Мой Майрон - За Гранью (гет)

О, не превышение ли полномочий

Орфей, нисходящий в Аид?

Марина Цветаева, «Эвридика — Орфею»

Сначала была только Пустота.

Не тьма и не свет — отсутствие всего, даже воздуха. Аэлин очнулась, будто вынырнув из воды, в месте, где не было ни земли, ни неба. Пространство здесь пульсировало, как живое: то сжимаясь в точку, то расширяясь до бесконечности. Время текло вспять, вперед и вбок, растворяя понятия «вчера» и «завтра». Ее ноги не касались земли, но она не парила — она просто была. Это место не имело физических законов. Оно существовало вне времени, вне пространства, вне всего, что она когда-либо знала.

Аэлин смотрела вперед, на возникшее пред нею нечто, похожее на перекресток, где пути расходились в бесконечность. Один из них, самый тусклый, вел вниз — туда, где тьма была гуще. Другой, едва заметный, вел вверх — к чему-то, что она не могла назвать, но чувствовала.

Вспомнив, она обернулась. Здесь же, неподалеку — и в то же время как будто в бескрайней дали, был он, Майрон — или то, что от него осталось. Его сущность напоминала тень от рассыпавшейся Тени, падающую саму в себя. В нем еще угадывался прежний образ — не светлого духа, но существа, больше похожего на людей, чем кто-либо из Айнур, мятежного и беспокойного Саурона, хотя уже без знакомого ей напряжения могущественной воли, исчезнувшей, лопнувшей вместе с Кольцом в огненной пропасти. Но сам он был здесь. Не выброшен за границы Реальности. Не растворен в Небытии. Все еще здесь.

Явился Некто.

Он возник из вихря мерцающих частиц, приняв облик человека в серых одеждах, чей плащ сливался с Пустотой. Его лицо менялось, словно рябь воды в озере Хеннет-Аннун: отражало то юношу, то старика. Голос звучал со всех сторон сразу:

— Ты у Врат, дитя Эру. Сделай шаг — и войдешь в Предел. Там тебя ждут.

Взгляд Аэлин устремился за указующим жестом Привратника. Вдали мерцали огни, похожие на окна далекого дома. Она чувствовала их тепло… но отступила туда, где недвижимо присутствовал Саурон.

— А он?..

— Он не может войти ни в один из миров. Участь его избрана им самим. Даже Валар не властны над теми, кто отверг свет добровольно.

В ее «сущности» (там, где раньше было сердце?) вспыхнула боль. Она вспомнила, как шептала: «Я не могу оставить его…» Теперь эти слова ударили ее, как нож.

Привратник как будто почувствовал ее смятение и боль. Но молчал, ожидая.

«Он останется здесь… один? Невыразимо, тысячекратно более одинокий, чем в своей твердыне?»

Привратник произнес:

— Решение за тобой. Но выбор можно сделать только один раз. Если ты сейчас откажешься, то никогда не сможешь увидеть тех и то, что тебе было дорого прежде. Ты разделишь его участь, участь падшего. Навсегда.

Он будто отдернул перед ней завесу. Перед Аэлин открылся мир. Не тот, что она оставила, а тот, что мог бы быть ее. Она увидела теплые вечера, напоенные ароматом цветущих садов. Воздух был наполнен смехом и песнями, а вдали, под сенью деревьев, она увидела их — друзей, родных, тех, кого она любила. Их лица светились радостью, их голоса сливались в гармонии.

Она увидела детей, бегущих по траве, их смех звенел, как колокольчики. Она увидела стариков, чьи глаза светились мудростью и добротой. Она увидела себя среди всех них — улыбающуюся, свободную, счастливую.

Это был мир, где боль и тьма не имели власти. Мир, который она могла бы назвать домом.

Аэлин смотрела на видение. Ее сердце — если оно еще было сердцем — сжималось от боли. Она всем существом стремилась туда.

А здесь была пустота, тишина, молчание. Холод, который уже стал чувствоваться. Не физический мороз, но нечто, что сковывало и мешало свободно дышать.

Но если она сейчас уйдет и забудет все, обретя долгожданную радость… То он, Майрон? Он навсегда будет прикован к этому тусклому унылому месту, и никто, никогда не вспомнит о нем? Даже она? Аэлин содрогнулась от ужаса, представив себе, каково ей было бы здесь совершенно одной.

— Я не могу, — прошептала она.

— Ты уверена? — спросил Привратник. — Ты думаешь, что твоя жертва что-то изменит? — его голос звучал без насмешки или гнева, лишь с безжалостной правдой. — Он пал слишком глубоко. Ты остаешься с тенью, которая теперь даже не помнит, что такое свет. У него не просто есть злая воля — он стал ей, и утратил часть себя вместе с Кольцом. Теперь он не способен ни измениться, ни что-то изменить. Ты отказываешься от всего, что могло бы быть твоим, ради того, кто никогда не сможет принять или понять это. Ты выбираешь вечность в пустоте, где нет ни надежды, ни искупления.

Она упрямо взглянула на него:

— Он помнит. Я знаю, я видела! Там, в его крепости, прежде чем… Я не уйду.

Привратник покачал головой:

— Слишком поздно для него. Это ничего не меняет.

Аэлин сделала движение к Саурону, как будто хотела загородить его от жестоких слов, и настойчиво повторила без гордости, без пафоса, но с убежденностью:

— Я не могу его оставить. Я остаюсь с ним.

— Это не поможет ни ему, ни тебе. Ты идешь против законов мироздания, оставаясь там, где тебя быть не должно.

Аэлин промолчала.

Фигура Привратника стала прозрачнее, и сквозь нее проступили звезды. Он печально взглянул на Аэлин и Саурона и исчез, будто закрыв за собой дверь.