Последний вагон (гет)

Это случилось в новогоднюю ночь, когда зима плела хитроумные кружева на окнах, а снег под ногами скрипел, как старая лестница. Немногие повидали старую, крошечную станцию, да и тех, кто знал её, то ли уже не было в мире живых, то ли о ней не помнили. Станция выглядела выдуманной кем-то, кому захотелось спрятать её от глаз людей. Старые фонари горели невзрачно, скамейки на платформе покрывал толстый слой инея, а единственная табличка с названием покосилась от времени.

В эту ночь творилось что-то странное.

Плотный снегопад обрушился на землю, и весь мир затаил дыхание. Издалека, как из другой реальности или другого измерения, донёсся гул.

Поезд.

Он возник из снежной завесы, точно призрак, с мерцающими окнами и сероватым густым дымом, который пробивался из трубы. Поезд был старинным, таких больше не делают, о чём говорили деревянные вагоны с потускневшими гербами на дверях, массивные колёса, которые стучали, как сердце огромного великана.

Но был ли это поезд? Или что-то совсем другое?

Двери распахнулись без звука, и морозный воздух устремился внутрь любопытным гостем. В одном из купе, освещённом настольной лампой, сидел человек. Или… Нечто.

Длинное пальто укрывало незнакомца с головы до пят. Руки, сложенные на маленькой книге, отбивали ритм пальцами.

Книга…

Книга выглядела старше самого поезда. На её потёртом кожаном переплёте были выбиты буквы, но так глубоко, что напоминали рубцы.

Фигура открыла её, и свет лампы упал на страницы. Ни один пассажир никогда не увидел бы их, но если бы кто-то рискнул, то прочёл бы странные строки.

Имя. Ещё имя. Целая вереница, каждая запись короткая, сделанная будто бы взмахом пера.

Ночь, такая же тёмная и безмолвная, как и единственный пассажир в старом поезде, заглядывала в окна, интересуясь: а кто будет следующим?

На платформу вышел мужчина. На вид ему было около сорока пяти. Пальто, тёмное и безукоризненно сидящее, подчёркивало статус, а шаги по скрипучему снегу звучали так, чтобы все услышали — здесь проходит хозяин своей судьбы. Но стоило мужчине замереть под фонарём, как его самоуверенность дала трещину. Быть может, его насторожил зверский холод, быть может, странная тишина перрона.

Поезд стоял перед ним неподвижно в своей громоздкой мощи. Он ждал именно его. Ни стука, ни скрипа дверей, ни уставших голосов — только поезд и ночь.

Мужчина шагнул внутрь.

Двери сомкнулись за ним так тихо, что он не сразу это заметил. Вагон оказался совершенно пустым. Он остановился в проходе, всматриваясь в тёмные ряды сидений. Всё было настолько безмолвным, что даже его дыхание казалось лишним.

— Что за чертовщина… — он почесал затылок и осмотрелся.

Перед ним тянулись ряды мягких кресел, обитых пыльно-зелёной тканью. На их поверхности не было ни складок, ни пятен, ни следов недавних пассажиров. Вагон застыл где-то вне времени, храня безупречность для особого случая.

Мужчина зашаркал вперёд. От былой надменности не осталось ни следа.

И тут он услышал это.

Шаги. Негромкие, вкрадчивые, они доносились из дальнего конца вагона. Мужчина замер, крепко сжимая ручку портфеля и медленно обернулся, фокусируясь на звуке.

Из полумрака выступила фигура.

Её очертания были размытыми. Свет не мог решить, как её осветить. Высокая, закутанная в длинное пальто, которое слегка шевелилось от невидимого ветра, она вселяла ужас. Шляпа с широкими полями укрывала лицо, но под ними угадывались глаза. Они блестели, как жар непогашенных углей, забытых в потухшем костре.

Мужчина сглотнул.

— Добро пожаловать, — произнесла фигура хриплым голосом, от чего не удавалось понять, кто перед ним — женщина или мужчина. Она жестом указала на боковое сидение у окна и добавила: — Присаживайся.

Человек подчинился, сам не понимая, почему.

— Я что, один здесь? — спросил он, пряча портфель под стол. — Что это за поезд?

— Новогодний экспресс. Ночь, когда люди верят в чудеса, а я выбираю, кому их даровать.

— Не понял?

Фигура устало вздохнула и села напротив:

— Сегодня, в полночь, ваш мир сделает последний выдох, прежде чем вдохнуть новое начало. Границы между прошлым и будущим сотрутся. Души ещё помнят, кем были, но уже строят планы на то, кем могут стать. Это время завершений и новых начал. Я прихожу из года в год, чтобы преподнести свой подарок — направить к окончанию пути или дать шанс прожить его иначе.

Мужчина сдавленно фыркнул, отводя взгляд к окну. Снег продолжал кружиться за стеклом, скрывая за собой абсолютно всё, кроме странного поезда.

— Повезло же, в канун Нового года застрять в дороге с психом. Долго нам ехать, не знаешь? Я опаздываю.

— А куда ты торопишься?

— На встречу.

Фигура не ответила сразу. Она перевернула страницу в книге и закивала:

— Ага, всё ясно. А расскажи-ка о своей жизни.

— С чего бы вдруг?

— Быстрее расскажешь — быстрее приедем.

— Думаю, это не так работает.

— Тогда скажи, который час?

Он посмотрел на наручные часы и удивленно вскинул брови:

— Половина десятого… но…

— Но ты выключал рабочий компьютер и точно запомнил другие цифры, не так ли?

— Да… Что здесь происходит?!

— То, что неизбежно должно произойти, — фигура оторвала взгляд от книги и посмотрела прямо в глаза мужчине. — Здесь время подчиняется другим законам. Компьютеры, часы, память… Всё теряет смысл, когда человек переступает грань.

Он хотел что-то ответить, но фигура продолжила, не давая возможности опомниться:

— Ты сам чувствуешь. Что-то здесь не так, что-то… знакомое, но ускользающее. Этот поезд не просто транспорт, а место, где ответы ищут те, кто их давно потерял. Или боятся найти.

— Что за граница?! — он хмурился, искренне не понимая, что происходит. — Что значит «поезд не просто транспорт»? Что за чушь ты несёшь?!

— Граница между тем, что было, и тем, что должно быть, — спокойно ответила фигура, переворачивая страницу в книге. Её пальцы бесцельно скользили по пожелтевшим строкам, а лицо не выражало никаких эмоций. Ей словно бы надоело каждый раз говорить одно и тоже. — Проще говоря, это граница между началом и концом. Ты не первый и не последний, кто задаёт вопросы. И каждый раз ответ один: здесь ты должен встретить самого себя. Понять, что сделал, и что теперь делать.

Мужчина поёжился, то ли от холода, то ли от страха перед жутким собеседником и, всё же усевшись на сидение, откинул свой портфель в сторону. Он осмотрелся ещё раз, шмыгнул носом, вытер стекающую капельку с его кончика и, сложив руки в замок, скривился.

— Я что, попал на какую-то моральную проповедь? Смешно. Ещё скажи, что я умер или мне всё снится.

— Абсолютно верно. Ты действительно умер. В 22:17. Сидел в своём офисе, как всегда, окружённый бумагами, светом монитора и шумом проезжающих машин за окном. Это и стало твоим последним мигом. Ты ведь даже не заметил, как всё произошло, не так ли?

Мужчина замер, глядя на неё с таким идиотским видом, будто не до конца услышал или не поверил в её слова. Потом его лицо исказилось — сначала недоумением, затем испугом, а за ним пришёл нервный смешок.

— Шутка, да? — он вскинул руки и звонко ударил себя по щекам. — Кто-то явно постарался, чтобы устроить лучший розыгрыш в моей жизни! Ну, давайте, вылазьте! Камеры, смех за кадром, хлопки по плечу? Брызги шампанского тоже подойдут!

Фигура лишь молча наблюдала, сложив руки на книге. Её молчание больше злило мужчину. Он вскочил со своего места, нервно приглаживая волосы, и начал шагать по вагону.

— Умер? Да вы издеваетесь! Я сейчас открою дверь, выйду на платформу и… — он рванул к тамбуру, но остановился, когда не нашёл ничего за окнами, кроме густой снежной завесы. Мужчина дёрнул ручку двери, но та даже не шелохнулась.

Он вернулся в вагон и остановился посреди прохода, оглядывая ряды пустых сидений.

— Невозможно. Просто невозможно! — он ударил ладонью по стенке купе. — Я жив. Я был в своём офисе. Я чувствовал тепло чашки! Я слышал звук принтера! Как я мог умереть? Нет, глупость.

— Ты не заметил, — равнодушно ответила фигура. — Слишком был занят своими делами, как и всегда. Вспомни, разве ты одевался, разве выходил из здания? Зачем ты пришел на станцию? Точно ли ты едешь на встречу?

— Нет… нет! — он побежал к другому тамбуру, вновь дёрнул дверь, вновь заглянул в окно, и закачал головой. Ничего, кроме снега. Совсем нечего. Белый, плотный, бесконечный.

Мужчина беспомощно принялся стучать кулаком по стеклу:

— Выпусти меня! — закричал он, обращаясь то к двери, то к самой фигуре. — Это бред, сон! Точно, я сплю! Скоро позвонит будильник, и я…

Но он осёкся. Незримое давление тишины сковывало его. Всё стало казаться слишком реальным, слишком ясным, чтобы быть сном.

Мужчина обессиленно осел на сидение, потирая виски. Его глаза бегали из стороны в сторону. Он искал логичное объяснение.

— Как такое… — прошептал он. — Почему? Почему я здесь? Почему я умер?

Фигура наклонила голову, внимательно наблюдая за ним, и вздохнула.

— Вот и я о том же. Почему ты здесь? Ответ на этот вопрос знаешь только ты.

— Потому что я не закончил, — выпалил он.

Фигура одобрительно кивнула.

— Ты всё ещё держишься за свои дела, за свою гордость, за все те оправдания, что ты твердил себе. Если ты не освободишься от них, если не поймёшь, что на самом деле важно, ты никогда не сможешь сделать шаг вперёд.

— Что значит «шаг вперёд»? То, что сейчас происходит, это типа тот самый суд после смерти, о котором все твердят? Ты решаешь, куда мне идти? Ад или Рай? Или это что-то другое?

— Никаких судов, никаких весов с грехами и добрыми делами. Здесь я не судья, и не палач. Я — просто проводник. Всё, что я делаю, — это помогаю тебе задать вопросы, которые ты всегда боялся задать себе. Куда идти — выбираешь только ты.

— И что, если я выберу назад? Вернуться?

Фигура задумалась на мгновение.

— Назад? — переспросила она. — Вернуться к чему? К тому, что ты оставил? Или к тому, что не успел исправить?

— Исправить, — быстро ответил он. — У меня были ошибки, я знаю. Но я могу всё изменить! Я могу! Просто… просто дай мне шанс.

— Жизнь давала тебе шанс каждый день, каждую минуту. А ты его тратил, раз за разом, предполагая, что время бесконечно.

— Значит, всё бесполезно. Всё кончено. Что я могу найти в твоём поезде, если я уже умер? Зачем ты меня держишь? Я не хочу искать ответы.

— Но ты можешь найти себя. Или то, что от тебя осталось. Хочешь сойти — говори со мной, рассказывай о себе. А я уже решу, на какой станции тебя высадить.

— Я… я… успешный человек, — начал он. — У меня своя компания… Создал сам, с нуля. Двадцать лет тяжёлой работы.

— И что ты приобрёл?

Мужчина посмотрел в сторону, словно там, за снежной завесой, мог найти ответ. Но он долго молчал, прежде чем пожать плечами:

— Деньги. Уважение. Влияние.

— А что потерял?

— Ничего, — сказал он, кинув на собеседника мимолётный взгляд и снова отвернулся к окну. — Возможно… Время с семьёй? Но это нормально. Все успешные люди жертвуют им.

— Ты уверен, что это нормально?

— Конечно! — раздраженно ответил он. — Такова цена успеха! Все это знают.

На несколько мгновений вагон погрузился в звенящую тишину. Лишь стук колёс нарушал странное затишье.

Мужчина пересел ближе к собеседнику. Постукивая пальцами по столику, он вскинул голову, уточняя:

— Блин, слушай, ну правда глупость какая-то. Я действительно умер? Почему поезд? Почему ты?

— А зачем тебе офис? Зачем деньги, сделки, которые ты заключал?

— Это ведь… моя работа?

— А это — моя, — просто ответила фигура.

Мужчина склонил голову, издав нервный смешок.

— Ага, п-понятно. Я думал, ты другая. Чёрная мантия, коса, ну и всё в этом духе. — Он покачал головой, облокотился на столик и закрыл лицо ладонями. — Типичная смерть, короче. Можно же так называть, да?

— Да, можешь. Многие так думают. Люди боятся, придумывают легенды, но я никогда не была страшной.

— Прям как моя жена! Характер дьявольский, на первый взгляд даже кажется стервой, а она на самом деле была добрейшей души человек.

— Была?

— Ну, она ушла, забрав сына. Ему было сколько? Двенадцать, кажется. Не помню, что сказал им. Наверное, что-то вроде: «Мне жаль, но я работаю ради нас», — он закусил нижнюю губу и добавил, больше для себя, нежели для Смерти: — Надо было пожертвовать временем ради денег, ради лучшего будущего моей семьи. Я всё сделал правильно?

— Ты спрашиваешь себя или меня?

— Себя, — ответил он быстро, боясь, что пауза сделает его слова менее убедительными. — Конечно, себя. Я работал только для семьи.

Смерть не сводила с него взгляда.

— Неужели это то, о чём ты думал, сидя в своём офисе?

— Нет! — выкрикнул он и вскочил на ноги, размахивая руками. — Нет. Я думал о том, что подпишу сделку, заработаю больше, закрою все счета, куплю родным всё, что они хотят! Всё исправлю, всё верну! Это должно было сработать!

Он замер посреди вагона, тяжело дыша. Смерть не пошевелилась, наблюдая за ним из своего места.

— Эмоционально. Правильно ли я понимаю, что ты хотел вернуть их подарками?

Мужчина судорожно провёл рукой по волосам и вдруг резко обернулся к окну. Свет станции начал пробиваться сквозь снежную завесу. Это было так неожиданно — тепло и ярко — что он шагнул ближе, припав к стеклу. Дыхание затуманило его, и мужчина быстро провёл по нему рукой, чтобы ничего не упустить.

За огнями виднелась не просто платформа. Он видел их — лица, улыбающиеся в зимнем свете. Голос сына и его смех звенели в ушах; жена стояла там, на перроне, глядя на поезд так, как она смотрела тогда, в первые годы их брака. Это было невозможно. Но это было.

— Они там, — прошептал мужчина. — Там, на станции. Они ждут меня!

Когда двери вагона открылись, он рванулся вперёд, но споткнулся о портфель. Тот с глухим стуком упал на пол. Мужчина не остановился, даже не оглянулся. Он был уже у самой двери, его рука потянулась к поручню.

— Подожди! — голос Смерти остановил его. Она даже не подняла руку, не встала, не попыталась его схватить. Просто её голос заставил подчиниться.

— Это моя остановка, — он обернулся, глядя на неё глазами человека, у которого в последний момент вырвали надежду. — Я должен быть там! Они ждут меня!

— Не торопись, Чарли. Ты уверен, что они ждут тебя?

— Что? — он растерянно заморгал. — Конечно увер… — и осёкся. — Они там! Я видел их! Ты тоже видела! Ты видела!

— Хм, — Смерть подошла к окну и, прислонив к нему ладони, стала всматриваться. — Ты действительно уверен, что это они? Что они ждут тебя, а не ты их?

Чарли молча смотрел на неё. Затем на станцию. Лица, которые ещё минуту назад были такими чёткими и реальными, вдруг начали расплываться под пеленой снегопада.

— Нет… — прошептал он, его руки опустились. — Нет, это они… Это должны быть они.

— И всё же ты не открыл дверь, не вышел к ним, не позвал к себе, — заметила она и отошла от окна. — Почему?

— Потому что ты потребовала!

— Ну, ты бы мог нарушить мой приказ.

— И к чему бы это привело? Насколько я знаю, от Смерти не сбежишь.

— Так и есть, так и есть, — она устало вздохнула и опустилась на сидение. — Чарли Уилсон… Ты продолжай, не умолкай, я внимательно слушаю.

— А смысл? Ты и так всё обо мне знаешь, к чему расспросы, к чему пустой разговор?

— Банальный интерес. Люди любят лгать, и мне хочется узнать, как далеко ты зайдёшь.

— Спрашивай, — заявил он. — Всё, что хочешь, только отпусти.

— Ты так хочешь домой, к семье… Если бы ты вернулся, что бы ты сделал?

— Я бы… — он запнулся, его голос вдруг пропал, и он прочистил горло. — Я бы исправил всё, что разрушил.

— Как?

Чарли стоял, тяжело дыша. Ему хотелось кричать, но внутри было слишком пусто. Он давно выкорчевал все эмоции.

— Я бы уделил больше времени сыну и жене. Я бы не зацикливался на работе. — Слова выходили натужно, будто их выдавливали из него, заставляли говорить под дулом пистолета.

— Но ты ведь постоянно себе это обещал, — произнесла Смерть, неожиданно вскакивая на ноги. Её пальто взметнулось. — После каждой сделки, после каждой премии. «Ещё один контракт, и всё изменится», так? Но ничего не изменилось. Разве ты хоть что-то исправил? Почему я должна поверить тебе теперь?

Чарли отшатнулся. Её внезапная агрессия застала его врасплох.

— Это… другое — пробормотал он.

— Другое? — она горько рассмеялась. — Расскажи мне, чем это «другое» отличается от десятков твоих «других» обещаний?

— Потому что теперь я знаю, чем всё закончилось! — заявил он, срываясь на крик, как будто хотел перекричать её. — Теперь я вижу, что я… что я всё сделал неправильно!

— Теперь видишь? — она прищурилась и медленно начала ходить по вагону. — Ещё минуту назад ты твердил, что всё сделал правильно! Получается, до этого мига ты всегда был слеп?! Нет, Чарли, ты знал, что теряешь. Ты понимал, но продолжал. И знаешь почему?

Она остановилась и наклонилась к нему, нависая, как грозовая туча.

— Потому что тебе это нравилось. Сладкий вкус власти, адреналин сделки, деньги, которые ты пересчитывал, как одержимый маньяк — тебе это было важнее. Признай.

— Ты ничего не понимаешь! Это всё работа, она поглотила меня! Я старался ради них! Ради семьи!

— Ах, работа, — Смерть ухмыльнулась и картинно хлопнула в ладоши, как бы удивляясь. — Конечно, работа! Давай всё спишем на неё. А знаешь, что ещё работа, Чарли? — она повернулась к нему спиной и сделала шаг в сторону окна. — Любить. Заботиться. Быть рядом.

Её слова резали, как ножи, проникая глубоко в сердце. Чарли пошатнулся, получив словесную пощёчину. Он попытался что-то сказать, но язык не подчинялся.

— Ты не понимаешь… — в конце концов прошептал он, опуская взгляд на пол. — Ты настроена против меня. Ты уже решила, что я не заслуживаю второго шанса.

— Правда? — она оглянулась. — А, может, ты сам это решил, Чарли?

Она вытащила из кармана перо — длинное, тонкое, чёрное — и провела им по странице книги. Слова на бумаге тут же засияли.

— А ты помнишь день рождения сына? — спросила она, не отрывая взгляда от слов, которые двигались сами по себе.

Чарли растерянно замотал головой.

— Конечно! — воскликнул он, сглотнув. — Июль… июнь… и-и-ю… июнь! Точно, июнь!

Смерть резко подняла глаза, сверля его взглядом.

— Нет, — разочарованно ответила она. — Март. И здесь написано, что ты пообещал ему приехать, но в итоге он задул свечи в одиночестве.

— Я работал! — выкрикнул Чарли, шагнув к ней. Ему хотелось вырвать книгу из её рук и выкинуть на ближайшей станции, а лучше в окно и прямо сейчас. — У меня не было выбора!

— Работа, работа, работа, опять работа! Да, ты был в командировке. Но не на встрече, как сказал жене. Ты был в Чикаго. С Маргарет из юридического отдела.

— Ты… ты не имеешь права рыться в моей жизни!

Смерть снова рассмеялась.

— Я и не роюсь, Чарли. Я просто читаю твою историю, которую ты сам и написал.

— Нет, роешься! Выкидываешь всё моё грязное бельё! Я ведь и хорошее делал! Например… Ну, скворечник построил, отдал одежду в церковь!.. И ещё много чего! А Маргарет, она, ну… Она… Я просто хотел снять напряжение! У всех бывает.

— Конечно-конечно, — согласилась Смерть, переворачивая страницу, и хмыкнула. — А как насчёт пьянок?

— Каких ещё пьянок?

— Ты знаешь, о чём я. Финал школьного турнира. Сын ждал тебя на трибунах, а ты был в баре. Помнишь, что сказал ему, когда явился домой, пропахнув виски?

Чарли отвёл взгляд.

— Сказал, что не смог туда попасть. Работа, пробки… Да, я ошибался, но это не значит… это не значит, что я был плохим человеком!

— Может быть. Но ты был плохим мужем. И ещё худшим отцом.

— Ты понятия не имеешь, каково это! — Чарли сильно ударил кулаком по сидению, но звук получился глухим, как и его голос. — Всё держать на своих плечах, бороться за место под солнцем, чтобы тебя хоть кто-то уважал! Ты хоть раз пробовала так жить? Ха-ха, конечно, нет! Откуда Костлявой знать о человеческой жизни?! — Он повернулся к Смерти, ожидая хоть какой-то реакции, но та оставалась невероятно спокойной.

— Вот раз мы говорим честно, то давай тогда уж и поговорим о моей семье, какой она есть, — продолжил он, не дождавшись ответа. — Они даже не поддерживали меня! Жена жаловалась, что я всё время на работе, а сын… — Он вздохнул, потерев виски. — Сын не понимал, ради чего я пропадаю там день и ночь. Ради них обоих! Всё ради них!

Смерть всё ещё не спешила отвечать. Это молчание вывело Чарли из себя.

— Ну? Скажи что-нибудь! — выкрикнул он. — Я делал всё правильно! Всё!

— Я вижу только то, что ты сам же сделал из родных врагов, — наконец поддалась она. — Ты построил барьер между вами собственными руками. Я здесь не для того, чтобы обвинять тебя или их, но ты можешь хотя бы признать свою неправоту?

Чарли застыл. Одна только рука потянулась к карману. Возможно, он искал сигарету или ключи, или ещё что-нибудь, но, не найдя ничего, он снова нервно провёл рукой по волосам.

— Ты не понимаешь, ты ничего не понимаешь! Ты просто сидишь и судишь, будто у тебя есть на это право! И не говори мне больше, что ты здесь не для этого.

Она не шевельнулась, но её взгляд стал холоднее.

— Я вижу людей такими, какие они есть. Без масок. Без оправданий. Ты так и не попробовал понять их, Чарли. Ты жалел только себя.

В этот момент вагон слегка качнулся, и стук колёс стал тише. Чарли быстро повернул голову к окну. За стеклом проступили очертания станции, а свет фонарей начал гаснуть, отказываясь встречать гостей.

Чарли отступил на шаг, руки опустились вдоль тела. Его взгляд блуждал по пустому вагону, а плечи ссутулились.

— Нет, — выдохнул он, качая головой. — Не смей говорить, что моя остановка. Я не выйду.

Смерть не двинулась с места, только скрестила руки на коленях.

— Ты должен.

— Я не готов! — воскликнул он, оборачиваясь к двери. — Не могу! Мне нужно время!

— Ты был не готов жить, — ответила она. — А теперь не готов уйти.

— У тебя нет права заставлять меня!

— По твоим словам, у меня нет ни на что права. Что ж, по такому поводу, у меня нет права удерживать тебя.

Он хотел что-то сказать, но заметил движение. Стрелка его часов дёрнулась и застыла на отметке 22:17.

В это время он умер.

— Что… что там? — его голос дрогнул. Он не повернулся к станции, боясь увидеть что-то страшное.

Смерть посмотрела в ту же сторону, что и он, и на её лице мелькнула насмешливая улыбка.

— Откуда мне знать? — её ответ прозвучал неожиданно просто. — Я всего лишь проводник. Не позволяй страху управлять тобой, хотя бы сейчас.

Чарли сглотнул.

Он шагнул к двери, но не открыл её сразу. Постоял, ожидая разрешения и вдохнул.

Медленно выдохнул.

— Ты права, — пробормотал он, не глядя на неё. — Я всегда боялся. Даже когда думал, что держу всё под контролем.

Он посмотрел на дверь, потом мельком обернулся. Смерть не двигалась, всего лишь наблюдала, как он делает свой выбор.

Чарли открыл дверь. В лицо ударил порыв холодного воздуха, от которого он невольно зажмурился.

— Надеюсь, ты довольна, — сказал он с горечью, оборачиваясь на пороге.

Но она уже не смотрела на него. Её взгляд был устремлён в книгу, которая открылась на новой странице.

Человек шагнул за дверь, растворяясь в снегопаде, и исчез.

Смерть отложила книгу, закрыла глаза и глубоко вздохнула. Вагон снова погрузился в тишину. Следующий пассажир задерживался, а ей оставалось только ждать.

Она давно перестала считать время. Для неё оно растворилось в бесконечности, как песок, унесённый ветром. Но были воспоминания — не даты, не цифры, а образы, которые время от времени возникали в сознании.

Когда-то она была смертной.

Это было в эпоху, когда не существовали мегаполисы, когда реки текли быстрее и вулканы ещё извергались. Её знали как Морриган, богиню войны. Она была вестницей битв, тех, кто стоял на границе жизни и смерти. Люди боялись её, но она не была ни злой, ни доброй.

Она просто была.

Морриган сопровождала души павших, появляясь на поле битвы в облике ворона или женщины с длинными чёрными волосами, которые рассыпались по плечам тёмным водопадом. Она видела, как умирающие цеплялись за жизнь, не осознавая, что смерть — это не конец, а только переход.

Но люди редко принимали её без боя.

Её бессмертная природа не была выбором. Она была частью мира, его циклом, как смена поры года или ночи утром.

Но один день изменил её сущность.

Однажды на поле боя, среди криков и крови, она увидела мужчину. Воина, который отличался от других. В его глазах не было ненависти, только страх за тех, кого он оставил дома. Его желание вернуться к семье было таким сильным, что её сердце впервые дрогнуло.

Она пыталась направить его душу, но он отказывался сдаваться в её плен. Он умолял дать ещё один шанс, даже если это значило бы нарушить все правила. Его слова: «Я хочу всё исправить», — преследовали Морриган, даже когда она забрала воина.

Этот случай стал её слабостью.

Она начала видеть в людях не только страх смерти, но и их горечь, сожаления, обещания, которые они давали себе и другим. Она начала задаваться вопросом: а что, если дать им возможность завершить то, что они не успели? Не всем, конечно, а только тем, кто готов взглянуть в глаза своим ошибкам, кто готов бороться, кто уважает Жизнь.

Мир менялся, а с ним и её роль.

Люди забыли имя, превратив Морриган в безликую Смерть, с косой и чёрной мантией. Они забыли, что она не судья, не палач, а проводник. Она перестала быть богиней, превратившись в существо, обитающее между мирами. Поезд стал её прибежищем — бесконечный, как поток времени, он забирал тех, кто был на пороге.

Колёса стучали, напоминая сердечный ритм, а свет фонарей за окном — мигающие отголоски памяти. Люди не могли понять, куда они идут, но знали, что поезд ведёт их туда, где их решения обретут вес.

Когда кто-то, как Чарли, говорил о жене, жалуясь на её «непонимание», она видела не только его, но и сотни мужчин до него. В каждом из них ей виделся тот воин, тот, кто просил вернуть его домой. Она видела тех, кто думал, что любовь можно отложить на потом, и злилась. Но гнев был только частью её. Зеркалом, которое она показывала людям, чтобы заставить их заглянуть внутрь себя.

Книга, которую она держала, оставалась связью с судьбами. Каждое имя, каждая история была вписана вовсе не Морриган, а Жизнью, которая привносила новые души в сложный мир. Она использовала её, чтобы помочь любому пассажиру отыскать свою дорогу.

Она не умела оценивать, только задавала вопросы, которые люди боялись задать себе самостоятельно. Она не хотела рыться в их жизнях, не испытывала к ним сочувствия, отвращения или жалости. Она просто направляла, делала свою работу. И злилась. Злилась, если кто-то обесценивал её сородичей, если кто-то насмехался над Жизнью, если кто-то обвинял во всём глупую Веру, или если кто-то отнимал чужую Надежду.

Морриган не давала второго шанса из милости, а только если человек мог принять свою вину и признать ошибки.

Да, порой вопросы звучали жёсткие, иногда болезненные. Но те, кому удавалось выстоять, проходили в последний вагон. Он прицеплялся к поезду Жизни, что было удобно для пассажиров мрачного экспресса, ведь им больше не нужно было делать пересадку.

Смерть снова открыла книгу и посмотрела на пустую страницу. Следующее имя ещё не появилось. Она притулилась к окну и посмотрела на станцию, задаваясь только одним вопросом:

— Почему я всё ещё это делаю?

Вопрос не имел адресата.

Она знала ответ.

Потому что ей было важно, чтобы хоть кто-то вернулся и «смог всё исправить».

Уж слишком много смертей повидала сама Смерть.