Душа Зорро (гет)

1825 год. Испанская Калифорния.

Вечер только начинал вступать в свои права, но солнце еще не желало уступать небо. Багровые лучи скользили по черепичным крышам глиняных домов Пуэбло де Лос-Анджелес, окрашивая их в теплые, медовые тона. На площади, где днем кипела жизнь, теперь царило умиротворение. Слышалось лишь тихое перешептывание ветра да редкий лай собаки, доносившийся из дальних закоулков.

Атмосфера была пропитана ожиданием — ожиданием прохлады, которая придет на смену дневному зною, ожиданием звезд, которые вскоре усеют темное небо, ожиданием чего-то неуловимо прекрасного, что всегда приносит с собой вечер.

Из открытых окон таверны доносились звуки гитары. Мелодия была простая и незатейливая, но в ней чувствовалась какая-то особая теплота и искренность. Гитара говорила о любви, о разлуке, о надежде — обо всем том, что наполняет жизнь каждого человека.

Звук гитары изменился, стал более ритмичным и страстным. К нему примешался четкий стук каблучков танцовщицы. Сначала тихий, робкий, он постепенно набирал силу, превращаясь в зажигательную дробь. Казалось, сама земля под ногами начинала вибрировать в такт музыке.

Из таверны вырывались обрывки смеха и возбужденных голосов. Кто-то азартно выкрикивал тосты, кто-то хлопал в ладоши, подбадривая танцовщицу. Запах жареного мяса и пряных трав щекотал ноздри, смешиваясь с ароматом крепкого вина. Внутри царила атмосфера безудержного веселья и свободы.

Дверь таверны распахнулась, явив миру статного кабальеро лет двадцати пяти. Черные как смоль волосы обрамляли его лицо, тронутое легкой тенью усталости. На ходу натягивая перчатки, он направился к своей двуколке, запряженной парой дымчато-серых мулов. Из ящика под сиденьем он достал свой плащ.

Солнце, словно огненный шар, медленно погружалось за горизонт, и дневной зной уступал место долгожданной вечерней прохладе. Легкий бриз ласково коснулся лица молодого человека, принося с собой облегчение — возвращение на гасиенду обещало быть куда приятнее, чем утомительная дорога в полдень.

— До завтра, дон Диего, — донесся голос его недавнего собеседника. Тот вышел из таверны и направился к чалой лошади, привязанной неподалеку.

— До завтра, сеньор, — ответил дон Диего де ла Вега кивком, провожая взглядом удаляющуюся фигуру, пока та не скрылась за поворотом.

Он продолжал стоять возле мулов, погруженный в свои мысли, окидывая взглядом главную площадь пуэбло. Таверна соседствовала с гостиницей, а напротив возвышались аптека, церковь и казарма Лос-Анджелеса. Перед массивными деревянными воротами гарнизона несли свою вахту бравые уланы.

Диего вздохнул, проводя рукой в перчатке по жесткой гриве мула. Что с ним сегодня не так? С самого рассвета его терзала необъяснимая тревога, словно предчувствие надвигающейся бури. Даже простая сделка с покупателем шкур, которую отец поручил ему, не задалась с первого раза, как назло.

Отложив решение до завтрашнего вечера, Диего знал, что отец будет недоволен. Алехандро де ла Вега славился своей деловой хваткой. Именно благодаря его неутомимой энергии и дальновидности их гасиенда считалась самой крупной и богатой во всей Калифорнии. Истинный патриот, преданный короне, он пользовался всеобщим уважением — от скромного пеона до самого губернатора. И от своего единственного сына он ожидал того же.

Диего продолжал машинально гладить мула, наблюдая за неспешным течением жизни вокруг. За последние два года он незаметно погрузился в заботы гасиенды, до тонкостей изучил быт слуг и семей вакеро, знал каждую голову скота и количество лошадей в табуне. Отец, доверяя ему все больше и больше, лишь изредка направлял, стараясь не стеснять, и в большинстве случаев был доволен тем, как менялся его наследник.

Но в последние дни Диего преследовали ночные кошмары, оставляя после себя смутное чувство потерянности. Он просыпался в ледяном поту, ночная рубашка прилипала к телу, а сознание долго отказывалось возвращаться в реальность. Мучимый смутным беспокойством, он ворочался в кровати, пока тщетные попытки уснуть не сменялись усталой покорностью. Тогда он поднимался, набрасывал халат и, словно тень, ускользал в тайный ход.

Там, в ночной прохладе, его ждал Торнадо. Конь, заслышав шаги, приветствовал хозяина радостным ржанием, нетерпеливо перебирая копытами, предвкушая безумный ночной полет. И вот, спустя полчаса, они уже неслись по отцовским землям, утопая в густой тишине, нарушаемой лишь стуком копыт и свистом ветра.

Диего задумчиво улыбнулся. Эти ночные скачки с Торнадо уносили с собой остатки кошмаров, возвращая покой и даруя крепкий сон до самого рассвета. Так было последнюю неделю, но сегодня… сегодня что-то неуловимо изменилось.

Диего перешел от одного мула к другому и повернулся спиной к воротам гарнизона.

Сегодня его пробудило смутное, леденящее душу предчувствие. Сердце колотилось в груди, словно пойманная птица, готовая вырваться на свободу. Резко сев в кровати, он понял, что забыться в бешенной скачке не получится — алый рассвет заливал горизонт. Сон безнадежно улетучился, и он, ведомый странной тревогой, решил спуститься к раннему завтраку с отцом.

В памяти всплыла радость дона Алехандро при его появлении, и Диего невольно улыбнулся. Но завтрак прошел под гнетущей пеленой молчания. Диего машинально ковырял еду, не чувствуя вкуса, затем, извинившись, покинул гостиную и вернулся в свою комнату, где его и без того смятенные мысли окончательно расползлись, словно клубок змей. Даже на встречу он поехал лишь с началом сиесты, после настойчивого напоминания отца о необходимости его присутствии в пуэбло. А там… Там он необъяснимо вспылил, когда покупатель посмел оспорить установленную им цену.

По изумленному лицу сеньора Моралеса де ла Вега мгновенно осознал, что дал волю чувствам. Собрав остатки самообладания, он предложил загладить неловкость изысканным ужином в таверне, сдобренным отменным вином. Однако окончательное решение было перенесено на завтра, и теперь Диего предстояло объяснить отцу, почему обычно сговорчивый сеньор Моралес не принял его предложение без колебаний.

Диего обошел двуколку и, наконец, уселся в нее. Солнце уже скрылось за горизонтом, и над пуэбло опустился привычный, тихий, словно застывший вечер. И именно в этот момент тишину расколол хлесткий удар бича, и на городскую площадь, словно вихрь, ворвалась карета. Кучер, дернув поводья, заставил пару лошадей встать, как вкопанных, прямо перед гарнизоном. Точнее, перед сержантом Гарсией, временным комендантом Лос-Анджелеса, который в этот миг появился в воротах.

Диего с нескрываемым интересом оглядел экипаж, прикидывая, что дилижанс из Монтерея прибыл сразу по окончании сиесты, а из Сан-Педро ожидался не раньше, чем через два дня.

На козлах сидели два угрюмых кучера, один — жгучий брюнет с лихими усами, другой — рыжеволосый, с короткой клиновидной бородкой. Оба разом повернулись, когда сержант, опомнившись, изумленно воскликнул, запоздало соображая, что, выйдя на секунду раньше, мог бы оказаться под копытами взбесившихся коней:

— Эге-гей! Что за чертовщина?! Что происходит?

Но вспомнив о двух уланах, несущих вахту у ворот, Гарсия собрался с духом и, напустив на себя бравый вид, двинулся к карете. Он уже было занес руку, чтобы распахнуть дверцу и потребовать объяснений или хотя бы представиться, но что-то словно пригвоздило его к месту.

Завороженный разворачивающейся сценой, Диего словно по наитию покинул свою двуколку — как раз вовремя, чтобы увидеть, как черноволосый кучер, отбросив поводья соседу, одним стремительным прыжком спрыгнул с козел и преградил путь к карете.

— Ооооо! — Гарсия отступил на шаг, нарочито растягивая гласные. — Осмелюсь спросить, кто вы, откуда и с какой целью пожаловали в наш скромный Лос-Анджелес?

На несколько томительных мгновений повисла тишина. Сержант вновь предпринял попытку приблизиться к дверце, но кучер, готовый вновь встать у него на пути, был остановлен женским голосом, мелодичным, но вместе с тем звучавшим твердо, как сталь:

— Педро…

Диего невольно вздрогнул, внезапно осознав, что звук этого голоса ему приятен.

— Педро, освободи проход для сержанта, пожалуйста.

Кучер подчинился мгновенно и даже распахнул дверцу кареты.

— Сержант, я вас слушаю.

— Меня зовут Деметрио Лопес Гарсия, и я временно исполняю обязанности коменданта пуэбло де Лос-Анджелес. Моя задача — проверка документов и багажа всех новоприбывших, — его голос внезапно сорвался на крик, заставив Диего вновь сосредоточиться на происходящем у ворот гарнизона.

— Я — София дель Кастильо, — прозвучал голос из кареты, словно серебряный колокольчик в ночной тиши. — Не беспокойтесь, без моего приказа он пальцем не тронет.

Диего удивленно вскинул брови. Кто "он"? Но тут из-за кареты вырвался вихрь тьмы — огромный черный пес. Промелькнув тенью по площади, он застыл у колодца, обернувшись к Диего. В сердце де ла Веги закрался холодок. Он был безоружен перед этой мощью, готовой, казалось, разорвать его в клочья.

Пес, словно сгусток ночи, крадучись приближался. Торчащие треугольные уши настороженно ловили каждый звук, карие, миндалевидные глаза впились в Диего, пытаясь разгадать его намерения. Остановившись в шаге от двуколки, он наклонил голову, задумчиво изучая незнакомца. Неожиданно, нарушив напряженное молчание, пес ткнулся влажным носом в руку де ла Веги. От неожиданности тот машинально провел ладонью по гладкой, вытянутой морде и легонько потрепал за ухом. Тихий, довольный рык вырвался из груди пса, и он уселся у ног Диего, словно обретя своего давнего друга.

Диего ошеломленно смотрел на пса. Да, у отца были собаки, но все они были суровыми помощниками вакеро, верными лишь своему долгу пасти скот. Ни одной из них не позволялось приближаться к хозяину с такой бесцеремонной фамильярностью. Диего просто не знал, как вести себя с псом, который так легко нарушил все неписаные правила и устроился рядом, как старый друг.

Но внезапный возглас сержанта вырвал его из плена зачарованного созерцания. Внимание Диего приковал к себе другой зверь — ослепительно белый конь, возвышавшийся позади кареты. Могучий, он нетерпеливо бил копытом землю:

— Да это же конь Зорро!

Невольно двинувшись вперед, Диего был заворожен: перед ним стоял Фантом, которого он не видел уже больше двух лет. Жажда рассмотреть его, прикоснуться к нему едва не выдала его, но он вовремя опомнился. В этот миг его и заметил Гарсия:

— Дон Диего! Посмотрите, это же конь Зорро! — воскликнул сержант, указывая на благородное животное.

— Конь Зорро? — Диего натянул на лицо маску небрежной заинтересованности и направился к сержанту. — Разве у Зорро конь не вороной масти?

— Да, конечно, — тот почесал в затылке. — Вороной. Но в Монтерее… он был белым.

— Неужели? — Диего, не спеша, обошел карету и остановился рядом с Гарсия. — В Монтерее? — Он с задумчивым видом окинул взглядом рыжего кучера на козлах и черноволосого громилу у дверцы. Ни один из них не выказал ни малейшего удивления словам сержанта.

Он едва не выпалил: «Вам виднее, сержант, я в Монтерее с Зорро не встречался», но в этот миг в карете пошевелились, и на окошке дверцы появилась женская ручка в кружевной белой перчатке. Черноволосый Педро, проворно склонившись, откинул ступеньки и галантно помог даме сойти.

Мгновение спустя перед Гарсией и Диего возникла девушка лет двадцати, среднего роста, облаченная в дорожное платье и мантилью, скрывавшую волосы и плечи.

— Сержант…

Гарсия встрепенулся и, нервно теребя свой пояс, заторопился представить их:

— Сеньорита, позвольте представить вам дона Диего де ла Вега. Дон Диего, сеньорита София дель Кастильо.

Истинный кабальеро, Диего обнажил голову и взял в свою ладонь протянутую руку в белой перчатке. Она была прохладной и хрупкой, словно лепесток, и Диего, склонившись для поцелуя, ощутил не только желание согреть ее своим дыханием, но и оберегать от любых бед, что могли омрачить ее прекрасную голову. Впрочем, какие опасности могли подстерегать ту, кого охраняют два дюжих кучера, черный пес, чье настороженное дыхание он чувствовал за спиной, и белоснежный конь Зорро?

— Сеньорита, — выпрямившись, он встретился взглядом с ее зелеными глазами, искрящимися, словно изумруды.

— Сеньор, — она опустила руку, слегка улыбнувшись в ответ на его галантность, и вновь обратилась к Гарсии. — Сержант, нельзя ли отложить проверку моих документов и собственности до завтра? Мы проделали долгий путь из Сан-Франциско, солнце клонится к закату, а нам еще предстоит добраться до гасиенды дель Кастильо. Если вас не затруднит, не могли бы вы проводить нас до гасиенды?

— О, сеньорита, я бы с превеликим удовольствием, — Гарсия вздохнул, в его голосе сквозило искреннее сожаление, — но мне необходимо проверить гарнизон, выставить ночных дозорных…

— Да, конечно, сержант, но, возможно, вы предоставите нам уланов в качестве проводников?

— Уланов? — Гарсия на мгновение задумался, затем его взгляд просветлел, и он радостно обратился к Диего. — Гасиенда де ла Вега находится в том же направлении, что и гасиенда дель Кастильо. Дон Диего, у вас ведь нет больше никаких дел в пуэбло? Не составит ли вам труда проводить сеньориту до гасиенды?

— Нет, сержант, на сегодня я все свои дела закончил, — Диего одарил его лучезарной улыбкой, — и могу с легким сердцем отправиться домой. Сеньорита, для меня будет величайшей честью проводить вас до гасиенды дель Кастильо, — он вновь склонился в учтивом поклоне.

— Благодарю вас, дон Диего, — она задумчиво кивнула в ответ и повернулась, чтобы вернуться в карету. — Сержант, жду вас завтра на гасиенде.

— Конечно, сеньорита, утром буду у ваших дверей, — деловито произнес тот.

— Педро, — обратилась она к слуге, который помог ей взобраться в карету и поднял ступеньки. Дверь оставалась распахнутой, словно ожидая завершения их безмолвного диалога. В этот миг девушка выглянула наружу, и в голосе ее зазвучали стальные нотки, не терпящие возражений. — Амиго, ко мне!

Черный пес, словно тень, промелькнул между Диего и Гарсией и одним прыжком оказался в карете. Педро моментально захлопнул дверцу и взлетел на козлы. Диего ничего не оставалось делать, как направиться к своей двуколке, набросить на плечи плащ и тронуться в путь.

Когда они миновали границы пуэбло, солнце почти скрылось за горизонтом. Де ла Вега невольно забеспокоился: не обгонят ли его мулов более резвые лошади? Но зоркий глаз черноволосого Педро неотступно следил за ним, пока Диего не остановился перед развилкой и не спешился.

Он подошел к дверце кареты и обратился к девушке, выглядывающей из окна.

— Направо — гасиенда Торреса, налево — гасиенда дель Кастильо, мой путь лежит дальше.

— Благодарю вас, дон Диего, — ее зеленые глаза вспыхнули изумрудным огнем в лунном свете.

— Всего вам доброго, сеньорита, — ответил он, отступая от кареты.

— Сеньор, — она едва заметно кивнула и скомандовала. — Педро, налево.

Диего молча проводил взглядом карету, пока она не скрылась в ночной мгле. Лишь тогда он вернулся к своей двуколке и направился домой.

На удивление, сон его этой ночью был безмятежным и

глубоким, словно море в штиль.