Атака Титанов. Арьергард (джен)

Год 845. Окрестности укрепленного района Трост.

Белые облака постепенно наливались желтым и розовым. Начинало смеркаться, и ослепительный солнечный диск опускался к горизонту, скользя по краю возвышающегося вдали темно-серого силуэта стены. У ее подножия, возле монструозных кирпичных ворот, на которых был выложен каменный профиль девы Розы — хранительницы второго рубежа человечества, раскинулся Айсерлих — так называли жители Троста внешний город, те кварталы с множеством гостиниц, трактиров, борделей и ночлежек для бедняков, что встречали путников из южных земель снаружи выступающего полукольца укрепрайона.

Через ворота и по центральной улице, перетекающей в главную торговую дорогу, ведущую на юг до самой стены Марии, неторопливо проходили груженые повозки и телеги, а им навстречу, вероятно с дневных прогулок и охоты, возвращались в город открытые коляски, роскошные кареты и одинокие всадники, ведущие за собой свой скот или везущие на продажу охапки шкур и тушек дичи.

«Сегодня под конец дня опять столпотворение».

Франц издали наблюдал за мельтешащими у стены фигурами. Он окинул взглядом подходящий к стене канал и плывущий по нему вечерний паром, опушку леса на западе от дороги и холмы, на одном из которых росло толстое дерево, чьи корни кое-где выдавались из земли и образовывали удобные впадины, будто специально под чью-нибудь спину. В одной из таких, подогнув к себе колени, сидел сам Франц. Трава перед ним тут и там была устлана рано опавшими пожелтевшими в кончиках листьями. Мальчик пробежал глазами по странице упертой в колени книги и неторопливо заглянул себе за плечо. Там, в «соседней» впадине меж двух самых толстых корней, вытянув ноги и закинув обе руки за голову, мирно дремал Ян. Франц последил за вздымающимися от легкого ветра кончиками кудрявых прядей угольно-черных волос друга, а затем прибрал собственную челку к виску.

— Эй, Ян…

Тот ответил коротким мычанием. Франц обернулся на стену, все быстрее теряющую свой дружелюбный дневной вид и захлебывающуюся в собственной тени.

— Как думаешь, кто построил эти стены?

Ответ последовал не сразу.

— Бог, — Ян приоткрыл глаза.

— Бог? — Франц искренне удивился. — Ты что, веришь в это?

— Нет. — Ян одной рукой похлопал по штанине и протер залипшие веки. — Но те, кто верят, так говорят.

— Ну да, — тот откинулся спиной к стволу дерева. — Тогда… кто по-твоему?

— Может, наши далекие предки… — Ян вздохнул и положил обе руки на живот.

Франц отложил книгу коркой вверх и вновь посмотрел на друга.

— Но стены возвели всего около века назад, как раз тогда, когда на земли людей напали титаны. Не такие уж и далекие это были предки. — Тон Франца отдавал насмешкой: — Выходит, по мнению верующих, всевышний Бог ходил по одной земле с нашими прапрадедами?

Ян, словно от чрезмерной глупости вопроса, нахмурил брови, привстал на локти и с долей раздражения ответил:

— Мне откуда знать, Франц? — он нехотя покинул уютную ложбинку и уселся, обняв колени. — Может, стены были и до титанов, просто их описывают как спасение божье. А на самом деле, какой-нибудь король долго строил их для защиты от других королей, но в итоге это спасло его от нашествия титанов сто лет назад, — он тоже прильнул к стволу и взглянул на Франца через плечо: — И нынешний король — его потомок, а мы — потомки его подданных, которым повезло поселиться на этих землях…

Франц с интересом и неким оцепенением выслушал версию Яна, запрокинув голову и наблюдая за маленьким черным дроздом, что беспокойно озирался своими глазами-бусинами среди поредевших листьев.

— Ого… не знал, что ты можешь такое придумать, — он подпер ладонями подбородок.

Ян уловил хитрый взгляд и ухмылку, скрытую пальцами, резко встал и подобрал с травы обшитый коричневой кожей квадратный альбом, раскрытые желтоватые страницы которого все предшествующее время демонстрировали дрозду грубые, но выразительные наброски его собственной головы и перьев.

Ян хорошо знал, когда Франц хотел услышать от него содержательный и интересный ответ, словно проверяя пройденный по очередной книге материал, хорошо знал, когда Франц тосковал и хотел развлечься, отчего и задавал многозначительные вопросы, придумывал истории или просто размышлял вслух о каких-нибудь грандиозных тайнах мироздания. Поэтому Ян старался придумать столь же многозначительные и емкие ответы, чтобы побыстрее угомонить безудержный разум друга детства, хотя обычно они только сильнее будоражили его.

— У тебя научился, — Ян оценивающе поглядел на набросок и захлопнул альбом. — Вечно сам всякую ерунду говоришь.

Франц закрыл книгу и встал, оперевшись на шершавый ствол. Дрозд потоптался в своем укрытии и, соскользнув с ветки, взмыл в небо, минуя склон холма и верхушки деревьев.

— Да ну тебя… интересно же, что было давным-давно, — Франц зажал книгу под мышкой и сунул руку в карман. — Я не видел еще ни одной книги, где было бы написано про это «давным-давно». Даже про «недавно» книг почти не сыскать нигде.

Мальчики размяли затекшие после посиделок ноги, отряхнули штаны и начали спуск от дерева с пригорка к едва различимой тропе.

«Он опять об этом».

Ян поднял и прижал альбом ко лбу, сделав козырек от слепящих лучей закатного солнца.

— Франц, тебе надо прекращать бегать в библиотеку при любом удобном случае и начать помогать отцу в мастерской.

Он перепрыгнул через земляной бугор с высокой травой и приземлился уже на тропе, изящно обернувшись на одной ноге так, чтобы посмотреть, как это удастся Францу, который всегда слишком осторожно передвигался по неопробованному пути и все равно регулярно спотыкался.

— Да он… — Франц повторил прыжок, внимательно смотря под ноги, слегка проскользнул по траве и съехал на тропу, забавно раскорячив ноги, — … он помогать заставляет, но вечно ворчит о том, что от меня никакого толку, что я неряха, что у меня рука не подходит для такого дела. — Последнее прозвучало с издевательски передразнивающей интонацией грубого и низкого голоса господина Хабера.

— Верно ворчит… — опустив альбом, Ян уверенно шагал по тропе и вновь произнес язвительную фразу, не поведя и бровью.

— Эй! Не задирайся! — Франц обиженно уставился в невозмутимо выглядящий затылок друга и для убедительности вынул руку из кармана. — Я просто не хочу этим заниматься. Это же не значит, что я совсем этого не умею или не понимаю. Неужели я не могу хотеть чего-то другого?

Ян вприпрыжку дошел до ухабистой дороги, тянущейся вдоль одного из полей, и дождался друга. Солнце уже касалось верхушек деревьев на холмах к западу, так что бескрайняя пашня еще не собранной ржи переливалась яркой золотой краской.

Мальчики отвлеклись от разговора и смотрели, как поднявшийся южный ветер вздымал колосья, подобно соленым морским волнам, о которых можно было только мечтать, зачитавшись историй о внешнем мире.

Ян быстро вспомнил, что хотел еще немного подразнить друга и наговорить ему побольше нравоучений, которые сам постоянно слышал от родителей или любых других взрослых, которых встречал.

— Но это дело твоей семьи, и ты должен его продолжить, — он недолго думал, чем приукрасить и без того заезженную фразу, — чтобы в будущем можно было содержать большую семью и растить здоровых детей.

Франц от неожиданности слегка отстал. Он пялился на Яна, изрекшего эту несвойственную мысль, и нагнал его, вновь уткнув руки в карманы.

— Он, что ли, тебе это сказал?

— Нет, я сам так думаю, — Ян ответил машинально, но тут же понял, что такая ложь раскрыла его с потрохами.

— О, правда? — теперь Франц игриво прикрыл губы книгой. — А ты сам-то собираешься продолжать работать в лавке и продавать пряности, а, господин Адлер?

Это было очевидное парирование и мгновенная контратака, к которой Ян не подготовился, так что довольно быстро сдался и со смущенным лицом попытался отгородится от Франца альбомом, крепко сжатым в руке.

— М-мой отец не распинается о том, что он от меня хочет… — Ян собирался с мыслями, — … или ожидает. Мы просто всякую траву пряную выращиваем, если говорить по-простому. — Он обернулся и пристально посмотрел на Франца: — А ремесло твоей семьи… очень важно для всех, для целого города.

Друг уловил в этих словах нотку обиды и грусти, которые никто прочий бы не заметил в серьезном лице Яна.

— Эй, и это я тут ерунду говорю? — Франц воскликнул одновременно ободряюще и обвинительно. — Твой отец же не дурак, раз продолжает делать свое дело, — он по-воспитательски скрестил руки перед собой, продолжая держать книгу. — А если оно никому не надо было, то и не делал. Да без ваших пряностей, в здешние трактиры никто б не пошел! Как бы они клиентов зазывали?

Яна захватила эта уверенность в словах друга, и он, улыбнувшись и потупившись перед собой, продолжил идти по песчаной колее, а Франц наконец поравнялся с его плечом, идя по параллельной.

— Отец все время говорит, что я должен сам выбрать, каким ремеслом заниматься, — Ян произнес это задумчиво, как если бы пытался вспомнить точные слова отца.

— И все время держит тебя в лавке помощником в рабочий день, — Франц язвительно улыбнулся и толкнул друга в плечо. — Да он тебя подначивает!

Ян окончательно понял, что не сумел победить Франца в доказательстве собственной независимости от родительских ожиданий. Он сильнее смутился и слегка покраснел.

— Помолчи! Это не твое дело!

Франц продолжил пристально пилить взглядом проигравшего и задорно улыбаться, а Ян, не в состоянии взглянуть в глаза победителя и желая закончить разговор поскорее, сбежал с поля боя самым очевидным и позорным путем:

— Пошли уже быстрее внутрь. Родители будут волноваться.

Друзья ускорили шаг и дошли вдоль покосившейся бревенчатой изгороди до той самой широкой торговой дороги, ведущей напрямик в Трост. Солнце было теперь по левое плечо, хотя его греющие лучи уже с трудом пробивались сквозь плотные кроны сосен и низкие облака, что знаменовало наступление на землях людей сумерек. Мальчики прошли внешний город насквозь и приблизились к воротам, куда словно в горлышко бутылки стекалось множество людей. Мальчики проскользнули мимо вереницы повозок в тоннель с высокими кирпичными сводами и массивными чугунными механизмами, призванными опускать и поднимать монструозные по габаритам створы. Сколько раз бы они не миновали широкий проход, сколько раз бы не задирали головы к самому потолку, они не могли не восторгаться внушающей безопасность величественной стеной.

Стена была столь высока, что закрывала собой солнце для трети города, казалось бы, в еще совсем ранний час. Однажды Ян выбрался на крышу через окно на чердаке, чтобы понаблюдать за городом, и с тех пор в его памяти кристально ясно отложилось воспоминание о том, как абсолютно черная, непроглядная тень к вечеру медленно накрывала те кварталы, где он жил, подобно растекающимся чернилам затапливая скаты крыш, затем дымоходы и верхушки деревьев, а после поглощая наиболее высокие колокольни и смотровые башни.

Тогда просидевшему до ночи мальчику казалось, что ничто не ускользнет от темноты, что весь город внутри стен погружается в сон навечно, и ничего его уже не оживит.

Став старше, Ян продолжал любоваться этим моментом тьмы, зная, что на утро с противоположной стороны его пробудят мягкие и теплые лучи рассветного солнца, в один момент пробежавшие по самой кромке восточной стены в его комнату.

Ян и Франц прошли под последним сводом и оказались на широкой площади, от которой начиналась центральная торговая улица, упиравшаяся в городскую крепость.

Последняя стояла на холме и с перспективы входящих в город казалась покосившейся — однако Ян считал это лишь обманом зрения. Еще он не верил, когда Франц говорил ему, будто крепость оказалась бы выше стен, даже если бы не стояла на возвышенности.

«Кажется, что не каждая гора была выше этих стен. Тогда, может, стены и правда возведены Богом? Разве могла горстка людей построить нечто подобное, столь грандиозное, что соперничает с самой природой?»

Пройдя дальше, мальчики вынуждены были лавировать между копошащимися торговцами и их лавками с шатрами и крытыми фургонами. Большинство из них уже заканчивали свои обыденные торговые дела, сворачивали полотнища и чехлы, завязывали опустошенные мешки, складывали в ящики бутылки и хрупкую посуду, бережно укрывая свое хозяйство хлопковыми накидками. Кто-то на ходу умудрялся продать запоздалому мимо проходящему клиенту последнюю склянку соевого соуса или уже измятую и потерявшую первозданный блеск пару меховых рукавиц, явно лишних в конце лета.

Друзья спешно свернули в отходящий переулок и чуть ли не бегом добрались до своего района. Они хотели поскорее дойти до небольшой площади на западе Троста, которая в отличие от шумной и пыльной главной улицы, где смрад от текущих из переулков помоев смешивался с цветочными духами приезжих наместников, встречала прохожих аппетитным ароматом поджаренной на чрезмерном количестве масла свиной вырезки, утопленной в яйце и приправленной тимьяном. Ян мог бы еще на полпути к площади с завязанными глазами безошибочно найти путь к ресторанчику «У Башни», в котором подавали подобные, хоть и простые, но невероятно вкусные блюда, еще и огромными порциями. И даже если Ян говорил, что не горит желанием перенимать дело своего отца, он тихо гордился, что вся еда в «У Башни» была обязана своим благоуханием и вкусом в том числе травам и специям, выращенным на остекленной теплице дома семьи Адлеров.

Верхушка теплицы, бликующая в последних лучах солнца, уже показалась из-за крыш соседних домов. Ян и Франц, слегка запыхавшиеся от подъема на пологий холм и петляния по узким улочкам, совершили последний рывок и взобрались по редким ступеням к своему кварталу. Франц встал у крыльца, над которым, возле арки соседних приоткрытых деревянных ворот, качалась узорчатая вывеска кузнечной мастерской Хабера. Из щели между створками слышались ритмичные постукивания по металлу. Франц взбежал по ступеням к входной двери.

— Ну, до завтра, Ян! — он прощально взмахнул рукой.

Ян, обернувшись, помахал альбомом в ответ.

— Пока!

Франц грохнул тяжелой дверью, и Ян услышал скрип деревянных ступеней, ведущих на жилой этаж. Пройдя мимо ворот в мастерскую, он непонятно зачем кивнул им и прикрикнул: «Добрый вечер, господин Хабер». В ответ из глубины послышалось лишь гулкое «Добрый», и звонкий ритмичный стук возобновился.

Ян, оглядев по обыкновению улицу, поднялся чуть выше и сходу схватился за круглую ручку двери, встроенной в широкую остекленную витрину. Над дверью красовалась покрытая должно быть уже сотней слоев краски деревянная вывеска с золотистыми буквами «Пряности Адлера». Ян толкнул дверь с висящей за стеклом табличкой «закрыто» и под звон маленького колокольчика прошел в лавку, крадясь по мирно скрипящему дощатому полу, минуя приставленные к стеллажам и накрытые крышками мешки с зерном, корзины с саженцами, жестяные ведра с хворостом и еще неоткрытые ящики неизвестного содержимого, выставленные в проходе высокой башенкой. Протиснувшись и обойдя прилавок, он подошел к ступеньке и занавеске, разграничивающим лавку и, собственно, дом. Встав на одну ногу и держась за косяк прохода, он вяло стянул башмак.

— Я дома! — Ян уже привык протягивать этот возглас, чтобы давать понять матери, насколько ее сын устал.

Переобувшись в сандалии, которые, к слову, Ян носил только дома и только из-за строжайшего наказа отца, помешанного на чистоте и порядке, он погрузился в едва освещенный коридор.

Открытый люк в подпол, откинутый посреди залы, прервал все мысли Яна и подманил к себе. Обычно открытый люк означал, что мама спустилась за запасами, потому что решилась на приготовление чего-то сложного и особенного. «Особенного» означало «куда вкуснее обычного», так что Ян спешно положил альбом на стол и засеменил шаркающими сандалиями к люку.

— Ян, я внизу! Помоги-ка мне! — оклик матери достиг ушей мальчика прежде, чем тот успел просунуть вниз голову.

— Сейчас! — Ян спустился, спрыгнув со ступени лестницы на земляной пол. В раннем детстве, ему казалось странным, что подпол такой тесный и низкий, а родители в нем вынуждены сгибаться в три погибели. Поэтому он часто прятался там, при этом стоя в полный рост и воображая себя подземным королем в своей пещере. Сейчас же было понятно, что низким подпол был сделан, чтобы его не затапливало сточными водами с улицы и он не был очень холодным.

— Вот, возьми эти две и подними наверх, — мама, стоя на коленях, деловито указала на уже снятые с полок банки засаленных овощей.

— Мам, чего ты вдруг собралась стряпать? — Ян хотел подтвердить свои догадки, поэтому крепко взял обе банки и с надеждой посмотрел на утонченную шею и длинные волнистые волосы матери.

— Я подумала, — она наконец обернулась и промычала, — почему бы мне не сделать для вас с отцом что-нибудь вкусное. Эти соленья должны были получиться очень хорошими, к тому же у нас выручка подросла. — Она уперла ладони в колени и по-детски улыбнулась: — Можно и попировать чуть-чуть.

Ян ухмыльнулся — лучезарное лицо матери смогло вернуть ему часть сил, которые отняло палящее полуденное солнце. Подняв сперва банки, он выбрался из люка сам и переставил их на стол. Следом поднялась мать, прихватившая небольшую баночку с маринованными грибами, отчего Ян воодушевился еще сильнее, поняв, что на ужин будет рагу с таким бережно заготовленным ингредиентом.

— А где отец? В лавке его нет.

— Он пошел за кроликом, — мать на ходу отодвинула банки и начала мыть в большом корыте лежавшие до этого на соломенной подстилке свежие овощи. — Как обычно, спохватился под вечер, когда на площади уже все распродали.

— Ну, там все еще кто-то открыт, может он успеет, — Ян почему-то посчитал, что эта фраза переубедит маму, если она вдруг передумала готовить «особенный» ужин.

Катерина — таково было имя матери. Ее худощавость, утонченность и красота вызывали необъяснимый трепет в груди. В любых мелочах, в самом обыденном и бытовом занятии, будь то протирание пыли на полках в кабинете отца или подкапывание садовым совком грядок в теплице, она выглядела аккуратно и уверенно, а взгляд на ее вьющиеся только в кончиках черные волосы, изящно спадающие к страницам книги или разделочной доске, пробуждал в Яне самые теплые чувства к родному дому.

— О, кстати, — с присущим ей неподдельным любопытством она слегка наклонила голову, параллельно выкладывая вымытую морковь на полотенце, — вы нагулялись? Как Франц?

Прозвучало как обыденный вопрос. Катерину всегда особенно волновали отношения Яна со сверстниками. Быть может, такое волнение характерно для любой матери, но в случае с Яном, Катерина могла не без оснований беспокоиться, что замкнутость и молчаливость могли сильно препятствовать его нормальному взрослению. Она знала, что Франц был тем другом, который необходим ее сыну. А Ян в ответ всегда старался поподробнее описать свой день и порадовать маму, например, рассказами про увиденных в полях зверьков или, если получится не спугнуть, их набросками.

Он подцепил самую маленькую морковку, и, пока хрустел ей, рассказал, как ходил с Францем к реке, где местные мужики предлагали купить связку рыбы, на что Катерина заметила, что нормальной рыбы в этом грязном канале не водится, а в связках была рыночная, безусловно с набитой ценой. После ребята погуляли по опушке леса и взобрались на холм, где уселись под свое дерево, и Франц начал читать главу о вепрях из охотничьей книги, которую с таким трудом достал. Ян, однако, больше описывал дрозда, которого набросал в альбоме, а затем смущенно пробормотал, что задремал, так и не дослушав Франца и не дорисовав спину птицы.

— Славно. Сегодня было тепло, неудивительно, что вы так утомились, — мама вновь улыбнулась.

— А еще, когда он меня разбудил…

Ян вдруг подумал, что разговор про стену может расстроить маму, поэтому запнулся и замолчал, а нависшая пауза заставляла с каждым мгновением чувствовать себя все более неловко. Его спас звон входного колокольчика и глухие шаги в лавке.

— А вот и отец, сходи, встреть его пожалуйста.

Ян кивнул и поспешил к занавеске. Подняв ее, он застал отца, протискивающегося меж башенки из ящиков и с пыхтением стаскивающего с плеча крупный мешок. Он положил его возле входа за прилавок и подошел к сыну, приподняв руку, в которой болталась тушка кролика.

— С возвращением, отец.

— Сын… — он хлопнул Яна по плечу свободной рукой и ей же снял с плеча сумку. — Вернулся первым?

— Да, — Ян поглядывал через плечо на занавеску. — Мама начала готовить ужин, как ты говоришь, «специфический».

— Ну, — отец ухмыльнулся и потряс поднятой еще выше тушкой, — без этого у нее ничего не выйдет.

Отец с довольным лицом посмотрел на сына и прошел за ним в гостиную, естественно не забыв сменить свои высокие кожаные сапоги на жалкие, почерневшие, неудобные, уже изодранные и не раз криво перешитые туфли. По крайней мере так их описывал в своей голове Ян каждый раз, как видел.

— С возвращением, дорогой.

Катерина, вытирая руки полотенцем, поцеловала в щеку подошедшего мужа. Тот нежно провел рукой по ее талии и приобнял, кинув на столешницу рядом кролика. От этой сцены на лице Яна проступили краски, и он отвел взгляд от «счастливых супругов».

— Говорят, ты затеяла грандиозный ужин? — отец переглянулся с сыном.

— Можно так сказать, — Катерина вдруг пристально посмотрела на взъерошенный мех, и почему-то нахмурилась. Ее голос зазвучал возмущенно: — Ох, ты что, опять Йохана обобрал? У кого еще такого несчастного кролика можно было купить?

Ян припоминал этого толстоватого торговца, который открывал лавку ни свет ни заря и закрывал часто позже других, просто потому что покупателей за день было не много и товар не заканчивался быстро. Отец отошел от кухни и вяло опустился на стул, пододвинув его носком.

— Да ты что, он сам мне уже на обратном пути втюхал эти «уши», — отец развел руками и откинулся на спинке. — Сказал еще, что, мол, последняя крупная тушка осталась. Я ему, конечно, не поверил. Ответил, что «ты, Йохан, не видел крупных тушек». Но что оставалось? Я взял, еще и со скидкой. Потом отдам ему что-нибудь из того, что недавно выросло, — отец почесал едва видную щетину.

— Пап, а в мешке пшено?

Отец посмотрел на Яна и, словно стремясь заявить о некоем достижении, гордо ответил:

— Фасоль, мне удалось много достать. Уверен, такую расхватят за день. Мужик, у которого я ее взял, должно быть, уже уехал, последние запасы распродавал.

Катерина, разрезая овощи, показала ножом на кролика:

— Освежуйте пока его.

— Ну что, Ян? — отец хлопнул по коленям и встал со стула. — Готов? Перчатки одолжить?

— Не надо, я так смогу, — Ян обиженно зыркнул исподлобья в ухмыляющееся лицо отца, которого ответ несильно впечатлил.

Не то чтобы у Яна не получалось разделывать дичь без перчаток. Но даже с ними этот процесс для него превращался в настоящее испытание, в котором необходимо перебороть страшное отвращение и нелюбовь ко всему скользкому, влажному, жирному и грязному. Это касалось не только готовки, но и уборки на чердаке, сбора хвороста после дождя в лесу, ловли насекомых, вредящих продуктам или рассаде. И чтобы избавить сына от этой по-детски несерьезной проблемы, отец с недавних пор стал покупать все больше кроликов, гусей и перепелок для разделки, а в теплице поручал Яну в одиночку менять землю у саженцев самых привередливых трав.

Ян уверенно взялся за нож и завертел кролика на разделочной доске. Он аккуратно снял шкуру, разрезал брюхо и начал выковыривать те органы, которые казались наименее отвратительными. С каждым надрезом и касанием к жестким упругим мышцам животного уверенность Яна испарялась быстрее, но он все же доделал основную часть работы, так что отцу оставалось лишь все почистить и вырезать как можно больше мяса для готовки.

К тому моменту мама уже поставила вариться рагу и как раз добавляла грибы. Отец передал ей кролика и одобрительно похлопал Яна по плечу, видя, как тот, поморщив лицо, смывал все с рук.

Позже, когда Катерина наконец снимала котел с заветным рагу с огня, Ян шустро достал из шкафа тарелки, расставил их на круглый стол вместе с приборами, а отец даже откупорил бутылку вина и разлил его по двум рюмкам.

— Отец, сегодня даже не праздник, — от такой идиллии Ян насторожился.

— Это за то, чтобы новая фасоль принесла еще больше денег, а неделя вышла прибыльней обычного, — отец театрально поднял рюмку на уровень головы.

— Какие мы уверенные, — маму не могла не позабавить отцовская торжественность.

«Видимо, взрослым не нужен особо серьезный повод, чтобы пить вино и есть дорогую еду», — так Ян подумал, глядя на своих хихикающих родителей и обрастающий все новыми атрибутами стол.

Наконец, рагу из сладкого картофеля, с луком, грибами и жареным кроликом, приправленное черным перцем и лимоном, было готово, так что вся семья дружно села за стол. Все выждали традиционную паузу, прикрыв глаза. Ян понятия не имел, зачем так делать, ведь они даже не молились, но не нарушал ритуал, а думал больше, как покрасочнее описать ужин Францу, чтобы тот точно умер от зависти.

— Приятного аппетита! — все дружно произнесли фразу, закончив ритуал, и приступили к еде.

Глаза Яна загорелись от удовольствия, как только ложка оказалась во рту, хоть его скромность и попыталась скрыть это. При взгляде на сына, лицо Катерины расплылось в улыбке, а отец, как всегда, ни на что не отвлекался и ел огромными кусками мясо и овощи, не забывая смачивать горло вином.

«Очень вкусно!» — хотел сказать Ян, но и-за набитого рта получилось примерно: «Офень вкуфно!», так что мама даже засмеялась и пододвинула салфетку на коленях сына поближе к его животу.

— Ты прожуй сначала! — казалось, что отцу любой кусок нипочем для нормального разговора.

— Не торопись, сынок…

— Вот бы каждый ужин был таким «особенным», — Ян откусывал хлеб в попытке сравняться с отцом, но тщетно, так что вышло только опять промямлить.

Семья провела уютный ужин. За разговорами о прошедшем дне, о пряностях, о закате, о рыбе и вепрях отец закончил раньше и вернулся в лавку, чтобы подготовить новый товар к продаже, а Ян опустошил всю добавку из тарелки и помог матери прибрать стол и помыть посуду.

На улице уже властвовала тьма. Ян, закончив дела и умывшись водой из водокачки, поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж и поплелся в свою комнату.

Сняв верхнюю одежду, он расправил простыни. Следом зашла мама, держа в руке подсвечник, а под мышкой — плед. Дождавшись, пока сын устроится в кровати, она поставила свечу на тумбочку рядом и разложила плед поверх одеяла.

— Как бы не было тепло днем, ночью будет холодно, укрой щиколотки.

— Хорошо, — Ян натянул одеяло к подбородку.

— Вот так… — Катерина бережно поправила постель.

Она наклонилась и погладила его торчащие кудри, безуспешно стараясь прижать их ко лбу, взяла свечу и не спеша вернулась к двери.

— Спокойной ночи, Ян, — она взялась за ручку и напоследок всмотрелась в лицо сына.

— Спокойной ночи… — слова вялым шепотом выплыли из уст мальчика, и тот сомкнул глаза.

Катерина вышла, а Ян, вслушиваясь в затихающие гулкие шаги, расслабившись и отдавшись каждой частичкой своего тела мягкой перине, одеялу и подушке, словно засасывающим куда-то вниз, моментально провалился в сон.