую журналисточку, она сейчас на пике популярности.
— Я читал пару ее статей. Слышал, что ты лично вербовал ее.
Впервые за их разговор губы Тома тронула слабая улыбка. Она не была натянутой или неискренней. Что-то внутри Антонина расслабилось, и как будто маленький, неподвластный ему механизм снова заработал. Он тоже улыбнулся.
— Мне было интересно, что она из себя представляет и почему именно ей Эйвери доверил такую работу. Боялся, что он прогадает, но все сложилось довольно удачно.
— У нее талант красиво лгать.
Том кивнул.
— Другие наши люди в прессе не справились бы так хорошо. Их ложь чувствуется, а у нее все написано с такой непосредтвенной искренностью, что люди верят. Может быть, это в силу возраста — она молода и только начала свой путь в этой профессии, скорый успех, общественное признание и деньги могут испортить ее, но пока я доволен тем, что она работает на нас и как справляется со своими задачами.
Антонин склонил голову к плечу. Было бы интересно посмотреть на их новую журналисточку.
* * *
Рита Скитер сидела на краю рабочего стола, закинув ногу на ногу и перечитывая последнюю статью, которую должна была отдать в печать на следующее утро. Ее работу украшали несколько пометок от руки, сделанных человеком Волдеморта — она содрогалась при воспоминании об их встрече. Ее редактор вычеркнул те выражения, которые она считала особенно удачными — острые шпильки его заботливой рукой были превращены в мягкие пушинки. Нахмурившись, она отбросила лист в сторону и соскочила на пол. Подпрыгнули барашьи светлые кудри, и Рита запустила в них пальцы, засмотревшись на пляшущий в камине огонь.
Дверь открылась, и зашла Гермиона Грейнджер — стажерка, с которой они делили кабинет. Это была невысокая, бледная девушка с тяжелой копной волос, которые она постоянно собирала в пучки. Она носила длинные, на устаревший манер платья, мало разговаривала и была похожа на умственно отсталую. Нелестный комментарий, но другого Рита не находила — несколько раз она пыталась разговорить Гермиону, спрашивала что-то о ее жизни, но волшебница никогда не отвечала и хмурилась. Казалось, она искала ответы на вопросы Риты, но ничего не находила, будто ее прошлой жизни н-е с-у-щ-е-с-т-в-о-в-а-л-о. Люди не появляются из ниоткуда уже взрослыми. Гермиона — не случайный герой в книжке, о чьей жизни никому неинтересно и ненужно знать. Она — человек. У людей есть прошлое.
(У нее его как будто бы не было).
Рита Гермиону недолюбливала. Она не понимала, как мистер Барнс, их начальник, взял ее на работу. Пусть она не была корреспондентом, а лишь секретаршей, все же, она должна была уметь думать!
(Рита же с каждым днем уверялась во мнении, что та не умеет).
Но Гермиона Грейнджер работала в их отделе уже две недели, и мистер Барнс ни разу не повышал на нее голос, хотя ему часто было сложно угодить. Со своими обязанностями она на удивление справлялась.
(Но не справлялась со своей жизнью. Чем дальше, тем хуже она выглядела, будто что-то вытягивало из нее все силы. Но Рите это было неинтересно. Ей было абсолютно плевать на Гермиону).
— Много работы? — поставив на стол кружку с кофе, тихо спросила Гермиона, обернувшись. В вечерней полутьме ее глаза казались черными бескрайними омутами.
— Нет, я уже заканчиваю, — Рита расправила длинную светло-зеленую юбку и подарила Гермионе слабую улыбку. Та улыбнулась в ответ. Она не различала лживости этого жеста — Рита вымучила его, вызубрила, довела до идеальности. Ей бы поверил сам Темный Лорд. — А ты?
— Мистер Барнс еще работает, — отозвалась Гермиона. Как хорошая секретарша она уходила только после начальника, пусть бы и пришлось просидеть в офисе всю ночь, вставив спички в глаза.
Рита кивнула и обошла стол. Она открыла небольшой ящик и вытянула оригинал написанной ею статьи, на котором не было ни единого исправления мистера Эйвери. Пробежалась глазами по отосланной им обратно копии, поморщилась и, захватив ее, швырнула в камин. К небольшой полости в стене она приблизилась с оригинальным, ее текстом, положила его внутрь и потянула за небольшой рычаг. Вырвавшийся на свободу поток воздуха тут же подхватил сиротливо оставленный лист и направил в отдел печати.
Тонкие шпильки, заставляющие читателей думать, были особенностью ее стиля. Рита никому не могла позволить сравнять их с землей и сделать из нее такого же обычного, ничем не выделяющегося журналиста, как и другие.
* * *
— Держите удар, мисс Кэрроу, иначе ваш брат скоро не оставит от вас мокрого места, — незаинтересованно крикнул Долохов двум рыжеволосым вчерашним студентам — с раскрасневшимися, искаженными переполняющими их эмоциями лицами, двойняшки отрабатывали заклинания.
Они Антонину не нравились. Непропорциональными, комичными казались ему слишком длинные руки и слишком короткие ноги Кэрроу, еще не сошедшая юношеская полнота, которая не успела приобрести более мягкие и покатые черты, приятные глазу. Маленькие глаза прятались за нависшими веками, а россыпь веснушек на щеках и лбу казалась неудачными брызгами краски, сделанными рукой неопытного художника. Обычно Антонин мало обращал внимание на чужую внешность (если, конечно, это были не женщины. И если с Амикусом все было понятно, то Алекто до женщины только предстояло дорасти), но смотреть на двойняшек он избегал. Он уделял им мало времени, больше концентрируясь на парочке других учеников, которых Ричард отдал ему на растерзание.
Растерзание — идеально подходящее слово. Антонин Долохов был отвратительным наставником. Ни грамма эмпатии или терпения к чужой глупости.
Решив не повторять замечание дважды, он взмахнул волшебной палочкой, и Рудольфус Лестрейндж (давняя дружба с его отцом не стала поблажкой) отлетел на несколько метров, больно ударившись спиной о стену. Хриплый стон сорвался с его губ.
Все замерли, удивленно и испуганно глядя на растянувшегося на полу Рудольфуса и спокойного, словно каменная глыба, Антонина.
Как будто бы ничего не произошло.
Как будто бы он только что не травмировал вчерашнего ребенка.
(Как будто бы он был нормальным).
— Я говорил тебе, что так палочку не держат. Ты никогда не успеешь отбиться от проклятия, если будешь зажимать руку, — Антонин быстрым, ничего не выражающим, а оттого более страшным взглядом облизал других своих учеников. — Чего встали? Неужели тренировка закончилась?
Воздух был буквально наэлектрезован от нервов и дискомфорта. Снова замелькали вспышки, то и дело слышались выкрики формул, но намного более редкие — Антонин учил их пользоваться Невербальными заклинаниями.
Неспеша, поглядывая на успехи юных дуэлянтов, Долохов приблизился к Рудольфусу, сумевшему сесть и теперь медленно дышавшему. Время от времени он морщился от боли, но не издавал ни звука. Антонин, знакомый ему с детства — улыбчивый друг отца, дядюшка, который часто привозил всякие побрякушки из дальних путешествий и делал вид, что не замечает, как Рудольфус с Рабастаном таскают конфеты, — больше не был похож сам на себя. С болезненным удивлением, намного более неприятным, чем физический дискомфорт, Рудольфус обнаружил перед собой совершенно чужого человека.
У него были темные, усталые глаза. И лицо, которое, кажется, разучилось улыбаться.
— Порядок? — спросил чужой хриплый голос.
Рудольфус заставил себя кивнуть. Склизкие щупальца страха стянули легкие, но он не подал виду.
(Неужели жизнь подле Темного Лорда так повлияла на Долохова? Или произошло что-то, что не касается никого, кроме него?
Станет ли Рудольфус таким же?
Станет ли…
Он опустил глаза на расползшуюся на предплечье еще свежую Темную метку. Краснота раздражения вокруг еще не успела спасть.
Не станет. У Темного Лорда благие идеалы. Но в этом мире достичь их мирным путем переговоров — невозможно. Рудольфус сделал правильный выбор. Он идет по стопам отца. А его отец — достойный человек).
— Порядок, — выдохнул он. Уголок рта Антонина дрогнул.
— У тебя большой потенциал. Не хочу, чтобы ты растрачивал его по пустякам, — тихо проговорил он. — Ты один стоишь троих магов в этой комнате.
Рудольфус кивнул и опустил глаза. Незнакомый ему Антонин Долохов поднялся, обернулся, что-то крикнул. Его голос отозвался вспышкой боли в висках. Впитывающаяся в Рудольфуса Темная метка нестерпимо жгла кожу.
* * *
— А наша журналисточка оказалась с зубами.
Это было первым, что услышала Рита Скитер, когда открыла дверь своей небольшой квартирки и зашла внутрь. Она сбросила с плеч мантию и стянула туфли, подхватила пакет с продуктами и направилась на кухню, не зажигая свет. Оставив мешок на столе, она собиралась было помыть руки, как кто-то другой взмахнул волшебной палочкой, и комната — гостиная, совмещенная с небольшой уютной кухонькой, — залилась теплым желтым светом.
В кресле у камина сидел незнакомый Рите мужчина. Его бровь рассекал шрам. Черные волосы, стриженные по линии подбородка, борода, чуть прищуренные, злые глаза.
Рита Скитер не имела ни малейшего понятия, кем был этот человек и что он делал в ее квартире.
Пальцы автоматически потянулись к волшебной палочке, но не успела она даже подумать о заклинании, которое собиралась выкрикнуть и направить в мужчину, как древко вырвалось и прилетело прямо к нему в руки. Недолго думая, Рита распахнула ящик стола и схватилась за огромный нож. Она намертво вцепилась в его рукоятку уже двумя руками и прижалась спиной к стене.
Сердце болезненно колотилось в глотке.
— Не слишком гостеприимно, — недовольно поморщился мужчина и поднялся. Медленно, словно издеваясь над ней, он сделал несколько шагов на встречу и швырнул на стол, спрятавшийся за столешницей перед Ритой, утренний выпуск газеты. — Мистер Эйвери был ужасно расстроен сегодняшней статьей.
Руки Риты дрогнули, но она не опустила нож.
— Убирайтесь!
— Он не любит делать работу впустую. А еще терпеть не может, когда его наилучшими пожеланиями так грубо пренебрегают.
— Я сказала, убирайтесь!
Мужчина никак не отреагировал на ее требование. Он склонил голову к плечу, продолжая задумчиво рассматривать ее. Этот взгляд… о, Мерлин, Рита ненавидела такой взгляд. У нее было чувство, будто она — кусок свинины на рынке, которую изучает привиредливый покупатель прежде, чем забрать домой. От такого взгляда хотелось натянуть на себя несколько слоев одежды, завернуться в балдахон, слиться с тенью, лишь бы ее не видели.
Она не была из робкого десятка. Быть может, награди ее подобным взором кто-нибудь в Министерстве, в офисе газеты, да даже на улице, она бы не дрогнула, но сейчас все внутри сотряслось. Вроде бы Рита была на своей территории, в своей, обжитой, хорошо знакомой, в своей защищенной квартире, но этот человек, сумевший незаметно для нее взломать все оберегающие заклинания, вторгшийся в ее обитель, превратил ее дом в место, из которого ей хотелось поскорее убраться.
— Вы от Темного Лорда? Мы договаривались, что я буду писать о том, что он пожелает и что вы будете проверять, но мы не обсуждали настолько дотошную редакцию! Я не собираюсь писать так!
Рита не успела и глазом моргнуть, как мужчина вдруг оказался перед ней. Он так легко перепрыгнул, словно перелетел разделявшие их стол и кухонную столешницу, что показалось, будто трансгрессировал — вот он стоял там, вдалеке, а вот оказался прямо перед ней. Рита вся сжалась, но нож не выпустила. Его конец уткнулся в кожаную куртку взломщика.
— Кажется, ты не понимаешь, дорогуша. Ты начала сотрудничать с дьяволом. У него высокие запросы. На первый раз твоя вольность будет прощена, но больше не позволяй себе подобного… Кто знает, чем это может закончиться? — волшебник аккуратно коснулся грубыми подушечками пальцев ее щеки. Рита сглотнула и сильнее надавила на нож — осторожно, чтобы не поранить его, но напомнить, что она может пойти на рискованный шаг.
Мужчина улыбнулся, заметив этот жест.
— Надеюсь, ты меня услышала, — он сделал шаг назад. Рите показалось, что кто-то невидимый, сжимавший ее легкие, отпустил их, и она наконец смогла вздохнуть. — Выпьем как-нибудь кофе?
Она ослышалась.
Она точно ослышалась.
Мужчина расхохотался и направился в сторону входной двери, не дожидаясь ответа Риты или хоть какой-нибудь реакции. Ее волшебную палочку он оставил на столе рядом с продуктами.
Рита дождалась хлопка двери и простояла, не шевелясь, еще несколько минут. А после — обессиленно сползла на пол.
1939.
— Ты точно уезжаешь?
Сладкий летний зной — привкус меда и малины на губах, липкая кожа под хлопковой тканью рубашек, раскрасневшиеся щеки — ты обгорел или просто пробежался под Солнцем? , — конец июня радовал рассыпавшихся вокруг Черного Озера школьников необычайно теплыми деньками. Компания третьекурсников — шутливое прозвище, вычитанное Томом Риддлом в какой-то книжке и закрепившееся за ними — Вальпургиевы рыцари, — притаились в тени огромного многовекового дуба на холме. Издалека блестела зеркальная гладь озера, по которой плыли несколько беленьких лодочек — мальчики-старшекурсники трансфигурировали их из листочков и палочек — превеликое мастерство — и, пока профессора не видели, катали красивых девчонок.
— Точно. Мама возражения даже не слушает, — мрачно отозвался Антонин и со злостью вырвал из земли несколько травинок. — Она считает, что в Колдовстворце меня научат большему, чем в Хогвартсе. И что друзей я везде найду.
— Хогвартс очень хорошая школа. Зачем она тогда отправляла тебя сюда, если теперь решила забрать? — пробурчал Абраксас.
— А я откуда знаю? Если и выбирать другую, я бы поехал учиться в Дурмстранг.
— А она что?
— Она сказала, что очень скучает по мне и ей тяжело, когда я так далеко, — Антонин фыркнул. — После того, как Аня заболела, она стала очень плохо относиться к большим расстояниям.
— Ей не лучше? — вступил в разговор Лестрейндж.
Антонин отрицательно качнул головой и принялся терзать сжатые в руке травинки. Аня была его младшей сестрой — четырехлетняя малышка с очаровательными глазищами, как рассказывал друзьям Антонин, души в нем не чаяла, как и он в ней. Уезжая на каникулы, он только и делал, что писал о ней: рассказывал, во что и как они играли, как она его накрасила, как каталась у него на спине и заснула с ним в обнимку. В этом году зимой он втайне от матери потащил ее кататься на коньках на Неве, и они вдвоем провалились под лед. Благо, приставленный к ним домовик тут же вытащил детей и вернул домой, но они оба заболели. И если Антонин поправился быстро, то Анечка до сих пор лежала в постели.
Конечно, не из-за той простуды. Благодаря ей колдомедики обнаружили другое заболевание, как они выразились, почти поздно, но все эти месяцы оставалась призрачная надежда, что небольшая отсрочка во времени поможет. Аню безрезультатно лечили; ее состояние становилось все хуже и хуже. Иногда Антонин говорил о ней — мама писала, что сестра очень похудела и побледнела, почти не играет. Последние два месяца она постоянно плачет и ждет Тошу, как его называли дома.
— Я приеду, и она быстро поправится. Это все потому, что скучает, — пробормотал Антонин. Сидевшие вокруг мальчишки переглянулись, но ничего не сказали. Какое-то время они молчали. С озера доносился девичий смех.
— Профессор Дамблдор, — обратил их внимание на высокую фигуру в легкой фиолетовой мантии и остроугольной шляпе Эйвери. Заинтересованно они наблюдали за тем, как профессор вытаскивает учеников из озера — особенно строптивых он левитировал, — а потом возвращает лодочкам их истинные ипостаси.
— Я бы дал дополнительные баллы за хорошо усвоенные заклинания, — пробормотал Том.
— Вместе с отработкой? Кнут и пряник? — поддержал новую тему разговора Эйвери.
Все чувствовали себя неловко всвязи со скорым отъездом Антонина, и болтовня о мелочах казалась насмешкой. Но им нужно было разговаривать и было о чем — в детстве всегда так, хочется обсудить каждое облако, проплывающее в небе, — поэтому вскоре с их холма доносились взрывы хохота. Антонин натянул на себя маску или правда развеселился и в какой-то момент даже подскочил, чтобы показать пантомиму.
Он уехал через две недели.
А через три Том получил его первое и на долгие месяцы последнее письмо, в котором была всего одна строчка: Анечка умерла.
* * *
1970-е.
Антонин вальяжно расположился в одном из кресел в кабинете Лорда Волдеморта и, закинув ногу на ногу, нетерпеливо постукивал пальцами по колену. Тупая боль в ране, сопровождавшая его все эти дни, стала настолько привычной, что он не замечал ее. Дожидаясь Тома, он уже несколько раз успел обойти комнату кругом, взять, пролистать и поставить на место какие-то не отпечатавшиеся в памяти книги и выкурить четыре сигареты. Стрелка на часах над входной дверью медленно ползла к половине двенадцатого ночи: Том опаздывал уже на полчаса, что совершенно не вязалось с его обычной пунктуальностью.
От безделья Антонин вспомнил об испуганной журналисточке, которую навестил несколько часов назад. У нее было симпатичное, хотя далеко не красивое личико, ворох белокурых волос, растрепавшихся от промозглого ветра за окном, и очень красивые пальцы — длинные, тонкие, с аккуратным маникюром. На одном из них блестел золотой перстень — как будто бы массивное и старческое украшение для столь юной особы.
Наверное, жаль, что Антонин настолько сильно припугнул ее — журналисточка оказалась в его вкусе.
Слабая усмешка тронула губы, и Антонин крутанул собственный серебряный перстень на пальце. Именно в этот момент наконец распахнулась дверь, и поспешным, выдающим нервное напряжение шагом в комнату зашел Том. Худой и бледный в черном костюме с бардовой бабочкой, которую он стянул в ту же секунду, как переступил порог, он напоминал ходячую смерть. Не хватало только косы.
— Давно ждешь?
— А давно ты начал опаздывать? — беззлобно огрызнулся Антонин и поднялся. Резкое движение отозвалось толчком под ребрами, и он поморщился. Том пожал ему руку и беспокойно оглядел грудь, словно мог сквозь бинты и рубашку увидеть, как поживает дыра в плоти.
— Появились срочные дела. Старый Яксли продал информацию, что с молчаливого разрешения Министерства неизвестное количество русских боевиков пересекло границу, чтобы найти похитителя Философского камня. Видимо, ты наследил.
— Сколько Яксли взял в этот раз?
— Парочку древних артефактов, — поморщился Том. — Хорошо, что я спас жизнь Абраксасу, и он идет на уступки. Но больше я не смогу просить о подобной услуге.
— Нужно приручить старика. Я пару раз видел его сынка — баловень судьбы, пропадает на балах и в кабаках и не знает горести. Удивительно, что он до сих пор не искал встречи с тобой.
— Хочешь сделать из такого тунеядца Пожирателя Смерти? — недовольно спросил Том. Антонин пожал плечами.
— Почему бы и нет? Все равно надо нянчиться с детишками. Одним больше, одним меньше, какая разница?
Том приблизился к своему столу и принялся механически перебирать бумаги. Конечно же, он не раздумывал над этим предложением — Яксли мало его беспокоили. Он мог бы с легкостью найти способ не идти на уступки старику в следующий раз или заручиться его поддержкой и благоговейным уважением, не прибегая к шантажу через сына, но у него было слишком много проблем, чтобы думать о таких мелочах.
— Рад, что вы с Ричардом еще не убили друг друга.
— Судя по последним новостям, меня убьет далеко не он, — короткий, хриплый смешок сорвался с губ Антонина. Том не поднял головы и ничего не ответил. Несколько минут только и было слышно, что треск поленьев в камине.
— Ты не хочешь уехать?
— Меня не так легко поймать.
— Сейчас легко. Макнейры так и не смогли выяснить, что это за проклятье. Ты, быть может, умираешь и сам об этом не подозреваешь.
— Значит, этим хваленым боевикам стоит поторопиться.
Том раздраженно откинул от себя бумаги и вздернул подбородок.
— Не время для шуток!
— А я и не шучу.
Они схлестнулись взглядами. Одно мгновение, позволившее обнажить не пережитые, задавленные эмоции — блеснуть и утонуть в глубине глаз неизвестно откуда взявшейся ненависти (ты с-л-и-ш-к-о-м много про меня знаешь) и больной, необъяснимой привязанности (за тобой в пучину, в Адское пекло), — одно резко оборвавшееся мгновение. Не до конца понимая, почему, но оба мага сконфуженно отвели глаза. Слишком остро чувствовалось то неосознанное и утерянное, то, что сменило их отношения с «Том» и «Антонин» на «Волдеморт» и «Долохов».
— Зайди утром к Эйвери, он извлечет твои воспоминания обо всей операции. Нужно тщательно изучить произошедшее, чтобы понять, с какой стороны ожидать проблем и насколько большими они будут. Помимо этого, давай приставим к тебе охрану? Переедь к Лестрейнджам — их много и их дом хорошо защищен.
— А еще там прикормленные зверята Блэков, которым только дай приказ, и они любому глотку порвут.
— Это ради твоей безопасности.
— Так ли важна моя безопасность?
Том не ответил. Он выудил из нагрудного кармана небольшой бархатный мешочек, развязал нитки и ему на руку вывалился Философский камень. В его гладкой, словно живой поверхности отразилось пламя — волной облизало и спряталось в тени — Том сжал пальцы и опустил руку.
— Ты уверен, что это не фальшивка? — вдруг спросил он.
— Конечно, — раздраженно отозвался Антонин. — Еще бы я жизнью рисковал ради фальшивки, — он помедлил, прежде чем спросить: — С ним что-то не так?
— Да нет. Я занимаюсь его изучением.
Этот разговор — рваный, непоследовательный, грубый, оставил неприятное впечатление. У Антонина было тяжело и неспокойно на сердце, когда он оставил Тома Лорда Волдеморта и утонул в густой, ласково обнявшей его ночной тьме. Почему-то именно в тот вечер он понял, что того Тома Риддла, которого он знал, больше нет.
(Как странно, он ведь видел, что Том убивал.
Он сам первый раз убил из-за Тома.
Они занимались незаконной деятельностью.
Он рисковал жизнью ради него.
Он сшил для себя шкуру чудовища.
Все ради Тома.
Так почему именно сегодня Том Риддл превратился для него в Лорда Волдеморта?)
Прежде, чем трансгрессировать, Антонин несколькими заклинаниями проверил местность вокруг. Никого. Тугой узел беспокойства свернулся в желудке, натянулись казалось бы стальные нервы.
Что было не так с Философским камнем? И где Антонин успел наследить?
* * *
1944.
— Добро пожаловать в «Горбин и Бэркс»! — с сияющей улыбкой Том направился к пришедшему посетителю — звякнул колокольчик на двери, предупреждающий о госте. Заканчивался первый месяц стажировки, и Том настолько хорошо справлялся со своей работой, привлекая новых клиентов и угождая постоянным, что хозяева собирались взять его в обход еще трех недель обучения на официальную ставку.
Том вынырнул из-за стеллажа и замер — порог переступил высокий, широкоплечий маг с коротко стриженным ежиком черных волос, блестящими в ярком дневном свете зелеными глазами и с до боли знакомым лицом. В голове пронеслись десятки знакомых, но нужное имя ворвалось в поток резко и необдуманно — гость приподнял брови и улыбнулся той улыбкой, которую Том не сумел забыть. Что-то непривычно теплое разлилось в груди.
— Антонин! Ты?
— Том! — низкий, чуть хриплый (словно надломленный) голос. — Как рад тебя видеть! Сколько лет, сколько зим? — Антонин приблизился и сердечно пожал ему руку, с любопытством разглядывая школьного друга. — Я скучал. Как закончил Колдовстворец, сразу отправился в Британию. Очень хотелось с вами повидаться. Жаль, что не успел на выпускной — долго не одобряли международный портал. Абраксас сказал, что я найду тебя здесь.
— Ты уже со всеми увиделся?
Антонин фыркнул и рассмеялся.
— Конечно, нет! Я только помнил, где живет Абраксас, потому что как-то гостил у него. Считай, что ты первый, к кому я пришел. Смотрю, ты неплохо устроился. Такие лавочки гребут баснословные деньги, — сказал он, мельком оглядевшись по сторонам.
Из подсобки послышалось шарканье Горбина.
— Владелец? — шепотом спросил Антонин, и его глаза блеснули до боли лукавым блеском.
— У меня стажировка, — так же тихо отозвался Том. — Пока не взяли. Перерыв на обед через полчаса. Дождешься?
— Конечно, дождусь. У меня в Британии три мешочка галлеонов, да и только. Не пустишь переночевать? У Малфоев просто смотр невест — Абраксас уже на стенку лезет.
Том поспешно кивнул и попытался совладать с улыбкой, которая сама расползалась на губах.
— Полчаса и я в твоем распоряжении, — поспешно проговорил он.
— Тебя за язык не тянули! — расхохотался довольный как кот, наевшийся сметаны, Антонин.
* * *
1970-е.
В рассветном алом мареве старая, но все еще работающая лавочка Горбина и Бэркса, пустившая корни в древнем, прогнившем здании из черного дерева, казалась пятном краски, которое неуклюжий художник уронил на холст и, не заметив, так и оставил на картине. До нее единственной не дотягивались тонкие солнечные лучи, она была первой тенью, осмелившейся выползти в мир дня — открывала проход в вечную болотную ночь — Лютный переулок.
Антонин раздумывал над тем, какой именно защитный артефакт хотел бы приобрести, остановившись напротив и докуривая белоснежную полоску сигареты. Горький привкус отпечатался на языке, и он уже потянулся за ментоловой конфетой (всегда хранил парочку в кармане куртки), когда дверь круглосуточно работающей лавочки приоткрылась и из нее выскользнула тонкая женская фигурка. Волшебница поспешно натягивала капюшон, но Антонин успел заметить светлые барашьи локоны — облако вместо волос.
Он усмехнулся, бросил сигарету под ноги и затушил носком ботинка.
Рита Скитер, не оглядываясь и опустив голову, поспешно шла, почти бежала как можно дальше от Лютного переулка. Казалось, стыд и страх облепили ее — она то и дело водила плечами, будто пыталась стряхнуть их.
Антонин догнал Риту на повороте и остановил, положив руку на плечо. Развернул к себе и, пока Рита не успела опомниться, выудил из ее кармана только что спрятанный мешочек. Отступил на шаг — Рита направила на него волшебную палочку. Ее глаза расширились, когда она узнала его — кровь мгновенно отлила от ее лица.
В мешочке оказалась красивая брошь с агатом. Антонин не коснулся ее (Горбин и Бэркс не стали бы продавать обычные побрякушки). Он выудил свою палочку и шепнул заклинание.
— Какая прелесть. А у вас хороший вкус, мисс Скитер, — улыбнулся он и спрятал брошь обратно в мешочек, после чего с совершенно невинным видом (насколько это было возможно в данной ситуации) протянул его владелице. Брови Риты взлетели, но она ничего не сказала. — Защитные заклинания на брошке сильные, но они вам не сильно помогут. Если говорить про меня, то дадут всего две минуты форы.
— Почему мы говорим о вас? — наконец Рита разлепила губы и что-то сказала. Антонин оживился.
— А почему бы не обо мне?
— Что вам нужно?
Вы.
Антонин ничего не ответил, продолжая рассматривать ее. Переступив через сомнения, Рита забрала мешочек из его рук и спрятала в карман мантии. Палочка все так же была направлена на него. В прошлый раз — нож, сегодня — волшебная палочка. Что будет под рукой мисс Скитер в их следующую встречу?
— Не волнуйтесь, я не следил за вами и был тут по своим делам.
— Значит, идите, куда шли, — осмелев, отозвалась Рита и собиралась уже развернуться и броситься прочь, но Антонин придержал ее за локоть. Он продолжал улыбаться и не проявлял и грамма враждебности (словно это не он недавно угрожал ей в ее же собственном доме).
— Мои дела подождут. Впереди целый день. Не хотите выпить кофе, мисс Скитер?
Рот Риты непроизвольно распахнулся. Второй раз так ослышаться она не могла.
— Вы… вы в своем уме?
— Абсолютно! Я знаю прекрасную кофейню тут неподалеку, вы останетесь в восторге, — взяв ее под руку и не дожидаясь, пока она найдет способ вывернуться и сбежать, Антонин потащил ее прочь от лавки Горбина и Бэркса. Кофейня встретила их ароматом свежесваренного кофе, теплом разожжённого камина и пустотой — они были первыми посетителями.
Антонин отодвинул стул для Риты и сделал заказ на двоих.
— Вы не спросили, что я буду.
— Вы сейчас не в том настроении, чтобы пить кофе, я же знаю, — расслабленно устроившись на стуле напротив, отозвался он. — И я позволил себе вольность выбрать на свой вкус. Надеюсь, вы останетесь довольны.
— Все наше знакомство вы позволяете себе одни только вольности, — съязвила Рита. Антонин, словно ребенок, состроил ей гримасу, и Рита тут же передразнила его, заставив расхохотаться.
Она была напряжена и отдавала отчет каждому своему действию — казалось, она даже просчитывала наперед, под каким градусом должна поднять руку, чтобы сделать глоток из принесенной ей чашки. Антонина это забавляло.
— Расскажите мне о себе, мисс Скитер.
— Уверена, вы обо мне знаете даже больше, чем я. Лучше скажите, как вас зовут.
— Антонин Долохов. Знакомое имечко?
Даже если и было знакомым, Рита виду не подала.
— Давно вы работаете с Лордом Волдемортом? — прищурилась она.
— Берете у меня интервью? — притворно изумившись, воскликнул Антонин. Он резко наклонился к ней над столом, из-за чего рана отдала под ребра тупой болью, и склонил голову набок, разглядывая вмиг залившееся краской лицо Риты.
— Это неплохая идея для колонки: интервью с Пожирателями Смерти. Я согласую эту мысль с мистером Эйвери, — поспешно пробормотала Рита и притянула кружку к губам.
Антонин, продолжая улыбаться, откинулся на спинку стула. Он рассматривал Риту, пока она допивала кофе, и сложно было сказать, о чем именно думал — о самой взволновавшейся журналисточке, которая сидела напротив, о предстоящем занятии с выданными ему на растерзание учениками, о своей все еще не зажившей ране, о преследовании (как много известно боевикам о воре? Ищут ли они кого-то определенного?) или о том, что впервые за долгое время он переживал?
— Кофе выпито, а мне пора! — со звоном поставив чашку на блюдце, воскликнула Рита и поднялась. Антонин тут же встал и хотел было помочь ей натянуть мантию, но Рита сделала шаг назад, увидев, как он протягивает руку, и вновь состроила гримаску. — Я, как эмансипированная и самодостаточная женщина справлюсь сама и с этим, и с тем, чтобы в одиночестве добраться домой. Неприятно было познакомиться, мистер Долохов. Надеюсь, мы никогда больше не увидимся, — протараторила она и бросилась прочь. Промурлыкал колокольчик над дверью кофейни.
Опустившись обратно на стул, Антонин смотрел вслед стремительно удаляющейся фигурке Риты Скитер, пока она не скрылась за поворотом.
От нее приятно пахло, у нее была мягкая рука, красивый голос и очаровательные глазища. Развевавшиеся на ветру кудряшки смешно спадали на лоб, и она постоянно поправляла их, уже не замечая этого жеста. Она была молода и еще не устала от жизни. Совала нос, куда не стоит. Огрызалась, кому не следует. Решала проблемы по мере их поступления.
Антонину показалось, что Рита Скитер была легкой. И этого было достаточно, чтобы он запомнил ее имя.
(Антонин очень устал. Он не просто хотел отвлечься на какую-нибудь ерунду, он знал, что ему это необходимо.
Рита Скитер попалась под руку.
Ничего больше).
— Будет небольно, — коротко проговорил хмурый светловолосый мужчина, замерший напротив Антонина с волшебной палочкой наготове. Рядом с ним стоял заранее подготовленный омут памяти — серебрилась водная гладь, жаждущая сожрать новые воспоминания. — Не бойся.
Антонин проигнорировал слова Эйвери и прикрыл глаза. Кончик волшебной палочки коснулся его виска, и голову обдало холодом — тонкими нитями утекало его прошлое.
* * *
— Будь осторожен, — Том коротко пожимает ему руку. Ночь, безумствие погоды — дождь хлещет как из ведра, ветер почти сбивает с ног. — Это очень важно. Я на тебя полагаюсь.
Антонин широко улыбается ему и отвечает что-то глупое и колкое, но Том не слышит — ветер подхватывает его слова и, искажая, уносит прочь.
* * *
Старая, пропахшая пылью и деревом съемная квартира. Сумка падает на пол и, словно столб дыма, вздымается маленький пыльный смерч. Мебель накрыта белыми покрывалами, которые давно утратили яркий, выкалывающий глаза цвет — серо-желтые, блеклые заплатки.
— М-да, — выдыхает Антонин и достает новехонькую пачку сигарет из кармана. Впереди долгие месяцы — если все пойдет по изначальному плану, примерно полгода, — жизни на Родине. Время от времени он возвращался сюда, но всегда быстро, словно стыдясь своего юношеского побега. Только и успевал, что поцеловать в щеку с каждым годом стареющую и седеющую мать, помолчать с отцом (им давно не о чем разговаривать. А было ли когда-то о чем?), пробежаться по бывшим однокурсникам и исчезнуть так же резко и без предупреждения, как и появиться.
Ему было ужасно неуютно, словно Антонин ходил по тонкому льду.
Он притягивает к губам белоснежную полоску, горечь растекается по языку. Это последняя сигарета — нужно избавиться ото всех привычек, которые принадлежат ему настоящему. Он должен создать нового человека, который будет стерт с лица земли ровно в тот момент, как Философский камень пересечет границу.
Антонин тушит сигарету после одной затяжки, а следом испепеляет вместе с полной пачкой. Не жалко. Внутри натягивается струна, и он на долгие, тягучие и напряженные месяцы (каждое утро начинается с мысли, что тебя вот-вот рассекретят, каждый вечер заканчивается анализом прожитого дня — он н-е и-м-е-е-т права оступиться) забывает о чувсвтах, друзьях, близких и своих желаниях, действуя, словно идеальная, собранная лучшими мастерами на свете, машина.
* * *
— Спасибо, Фатьма, — Антонин возвращается поздно. Уставший, сгорбленный, он кажется далеко не человеком в темноте лестничной клетки, но молодая соседка-волшебница — покрытая девушка с ужасно выразительными глазами, не шугается. Она стоит в проходе своей квартиры, и теплый желтый свет облепляет ее, словно ангельское свечение (ни она, ни мама н-е п-о-з-в-о-л-и-л-и бы Антонину такое сравнение).
В руках у нее дымится тарелка с ужином — пряно пахнущее мясо.
Они подружились нечаянно — часто сталкивались на площадке. Перекинулись парой слов. Антонин знал, что она сбежала из семьи. Фатьма знала о нем то же, что и все остальные новые и незначительные знакомые: он путешественник, сейчас работает в Министерстве магии как знаток чего-то там.
Конечно же, он никому не говорит про Отдел Тайн. Тем более, про его сердцевину — алхимические лаборатории.
* * *
— Иван, ваше предложение смешать разные металлы имеет смысл, — Николай Андреевич Чайкин — ведущий проекта Философского камня, задерживается перед рабочим местом Антонина на секунду. Он неразговорчивый, мрачный человек, который больше орет на подчиненных, чем разговаривает с ними, но, несмотря на это, — мастер своего дела.
На губах появляется идеально выверенная польщенная и чуть смущенная улыбка.
— Рад стараться, Николай Андреевич.
Это короткий и чуть ли не единственный их разговор. В проекте задействованно много людей, но лишь двое или трое на самом деле знают, чем занимаются. Николай Андреевич, его помощник — Степан Аркадьевич, и Министр магии, лично давшая им поручения — княгиня, как ее называют. Антонина взяли в штат как знатока алхимии — Вальпургиевы рыцари х-о-р-о-ш-о подготовили его историю.
Выяснить бы, зачем столько людей занимаются поиском Философского камня, когда в мировой практике, пусть и сведений об этом слишком мало, это дело одного, максимум двух человек. Не только бессмертие или обогащение казны преследует княгиня?
* * *
В центре Ленинграда Антонин замечает мать. Она выходит из модного бутика с несколькими пакетами — уже полностью седые волосы собраны в строгий низкий пучок, на плечи накинута элегантная шуба. Сапоги на каблуках. Она выглядит прекрасно — его мама всегда выглядит прекрасно. Следом семенит старый домовик, который больше похож на друга и компаньона, чем на слугу. Он что-то говорит — Антонин почти уверен, что снова ворчит, — и тянет руки к пакетам, но мама улыбается и несет их сама. Антонин почти слышит ее слова:
— Я не немощная старуха!
Вдруг эльф оборачивается — Антонин делает несколько шагов в сторону, чтобы слиться с толпой. У него другая внешность, кольцо с камнем, что меняет восприятие его магии для других, но ему на мгновение кажется, что старый, нянчившийся с ним маленький компаньон узнал его. Конечно же, это не так — эльф хмурится и семенит следом за хозяйкой. Антонин еще долго смотрит им вслед — даже когда ни мамы, ни домовика больше не видно.
Тугой узел свернулся под ребрами. Смутное предчувствие пробилось сквозь каменный барьер вокруг сердца.
(Когда он вернулся в Британию, обнаружил два письма трехмесячной давности — мама умерла. Отец, не продержавшись без нее и недели, повесился).
* * *
Фатьма стучится к нему поздно вечером. На ней красивая серо-голубая мантия и такого же оттенка платок. Глаза подведены черным карандашом, губы еле видно тронул розовый оттенок. Щеки красные, она тяжело, словно напуганно, дышит.
Забыла ключи от квартиры и захлопнула дверь, а защитные руны не позволяют открыть замок с помощью заклинания. Нужно дождаться мастера и хозяина, который даст разрешение на взлом. Не могла бы она недолго подождать у Антонина?
Он знает, что она лжет. Чувствует. Но все равно пускает. Угощает своим скудным обедом и говорит что-то незначительное. Фатьма не смотрит ему в глаза.
Их руки соприкасаются, и она не убирает свою.
Антонин знал, что он ей нравится. А еще знал, что ее вера не позволяет подобных вольностей. Он считал ее хорошей и, хотя и изнывал от одиночества и чужой личности, облепившей его и кажущейся грязью на коже, которую невозможно было отмыть, сколько бы он не тер себя мочалкой, поэтому захотел спасти ее душу (как бы издевательски-благородно это не звучало).
Сделать хоть что-то хорошее.
Он убирает руку.
— Фатьма.
Всего лишь ее имя, сказанное таким ласковым, но настойчивым голосом, что она прекрасно все понимает. Побледнев, она резко вздернула голову — глаза блеснули зло и в то же время уязвленно, выбился черный локон из-под платка, но Фатьма не обратила на это совершенно никакого внимания — не сказав Антонину ни слова, она бросилась прочь.
Он больше не видел ее ни разу, хотя знал, что она все так же живет по соседству.
* * *
Помимо обогащения казны княгиня хочет создать идеальную армию. Они готовятся к войне — переговоры с Востоком идут не по плану. Дипломаты все еще улыбаются друг другу, но Министры уже натчивают кинжалы. Княгиня желает вывести из камня зелье, которое, быть может, и потеряет свое самое важное свойство — бессмертие, но сделает воинов почти неуязвимыми.
Дело пахнет мировым скандалом, либо тихой зачисткой — смотря на то, насколько ловко Антонин все провернет.
Остаются считанные недели. Почти все ловушки расставленны. Он не должен (да уже и не может) отступить.
* * *
День Х.
Копия Антонина — образ, видение, мираж, а на деле — обращенный инфернал (он с трудом призвал и контролировал одного. Том умел поднимать десятки) — вместо него покидает министерство. Антонин сливается с тенью. Горошины пота от напряжения выступают на висках. Нужно удержать свое прикрытие и довести инфернала до дома, откуда он не сможет выбраться и навредить кому-либо, тем самым привлекая ненужное внимание (если все сложится удачно, тварь самоуничтожится благодаря нацепленному на нее артефакту).
Судя по последним разговорам и делам в команде по разработке Философского камня, развязка близка. Николай Андреевич остался один в своем небольшом кабинете, как часто делал. Его помощник писал отчеты княгине в лаборатории. Дверь они держали открытой, хотя, судя по глазам Николая Андреевича, он давно уже не доверял Степану. Он почти вполовину сократил штат, стал более замкнутым и злобным.
Антонин был уверен, что исследование Философского камня свело его с ума. Поэтому нужно было действовать быстро — лишняя минута промедления станет фатальной ошибкой.
Никем не замеченный, он скользнул в кабинет и принялся ждать. Сегодня, завтра, послезавтра — он провернет этот трюк столько раз, сколько потребуется. Умение ждать и не совершать поспешных, нетерпеливых действий в последний миг, было его сильной чертой. Антонин выдрессировал себя, словно сторожевую собаку.
(Может быть, именно поэтому Лорд Волдеморт так его ценил?)
* * *
— Красивый кулон, — Гермиона крутит в пальцах небольшую подвеску, и Рита, неотрывно наблюдавшая за этим несколько минут, оказывает знак вежливости. Ей хочется с кем-то поговорить, чтобы заглушить кричащие, раздражающие и совершенно неподвластные разуму мысли. Она не может выбросить из головы Антонина Долохова — ей страшно заходить домой и быть одной в квартире, она постоянно оглядывается на улице. Ей кажется, что этот человек преследует ее всюду.
О, Мерлин, она тысячу раз пожалела, что из-за своих гордости и тщеславия ввязалась в авантюру с работой на Темного Лорда!
— Спасибо. Вроде обычная безделушка, а мне нравится.
— Можно посмотреть? — Рита поднимается со своего места и приближается к столу Гермионы. Кулон — маленький цветок алой розы, который Гермиона часто прячет под одеждой, лукаво блеснул, поцелованный солнечным лучом.
И правда, безделушка.
— Он напоминает мне о том, кого я любила, но не помню.
Рита удивленно приподняла брови.
— Не помнишь?
Гермиона кивает, словно в ее словах нет ничего такого. У нее ужасно грустные глаза. Рита почему-то никогда раньше не замечала этого. Она словно впервые по-настоящему смотрит ей в глаза — два карих омута на худом бледном лице с россыпью веснушек. В голову приходит лишь одно: несчастный человек. Гермиона Грейнджер — несчастный человек.
— Я недавно получила сильную травму головы и потеряла память. Прохожу лечение, но это мало помогает. Мой лечащий врач — младший брат мистера Барнса, это он попросил взять меня на работу. Он надеялся, что новое занятие ускорит образование нейронных связей и это как-то повлияет на мой мозг. Не спрашивай, — она слабо улыбнулась. — У него огромная теория о том, как меня вылечить, но я не поняла и половины. Он очень добрый человек, и мне искренне жаль, что его попытки не работают.
— Ты не говорила, — тихо произнесла Рита. Гермиона пожала плечами.
— Странно будет прийти на рабочее место и начать со слов, что у меня проблемы с головой. Ты бы сразу напридумывала невесть что.
Они коротко, словно вынужденно рассмеялись.
— Мне жаль, что лечение не помогает.
— Не знаю, есть ли смысл жалеть об этом. Вдруг у меня была ужасная жизнь и даже хорошо, что я многое забыла?
Рита не знала, смогла бы на месте Гермионы так относиться к подобному положению дел. Вдруг мелькнула странная, дурацкая идея, и Рита вся приосанилась. Жаром облизнуло щеки — вновь вспомнился Антонин, и она поспешила сказать прежде, чем передумает:
— Где ты живешь? Не хочешь переехать ко мне? Сейчас ужасно взлетели цены на недвижимость, а так, если станем платить пополам, ситуация не превратится в плачевную.
Рот Гермионы округлился, но она ничего не сказала, удивленно глядя на Риту. Теперь была ее очередь чувствовать себя странно. Сказать ли правду? Что, если она просто признается во всем (или хотя бы в части)? Выложит обстоятельства без приукрас с такой же легкостью и открытостью, с которыми это сделала Гермиона?
— Меня преследует мужчина. Я не могу жить одна, — быстро протараторила Рита и опустила взгляд. Слишком явно обнаженная слабость. Слишком вольный порыв — не быть одной. Слишком хорошо — не слышать себя, пока разговаривает кто-то другой.
— Рита…
— Неважно. Просто, раз ты тоже не в самой приятной ситуации из-за травмы, я подумала, что было бы неплохо присматривать друг за другом.
Какое-то время Гермиона молчала. А потом — улыбнулась и протянула руку к ладони Риты, осторожно коснувшись ее кончиками пальцев.
— Было бы неплохо съехаться. Иногда я падаю в обморок. Может быть, теория доктора Барнса не работает потому, что я слишком часто бьюсь головой?
Рита позволила себе вновь рассмеяться.
Кажется, они впервые в жизни поговорили с Гермионой.
* * *
Переезд прошел быстро и гладко — в один день они перенесли то небольшое количество вещей, которыми обзавелась Гермиона, в другой завершили ее старый договор. По нему Гермионе должны были вернуть сумму депозита, но хозяин вдруг заарканился, и Рите пришлось взять дело в свои руки. Она умела быть бестактной и грубой, а, чтобы добиться окончательного эффекта, не упустила возможности пригрозить именем приятеля-однокурсника Яксли, чей отец славился на всю страну любовью к судам (поговаривали, будто он даже хотел судиться со всем Визенгамотом, но его вовремя остановили). С горем пополам волшебницы получили деньги обратно и, решив отпраздновать это, зашли в небольшую кофейню под домом.
За эти два дня Гермиона разговорилась: Рита узнала, что она была магглорожденной, ее родители переехали в Австралию и они потеряли связь (почему, Гермиона не сказала), она училась в Хогвартсе на Гриффиндоре (из-за разницы в возрасте Рита совсем ее не помнила. Хотя она никогда сильно не рассматривала гриффиндорцев — разве что только для того, чтобы поддеть в любимой слизеринской традиции), но мало с кем общалась. У нее были друзья — она точно помнит, что были, но сколько не пытается откопать в памяти что-то большее, терпит неудачу.
Они вспомнили С.О.В.. Рита заговорила было о профессорах, но по тому, как Гермиона нахмурилась, поняла, что она ничего не помнит, поэтому быстро замолчала.
— Ты всегда мечтала стать журналистом? — размешивая сахар в чае, спросила Гермиона и приподняла голову.
— В детстве я думала, что буду писать книги, но поняла что большие истории — это не мое. Да и в целом оказалось, что я не так уж хорошо умею придумывать, хотя мне нравится писать.
— У тебя неплхо получается, — кивнула Гермиона. — Но иногда злобно.
— Я думаю, что это моя фишка. Все вокруг пытаются облизать читателя с ног до головы и подать ложь — мы всегда лжем в газетах, Гермиона, — в красивой обертке, а это видно и раздражает людей. Я же пишу как есть, если хочешь, можно даже сказать, что искренне. Конечно, это не всегда вызывает одни положительные эмоции, но я постоянно получаю читательский отклик и цепляю аудиторию. Газеты покупают не только для того, чтобы узнать о последних событиях и сплетнях, но и чтобы обсудить мои статьи. Делаю кассу мистеру Барнсу, — горделиво улыбнулась Рита. Она заметила, что Гермионе не сильно понравилась ее позиция, но она ничего не сказала. Рита притянула чашку к губам и сделала глоток, а после — глянула в окно на улочку, на которой жила.
— Тут тихо и спокойно. Мне нравится, — улыбнулась Гермиона.
Взгляд Риты упал на дом напротив. Закатное Солнце окрасило персиковым каменную кладку. Попятам за поднимающимися к небу лучами ползла ночная тень.
На мгновение ей показалось, что кто-то наблюдает за ними, и холодное, пугливое предчувствие обдало ее холодом. Но Рита всмотрелась в улицу и не увидела никого особенного — не увидела его. Присутствие рядом другого человека несколько успокоило.
В конце концов, ее не убьют и не сделают с ней что похуже в присутствии свидетеля.
(Рита уступила Гермионе свою спальню, а под себя переделала кабинет. Если кто-то ворвется в ночи, не зная, что в квартире поселилась еще одна волшебница, он может перепутать их с Гермионой.
Рита не была хорошей. Она могла прилизать свой внешний вид, могла улыбаться, могла искренне сопереживать, насколько откликалось ее сердце, но она не могла не продумывать все возможные варианты развития событий. Она бы никогда не призналась, но с появлением Гермионы в ее квартире в ней появилась надежда, что, если что-то захотят сделать с ней, она успеет сбежать. Что направленный к ней человек просчитается.
Что она ускользнет от Антонина Долохова, если ей будет грозить опасность).
Неделю Антонин Долохов никоим образом не проявлялся. Дважды приходили записки от мистера Эйвери — Темный Лорд желал бы осветить ту или иную тему. Правки, которые он присылал, были крохотными в сравнении с тем, как он исчеркивал статьи Риты раньше. Они, кажется, сработались.
Уверенная, что Лорд Волдеморт забыл о ее строптивости и, видя покладистость, оставил в покое, Рита осмелилась принять приглашение на встречу выпускников, присланное Корбаном Яксли. Это не была «встреча выпускников» в прямом значении этого выражения — были приглашены большей частью слизеринцы, добрые друзья, как любил говорить Корбан, окружавшие его в школе и с которыми он сохранил теплые отношения после выпуска. Рита отписала короткую записку, что будет, и залезла в гардеробную в поисках подходящего платья.
Корбан Яксли был одним из тех двух человек, которых она могла назвать друзьями. В их понимании это понятие было несколько извращенное — они почти не общались, часто отзывались друг о друге нелестным образом (если вообще отзывались) и жили каждый свою жизнь, но, при всем при этом, в подобном укладе всегда находилось время на готовую сносить все на своем пути Долорес Амбридж, рвущуюся к вершинам карьерной лестницы в Министерстве, на вечеринки, которые устраивал или которые считал достойными своего посещения Корбан Яксли, и на покупку нескольких изданий газет, в которых размещались статьи Риты Скитер.
Бывало, в ее обычный, составленный и проживаемый по определенному распорядку, день врывалось огромное письмо Корбана на несколько листов, и она тут же читала его и писала ответ. Переписка могла затянуться на неделю или полторы, а потом вновь оборваться — так же резко и непредвиденно. С Долорес у них была традиция раз в неделю собираться у кого-то и пить чай, обсуждая последние новости, но в минувший год у обеих было столько работы, что они банально не находили времени друг на друга.
И при всем при этом Рита не знала никого, кроме них, кого бы смогла назвать друзьями.
Наконец, она выудила платье, подаренное Корбаном — конечно же, светло-зеленое, он считал, что этот цвет потрясающе гармонирует с ее волосами, — и приложила вместе с вешалкой к своей фигуре напротив зеркала. Корбан был ужасным модником и просто не пережил бы, если бы его «дорогая Рита» появилась на мероприятии, которое он проводит, в неподобающем виде.
К вечеру Рита была в поместье Яксли. Корбан встречал ее с распахнутыми объятиями. От него как обычно потрясающе пахло, новенький костюм прямиком из Парижа сидел как с иголочки и длинные светлые волосы были собраны и повязаны лентой. Они расцеловались, обменялись улыбками, Корбан заставил Риту покрутиться и поправил выбившийся из прически локон.
— Чудесно выглядишь, дорогая, — одобрительно промурлыкал он. — Долорес уже пришла, она в малой гостиной критикует новую обивку. Настаивала на розовой, ведь чаще всего этой комнатой пользуется матушка, а ей ох как хорошо в розовом, — с не сходящей с губ лукавой улыбкой проворковал Корбан. — Забыл предупредить, я решил позвать пару-тройку своих знакомых не с нашего курса, так что не удивляйся новым лицам.
— Ты в своем репертуаре, — закатила глаза Рита.
Корбан хотел было ответить ей что-то шутливое, но его окликнули, и он радостно бросился встречать следующих гостей.
С до боли выпрямленной спиной — в чистокровном обществе, в высшем обществе нужно, несмотря ни на что, держать осанку и хранить лицо, — Рита проплыла мимо нескольких гостей, обменялась улыбками с однокурсниками, с которыми мало общалась, и, пользуясь правами близкого друга, вместо залы направилась к лестнице, ведущей к малой гостиной. Но не успела она подняться даже до половины, как наверху показалась Долорес — пухлая румяная девушка с двумя пышными косами, уложенными венком, и в ярко-розовом платье.
— Риточка! — елейным, сладким голоском воскликнула она и поспешила к ней. — Как я рада тебя видеть! Как твоя жизнь? Что-то новенькое? Или что-то новенькое на личном фронте? — жеманно принялась распрашивать Долорес, взяв Риту под руку. Видя, что ей было далеко не до серьезных разговоров — Долорес примеряла подобную манеру поведения, когда было слишком много проблем, — Рита принялась в том же тоне рассказывать про работу в газете, статьи, нелестные отзывы (— о, неужели прям так и написали? Дорогая, тебе определенно нужно подать на них в суд!) и про свою новую соседку ( — всегда знала, что у тебя добрая душа. Кто бы сомневался, что ты приютишь бедняжку?).
Когда они пересекли порог разукрашенной залы, тут же попали в кружок однокурсников. Молодые люди во фраках, дамы в красивых платьях, блеск перламутра на шеях и руках, изумруды и сапфиры в ушах, десятки лиц — хорошо и плохо знакомых, — разговоры, улыбки, объятия, рукопожатия, шелест дорогой ткани, перешептывания — Риту затянуло в водоворот светской жизни, и она только и успевала, что подстраиваться под все прибывающих и прибывающих гостей.
Наверное, она была лицемерна, когда улыбалась новоявленной миссис Гринграсс и поздравляла со свадьбой, хотя в душе считала ее полной дурой и плохо переваривала даже пару минут общения с ней; когда позволила Уолдену Майкнеру увести себя на танец и, кокетливо потупив глаза, начала оправдываться, что плоха в качестве партнерши (это была ложь — на шестом курсе, когда сверстники начали выходить в свет, Рита решила, что должна быть в их компании и уметь то, что умеют они, и провела кучу бессонных ночей с Корбаном, пока он учил ее вальсировать, вести полонез и прыгать польку); когда принимала напиток из рук того же Уолдена и искала отговорку, чтобы ускользнуть от него к стоящей одиноко у стены Долорес. Но как только Рита повернулась к подруге с облегченным выражением на лице, ту у нее из-под носа увел незнакомый министерский муж, увлекая беседой.
Рита замерла — ненадолго — водоворот крутился все быстрее, и ее под руку подхватил вынырнувший неизвестно откуда Корбан. На щеках алел чуть заметный румянец, говоривший о том, что он ужасно много танцевал, но, на удивление, ни волосинки не выбилось из его прически. Казалось, она была вылита из цветного стекла и приклеена к его голове — Корбан казался несуразно-идеальным.
— Как удачно я тебя выловил, — наклонившись к ее уху, он обдал ее горячим дыханием. Корбан приобнял Риту за плечи, немного поворачивая и позволяя ей увидеть… — Хочу представить тебя кое-кому. Антонин Долохов: аристократ из России, единственный наследник неплохого состояния — недавно его родители скончались и оставили ему все, ближайший родственник — троюродный племянник, как понимаешь, вода на киселе, — он давно переехал в Британию, водит близкую дружбу со всеми двадцатью восьмью и очень даже хорошо выглядит, как видишь. Да, старше тебя, но не критично. Постоянной дамы нет, жены — тем более. Поговаривают, что он работает на Темного Лорда, но кто из высшего общества сейчас не связан с ним? — подмигнул Корбан.
Рита опешила.
— Ты что, сватаешь меня сейчас? — прошептала она. — Откуда ты знаешь его?
Корбан беззаботно пожал плечами.
— Недавно он возобновил наше знакомство. У них сейчас какие-то дела с отцом, а я просто не мог не показать тебе любопытного человека.
— Это Антонин Долохов, а не просто любопытный человек! — прошипела Рита. — Разве не знаешь, какие разговоры о нем ходят? Что он убийца и психопат!
— Все мы не без греха, — мгновенно охладев, коротко ответил Корбан. — Но повторю: у него есть деньги и влияние. А, глядя на политику Темного Лорда, вскоре этого влияния будет намного больше.
— И ты готов лишь поэтому подложить меня под него?
— Не просто подложить, а составить тебе выгодную партию. Тебе нужен чистокровный и богатый муж, а наши либо уже обручены друг с другом, либо не добьются разрешения родителей на такой брак… — поняв, что сказал лишнее, Корбан поспешил добавить: — Я забочусь о твоем будущем.
— Не таким способом, Корбан! — зло воскликнула Рита и раздраженно смахнула со лба непослушную кудряшку. Она хотела было сказать ему что-нибудь грубое, о чем бы в будущем определенно пожалела — несмотря ни на что, Корбан ее л-ю-б-и-л, — но сзади послышался кашель. Она обернулась. В ту же секунду, как ее глаза встретились с глазами Антонина Долохова, кипевшая в ней ярость мгновенно схлынула.
Захотелось расхохотаться. Насколько же комично она попалась ему на глаза!
Поспешно соориентировавшийся Корбан с улыбкой представил их друг другу. Словно в тумане, Рита безропотно подала Долохову руку, и тот осторожно пожал ее. Его глаза смеялись. Ей же хотелось провалиться сквозь землю.
— Не подарите мне танец, мисс Скитер? — слишком прилизанно, слишком культурно, «слишком» — для такого человека, как он.
Корбан незаметно подтолкнул ее в спину.
— Конечно, мистер Долохов.
Он вывел ее на середину залы. Его рука легла ей на талию. Его глаза — глаза черта — смотрели прямо на нее. Он улыбался ей.
— Вы с мистером Яксли учились вместе?
— Да, мы добрые друзья, — автоматически ответила Рита и, медленно выдохнув, собралась. Она не позволила себе отвернуться или опустить взор, не позволила ни одной черточке лица дрогнуть и обнажить бурю, развернувшуюся под тканью одежды, кожей, мышцами, мясом и сухожилиями, где-то между сердцем и легкими, в неосязаемой, но самой важной человеческой составляющей — в ее душе. — Но что-то я не припомню, чтобы вы учились с нами.
Зазвучала музыка, и они медленно качнулись в сторону.
— О, мисс Скитер, я учился в Хогвартсе намного раньше, чем вы, да и нельзя сказать, что учился — всего три года прежде, чем перевелся в Колдовстворец.
— Где же вам больше понравилось? Какие только сказки не рассказывают о Колдовстворце.
— Они одинаково верны и ошибочны. Пока сам не увидишь, не поймешь, — Рита крутанулась под его рукой и прижалась спиной к его груди. Их сцепленные руки — крест на крест — обняли ее. Она досчитала до трех и выскользнула из нелепой, слишком личной для преследователя и его жертвы фигуры. — С Хогвартсом связано много хороших вещей и людей. Да и здешнее общество пришлось мне по душе, поэтому я вернулся.
— Я спросила ради приличия, — коротко бросила Рита и взглянула ему в глаза. — Мне неинтересна ваша жизнь.
Росчерк его рта дрогнул в корявой усмешке.
— Вам совсем ничего неинтересно?
Рита задумалась всего на мгновение, прежде, чем спросить напрямую:
— Вы влиятельный человек?
Долохов рассмеялся.
— Смотря на то, что вы считаете влиянием и чем измеряете его, мисс Скитер. Не кажется ли вам, что каждый человек оценивает по-своему?
— В самом грубом и общепринятом значении, влиятельны ли вы?
— Влиятельность измеряется властью, а власть — силой, — на мгновение он замолк и помрачнел. — Если исходить из этого, я один из самых влиятельных людей на этом вечере, — он быстро осмотрел залу. — Или самый влиятельный.
Все внутри Риты похолодело, но она не подала виду.
— Тогда мне стоит с вами дружить, — наконец, проговорила она.
Музыка оборвалась — на террасе разворачивалось огненное представление с приглашенными Корбаном знаменитыми артистами, исколесившими всю Европу. Антонин дольше положенного удерживал руку Риты в своей. Она не вырывалась.
— Не составите мне компанию? Я принесу нам коктейли.
Рита ничего не ответила и отвела взгляд. Антонин же, расценив это действие за молчаливое согласие, направился прочь, затерявшись между спешащими занять свои места гостями. Водоворот выплюнул Риту, и она, безвольно раскинув руки в стороны, пошла ко дну. Она буквально ч-у-в-с-т-в-о-в-а-л-а, как ее легкие наполняются водой и она захлебывается, пока стояла рядом с Долоховым во время шоу, позволяла вести себя под руку и танцевала с ним во второй раз.
Она шла ко дну вместе со всеми надуманными принципами. В конце концов, если тобой заинтересовался влиятельный психопат, который знает, где ты живешь, лучше не становиться его врагом.
(И не быть женщиной, которую сложно, а оттого слишком интересно завоевать).
Рита хотела бы приятно удивиться, когда следующим утром получила букет цветов, но ощущала лишь пустоту — вместо восторга, предвкушения и сладкого чувства удовлетворения, которое было бы свойственно очарованным девушкам, за которыми начал ухаживать кавалер их мечты, вместо отвращения, страха и желания выкинуть цветы из окна, переехать и спрятаться, только бы человек, отправивший их — тот, кто был опасен и от которого хотелось сбежать, — оставил в покое, она испытывала лишь гнетущую пустоту.
Ни единой эмоции. Она знала, от кого букет. Она как будто бы его ждала.
— Красивые цветы, — Гермиона вынырнула из ванной комнаты, окутанная паром. Влажные локоны завернуты в полотенце, пара кудряшек прилипла к разрумянившейся щеке. — Это от того мужчины?
(Того мужчины, который преследует тебя и из-за которого ты больше не можешь жить одна?)
— Да.
— Ты не думала обратиться в аврорат?
— Это того не стоит, — Рита обернулась и выдавила из себя слабую улыбку. Глаза Гермионы не выражали одобрения, но она не позволила себе ни словом больше влезть в жизнь Риты. Зашлепали по полу босые ноги, и волшебница скрылась в своей спальне.
Из нее получилась чудесная соседка — она никогда не совала любопытный нос дальше нужного. От нее не нужно было отбиваться, как от назойливых вопросов Корбана, и ей не нужно было обо всем докладывать, как Долорес, сначала в школе, а затем — на их традиционных чаепитиях.
Рита аккуратно коснулась подушечками пальцев бархатных лепестков алых роз и прикрыла глаза. В голове против ее воли набатом звучали слова Корбана — те, что он не произнес, но имел ввиду: без богатого и чистокровного мужа общество, к которому она стремится и частью которого хочет быть, никогда по-настоящему не примет ее. Даже он, вроде бы ее друг, человек, который любит (любит ли?) ее, сохраняет дисстанцию.
Она встряхнула головой, пытаясь отогнать эти мысли, и взгляд упал на лежащий на комоде нераспечатанный конверт с запиской от мистера Эйвери. На нем, как обычно, заклинание самоуничтожения. Вместо имени Эйвери — подпись «Фанни». Желая отвлечься — заполнить пустоту и заглушить слишком громкие мысли, — Рита распечатала конверт и пробежалась по написанному. На сегодняшнем суде братьям Блэк вынесут оправдательный приговор. Невозможно отпустить их просто так, и судьи выдвинут им несколько незначительных для репутации дома обвинений, но ни больше. Ей следует написать статью об этом, о справедливости системы и о том, что честным и достойным людям воздается по заслугам. Конечно же, не слишком сладко и сентиментально.
Письмо в ее руках стремительно тлело.
Рита напишет чудесную статью (как и всегда). Общество, итак симпатизировавшее Блэкам, будет ликовать. Все пройдет как по маслу — работа, из-за которой она начала сотрудничать с Темным Лордом, выполнена.
(Но было ли это честно?
Точнее не так.
Сделали ли деньги, власть и влияние Блэков дело с покупкой людей честным? Хотя Рита писала об их добрых намерениях, о сердобольных сердцах, о благочистивых душах, сама она ни на грамм в это не верила.
Если это так, сколько стоит честность? Как дорого можно купить чужую любовь?
За сколько бы продалась сама Рита?)
Что-то внутри сдвинулось, начиная необратимые, еще не осознанные ею изменения.
Рита бережно обрезала цветы и поставила в вазу в кабинете-спальне. Она долго смотрела на них и в голове было одновременно столько мыслей, что она не смогла бы сказать, о чем именно думала. Она опомнилась только тогда, когда Гермиона постучалась к ней и сказала, что пора на работу. Рита вздрогнула, повела плечами, словно стряхивая тяжелую, тянувшую ее ко дну ношу.
Она покинула дом с беспокойным сердцем.
* * *
1944.
Подпольный бар — сладкая дымка, мешающаяся с сигаретными и сигарными парами, крики выпивающих мужчин, затевающаяся драка, смеющиеся женщины с развратными глазами и соблазнительными изгибами губ, кожа к коже, туман в голове, улыбчивые официантки, обдающие флером духов и хихикающие, когда то один, то другой посетитель утягивает их на колени.
Присвистнув, Антонин с любопытством разглядывал место, в которое его привел Том.
— А я думал, ты праведник, — наклонившись к его уху, крикнул он. Музыка — почти порядочная — джазовая группа из Америки.
Том слабо ему улыбнулся и пошел вглубь помещения. Он избегал смотреть по сторонам, обходил кокетливых и мягких официанток (в глазах — пустота. Антонин был уверен, что в этом месте крутятся наркотики) и стремительно шел к отдельным комнатам. До того, как закрывшаяся за спиной дверь успела отделить их от шумной, пьяной залы, Антонин успел разглядеть колорит собравшегося общества. Это совсем не было похоже на светский мир Магической Британии.
Конечно же, он остался в восторге.
— Добрый вечер, джентльмены, — Том поздоровался с рассевшимися на кожаных диванах молодыми людьми. Антонин узнал Малфоя, Эйвери, Розье, Лестрейнджа, Макнейра и Блэков. — Вы знакомы с Антонином Долоховым. Он недавно вернулся в Британию.
Антонин склонил голову, приветствуя давних друзей. Ему ответили сдержанными, напряженными улыбками.
— Я немного рассказал ему о нашем маленьком обществе, и он ужасно заинтересовался, так что я взял на себя смелость привести его на одно из наших собраний, — продолжал Том. — Присаживайся, — обернулся он к Антонину.
Члены клуба или «маленького общества», как выразился Том, называли себя Вальпургиевыми рыцарями (видимо, в честь придуманного в детстве прозвища, которое с течением лет приобрело для волшебников большее и серьезное значение). Насколько Антонин понял, тут собирались близкие друзья Тома, разделявшие взгляды на жизнь и идеи.
Богатые, ни в чем не нуждающиеся, одаренные юные маги искали, как себя проявить — желание быть особенными наполняло каждого. Относиться к культу, состоять в тайном обществе, говорить об идеях и идеалах, стремиться к ним, быть избранным — вот те цели, которые преследовал каждый в этой комнате. На повестке дня был вопрос уравнивания прав магглорожденных с полукровными и чистокровными волшебниками — новый Министр магии пытался протащить этот законопроект. На него давлели двадцать восемь, но, с другой стороны, слишком большая часть магического населения не отличалась чистотой крови.
Они стремились быть такой же полноправной частью магического мира, как и остальные волшебники, хотели участвовать в политике страны на равных основаниях, быть частью принимаемых решений. Они занимали много мест в Министерстве, дети из мира магглов пудрили мозги студентам Хогвартса. Все понимали, что законопроект будет принят — конечно же, останутся молчаливые договоренности, выделяющие чистокровные и богатые семейства, но как долго продержится эта условность?
Антонин заинтересованно слушал дебаты, но ничего не говорил. Ему нравилось, с каким апломбом вел свой монолог Том — он с затаенной злобой говорил о магглах и их детях, о том, что им итак было даровано чудо — магия, но они слабы и никогда не сравнятся с полукровными и чистокровными волшебниками. Они уже часть этого великого мира, но должы уважать тех, кто годами оберегал волшебство, кто строил общество, в которое им повезло попасть, и кто создавал и хранил традиции.
В его речи то проскакивали заискивающие, отдающие должное двадцати восьми интонации, то боевые, «маршевые», порывающиеся действовать и что-то делать.
Сегодняшняя дискуссия мало походила на обычные обсуждения Вальпургиевых рыцарей — Том рассказывал, что они занимались изучением магии, делились исследованиями и наработками, говорили о приобретенных знаниях, которые хранились в огромных родовых библиотеках и которые они постепенно постигали. Он уверял, что их «маленькое общество» посвящено колдовству, да и только.
Антонина это заинтересовало, хотя и не настолько сильно, чтобы из-за этого задержаться в Британии. Но сегодняшнее обсуждение — словно лопнувший гнойник — полное искреннего беспокойства о будущем Магической Британии, пульсирующее эмоциями, обсуждение, когда маски чопорных аристократов спали и все собравшиеся не брезговали время от времени перебивать друг друга, подскакивать, с восторгом или критикой говорить о каких-то вещах, приводить примеры и пытаться понять глубину кастовой проблемы, — именно это обсуждение затронуло что-то в его душе.
(Антонин никому не признавался, но после смерти любимой сестры в нем словно разверзлась черная дыра. Он потерял связь с первыми настоящими друзьями и так и не сумел построить таких же близких отношений с новыми. Долгие месяцы он пытался найти то, что зацепит его, но все ограничивалось минутным, поспешно сходящим на нет увлечением.
Он был уверен, что «маленькое общество» Тома — его очередная прихоть.
Но с удовольствием принял официальное приглашение на следующую встречу — конверт был повязан атласной изумрудной лентой).
* * *
1970-е.
Собрание Пожирателей Смерти мало походило на встречи Вальпургиевых рыцарей — по молодости они виделись в барах, в домах друг друга, на природе, в кофейнях, в библиотеках. Их была всего парочка человек, собраться было легко, да и не было той официальной структуры, образовавшейся вокруг Тома — Лорда Волдеморта. Появились подразделения, расширилось поле их деятельности — они больше не занимались простым изучением магии и не обсуждали какие-то волнующие ум вопросы.
Теперь все было сконцентрировано вокруг политики и борьбы за власть — того основного, что привело Вальпургиевых рыцарей к Тому. Жажда как можно глубже изучить колдовство была спровоцирована не только охотой за знаниями, но и желанием стать более умными, более сильными, более влиятельными, чем остальные. Наверное, Антонин догадывался об этом. Наверняка он и сам искал подобного.
Сегодняшнее собрание проводилось в огромной зале в доме Малфоя. Посреди располагался длинный стол, вокруг рассыпались дубовые стулья с резными спинками. Во главе — Лорд Волдеморт, по обе стороны от него — близкие последователи. Чем ниже их значение в его глазах, тем дальше они сидели. Антонин был вторым со стороны его левой руки.
Приветствовали вновь присоединившихся Блэков. Коротко обмолвились об их подопечных — какое-то время они переждут у Лестрейнджей, прежде чем полноценно вернутся им под крыло. Эйвери доложил о продвижении работы с общественным мнением и предложил устроить прием, на который так же будут приглашены заинтересованные школьники, чтобы они воочию могли узреть Темного Лорда и окружающих его волшебников. Многие из них уже жаждали принять Темные метки.
Большую часть времени говорили об обострившихся настроениях. Начались пикеты магглорожденных, уверенных, что их принижают. Они стремились к большим уступкам со стороны Министерства, к полному уравниванию их с чистокровными волшебниками, к тому, чтобы знания, которые копились в их семьях столетиями, стали общедоступны. Конфликт на все времена.
— Почему бы не заявить о себе официально? — вдруг спросил Антонин. — Имя Темного Лорда итак у всех на устах, со мнениями нашей организации считаются, все понимают, что новый и сильный лидер стремится к ведущим позициям.
Антонин не спрашивал, почему Том не собирается играть в честную политику — он хотел резких и быстрых действий, на часть из которых не распространяются полномочия Министра Магии. Он был диктатором. Он боялся, что его сменят. Он еще не напился дарованных ему уважения и преклонения. Ему было мало.
— Что ты предлагаешь? — Том склонил голову к плечу, внимательно глядя на него.
— Пора действовать. Общество раскалено ровно настолько, чтобы не устраивать мятежей и не превратить политику из игры в хаос. Проявись мы сейчас, дай людям цель, они пойдут за нами. Я боюсь, что мы пропустим этот момент и ввяжемся в дрянную историю, из которой ни одна сторона не сможет выйти победителем.
На мгновение все за столом затихли. Волдеморт задумчиво огладил подушечками пальцев плотно сжатые губы и, повернувшись к Эйвери, сидящему подле него с правой стороны, поманил его, после чего сказал несколько слов на ухо. Эйвери нахмурился и опустил глаза, несколько секунд раздумывая, а потом кивнул.
— Как и предложил Эйвери, мы устроим огромный прием через две недели, на который так же будут приглашены многие Министерские работники, пока независимо от их крови. Конечно же, журналисты, но только наши. На этом приеме я объявлю о нас и о наших идеях и предложу всем желающим присоединиться. Готовьтесь, волшебники, скоро Магическая Британия разделится на два клана! Если мы придем к власти — сумеем сохранить колдовские традиции и ценности. Если же нет — готовьтесь отдать свои богатства и тайные знания выродкам маггловского мира!
Волдеморт поднялся, раззадорив собравшихся за столом представителей чистокровных семейств. Все последовали его примеру.
— Мы не должны позволить грязнокровкам разграбить нас! Как только они почувствуют нашу слабость — раскроют наше существование магглам, и тогда начнется ужасная война. Нам придется сражаться с их оружием, с их самомнением о себе — нам, избранным, нужно будет опуститься на уровень магглов, кровью доказать свою ценность. Мы должны пресечь это прежде!
— С нами Мерлин! — донесся нервный, восторженный выкрик с другого конца стола.
Губы Волдеморта дрогнули в так и не показавшейся усмешке. Его глаза оставались холодными. И злыми.
— С нами Мерлин, — с придыханием повторил он, и ему завторили другие волшебники.
Его глаза были преимущественно злыми.
* * *
— Ну что, мисс Макнейр, буду ли я жить? — с улыбкой спросил Антонин ухаживавшую за ним волшебницу, развалившись на больничной койке. Та распустила его бинты и низко склонила голову над раной, нанося на нее целебное вещество. Она мало разговаривала — почти не разговаривала, и в этот раз он тоже не ждал от нее ответа.
Уолден заговаривал зелье растянувшемуся на соседней койке Рудольфусу: у них с Антонином была индивидуальная тренировка. Часть черных волос мальчишки слиплась и пропиталась кровью. Посиневшие губы, бледное лицо — он был неплохим оппонентом. Единственный из всех учеников Антонина, к которому он испытывал хоть какой-то интерес.
(Если война с магглами, о которой упомянул Том, возможна, волшебники должны быть безупречны. Магглов больше. Антонин видел изобретенные ими пистолеты — почти волшебные палочки, с единственным отличием — заклинание было одно и приносило только боль.
Если эта война начнется, она принесет много смертей волшебникам — магглов больше. Это то, что не сказал Том, но что имел ввиду. Они все это поняли, хотя чистокровные маги никогда не признаются в том, что могут проиграть людям, не обладающим колдовской силой.
Им нужно усмирить магглорожденных до стычек с магглами, чтобы выжить. Главный вопрос был в этом.
Волшебникам нужно выжить).
Мисс Макнейр вылила на рану полный бутылек огненной смеси, и Антонин сцепил челюсти, сдерживая стон. Дикая боль пронзила внутренности, он сжал простыню, но ничего не сказал. Капля пота скользнула по виску. Тетка взмахнула волшебной палочкой и что-то прошептала — успокаивающее заклинание, обдавшее холодом, казалось манной небесной.
— Кожа почти затянулась. Вы будете жить, — совершенно серьезно сказала она.
Это были чуть ли не первые слова, обращенные лично к Антонину, а не к бегающему вокруг помощнику Уолдену.
— Думаю, недели через две можно будет снять бинт. Приходите на обработку раз в три дня, мистер Долохов, не напрягайтесь сильно ни магически, — она оглянулась на Рудольфуса и вернула Антонину строгий, не одобряющий взгляд, — Ни физически. Будем надеяться, что мы справились со всеми последствиями этого проклятия, — она на мгновение замолчала. — Да прибудет с вами Бог.
Эту фразу всегда шептала мама, отправляя Антонина куда-нибудь.
Что-то слабо кольнуло сердце. Он поспешно отбросил лишние мысли и улыбнулся.
— Спасибо, мисс Макнейр, что спасли мне жизнь.
— Уолден вас забинтует. И не вздумайте больше калечить детей, иначе наша семья перестанет спасать вашу шкуру. И даже Темный Лорд не сможет повлиять на наше решение, — хмуро проговорила она и направилась прочь.
Зелье, которое Уолден дал Рудольфусу, постепенно действовало — кровь прилила к его лицу, глаза приобрели осознанное выражение. Юная домовичка смывала кровь с его головы, Уолден замешивал травы в мазь, чтобы скорее залечить рану.
Поморщившись, Антонин поднялся и приблизился к койке Рудольфуса. Уолден хотел было отправить его обратно — рана была открыта и, казалось, пульсировала под его ребрами, но Антонин лишь отмахнулся. Он положил руку на плечо Рудольфуса, привлекая его внимание.
— Совсем плохо? — почти сочувственно спросил он.
Рудольфус медленно поднял голову и моргнул.
— Порядок, — наконец, тихо произнес он. — Отец предупреждал, что будет тяжело. Взамен вы даете неоценимый опыт.
— Я учу тебя так же, как мы учились с Темным Лордом, — вдруг признался Долохов. — И учу тому же, чему он учил меня.
Рудольфус кивнул и поморщился от пронзившей голову боли. Антонин сжал его плечо и отпустил.
— Спасибо, мистер Долохов.
— Отдыхай. В следующий раз я буду осторожнее.
Он вернулся на свою постель и аккуратно улегся, стараясь не беспокоить рану. Прикрыл глаза и задумался о речи Тома. На словах он не хотел устраивать кровавую бойню, но зачем тогда столько тренировок для новоявленных Пожирателей Смерти? И почему он ни разу не говорил с Антонином об ожидаемой им войне?
Предстоящий прием — лишь начало. Лорд Волдеморт наверняка собирается устроить революцию.
Антонин не был слишком наглым — планируя следующую встречу с Ритой (когда и где, а не если), он отослал ей на работу записку-приглашение. Ответ не заставил себя долго ждать — буквально через полчаса сова принесла ему его же письмо. На обратной стороне листа аккуратным, мелким почерком Риты было выведено всего два слова: она согласна.
Как и договорились, в восемь вечера Антонин дожидался ее у парадной двери подъезда. Рита спустилась без опозданий — светло-голубое платье чуть ниже колена, позволяющее жадному взгляду зацепиться за белоснежные ноги, звенящий браслет, обернувшийся вокруг ломкой кисти, распушившиеся барашьи кудри и губы — сдержанно, с холодной вежливостью улыбнувшиеся Антонину, — подчеркнуты морковно-красной помадой.
Антонин знал, как ухаживать за женщинами — восхищенный взгляд, комплимент — сама галантность, — поданная рука и распланированное свидание. Сначала ужин в дорогом ресторане: вид на Темзу, алая скатерть, изогнутые подсвечники, тысяча приборов, вежливые официанты и бутылка хорошего красного вина — Рита слишком напряжена, слишком много думает. Антонин хочет заболтать ее — он говорит о своих путешествиях (сотни историй), отвечает на ее вопросы о Колдовстворце (все-таки, байки о древних ритуалах и фольклорной нечисти вместо преподователей будоражат ее ум), делает комплимент ее статьям и расспрашивает о работе журналистом.
Рита хмурится, будто раздумывает над тем, стоит ли ей вообще быть в этом ресторане и сидеть напротив Антонина Долохова, но проходит мгновение — вздрагивает огонек свечи, — ее лицо расслабляется, и она говорит. Антонину нравится, когда она говорит — у Риты забавные «р», активная мимическая жестикуляция — ее брови то хмурятся, то взлетают почти к волосам, росчерк рта принимает на себя выражение язвительной, насмешливой, снисходительной улыбки — в зависимости от того, о чем она говорит. И слова — обо всем сразу и ни о чем подробно.
Антонин узнает о ее семье — полукровные родители во втором поколении — чистокровный выходец из обедневшего рода, прадедушка, женился на полукровной ведьме с большим наследством (бастарде одного из членов двадцати восьми; чьем именно — Рита умолчала), тем самым завершив линию голубой крови. Рита — единственный ребенок, в их семье не приняты слова любви или большие жесты. Они изредка общаются друг с другом, потому что связаны кровью и генами, но ни больше. Три года назад ее мать умерла, с отцом они переписываются раз в несколько месяцев. Она, как порядочная дочь, высылает ему часть своих заработков. Он их не проживает, а откладывает на семейный счет. По наследству Рите перейдет неплохая сумма.
Она морщится, когда говорит об отце. Видимо, с ним связано что-то неприятное — что-то личное.
Что насчет друзей? Их немного. С Корбаном Яксли Антонин знаком, быть может, на вечере у него он видел Долорес Амбридж, она была в очаровательном розовом платье.
Снова работа? Рита довольна своей профессией. С коллегами не близкие отношения, они почти не общаются. Творческие люди завидуют изощренно, а оттого — более неприятно.
Личные вкусы? Она любит музыку.
Антонин думает, что, когда они встретятся в следующий раз, он сводит ее на концерт.
Услужливый официант приносит десерты, и они ненадолго замолкают. Рита поворачивается к окнам в пол, рядом с которыми они сидят, и разглядывает вечернюю Темзу. Ее взгляд медленно скользит по реке и ее берегам, ненадолго замирает над светящимся маленькими огоньками фонарей мостом, а затем поднимается к вечернему небу.
— Красиво, — тихо говорит она и вздыхает. В ласковом, интимном полусвете ее лицо приобретает мягкие и величественные черты.
— Да, — отзывается Антонин и притягивает бокал к губам.
Он смотрит на Риту.
Когда они выходят из ресторана и направляются вглубь паутины магических улочек, не зная конечной цели и как будто зачарованно бредя между домами — нахохлившимися в вечерней прохладе, провожающими их внимательными желтыми глазами-окнами, — спадает то холодное, цепкое напряжение, что царило за ужином. Вино добавило лицам красок, и улыбки Риты обрели искренние, «пушистые» черты. Она без лишних сомнений позволила Антонину взять себя под руку, и в том молчании, которое сопровождало их прогулку, в звуках затихающего, урчащего, уходящего на покой города, им обоим открылось что-то ласковое и сокровенное.
Рита часто поднимала голову, безуспешно выискивая звезды.
— В детстве мне нравилось забираться на чердак нашего небольшого домика, высовываться из окна и подолгу глядеть на небо. Мы жили в Годриковой впадине вдалеке от других домов на небольшом холме. Небо оттуда казалось бесконечным. Как будто это — одеяло, которым кто-то укрыл наш мир.
Они остановились под фонарем-ландышем, склонившим к земле светящийся бутон. Рита улыбалась.
Антонин сделал шаг к ней навстречу, наклонился и утянул ее в поцелуй. Ее губы пропитались вином. Мягкие, поддатливые. Рита не сопротивлялась. Она положила руки ему на плечи, позволила обнять себя. Позволила целовать.
Она бы никогда не призналась, что вечер, который она могла бы назвать хорошим — она не боялась, она что-то чувстовала, был испорчен. Когда Антонин поцеловал ее, она хотела отвернуться и сбежать, но не позволила себе. Рита желала хорошей жизни, желала жить в достатке и безопасности, желала быть ценным человеком, а не девочкой на затворках. Рита искала комфорта — Антонин мог дать ей его.
Он мог защитить ее перед Темным Лордом, если бы захотел.
Рита хотела не бояться.
Наверное, в этом было все дело.
Антонин оторвался от ее губ и почти нежно поцеловал в шею. Его вечер шел по плану.
Рита прикрыла глаза и выдохнула. В конечном итоге, она была просто женщиной, а он был просто мужчиной. Рано или поздно все привело бы к этой секунде.
Когда она отстранилась и поймала его взгляд — взгляд желания, облизавший ее, словно языки пламени, — в ней говорило вино.
— Мне показалось, что ты хотел узнать меня, — прошептала она.
Искренность была ошибкой. Рита знала об этом, когда согласилась на встречу, когда вышла к Антонину и когда позволила себя поцеловать. В том, к чему она стремилась, искренность не была нужна.
Эти слова — первый и последний раз, когда она позволила себе лишнее.
Антонин помедлил лишь мгновение, прежде чем поцеловать ее в лоб.
— Я проведу тебя.
Он взял ее под руку, и они медленно, не разговаривая, направились дальше. Рите показалось, что на улице было слишком холодно — она поежилась, и Антонин накинул ей на плечи свой пиджак. Они попрощались почти сухо: никаких лишних прикосновений.
Поднявшись в квартиру, Рита заперлась в своей комнате и сползла по двери. Ей не было грустно, обидно или неприятно — ей было никак. Она прикрыла глаза, постаралась представить руки Антонина на ее теле, себя без одежды и его рядом. Кожа к коже. Почти животное, бесчувственное соприкосновение. Она могла бы это позволить.
А теперь Антонин Долохов больше не проявит к ней внимания.
В том, что все пошло не по плану, было виновато чертово вино.
* * *
Как Рита и предполагала, Антонин Долохов никак не дал о себе знать ни разу за два последующих дня. Нельзя сказать, что она ждала — она, конечно же, не проверила утреннюю почту с тем интересом, которым раньше не отличалась, заслужив от Гермионы удивленный взор, не взглянула взволнованно на ждавшее ее на столе письмо (его прислала постоянная читательница), не замерла на выходе из издательства, внимательно оглядываясь по сторонам, и не повторила все эти действия на следующий день.
Рита выдохнула — если она с такой легкостью сумела отвадить от себя психопата (слухи ведь не врут, правда?), ей повезло. Она сможет организовать себе хорошую жизнь другим способом.
Но воспользоваться чужой симпатией было легче, чем выискивать новые варианты. Только поэтому Рита поспешила ко входной двери, на ходу завязывая полотенце на мокрых волосах, когда утром третьего дня кто-то постучал. Было воскресение, и они с Гермионой обе были дома. Та подошла ко входной двери первая — Рита слышала ее голос. А еще она слышала чуть удивленный голос Антонина Долохова.
Она выскользнула из ванной и подошла к ним. Гермиона обернулась — почему-то нахмурившаяся и побледневшая, и отступила, чтобы Антонин мог зайти. В руках у него был букет розовых роз; глаза — прикованы к Гермионе. Рите не понравилось то, как Антонин смотрел на нее, но она не позволила себе показать этого — какое она имела право? Как только она остановилась, Антонин тут же перевел на нее смягчившийся взгляд. Гермиона, не смущая их больше, ушла на кухню.
— У тебя новая соседка?
Рита пожала плечами.
— О ней нет ни слова в досье на меня?
Антонин улыбнулся и протянул ей букет.
— Никогда не видел досье на тебя, но обязательно спрошу о нем Эйвери.
Рита закатила глаза.
— Спасибо за цветы. Красивые.
— Рад, что тебе понравились. Я в них совсем не разбираюсь.
Между ними повисло неловкое молчание. Как будто бы воздух стал тяжелее, ощутимее.
— Я подумал о твоих словах, — наконец заговорил Антонин. — И скажу прямо: я не ищу жену или друга. Ты мне понравилась, ничего больше. Я не планировал и не собираюсь планировать ничего серьезного. Но и довольствоваться просто постелью и вечно меняющимися в ней женщинами, не хочу.
— Тебе нужна постоянная любовница, — кивнула Рита. Она не отрывала глаз от нежных бутонов.
— Да, — легко согласился Антонин. — Если мы решили быть откровенными, будем говорить откровенно. Мне нужна женщина, которая не будет устраивать истерики, за которой мне не придется постоянно бегать и которая впоследствии не потребует брака. Но я готов вкладываться в эту женщину — и деньгами, и вниманием.
Комично, глупо и сюрреалистично.
— Любовнице полагается хотя бы небольшой период ухаживаний? — подняв голову и встретившись с ним глазами, спросила Рита. Сердце бешено колотилось в груди.
Это была авантюра, которая не может закончиться хорошо.
Антонин кивнул. Его глаза лукаво блеснули.
— Может быть, кофе? — поведя плечами, словно стряхнув неловкость разговора, с улыбкой спросил он. Рита взглянула на цветы и вздохнула.
Ни один чистокровный волшебник никогда не женится на ней — полукровке без приличного наследства с дрянным характером. Из нее не выйдет образцовая жена — украшение в обществе, декорация в доме, которая будет нянчиться с детьми и не мешать мужу.
Цена ее комфорта — потеря нравственности.
— Мне понравилось в том кафе, куда ты пригласил меня в прошлый раз. Сейчас только, поставлю цветы в вазу. Проходи. Мне нужно несколько минут.
Антонин переступил порог ее квартиры. Теперь уже, по ее приглашению.
Это стало началом конца.
1945.
Антонин сплевывает на пол сгусток крови. Мир перед глазами кружится и расплывается бело-черными кругами, и ему кажется, что последний удар выбил несколько зубов. Опухшим языком он проводит по челюсти и к своему облегчению не находит дыр, но в следующую секунду как будто бы издалека слышит окрик Тома.
Тело невыносимо болит и плохо слушается, но Антонин заставляет себя подняться с колен. Ноги дрожат. Том останавливается напротив — он выглядит чуть лучше, хотя у самого сломан нос, кровь запеклась над разбитой губой, и левая рука, кажется, сломана. Но он поднимает волшебную палочку.
— Защищайся, — единственное, что он произносит, прежде чем вновь напасть.
Они тренируются в заброшенном домике в Албании, который сняли на время путешествия.
Проходит еще несколько минут — дуэль представляет собой больше жалостливое и скорбное зрелище, чем сражение двух магов, — прежде, чем Антонин обессиленно рухнул на пол. Тяжело дышащий Том не хотел останавливаться, но покачнулся. Напряжение и истощение были настолько сильными, что его организм не выдержал, и его вывернуло.
— Плохо, — прошептал он и рухнул рядом с Антонином. — Этого недостаточно.
— Будет достаточно, когда один из нас сможет убить другого?
— Когда не позволит себе, — отзывается Том и улыбается. Его улыбка выглядит страшно. — Хороший маг не только тот, который много знает, а тот, который может использовать эти знания.
Антонин знает, что Том тренируется, как проклятый. Он занимается ночами в одиночестве, самостоятельно проводит темномагические ритуалы и впитывает в себя все прелести и ужасы колдовства, которые открываются ему.
Наверное, Том сумасшедший. Но Антонину это сумасшествие нравится.
* * *
1970-е.
Часть из учеников Ричарда, приведенная им сегодня, гуськом зашла в залу для тренировок, заинтересованно оглядывая тех, кому (не) повезло попасть в руки к Антонину Долохову — Пожирателю Смерти, известному в своих кругах постоянными экспедициями, отличными боевыми навыками и отвратительным норовом. Если в обществе и на собраниях, либо на смотрах учеников, которые Ричард то и дело устраивал, приглашая одного или двух магов, мнение которых ценил, Антонин старался держать себя в руках, то, по слухам, на своих занятиях он превращался в сорвавшегося с цепи бешеного пса.
Макнейр решил устроить небольшую проверку и выбрал несколько лучших своих подопечных, чтобы поставить в пару с волшебниками Антонина. Они поздоровались сухими кивками — Ричард всегда был плохо настроен к желанию Темного Лорда, чтобы Антонин занимался обучением новых Пожирателей Смерти, и разговоры о жестоких методах воспитания — дрессировке, если говорить откровенно, — порядком злили его.
Он всегда был более мягкий и дипломатичный, чем Долохов. Антонину же казалось, что Ричард был медлительным и двуличным, что с детства шло вразрез с его взрывным характером. Это был корень проблем в их взаимоотношениях — молчаливой вражде, если быть точнее.
— Предлагаю начать с показательного боя. Мисс Блэк, подойдите, — остановившись перед Антонином, Ричард подозвал худенькую девицу с собранными в пышный пучок смольными волосами, и та стремительно приблизилась к нему. Антонин мало был знаком с Беллатрикс — старшей дочерью Сигнуса, но слышал, что она с детства отличалась перепадами настроения, жестокими наклонностями и впечатлительным умом. Последние несколько лет она только и говорила, что хочет вступить в ряды Пожирателей Смерти, и недавно отец сдался — после того, как Том лично поговорил с ним. Он видел в Беллатрикс небывалый потенциал и был заинтересован в том, чтобы развить его — любовь к магии во всех ее проявлениях все еще сохранялась в нем. Кажется, иногда он даже лично занимался с ней.
Антонин быстрым оценивающим взглядом осмотрел юную волшебницу. Внешняя хрупкость не была показателем ее слабости — взять того же Тома, который всегда отличался почти болезненной худобой.
— Рудольфус, — не оборачиваясь, крикнул Антонин, и мрачный, напряженный Рудольфус Лестрейндж отделился от толпы. — Или женщины сражаются с женщинами? Хотя не думаю, что в условиях настоящего боя будет предоставлен такой гуманный выбор.
Слабая усмешка тронула губы Ричарда.
— Выбери лучшего. Перед Беллой сложно устоять.
Антонин улыбнулся и кивнул.
— Будет интересно посмотреть в деле на волшебницу, чьи способности высоко оценивает сам Темный Лорд, — обратился он к Беллатрикс. Та чуть склонила голову, благодаря за похвалу.
Антонин повернулся к Рудольфусу и положил руку ему на плечо. Его лицо мгновенно приобрело строгое, почти злое выражение.
— Надеюсь, ты оставил джентльменские замашки за дверьми этой комнаты, — только и сказал он, после чего они с Ричардом отошли в другой конец залы и встали перед сгрудившимися в кучу учениками. Антонин взмахнул волшебной палочкой, и их обняло защитное поле. — Начинайте.
Как и полагается, Беллатрикс с Рудольфусом разошлись и встали в позиции. Волшебные палочки наготове, скрестившиеся взоры — дань уважения противнику. Всего пара секунд молчаливого разговора, понятного только им двоим, а затем резкий переход к действию — с бешеной скоростью воздух разрывают разноцветные вспышки заклинаний, слышно лишь, как они разбиваются о защитные щиты или стены. Ни слова не слетает с плотно сомкнутых губ волшебников. Быстрые, летящие шаги — складывается впечатление, что Беллатрикс и Рудольфус не сражаются, а танцуют.
Вот заклинание Беллы пролетело в нескольких миллиметрах от уха Рудольфуса, и он оступился, потеряв равновесие. Но не выпустил палочку, а тут же извернулся и ловко послал синюю вспышку в плечо волшебницы. Следом он пустил сразу несколько заклинаний подряд, и последнее подпалило волосы Беллатрикс. Она разъяренно рыкнула и в несколько шагов приблизилась к нему. Они вновь закружились в танце, но уже более остервенело. Изредка то он, то она выкрикивали заклинания. Казалось, нагревался воздух.
В какой-то момент Рудольфус изловчился и, перехитрив Беллатрикс обманным маневром, сумел выбить волшебную палочку из ее рук. Видимо, решив, что это конец дуэли, он расслабился и совершенно не ожидал, что волшебница даже не оглянется на улетевшее древко, а одним прыжком бросится на Рудольфуса и начнет обычную маггловскую драку. Беллатрикс со всей силы зарядила Рудольфусу кулаком по лицу и, воспользовавшись его промедлением, вырвала палочку. Но она не успела направить ее на оппонента — Рудольфус поймал ее руку и вздернул в воздух так, что палочка смотрела вверх, а их лица остновились в нескольких сантиметрах.
Они замерли, глядя друг в другу в глаза. А потом Белла вдруг поцеловала Рудольфуса. Ошарашенный, он тут же ослабил хватку, и она смогла вырвать руку и приставить палочку к его шее. Ее лицо залилось горячим румянцем. Дуэль была окончена.
— Никогда не сдаваться? — не без уважения спросил Антонин.
— Я имел ввиду не совсем это, но решение… любопытное, — тихо отозвался Ричард. — Все! — крикнул он, и Белла тут же отступила. Остервенелое выражение лица, будто она была валькирией, тут же спало, и она слабо улыбнулась Рудольфусу, возвращая ему волшебную палочку.
— Это было неплохо, — сказала она, когда они пожали друг другу руки.
— Это точно, — сдержанно отозвался Рудольфус и заклинанием приманил палочку Беллатрикс и отдал ей.
Антонин заметил, что, когда другие ученики сразились между собой, были сделаны выводы и намечены новые пути в подготовке каждого, и Ричард повел своих подопечных к выходу, Рудольфус засмотрелся вслед уходящей Беллатрикс. Прежде, чем скрыться за дверью, она обернулась и подмигнула ему.
(Может быть, зря Антонин ничего не сказал).
* * *
Ровно в половину седьмого вечера Антонин постучался в дверь квартиры, в которой жила Рита и… и женщина, которая слишком сильно напоминала ту, что не должна была быть здесь. Но с тех пор, как они виделись в последний раз, прошло много лет, и Антонин надеялся, что просто ошибся. Он постарался не обращать внимания на назойливую мысль, бившуюся в висок — дверь ему распахнула надушившаяся Рита в строгом черном платье в пол с белым поясом и несколькими пуговицами, идущими от него к высокому воротнику.
Она ему улыбнулась, подхватила с пуфика в прихожей небольшую сумочку и взмахом волшебной палочки потушила свет. Женщина, которой здесь не должно было быть, не появилась в поле зрения, и Антонин убедил себя, что ему показалось.
(Хотя бы на один вечер).
Рита и позволила взять себя под руку. Она явно была смущена и даже сконфуженна — отвечала коротко и старалась не смотреть на Антонина. Они трансгрессировали к католическому собору, в котором проходил концерт, посвященный музыке Иоганна Себастьяна Баха, и слились с толпой магглов, хлынувшей внутрь.
Величественная архитектура здания, искусственно подсвеченные витражи, запах, свойственный церквям, тут же забивший нос, и величественный, возвышающийся на постаменте орган навевали благоговейное впечатление. Зрители заняли свои места на лавках, свет потух и остались гореть зажженные в высоких подсвечниках свечи.
Зазвучала музыка. Величественная. Пробирающая до мурашек. Дорога к самому Господу.
Рита слушала завороженно — Антонин часто чуть поворачивал голову, чтобы рассмотреть восторженное, внимающее выражение, украсившее ее лицо. Казалось, Рита вся преобразилась — она была достаточно симпатичной девушкой, но сейчас, позволив музыке обнажить душу, казалась Антонину невероятно красивой.
Его рука скользнула на ее колено и замерла. Рита сморгнула пелену слез с глаз, но не опустила голову. Казалось, она превратилась в каменное изваяние.
Антонин мог бы (хотел бы) позволить себе большее, но не решился. То, как его действие вернуло Риту с недостижимых, непонимаемых им высот обратно на землю — бренную, испорченную, грязную, — показалось ему смертельным грехом. Он отпустил колено Риты и вместо этого взял ее за руку, переплетая их пальцы.
До конца концерта Антонин сжимал ее теплую, чуть влажную ладонь, оглаживая нежную кожу большим пальцем. Он не понимал музыки — не умел, либо же не хотел понимать, — его сердце было закрыто. Но он не думал о вещах, беспокоивших его — как будто кто-то ненадолго отодвинул домокловый меч в сторону. Он забыл о направленных за его головой боевиках, о накаленной политической ситуации в Магической Британии, о женщине в квартире Риты, которая могла принести новые проблемы. Он забыл обо всем.
Были только звук органа, мерное дыхание Риты и их переплетенные пальцы.
Антонин не позволил себе поцеловать ее, когда они вышли из собора и, скрывшись в тени, трансгрессировали к ее дому. В глазах Риты стояли слезы.
Он вдруг остро осознал, что она была хорошим человеком (для него), и что он не хотел запачкать ее сегодня. Ни тогда, когда она плачет после нескольких часов, проведенных в зале собора. Ни тогда, когда ее душа в первый и, быть может, в последний раз открыта ему.
На прощание Антонин притянул ее руку к губам и осторожно, благоговея, коснулся костяшек ее пальцев.
* * *
Когда они встретились через несколько дней — вновь ужин, теперь уже в недавно открывшемся ресторане жены Министра магии — светские кумушки только и обсуждали, что чудное оформление, — Антонин снова дожидался Риту с букетом роз — теперь уже белых. Когда она приблизилась к нему, выискивая в сердце хотя бы намек на то, что он ей нравился, Антонин наклонился и поцеловал ее в щеку. Его борода кольнула кожу, и это было все, что Рита ощутила.
Пустота. Пугающая пустота. Ни отвращения, ни страха, ни влюбленности — не было ничего, что подсказало бы ей, правильно ли и хорошо для себя она поступала.
Привычно положив руку на локоть Антонина, Рита принялась оглядываться по сторонам. Желая заглушить собственные мысли — должна ли она сбежать или остаться?, — она принялась рассказывать о том, как этот ресторан обсуждается во всех женских журналах — конечно же, с хвалебными и восторженными интонациями, — и как его в последнем письме раскритиковал Корбан.
Ресторан располагался в белокаменном двухэтажном здании. Окна были подсвечены рызными цветами — слева направо плавно перетекали оттенки от фиолетового до нежно-розового, — а внутри их встретил огромный, освещенный холл. На вычищенном паркете был растелен красный ковер, ведший к располагавшейся посреди широкой лестнице, поднимавшейся к высоким, сейчас распахнутым дверям, из которых доносилось трепетанье скрипок.
Появившийся как будто из воздуха портье спросил их имена и забрал верхнюю мантию Риты. Не успели они оглянуться, рядом появилась молодая девочка-официантка и пригласила подняться наверх.
В роскошной зале стены, казалось, были усыпаны золотом. Чередование белоснежного и золотого приятно радовало глаз. Столы были застелены накрахмаленными скатертями, хрустальные фужеры дожидались гостей. На небольшой сцене сидели музыканты. С потолков спускались зеленые ветви, на которых распускались невероятной красоты лилии — розовые, оранжевые, белые — все, на удивление, без запаха.
— Не понимаю, что могло не понравиться Корбану? — восхищенно оглядываясь по сторонам, пробормотала Рита. Антонин отодвинул стул за их столиком, приглашая ее сесть.
— У него своеобразные вкусы.
Рита кивнула и с улыбкой взглянула на устроившегося напротив Антонина.
— Вы общаетесь?
— Да, он занятный малый, — кивнул Антонин. — Думаю, в ближайшее время он захочет принять Темную метку, а после я даже возьму его в ученики.
Рита постаралась не показать удивления и недовольства — Корбан не соблаговолил ни строчки написать о столь важном решении.
— Так вот, чем ты занимаешься? Играешь роль профессора?
Антонин усмехнулся и качнул головой. У него были красивые глаза, когда он смотрел на Риту так… по-доброму? ласково? заинтересованно? — она не могла подобрать нужного слова.
— Пробую себя в этом. На самом деле, у меня много других обязанностей, но тебе я об этом не скажу.
Рита лукаво прищурилась и, сложив руки на столе, подалась чуть вперед.
— И даже не намекнешь? — она несколько раз хлопнула ресницами, и Антонин расхохотался.
— Не намекну. Не забивай свою головку глупостями. Лучше расскажи мне что-нибудь.
Официантка вернулась с меню, и Рита откинулась на спинку стула. Она воспользовалась удачно подвернувшейся под руку отговоркой, что изучает предложенные блюда, и ничего не ответила. Больше, чем узнать о структуре Пожирателей Смерти, чтобы хотя бы примерно понять их деятельность и роль в современном мире, она хотела спросить, был ли Антонин знаком Гермионой — с тех пор, как они встретились, у нее не выходил из головы тот странный, необъяснимый взгляд, которым он наградил ее.
Это был единственный вопрос, который беспокоил Риту — вызывал хоть какие-то чувства к Антонину, но она так и не осмелилась задать его.
После ужина — готовили на редкость потрясающе, — Антонин как обычно проводил Риту. В этот раз он поцеловал ее, и этот поцелуй был новым, непохожим на их первый — привкус вина и горечи. Он был терпеливым, полным ожидания, трепетной надежды, свойственной только зарождающимся отношениям — как будто бы они еще н-е р-е-ш-и-л-и, кем придутся друг другу, как будто самая главная тайна чувства, возникающего между мужчиной и женщиной, еще не была разгадана.
Антонин отстранился, тяжело дыша. Рита в последний раз попыталась найти в душе хоть одно «против», но, если оно и было — расчет задавил все ненужные эмоции.
В объятиях Антонина было тепло и спокойно.
— Моей соседки сегодня нет, — проговорила Рита ему в губы. — Ты можешь подняться.
Антонин замер всего на мгновение, а после вновь утянул ее в долгий поцелуй. Гермиона с самого утра была на обследовании у доктора Барнса и осталась на ночь в больнице Св.Мунго.
Рита с Антонином все же поднялись наверх. Он сбросил пиджак, и Рита стянула с него рубашку. На мгновение она отпрянула — вся его грудь была забинтована.
— Неудачно оступился, — пошутил Антонин, когда она подняла на него глаза.
Рита знала, что это были последствия работы, о которой он не говорил. Но она промолчала. Поцеловала его в ключицу. Антонин медленно, наслаждаясь каждым ее прикосновением, расстегнул пуговицы на ее платье, и оно упало к ногам.
(Ни один из них не обнажил душу вместе с телом).
Антонин не остался на завтрак — он поднялся с рассветным Солнцем и тихо собрался. Прежде, чем покинуть квартиру, оглянулся на мирно спящую Риту. Смятые простыни, несколько нежных, скользнувших к ее лицу лучей. Плечо с тремя родинками. Антонин наклонился к нему и коснулся губами — ему нравилась Рита. Провел пальцами по ее растрепавшимся барашьим кудрям.
Он, перебинтованный, смотрелся комично рядом с ней — ни одного шрама, ни одной, даже малюсенькой, раны. Гладкая кожа, мягкие изгибы. Она не знала, каково это — идти на смерть. Ее беспокоили по своей сути неважные проблемы денег, статуса и влияния. Антонин знал, что ни о какой любви между ними речи не шло. Но ему нравилось думать, что эта женщина будет его ждать.
Что его женщина будет его ждать.
Рита встала под горячие струи душа и прикрыла глаза. Медленно, механически она терла кожу мочалкой и пыталась понять, что чувствует. Было ли ей хорошо? Неприятно? Противно от себя? Что она чувствовала взамен на то, что продала себя? Имело ли это хоть какой-то смысл?
Вопросы так и оставались без ответа. Рите не было плохо — наверное, это все, чего она могла бы желать. Она вылезла из душа и услышала, как хлопнула входная дверь — Гермиона вернулась. Когда она выскользнула из ванной комнаты, та уже хозяйничала на кухне. Несколько минут Рита наблюдала за ней, остановившись в дверном проеме, а когда Гермиона закончила готовить омлет и обернулась с дымящейся сковородкой, спросила:
— Как ты поняла, что кулон тебе подарил человек, которого ты любила, хотя ничего не помнишь?
Улыбка сползла с губ Гермионы. Она поставила сковородку на заранее подготовленную доску на столе и непроизвольно дотронулась кончиками пальцев до цветка на шее, который, кажется, никогда не снимала.
— Я это почувствовала.
— А что еще ты почувствовала?
— Сожаление, — не задумываясь, отозвалась она. — Я бы хотела его знать.
Рита хотела разорвать грудную клетку и вставить в нее что-нибудь — бутон розы, одной из тех, что подарил Антонин; его перстень; его аромат — что-то его. Рита хотела бы, чтобы он ей нравился, чтобы она его любила — ей было бы очень легко.
(Наверное, она хотела бы любить хоть кого-нибудь на этом свете).
— Спасибо за завтрак. Что сказал доктор Барнс? — заставив себя улыбнуться и сменить тему разговора, поинтересовалась она у Гермионы. Та бросила на нее последний изучающий и как будто бы все понимающий взгляд (Рита н-е-н-а-в-и-д-е-л-а это ее умение — смотреть так, будто она все про тебя знала), и отвернулась, чтобы достать тарелки для них.
— Ему кажется, что у меня есть шанс восстановиться. Он хочет попробовать шоковую терапию — очередная инновационная идея. Теперь придется время от времени оставаться в больнице.
Гермиона принялась жадно уплетать омлет. Рита задумчиво ковырялась в еде. Ей хотелось спросить, что Гермиона будет делать, когда вспомнит все. Когда вспомнит человека, которого любила и который любил ее и поймет, что он не искал ее и ни разу не навестил. Рите было интересно, что она будет чувствовать? Сожрет ли ее такая же гнетущая пустота, когда она наконец достигнет желаемого — вернет все воспоминания?
(Или эта пустота — лишь ее тяжелая ноша?)
* * *
Они видятся с Антонином еще несколько раз: он встречает ее с работы, они недолго прогуливаются, а потом трансгрессируют к нему домой. У него просторная квартира в Косом переулке, но совершенно не обжитая — Рита уверена, что он снял ее совсем недавно и почти не появлялся здесь. Их встречи кажутся ей быстрыми, поспешными.
Губы к губам, кожа к коже, тело к телу — никакой любви, никакой симпатии — просто два человека со своими потребностями, которые нашли способ закрыть их друг другом.
Мистер Эйвери почти не правит статьи Риты — уже дважды он возвращал ей листы, исписанные только ее рукой. Рите кажется, что ошейник, который туго затянули вокруг ее шеи — она почти задыхалась, — окончательно ослабили. Она не знает, но догадывается, что Антонин к этому причастен. Ей хочется спросить, но она молчит.
Близость физическая — далеко не близость душевная. И когда Рита почти убеждает себя, что это хорошо, Антонин присылает ей коробку с красивым вечерним платьем — благородный темно-зеленый с золотыми элементами, — и приглашение на прием, который будет проведен в доме Эйвери. Рита знала о нем и должна была присутствовать как журналистка.
(И, видимо, как любовница.
Что-то екнуло и замолкло — Рита не успела разобрать).
Антонин зашел за ней. Его костюм был в цвет ее платью, и эта мелочь — действительно, мелочь, — почему-то заставила Риту улыбнуться. Антонин поцеловал ее в лоб и приобнял. Они трансгрессировали.
Дом Эйвери — огромный, величественный особняк, оформленный в молочных оттенках. Бессчисленные длинные ряды светящихся окон, широкие аллеи, кусты, выстреженные в разных формах — начиная с шаров и заканчивая резвящимися животными. Рита с Антонином влились в поток гостей. Разговоры, улыбки, приветствия — водоворот светской жизни утягивал их за собой. Чем ближе они были к лестницам, огибающим фонтан и ведущим на крыльцо, где прибывших встречали хозяин с женой, тем взволнованнее билось сердце.
Рита с восторгом осматривалась, запоминала лица волшебников, здоровавшихся с Антонином, и время от времени шепотом спрашивала, кто это был. Когда они приблизились к хозяевам, Рита впервые лично увидела своего придирчивого редактора — это был мужчина средних лет со светлыми волосами и строгим лицом. Его губы улыбались, хотя глаза оставались холодными. Разительно отличалась его жена — невысокая, темноволосая леди с бледным, как будто бы болезненным оттенком кожи, но с ослепительной улыбкой, которая затрагивала и в лучшую сторону преображала все ее лицо.
Мистер Эйвери пожал руку Риты — его ладони были сухими и холодными. Она не смогла долго смотреть ему в глаза — казалось, те пробирались в глубину ее души, и она обрастала ледяной коркой. Антонин перекинулся с ним несколькими ничего не значащими фразами, и только после этого они с Ритой зашли в дом. Основная часть мероприятия проходила в саду, поэтому здесь было немного людей — большей частью те, кому надо было привести себя в порядок перед большими зеркалами в резных деревянных рамах. Антонин провел Риту через холл к распахнутым дверям террасы. Оттуда они спустились в освещенный и чудно оформленный сад.
Посередине располагалось место для танцев, по периметру растянулись тонкие белоснежные фонари. От одного к другому вилась гирлянда с небольшими светильниками в корейском стиле. Ближе к дому были расставленны стулья, с другой стороны располагались несколько фуршетных столов. Глубже в саду рассыпались небольшие высокие столики, над которыми парили розовые светящиеся шары. За некоторыми из них уже расположились беседовавшие гости.
Пока Рита с восторгом осматривалась и запоминала, как все было устроено — статья сама себя не напишет, — Антонин отыскал глазами знакомые и приятные ему лица и осторожно повел Риту к ним. Это были преимущественно джентльмены — холеные, приятные, — и несколько дам в роскошных платьях, явно стоивших ни одно состояние. Среди собравшихся Рита узнала Темного Лорда. Он был в черном костюме с кроваво-красным галстуком, почти не участвовал в общем разговоре, но со стороны сразу было понятно, что он был тем, для кого преимущественно говорили.
Сердце пропустило удар — перед ним Рита испытывала благоговейный страх.
Антонин представил ее — женщины смерили оценивающими взглядами. Рита горделиво вздернула подбородок.
— Приятно видеть, что вы не избегаете нашего общества, мисс Скитер, — проговорил Волдеморт и склонил голову чуть набок, рассматривая ее. Рита почувствовала, что рука Антонина на ее талии напряглась.
— Я была счастлива получить приглашение на прием, — мягко отозвалась она.
— Уверен, что и компания сыграла свою роль в вашем счастье.
Рита была уверена, что эти слова предназначались ни ей, а Антонину, но не позволила себе нахмуриться, посмотреть на него. Ее улыбка сияла на губах так же ярко. Энергетика Темного Лорда задавливала, и ей безумно хотелось притвориться последней дурой, только бы он перестал обращать на нее внимание.
Она возблагодарила Мерлина, когда супруги Эйвери появились у выхода на террасу и хозяин дома, приставив палочку к горлу, чтобы усилить свой голос, приветствовал гостей. Закончив небольшую речь, он взмахнул древком, и столп искр взлетел в небо. Тут же со всех сторон от гостей будто настоящими гейзерами взорвались точно такие же столпы, переливающиеся разными красками, и блестки снежинками заструились с неба. Зазвучала музыка, начались танцы — Антонин увел Риту от остальных и закружил в вальсе.
Его рука лежала на ее талии, он вел ее осторожно, бережно. И смотрел… Риту смутил его почему-то изменившийся взгляд, и она избегала поднимать голову — то новое, что появилось в его глазах, заставляло ноги подгибаться. Но в то же время, оно вступало в жуткую, бурляющую реакцию с пустотой, которая заполняла ее, и Рита боялась… боялась взорваться от прокатившегося жаркой волной по телу чувства. Впервые чувства рядом с этим мужчиной.
— Тебе же можно танцевать? — желая отвлечься, тихо спросила она. Антонин непонимающе приподнял брови. — Твоя рана…
— Не думай о ней. Я почти здоров.
Рита кивнула и опустила взгляд на его плечи. Как только прозвучали последние аккорды вальса, она что-то пробормотала про дамскую комнату и поспешила отойти. Дыхание сбилось, и пустоту в душе, от которой она изнывала, заполнило новое чувство — некомфортное, неуютное, словно Рита шаталась на тонкой леске, растянутой между двумя зданиями, и отчаянно пыталась поймать равновесие.
О, Мерлин, что она делает?
Скрывшись от чужих глаз в одной из аллей, Рита замерла. Звуки музыки слабо долетали до нее. Обняв себя руками, она постаралась сконцентрироваться на дыхании.
Что она делает? Зачем она это делает?
Рита шагала вперед, а затем резко поворачивалась и возвращалась. Уйти и закончить все навсегда. Оборвать связи с Антонином, с Темным Лордом. Вернуться в ту жизнь, когда она была сама по себе, делала и писала то, что она хотела, и никто… никто не жил в ее мыслях.
Взгляд Риты был прикован к мелким камушкам под ногами, которыми была усыпана дорожка, и она не увидела (не услышала в вихре размышлений), как кто-то подошел к ней.
Она врезалась в незаметно приблизившегося Антонина. Уткнулась носом ему в грудь. Ей не нужно было поднимать голову, чтобы увидеть его лицо — она знала его запах, знала его на ощупь. Он обнял ее и положил подбородок на ее макушку. Рита зажмурилась.
Кажется, она забыла, как это — сбегать.
— Хочешь, уйдем? — тихо спросил Антонин.
— А статья?
— К черту статья. Давай уйдем? Куда захочешь.
Рита помедлила всего мгновение, прежде чем поднять на него глаза.
— Трансгрессируем в Годрикову Впадину? Я покажу тебе, как жила.
Антонин поцеловал ее в лоб и, взяв за руку, повел к выходу. Но, как только они вынырнули из аллеи и оказались в ласковом свете фонарей, Антонин замер. Рита проследила за его взором — он смотрел на Темного Лорда, о чем-то говорившего с Эйвери.
— Подожди меня буквально минуту, — обернувшись, сказал Антонин.
Она не спросила, должен ли он отчитаться, что уходит — лишь кивнула и направилась к лестнице на террасу. Там она остановилась, впервые обернувшись, чтобы бросить последний быстрый взгляд на устройство вечера. Но она не рассмотрела сад: перед ней возникла новоявленная миссис Гринграсс с натянутой, явно презрительной улыбкой на губах.
Рита расправила плечи и безэмоционально посмотрела на нее.
— Не думала, что журналистов пустят дальше порога, — без приветствий, заговорила миссис Гринграсс.
— Я получила такое же приглашение, как и ты.
— Ах, приглашение… — она обернулась, безошибочно найдя глазами Антонина. — Все видели твое приглашение. Хотя я до последнего думала, что ты слишком горда, чтобы опуститься до… подобного.
Ни одна черточка на лице Риты не дрогнула.
— До чего «подобного»? — холодно переспросила она.
Молодая миссис Гринграсс жеманно улыбнулась.
— До того, что станешь греть постель тому, кто никогда на тебе не женится и ничего не сможет тебе дать. Или ты думаешь, что роль любовницы приравнивается к роли законной супруги?
Рита рассмеялась. Брови миссис Гринграсс ошарашено взлетели, рот комично приоткрылся. Рита шагнула к ней и, делая вид, что стряхивает пылинки с ее плеча, тихо проговорила:
— В отличие от законной жены, я всегда могу завершить эти отношения и никогда не буду заперта в детской, чтобы нянчиться с детьми. В отличие от законной жены, надо мной не будут смеяться за спиной потому, что муженек увивается за очередной юбкой и тратит баснословные деньги в борделях. И, в отличие от чистокровной законной жены, я сама могу выбрать, чью постель греть, как ты выразилась.
— Что ты…
— Рита!
Антонин, не слышавший их разговора, приблизился и замер рядом. Он поймал руку Риты и переплел их пальцы.
— Ты закончил? — всем своим видом показывая, что не собирается знакомить их друг с другом, Рита повернулась к нему. Антонин кивнул и собирался было обратиться к новоявленной миссис Гринграсс, но Рита настойчиво потянула его в сторону выхода. — Тогда пойдем, — она обернулась. — Неприятно было пообщаться.
— Моя бывшая однокурсница. Терпеть ее не могу, — коротко объяснилась она, когда они поднялись на террасу. Тут расположились несколько высоких столиков, и взгляд Риты задержался на красивом пирожном с тонной крема и фруктов, которое принес совсем юный мальчик девчушке такого же возраста. — Жаль, что мы ничего не попробовали.
— Сейчас исправим, — Антонин остановился и выудил волшебную палочку. — Что хочешь?
Рита слабо улыбнулась ему и, прищурившись, принялась разглядывать фуршетные столы. Она указала на несколько блюд, и Антонин взмахнул древком. У столов взлетели тарелки, выбранные Ритой сладости тут же очутились на них и стройным гуськом потянулись к террасе. Рита рассмеялась, заметив, как на мгновение испугался приставленный к столам домовик, как взлетели его уши и как расслабленно упали, когда он понял, что это балуются гости.
Они подошли к одному из столиков, и Антонин, развлекая Риту, принялся расхваливать вкус миссис Эйвери.
— Слишком много комплиментов, я могу начать ревновать, — в какой-то момент улыбнулась она, перебив его, и сунула пирожное ему в рот.
Они задержались ненадолго, а потом, как и договорились, трансгрессировали в Годрикову Впадину. Они бродили по небольшим улочкам, и Рита говорила-говорила-говорила о своем детстве. То, что она не рассказывала (боялась рассказать) раньше безостановочно выливалось из ее рта.
Ей нравилось держать Антонина за руку. Нравилось, что они вдвоем ушли с приема, пропустив его главную часть — речь Темного Лорда и реакцию гостей на нее. Нравилось, что она могла показать Антонину издали свой старый дом, расположившийся на холме.
— Не хочешь подняться и заглянуть к отцу? — вдруг спросил он.
Медленно, словно подвластная какому-то заклинанию, улыбка сползла с ее губ. Рита поморщилась, посерела и как будто бы вся сжалась.
— Не сегодня, — поспешно отозвалась она и потянула Антонина в противоположную сторону. — У нас не очень хорошие отношения.
Антонин не сдвинулся и поймал ее вторую руку. Лунный свет серебрил ее барашьи кудри.
— Не люблю о нем вспоминать.
— Почему?
Рита даже не задумалась, прежде чем ответить (сказать то, что она никогда и никому не говорила. Даже Корбану и Долорес):
— Он поднимал руку на нас с мамой, когда я была маленькой. Не хочу портить вечер встречей с ним.
Антонин напрягся и хотел было что-то сказать, но Рита резко приблизилась и положила палец ему на губы.
— Я не боюсь его и не обижена. Но я не хочу его видеть, — она сделала быстрый, судорожный вздох. — Хочу видеть тебя.
Антонин поцеловал ее палец. Рука Риты упала ему на плечо, он наклонился и поцеловал ее в губы.
Этот поцелуй был новым — бережным.
Рита почувствовала, как что-то, медленно заполняющее пустоту в ее душе, довольно урчит.
(Это был отклик — почти чувство).
1947.
Новое путешествие, пусть уже и в знакомую страну, Антонин воспринял с предвкушением. Ему понравилось в Албании — каменные замки, голубые воды двух морей и чудная природа оставили приятное впечатление. В этот раз Том гнался за старинным артефактом коренного рода, который по преданиям был оставлен в заброшенном замке, располагавшемуся к северу от Тирана {?столица Албании} и некогда принадлежавшему сильным и талантливым магам.
В этот раз они поехали вдвоем — в Германии и Франции к ним присоединялись Малфой и Эйвери, в Болгарию увязался Макнейр. Но сейчас у каждого из них были свои дела, да и Том не хотел привлекать много людей. На руке зудела недавно выведенная Темная метка, как прозвали ее Вальпургиевы рыцари — Том нашел какое-то заклинание и довел его до совершенства, чтобы они могли быстро связываться друг с другом в случае необходимости. Это был символ их маленького ордена, объединения по интересам и жизненным целям.
Албания встретила путешественников проливными дождями. Они отыскали трактир неподалеку от владений замка и остановились на ночь. Вымокшие до нитки, они ввалились во второсортное заведение и, пока подготавливались номера, решили немного выпить, чтобы отпраздновать начало нового приключения, как любил обзывать их путешествия и поиски Антонин.
Они устроились за баром, Том выудил перерисованную по легендам из книжек карту и принялся сверять с настоящей, магической. Антонин же заинтересованно оглядывался по сторонам. Контингент был так себе: двое заядлых пьяниц за дальним столом сидели, обнявшись, трое мужчин в рабочей одежде неподалеку от них что-то тихо обсуждали. Взгляд зацепился за невысокую стройную девушку в походной одежде, которая спустилась со второго этажа, где располагались номера. Их глаза встретились — ее карие обдали теплом. Она собрала пышные кудрявые волосы и перекинула за спину.
От нее тянуло магией.
Антонин, приветствуя ее, кивнул и незаметно толкнул Тома. Тот обернулся.
(Сколько бы Антонин потом не думал об этом, он всегда возвращался к их первой встрече с Гермионой Грейнджер, и ему казалось, что его друг пропал тогда.
Том смотрел на нее дольше положенного. А Гермиона смотрела на него).
Антонин поднял руку и приветственно помахал волшебнице, улыбаясь. Она нахмурилась, быстрым, несколько взволнованным взором окинула помещение, а потом подошла к ним. Они познакомились — все трое оказались из Британии. Когда Антонин представил Тома, они как раз пожимали друг другу руки. Гермиона задержала их прикосновение. Она выглядела удивленной и… сложно было подобрать нужное слово, но казалось, в ее глазах вспыхнул огонь. Не огонь любви или заинтересованности, а какой-то другой.
(Словно факела древнего племени, разожженные, чтобы принести чужеземца в жертву их Богу).
Взглянув на карту Тома, она безошибочно определила, какой замок они ищут, и поделилась, что сама изучает местность в его поисках. Том напрягся, но Гермиона говорила преимущественно о замке, а не его ценностях — оказалось, она была охотницей до заброшенных волшебниками мест — они обладали неповторимой энергией, и она собирала магию оттуда, чтобы потом изучить и передать ее каким-нибудь предметам. Короче говоря, она занималась созданием артефактов. Том же был их заядлым искателем — неудивительно, что их общение не ограничилось тем вечером.
На следующий день искать замок они отправились втроем. Никогда Антонин и Том не обсуждали, что такого таинственного и любопытного было в незнакомке, что они оба захотели, чтобы она присоединилась. Быть может, это было влияние одной из ее побрякушек.
Быть может, дело было в том, что в ней первой Том разглядел женщину.
* * *
1970-е.
Кабинет Тома встретил тяжелым, спертым воздухом. Хозяина снова не было, и Антонин обошел его стол и распахнул окно. Он выглянул на улицу — шумело зеленое море зелени. Выудив из кармана пачку сигарет, он закурил. Том вернулся через несколько минут — дверь отлетела к стене, хозяин ворвался, как будто бы вбежал внутрь. Его глаза залились красным и злобно, напряженно блестели.
— Шайка Дамблдора провела акцию. Они подорвали загородный дом Министра, в котором, слава Мерлину, никого не было, и обвиняют нас. Через сорок минут состоится экстренное заседание в Визенгамоте. Я выбил нам полчаса, чтобы осмотреть дом и найти следы нашей невинновности. Уже сообщил Эйвери, встретитесь там. Остальные вопросы обсудим позже.
Антонин затушил недокуренную сигарету и выглянул из окна — второй этаж, не так уж и высоко. Нужно как можно скорее выйти за поле ограничения трансгрессии.
— Покажи мне дом, — коротко попросил он Тома и, еще даже не договорив, почувствовал, как тот вторгается в его сознание. Перед глазами всплыла картинка.
— Твоя рана?
— Порядок. Утром сняли бинты, — бросил Антонин прежде, чем выпрыгнуть из окна. Заклинанием он смягчил себе падение, а потом бегом, не обращая внимания на тупую боль под ребрами, бросился прочь.
Он трансгрессировал и не успел осмотреться, как буквально через мгновение раздался следующий хлопок — это был Эйвери. Они хмуро кивнули друг другу и тут же направились в разные стороны. Слышались поисковые заклинания, они перебирали обломки — от некогда красивого небольшого домика на берегу озера осталась лишь обгоревшая половина. Антонин обошел участок кругом, но не обнаружил ни одной вещицы, ни одного следа человека, сделавшего это. Он бросился внутрь. Нестерпимо сильно пахло гарью. Разбитые рамы с колдографиями, разлетевшаяся на осколки посуда, спаленные лестницы, осложнившие путь на второй этаж, обломки мебели — зрелище было так себе.
Голова Эйвери показалась на пролете второго этажа, и он спрыгнул к Антонину.
— Ничего.
— У меня тоже.
Эйвери глянул на часы, обвившиеся вокруг его кисти. У них оставалось всего несколько минут. Рукав его рубашки задрался, обнажая череп Темной метки. Антонин вспомнил, что на вчерашнем приеме в конце своей речи Том собирался запустить заклинание, которое высветит метку в небе.
— Том скажет, что наша организация не берет ответственности за это преступление. Что мы… — Эйвери задумался.
— Что Пожиратели Смерти всегда оставляют знак. Репортеры вчера сделали колдографии речи Тома? Он же пустил в небо метку?
Глаза Эйвери блеснули, и он порывисто кивнул.
— Пожиратели Смерти всегда запускают в небо Темную метку. Вчерашняя речь будет тому доказательством.
— Здесь ничего нет, они не смогут со стопроцентной вероятностью обвинить нас, — продолжил Антонин. — Скорей всего, начнется расследование, будут устроены допросы — сожжен дом Министра, это почти покушение, и он не оставит это дело. Нужно будет найти виноватого.
— Либо настоящего виноватого, либо…
— Точно кого-то не из наших. Метка ведь не оставлена.
— И в ближайшее время нужно будет сделать что-то показательное и запустить наш знак в небо. Скорей всего ход делу в прессу пока не дадут — чтобы дать расследованию шанс на честность, и у нас есть… неделя?
Антонин кивнул.
— Нужно сообщить Тому.
— Сообщи ты. Я должен проверить, что в прессу не просочилась информация об этом, а, даже если и просочилась, не будет опубликована, — быстро проговорил Эйвери и вновь взглянул на часы.
Они выбежали из дома и трансгрессировали.
Том выслушал короткий отчет со строгим выражением на лице. Антонин знал, что оно появлялось в те моменты, когда Том был невероятно взбешен, но не мог показать этого.
— Нужно выяснить, кто состоит в шайке Дамблдора. Возьми пару человек, которым можно доверять, и займитесь этим. Надави на мальчишку Яксли, чтобы его отец открыл нам доступ к Министерской информации.
— Ты уверен, что это дело рук Дамблдора? — хмуро спросил Антонин.
— Во время нашей последней встречи он весьма прозрачно намекнул, что сделает все, чтобы стереть Пожирателей Смерти с лица земли, — Том уже стоял в камине. Он бросил себе под ноги порох, и его сожрало зеленое пламя. Время поджимало.
Антонин прикрыл глаза и досчитал до трех. А после воспользовался камином, чтобы переместиться в дом Малфоя и уже оттуда вызвать Лестрейнджа и Макнейра.
* * *
С раннего утра Рита занималась делами: она должна была написать статью о прошедшем вечере. Придумывать из головы было глупо — ее коллеги в своих колонках наверняка уделят приему как минимум пару строчек. Поэтому, чтобы не попасть в просак, она решила действовать радикально: налаживать связи. Ранним утром она разозлала приглашения на общий завтрак тем журналистам, которых успела увидеть на приеме. Ей понадобилось некоторое время, чтобы завязать светскую беседу, и в конечном итоге удалось разговорить их всех.
С превеликим удовольствием за затянувшимся завтраком они обсудили все подробности прошедшего вечера — каждый желал подчерпнуть новые пикантные подробности из рассказов другого. Конечно же, многое так и осталось не выясненным, но Рита сумела выяснить главное и примерно представить, о чем должна быть статья.
Она направлялась к их с Гермионой кабинету, когда увидела, как по коридору поворачивают мистер Барнс и мистер Эйвери. Лицо последнего не выражало ничего хорошего, и мистер Барнс рядом с ним, казалось, весь сжался и уменьшился. Это выглядело странно — он был тучный мужчина, раза в два крупнее мистера Эйвери, но сейчас походил на малюсенькую собачку, прыгающую вокруг хозяина.
Мистер Эйвери увидел Риту и коротко, почти незаметно кивнул ей.
— Я надеюсь, вы меня поняли, — это были его единственные слова. Он замер на лестничной клетке, и тяжело дышащий мистер Барнс закивал и хотел было что-то добавить, но мистер Эйвери остановил его взмахом руки. — У меня нет времени. Буду надеяться на ваше благоразумие.
Он проворно сбежал вниз и скрылся из поля зрения. Мистер Барнс еще несколько минут смотрел ему вслед, а потом, выудив из кармана платок, принялся протирать лоб.
Он не сказал Рите ни слова, когда прошел мимо. Тревожный узел затянулся в желудке. Произошло что-то нехорошее — она это знала, но даже представить не могла, что именно. В голову лезли отвратительные мысли и, желая отвлечься, Рита засела за статью.
Антонин не появился ни в этот день, ни в следующие несколько. Риту сжирало любопытство — и только оно, — и она напросилась на встречи с Корбаном, с Долорес и с еще несколькими бывшими однокурсницами — заядлыми сплетницами, — желая выяснить хоть что-то о происходящем в стране. Но эти попытки не увенчались успехом.
Ночью, оставшись в одиночестве не только в постели, но и в квартире — Гермиона снова была в больнице, — Рита вдруг осознала всю комичность своего нового положения: роль любовницы Антонина Долохова подразумевала, что он в любой момент может умереть, а она — никогда не узнать об этом.
(И вдруг ей стало страшно).
* * *
Антонин объявился поздно ночью через неделю своего отсутствия — Рита выскочила в поспешно накинутом халате ко входной двери с палочкой наготове. Кто-то стучался — весьма настойчиво. Заспанная Гермиона высунулась из своей комнаты с широко распахнутыми глазами. Рита глянула в глазок, облегченно выдохнула и распахнула дверь.
Антонин — уставший, сгорбленный, с лихорадочно горящими глазами сгреб ее в охапку и уткнулся носом в волосы. Рита замерла, не зная, что делать, и гадая, что именно значили эти объятия. Они простояли так несколько минут — она чувствовала его разгоряченную кожу, казалось, слышала, как бьется его сердце. А потом он разорвал это мгновение, когда ей было х-о-р-о-ш-о и, поцеловав в висок, закрыл за собой дверь.
— Привет, — кивнул он Гермионе. — Простите, барышни, что напугал. Есть срочное дело, — повернулся он к Рите.
Гермиона закрылась в своей комнате — Рита слышала, как щелкнул замок. Они ушли в ее. Антонин уселся на пол рядом с ее постелью и запрокинул голову.
— Я грязный, — пояснил он в ответ на ее кивок на кровать. Когда Рита проходила мимо к своем столу, он поймал ее руку и притянул к губам. — Прости, что пропал. Было много дел.
(Рита никогда бы не призналась себе, что в этот момент у нее екнуло сердце).
— Часто ты будешь так пропадать? — холодно спросила она и села рядом с ним на пол.
— Боюсь, что часто. Произошли не очень хорошие вещи, и моя спокойная работа учителем окончена. Рана почти затянулась, так что я возвращаюсь на прежнюю должность.
— Чем ты будешь заниматься?
— Рисковать собой, — Антонин улыбнулся. — А теперь о твоей работе: ты должна написать статью, которая выйдет в утреннем выпуске. Эйвери договорится с Барнсом и ее пропустят в газеты.
Рита скептично приподняла брови.
— Эта статья так важна, что газеты будут перепечатаны?
— Да. Ты должна написать о том, что Пожиратели Смерти начали борьбу за власть. Нашу организацию ложно обвинили в поджоге загородного дома Министра магии. Так как доказательств не было, но суд продолжал настаивать на нашей вине, Лорд Волдеморт организовал личное расследование: поджигатели были найдены. Это оказалась молодая чета Смиттов — магглорожденных волшебников. Наказание было выбрано соразмерно их преступлению: сегодняшней ночью их дом был сожжен, — Антонин несколько помедлил, прежде чем закончить. — Оба Смитта погибли. Пожиратели Смерти берут на себя вину за произошедшее и разрывают все дипломатические отношения с Министерством магии.
Он потянулся ко внутреннему карману куртки и достал несколько колдографий. На первой — остатки дома Министра магии. На следующей — чета Смиттов. На последней — объятый огнем небольшой домик и сияющая над ним Темная метка — точно такая же, что украшала предплечье Антонина.
Рита тяжело сглотнула. Ей не было страшно. Ей не было противно. Ей не было жаль.
— Пиши, — ей показалось, что Антонин говорит откуда-то издалека. Что его нет рядом с ней, их ноги не соприкосаются. Что она его совершенно не знает. — Я проверю и отправлю Эйвери. Пиши, Рита, у нас мало времени.
Плохо понимая, что делает — казалось, ее мозг отключился, а тело действовало по привычке, она принялась писать. С каждой строчкой в ее голову вдалбливалась простая истина: она была любовницей убийцы. Она делила постель с тем, кто не соблюдал закон. Антонин Долохов был плохим человеком.
Она ставит последнюю точку и поднимает на него глаза.
Но, даже несмотря на все это, Рита почему-то не собиралась разрывать их отношения.
— Готово, — она протягивает ему лист бумаги. Антонин читает быстро, нахмурившись. Он не делает ни единой правки, с трудом поднимается и уходит в другую комнату. Взрывается пламя камина. На несколько минут Рита остается в тишине и слышит лишь стук своего сердца.
Когда Антонин возвращается, она подрывается к нему и впивается поцелуем в его губы. Новый поцелуй похож на отчаянные попытки утопающего дотянуться до суши, на последнюю пляску умирающего от лихорадки, на мольбу о помощи от завязнувшего в болоте. Новый поцелуй — что-то на грани искренности и истерики, что-то между просьбой не уходить и желанием навсегда отказаться от человека.
Новый поцелуй — пульсирующее, готовое разорваться чувство.
* * *
1944.
— Значит, Вальпургиевы рыцари занимаются изучением магии? И все в вашем кружке посвящено именно этому? — Антонин лежал на матрасе на полу рядом с кроватью Тома, раскинув ноги и чуть повернув голову, чтобы видеть темное, тяжелое небо Лондона.
— Ты не представляешь, какие возможности нам открываются, — сонно отозвался Том. — Волшебство настолько прекрасно, настолько завораживающе! Это непередаваемое ощущение, когда его создаешь ты — не на том примитивном уровне, которому нас обучают в школе. Сейчас я не думаю, что хоть один выпускник Хогвартса может называться настоящим волшебником — настолько малую часть мы знаем.
— Я бы хотел побывать хоть на одном вашем собрании, — Антонин вдруг поднялся, и его лицо оказалось на одном уровне с лицом Тома. Приоткрывшиеся глаза того лукаво блеснули.
— Хочешь стать Вальпургиевым рыцарем?
— Почему бы и нет? — Антонин пожал плечами. — Я все равно понятия не имею, чем заниматься в жизни. Будет лучше, если, пока я буду искать свое предназначение, — передразнил он мамины слова, — Я буду совершенствовать свои знания, а не пропадать в кабаках и борделях.
Том фыркнул и отвернулся от него.
— Спи уже, развратник. С такими мыслями тебя только в наше общество и пускать.
— Да ладно тебе, — расхохотался Антонин. — По сути, я уже часть ваших Вальпургиевых рыцарей. Или забыл, как мы на третьем курсе все вместе название придумывали? Что-то пафосное, многозначительное и… — он не договорил: Том швырнул в него подушку.
Обняв ее, Антонин упал обратно на матрас и уставился в потолок с улыбкой на губах.
Здесь, в Лондоне, он чувствовал себя дома.
1970-е.
Вышедшая статья произвела фурор в обществе — где бы Рита не появлялась, с кем бы не говорила, обрывок чьего разговора не услышала бы — все обсуждали произошедший инцидент. Кто-то говорил, что Лорда Волдеморта вынудили пойти на подобные действия, им же жестко отвечали, что убийство переходило все возможные границы. Рита буквально чувствовала, что население Магической Британии готово было вот-вот разделиться на две враждующие части — настроение общества походило на набухший гнойник, который с минуты на минуту должен лопнуть.
Начались беспорядки — участились ограбления, выходить на улицу в одиночестве поздно вечером было опасно. Рита с Гермионой наложили несколько дополнительных защитных заклинаний на квартиру и подумывали о том, чтобы купить еще один замок — нервное, истощающее напряжение передалось и им. В голову лезли ужасные мысли. Хотелось сбежать, спрятаться, только бы не находиться посреди назревающего конфликта.
Антонин пропадал сутками, но время от времени вырывался и встречал Риту с работы. Теперь они не прогуливались, а трансгрессировали сразу — либо к ее дому, либо к его, если он оставался на ночь и отсыпался.
Они почти не разговаривали. Бывало, Рита, которая терпеть не могла готовить, что-то кашеваривала и оставляла Антонину. Когда она приходила в следующий раз, то видела, что он все съел. Он же пытался, — Рита видела — не бросаться в самое пекло, оставаться в стороне и не лезть в удавку, которая затягивалась на шее каждого Пожирателя Смерти.
А, может быть, этого и не было, но Рита хотела быдумать, что Антонин стремился вырваться из порочного круга.
Напряжение заполнило жизнь до краев — захлебываешься и увязаешь в болоте, из которого не можешь выбраться. Рита не поняла, как так вышло, что она начала жить от утренней газеты до вечернего выпуска, от новости, которую нужно написать, до следующей встречи с Антонином.
Каждый ее день начинался и заканчивался тревожным ожиданием. Она не знала, ожиданием чего, и боялась задумываться. Словно кто-то завел ее, и она механической балериной танцевала, несмотря на происходящее вокруг, пока не кончится заряд.
Никаких мыслей. Никаких размышлений. Никаких планов на случай неприятности — Рита не могла себе позволить думать, что что-то идет не так.
(В ее жизни все шло не так с того момента, как в ней появился Антонин Долохов).
* * *
Небольшая, темная гостиная в доме Эйвери. Антонин устало развалился в кресле, хозяин замер за его спиной у окна, а Том устроился на диване напротив. Нога на ногу, задумчивый, хмурый взгляд — слишком много мыслей, слишком мало времени на действия.
— Что с Философским камнем? — Антонин нарушает повисшее между ними молчание. Он закрывает глаза — не хочет ничего видеть. — У меня чувство, что те месяцы, которые я провел в России, были зря.
Том не отзывался несколько долгих, мучительных минут.
— Зря, — наконец, тихо выдохнул он. — Это не Философский камень. Он превращает металлы в золото, но лишь на короткое время — всего три дня. А еще не не обрел своего главного свойства: бессмертия. Николай Чайкин оказался недостойным.
Корявая, болезненная усмешка тронула губы Антонина.
— Или же недостойным оказался ты?
Он не должен был этого спрашивать. Том терпеть не мог ошибаться. Но еще сильнее он ненавидел, когда его не только ловили на ошибке, но и указывали ему на нее.
— Антонин, — с угрозой в голосе проговорил он.
Антонин распахнул глаза. Продолжил злобно, резко:
— Я рисковал жизнью, не смог проститься с умершими родителями, стал тем, за чьей головой направили профессиональных боевиков, и все ради какого-то блестящего камушка?
— Если бы они смогли найти настоящий Философский камень, либо… если бы мы не утеряли его возможностей, сейчас бы не было столько проблем, — повысив голос, отозвался Том. Антонин резко поднялся, и тот последовал его примеру.
— Неужели ты надеялся создать неуязвимую армию, как княгиня, чтобы никто не посягнул на твою власть? Испортившиеся отношения с Министерством, твои бесстрашные выходки в последнее время — неужели ты, всегда осторожный, верил в то, что какой-то камень справится с твоими проблемами?
— Да, я ошибся! — яростно крикнул Том. Его глаза залились красным, и казалось, что его лицо утратило человеческие черты. — И теперь буду разбираться с последствиями своей ошибки.
— Я больше не желаю в этом участвовать! — рявкнул Антонин и резким движением дернул вверх рукав рубашки, обнажая Темную метку. — Сотри ее. Я ухожу.
Одно мгновение — всего одно мгновение — Том смотрел на него ошарашено, так, будто он все еще был Томом, а не Волдемортом. Но секунда — и его лицо приняло безэмоциональную маску.
— Эту метку не свести. Либо смерть, либо членство Пожирателя Смерти. Ты сделал свой выбор.
Антонин яростно вскрикнул, схватил с небольшого кофейного столика вазу со стоявшими в ней цветами и швырнул в стену за Волдемортом. Она пролетела в нескольких миллиметрах от его головы, но он не шелохнулся.
В его пальцах быстро, почти мгновенно появилась волшебная палочка — ни единого слова, легкий взмах рукой, и тело Антонина скрутила дикая боль. Он повалился на землю и как будто отключился — пришел в сознание лишь тогда, когда пытка прекратилась.
— Не смей повышать на меня голос, — тихо, но оттого более угрожающе проговорил Волдеморт. — Не смей подвергать мою жизнь опасности. Я давно уже не тот Том Риддл, которого ты знал. Я — Лорд Волдеморт. Я — твой Повелитель. И я требую, чтобы ты уважал меня.
Антонин отвернулся. Он слышал, как Том вышел прочь из комнаты. Рана нестерпимо ныла. Он не чувствовал боли во всем теле, как должно было быть после Круциатуса: все его чувства, ощущения и мысли сконцентрировались во вновь разорвавшейся ране под ребрами.
Кровь пропитала рубашку. Антонин не шевелился. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он услышал и понял, что к нему кто-то подошел. Это был Эйвери. Он осторожно поднял рубашку и что-то тихо прошептал — холод окутал рану.
— Я думаю, что Николай Чайкин сумел создать Философский камень в его истинной ипостаси, — тихим, увещевательным тоном начал Эйвери. — И что мы утеряли его свойства. Знаешь, когда? — Антонин не отвечал и никоим образом не показывал, что слышит его. — У тебя удивительное ранение. Никто из тех, кого я знаю и кого мы привлекали в помощь, не встречал подобного. Ты почти умер. Иногда я даже думаю, что ты умер. Тогда Том велел использовать свойства Философского камня на тебе. После этого ты очнулся. Не приобрел бессмертие — мы пытались все рассчитать так, чтобы у тебя просто появился шанс восстановиться, — и, видимо это нарушило что-то в устройстве камня, — Эйвери замолчал и что-то теплое и влажное легло на рану. — За последние годы очень много всего поменялось. Мир, мы — давно уже нет ничего, что было в прошлом. Тебе пора понять это и перестать цепляться за минувшие дни. Ты больше никогда не встретишь Тома Риддла. И Лорд Волдеморт больше никогда не встретит Антонина Долохова. Мы давно уже другие люди в других обстоятельствах. Тебе нужно уяснить это и решить, чего ты хочешь. Уйти? Скажи мне об этом, и я попробую повлиять на Волдеморта, чтобы он позволил тебе сбежать и позорно прятаться всю оставшуюся жизнь, а не убил в ту же секунду, как поймёт, что ты предал его. Или, если ты взрослый человек, а не третьекурсник Антонин Долохов, возьми ответственность за принятые решения.
Эйвери поднялся.
— Я тоже скучаю по мальчишкам, которых знал. Но я нашел в себе силы принять мужчин, в которых они превратились, — Эйвери тяжело, устало вздохнул. — Я отправлю весточку Уолдену. Нужно снова подлатать твою рану.
Антонин слышал, как тихо закрылась дверь. Он сделал глубокий вздох. Выдох. Собрал в кулак всю свою волю и заставил себя подняться. Мир перед глазами кружился, но он стиснул зубы и пошел прочь из дома Эйвери. За ним тянулся кровавый след.
Неудачная трансгрессия — Антонин чувствовал, что его рана надорвалась еще сильне. Он опустил взгляд — из кровавого месива к его грудине тянулись черные полосы.
От невыносимой боли его вывернуло. На несколько минут Антонин привалился к углу дома, пытаясь отдышаться. Ему казалось, что его магия утекает из организма вместе с кровью.
С хрипом втянув воздух, Антонин побрел прочь от фонаря. Качаясь, пугая прохожих — какой-то маггл что-то прокричал о Скорой помощи. Антонин ускорился, завернул за угол, пересек черту и оказался в магической части улочки.
Знакомый дом. Знакомые очертания расплывающегося перед глазами образа — возвращающаяся с работы Рита с бумажным пакетом с продуктами в руках.
Она его заметила — смешно округлился рот. Продукты выпали из рук, и она бросилась к нему, но так и не добежала: послышались хлопки и появилось несколько незнакомых Антонину людей. Один из них схватил Риту и приставил волшебную палочку к ее горлу. Он обернулся — и Антонин узнал в нем аврора, который пустил в него то чертово проклятие.
— Ну здравствуй, воришка. Наконец ты дал о себе знать, — на русском прохрипел он.
Антонин почувствовал удар со спины, и холодная, терпкая боль расползлась по позвоночнику. Казалось, он чудом не потерял сознание — сил почти не осталось.
Аврор взмахнул волшебной палочкой, что-то проговорил, и черные полосы потянулись от грудины Антонина к нему.
Это были магия и жизненные силы. Антонин чувствовал, как замедляется его сердце, как с каждой секундой слабеет организм. Он обессилено повалился на землю, продолжая смотреть на аврора, казалось, напитывавшегося его силами.
Он держал Риту.
Рита.
Антонин с трудом поднял как будто налитую свинцом руку и притянул к Темной метке. Дотронулся до нее и взмолился.
Он взмолился о том, что его услышит Том Риддл. Он надеялся, что в последний раз Том протянет ему руку помощи.
* * *
1947.
Спустя две недели поисков их троица сумела выйти на замок. Когда вдалеке на холме показались величественные каменные очертания, Гермиона взмахнула руками, радостно закричала и засмеялась. Антонин завторил ей и хлопнул Тома по плечу — наконец-то то, ради чего они прибыли в Албанию, показалось перед глазами. Бегом они втроем бросились вверх, сминая ботинками высоко поросшую зеленую траву, и вскоре оказались у величественных ворот.
После долгого бега у Гермионы из-под свитера вылетел кулон — разломанные песочные часы в золотой окаймовке. Она поспешно спрятала его, словно стыдясь, но Том и Антонин успели заметить странной формы украшение. Они молчаливо переглянулись и, сбросив вещи, одновременно упали на землю, тяжело дыша. Волосы Гермионы растрепались. Том, не задумываясь, завел несколько кудряшек ей за ухо. Когда он понял, что сделал — поспешно отдернул руку. И Гермиона, и он залились румянцем.
Антонин притворился, что не увидел ничего необычного.
* * *
Ночевать решили в замке. Его изучение шло медленно — нужно было проверять каждую комнату на заклинания и ловушки. Расстелили спальные мешки в каменном коридоре, в который через высокие тонкие окна падал слабый лунный свет. Ночью Гермиону мучали кошмары: она шептала имена Гарри и Рона, ворочалась, а потом и вовсе подскочила с криком.
Она тяжело дышала. Слезы замерли на ее глазах, и она поспешно вскочила и бросилась к выходу. Том ушел за ней — через приоткрытые двери Антонин видел, что они долго беседовали. В какой-то момент Гермиона оттолкнула Тома, что-то ему закричала и сдернула с шеи кулон, кинув в него. Лунный свет упал на его удивленное лицо.
Гермиона плакала. Том что-то спросил, но она не ответила и бросилась прочь, вниз по холму. Босые ноги почернели от земли. Том поспешил за ней.
С тех пор у них появился общий секрет, и они отдалились от Антонина. Уходили вдвоем, работали тоже вместе, оставляя его одного. Медленно день тянулся за днем.
* * *
В то время магическое общество Албании переживало не лучшие свои времена. Образовывались группки странников — волшебники зарабатывали на жизнь, показывая фокусы магглам и путешествуя от одного городка к другому. Эти же волшебники, вечерами развлекавшие народ, ночами грабили других колдунов. Одна из таких «стай» добрела до открывшегося и ранее не изученного замка. Они были непрочь поживиться лакомым кусочком оставленного умершим родом богатства.
Это была ночь, когда в Антонине что-то сломалось.
Он вернулся поздно — попалось несколько сложных заклинаний. Гермиона уже спала, Том что-то выписывал в блокнот, вертя в руках ее кулон. Напряженная морщинка пролегла между его бровей. Антонин уже не спрашивал, чем он занимался втайне от него — знал, что это касалось Гермионы. А то, что касалось ее, Том с недавних пор оберегал до смешного ревностно.
Они услышали, как внизу разбилась ваза и, переглянувшись и вооружившись волшебными палочками, тихо вышли из комнаты. Том кивком головы велел разделиться, чтобы спуститься в главный холл с разных сторон. Их глазам открылись несколько магов в рваных одеждах, копавшихся в сундуках. Небольшая схватка — быстрая, корявая, почти нечестная, и они были оглушены. Том принялся их связывать, а Антонин отправился осматривать соседние комнаты, куда могли проникнуть остальные. Его отвлекла разбившаяся посуда — он выскочил обратно в холл и увидел вокруг Тома осколки. Его висок расчертила капля крови. Он сражался с более взрослым магом — видимо, главарем их группы.
Наверху закричала Гермиона. Антонин тут же бросился к ней. Несколько упущенных ими волшебников добрались до этой комнаты: один связывал ее руки, другой сидел сверху и пытался заклеить ей рот. Антонин оглушил его, второго не успел — тот перекатился с палочкой на готове и направил в него заклинание. Антонин принялся обходить его, подталкивая к двери. Гермиона поспешно пыталась стянуть тугую веревку с кистей, но у нее ничего не получалось. Она с отчаянным рыком попробовала разгрызть ее — безрезультатно.
Антонин выбил противника из комнаты и стремительно приблизился к нему. Мимо пробежал Том. Они перебросились всего одним взглядом — взглядом благодарности. Антонин защитил его женщину. Женщину своего друга.
Вор был близок к перилам. Одно из его заклинаний полоснуло Антонина по лицу — дикая боль пронзила лоб, и кровь залила глаз. Антонин яростно взмахнул палочкой, и заклинание сбило вора с ног — оступившись, он ударился спиной о перила. Проклятие оказалось настолько сильным, что он не сумел устоять на ногах и перевалился через перила.
Глухой удар о пол. Как будто кто-то скинул мешок, а не человека.
Антонин, вмиг осознав произошедшее и уже зная, что он увидит, бросился к перилам. Конечности незнакомца неестественно вывернуты. Голова разбита.
По обе стороны от Антонина остановились тяжело дышащие Том и Гермиона. Они смотрели на умершего волшебника всего минуту — ровно столько потребовалось, чтобы осознать его смерть и принять ее. А потом Том велел им собираться: они в срочном порядке стирали все следы своего пребывания в замке и покидали Албанию.
Когда Антонин впервые убил человека, в нем что-то сломалось. Казалось, его судьба сделала вираж и стремительно понеслась в Адское пекло.
Он убил человека.
И он не жалел об этом, потому что защищал женщину.
Он убил человека.
(Том кладет руку ему на плечо, когда в предрассветном мареве они спускаются по холму. Бегут прочь от проклятого замка. Его ладонь холодная, но Антонину кажется, что в месте, которого Том касается, расползается уродливый ожог.
Глотку стянул тугой узел — с первыми солнечными лучами Антонина пронзило страшное осознание: если потребуется, он убьет вновь).
1970-е.
Рита надеялась, что она спит, и все происходящее — дурной кошмар. Что она вот-вот проснется и окажется в своей теплой безопасной постели, что ее будут беспокоить лишь глупые, надуманные «но» и бытовые мелочи, а не громкая, оглушающе-громкая мысль, разбивающая виски: Антонин умирает, а она не может помочь ему. Ее держит неизвестный мужчина, другие двое подхватили Антонина под руки и подняли. Третий остановился позади них. Голова Антонина безвольно свесилась, и Рита испуганно вскрикнула — ей показалось, что он мертв.
Она хотела было дернуться и вырваться, подбежать к Антонину, но, Мерлин знает, какими силами, заставила себя не шевелиться. Железная хватка напоминала о том, что она просто-напросто не добежит до Антонина: эти люди появились здесь явно не с добрыми намерениями. Окровавленная рана, болезненно-белая, словно первый снег, кожа — Рита боялась представить, в какой схватке они сцепились прежде, чем Антонин сумел ненадолго оторваться.
Мысли напоминали хаос. Рита не могла сосредоточиться, не могла успокоиться, чтобы призвать рассудок и, если у нее есть возможность освободиться и сбежать, воспользоваться ею, чтобы позвать на помощь.
Глаза Антонина приоткрылись, и один из мужчин ударил его прямо в рану. Послышалось хлюпанье, Рита зажмурилась — она боялась увидеть, что какие-то внутренние органы Антонина выпали на землю. Ком встал в горле.
А потом была яркая, резкая вспышка, и жуткой силы взрывная волна отбросила Риту в сторону. Улицу осветил белоснежный свет — такой ослепительный, что в первую секунду Рите показалось, будто она перестала видеть. В этом свету замелькали заклинания, и Рита разглядела, как появился Лорд Волдеморт. Его лицо не выражало ни единой эмоции, кроме предельного сосредоточения — он сражался сразу с четырьмя мужчинами, крутился на месте, будто волчок — нереальным казалось то, с какой скоростью он успевал отбиваться ото всех заклинаний и еще посылать ответные.
Антонин упал на землю и шарился рукой вокруг. Рита поняла, что он искал волшебную палочку. Сейчас он был беззащитен. Она подскочила и, согнувшись, бросилась к нему. Упала на колени рядом с Антонином и выставила над ними щит. Несколько ее слезинок — она плачет? Давно? — упали на его испачканную грязью и кровавыми следами щеку.
Антонин, казалось, не обратил на Риту никакого внимания — его взгляд был рассеянным. Он наконец нашел свою палочку и поднял ее, прицеливаясь в одного из нападавших.
— Нет! — вскрикнула Рита, но поздно: Антонин прошептал заклинание, и оно попало тому в спину. Темно-синие вспышки объяли его тело, он весь затрясся и упал на землю. Лорд Волдеморт даже не глянул в ту сторону.
Антонин безвольно повалился Рите на руки, потеряв сознание. Она боялась, что на это проклятье ушли его последние силы.
(Мерлин, пусть за выдохом последует вздох!)
Со слезами на глазах Рита принялась водить палочкой над Антонином, вспоминая целебные заклинания. Она ненавидела себя за то, что никогда не уделяла им много времени, что считала это неважным — конечно же, больница имени Святого Мунго ведь всегда под рукой! Она проклинала ту секунду, когда решила потратить свое время на какие-то глупости вместо изучения целительной магии, потому что сейчас мало чем могла помочь Антонину.
(Вообще не могла. У нее не получалось помочь ему).
Она слышала, как еще двое мужчин с криками упали. Оглянувшись, увидела, что у одного распахнуты безжизненные глаза и разорвана грудина, другой лежал лицом в землю и совершенно не шевелился. Щеку Темного Лорда рассекло одно заклинание, и там виднелся кровавый порез, но это, кажется, было все. В какой-то момент он повернулся к Рите лицом, и она ужаснулась, как уродливо оно исказилось.
Напор самого старшего и дольше всех державшегося мужчины — того, кто схватил Риту и впитал в себя силы Антонина, не ослабевал. Мелькание вспышек набрало такую скорость, что глаза просто не успевали следить за ходом дуэли. Казалось, проклятия рвали воздух и готовы были вот-вот подпалить его. Рита боялась, что еще мгновение — и они все взорвутся.
Она не могла трансгрессировать с Антонином к больнице, потому что он не пережил бы перемещения на столь большое расстояние. Она не могла левитировать его к себе в квартиру в более безопасное место, потому что понимала, что не сумеет и двух шагов сделать. Пока она была за спиной Темного Лорда, тот щит, что она удерживала, не пригождался, но, как только она хоть немного сдвинется, подвергнет Антонина опасности, которую он уже не переживет. Рита не была высокого мнения о своих способностях и понимала, что ее защитные заклинания не спасут их — проклятья неизвестного ей нападавшего расколят их за несколько секунд.
Темный Лорд поднял руки над головой, и к нему заструилась как будто бы ползущая от теней, вытекающая из ночи черная энергия. Он собирался направить весь этот удар на чужеземца, но не успел — послышался гулкий удар, лицо того удивленно исказилось, и он потерял сознание.
Рита подумала, что сошла с ума: за его спиной стояла мертвенно-бледная, тяжело дышащая Гермиона, тихо выскользнувшая из подъезда. В руках у нее была сковородка.
Волдеморт опустил руки, и собираемая им темная энергия рассеилась. Прошло ровно пять секунд — вздох и выдох, — прежде чем он обернулся и стремительно приблизился к Антонину. Он оттолкнул Риту и навел на его рану волшебную палочку, прошептав несколько заклинаний. Затем резким, порывистым движением закатал рукав рубашки и коснулся черепа на метке — точно такой же, как у Антонина, — кончиком палочки. Дрожжащая Гермиона приблизилась к ним — Рита почувствовала, как чужие ласковые руки обнимают ее за плечи и заставляют подняться.
Прошло пол минуты — шесть вздохов и пять выдохов, — прежде чем послышалось несколько хлопков трансгрессии. Рита оглянулась, но, даже если и видела знакомые лица, не могла понять, кто это был. Один из мужчин подошел к ним и несколько раз что-то спросил — Рита не осознавала, что он говорил, и за нее ответила Гермиона. Оказалось, он спрашивал, где они живут. Гермиона потянула Риту за собой, за ними последовал Уолден — наконец, Рита узнала его. Он левитировал тело Антонина.
Еще двое прибывших волшебников подошли к последнему противнику Темного Лорда. Они проверяли его пульс. Рите врезались в память чьи-то слова: из всех нападавших на Антонина только он остался вживых. Его тоже затащили в квартиру. Волдеморт лично опечатал ее изнутри — говорили о том, что вот-вот прибудут авроры, что-то о княгине, о Философском камне, о политике. Рита не понимала их.
Гермиона усадила ее в кресло и буквально силой влила успокаивающее зелье. У нее тоже тряслись руки.
(Рита никогда не задумывалась о том, почему ни в тот день, ни после она ни разу не спросила о произошедшем).
Уолден колдовал над Антонином, стягивая кожу над раной и пытаясь восстановить его силы. Постоянно слышались хлопки: это домовики Майкнеров приносили нужные снадобья и инструменты и отправлялись выполнять следующие поручения.
Волдеморт уселся за обеденный стол Риты, двое других мужчин, в одном из которых она разглядела мистера Эйвери, склонились над нападавшим. Эйвери приставил палочку к его виску и вытягивал оттуда воспоминания. Он собирал их в пустые банки, которые хранились на холодильнике — Гермиона послушно подала их и готова была выполнять следующие поручения.
Рита притянула дрожжащие пальцы к глазам и надавила на пульсирующие веки. Досчитала до десяти. Открыла глаза. Эйвери с тремя банками, до краев заполненными серебряным свечением, как раз стоял в ее камине. Вспышка зеленых языков пламени, и в квартире стало на одного человека меньше.
— Соберите вещи, — впервые за все время (или это Рита впервые услышала его?) заговорил Темный Лорд. — Вам нельзя здесь оставаться.
Гермиона послушно кивнула и исчезла из поля зрения. Рита поднялась и, не обращая ни на кого внимания, подошла к двери своей комнаты и замерла в проходе. Бледный, истерзанный Антонин лежал на ее кровати с закрытыми глазами, и за его жизнь отчаянно боролись. Тихо, не привлекая к себе внимания, она скользнула по стене в комнату и сползла на пол.
Она ни о чем не думала. Не шевелилась. К Уолдену присоединилась какая-то пожилая женщина. В гостиной постоянно слышались чужие голоса. То загорался, то тух камин. Все было в движении.
Одна Рита замерла, словно стала мебелью, безжизненной частью этой квартиры. Ее глаза были прикованы к Антонину.
Казалось, она сделала первый вздох, когда Уолден и женщина отстранились от него, и она смогла увидеть, как дышит он. В комнату зашел Темный Лорд. Он наклонился над Антонином, приставил волшебную палочку к его ране и что-то зашептал.
Антонин продолжал дышать. Некоторое время все молчали и наблюдали за ним.
А потом Волдеморт улыбнулся. Никто не сказал, но Рита поняла, что Антонин — вне опасности. Впервые за несколько часов, проведенных в одном положении, она дрогнула.
И разрыдалась.
* * *
1947.
Британия встретила странников дождями. Антонин не любит вспоминать те несколько недель — беспорядочные связи, задымленные, прокуренные дни, полные алкоголя, сигарет и женщин. Он скитался от одного бара к другому, ночевал в борделях и уничтожал самого себя. В те затуманенные минуты он не задумывался о том, что убил человека — он смеялся, играл в карты, проигрывал родительские деньги и не позволял ни одному из членов Вальпургиевых рыцарей, то и дело пытавшихся выловить его из этого болота, помочь себе.
Он считал, что ему не нужна помощь и он в порядке. А потом очнулся на краю моста.
Конечно же, он не спрыгнул и испугался своего порыва — дрожа всем телом, он перелез через перила обратно и упал на холодную землю. Но тогда он понял, что ему нужна помощь — и позволил протянуть себе руку.
Это была Гермиона — человек, который отыскал его и приютил на несколько дней. Они с Томом снимали крохотную, скупо обставленную квартиру на первом этаже многоэтажки в одном из небольших магических кварталов. Большую часть пространства в их жилище занимали книги.
(Преимущественно о времени и путешествиях по нему — чистой воды фантастика).
В те дни они втроем много говорили: обсуждали жизнь и смерть, любовь, дружбу и ненависть (а есть ли смысл в нашей жизни?). Это было то, чего так не хватало Антонину все эти дни — живое общение. Чужая забота. Теплые, говорящие и далеко не идеальные люди рядом, потрясающие лишь в том, что они — ж-и-в-ы-е.
(На шее Гермионы появился новый кулон взамен поломанному старому — небольшой алый цветок).
* * *
Гермиона Джин Грейнджер оказалась путешественницей во времени, которая хотела убить Тома Риддла, но потерпела неудачу, проиграв собственным чувствам. Она потерпела неудачу уже в тот момент, когда прибыла в 1947 год: маховик времени не выдержал столь сильного напряжения и разлетелся на кусочки.
А тот, чьей смерти она желала, сделал все, чтобы вернуть ее обратно.
Какая ирония.
Но еще большая ирония заключалась в том, что этот человек переживал о ней и хотел, чтобы она попала обратно в свое время, чтобы спокойно жила. А для этого нельзя было ничего менять.
Том не рассказал Антонину о том, что именно узнал о будущем. Он попросил об одном лишь одолжении, и обещание, которое Антонин ему дал, скрепило их намного более сильными узами, чем все вместе взятые годы дружбы до этого. Том попросил об одолжении, которое навсегда привязало его к Антонину, а Антонина — к нему. Эта просьба — больше, чем заверения в преданности, больше, чем красивые слова. Эта просьба и то, что Антонин исполнил ее, стало началом конца — ни клятвы на крови, ни Темная метка, ничто не смогло бы привязать их друг к другу сильнее, чем обычное человеческое доверие.
Том Риддл стер Гермионе Джин Грейнджер память, надел на нее восстановленный маховик, который трансфигурировал в кулон в форме цветка, и запустил его, чтобы она вернулась обратно. Когда он обернулся к Антонину, в его глазах стояли слезы. Это был первый и последний раз, когда он плакал.
Том зажмурился. Слезинка соскользнула по его щеке. Антонин поднял палочку и произнес заклинание.
Том Риддл не должен был знать, что когда-то умел любить. Том Риддл не должен был знать, что готов был пожертвовать не только собственной жизнью, но и десятками других ради одной единственной женщины, которая никогда не вспомнит его.
Том Риддл не должен был знать Гермиону Джин Грейнджер.
* * *
1970-е.
Антонин приходил в себя медленно, но, на удивление, без скачков и откатов назад. Первые ночи Уолден с теткой не отходили от него, но рана постепенно заживала: «противоядие», которое откопали в голове уцелевшего аврора, подействовало. Рита все время была неподалеку — ее светлая макушка мелькала в поле зрения каждый раз, когда Антонин ненадолго просыпался. Чтобы он лучше восстанавливался, его постоянно пичкали снотворным.
Только несколько дней спустя он полноценно пришел в себя. Рита как раз промывала его рану под руководством старой тетки Макнейров — лицо исказила гримаса отвращения, но она продолжала, сцепив зубы, убирать гной и кровь. Ее руки были непривыкши к такой работе, и еще неделю назад Антонин и подумать бы не мог, что она способна на подобное. Рита всегда казалась ему слишком горделивой и ценящей себя, чтобы ухаживать за кем-то больным и немощным — он бы никогда не признался, но был уверен, что их быстро закрутившийся роман оборвется так же стремительно.
Мисс Макнейр первая заметила, что он очнулся. Она тут же задала тысячу и один вопрос о его состоянии и велела домовикам принести немного бульона, чтобы он подкрепился. Рита слушала молча. Только глаза — опухшие и красные — заблестели от слез. Она просидела подле кровати Антонина всего несколько минут, прежде чем подскочила и выбежала прочь.
Ее не было довольно долго: Антонин успел поесть, выслушать отчет Уолдена о своем состоянии и даже спросить о произошедших недавно событиях. Уолден отделался коротким «пока не положено говорить» и сбежал. Его тетка скрылась в небольшой подсобной комнате, оставив Антонина в одиночестве. Дверь тихо отворилась, и Рита скользнула в залу, видимо, уверенная, что Антонин вновь уснул. У нее был пристыженный и даже жалкий вид, она побледнела, кажется, похудела и подурнела от нервов, но показалась Антонину настоящей красавицей.
Она подошла и устало опустилась на край его постели. Антонин взял ее за руку.
Они не сказали друг другу ни слова ни в тот день, ни на следующий, ни в ближайшую неделю. Рита молча ухаживала за Антонином, ночевала на соседней кровати и изредка куда-то отлучалась, он так же молча принимал ее заботу. Он видел, что в ее голове что-то творилось и решалось — скорей всего, она раздумывала о своем будущем. Недавняя стычка показала, что Антонин подвергает опасности не только себя, но и ее.
Превыше всего на свете Рита ценила собственный комфорт. Еще до того, как она впервые заговорила на эту тему, Антонин знал, какое решение она примет.
Антонин довольно быстро встал на ноги и начал двигаться. Он не мог долго жить в неизвестности, поэтому первым делом, когда тетка Макнейров позволила ему ненадолго отлучиться, направился на аудиенцию с Волдемортом. У него было достаточно времени подумать об их недавнем разногласии, об изменившихся целях, о деятельности Пожирателя Смерти и о готовности участвовать во всем этом.
Однажды навестивший его Эйвери коротко посвятил в курс дел: так как цель проникновения боевиков в Британию могла поставить под удар дипломатические отношения с другими странами, она хранилась в строжжайшем секрете — даже Министр, по просьбе княгини давший разрешение на их приезд, не знал всех обстоятельств. Было решено, что оба Министра забудут о произошедшем инциденте и не станут усугублять конфликт. Не обошлось и без того, чтобы вместе с четырьмя телами княгиня получила обратно коробочку с Философским камнем — конечно же, нерабочим. Волдеморт продал Министру магии информацию о том, как княгиня собиралась использовать камень. Продал за дорого — впредь тот собирался прикрывать глаза на часть деятельности Пожирателей Смерти.
Было ли это хорошо? Конечно, нет. Начались беспорядки, Волдеморт объявил открытую войну новым веяниям и политике последних лет, скандировались красивые лозунги о сохранении традиций, а на деле в стране начались революционные действия. Общество, видя, что Министерство ничего не предпринимает, наконец взорвалось.
Та война, о которой все говорили, которую пытались избежать, но к которой все же пришли, разразилась долгожданной грозой, разорвав тяжелевшее над головами свинцовое небо.
Сегодня Волдеморт устроил собрание для юных Пожирателей Смерти. Они заполнили залу в доме Малфоев, из которой вынесли стол. Темный Лорд возвышался на небольшом постаменте. Он произнес небольшую речь — все о том же сохранении чистокровных родов, о магии и о том, что они будут сражаться за безопасность народа колдунов. Антонин замер в конце залы, слившись с тенью. Конец речи Волдеморта был встречен овациями — эти люди готовы были умереть за него.
И, чтобы подтвердить свое намерение, все были разосланы в разные части страны — Волдеморт хотел, чтобы Темная метка вспыхнула во всех магических закоулках Британии. Пожиратели Смерти — все как на подбор в черных мантиях и серебрянных масках, скрывающих лица, хлынули прочь из залы — словно волна океана отошла от берега, прежде чем обрушиться на него настоящим цунами.
Антонин выступил из тени. Он заметил бледную Гермиону — он был уверен, что это была она, ничего не помнившая, все такая же молодая, но хорошо знакомая ему Гермиона (видимо, Том не сумел правильно починить маховик и она не добралась до своего времени). Она ждала Волдеморта. Это было понятно по одной лишь секунде, когда они взглянули друг на друга. Уже не Том Риддл, но Волдеморт наступал на те же грабли.
Антонин приблизился к нему и, наплевав на свою гордость, опустился перед ним на колени, склонив голову.
— Я готов служить вам, Повелитель, — проговорил он и прикрыл глаза. — Я готов умереть за вас и убить за вас.
Некоторое время Волдеморт ничего не отвечал.
— Как твоя рана?
— Почти восстановилась.
— Что сказали Макнейры?
Антонин поднял голову и взглянул в красные глаза Волдеморта.
— Через две недели я полностью восстановлюсь. Уже сейчас могу возобновить тренировки.
— Возобнови. Я рад, что ты выжил, Антонин. Для меня ценно иметь такого союзника.
Этот короткий разговор развязал тугой узел, спрятавшийся где-то в грудине и долгие годы не дававший Антонину покоя. Он сумел понять, принять, что время не стояло на месте и люди не могли оставаться точно такими же, какими были двадцать или даже тридцать лет назад. Все менялось, менялся и он. Вечной оставалась только его преданность — поистине, собачья.
Однажды он пошел за Томом Риддлом, завершит же этот путь подле Волдеморта. И неважно, если это приведет к погибели — порости травой на вересковых полях было не так уж и плохо. Смерть придет в любом случае, она принесет с собой вечный, ледяной покой.
Антонин хочет встретить ее достойно.
* * *
Через неделю Макнейры отпустили Антонина под обещание каждый день приходить на перевязку и проверку состояния. Он вернулся в свою холодную, необжитую квартиру — она никогда не была «его». Антонин и не помнит, когда в последний раз чувствовал себя дома, как дома. Кажется, еще в России, когда маленькая сестра была жива — до ее смерти каждый день, проведенный в их тереме, был радостью. А потом что-то сломалось.
Ни дома, ни семьи, ни друзей — теперь одни только союзники и враги.
Но когда Антонин открывает дверь, в квартире горит свет. Женские туфли стоят в прихожей, на спинку кресла в гостиной брошена светло-зеленая уличная мантия. С кухни тянет гарью. Антонин заглядывает в нее и видит Риту в рабочем платье, отчаянно машущую полотенцем над протвинем с подгоревшим мясом.
Она оборачиваетя, рот удивленно приоткрывается. Разрумянившиеся щеки, растрепавшиеся барашьи кудри — смешная. Антонин улыбается.
— Ужин не получился, — кажется, это ее первые слова с тех пор, как он очнулся в лазарете Макнейров. — Я думала, что так произойдет, поэтому кое-что купила. Хотя очень жаль. Но готовка это точно не мое, — тараторит Рита и лезет за тарелками, бросает их на столешнице и идет к столу, чтобы что-то переставить там. Она не смотрит Антонину в глаза — нервная, суетящаяся — на грани истерики.
Антонин делает несколько шагов к ней, останавливает и обнимает. Утыкается носом в ее макушку. Рита замирает. Проходит несколько долгих минут, прежде чем она обнимает его в ответ.
— Ты ведь не уйдешь от Темного Лорда? — тихо спрашивает она.
— Нет.
— И, может быть, тебя убьют?
— Началась война, Рита. Каждый может умереть.
Она ненадолго замолкает. Так они и стоят на ярко освещенной кухне — два одиночества, нашедших друг друга. Антонин думает, что хотел бы, чтобы это мгновение остановилось: пытавшаяся приготовить для них ужин Рита в его квартире, тишина, ее объятия и место, которое до сегодняшнего дня он никогда бы не смог назвать домом.
— Это единоразовая акция. Я не буду постоянно сидеть и ждать тебя у окошка, тяжело вздыхая, — пискнула она. Антонин знал, что она плачет и что пытается не показать этого ему, поэтому лишь слабо улыбнулся, поцеловав ее в висок. Не отпустил.
— Хорошо.
— Никогда не буду готовить и хранить очаг. У меня есть работа, есть друзья и своя собственная жизнь.
— Прекрасно.
— А еще я не хочу больше никогда промывать твои раны. Или хоронить тебя, — прошептала она, подняв голову.
На этот раз Антонин ничего не ответил. Он не хотел давать обещание, которое не сможет сдержать. А Рита и не требовала этого. Он поцеловал ее. Вновь новый поцелуй — отдающий привкусом слез, наполненный сожалением и надеждой. Терпкое сочетание — сердце замирает, и странное, незнакомое тепло растекается по телу.
Этот новый поцелуй — почти любовь.
 |
|
|
Это было очень сильно сладко с привкусом горечи. Мне понравилось такое взрослое отношение к чувствам. Настолько не по книжному, настолько выверенное. А поцелуи гг героев: от прислушивающихся к себе до почти любовь. А эти два других очень важных героев поттерианы🙂как же интересно и забавно, что Антонин подумал о граблях, а Рита о сожалениях. И вся история на фоне зарождения Повелителя и Гермионы со сковородкой)))) спасибо за историю.
1 |
|
 |
LizHunterавтор
|
|
Юлия Шабанаэль
Спасибо 🤍 |
|
|
↓ Содержание ↓
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу