Слишком громкий мир (джен)

Дождь стучал по окнам мерным, почти успокаивающим ритмом. Александр лежал в своей кровати, прикрыв глаза и поглаживая пальцами крахмальную поверхность постельного белья. Он внимал звукам с удивительной чуткостью: капли воды, ударяющиеся о стекло; шорох портьер, чуть тронутых сквозняком; порывы ветра в окно; далёкий скрип половиц в коридоре на этаже. Каждый звук был мазком кисти, из которых в его сознании собирался образ дома — не тот, который видели глаза когда-то, а иной, более глубокий, почти мистический.

В дверь тихо постучали. Дмитрий всегда стучал мягко, но уверенно, будто заранее знал, что брат уже не спит, а внимает своей собственной мелодии утра. Александр улыбнулся уголками губ, втянув носом воздух. Запах свежесваренного кофе и горячей выпечки с терпким запахом гвоздики пробился в холодную сырость комнаты сквозь дверную щель.

— Входи, — произнёс он негромко, поворачивая голову на звук шагов.

Дмитрий вошёл, неся поднос, ненавязчиво отобранный у служанки Серафимы по пути в комнату. Александр услышал лёгкий скрип дверных петель, мягкое шуршание одежды, осторожное движение рук, расставляющих чашки на деревянной поверхности стола. Пальцы инстинктивно потянулись к волосам, прошлись по всей длине, распрямили, потянув, завитки на концах. Это был один из его способов успокоиться, когда мир казался слишком огромным и необъятным.

— Дождь сегодня особенно настойчивый, — заметил Дмитрий, пододвинув столик поближе к кровати. Его голос звучал чуть глуховато, будто он сдерживал эмоции. — Я открыл окно в гостиной. Там запах мокрой земли и листвы. Ты бы это оценил.

Александр кивнул, улыбнувшись, и наконец открыл глаза. Не для себя, для брата. Он чувствовал тепло, исходящее от Дмитрия, его присутствие, которое всегда было для него чем-то большим, чем просто физическая близость.

Дмитрий замер с чашкой в руке, глядя на Александра, чувствуя, как что-то внутри него сжимается. Ему всегда было больно видеть эту пустоту в глазах брата, которая никогда не отступала. Но он научился скрывать свои эмоции за маской заботы и лёгкой насмешливости. Так было проще.

Он протянул кофе, и Александр взял чашку уверенно, словно знал точное положение её ручки. Его пальцы на мгновение коснулись ладони Дмитрия, и тот едва заметно вздрогнул. Этот простой контакт всегда вызывал в нём странное ощущение, смесь вины, привязанности и чего-то ещё, что он не мог или не хотел понять.

— Ты сегодня задумчивый, — произнёс Александр, делая осторожный глоток. Кофе был горячим, но именно таким, как он любил. — Что-то случилось?

Дмитрий покачал головой, хотя знал, что Александр не увидит этот жест. Он подошёл к окну, раздвинул тяжёлые бархатные портьеры и замер, созерцая серое небо сквозь мутное от воды стекло. Двор был затянут дымкой дождя, деревья качались под порывами ветра, роняя осеннюю листву, а вдалеке едва просматривались силуэты других зданий.

— Ничего особенного, — ответил он наконец. — Просто… иногда кажется, что дом живёт своей жизнью. Слышишь, как скрипят стены? Как будто они дышат.

Александр усмехнулся, нащупывая на подносе ещё тёплую выпечку.

— Ты становишься сентиментальным. Это на тебя не похоже.

Но Дмитрий не ответил. Он продолжал смотреть в окно, чувствуя, как холодный воздух проникает сквозь щели в раме. Ему вдруг захотелось выйти на улицу, раствориться в этом сером, мокром мире, который казался таким бесконечным и безразличным.

— Брат?.. — в голосе Александра проявились тревожные ноты.

Дмитрий выдохнул, отошёл от окна и повернулся к Александру, который всё так же сидел на кровати, задумчиво потягивая кофе. Его длинные каштановые волосы, чуть вьющиеся на концах, спадали на плечи. Они придавали ему почти ангельский вид, если бы не замерший взгляд, который делал этот образ одновременно хрупким и пугающим.

— Не хочешь выйти в сад после завтрака? — предложил Дмитрий, стараясь, чтобы его голос звучал легко, беззаботно. — Дождь уже стихает. Я распоряжусь, чтобы Серафима достала наши плащи. Там сейчас красиво, и покой и хаос одновременно. Да и... Ты так давно не выходил под дождь.

Он замолчал, осознав, что последнюю фразу произнёс слишком поспешно, будто пытался убедить не только Александра, но и самого себя в том что дождь в Петрограде это та ещё диковина.

Александр медленно поставил чашку на поднос и провёл пальцами по краю столика, словно вспоминая древесную текстуру. Его губы изогнулись в слабой улыбке.

— Значит, ты хочешь показать мне дождь? — спросил он, и в его голосе прозвучала тень насмешки. — Да, я давно не выходил под него. Запахи, звуки… а может, ты просто хочешь увидеть, как капли скользят по моему лицу?

Дмитрий почувствовал, как щеки предательски заливаются румянцем. Он всегда чувствовал поражение перед этой способностью Александра: читать его мысли, даже когда они казались скрытыми за семью замками.

— Не говори глупости, — пробормотал он, отводя взгляд, словно это что-то значило. — Просто хочется подышать свежим утренним воздухом. А сегодня как раз… свежо.

Он хотел добавить что-то ещё, но в этот момент дверь тихо скрипнула, и в комнату вошла Серафима, пожилая служанка, которая работала в доме ещё со времён детства их родителей. Она была маленькой, седовласой, с лицом, изрезанным морщинами, но её движения оставались удивительно лёгкими, почти бесшумными. В руках она держала серебряный поднос с полотенцем и свежей одеждой.

— Ваша светлость, — обратилась она к Дмитрию, чуть склонив голову, — помочь вам с братом с утренним туалетом?

— Не стоит. — улыбнулся Александр. — Мы справимся сами. Лучше передайте Игнату, что мы собираемся выйти в сад, пусть проверит, в каком состоянии дорожки.

— Хорошо. — она кивнула, — Я приготовлю тёплые вещи, сегодня уж слишком прохладно, зима не за горами.

Её голос был мягким, но в нём чувствовалась та особенная почтительность, которую она всегда проявляла по отношению к братьям. Серафима была свидетелем их, общего с восьми лет, детства, их боли потерь, их юношеских тайн. И Дмитрий иногда ловил себя на мысли, что она знает о них больше, чем следует.

— Благодарю, — ответил Александр, протягивая пальцы и касаясь потемневшей морщинистой ладони служанки. — Вы для нас как мать, право, слишком беспокоитесь.

Серафима улыбнулась, но в её глазах промелькнула тень печали. Она быстро опустила голову и занялась уборкой со столика, стараясь не смотреть на братьев.

Дмитрий наблюдал за этой сценой, чувствуя, как что-то давит на грудь. Такие молчаливые моменты между Александром и другими людьми всегда напоминали ему, насколько сильно изменилась их жизнь после того фатального случая. Тогда по салонам Петрограда пронеслась трагическая новость: сын графа Веренского утратил зрение, пострадав при пожаре в летней дачной беседке, и врачи не дают никаких надежд на скорое исцеление.