В лабиринте тьмы (гет)

Страх вцепился в моё сердце ледяными когтями, сжимая его так, что каждый удар отдавался болью в груди. Дышать было почти невозможно — воздух, холодный и влажный, с трудом пробивался сквозь сжатые от ужаса лёгкие, обжигая их, как морозный ветер. Я чувствовала, как паника растекается по венам, густая и липкая, словно чёрная смола, готовая в любой момент утянуть меня в бездну беспамятства. Но именно этот страх, острый и беспощадный, держал меня на плаву, не давая рухнуть в обморок. Он гнал меня вперёд, толкал сквозь мрак, как невидимый кнут, хлещущий по спине.

Темнота обступила меня со всех сторон, плотная, как саван, укутывающий мёртвое тело. Луна, бледная и слабая, пряталась за рваными клочьями облаков, изредка проглядывая сквозь них робким, серебристым лучом. Эти редкие вспышки света были моими единственными маяками в этом бесконечном ночном лесу — лабиринте, где каждый шорох звучал как предсмертный хрип, а каждая тень казалась живым чудовищем, поджидающим в засаде. Когда лунный свет всё же пробивался, он выхватывал из мрака силуэты деревьев — голые ветви, скрюченные, словно пальцы старухи, тянулись к небу, отбрасывая длинные, изломанные тени. Они шевелились, скользили по земле, подчиняясь движению облаков, и мне чудилось, что лес оживает, что он дышит, следит за мной, готовый проглотить целиком.

Тишина здесь была обманчивой, густой, как туман, но стоило мне сделать шаг, как под ногой хрустела сухая ветка, и этот звук разрывался в ночи, словно выстрел. Каждый треск отдавался в ушах эхом моей беззащитности, одиночества, уязвимости перед этим чёрным хаосом. Я бежала, спотыкаясь о корни, что выпирали из земли, как змеи, готовые схватить за лодыжки, цепляясь за камни, что впивались в босые ступни острыми краями. Кровь сочилась из свежих царапин, но я не чувствовала боли — её заглушал адреналин, бурлящий в крови, и страх, который был сильнее усталости, сильнее жжения в лёгких. Ноги дрожали, подгибались, но я заставляла себя двигаться, сжимая зубы, чтобы не закричать от отчаяния.

В этой тьме каждый звук казался сигналом беды. То ли ветер шелестел листвой, то ли где-то вдали ухала сова — всё превращалось в шаги преследователя, в его дыхание за моей спиной. Иногда я замирала, прижимаясь к шершавому стволу сосны, и напряжённо вслушивалась, пытаясь разобрать: выдумка это или реальность? Сердце колотилось так громко, что заглушало всё вокруг, и я боялась, что он услышит его — мой похититель, тот, чья тень маячила в моих кошмарах. Заблудиться в этой чаще, наткнуться на волка или медведя — это было меньшим злом, чем вернуться в его руки. Он был хуже зверя. Его спокойствие, его холодная, расчётливая сила пугали меня до дрожи в костях. Ни гнева, ни крика — только взгляд, пронизывающий насквозь, как у охотника, который знает, что добыча никуда не денется. Я не могла понять его, предугадать его следующий шаг, и это делало его ещё страшнее.

Лес был моим шансом, пусть и призрачным, как утренний туман, что тает под солнцем. Если я выживу до рассвета, смогу найти дорогу, выйти к людям, к свободе. Я цеплялась за эту надежду, тонкую, как паутина, но такую живую, такую тёплую посреди этого ледяного ужаса. Лучше бежать в неизвестность, сражаться с темнотой, чем снова стать его пленницей — хрупкой бабочкой, чьи крылья он мог раздавить одним движением пальцев. Остановиться нельзя. Если я замру, он найдёт меня. И тогда… Я не хотела думать, что будет тогда. Моя кожа покрывалась мурашками от одной мысли о его руках, о его голосе, таком ровном, таком обманчиво мягком.

Внезапно тишину разорвал шорох — резкий, близкий, словно кто-то наступил на сухую листву в нескольких шагах от меня. Я замерла, сердце подпрыгнуло к горлу, кровь застучала в висках, заглушая всё остальное. Это мой разум играет со мной, рисует призраков там, где их нет? Или это он — тёмная фигура, что крадётся за мной, неотвратимая, как сама ночь? Мне показалось, я слышу шаги — лёгкие, едва уловимые, но оттого ещё более жуткие. Я вглядывалась в сумрак, щурясь до рези в глазах, пытаясь разглядеть хоть что-то среди чёрных стволов и колючих кустов. Животное? Ветер? Или человек? Напряжение натянулось внутри меня, как струна, готовая лопнуть. Я не могла больше ждать — сорвалась с места, бросилась вперёд, ветки хлестали по лицу, цеплялись за волосы, рвали одежду, но я бежала, задыхаясь, чувствуя, как лёгкие горят от нехватки воздуха.

И тут из темноты вынырнула тень — стремительная, как молния. Я не успела даже вскрикнуть, как она метнулась наперерез, преграждая мой путь. Его рука, твёрдая, как стальной капкан, сомкнулась на моём плече, пальцы впились в кожу через тонкую ткань. Я закричала — пронзительно, отчаянно, рванулась в сторону, но он был быстрее. Вторую руку он обвил вокруг моей талии, притянул к себе с такой силой, что мои ноги оторвались от земли. Я билась в его хватке, как птица в силках, но он держал крепко, не давая вырваться. Его грудь прижалась к моей спине, я чувствовала тепло его тела, его дыхание — ровное, спокойное, в отличие от моего, рваного и хриплого.

Я зажмурилась, втянула голову в плечи, ожидая удара, боли, чего угодно. Но ничего не происходило. Тишина повисла между нами, нарушаемая только стуком моего сердца, которое, казалось, вот-вот разорвётся. А потом он наклонился ко мне, его губы коснулись моих волос — медленно, почти ласково.

— Мелисса, — прошептал он, и его голос, низкий, бархатный, прокатился по моей коже, как волна.

— Мелисса…

Он повторил моё имя, словно пробуя его на вкус, и от этого звука у меня задрожали колени. Озноб пробежал по спине, холодный и горячий одновременно. Почему он не кричит? Почему не бьёт? Я знала, на что он способен — одним движением он мог сломать мне шею, как ломал другим, но вместо этого его дыхание скользнуло к моему лицу, тёплое, с лёгким запахом хвои и чего-то терпкого, мужского. Его глаза оказались совсем близко — тёмные, глубокие, как бездонные колодцы, и в них мелькнуло что-то странное, завораживающее, чего я не могла понять. Интерес? Желание? Или и то, и другое?

Его губы медленно прошлись по моей шее, оставляя за собой дрожь, которая растекалась по телу, как круги на воде. Это было пугающе и притягательно — его нежность казалась ловушкой, капканом, скрытым под мягкой травой. А потом он коснулся моих губ — легко, почти невесомо, как прикосновение крыла бабочки. Я замерла, парализованная этим ощущением. Мой разум кричал "беги", но тело предало меня, растворяясь в этом странном, необъяснимом тепле. Его поцелуй был мягким, но в нём таилась сила, которая подчиняла, тянула меня вниз, в тёмную пропасть его воли.

Я падала — не в лесную чащу, а в лабиринт его игры, где страх и влечение сплелись так тесно, что я уже не могла их разделить. Ночь, которой я так боялась, стала лишь фоном для новой тьмы — той, что жила в нём и теперь затягивала меня, лишая последней надежды на спасение.