Мой Майрон (гет)

Близка неизбежность,

Так мало любви, так много слов.

Совершенная нежность

Превращается в совершенное зло.

Отвергая законы природы,

Стоит у перил моста,

Безумно глядя на воду,

Совершенная красота.

Музыкальная группа Flëur, "Кто-то"

В тишине библиотеки города Минас Тирита, где пыль веков оседала на страницы древних фолиантов, дева Аэлин сидела, склонившись над рукописями. Свет солнца лился сквозь витражи высоких окон, разноцветными пятнами падая на страницы, словно сама природа пыталась оживить слова, тонко выведенные давно ушедшими писцами. Воздух был наполнен запахом старого пергамента и древесины, а тишину нарушали лишь редкие шаги библиотекаря, далекие и приглушённые, как эхо из другого мира.

Аэлин была одна. Редко кого в эти неспокойные времена тянуло сюда, в хранилища с древними забытыми книгами, написанными века назад, когда мир был молод, а зло только начало просыпаться. Но для неё это место было убежищем. Здесь она находила ответы на вопросы, которые не давали ей покоя. Дочь одного из знатных людей города, приближённых владыки Гондора, она ловила слухи о великих событиях, потрясающих Средиземье, и о Великой Угрозе с Востока, которой страшились все. Ей хотелось понять, что же положило начало всем потрясениям. Что за сила стояла за тьмой, которая наступала на их мир?

В тот вечер она нашла книгу, о которой раньше не слышала. Переплёт был из тёмной кожи, а страницы пожелтели от времени, но буквы, начертанные рукой мастера, всё ещё сохраняли чёткость. На первой странице было выведено: «О Майа, что пал во тьму». Сердце Аэлин замерло. Она знала, что Майар — это духи, служившие могучим Валар, но кто из них пал? Она начала читать, и её взгляд то и дело запинался о строки, словно путник, бредущий по незнакомой тропе.

Неведомый автор искусно изобразил Майа, называемого в книге — Майрон (это имя ни о чём не говорило деве), в прекрасном человеческом образе. Его черты были благородны, а руки, казалось, были предназначены созидать. Но взгляд Аэлин приковали его глаза, полные огня и беспокойства, над упрямо сжатым ртом. В них читались гордость, надменность, ум, но и некая печаль, словно он нёс в себе бремя, которое не мог сбросить.

На следующий день Аэлин отправилась к Гэндальфу, который остановился в Минас Тирите перед своим очередным странствием. Она нашла его в саду, где он курил трубку, наблюдая за звёздами. Его длинная седая борода колыхалась на ветру, а взгляд, обычно полный тепла и мудрости, казался отрешенным, будто отражая глубокое раздумье.

— Митрандир (ибо так жители Гондора привыкли называть его), — начала она, сжимая книгу в руках, — я нашла предание о Майа, который пал. О нём говорят как о великом и прекрасном. Кто это был? Его имя Майрон, но я никогда о нём не слышала, хотя о многих из Айнур пишут летописи.

Гэндальф повернулся к ней, его глаза стали серьёзными, словно он увидел в её вопросе нечто большее, чем просто любопытство.

— Ты нашла историю, которую немногие помнят, — сказал он медленно, выпуская кольцо дыма. — Это история Майрона, которого теперь зовут Саурон.

— Саурон? — прошептала Аэлин, потрясённо взглянув на Гэндальфа. — Но как он мог быть светлым Майа? Он — воплощение зла! И облик его ужасен. Разве он не всегда был таким?

Гэндальф вздохнул, и в его взгляде появилась тень печали.

— Зло редко начинается как зло, Аэлин. Майрон был одним из величайших Майа, слугой Аулэ. Его ум и мастерство не знали равных. Он создавал чудеса, которые даже эльфы не могли повторить. Но он жаждал порядка и контроля, возненавидев хаос нашего смертного мира, и это привело его к Морготу, которому он служил. А потом и сам возжелал стать владыкой, Сауроном — Ужасным, Гортхауром — Безжалостным. Он пал не сразу, но постепенно, шаг за шагом, пока тьма не поглотила его.

Аэлин молчала, её мысли были наполнены образами, которые она видела в книге: величественный дух, чьи руки создавали чудеса, чьи глаза светились мудростью. Как мог такой свет превратиться в тьму?

— Разве он хотел этого? Разве он сейчас не видит, к чему пришел? — спросила она наконец.

Гэндальф посмотрел на неё с грустью:

— Некоторые падения слишком глубоки, чтобы их можно было исправить. Или остановиться. Но если ты ищешь ответы, помни: даже в самой тёмной душе может оставаться искра света. Однако берегись, Аэлин. Тьма часто манит тех, кто ищет её с добрыми намерениями.

Аэлин ушла, но чувствовала на себе острый взгляд Гэндальфа, которым он провожал ее.

Она вернулась в библиотеку, но образ Майрона не уходил из ее мыслей. Снова открыв книгу, она вглядывалась в его изображение. Его глаза, полные огня, казалось, смотрели прямо на неё, словно задавая безмолвный вопрос: «Как иначе я мог всё исправить?» Она прошептала едва слышно: «Но ты ничего не исправил…» — и содрогнулась, осознав, что впервые обратилась к Майрону… нет, к Саурону, будто он мог её услышать. Он был здесь, в их мире, но под маской зла? Или жажда власти и разрушения стала его истинной сутью? Слова Гэндальфа, однако, словно противоречили этому…

Порой сама того не замечая, Аэлин день за днём всё глубже погружалась в размышления о Сауроне. В её сознании он постепенно переставал быть тем, кем видели его остальные. Когда она слышала шёпот людей на улицах или во дворце правителя, упоминающих Владыку Мордора, её сердце сжималось от странного, необъяснимого чувства. Что это было — гнев? Или… жалость? Смешно было жалеть бессмертного Майа, ей, смертной. Но перед её глазами вновь возникала благородная тень того, кем он был когда-то, но кем больше не являлся. Мог ли он исчезнуть навсегда? И сожалел ли хоть кто-нибудь о нём?