Атака Титанов. Арьергард (джен)

Год 845. Окрестности укрепленного района Трост.

Белые облака постепенно наливались желтым и розовым. Начинало смеркаться, и ослепительный солнечный диск опускался к горизонту, скользя по краю возвышающегося вдали темно-серого силуэта стены. У ее подножия, возле монструозных кирпичных ворот, на которых был выложен каменный профиль девы Розы — хранительницы второго рубежа человечества, раскинулся Айсерлих — так называли жители Троста внешний город, те кварталы с множеством гостиниц, трактиров, борделей и ночлежек для бедняков, что встречали путников из южных земель снаружи выступающего полукольца укрепрайона.

Через ворота и по центральной улице, перетекающей в главную торговую дорогу, ведущую на юг до самой стены Марии, неторопливо проходили груженые повозки и телеги, а им навстречу, вероятно с дневных прогулок и охоты, возвращались в город открытые коляски, роскошные кареты и одинокие всадники, ведущие за собой свой скот или везущие на продажу охапки шкур и тушек дичи.

«Сегодня под конец дня опять столпотворение».

Франц издали наблюдал за мельтешащими у стены фигурами. Он окинул взглядом подходящий к стене канал и плывущий по нему вечерний паром, опушку леса на западе от дороги и холмы, на одном из которых росло толстое дерево, чьи корни кое-где выдавались из земли и образовывали удобные впадины, будто специально под чью-нибудь спину. В одной из таких, подогнув к себе колени, сидел сам Франц. Трава перед ним тут и там была устлана рано опавшими пожелтевшими в кончиках листьями. Мальчик пробежал глазами по странице упертой в колени книги и неторопливо заглянул себе за плечо. Там, в «соседней» впадине меж двух самых толстых корней, вытянув ноги и закинув обе руки за голову, мирно дремал Ян. Франц последил за вздымающимися от легкого ветра кончиками кудрявых прядей угольно-черных волос друга, а затем прибрал собственную челку к виску.

— Эй, Ян…

Тот ответил коротким мычанием. Франц обернулся на стену, все быстрее теряющую свой дружелюбный дневной вид и захлебывающуюся в собственной тени.

— Как думаешь, кто построил эти стены?

Ответ последовал не сразу.

— Бог, — Ян приоткрыл глаза.

— Бог? — Франц искренне удивился. — Ты что, веришь в это?

— Нет. — Ян одной рукой похлопал по штанине и протер залипшие веки. — Но те, кто верят, так говорят.

— Ну да, — тот откинулся спиной к стволу дерева. — Тогда… кто по-твоему?

— Может, наши далекие предки… — Ян вздохнул и положил обе руки на живот.

Франц отложил книгу коркой вверх и вновь посмотрел на друга.

— Но стены возвели всего около века назад, как раз тогда, когда на земли людей напали титаны. Не такие уж и далекие это были предки. — Тон Франца отдавал насмешкой: — Выходит, по мнению верующих, всевышний Бог ходил по одной земле с нашими прапрадедами?

Ян, словно от чрезмерной глупости вопроса, нахмурил брови, привстал на локти и с долей раздражения ответил:

— Мне откуда знать, Франц? — он нехотя покинул уютную ложбинку и уселся, обняв колени. — Может, стены были и до титанов, просто их описывают как спасение божье. А на самом деле, какой-нибудь король долго строил их для защиты от других королей, но в итоге это спасло его от нашествия титанов сто лет назад, — он тоже прильнул к стволу и взглянул на Франца через плечо: — И нынешний король — его потомок, а мы — потомки его подданных, которым повезло поселиться на этих землях…

Франц с интересом и неким оцепенением выслушал версию Яна, запрокинув голову и наблюдая за маленьким черным дроздом, что беспокойно озирался своими глазами-бусинами среди поредевших листьев.

— Ого… не знал, что ты можешь такое придумать, — он подпер ладонями подбородок.

Ян уловил хитрый взгляд и ухмылку, скрытую пальцами, резко встал и подобрал с травы обшитый коричневой кожей квадратный альбом, раскрытые желтоватые страницы которого все предшествующее время демонстрировали дрозду грубые, но выразительные наброски его собственной головы и перьев.

Ян хорошо знал, когда Франц хотел услышать от него содержательный и интересный ответ, словно проверяя пройденный по очередной книге материал, хорошо знал, когда Франц тосковал и хотел развлечься, отчего и задавал многозначительные вопросы, придумывал истории или просто размышлял вслух о каких-нибудь грандиозных тайнах мироздания. Поэтому Ян старался придумать столь же многозначительные и емкие ответы, чтобы побыстрее угомонить безудержный разум друга детства, хотя обычно они только сильнее будоражили его.

— У тебя научился, — Ян оценивающе поглядел на набросок и захлопнул альбом. — Вечно сам всякую ерунду говоришь.

Франц закрыл книгу и встал, оперевшись на шершавый ствол. Дрозд потоптался в своем укрытии и, соскользнув с ветки, взмыл в небо, минуя склон холма и верхушки деревьев.

— Да ну тебя… интересно же, что было давным-давно, — Франц зажал книгу под мышкой и сунул руку в карман. — Я не видел еще ни одной книги, где было бы написано про это «давным-давно». Даже про «недавно» книг почти не сыскать нигде.

Мальчики размяли затекшие после посиделок ноги, отряхнули штаны и начали спуск от дерева с пригорка к едва различимой тропе.

«Он опять об этом».

Ян поднял и прижал альбом ко лбу, сделав козырек от слепящих лучей закатного солнца.

— Франц, тебе надо прекращать бегать в библиотеку при любом удобном случае и начать помогать отцу в мастерской.

Он перепрыгнул через земляной бугор с высокой травой и приземлился уже на тропе, изящно обернувшись на одной ноге так, чтобы посмотреть, как это удастся Францу, который всегда слишком осторожно передвигался по неопробованному пути и все равно регулярно спотыкался.

— Да он… — Франц повторил прыжок, внимательно смотря под ноги, слегка проскользнул по траве и съехал на тропу, забавно раскорячив ноги, — … он помогать заставляет, но вечно ворчит о том, что от меня никакого толку, что я неряха, что у меня рука не подходит для такого дела. — Последнее прозвучало с издевательски передразнивающей интонацией грубого и низкого голоса господина Хабера.

— Верно ворчит… — опустив альбом, Ян уверенно шагал по тропе и вновь произнес язвительную фразу, не поведя и бровью.

— Эй! Не задирайся! — Франц обиженно уставился в невозмутимо выглядящий затылок друга и для убедительности вынул руку из кармана. — Я просто не хочу этим заниматься. Это же не значит, что я совсем этого не умею или не понимаю. Неужели я не могу хотеть чего-то другого?

Ян вприпрыжку дошел до ухабистой дороги, тянущейся вдоль одного из полей, и дождался друга. Солнце уже касалось верхушек деревьев на холмах к западу, так что бескрайняя пашня еще не собранной ржи переливалась яркой золотой краской.

Мальчики отвлеклись от разговора и смотрели, как поднявшийся южный ветер вздымал колосья, подобно соленым морским волнам, о которых можно было только мечтать, зачитавшись историй о внешнем мире.

Ян быстро вспомнил, что хотел еще немного подразнить друга и наговорить ему побольше нравоучений, которые сам постоянно слышал от родителей или любых других взрослых, которых встречал.

— Но это дело твоей семьи, и ты должен его продолжить, — он недолго думал, чем приукрасить и без того заезженную фразу, — чтобы в будущем можно было содержать большую семью и растить здоровых детей.

Франц от неожиданности слегка отстал. Он пялился на Яна, изрекшего эту несвойственную мысль, и нагнал его, вновь уткнув руки в карманы.

— Он, что ли, тебе это сказал?

— Нет, я сам так думаю, — Ян ответил машинально, но тут же понял, что такая ложь раскрыла его с потрохами.

— О, правда? — теперь Франц игриво прикрыл губы книгой. — А ты сам-то собираешься продолжать работать в лавке и продавать пряности, а, господин Адлер?

Это было очевидное парирование и мгновенная контратака, к которой Ян не подготовился, так что довольно быстро сдался и со смущенным лицом попытался отгородится от Франца альбомом, крепко сжатым в руке.

— М-мой отец не распинается о том, что он от меня хочет… — Ян собирался с мыслями, — … или ожидает. Мы просто всякую траву пряную выращиваем, если говорить по-простому. — Он обернулся и пристально посмотрел на Франца: — А ремесло твоей семьи… очень важно для всех, для целого города.

Друг уловил в этих словах нотку обиды и грусти, которые никто прочий бы не заметил в серьезном лице Яна.

— Эй, и это я тут ерунду говорю? — Франц воскликнул одновременно ободряюще и обвинительно. — Твой отец же не дурак, раз продолжает делать свое дело, — он по-воспитательски скрестил руки перед собой, продолжая держать книгу. — А если оно никому не надо было, то и не делал. Да без ваших пряностей, в здешние трактиры никто б не пошел! Как бы они клиентов зазывали?

Яна захватила эта уверенность в словах друга, и он, улыбнувшись и потупившись перед собой, продолжил идти по песчаной колее, а Франц наконец поравнялся с его плечом, идя по параллельной.

— Отец все время говорит, что я должен сам выбрать, каким ремеслом заниматься, — Ян произнес это задумчиво, как если бы пытался вспомнить точные слова отца.

— И все время держит тебя в лавке помощником в рабочий день, — Франц язвительно улыбнулся и толкнул друга в плечо. — Да он тебя подначивает!

Ян окончательно понял, что не сумел победить Франца в доказательстве собственной независимости от родительских ожиданий. Он сильнее смутился и слегка покраснел.

— Помолчи! Это не твое дело!

Франц продолжил пристально пилить взглядом проигравшего и задорно улыбаться, а Ян, не в состоянии взглянуть в глаза победителя и желая закончить разговор поскорее, сбежал с поля боя самым очевидным и позорным путем:

— Пошли уже быстрее внутрь. Родители будут волноваться.

Друзья ускорили шаг и дошли вдоль покосившейся бревенчатой изгороди до той самой широкой торговой дороги, ведущей напрямик в Трост. Солнце было теперь по левое плечо, хотя его греющие лучи уже с трудом пробивались сквозь плотные кроны сосен и низкие облака, что знаменовало наступление на землях людей сумерек. Мальчики прошли внешний город насквозь и приблизились к воротам, куда словно в горлышко бутылки стекалось множество людей. Мальчики проскользнули мимо вереницы повозок в тоннель с высокими кирпичными сводами и массивными чугунными механизмами, призванными опускать и поднимать монструозные по габаритам створы. Сколько раз бы они не миновали широкий проход, сколько раз бы не задирали головы к самому потолку, они не могли не восторгаться внушающей безопасность величественной стеной.

Стена была столь высока, что закрывала собой солнце для трети города, казалось бы, в еще совсем ранний час. Однажды Ян выбрался на крышу через окно на чердаке, чтобы понаблюдать за городом, и с тех пор в его памяти кристально ясно отложилось воспоминание о том, как абсолютно черная, непроглядная тень к вечеру медленно накрывала те кварталы, где он жил, подобно растекающимся чернилам затапливая скаты крыш, затем дымоходы и верхушки деревьев, а после поглощая наиболее высокие колокольни и смотровые башни.

Тогда просидевшему до ночи мальчику казалось, что ничто не ускользнет от темноты, что весь город внутри стен погружается в сон навечно, и ничего его уже не оживит.

Став старше, Ян продолжал любоваться этим моментом тьмы, зная, что на утро с противоположной стороны его пробудят мягкие и теплые лучи рассветного солнца, в один момент пробежавшие по самой кромке восточной стены в его комнату.

Ян и Франц прошли под последним сводом и оказались на широкой площади, от которой начиналась центральная торговая улица, упиравшаяся в городскую крепость.

Последняя стояла на холме и с перспективы входящих в город казалась покосившейся — однако Ян считал это лишь обманом зрения. Еще он не верил, когда Франц говорил ему, будто крепость оказалась бы выше стен, даже если бы не стояла на возвышенности.

«Кажется, что не каждая гора была выше этих стен. Тогда, может, стены и правда возведены Богом? Разве могла горстка людей построить нечто подобное, столь грандиозное, что соперничает с самой природой?»

Пройдя дальше, мальчики вынуждены были лавировать между копошащимися торговцами и их лавками с шатрами и крытыми фургонами. Большинство из них уже заканчивали свои обыденные торговые дела, сворачивали полотнища и чехлы, завязывали опустошенные мешки, складывали в ящики бутылки и хрупкую посуду, бережно укрывая свое хозяйство хлопковыми накидками. Кто-то на ходу умудрялся продать запоздалому мимо проходящему клиенту последнюю склянку соевого соуса или уже измятую и потерявшую первозданный блеск пару меховых рукавиц, явно лишних в конце лета.

Друзья спешно свернули в отходящий переулок и чуть ли не бегом добрались до своего района. Они хотели поскорее дойти до небольшой площади на западе Троста, которая в отличие от шумной и пыльной главной улицы, где смрад от текущих из переулков помоев смешивался с цветочными духами приезжих наместников, встречала прохожих аппетитным ароматом поджаренной на чрезмерном количестве масла свиной вырезки, утопленной в яйце и приправленной тимьяном. Ян мог бы еще на полпути к площади с завязанными глазами безошибочно найти путь к ресторанчику «У Башни», в котором подавали подобные, хоть и простые, но невероятно вкусные блюда, еще и огромными порциями. И даже если Ян говорил, что не горит желанием перенимать дело своего отца, он тихо гордился, что вся еда в «У Башни» была обязана своим благоуханием и вкусом в том числе травам и специям, выращенным на остекленной теплице дома семьи Адлеров.

Верхушка теплицы, бликующая в последних лучах солнца, уже показалась из-за крыш соседних домов. Ян и Франц, слегка запыхавшиеся от подъема на пологий холм и петляния по узким улочкам, совершили последний рывок и взобрались по редким ступеням к своему кварталу. Франц встал у крыльца, над которым, возле арки соседних приоткрытых деревянных ворот, качалась узорчатая вывеска кузнечной мастерской Хабера. Из щели между створками слышались ритмичные постукивания по металлу. Франц взбежал по ступеням к входной двери.

— Ну, до завтра, Ян! — он прощально взмахнул рукой.

Ян, обернувшись, помахал альбомом в ответ.

— Пока!

Франц грохнул тяжелой дверью, и Ян услышал скрип деревянных ступеней, ведущих на жилой этаж. Пройдя мимо ворот в мастерскую, он непонятно зачем кивнул им и прикрикнул: «Добрый вечер, господин Хабер». В ответ из глубины послышалось лишь гулкое «Добрый», и звонкий ритмичный стук возобновился.

Ян, оглядев по обыкновению улицу, поднялся чуть выше и сходу схватился за круглую ручку двери, встроенной в широкую остекленную витрину. Над дверью красовалась покрытая должно быть уже сотней слоев краски деревянная вывеска с золотистыми буквами «Пряности Адлера». Ян толкнул дверь с висящей за стеклом табличкой «закрыто» и под звон маленького колокольчика прошел в лавку, крадясь по мирно скрипящему дощатому полу, минуя приставленные к стеллажам и накрытые крышками мешки с зерном, корзины с саженцами, жестяные ведра с хворостом и еще неоткрытые ящики неизвестного содержимого, выставленные в проходе высокой башенкой. Протиснувшись и обойдя прилавок, он подошел к ступеньке и занавеске, разграничивающим лавку и, собственно, дом. Встав на одну ногу и держась за косяк прохода, он вяло стянул башмак.

— Я дома! — Ян уже привык протягивать этот возглас, чтобы давать понять матери, насколько ее сын устал.

Переобувшись в сандалии, которые, к слову, Ян носил только дома и только из-за строжайшего наказа отца, помешанного на чистоте и порядке, он погрузился в едва освещенный коридор.

Открытый люк в подпол, откинутый посреди залы, прервал все мысли Яна и подманил к себе. Обычно открытый люк означал, что мама спустилась за запасами, потому что решилась на приготовление чего-то сложного и особенного. «Особенного» означало «куда вкуснее обычного», так что Ян спешно положил альбом на стол и засеменил шаркающими сандалиями к люку.

— Ян, я внизу! Помоги-ка мне! — оклик матери достиг ушей мальчика прежде, чем тот успел просунуть вниз голову.

— Сейчас! — Ян спустился, спрыгнув со ступени лестницы на земляной пол. В раннем детстве, ему казалось странным, что подпол такой тесный и низкий, а родители в нем вынуждены сгибаться в три погибели. Поэтому он часто прятался там, при этом стоя в полный рост и воображая себя подземным королем в своей пещере. Сейчас же было понятно, что низким подпол был сделан, чтобы его не затапливало сточными водами с улицы и он не был очень холодным.

— Вот, возьми эти две и подними наверх, — мама, стоя на коленях, деловито указала на уже снятые с полок банки засаленных овощей.

— Мам, чего ты вдруг собралась стряпать? — Ян хотел подтвердить свои догадки, поэтому крепко взял обе банки и с надеждой посмотрел на утонченную шею и длинные волнистые волосы матери.

— Я подумала, — она наконец обернулась и промычала, — почему бы мне не сделать для вас с отцом что-нибудь вкусное. Эти соленья должны были получиться очень хорошими, к тому же у нас выручка подросла. — Она уперла ладони в колени и по-детски улыбнулась: — Можно и попировать чуть-чуть.

Ян ухмыльнулся — лучезарное лицо матери смогло вернуть ему часть сил, которые отняло палящее полуденное солнце. Подняв сперва банки, он выбрался из люка сам и переставил их на стол. Следом поднялась мать, прихватившая небольшую баночку с маринованными грибами, отчего Ян воодушевился еще сильнее, поняв, что на ужин будет рагу с таким бережно заготовленным ингредиентом.

— А где отец? В лавке его нет.

— Он пошел за кроликом, — мать на ходу отодвинула банки и начала мыть в большом корыте лежавшие до этого на соломенной подстилке свежие овощи. — Как обычно, спохватился под вечер, когда на площади уже все распродали.

— Ну, там все еще кто-то открыт, может он успеет, — Ян почему-то посчитал, что эта фраза переубедит маму, если она вдруг передумала готовить «особенный» ужин.

Катерина — таково было имя матери. Ее худощавость, утонченность и красота вызывали необъяснимый трепет в груди. В любых мелочах, в самом обыденном и бытовом занятии, будь то протирание пыли на полках в кабинете отца или подкапывание садовым совком грядок в теплице, она выглядела аккуратно и уверенно, а взгляд на ее вьющиеся только в кончиках черные волосы, изящно спадающие к страницам книги или разделочной доске, пробуждал в Яне самые теплые чувства к родному дому.

— О, кстати, — с присущим ей неподдельным любопытством она слегка наклонила голову, параллельно выкладывая вымытую морковь на полотенце, — вы нагулялись? Как Франц?

Прозвучало как обыденный вопрос. Катерину всегда особенно волновали отношения Яна со сверстниками. Быть может, такое волнение характерно для любой матери, но в случае с Яном, Катерина могла не без оснований беспокоиться, что замкнутость и молчаливость могли сильно препятствовать его нормальному взрослению. Она знала, что Франц был тем другом, который необходим ее сыну. А Ян в ответ всегда старался поподробнее описать свой день и порадовать маму, например, рассказами про увиденных в полях зверьков или, если получится не спугнуть, их набросками.

Он подцепил самую маленькую морковку, и, пока хрустел ей, рассказал, как ходил с Францем к реке, где местные мужики предлагали купить связку рыбы, на что Катерина заметила, что нормальной рыбы в этом грязном канале не водится, а в связках была рыночная, безусловно с набитой ценой. После ребята погуляли по опушке леса и взобрались на холм, где уселись под свое дерево, и Франц начал читать главу о вепрях из охотничьей книги, которую с таким трудом достал. Ян, однако, больше описывал дрозда, которого набросал в альбоме, а затем смущенно пробормотал, что задремал, так и не дослушав Франца и не дорисовав спину птицы.

— Славно. Сегодня было тепло, неудивительно, что вы так утомились, — мама вновь улыбнулась.

— А еще, когда он меня разбудил…

Ян вдруг подумал, что разговор про стену может расстроить маму, поэтому запнулся и замолчал, а нависшая пауза заставляла с каждым мгновением чувствовать себя все более неловко. Его спас звон входного колокольчика и глухие шаги в лавке.

— А вот и отец, сходи, встреть его пожалуйста.

Ян кивнул и поспешил к занавеске. Подняв ее, он застал отца, протискивающегося меж башенки из ящиков и с пыхтением стаскивающего с плеча крупный мешок. Он положил его возле входа за прилавок и подошел к сыну, приподняв руку, в которой болталась тушка кролика.

— С возвращением, отец.

— Сын… — он хлопнул Яна по плечу свободной рукой и ей же снял с плеча сумку. — Вернулся первым?

— Да, — Ян поглядывал через плечо на занавеску. — Мама начала готовить ужин, как ты говоришь, «специфический».

— Ну, — отец ухмыльнулся и потряс поднятой еще выше тушкой, — без этого у нее ничего не выйдет.

Отец с довольным лицом посмотрел на сына и прошел за ним в гостиную, естественно не забыв сменить свои высокие кожаные сапоги на жалкие, почерневшие, неудобные, уже изодранные и не раз криво перешитые туфли. По крайней мере так их описывал в своей голове Ян каждый раз, как видел.

— С возвращением, дорогой.

Катерина, вытирая руки полотенцем, поцеловала в щеку подошедшего мужа. Тот нежно провел рукой по ее талии и приобнял, кинув на столешницу рядом кролика. От этой сцены на лице Яна проступили краски, и он отвел взгляд от «счастливых супругов».

— Говорят, ты затеяла грандиозный ужин? — отец переглянулся с сыном.

— Можно так сказать, — Катерина вдруг пристально посмотрела на взъерошенный мех, и почему-то нахмурилась. Ее голос зазвучал возмущенно: — Ох, ты что, опять Йохана обобрал? У кого еще такого несчастного кролика можно было купить?

Ян припоминал этого толстоватого торговца, который открывал лавку ни свет ни заря и закрывал часто позже других, просто потому что покупателей за день было не много и товар не заканчивался быстро. Отец отошел от кухни и вяло опустился на стул, пододвинув его носком.

— Да ты что, он сам мне уже на обратном пути втюхал эти «уши», — отец развел руками и откинулся на спинке. — Сказал еще, что, мол, последняя крупная тушка осталась. Я ему, конечно, не поверил. Ответил, что «ты, Йохан, не видел крупных тушек». Но что оставалось? Я взял, еще и со скидкой. Потом отдам ему что-нибудь из того, что недавно выросло, — отец почесал едва видную щетину.

— Пап, а в мешке пшено?

Отец посмотрел на Яна и, словно стремясь заявить о некоем достижении, гордо ответил:

— Фасоль, мне удалось много достать. Уверен, такую расхватят за день. Мужик, у которого я ее взял, должно быть, уже уехал, последние запасы распродавал.

Катерина, разрезая овощи, показала ножом на кролика:

— Освежуйте пока его.

— Ну что, Ян? — отец хлопнул по коленям и встал со стула. — Готов? Перчатки одолжить?

— Не надо, я так смогу, — Ян обиженно зыркнул исподлобья в ухмыляющееся лицо отца, которого ответ несильно впечатлил.

Не то чтобы у Яна не получалось разделывать дичь без перчаток. Но даже с ними этот процесс для него превращался в настоящее испытание, в котором необходимо перебороть страшное отвращение и нелюбовь ко всему скользкому, влажному, жирному и грязному. Это касалось не только готовки, но и уборки на чердаке, сбора хвороста после дождя в лесу, ловли насекомых, вредящих продуктам или рассаде. И чтобы избавить сына от этой по-детски несерьезной проблемы, отец с недавних пор стал покупать все больше кроликов, гусей и перепелок для разделки, а в теплице поручал Яну в одиночку менять землю у саженцев самых привередливых трав.

Ян уверенно взялся за нож и завертел кролика на разделочной доске. Он аккуратно снял шкуру, разрезал брюхо и начал выковыривать те органы, которые казались наименее отвратительными. С каждым надрезом и касанием к жестким упругим мышцам животного уверенность Яна испарялась быстрее, но он все же доделал основную часть работы, так что отцу оставалось лишь все почистить и вырезать как можно больше мяса для готовки.

К тому моменту мама уже поставила вариться рагу и как раз добавляла грибы. Отец передал ей кролика и одобрительно похлопал Яна по плечу, видя, как тот, поморщив лицо, смывал все с рук.

Позже, когда Катерина наконец снимала котел с заветным рагу с огня, Ян шустро достал из шкафа тарелки, расставил их на круглый стол вместе с приборами, а отец даже откупорил бутылку вина и разлил его по двум рюмкам.

— Отец, сегодня даже не праздник, — от такой идиллии Ян насторожился.

— Это за то, чтобы новая фасоль принесла еще больше денег, а неделя вышла прибыльней обычного, — отец театрально поднял рюмку на уровень головы.

— Какие мы уверенные, — маму не могла не позабавить отцовская торжественность.

«Видимо, взрослым не нужен особо серьезный повод, чтобы пить вино и есть дорогую еду», — так Ян подумал, глядя на своих хихикающих родителей и обрастающий все новыми атрибутами стол.

Наконец, рагу из сладкого картофеля, с луком, грибами и жареным кроликом, приправленное черным перцем и лимоном, было готово, так что вся семья дружно села за стол. Все выждали традиционную паузу, прикрыв глаза. Ян понятия не имел, зачем так делать, ведь они даже не молились, но не нарушал ритуал, а думал больше, как покрасочнее описать ужин Францу, чтобы тот точно умер от зависти.

— Приятного аппетита! — все дружно произнесли фразу, закончив ритуал, и приступили к еде.

Глаза Яна загорелись от удовольствия, как только ложка оказалась во рту, хоть его скромность и попыталась скрыть это. При взгляде на сына, лицо Катерины расплылось в улыбке, а отец, как всегда, ни на что не отвлекался и ел огромными кусками мясо и овощи, не забывая смачивать горло вином.

«Очень вкусно!» — хотел сказать Ян, но и-за набитого рта получилось примерно: «Офень вкуфно!», так что мама даже засмеялась и пододвинула салфетку на коленях сына поближе к его животу.

— Ты прожуй сначала! — казалось, что отцу любой кусок нипочем для нормального разговора.

— Не торопись, сынок…

— Вот бы каждый ужин был таким «особенным», — Ян откусывал хлеб в попытке сравняться с отцом, но тщетно, так что вышло только опять промямлить.

Семья провела уютный ужин. За разговорами о прошедшем дне, о пряностях, о закате, о рыбе и вепрях отец закончил раньше и вернулся в лавку, чтобы подготовить новый товар к продаже, а Ян опустошил всю добавку из тарелки и помог матери прибрать стол и помыть посуду.

На улице уже властвовала тьма. Ян, закончив дела и умывшись водой из водокачки, поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж и поплелся в свою комнату.

Сняв верхнюю одежду, он расправил простыни. Следом зашла мама, держа в руке подсвечник, а под мышкой — плед. Дождавшись, пока сын устроится в кровати, она поставила свечу на тумбочку рядом и разложила плед поверх одеяла.

— Как бы не было тепло днем, ночью будет холодно, укрой щиколотки.

— Хорошо, — Ян натянул одеяло к подбородку.

— Вот так… — Катерина бережно поправила постель.

Она наклонилась и погладила его торчащие кудри, безуспешно стараясь прижать их ко лбу, взяла свечу и не спеша вернулась к двери.

— Спокойной ночи, Ян, — она взялась за ручку и напоследок всмотрелась в лицо сына.

— Спокойной ночи… — слова вялым шепотом выплыли из уст мальчика, и тот сомкнул глаза.

Катерина вышла, а Ян, вслушиваясь в затихающие гулкие шаги, расслабившись и отдавшись каждой частичкой своего тела мягкой перине, одеялу и подушке, словно засасывающим куда-то вниз, моментально провалился в сон.

Ночь над Тростом стояла ясная и спокойная. Наблюдая со стены, могло казаться, что город вымер. Лишь кое-где в окнах горели еле различимые огоньки свечей неугомонных поэтов, корпящих над своими пергаментами, а на улицах — масляные лампы караульных Гарнизона, совершавших однообразные обходы и за последний век борющихся со сном явно чаще, чем с титанами.

Легкий ветер колыхал ветви деревьев, его набегающие потоки вздымали опавшую листву и разносили ее по улицам. Слышался мирный скрип деревянной рамы теплицы на чердаке дома. Почти полная луна вышла из-за облака и осветила черепичные крыши и высокие башни города. Мягкий белый свет проникал сквозь тонкие занавески в комнату Яна и падал на его щеку и лоб, переливаясь и отражаясь в спадающих с макушки кудрях.

Ян открыл глаза. За окном уже сияло солнце, а тихий шум ветра спутывался с щебетанием птиц. Встав с кровати и пройдясь по комнате, Ян удивился, сколь необычайно теплой она была, а его вялые подкашивающиеся ноги и странная, словно осязаемая тягучесть пространства вокруг добавляли неуверенности в реальности происходящего. Он настороженно открыл дверь. Его взгляду предстала залитая светом гостиная, обеденный стол, свежая белоснежная скатерть, задвинутые стулья, убранные пирамидой миски и тарелки, редко капающая водонапорная колонка у кухонного комода. До всего этого от комнаты Яна было десять шагов по дощатому скрипучему полу мимо родительской спальни, пятнадцать высоких прогнувшихся ступеней крутой лестницы и арка, разграничивающая лавку и лестничную площадку, так что мальчик в тот же момент догадался, что видит сон, хоть и очень явный.

Никого не заметив внутри и даже не задумавшись поискать тщательнее, Ян схватился за гремящую ручку кухонной двери и толкнул ее, надеясь выйти на задний двор.

Яркий полуденный свет ослепил его, и, моргнув, Ян обнаружил себя совсем в другом месте. Оно казалось незнакомым: посреди волнующегося на ветру поля пшеницы на возвышенности впереди стоял небольшой приземистый дом с белесыми стенами, узкими окошками и широкой нависающей соломенной крышей, блестящей под чистым голубым небом.

«Было бы хорошо жить среди бескрайнего поля и ни о чем не волноваться».

Ян попытался подойти к дому, но, подобно любому сну, только затоптался на месте. Он делал шаг. Дом отдалялся. Следующий шаг. И вот дом уже кривился и закручивался в спираль. Ян чувствовал, как равновесие покидало его, голова будто бы падала, но в то же время тело продолжало шагать вперед.

Ветер резко завыл и вознес в небо сорванные колосья и зерна пшеницы. Они заслоняли все вокруг, и за этой пеленой Ян заметил силуэт человека. Мальчика. Его неразличимое лицо почему-то казалось грустным. Ян замер. Вокруг них были лишь бескрайние просторы поля и неба.

«Кто ты?»

Губы силуэта что-то произносили, но абсолютная тишина полностью заглушила все слова. Ян заморгал. Мальчик пропал, и вместо него взору предстало монструозное лицо.

«Титан?»

Ян никогда не видел титанов. Он читал про них в книгах, ему с завидным энтузиазмом рассказывал о них Франц, его едва ли могли убедить сомнительные слухи от торговцев или пьяных солдат. И вот, все в том же беззвучии, огромная рука, с длинными костлявыми пальцами, обхватила от плеч до колен его тело и поднесла вплотную к огромным пухлым щекам и губам. Аномально ровные волосы, напоминавшие надетую на голову чугунную миску, заслоняли оттопыренные уши и прикрытые веки с длинными ресницами. Этот неказистый, полностью выдуманный и собранный из разных кусочков образ титана все еще походил на тот же силуэт мальчика. Словно безумный художник превратил невинного ребенка в огромного монстра на своем холсте. Ян чувствовал страх, но такой, что не испытать вне мира снов. Яну казалось, что гигант изучал его, словно пойманную на лугу саранчу.

Образ вдруг пропал так же быстро, как и появился.

Подобно грому, в голову ударил глубокий звон колокола. Ян вновь открыл глаза. Он посмотрел на открытое окно и колышущиеся занавески. Шум листвы в соседнем дворе прорвался сквозь затухающий гул последнего удара и достиг ушей Яна, побуждая неторопливо подняться. Встав с кровати и нащупав носками сандалии, он выглянул на улицу, чтобы в очередной раз посмотреть на колокольню, по которой и был назван ресторанчик на площади.

Протерев глаза, он заметил лежащий на письменном столе кожаный альбом и вспомнил, что забыл его забрать после ужина. Видимо отец занес.

— Ян, просыпайся уже и спускайся завтракать! — еле слышный голос матери, доносившийся с первого этажа, звучал как не первая попытка разбудить сына.

Выйдя из комнаты уже наяву и спустившись на кухню, Ян не надеялся обнаружить ее идеально чистой, наполненной теплым светом и шумом листвы. «Только во сне кухня может быть такой», — подумал он.

— Неужели соизволил спуститься, — отец бубнил, делая глоток из пузатой грубой чашки чая и шелестя верхним краем газеты.

— Ян, почему ты так поздно встал? — мама положила протертую тарелку в буфет. — Должен ведь за водой сходить с утра! Уже девять ударов колокола, а ты еще не оделся!

Ян лениво опустился на стул. После упрека матери ему показалось, что он проспал на целую вечность дольше, чем положено. Он поерзал на месте.

— Простите… я думал, что проснулся рано. Это все теплый плед, под ним очень хорошо спится, — виноватой интонацией он пытался смягчить родительское недовольство.

— Ну-ка из пледа виновного не делай и завтракай, — Катерина поставила на льняную салфетку перед сыном тарелку с двумя ломтиками хлеба с ветчиной, вареным яйцом, морковью и базиликом, яблоко и кружку молока. — А потом быстро одевайся.

Увидев, что раздражение матери улетучилось само собой, Ян приступил к завтраку.

— Я мигом схожу за водой, — он захотел укрепить свои позиции.

— Не волнуйся, не ты один прекрасно справляешься с этой задачей по утрам, — не отрываясь от чтения произнес из-за газеты отец, с присущими ему сарказмом и невозмутимостью.

Ян поморщился, обидевшись на очередную отцовскую утреннюю колкость, а Катерина, вернувшаяся к мытью посуды, украдкой улыбнулась. Мальчик отпил из кружки и надкусил яйцо.

— Хороший дрозд вышел, — похвала от отца, продолжающего внимательно читать, совершенно внезапно прервала тишину.

Доедая яйцо, Ян так глубоко ушел в себя, что совсем не расслышал сказанного. Ему, почему-то, очень захотелось вернуть тот образ из ночного видения. Что-то отрывочное и знакомое выуживалось из бездонного омута, что зовется памятью, и Яну казалось крайне неудобным, что буквально несколько минут назад, он помнил все как вчерашний день. Опешив и что-то промямлив отцу, он подцепил яблоко и стал задумчиво высматривать отражения в его кожуре. Отец прямо сквозь газету уловил отстраненность сына, отвернул уголок и пристально посмотрел на него поверх маленьких круглых очков.

— Что это с тобой?

Ян сперва не заметил вопроса, затем рассеянно обернулся, но от растерянности и заставляющего вжаться в стул взгляда отца не смог выдавить внятных слов.

— А… эм… ничего, — он смущенно опустил глаза на тарелку. — Просто странный сон приснился, будто кошмар, но я уже и не помню.

Ян второпях дожевал хлеб, а отец несколько секунд щурился, словно пытаясь прочесть его мысли.

— Вот что, — сложив газету несколько раз и по привычке аккуратно проведя по линии сгиба большим пальцем, отец поднялся со стула и навис над Яном. — Хватит в облаках витать, сегодня с утра ты в лавке за главного, мне нужно кое-куда сходить.

— Что? — Ян моментально очухался и задрал голову.

— Не возмущайся, делай все как обычно, — отрезал отец и показал газетой в сторону лавки. — Продавай новую фасоль, перец и прочее, что недавно вырастили, понятно? Про хворост не забывай.

— А «с утра» это на сколько?

— «С утра» значит «с утра», до обеда посидишь и дождешься меня, — уныние в голосе Яна всегда выводило отца из себя.

Катерина в пол оборота от раковины обратилась к сыну:

— Не хнычь, все равно бы бездельничал.

Ян угрюмо промычал, понимая, что самое светлое и приятное время дня — полдень, ему придется провести в пыльной душной лавке, в которую, к тому же, у людей есть тенденция заходить за покупками как раз к обеду.

Через некоторое время отец уже перекидывал через плечо сумку, затем схватил пустой мешок и направился к выходу, попутно кладя на прилавок, за которым уже расселся Ян, клочок бумаги.

— Вот, я тут написал, если тебе совсем невмоготу, что ты должен продавать и что говорить, чтобы продавать. Пора уже крепить торговую хватку, лишней не будет.

— Да, справлюсь… — Ян повертел лист и, осознав недоверие отца, обиженно рявкнул:

— Как будто я сам не придумаю, что сказать!

— Ага, — отца это явно не убедило, — Этого я и опасаюсь, всех клиентов распугаешь своей кислой миной и взглядом дохлой рыбы.

Отец хлопнул по плечу обиженного мальчика, направился к двери и на ходу крикнул в сторону кухни: «Катерина, я ушел!». В ответ донеслось: «Удачи, дорогой». А еще: «Никого я не распугаю!» от Яна, который остался обиженным не только от того, что на него спихнули дела в лавке, но и от того, что их спихнули будто бы от безысходности.

Выкрик потонул в дребезжании колокольчика, и мальчику осталось лишь скучающе сидеть на шатающемся табурете за прилавком.

Долго так просидеть ему не удалось, ведь вскоре в лавку зашли первые покупатели, в основном соседи или владельцы ближайших таверн и кабаков. Кто-то покупал небольшие баночки или свертки с травами и специями, другие умудрялись загребать по пол мешка ячменя и по несколько банок уксуса и масла. Конечно, каждому из них Ян не забывал очень настойчиво предлагать фасоль, при чем только в заранее заготовленных небольших мешочках и с просьбой рассказать о ней друзьям, знакомым и вообще кому угодно, как будто ожидая, что весь город придет именно в лавку Адлера купить фасоль к обеду.

Катерина изредка выглядывала через занавески в лавку и подбадривала сына, что было ему приятно, но напряжение явно не снимало. В какой-то момент в лавке стало так тесно, что Ян чуть ли на цыпочках обходил клиентов, учтиво предлагая то, что необходимо было продать в этот день и пытаясь не сойти с ума от несуразных вопросов. Мама, которая закончила уборку и полив саженцев в теплице, все-таки спустилась в лавку и встала рядом с Яном за прилавок, широко улыбаясь и разгружая скопившуюся очередь.

«Для такой работы я явно не гожусь».

Ян аккуратно завязал мешочек с шафраном и передал матери, которая протянула его в обмен на монеты.

— Благодарю за покупку, обязательно приходите еще, — Катерина бросила последнюю натянутую улыбку последнему покупателю и расфасовала монеты по полочкам денежного ящика.

— Спасибо за помощь, мам, — Ян облокотился на край прилавка и угрюмо взглянул сквозь витрину на улицу.

— Сегодня было оживленно, — Катерина погладила сына по голове и направилась на кухню.

— Еще только полдень, а сил уже нет, — Ян опустился на табуретку и положил руки и голову на прилавок. — Отцу надо нанять кого-нибудь.

— Предложи ему, когда он вернется, — слова матери приглушенно донеслись из-за занавесок.

Момента, чтобы предложить, не пришлось ждать долго — силуэты отца и еще одного человека появились за витриной, забренчали уже охрипшим за день колокольчиком и прошли в лавку. Во втором вошедшем Ян узнал отца Франца, Герберта Хабера — грузного, крепкого мужчину, который одним своим видом давал понять, что его мастерская не зря славилась чуть ли не на весь город. Грубые сапоги из толстой кожи, просторная рубаха, подвязанный сверху заляпанный фартук с поясом скрипящих инструментов и щетинистое хмурое лицо — отцу Франца было явно не в радость оставлять работу с ключами и молотками и волочиться по наказу жены за какими-то приправами.

— О, добрый день, господин Хабер! — Ян постарался звучать как можно менее навязчиво.

— Привет Ян, — Герберт только промычал в ответ, мимолетом оглянув заполненную товарами лавку.

— А родного отца поприветствовать? — отец Яна шел следом, держа под мышками два крупных мешка.

Герберт вяло усмехнулся.

— Правильно воспитал — клиент превыше всего.

— Ага, экое счастье, — отец поставил мешки прямо на прилавок перед Яном и деловито закинул голову к полкам. — Чего тебе, еще раз?

— Как обычно, Фреджа хочет ужин поострее состряпать и на потом еще запастись, — Герберт почесал затылок и безуспешно вспоминал названия хоть какой-нибудь подходящей специи.

Отец зашел за стойку, отмахиваясь и прогоняя Яна, который ловко поднырнул под откидной столешницей.

— Так, посмотрим… — Отец выбирал среди стеклянных баночек на полке, предназначавшейся для самых лучших и отобранных товаров, которые обычно уходили новеньким клиентам, не скупившимся заплатить столько, сколько скажет господин Адлер.

Ян, поглядев на очередные новые мешки и на ощупь определив, что наполнены были они либо чечевицей, либо горохом, обошел лавку и поправил деревянные лотки с разноцветными толчеными пряностями и их ценники, выставленные на показ к витрине.

— Ян! — отец подманил сына рукой, параллельно ставя банку с оранжевым порошком на прилавок. — Заверни треть.

— Это куркума? — Ян непринужденно переспросил, в попытке проверить свои умения отличать одну пряность от другой.

— Не тормози, отмерь и насыпь, — отец пропустил мимо ушей эту попытку.

Ян взял банку куркумы, специальный совок, и внимательно вымерил на весах нужное количество. Отец тем временем собирал на прилавке все остальное, что говорил ему Герберт.

— Ну, что-то еще?

— Эх, — Герберт провел ладонью по волосам и указал пальцем куда-то на полку. — Не знаю, дай что-ли вон ту бутылку уксуса.

— Вот эту?

— Нет, левее.

— Эту?

— Да.

— А с этой что не так? Уксус везде один, — отец продолжал стоять спиной к другу и указывать на бутылки.

— Просто хочу ее, выглядит покрасивше.

— Надоел ты с этим своим «покрасивше», — Адлер поставил бутылку к остальным покупкам и вздохнул. — Будь проще!

Герберт с недовольным лицом порылся в поясной сумке и достал монеты. Ян опустил идеально завязанный мешочек с идеально отмеренным весом на столешницу.

— Вот, прошу…

— Чья бы корова мычала, — Герберт рявкнул отцу, положил пересчитанные монеты и ухмыльнулся Яну: — Молодчина.

— Ты чего не на работе средь бела дня? — отец сгреб монеты в руку и убрал в ящик, а затем записал все покупки в учетную книгу и собрал их в бумажный сверток. — Или снова всю ночь глаза не смыкал?

— Да заказ один, — Герберт сразу упал духом. — Со вчера вожусь, ночью чтоб не будить никого только смазывал и чистил, а щас ноги разминаю.

— Ну да, ноги разминать — дело хорошее, да только по ночам спать надо, а не железки натирать.

Ян встрял в разговор и слегка толкнул пальцем рукав Герберта.

— Господин Хабер, а Франц дома?

— Хм, — тот взял пакет и развернулся к выходу. — Вообще, я был занят в мастерской с завтрака, так что не видел его сегодня. Он наверно дрых еще, когда я спустился.

Герберт посмотрел на Яна и усмехнулся, пока шел к двери:

— Эй, Эрни, выпусти уже парня погулять.

— Во-первых, не смей меня так называть, — реакцией отца на свое прозвище могло быть только явное раздражение. — Во-вторых, не указывай, что мне нужно делать в моей же лавке! — он небрежно взмахнул рукой: — Проваливай уже! Закончи работу и отоспись.

— Отец, — Ян с интересом смотрел на взрослых, — разве можно так говорить с клиентом?

— Если это твой старый друг, то можно… — пробубнил отец.

— Конечно нельзя, Ян! — Герберт почти кричал в закрывающуюся дверь. — Не разговаривай никогда, как отец!

Колокольчик взвизгнул, Ян ухмыльнулся, отец фыркнул и поправил рубашку.

— Ян, — он сделал паузу. — Ты ведь понимаешь, что мы с господином Хабером шутим? Все это потому, что мы друг друга всю жизнь знаем. Так же, как вы с Францем.

— Я понимаю…

— Со всеми клиентами, приходящими сюда, — отец перебил и наклонился, — ты должен быть вежлив и учтив. Запоминай, что они говорят, не спорь, веди себя аккуратно и терпеливо, но не забывай давать понять, что у тебя лучший товар, который однозначно стоит своей цены. — Отец оглянулся, как бы проверив состояние лавки, — Может, ты и не хочешь быть торговцем пряностями, но пока эта лавка не закрыта, а ты живешь этажом выше — у тебя нет выбора, и ты должен слушаться меня, хорошо?

После таких слов Ян убедился, что Франц был абсолютно прав в разговоре о деле семьи. Он почувствовал тяжесть в теле, словно за одну минуту проработал еще добрых пять часов, а уверенное лицо отца заставило его слегка съежиться, виновато опустить голову, отбросить любые мысли про помощника в лавке и произнести лишь:

— Хорошо…

— Отлично, — отец выпрямился и снова хлопнул сына по плечу. — Думаю, сможешь пойти за стену. Но обязательно с Францем, — его указательный палец возник перед лицом сына, — не стоит в одиночку шляться.

— То-есть уже сейчас можно? — Ян воодушевился возможностью наконец выйти на свежий воздух из забитой и тесной лавки.

— Сначала поможешь мне с этими мешками, — отец ухмыльнулся, видя мгновенно меняющееся лицо сына, и указал на прилавок.

— Отец! — Ян взвыл от досады. Чтобы хоть как-то оправиться, он кивнул и спросил: — Что в них хоть?

— В них просо.

Весь этот разговор с отцом полностью свел на нет всю прыть Яна, с которой он собирался покинуть нелюбимый прилавок. Очередные несколько часов работы, очередные знакомые соседские лица, протягивающие монеты и болтающие без умолку о любых своих проблемах, очередные упреки и нравоучения.

Но вот наконец — четыре удара колокола после полудня. Долгожданный кивок отца, стоящего за прилавком, и ухмылка матери, вышедшей с кухни повидать любимых. Ян схватил альбом и чуть ли не протаранил тонкую деревянную дверь витрины, словно специально пытаясь при помощи надрывов многострадального колокольчика и дребезжащего стекла громко заявить о заслуженной свободе.

Солнце закатилось за крыши, так что улица погрузилась во тьму. Ян вприпрыжку спустился к дому Франца. Мальчик затормозил у приоткрытых ворот мастерской, из которой доносился шелест точильного колеса, и аккуратно заглянул внутрь. Герберт, растопырив ноги, сидел на низком гнилом стуле перед колесом, жал на педаль и подравнивал кромку очередного столового ножа. Как оказалось, не одного Яна постигла жестокая несправедливость — его друг, сидя на высоком табурете рядом с отцом, без энтузиазма протирал изорванными тряпками, смоченными в растворах, уже заточенные и отремонтированные ножи, тесаки и топоры. Одного вида хмурой физиономии Франца хватило, чтобы прочувствовать его недовольство.

— Здравствуйте, — Ян шагнул внутрь.

— Ян, — лязг смолк, искры затухли на каменном полу, и Герберт бросил взгляд через плечо: — Уже поработал?

— Можно сказать, вдоволь, — тот посмотрел на угрюмого друга. — А ты тут чем занимаешься?

— Важным делом… — передразнив низкий голос отца, Франц явно перестарался.

— Э! — Герберт резко обернулся и указал рукоятью на сына: — А ну не паясничай!

Он протянул Францу отполированный длинный мясницкий нож, а сам взял другой из выложенных прямо перед ним в некоем особом порядке.

— Эти доделай, и можете идти, — голос отца звучал очень уставшим.

— Наконец-то! — Франц принялся гораздо интенсивнее натирать лезвие.

— Не радуйся слишком сильно, потом еще поможешь.

Ян прокрался мимо увлеченных работой и оглядел содержимое мастерской. Ровные ряды инструментов, бочонки масла, наковальни и формы для отливки разнообразных размеров, старинные часы, подковы, посуда и украшения на полках и стеллажах — мастерская Хабера всю жизнь для двух друзей была кладезью сокровищ и самых интересных и невиданных в мире вещей. С постоянно меняющимся ее наполнением не могли сравниться ни книги, ни игры за стеной, ни наброски в альбоме.

Говоря начистоту, именно на зарисовках всякой всячины, с которой возился господин Хабер, Ян набил руку держать перо, а за изучением технических руководств и учебников, которые хранились тут же в старом платяном шкафу, Франц полюбил чтение и научился грамоте куда раньше своих сверстников.

«Не может быть…»

Нечто, лежавшее прямо на широком верстаке, укрытое грязным полотном брезента в окружении отверток, кусачек, небольших молотков, выколоток всех размеров, чугунных надфилей и опустошенных масленок, заставило Яна в миг позабыть, как сильно он хотел выбраться поскорее наружу и наконец насладиться прогулкой за стеной. Он, убедившись, что господин Хабер не видит, подкрался к верстаку и кончиками пальцев отодвинул угол полотна.

Его память не обманула его, он видел это много раз на поясах солдат. Знакомые очертания с двумя круглыми катушками по бокам и одним литым цилиндром с поворотным соплом между ними, идущие от катушек две гнутые штанги с прорезями и продетыми через них тугими тросами, пара деревянных коробочек со стальными скобами и торчащими заостренными гарпунами, куча разобранных деталей и крохотных винтиков. Ошибки быть не могло: прямо средь бела дня, в мастерской отца его друга, на столе под прикрытием жалкой замасленной тряпки лежало наиболее эффективное оружие для борьбы с титанами.

— О, это… — у Яна перехватило дух, а глаза засветились от удивления и радости. — Ух ты! Господин Хабер, это же устройство пространственного маневрирования! Поверить не могу, что у вас оно тут лежит…

Ян прикусил губу. Замерев, он боязно оглянулся и увидел сперва озадаченное лицо Франца, а за ним — скрытый нахмуренными бровями взгляд господина Хабера. Друг спрыгнул с табурета и в мгновение ока оказался у верстака. Ян, не смея шелохнуться, не сводил глаз с Герберта, который наблюдал за мальчиками из-за плеча, угрожающе сжимая в руках заточенный нож. Франц посмотрел на устройство, осознав, что ни один человек, кроме его отца не должен был узнать, что оно находилось в этой мастерской.

— Это… это и есть тот заказ, о котором вы говорили днем? — Ян спросил, не сдержав любопытства.

— Пап, разве ты как городской мастер можешь работать с оружием военных? — Франц с изрядной долей настороженности выровнял край брезента, тщетно надеясь забыть, что под ним он только что видел.

Мальчики вздрогнули, когда грузный и высокий отец Франца медленно встал со стула и навис над ними.

— Первый ответ «да», а второй — «нет», — Герберт опустил обе руки на плечи детей.

— Простите… — Ян перешел на шепот, что его едва можно было разобрать. — Просто я удивился, ведь армия держит конструкцию устройства в секрете от простых людей.

Господин Хабер оглянулся, как будто опасаясь, что стены услышат его и донесут властям, так что опустился на корточки и приблизился к детям.

— Кхм… так, малышня, — он пристально всмотрелся в обеспокоенные лица сына и его друга и приставил их головы висок к виску. — Я могу сказать только, что если ты служишь в Гарнизоне, валяешь дурака целыми днями напролет, не пользуешься приводом и не ухаживаешь за ним, то он превращается в старую рухлядь, которую и носить-то стыдно. — Господин Хабер убедился, что ребята успевают за ним. — А потом ты к тому же не докладываешь об этом начальству, чтобы не получить нагоняй, и вынужден отдать его на обслуживание в левые руки… — Герберт показал эти «левые руки», широко растопырив свои пальцы. — Так что мне нужно его привести в порядок для одного такого оболтуса, новобранца зеленого, в тайне от его командира. Та еще морока с этими разгильдяями из армии.

Герберт запрокинул голову, смотря куда-то мимо в потолок, а затем окинул детей прожигающим взглядом. Те одновременно проглотили свои комы в горлах.

— Я вас прошу, никому не говорите об этом… особенно при солдатах. Вы меня поняли? Это очень серьезно. Чем меньше людей знает, тем лучше.

— Да, мы поняли, бать… — наотмашь произнес Франц, все еще сгорая от любопытства, но и не на шутку разнервничавшись.

— Рот на замке, господин Хабер, — Ян попытался звучать более уверенно.

— Ты закончил, нет? — Герберт вдруг вспомнил про уход за ножами, очевидно пытаясь унять ничуть не меньшее волнение.

Франц встрепенулся и затоптался на месте.

— Да, да. Сейчас!

* * *

А тем временем вечер подходил все ближе. Франц бросил тряпку на ящик и вернул табурет к стене, хрустя затекшими пальцами, пошатываясь и поглядывая на верстак.

— К-х-а… наконец-то.

Ян, ждавший друга возле ворот, тоже все время смотрел на укрытое устройство и сдерживал порывы сорвать злосчастный брезент, чтобы в мельчайших подробностях запечатлеть в альбоме каждую царапинку. Отец Франца продолжал возиться с точильным станком и проводил детей смеряющим взглядом.

— Эй, малышня, вы поняли? Никому ни слова! — возглас угрожающим эхом разнесся по мастерской.

— Да слышим мы, слышим… — Франц закинул руки за голову, замаскировав тревожный взгляд.

— Хорошо, господин, — Ян лишь взмахнул кожаной обложкой.

Выйдя из ворот мастерской, мальчики тут же сорвались с места и длинными прыжками, минуя широкую брусчатку и редкие ступени, спустились по родной улице к площади, все еще заставленной шатрами торговцев. Терраса «У Башни» уже заполнялась народом. Ян и Франц, добравшись до улицы на другой стороне, сбавили шаг.

— Да уж, — шмыгнув носом, Франц воскликнул: — Ты бы мог подумать, что батя мой, оказывается, незаконным ремонтом армейского снаряжения занимается? Я даже не знаю, не повесят ли его за это!

Его возглас удачно заглушился громыхающей мимо телегой с дровами, но Ян от испуга схватил друга за плечо и наклонил к себе.

— А тво́й рот на замке дольше минуты не держится?

— Ой ладно, — Франц вырвался и зевнул. — Я видел в старой газете… Эта штука, УПМ — лучше оружия против титанов не придумали еще, им пользуется вся армия, даже та, что сидит в столице. У него очень сложная конструкция, да настолько, что существует только одна фабрика, которая их производит. Она, по слухам, где-то во внутренних землях и охраняется лучше, чем дворец короля.

— Не, ты перегнул… не может король охраняться хуже, чем фабрика, — Ян потряс альбомом перед собой, отмахиваясь от слов Франца.

— Ну не знаю, сам подумай, — Франц многозначительно повилял пальцем в воздухе, — без этих штук ни Гарнизон, ни Военная Полиция, ни даже Разведчики не смогли бы и близко подобраться к гигантам! Думаю, логично усиленно охранять место, где их делают.

Мальчики уже вышли на центральную улицу, где народу как обычно было больше всего, так что им пришлось жаться к отмостке и шагать по грязи, разведенной за торговыми рядами. Франц продолжал, начав при этом активно жестикулировать и изображать себя солдатом:

— Любой даже самый маленький бы просто отмахнулся! — Франц вытянул руку, якобы сжимая рукоять меча. — И у них лапы длиннее, чем у человека, обычным оружием ты даже не достанешь: тебя схватят. Хоп! — Взмах воображаемым мечем едва не рассек Яну подбородок. — А тебя уже в пасть с потрохами. Хотя самый маленький тебя полностью не съест, наверное.

— Да… — Ян недоверчиво покосился на друга. — Ты опять ерунду говоришь…

Ворота уже мелькали в конце улицы. Рельеф с профилем Розы угрожающе нависал над ними, а ее прекрасное девичье лицо в тени выглядело зловеще.

«Самая настоящая ерунда! Это просто слухи… скорее всего, чья-то шутка».

«Да ты что, кто так шутить будет?»

На мгновение слух Франца зацепили беспокойные разговоры покупательниц у лавки, которые он, однако, пропустил мимо ушей и стал протискиваться через скопления людей, пытаясь не отстать от Яна.

— Ну что, готов? — Ян неожиданно замер на углу улицы, поправил рубашку и бросил ту ухмылку, которая обычно ничего приятного Францу не сулила.

— А-а… к чему? — Франц отвлекся от своих мыслей и сообразил. — Опять наперегонки к воротам? Ты же знаешь, что у меня дыхание перехватывает, я не догоню тебя!

— Не попробуешь, не узнаешь.

— Отстань! Никуда я не побегу… — Франц сжал рукав рубашки между пальцев и отвернулся с мыслями, что ему, на самом деле, очень хочется обогнать друга.

— Как хочешь… — не договорив, Ян сорвался с места, на зло Францу — с максимальной скоростью. — Никогда не поздно тренироваться! — он издевательски кричал, не оборачиваясь, рассчитывая подвигнуть Франца принять повторяющийся из раза в раз вызов.

— Э-э… чего? — ноги уже сами несли Франца вслед за Яном, а сердце неистово колотилось. — Блин! Стой!

Теперь друзья натурально извивались, как ящерицы, пытаясь не толкнуть прохожих слишком сильно и не задеть какую-нибудь лежащую на прилавке утварь. В этот момент Францу казалось, что все торговцы точно сговорились с Яном, ведь специально выдвинули все свои прилавки прямо на пути и мешали бежать. Наконец Франц миновал площадь перед стеной и добежал до входа в ворота уже держась за грудь. Он остановился возле Яна, склонившегося над коленями и тяжело дышащего.

— Я… — лицо Яна скрывали кудри, так что понять, что за лицо он скорчил было невозможно, — … опять победил.

Франц увидел его ухмылку и стекающие капли пота у уголков рта, так что сам не смог не хихикнуть, все еще борясь своими слабыми легкими за воздух.

— Да ты сам не ахти какой бегун, — он сделал глубокий вдох и успокоился. — Смысл играть в игру, в которой нельзя проиграть? Ты должен что-то ставить на кон… а меня… любой обгонит, — вытерев лоб рукавом, Франц выпрямился.

— Ха, тут ты прав… ну пошли! — Ян, взмахнув альбомом, повел друга мимо караульной лачуги внутрь свода.

Вместе они обогнули плетущуюся в город повозку и дошли до внешней арки, возле которой по обыкновению стояли два караульных Гарнизона. Один из них, помладше, заметил мальчиков и быстро подошел. Второй, постарше, лишь украдкой смотрел вслед.

— Эй! Куда намылились, ребятки? — солдат преградил путь и уткнул руки в пояс, очень натурально изображая свое ответственное отношение к службе.

— А… дядя, вы нас не запомнили? Мы же вчера здесь проходили, постоянно выходим наружу, совсем недалеко, вон туда на холм…

Франц указал рукой куда-то вдаль за спину молодого солдата, но потом заметил, как Ян одними глазами произносил: «Нас пропускает тот, что постарше».

— И еще… к тому же не так и поздно, — Франц натянул улыбку, показывая на небо.

— Да не в этом дело! — молодой солдат, не скрывая волнения, наседал на ребят, что те аж попятились.

— Будет тебе… — «старик» положил руку на плечо сослуживцу и сурово взглянул тому в глаза. — Еще ничего не известно наверняка.

Ян с Францем недоуменно выглянули из-за «юнца», который растерялся и теперь бегал глазами от одного прохожего к другому.

— О, дядя, а вас мы точно помним! — Франц с надеждой пытался понять мысли «старика», обернувшегося на секунду за ворота.

— Ладно идите, — он нахмурился, — только не слишком далеко, не дальше обычного.

— Вы каждый раз это говорите, — протянул Ян.

— Вот именно, и мы вас всегда слушаемся! — Франц демонстративно развел руками.

Мальчики как бы невзначай обошли «юнца» и двинулись по улице прочь из внешнего города. Старший скрестил руки на груди и крикнул вдогонку:

— Вот и в этот раз слушайтесь!

Ребята быстрым шагом направились по дороге мимо домов к южным холмам. Солнце медленно ползло по небу, повторяя ежедневный путь и забрызгивая облака розовой краской. Поднялся прохладный ветер. Только взбираясь по знакомой тропе к холму, Франц решил заговорить о странном поведении караульных. Обычно их абсолютно не интересовало, кто и зачем выходил за стену, и даже волнующиеся о своей выслуге новобранцы редко осаждали вопросами. В ответ на возмущения друга Ян лишь пошутил, что возможно некоторые все-таки вспомнили про свои обязанности. Они перепрыгнули земляной бугор и высокую траву, добрались до своего дерева и уселись бок о бок у его корней.

— Да и кстати, — отдышавшись, Франц вяло обернулся к Яну, — то, что они вот так просто отпускают за стену детей — верх безответственности. Мы ведь можем потеряться, нас могут похитить бандиты или загрызть звери, пока мы хворост собираем. За нами никто не смотрит. Кого-то еще дальше отпускают, за травами аптечными… — Франц посмотрел в даль и отмахнулся от ворот. — Гарнизон должен защищать жителей стен, а они целыми днями балду гоняют, пьют и с торговцев побирают за проезд. От титанов они нас и подавно не спасут!

Франц вдруг резко указал пальцем на опушку леса с другой стороны холма.

— Вот если прямо сейчас титан выйдет оттуда, что они смогут сделать?

Мальчики замерли, продолжая пялиться на рощу, словно со страхом и трепетом ожидая, что прямо сейчас это случится.

«Но ничего не случилось. Разумеется».

Ян прервал тишину шелестом страниц своего альбома. Он мельком оглянул свои вчерашние рисунки и вытолкнул пальцем карандаш из щели в корешке. Обычно он начинал набросок, присматриваясь к интересующей его вещи. Затем, прикрыв глаза, представлял самую выразительную ее черту.

Сейчас взгляд зацепился за поперечное ребро стены. Контрастная тень изящно ложилась поверх серой монотонной поверхности без единой выбоины, и в слепящих лучах солнца только по этим теням можно было понять габариты Троста. Представляя высокую стену и тонкую нить ложащегося света, Ян несколько секунд молчал.

— Вообще… — открыв глаза, он нанес пару штрихов, — ты удивляешься, будто в первый раз. Сам знаешь, Гарнизон это…

Франц мигом подхватил фразу и в унисон с другом закончил: «…самые большие едоки налогов!». Сложно представить, что должно было произойти, чтобы от главной военной структуры человечества отклеился этот уничижительный титул.

— Ага, но ведь у них столько солдат! — Франц мечтательно поднял глаза к листве. — Они могли бы охранять торговые дороги, караулить леса возле деревень отдаленных, чтоб ловить разбойников, помогать Военной полиции…

— Или уменьшить свою численность на половину, чтобы на них налоги лишние не шли из наших карманов, — Ян не отрывался от альбома, — ведь здесь, внутри стен или на Севере от них вообще толка нет.

— Ха-ха, да! Ты прав! — Франц приподнялся из впадины и потянул локти.

Ребята затихли. Франц устроился на траве и мычал выдуманную мелодию, перекликающуюся с шумящими в листве порывами ветра, пока Ян дорисовывал набросок города в предвечернем свете. Пения вчерашнего дрозда слышно не было, вместо него к югу от холма высоко в небе криками разразилась черная стая воронов. Ян заметил, как они то взмывали в небо, то падали к самым деревьям вдоль дороги, напоминая колыхание шелкового траурного платка. Нечто беспокойное в танце воронов побудило Яна изобразить птиц на наброске, но черными точками и парой угольных разводов он лишь перенасытил изящный силуэт стен и с досадой захлопнул альбом.

— Получилось? — краем уха услышав это, Франц ухмыльнулся.

— Не очень.

Франц приоткрыл глаза и задумчиво глядел на голубые пятнышки неба среди качающейся черной листвы.

— Я знаю, ты дома до глубокой ночи будешь сидеть и корпеть над каждым штришком и каждой завитушкой.

— Да с чего бы мне так беспокоиться об этом? — Ян угрюмо положил альбом рядом с собой. — Ну, точно не до глубокой…

Франц не сдержал смешок, а Ян вдруг вспомнил вчерашний ужин. Он резко обернулся и дернул друга за штанину.

— Эй, сыграем в игру? — он оживился.

— Игру? Ты как-то сегодня падок на игры, — Франц удивленно охнул.

— Если отгадаешь, что у меня было вчера на ужин, то я куплю тебе эклер из пекарни на главной улице.

Франц опешил, хотя и быстро сообразил, что Ян ведет себя так необычно, потому что явно уверен в победе.

— Хм… — Франц неторопливо поднялся и сел, скрестив ноги. — А ты точно сможешь выполнить условие, если я угадаю?

— Да, — Ян уверенно поднял два пальца. — Не беспокойся. За работу в лавке на прошлой неделе я скопил достаточно.

Франц, заметивший в глазах товарища настоящий азарт, не смог отступить.

— Так… что было на ужин, вчера… — вздохнув, он задумчиво протягивал слова, оглядываясь вокруг.

— Главное блюдо, — Ян не скрывал предвкушение победы и подался вперед. — Могу подсказку дать.

— Не-а… не надо, — Франц, подобно мыслителю, склонился к земле, но тут же выпрямился, щелкнув пальцем. — Рагу из кролика. Либо просто картошка с кроличьим мясом.

«Э-э, что? Откуда…»

Ян на несколько секунд замер, не веря в то, что проиграл так быстро.

— Ты издеваешься? Как ты опять угадал? — Яна обуревали досада и злость, и он пристально посмотрел на Франца.

— Ой… — тот виновато поднял ладони перед собой. — Да не знал я! Я просто предположил!

— Конечно, так и поверил!

— Честно тебе говорю! А ты своей реакцией просто выдал правду! Мог ведь просто сказать, что я не угадал.

Францу даже стало стыдно перед Яном, но, с другой стороны, почему он должен был жалеть из-за того, что друг обижался всякий раз, как проигрывал и не мог сдержать себя? Это было той его чертой, за которую Ян сам себя не любил, а его друзья — не упускали шанс поиздеваться. Ян вскочил, откинулся к стволу дерева и отвернулся. Франц же решил все исправить.

— Ну вообще-то, — он потер щеку, — я просто видел в окно, что твой отец возвращался с большим мешком и кроликом…

— А? — Ян опешил и выпучил глаза.

— Не сложно было догадаться, что твоя мама приготовит рагу ли что-то в этом духе.

Ян, потупившись, смотрел другу в глаза, а тот старательно отводил их.

— Ну ты и дурак! — Ян перепрыгнул через торчащий корень и попытался схватить Франца.

— Хэй… погоди! — мальчик рефлекторно уклонился и вскочил, зайдя за ствол. Ян выпрямился и глубоко вдохнул. — Ну что, уже не обижаешься? — Франц, ухмыляясь, крепче вжался в сухую кору.

— Умник нашелся, сейчас получишь! — Ян быстро поменялся в лице, и теперь решительно готовился атаковать, на этот раз в игре, в которой интуиция и ум Францу не помогут.

Он прыгнул, перемахнув через самую высокую впадину в корнях, а Франц закрутился вокруг ствола, пытаясь уследить за ним. Не на шутку разыгравшись, мальчики оббежали дерево несколько раз, пытаясь ухватить друг друга за рукава. Франц, быстро запыхавшись, с трудом избегал касаний и топтался от коряги до коряги, а Ян легко перепрыгивал их и почти каждый раз умудрялся поймать друга за край рубашки. Франц отбежал от дерева, Ян молнией отрезал ему путь, но Франц намеренно проехал коленями по земле и вернулся к стволу. Ян нагнал его, но в последний момент споткнулся о едва торчащий корешок, возле которого сам же положил альбом. «Ой!» — он грохнулся лицом в траву, но моментально оттолкнулся руками, чтобы не испачкаться. Франц залился смехом, застыв чуть в стороне, а Ян, скрипя зубами и краснея, встал и отряхнулся.

— Черт, теперь штаны зеленые будут!

— П-ф-ф… сегодня не твой день! — Франц, не скрывая радости, поправил волосы и оттер коленки от листьев.

— З-замолчи! Я почти поймал тебя!

— Так я ж не спорю… — с хитрой улыбкой и закинутыми вверх локтями Франц извивался в издевательском танце в нескольких шагах от дерева.

Ян не смог не усмехнуться в ответ. Уставившись на Франца, подходящего к стволу, он выждал момент и резко дернул того за лодыжку. Франц, вскрикнув от неожиданности, упал задом на утоптанную землю возле корней. Мальчики снова громко расхохотались.

— Ладно… как всегда ничья? — Франц, отдышавшись, откинулся на спину.

— Пожалуй, — Ян растрепал прилипшие к потному лбу пряди волос.

— Но эклер-то купишь?

— Размечтался.

Они смолкли, успокаивая дыхание и наблюдая за повторяющейся изо дня в день картиной, как во внешнем городе постепенно затухает активная и расторопная торговая жизнь.

Ян бросил мимолетный взгляд на небо: туда, где расползалась черная воронья туча. Как ни странно, птиц стало меньше, однако их громкие крики отчетливее доносились до его ушей и вызывали беспокойное чувство. Они подлетели ближе.

— Франц, смотри, сколько воронов. Как думаешь, что на них нашло?

Ответа не следовало. Так долго, что Ян наклонился, чтобы разглядеть лицо товарища, но Франц просто пялился вниз с холма, в сторону дороги на юг.

— Франц…

— Тихо, — прервал он, приставив к лицу друга палец. — Ты слышишь?

Его лицо резко стало серьезным, отчего Ян напрягся и забегал глазами по округе. Карканье воронов мешало сосредоточиться, но он почувствовал гул, спутывавшийся с шелестом листвы и биением его собственного сердца. Франц неожиданно вскочил.

— Смотри, — он указал рукой на холм по ту сторону ржаного поля, за который уползала дорога, чтобы затем обогнуть холмы и идти вдоль русла реки.

Ян наконец заметил. Над этим холмом клубилось большое облако пыли. А над облаком кружились птицы — те самые вороны, превратившиеся из черных точек в хорошо различимые силуэты мерцающих перьев и клювов, словно ожидали последнего вздоха израненного огромного зверя, чтобы наконец налететь всем скопом на падаль.

Мальчики продолжали стоять на месте в тени листвы. Солнце, опустившись ниже, слепило глаза, отчего Яну пришлось закрыться от него ладонью и увидеть то, что вызвало неподдельный страх.

Люди. Дюжина. Нет, три дюжины… Сотня человек показалась из-за холма. Задыхающиеся в пыли, обливающиеся потом, нагруженные мешками, сумками, свертками, корзинами на спинах, груди и под мышками, они вели за руку ревущих навзрыд детей, оглобли телег и тачек, поводья лошадей, коров и баранов. Их ржание, мычание и блеяние смешивалось с воплями, криками, руганью, карканьем воронов, топотом сотен и сотен ног и превращалось в невыносимый, оглушительный гул.

От этой картины у обоих внутри все сжалось. Чем дольше они смотрели на холм, тем сложнее им было держаться на ногах. Ян первым вышел из ступора. Оглядев округу, он заметил, как небольшая повозка, не спеша едущая из Троста в соседнюю деревню, вдруг затормозила посреди дороги и скатилась в придорожную канаву, а после маленькая фигурка фермера вывела дряхлую лошадь на дорогу, уселась верхом и неуклюже погнала ту назад. Видимо ничего другого бедолага не придумал, завидев занятый от края до края путь.

— Они… — дрожащим голосом Франц скорее обращался к пустоте, нежели к другу. — Откуда эти люди… идут?

— Франц, — пытаясь держать себя в руках, Ян сделал шаг к нему. — Пойдем-ка домой…

Франц не шевелился. Ян подошел к нему вплотную и, взглянув еще раз на дорогу, замер. Еще больше людей показалось из-за холма, Ян понял, что этому надвигающемуся потоку нет конца. Он схватил друга за плечо.

— Франц, пойдем! — Ян заорал и с силой потряс друга. Франц моргнул и рассеянно обернулся, искренне не понимая, почему на него кричат. Его рука, а вслед за ней и все тело поддались силе Яна, и они оба зашагали прочь от дерева. Ян на ходу подобрал с травы альбом и, продолжая тянуть Франца, начал спуск по тропе.

Мальчики сменили трусцу на бег со всех ног, перепрыгнули через кочки и ямы, продрались сквозь низкие кусты диких ягод и выбежали к изгороди с той стороны, с которой никогда прежде не возвращались в город. Срезав угол поля, они побежали прямо сквозь рожь. Франц слегка отстал, окончательно собираясь с мыслями, и крикнул вдогонку:

— Мы-то куда бежим?

— Если возвращаться как обычно, то ни за что не успеем опередить ту толпу! — Ян протаптывал себе путь и раздвигал жесткие сухие колосья в стороны.

— Нам нужно ее опередить? — Франц взвыл от боли где-то в печенках.

Он двигался следом, но все равно быстро выдыхался. Наконец он вскрикнул от нехватки воздуха и упал на колени, не пробежав и половины. Ян, заметив это, быстро вернулся и попытался поднять его.

— Франц, ну же!

— Зачем? Откуда эти люди идут? — Франц зацепился за его пальцы и встал на подкашивающиеся ноги. — Там лесной пожар? В землях Марии, должно быть, разгорелся пожар. Неужели он такой сильный, что от него аж до сих все спасаются?

Ян не отвечал, у него не было желания отвечать, он старался вообще об этом не думать, а просто бежать, отдавать все силы, весь кислород, что поступал при каждом коротком вдохе, на то, чтобы не останавливаться. Он даже не понял, почему вдруг так испугался, просто чувствовал, что нужно бежать. Пересекая поле, мальчики добрались до растущих вдоль его края деревьев. Зажмурившись и закрыв лицо альбомом от листьев и веток, Ян едва не влетел в еще одну изгородь, выстроенную вдоль дороги по другую сторону зарослей.

— Давай, — Ян ловко перемахнул через преграду и помог Францу взобраться. — По этой дороге мы выйдем прямо к Айсерлиху.

— Подожди, Ян… — Франц оперся руками на колени, и едва мог произносить слова, его голос охрип из-за отдышки. — Те люди ведь еле плетутся. Мы можем спросить у них, что случилось, а потом...

— Господи, Франц! — Яна почему-то очень взбесило, что его не слушаются, поэтому он обернулся и крикнул товарищу прямо в лицо: — Нельзя их ждать! Мы не знаем, что случилось и можем застрять из-за них снаружи. Родители будут волноваться, ты понимаешь? — У Яна сорвало голос, он пошатнулся и прокашлялся.

— Хорошо… — еще не отдышавшись, Франц выпрямился и прошел вперед. — Тогда надо спешить.

Ян переглянулся с ним, и оба продолжили бежать.

Наконец, они оказались на главной дороге, почти у самого Айсерлиха. Ян обернулся, но увидел только пыль за холмом — еще было время в запасе. Не теряя его, они с Францем устремились к воротам. Вдруг сзади донесся грохот и изнывающее ржание. Обернувшись, мальчики увидели настигшую их свору лошадей, седлали которых люди в военной форме.

— Ян, давай в сторону, иначе нас затопчут! — крик Франца, бежавшего теперь впереди, разнесся по округе, но сразу потонул в яростном галопе.

Они синхронно спрыгнули с колеи по центру дороги и затаились на откосах по разные ее стороны. Через пару мгновений, мимо пронеслись армейские лошади. Ян только мельком успел заметить солдат, сидящих верхом. На их нашивках в основном были изображены красные розы — символ Гарнизона, а у одного или двух был заметен зеленый единорог — эмблема Военной Полиции. Некоторые ехали с полным комплектом экипировки, кто-то с сумками и вещевыми мешками, кто-то вообще без снаряжения или только в темно-зеленой дождевой накидке. Но одну общую черту Ян успел заметить отчетливо. На всех их лицах было одно и то же выражение истинного ужаса, смешанного с напряжением и усталостью. Невозможно было понять, почему солдаты так спешили и чего боялись, но Ян однозначно убедился, что их с Францем чувство тревоги было обосновано. И от этого ему стало только хуже.

Переждав, пока лошади пробегут и пыль из-под копыт уляжется, ребята взобрались по откосам обратно.

— Ты видел? — Франц, держась за грудь, смотрел вслед солдатам, которые уже миновали половину пути до ворот. — Что произошло, раз даже Военная Полиция из другого района прибыла сюда?

— Они все словно смерть увидели. Может, они даже из разных районов…

— Мы почти добрались, верно?

— Да. Еще немного.

Мальчики продолжили путь, сбавив темп и прекратив пытать легкие. Они прошли мимо таверн, ресторанов и лавок Айсерлиха, из которых выходили люди, непонимающе озирались и задавали друг другу один и тот же вопрос: «Что случилось?». Добравшись до ворот, ребята увидели тех-же солдат на лошадях, спорящих и ругающихся с преградившими путь знакомыми караульными.

— Я повторяю, бейте тревогу, открывайте ворота нараспашку и заводите всех, кто по эту сторону! — выглядящий как офицер Военной полиции солдат яростно наседал на старика-караульного.

— Да с какой стати? — тот лишь взмахнул рукой и показал наружу. — Вы вообще откуда тут взялись? Чего суматоху начинаете?

— Вы из частей какого района? — новичок вторил недовольству старшего.

— Да это сейчас вообще не важно! — офицер кричал, попутно пытаясь успокоить поводьями взволнованную и измотанную лошадь. — Если не хотите, чтобы гражданские померли тут, на внешнем периметре, живо бейте в колокола и гоните всех внутрь!

— Вы думаете, мы тут перед вами станем шутки шутить? — в спор встрял другой всадник.

— Да вы, видимо, умом тронулись, раз считаете, что можете к нам тут заявляться и говорить такую ересь! — старик скрестил руки и встал поперек проезда в ворота.

Лошади продолжали топтаться и крутиться на месте. Мимо них внутрь и наружу продолжали неспешно идти люди и с любопытством глядеть на прибывших. Ян с Францем подошли вплотную к караульным, стараясь не привлекать внимания. Тот, что помоложе протопал мимо, совсем не заметив их, и встал за спиной напарника, явно разнервничавшись не меньше детей.

— Эй, — старший тяжело выдохнул и посмотрел исподлобья на чужаков. — Мы вообще-то, всего лишь караулим внешние ворота. Если у вас есть, о чем доложить, то идите к начальству… — он кивнул назад в сторону городской крепости. — Все вопросы там решайте.

Всадники угрюмо переглянулись друг с другом и, подняв надменно головы, повели лошадей. Старик шагнул в сторону, загородив товарища. Все солдаты Гарнизона, стоящие возле механизмов подъема ворот, удивленно смотрели на проезжающих коллег.

— Разгильдяи сраные… — бросил на ходу один из замыкающих всадников паре караульных и плюнул в землю перед ними.

— Что ты сказал, а? — у новичка зачесались кулаки и он бросился следом, но смог разве что пнуть пыль вдогонку, ведь старший удержал его.

Группа всадников прошла через свод, а одна из лошадей, видно уставшая и нервная, резко дернулась и громко фыркнула, отчего Ян и Франц отскочили к стене. Их, наконец, заметил старший.

— Эй, вы! — он быстро догнал их. — Аккуратнее! Чего вы запыхавшиеся такие?

Мальчики только переглянулись. Ян сжал альбом. Франц закусил губу, но все-таки набрался смелости и сделал шаг, чтобы что-то сказать, однако его одернул Ян и с натянутой ухмылкой сам ответил солдату:

— А мы опять на перегонки бежали. Я, как всегда, победил, но в этот раз куда больше пришлось постараться… — Ян даже издал тихий смешок. — Он стал лучше бегать, поэтому запыхались.

Франц, потеряв всю смелость и ошарашенно смотря Яну в затылок, сообразил, что нужно подыграть и тоже натянул улыбку.

— А-ага… — он мямлил: — … но как ни старайся, мне его не догнать…

Старик оглядел обоих и взмахнул рукой.

— Идите-ка домой уже. Хватит фигней маяться, — подгонял их он. — Давайте, шевелитесь!

Мальчики шли по главной улице. Солдаты на лошадях теперь были едва различимыми зелеными пятнышками вдалеке на подъеме к крепости. Обходя снующих жителей, Франц краем уха вылавливал их удивленные возгласы и причитания. Он боязно всматривался в спину друга, быстро шагающего впереди и ни на секунду не спускавшего глаз с дороги.

Они петляли в толпе, продираясь через прилавки и зевак. С началом новой недели время для торговли заметно росло, так что сейчас на главной улице было еще больше людей, чем вчера. Многие с беспокойством смотрели вслед плетущимся лошадям и их уставшим всадникам.

«Говорят, в Сигансине что-то произошло…»

Слушая случайных прохожих, Франц воочию наблюдал, как быстро расходились слухи среди людей. Они были гораздо быстрее их с Яном беготни, а, быть может, и неистового галопа лошадей солдат, прискакавших с юга. Франц не заметил, как в толпе отстал от Яна, и теперь видел лишь его кудрявые волосы, мелькающие за спинами взрослых.

— Ян! — глаза Франца забегали вдоль всей улицы, из-за плотного людского потока и доносящихся ото всюду бурчащих голосов он запаниковал и начал задыхаться сильнее, чем после спуска с холма. Вскоре Франц окончательно растерялся и уже был готов заорать во все горло, лишь бы найти друга, но тот ловко схватил его за запястье и выдернул из толпы на боковую улицу. На ней под аркадой, они оба перевели дух.

— Погоди немного, — Франц так тяжело дышал, что его охрипший голос едва можно было разобрать сквозь городской шум.

— Ты ужасно выглядишь… — Ян так сильно сжимал в правой руке альбом, что его пальцы теперь покраснели и адски болели.

Они постояли молча еще немного, наблюдая за обыденностью, царящей вокруг. Эта картина спокойного города абсолютно не увязывалась с увиденным на дороге и услышанным у ворот. Франц, уставившись на истертую брусчатку, нарушил молчание.

— Это наверняка пожар… должно быть, пашни у ближайших деревень загорелись.

— Франц, прекрати. — Ян, не желая слушать этот бубнеж, подошел ближе.

— Но какой же он сильный, если так много людей ушли со своей земли… — он уже даже не говорил с Яном, а просто шептал в пустоту. Казалось, он давно понял, что произошло.

— Франц! — Ян наклонился и хлопнул в ладоши перед лицом друга.

Тот пришел в себя, и Ян успел заметить подступившие слезы, но им не дали хлынуть, утерев рукавом рубашки. Яну стало вдруг очень тяжело говорить хоть что-то. Он не стал искать подбадривающие слова, а просто поплелся вперед вдоль аркады. Франц робко последовал за ним.

Так, не проронив ни слова несколько кварталов, они добрались до площади. Торговцы на ней в отличие от главной улицы уже в большинстве своем начали закрываться. Их покупатели теперь расходились по домам, а кто-то шел прямиком в трактиры и рестораны. Проходя мимо «У Башни» мальчики совсем не обращали внимания на все те пиршества, что разыгрывались на террасе. Ян так хотел домой, что вновь чуть не сорвался на бег.

— Ян? Это ты?

Знакомый голос прорезал городской шум и пригвоздил Яна к мостовой. Франц едва не сшиб товарища и обернулся. Рядом с ними возле овощного прилавка стояла Катерина, деловито разглядывающая пузатые алые томаты.

— Э-эм, мама? — Ян увидел ее и вытаращил глаза. Почему-то внутри у него все сжалось, как если бы он в чем-то провинился, и правда вот-вот должна была явиться на свет божий.

— О, и Франц! Прости, что не заметила сразу, — Катерина торопливо положила несколько овощей в корзину, свисающую с локтя, опустила пару монет в ладонь торговцу и подошла к ребятам. — Вы уже возвращаетесь?

— А… г-госпожа Адлер, — Франц смущенно отстранился.

— Я как раз покупала гарнир и разного по мелочи. А твой отец, — она обратилась к Яну, — все еще носится в поисках того фасолевого торговца. Видимо, захотел сделки в долгую.

Катерина протянула сыну корзину, а Францу — небольшой мешок, который она держала в другой руке.

— Поможете мне донести?

Оба молча кивнули и протянули руки. Катерина вдруг задумчиво их оглядела.

— Что-то случилось? Вы будто опять носились как угорелые, — глаза ее блеснули, и она резко повысила голос: — Ян! Ты опять Франца не пожалел и бегал от него? И почему у тебя штанина в траве?

— Все нормально, просто упал, — Ян тараторил: — Давай помогу…

— Да, давайте я тоже, госпожа… — Франц, едва ли успешно скрывая волнение, торопился выхватить мешок.

Катерина замешкалась, но отдала обоим покупки.

— Спасибо вам, — в конце концов, мило улыбнувшись, она пропустила мальчиков вперед.

Троица направилась к родной улице. Поднимаясь прямо по сточному каналу, выложенному по центру мостовой, Ян не смел обернуться и взглянуть матери в глаза, а вместо этого пялился на тусклые отражения стремительно краснеющего неба в бутылочке уксуса, лежащей рядом с батоном хрустящего серого хлеба и пары луковиц. Он даже не заметил, как миновал подъем на холм и прошел мимо ворот мастерской Хабера. Он остановился только когда услышал, как его окликнула мать.

— Ян, под ноги смотри, споткнешься. И куда ты так засеменил, с Францем не попрощаешься?

Катерина подкралась к воротам, вежливо постучала и заглянула внутрь. Она неожиданно наткнулась на нависшую фигуру Герберта, который, видимо услышав ее возглас, накрыл УПМ на столе, вскочил и сделал вид, что как раз хотел отдохнуть от работы. Катерина смущенно отступила, позволив мужчине встать в воротах и выглянуть наружу.

— Добрый вечер, Герберт.

— Да… — невнятно ответил Герберт, все еще волнуясь о сохранности устройства, так что всей могучестью своих плеч заслонил проем между створами ворот. — Госпожа Адлер! — он ухмыльнулся и почесал затылок. — Тебе того же. Идешь с рынка?

— Ой, да, — Катерина смущенно показала на подошедшего ближе Франца. — Ваш сын здорово помогает донести то, что я накупила.

— Это хорошо… — Герберт по обыкновению положил ладонь на голову сыну и взъерошил прибранную челку, но потом взглянул вниз. — Чего колени грязные?

— О, я уверена, они опять в догонялки играли за стеной, — Катерина, посмотрев на ребят, манерно взмахнула рукой. Она наклонилась и взяла из рук Франца мешок с картофелем. Тот покорно подал его и тут же отошел к двери в дом. Герберт озадаченно смотрел на него.

— Ну, ты нагулялся? К Яну не собираешься? — Герберт переглянулся с Катериной, как бы подавая намек, что сегодня ему будет куда спокойнее, если его сын вместо того, чтобы околачиваться в мастерской, отвлечется от «того самого заказа» и посидит в гостях. Все же, он ограничился лишь ухмылкой, посланной госпоже Адлер. Быть навязчивым он не любил.

Франц тем временем встретился взглядом с Яном, но тут же опустил голову. Им обоим стало уже невыносимо находиться в настолько беззаботной обстановке за соседской болтовней.

— Мам, идем домой, — Ян подошел вплотную и поддел корзиной подол ее платья.

— А? Ну хорошо. Но сперва попрощайся. — Катерина рассеянно уставилась на сына.

Ян, чьи глаза окончательно скрылись растрепанными кудрями, неуверенно поклонился Герберту и вернулся к витрине лавки. Эти гляделки все яснее походили на пытку.

— Ну тогда… мы пойдем, надо еще ужин готовить. До свидания! Фредже от меня спокойной ночи. — Катерина помахала на прощание и, обхватив покрепче мешок, стала подниматься за Яном.

— Конечно. И вам спокойной ночи, госпожа, — Герберт махнул в ответ и измерил взглядом угрюмого Франца.

— Я к себе в комнату пойду… — бросил тот, уже поднявшись на крыльцо.

— Дверь не забудь закрыть, твоя мать стирает во дворе, — Герберт прикрыл ворота и вернулся к столу.

Франц последний раз посмотрел на Яна и толкнул тяжелую входную дверь. Каждый из них остался со своими мыслями. Обоих изнутри продолжало пожирать беспокойство из-за неведения. Хоть их улица каждый вечер оказывалась в тени, солнце напоследок проникало сквозь стекло тепличной оранжереи дома Адлеров и множеством мерцающих бликов и искрящихся зеленоватых пятнышек освещало окружающие дома. Ян с матерью миновал этот подобный сказке отрезок улицы и прошагал на крыльцо.

Катерина повернула ключ, и дверь витрины звонко щелкнула. Последовали привычное бряцание колокольчика, привычные гулкие шаги по полу лавки, привычное переобувание. Катерина надела свои домашние туфли и прошла через занавеску в гостиную, попутно набрасывая на плечи фартук, Ян приплелся за ней и поставил корзину на пол перед столешницей. Мать ловко высыпала несколько картофелин в корыто, и, пока набирала в него воду из колонки, вновь задумчиво оглядела Яна с ног до головы.

— Вы что, поссорились?

— Не-а… — хоть ему и было страшно, Ян не смел уйти, чувствуя необходимость рассказать об увиденном матери, так что просто стоял, потупив взгляд в пол и думая, с чего начать.

— Вам нужно помириться, если вы поссорились, — отвлеченно занимаясь оттиранием овощей от земли, Катерина не смогла однозначно распознать за угрюмым лицом сына какой-либо тревоги.

— Да не поссорились мы… — Ян скручивал пальцами штанину, продолжая крепко держать в правой руке альбом.

Посчитав, что Ян просто упрямится, Катерина сосредоточилась на ужине. Она попросила подать корзину с продуктами и развести огонь в печи. Пока она мыла и резала все что было нужно помыть и порезать, Ян достал нужную посуду и подбросил небольшие деревянные планки в печь. Чиркнув спичкой и разведя огонь под чугунной решеткой, он набрал из бочки воду в котел и поставил его на плиту. Такая рутина, заметил Ян, здорово отгоняет плохие мысли, хотя не избавляет от них насовсем.

— Спасибо, можешь пойти пока к себе, — мать пригладила сына по голове и подтолкнула к лестнице. — Я позову, если понадобится помощь.

— Хорошо… — угрюмо буркнул Ян, и на него вдруг накатила немереная усталость. Он преодолел порог приподнятого дощатого пола гостиной и еле волоча ноги направился к лестнице.

— Только не ложись на кровать, а то заснешь еще. Не нравится мне твой вид, — Катерина выкрикнула вдогонку.

По улице на холм быстрым шагом поднималась запыхавшаяся фигура. Она, придерживая дрожащей ладонью мешок бобов под мышкой и щелкая каблуками, мелькнула в просвете створок ворот мастерской, отчего Герберт отвлекся, полагая, что к нему хотят вновь нагрянуть незваные посетители, но никого не заметил. А шаги постепенно затихли выше по улице.

Ян не успел пройти и половину лестницы, как послышался скрип двери и возглас колокольчика. Катерина продолжила хлопотать над столешницей и только мельком зыркнула в коридор.

— А вот и отец, как вовремя. Он-то мне и поможет, — следом она позвала: — Ян, встреть отца и иди отдыхай!

Ян вернулся к порогу, но не решился отодвинуть занавеску. Донеслись шаги и удар о прилавок — сперва отец положил купленные бобы, или что-то вроде них, а теперь он подходил к ступеньке. Однако привычного стука тяжелых подошв о пол не раздалось, а вместо этого отец резко одернул занавеску, как раз, когда Ян набрался смелости. Его серьезные и чуть прищуренные глаза заставили мурашки бежать по спине Яна, а страх, пережитый на холме, вернуться с новой силой. Яну до чертиков захотелось выпалить: «Отец! Да что происходит?». Но он молчал и только смотрел на отца.

— Пап… — наконец, жалобно, почти пискляво, Ян промямлил и понадеялся, что первое, что получит в ответ мигом избавит от всех тревог.

— Сын… — но отец только поднял суровые глаза и прошел мимо.

Зайдя в гостиную, он встал в проеме и оглянул стены, стол, буфеты и бревенчатый столб посреди комнаты, явно оттягивая момент, когда ему придется встретиться с глазами жены. Ян прошел следом, встал рядом с отцом, крепко стиснувшим лямку сумки, и вгляделся в его возвышающуюся и недосягаемую фигуру.

— Дорогой, с возвращением, — мать произнесла не оборачиваясь. Молчание длилось так долго, что она успела разрезать на дольки целую картофелину и положить ее в котел. Поняв, что ответа она не услышала, Катерина озадаченно обернулась и осмотрела мужа с сыном. Ее лицо резко побледнело: — Дорогой, что случилось?

— Слушайте внимательно… — отец прервал жену, смотря ей в глаза. Казалось, он тут же забывал все слова, что приходили ему в голову. — Сейчас на улицах… на главной улице — черт-те что творится, народ неожиданно начал ломиться через ворота… — отец вновь запнулся и, сжав в кулаке лямку, опустил взгляд. — Они, эти люди… пришли из ближайших деревень и городов, с юга.

— Эти люди? — в голосе Катерины уже ясно слышалось волнение. — О чем ты? И ты не переодел обувь…Что с тобой, Эрнест?

Эрнест Адлер. Ян не часто слышал имя своего отца, особенно от матери. Либо она хотела отругать его за неправильно развешенное белье или за неразумные траты денег на удобрения, либо же… Нет. Сейчас она, совершенно не ожидая, почувствовала страх, что сдавил ей горло и грудь. И Катерина захотела, чтобы человек, которому она доверяла всем сердцем как можно скорее развеял это чувство. Но этот человек молчал, стиснув зубы, и просто стоял перед ней.

А страх лишь рос, заполнял все пространство, каждый уголок этой небольшой гостиной, каждую полку буфета возле столешницы, все стоящие там тарелки, котелки и кружки, проникал в щель между каждой половицей, в зазор под крышкой каждой банки в подполе и портил все бережно заготовленные и засаленные в них овощи, пропитывал будущий свиной бульон на плите и иссушивал пряные травы, что уже колосились на чердаке.

— Т-ц… — отец едва ли не до крови сжал кулаки и смотрел перед собой, покосившись на точку где-то посреди комнаты. — Все говорят одно и то же. Про Сигансину…

Ян вздрогнул. Катерина в ожидании мусолила край фартука, наблюдая, как муж на глазах терял оставшееся хладнокровие. Эрнест собрался с мыслями, но, прежде чем сказать, пугающе заслонил ладонью лицо.

— Титаны… — он с трудом произносил это вслух, — еще вчера прорвались в Сигансину и разрушили город… Они сломали внутренние ворота. Никто толком не знает, как это произошло, но скоро они доберутся и до Троста.

— Папа… — Ян не слышал своих мыслей из-за стука сердца.

— Эр-нест… — оторопев, Катерина запнулась и поднесла ладонь к груди.

Нависла секундная пауза, хотя Яну она показалась невероятно длинной — длиннее, чем все часы, что он сегодня сидел за прилавком. Отец опустил руку и выпрямился, смотря на своих жену и сына.

— Да, стена Марии пала! — он громко выпалил то, что и не думал когда-либо в своей жизни произнести.

Взгляд Яна помутился, и ему стало дурно. Что могло значить разрушение внешней стены? Ребенок не способен был сполна осмыслить это. В тот миг его неудержимая детская фантазия вырисовывала настолько ужасные, дикие и угнетающие картины, что он не мог не поблагодарить то внутреннее нечто, что заставило его бежать за ворота и, наверняка, спасло от смерти.

«Стена Марии пала».

Слова эхом отозвались в голове. Ян подумал, что ответ на вчерашний вопрос Франца однозначен и неоспорим — люди. Ведь очевидно, что никакие титаны не могли бы в один прекрасный летний день разрушить стену, воздвигнутую Богом.

В это время тень укрепрайона продолжала медленно ползти по городу, нависая над улицами и постепенно отбирая у света конек оранжереи, вывеску мастерской, площадь вниз по улице, башню, ресторан перед ней и людей на террасе. Раздался шестичасовой звон колоколов, словно извещавший о конце нормальной жизни — прошлой жизни, которая вот уже век неторопливо текла здесь и, казалось, текла бы еще не один.

Пока кричащие до хрипоты вороны беспорядочной кучей все еще копошились у земли над головами беглецов с юга, из последних сил ковыляющих к воротам Троста, изящная стайка голубей взмыла высоко в небо, перед этим спланировав к шпилю на башне крепости, пролетела мимо солдат, с привычной беспечностью чистящих стволы редко стоящих на стене пушек, и покинула окрестности города. Птицы порхали, огибали низко плывущие облака, а под их крыльями тянулись такие обширные, но такие крошечные земли внутри рукотворной человеческой клетки.

Год 845. Укрепленный район Сигансина.

Сигансина не была таким уж особенным городом, как о ней говорили, хоть и считалась самым опасным укрепрайоном внешней стены Марии. Жизнь в ней была ничуть не менее монотонна и беззаботна, чем в других городах — по крайней мере такое впечатление сложилось за сто лет человеческой изоляции. Да и вряд ли такая жизнь, за толстыми и достигающими небес каменными стенами, уходящими в обе стороны за горизонт, с прекрасным озером посреди плотной старой застройки и густо цветущей кипарисовой аллеей на набережной, с крутым склоном крепостного холма и узкими уютными улочками без шума и пыли, могла не привлекать людей чуть ли не со всего мира. Пусть этим «миром» и был всего лишь крошечный клочок земли в пределах почти тысячекилометрового диаметра Марии.

Пусть буквально под боком у жителей Сигансины и топтались громко воющие титаны — человекоподобные чудовища, по неизвестным законам природы пожиравшие лишь людей; пусть внешние ворота то и дело поднимались дабы выпустить наружу горстку безумных и жадных до знаний солдат Разведывательного Корпуса и запустить то, что от нее осталось; пусть товары и идеи никогда не лились бурной рекой сквозь город и не множились в нем, чтобы обогатить обширные земли по другую его сторону, как это было, например, с городами Розы; Сигансина, с ее низкими налогами, небольшим гарнизоном, избытком продовольствия, бесконечными ярмарками и несмолкающими до вечера молитвами пастырей, мирно процветала, а желто-оранжевое небо, своими красками отпечатываясь в низких облаках над городом, было в этот час столь же прекрасным, что и везде.

Мерлин шла быстрым чеканным шагом по каменной мостовой одной из торговых улиц, не обращая внимание на эту почти магическую вечернюю картину. Звонкий стук ее сапог вторил окружающим цокоту копыт и крикам торговцев, расставивших свои шатры и прилавки настолько плотно и хаотично, что в общей толкотне можно было случайно заплатить за поросячий окорок скобянщику или вообще сунуть монеты под нос бедняге, который вздумал прямо здесь поставить дощечку для чистки обуви.

— Анджела! — дойдя до перекрестка и встав посреди дороги, Мерлин старалась перекричать уличный шум, что, учитывая громкий молодой голос, было ей вполне по плечу. — Где эта несносная девчонка? — она повертела головой, озираясь в обе стороны улицы в поисках дочери, но увидела только плотный поток горожан, который медленно тек вдоль домов и по большей части был абсолютно равнодушен к раздраженной матери и ее проблемному ребенку.

Переведя дух и подняв голову, Мерлин все же выбрала одно из направлений — в этот раз направо, и еще быстрее зашагала в сторону торговой площади, во главе которой стояла небольшая церковь. Острый шпиль колокольни уже показался из-за крыш и завораживающе искрился в скользящих лучах солнца, садящегося на край южной стены. По настоящему гипнотическим он казался девочке, чья бледно-соломенная блуза светилась от крахмала на всю площадь. Ее устремленный в небо задумчивый взгляд скрывался густыми волосами, а за двумя свисающими на уши хвостиками поблескивали линзы больших круглых очков. Мерлин быстро заметила этот неподвижный опрятный силуэт в редеющей к вечеру толпе людей. Анджела выглядела настолько отстраненно, что мать на секунду остановилась и пристально вгляделась.

«Боже… вот она, опять убежала не пойми куда».

Мерлин быстро зашагала в ее сторону, не утруждаясь вновь кричать на всю улицу. Не из-за стыда перед окружающими, а потому что порой ее дочь никак на нее не реагировала. Зачем кричать — все равно она, погруженная в свои мысли и витающая в своих облаках, даже не обернется, не поведет и мускулом на лице, пока плечо не пронзит острая боль от крепкой хватки матери. Мерлин не успела дойти до Анджелы лишь пары дюжин шагов…

Вдруг… грянул гром. Это наверняка был гром, не иначе. Гром, что разразился, по ощущениям, на соседней улице. Такой сильный, что на пару мгновений у Мерлин заложило уши. Должно быть, таким же оглушительным покажется полуденный трезвон колоколов кафедрального собора, если стоять прямо под ними, или единовременный залп стеновых орудий по титану, который с особым рвением бежит к воротам. Вместе с громом возник желтоватый свет, в сто крат ослепительнее закатного солнца, который на несколько секунд озарил крыши домов, шпиль колокольни и широкую площадь впереди. Теперь Мерлин видела в этом свете лишь тусклый силуэт дочери, все так же недвижимо смотрящей куда-то вверх.

Мерлин почувствовала, как сильная дрожь ударила ей в пятки и прошлась до макушки, вынудив растопырить ноги и покрепче схватиться за продуктовую сумку. Свет погас так же резко, как стих гром, а над городом воцарилось полное безмолвие. Воздух стал горячее. Все прохожие вокруг замерли и недоуменно переглядывались, не издавая при этом ни звука. Вскоре молчание сменилось беспокойным шепотом и возгласами, но Мерлин, не обращая внимания, еще быстрее засеменила к Анджеле.

Оставалось несколько шагов, а дочь все стояла и смотрела наверх. Разве что теперь Мерлин заметила, как на лице ребенка все яснее читалось удивление, перераставшее в настоящий ужас.

— Анджела! Не смей убегать, пока я на рынке! — мать схватила дочь за руку и дернула ее к себе, пристально смотря ей в глаза. Эти глаза лишь беспомощно таращились в ответ. — Боже, ты вообще меня слышишь или…

Не отпуская плечо Анджелы, Мерлин замерла и боязно перевела взгляд туда, куда та уставилась. Куда уставились вообще все люди, стоявшие вокруг — мимо шпиля, венчающего колокольню, на южную вершину недосягаемой каменной преграды. Ее обхватила гигантская рука. Толстые пальцы, едва ли не в высоту целого дома каждый, крепко сжимали самый край, отчего отваливались и падали вниз небольшие обломки. С затаенным дыханием все горожане смотрели, как вслед за рукой, извергая густой искрящийся пар, ввысь над внешними воротами поднялась монструозная голова, заслонив от солнца площадь и улицу. Оказавшись во тьме, Мерлин разглядела, что на руке и голове этого чудовища не было и сантиметра кожи. Вместо нее в угасающем закатном свете поблескивали сухожилия и связки на костяшках, кроваво-красные щеки и челюсть с неисчислимым числом обнаженных зубов.

«Это титан», — у Мерлин не возникло никакого сомнения, хотя за сто лет подобных никто и никогда даже не описывал. Постепенно до всех зевак вокруг начало это доходить, и они стали неуверенно указывать вверх пальцем.

«Господи, посмотрите на него!», «Он огромный», «Не может быть, эта стена пятьдесят метров высотой!» … Возгласы толпы множились и все громче звучали над площадью, улицами и всем городом. Люди отрывались от стирки во дворе, чашки чая на веранде, задушевной болтовни за рюмками. Кузнецы откладывали в воду раскаленные заготовки, торговцы прекращали считать монеты, кучера тормозили лошадей. Все оборачивались и устремляли взгляд на юг.

— Мам, почему титан такой высокий? Папа говорил, что выше стен их не бывает, — Анджела озадаченно взглянула на мать. Та лишь обернулась, а ее губы дрогнули.

— Папа много чего говорил, а видел — не слишком. Ну-ка пошли, — Мерлин развернулась в сторону улицы и повела дочь за собой, так что Анджела едва не выронила свою собственную сумку. Они зашагали прочь с площади, проходя мимо впавших в ступор горожан.

Чем дальше, тем все больше людей шли им навстречу и недоумевали, что так громыхало и от чего люди все как один смотрят на стену. Вдруг по толпе пробежали вздохи и ропот. Титан наклонил голову и навис над стеной, его кровавая рука крепче стиснула камень. Его тело странно искривилось, второй рукой он сжал выступающее ребро стены. Главная торговая площадь перед внешними воротами Сигансины была заполнена людьми, которые отпрыгивали от летящих сверху камней, но оставались вблизи, ведомые своим любопытством.

Анджела, пытаясь поспевать за матерью, обернулась и заметила мелькнувший в линзах ее очков движущийся силуэт гиганта, а в ту же секунду воздух вновь прорезал гром. Теперь это был взрыв внутренних ворот — от удара ногой, которую титан заносил все это время, они лопнули, как тонкая бумажная занавеска или пузырек воздуха на поверхности пруда. Людей у стены, кого в момент удара не разбило о летящие обломки ворот, подняло воздушным потоком и отбросило на десятки метров. Разом всех, кто стоял в радиусе нескольких кварталов, ударной волной отшатнуло назад, у них вздернуло одежду, унесло шляпы в небо, содержимое сумок разбросало по уличной насыпи.

Анджела вскрикнула и прижала к коленям подол своей тонкой юбки. Ото всюду посыпались людям на головы осколки и черепица. В ближайших домах задребезжали и кое-где растрескались стекла в окнах.

— Мама! — взор девочки затмила устрашающая бесформенная тень чего-то большого, и Анджела успела только зажмуриться и прыгнуть что есть мочи к матери.

Мерлин, не обернувшись ни на миг, словно инстинктивно чуя смертельную опасность, подтянула дочь к своей груди, обхватила ее обеими руками, прыгнула в сторону и залетела в подворотню едва больше метра шириной. Улицу окатил град из кирпича и камней. Анджела приоткрыла глаза, обернулась и увидела сероватый обломок стены, упавший чуть дальше. Мерлин быстро опомнилась и прижала голову дочери к себе, чтобы та не увидела потоки крови, растекающиеся из-под камня по сточному желобу. Над улицей разразились душераздирающий рев и крики людей вокруг, все еще не понимавших, что произошло. Идущих под карнизами пришибало падающими цветниками и черепками с крыш, маленькие дети с подступающими слезами тормошили бессознательных родителей за рукав в надежде разбудить, кто-то прислонил ко лбу торчащую из-под обломков ладонь возлюбленной, другой от шока не мог даже крикнуть о помощи, но большинство горожан просто начали убегать — подальше от кровавых сцен.

Анджела, вновь зажмурив глаза, прислонилась ухом и слушала сквозь материнскую рубашку ее тяжелое сбившееся дыхание и частое биение сердца. Они вдвоем продолжали сидеть в узком проеме, пока мимо по улице все ускорялась гремящая и вопящая беспорядочная орда людей.

— Идем, — Мерлин растормошила дочь, встала на ноги, подтянула лямку сумки с продуктами и направилась вглубь переулка. Анджела, едва успевая, засеменила своими ножками по пыльной насыпи и старалась вторить широким шагам матери. Она то и дело оглядывалась и пыталась рассмотреть стену и титана над ней, однако от него не осталось и следа, лишь оседающая пыль от разрушенных ворот и гонимые ветром искры и пепел.

Не встретив ни души в этом узком коридоре меж домов, петляя по лабиринту переулков, мать с дочерью вышли на небольшую улицу, поднимавшуюся на городской холм. На ней уже не было столь много камней, осыпавшейся штукатурки и разбитых вывесок — только ошарашенные люди. Все были обеспокоены происходящим внизу и продолжали недоуменно таращиться на ворота и вслушиваться в доносящийся оттуда шум.

— Титаны идут!

Кто-то закричал сзади, когда Мерлин и Анджела начали подниматься по колее. Услышавшие возглас разом обернулись.

— Да ты сбрендил? Ты думаешь, титаны сломали ворота? — отвечали из толпы.

— Вы видели ту громадину? Он снес их как карточный домик своим пинком! — мужчина не унимался и бежал вверх по улице, зазывая всех следовать его примеру.

— Надо спасаться! — ему вторили женские голоса.

— Не несите чуши, титанам не пройти через стену! — самые упрямые не двигались с места и пытались успокоить окружающих.

Споры и ругань прервались гулом. Со стороны склона внешние ворота были хорошо видны, и еще лучше стала заметна зияющая в них огромная дыра. Скользящие через нее лучи света от заходящего солнца загородили черные силуэты, издающие мерзкое пыхтение и вой. Все, кто устремили свои взгляды на ворота вслед за Мерлин, пришли в ужас.

То были титаны. Страшные, уродливые, безобразные и непропорциональные тела и головы их высились на десятки метров над крышами. Они проходили через обрушенные своды беспорядочной колонной и тут же разбредались кто куда по улицам и площадям. Все с причудливой походкой, разным телосложением, но одинаково пугающими выражениями лиц. Они отличались друг от друга так сильно, что двое случайных прохожих показались бы близнецами на их фоне. От первого взгляда на них тело пробирала дрожь, а подступивший к горлу ком все никак не позволял вдохнуть.

Толпа, в которой стояла Мерлин, стихла в оцепенении и неверии. Какая-то старушка, поливавшая цветы на окне первого этажа, выронила горшок, и звук разбившихся глиняных черепков мигом вывел всех из ступора. Без какой-либо команды люди побежали прочь. Мерлин отошла в сторону за бочки возле продуктовой лавки и едва успела выхватить Анджелу из толпы, которая стремительно сгущалась и взбиралась вверх по улице, желая поскорее перебраться через холм. Паника охватила не одну эту улицу. Жители южных районов один за одним начали бежать. Бежать как можно дальше, становясь при том сметающей всех и вся на своем пути волной. Те, кто не успел прижаться к домам, спрятаться за телегами, прилавками или под козырьками, кто не попадал в темп сотен и тысяч ног был обречен. Стариков и детей, навьюченных покупками женщин и мужчин нещадно сбивали посреди улицы, топтали, погребая под песком и пылью, кто-то поскальзывался на раскисшей от крови и слезшей с тела кожи дороге и падал, разделяя участь растоптанных. Лошади беспокойно ржали, вставали на дыбы, скидывая хомуты и узды, насмерть били копытами несчастных, оказавшихся рядом в неподходящий момент. Люди, что были в своих домах не могли вынести увиденного за окнами и, не отважившись выбраться на улицу, прятались поглубже в комнатах. От грохота толпы тряслась и билась посуда в буфетах, падали стулья и опрокидывались столы на террасах и балконах. Над улицами поднимались непроглядные тучи пыли, взлетали навесы торговых прилавков и знамена, окровавленные лохмотья платьев и дамские зонтики.

Сигансина была перенаселена — даже с учетом, что озеро в центре с прекрасной набережной и кипарисами забирало часть земли для расселения, в ней жило слишком много людей. Ее уютные и узкие улочки не могли вместить столь ужасающе плотный поток горожан, бегущих в одном направлении, на спуске с крутого склона холма они падали, спотыкались и кубарем катились вниз, расшибаясь в лепешку о каменные мостовые. Никто и никогда за целый век не готовился к тому, что разрастающийся город вдруг в одно мгновение превратится в адский котел с перемешанными пылью, кровью и криками. А ведь титаны едва зашли в город и вряд ли успели кого-то поймать. Для спасения верным было бы добраться до паромного причала за внутренней стеной…

Мерлин думала и, пока бежала что есть сил по закоулкам и дворовым проходам, пыталась сосредоточиться и рассеять панику, которая затуманивала взгляд и спутывала мысли. Она продолжала сжимать в руке запястье Анджелы, а та все пыталась ослабить хватку матери своими тонкими хрупкими пальцами и при этом не отстать от нее.

Выбраться через ворота, но что потом? Даже если ты выживешь сегодня, спасешься из ловушки города, а титаны не схватят тебя. Куда идти и где жить? Это — катастрофа и кризис, что явно не закончатся быстро. У тебя есть семья, есть дочь, за которой нужно следить, ведь она такая отдаленная и вечно себе на уме. Просто так уходить нельзя…

Мерлин остановилась. Так резко, что бегущей в припрыжку Анджеле пришлось схватить ее за подол юбки, чтобы не упасть. Мать с дочерью встали посреди очередной улицы. Из распахивающихся настежь дверей выбегали жильцы, с самой беспечной наивностью интересуясь, от чего начали бить колокола на сторожевых башнях. Проходящие мимо даже попытались узнать что-то у Мерлин, но та столь грозно на них зыркнула, что отбила всякое желание. Она взглянула на запыхавшуюся Анджелу, а затем в полупустую сумку под рукой.

— Идем, Анджела, — Мерлин резко развернулась и потащила за собой дочь. Она сильнее сжала лямку своего ранца и направилась к переулку, ведущему в западную часть города. Анджела безропотно зашагала за матерью, несколько раз обернувшись на прежнюю улицу и увидев, как людей на ней становилось все больше и больше.

— Мама, куда мы? — прозвучало так тихо, что из-за возгласов бегущих навстречу горожан, девочка не услышала саму себя. На нее не обратили никакого внимания, и с еще большей целеустремленностью потянули вниз по переулку. — Мама, ворота в другой стороне! — Анджела пыталась докричаться. Шаг лишь ускорился.

«Да знаю! Я знаю, Анджела! Мы обязательно дойдем до ворот и спасемся из города. Но сейчас… сейчас мы должны взять то, что поможет нам жить дальше — нельзя уйти с пустыми руками», — Мерлин снова остановилась. Она выдохнула и прикрыла глаза, понятия не имея, как доходчиво объяснить дочери, что если они не заберут из дома хоть что-то ценное, хоть кую-то одежду, посуду или еду, если уйдут вот так, с маленьким ранцем и сумкой, наполненной только овощами и парой булочек — то не протянут внутри стен и нескольких дней, не справятся с ожидающими их страхом и голодом. Но Мерлин знала, что происходящее прямо сейчас у них на глазах само собой не исчезнет, что им придется бежать за стену Марии, оставить родной город и всю жизнь, которая у них была, позади на долгое и неопределенное время. Неопределенность пугала Мерлин больше всего, она ненавидела ее, ненавидела что-то не знать и с трепетом ждать последствий, которые не могла угадать. Поэтому…

— Анджела, — Мерлин вновь зашагала вниз по склону, — мы идем домой. Я не знаю, сколько титанов вошло в город, но я знаю, что они очень опасны, и поэтому долго оставаться здесь нельзя…

— Тогда надо скорее идти к воротам, разве нет? — девочка поравнялась с Мерлин и задрала голову, чтобы видеть ее выражение лица. Оно было нечитаемым. И от него у Анджелы пробежали мурашки.

— Глупая! — Мерлин вскрикнула, ее взбесило, что дочь не может все понять сама, но тут же виновато понизила тон и посмотрела на Анджелу. — Нам придется уйти за стену, куда-то, где безопасно — мы будем там жить, пока нам не позволят вернутся. Но я не могу сказать, как долго нам придется жить вдали отсюда и что нам нужно будет для этого делать, ты это понимаешь?

— А ты знаешь, где будет безопасно? Как далеко мы уедем? Так далеко, что нужно собрать вещи в дорогу? — еще больше вопросов возникало в голове Анджелы, и она жалобно смотрела на мать.

— Раз поняла это, то не упирайся, — Мерлин не отвлекалась от пути.

Она вывела дочь за собой на очередную улицу, однако здесь, в глубине города, ни тел, ни текущей по водостоку крови не было. Вся дорога была усеяна просыпанным зерном, битой посудой, разорванной одеждой, брошенными сумками. Лишь кое-где им навстречу с крылец спускались жители, которые взваливали на спины огромные мешки, а под руки брали корзины. Никому не было дела до чужой медлительности, и все торопились поскорее спастись сами. Продолжая путь, мать с дочерью прошли мимо знакомой крохотной площади с колодцем, от нее нужно было лишь свернуть в левый переулок, и до дома оставался один квартал.

— Мам, туда нельзя идти! — Анджела встала как вкопанная и потянула руку матери. — Нам нужно к воротам, ты сама сказала, что титаны опасны… Вдруг они уже совсем близко, а мы еще даже не дошли!

— Анджела! — Мерлин непреклонно шла дальше. — Хватит спорить! Сейчас не время!

— Вот именно! Не время идти домой, это же совсем не по пути к выходу! — Анджела вскрикнула и выдернула руку.

— Ай! А ну прекрати! — Мерлин обернулась и угрожающе надвинулась на нее. — Нам нужно взять хотя бы еды и теплой одежды. Еще нам не помешает…

— Но мы должны эвакуироваться, как папа учил! — выкрик эхом разнесся в плотном ряду домов, и Анджела увидела, как мама меняется в лице. Дочь продолжила куда тише: — Он же говорил, что сначала нужно спастись самим…

Мерлин завела за плечо растрепавшиеся волосы и натянула пониже свой чепец. В нависшей паузе Анджела услышала отдаленные гулкие шаги и сливающиеся в неразборчивую какофонию крики людей. Она оглянулась на мать и увидела ее застывший взгляд.

— Мама, нельзя стоять на одном месте… — пробубнила девочка, боясь, что любое слово может стать последней каплей для родителя.

Мерлин продолжала стоять в оцепенении, так что Анджела приблизилась вплотную, обхватив мать за живот и продуктовую сумку.

— Мам… — жалобный писк утонул в городском шуме и редких ударах сигнального колокола.

— Ты чуешь? — Мерлин пугающе медленно наклонила голову и уставилась на дочь. — Запах гари.

«Не может быть…»

Она резко дернулась в сторону выхода из переулка. У Анджелы заболела рука — до того сильно Мерлин сжала ее. На секунду глаза ослепило закатное красное солнце, лучи которого в это время дня обычно освещали улицу и вырисовывали черный силуэт высокой треугольной крыши их дома, окрашивали золотой краской крону растущего прямо перед входом низкого дерева, мерцающего на ветру, приятно грели лоб, когда доводилось почитать у окна спальни.

Всю эту картину, что не прочь был бы запечатлеть городской живописец, заволок черный непроглядный дым. Вихрясь с пеплом в небе подобно черной змее, он разносился над городом. Повсюду был огонь. Языки пламени вырывались из окон нижних квартир и расползались по деревянному каркасу стены. Падали почерневшие занавески и вывешенные цветочные горшки. Одна сторона дома была уже охвачена пожаром, который быстро карабкался по деревянным перемычкам к самому чердаку.

Анджела рефлекторно поправила покосившиеся очки. Из двери на лестницу выбегали жильцы и в панике выносили свои вещи, среди них девочка узнала соседей.

— Мама… — она почувствовала, как мать отпустила ее руку.

Мерлин стояла и не могла шелохнуться. Она смотрела на дом, на черный дым, который уже просачивался через крышу, на сыпавшиеся щепки и старую черепицу. Она начала волочить ногами вперед, сумка с продуктами сползла с ее плеча и упала на землю, но Мерлин не могла оторвать глаз от своего дома.

Ее с дочерью заметил мужчина возле дерева, на секунду отвлекшийся от завязывания узлов на мешках.

— Мерлин! Это ты! — он помахал рукой и подбежал. Это был Траскотт — сосед, живущий этажом выше. — Боже мой, вы целы? Я не знаю, что произошло… — Он выглядел ничуть не менее ошарашенным, чем Мерлин, — земля так тряслась, видимо у кого-то свечи попадали на простыни. Вы видели, что произошло у ворот? Мерлин, скажи что-нибудь! — Траскотт потряс Мерлин за плечи, но та, приоткрыв рот, только в оцепенении таращилась на пожар.

— Нет, — Мерлин повертела головой, не обращая внимания на соседа. — Нет! Там же…

— Мерлин! — он ухватил ее покрепче и не позволил вырваться. — Успокойся! Мы вытащили кое какие вещи, и для вас тоже! Но я не смог попасть к вам в квартиру, ты опять начала закрывать дверь…

Мерлин не унималась и потянулась рукой вперед.

— А ты всерьез считаешь меня такой же беспечной, что и остальных?! — женщина вскрикнула и сделала рывок, но мужчина вновь ухватил ее. — Я должна забрать свои вещи! Хоть что-то!

— Мама! — Анджела не сдвинулась с места, а только съежилась и сжала подол платья.

— Мерлин, успокойся! Ты не можешь пойти туда! — Мужчина недюжинно удивился, с каким неистовством пыталась освободиться его хорошая знакомая, теперь похожая на бешеную собаку.

— Отпусти немедленно! — Мерлин резко прыгнула, ударила Траскотта локтем в грудь и на этот раз вырвалась. Она побежала к дому, а другие жильцы встали на пути, чтобы остановить ее. Мерлин отгородилась от них, растолкала и пробралась еще ближе к пожарищу.

«Мама», — от отчаяния Анджела могла лишь повторять из раза в раз, надеясь докричаться до матери, которая, казалось, уже потеряла всякое самообладание. Она побежала за ней, хоть ее тоже попытались не пустить дальше. Мерлин семенила вперед и продолжала смотреть на окна своей гостиной, выходившей на улицу. Пламя еще не добралось до рам, но разрасталось все сильнее, уже перекинувшись на соседние дома. Она вытянула из-под блузки висящий на шее ключ и крепко сжала его в кулаке.

— Прошу тебя! — надрывая голос, дочь настигла ее и вцепилась в платье. — Мама, прошу тебя! Не надо! Нам нужно идти, иначе мы умрем! — она уткнулась лицом в подол платья и кричала так громко, как могла, стараясь сдержать плачь. — Мы умрем!

Мерлин застыла. Она вздернула голову, и в тот же миг изнутри дома раздался жуткий стон. Конек крыши затрещал, покосился, обугленные перекрытия начали рассыпаться с нарастающим шумом, а межкомнатные стены начали прогибаться и проваливаться в пол, утягивая за собой балки, и наконец вся задняя часть дома осела и с оглушительным грохотом обвалилась во двор. Пламя словно шерсть испуганной кошки встрепенулось вверх, клубы дыма и пыли надулись и распластались по улице. Сверху полетели обугленные щепки и разбитое стекло. Анджела взвизгнула, а Мерлин снова схватила ее, прижала к животу и развернулась спиной к дому. Они утонули в дыму, и их обеих обдало сильным жаром с искрами.

— Берегись! — соседи хором закричали и устремились на помощь к ним.

Мерлин попыталась глубоко вдохнуть. В ноздри тут же ударил отвратный запах горящего масла, дерева и ткани — в горле пересохло, пот побежал по векам и смешался с редкими слезами, которые непроизвольно растекались по щекам. Она быстро утерла их, ведь зарыдав перед дочерью, окончательно потеряла бы веру в свои силы.

— Мерлин, Анджела, пойдемте ради бога к воротам! Нам нужно выбираться из города! — Траскотт со своей женой подхватили их под руки и подняли на ноги.

Другие жильцы с беспокойством всматривались в просветы между крыш и торчащую над ними главную башню городской крепости, причитая о взбирающихся на холм титанах. Мерлин взяла свою сумку из рук мужчины и подтянула шнурок на лямке, получше закрепив ту на плече. Люди, наконец, собрались в нечто цельное и засеменили вниз по улице.

— Не отпускай мою руку, — Мерлин протянула ладонь, второй подвязав повыше свой кожаный ранец.

— Хорошо… — Анджела, всхлипнув, вытерла слезы и поправила очки за ушами. Даже если бы захотела, она была не в силах освободиться из этой ладони.

Девочка напоследок взглянула на обрушившийся дом и вместе с матерью стала догонять других его обездоленных жильцов.