Душа Зорро (гет)

1825 год. Испанская Калифорния.

Вечер только начинал вступать в свои права, но солнце еще не желало уступать небо. Багровые лучи скользили по черепичным крышам глиняных домов Пуэбло де Лос-Анджелес, окрашивая их в теплые, медовые тона. На площади, где днем кипела жизнь, теперь царило умиротворение. Слышалось лишь тихое перешептывание ветра да редкий лай собаки, доносившийся из дальних закоулков.

Атмосфера была пропитана ожиданием — ожиданием прохлады, которая придет на смену дневному зною, ожиданием звезд, которые вскоре усеют темное небо, ожиданием чего-то неуловимо прекрасного, что всегда приносит с собой вечер.

Из открытых окон таверны доносились звуки гитары. Мелодия была простая и незатейливая, но в ней чувствовалась какая-то особая теплота и искренность. Гитара говорила о любви, о разлуке, о надежде — обо всем том, что наполняет жизнь каждого человека.

Звук гитары изменился, стал более ритмичным и страстным. К нему примешался четкий стук каблучков танцовщицы. Сначала тихий, робкий, он постепенно набирал силу, превращаясь в зажигательную дробь. Казалось, сама земля под ногами начинала вибрировать в такт музыке.

Из таверны вырывались обрывки смеха и возбужденных голосов. Кто-то азартно выкрикивал тосты, кто-то хлопал в ладоши, подбадривая танцовщицу. Запах жареного мяса и пряных трав щекотал ноздри, смешиваясь с ароматом крепкого вина. Внутри царила атмосфера безудержного веселья и свободы.

Дверь таверны распахнулась, явив миру статного кабальеро лет двадцати пяти. Черные как смоль волосы обрамляли его лицо, тронутое легкой тенью усталости. На ходу натягивая перчатки, он направился к своей двуколке, запряженной парой дымчато-серых мулов. Из ящика под сиденьем он достал свой плащ.

Солнце, словно огненный шар, медленно погружалось за горизонт, и дневной зной уступал место долгожданной вечерней прохладе. Легкий бриз ласково коснулся лица молодого человека, принося с собой облегчение — возвращение на гасиенду обещало быть куда приятнее, чем утомительная дорога в полдень.

— До завтра, дон Диего, — донесся голос его недавнего собеседника. Тот вышел из таверны и направился к чалой лошади, привязанной неподалеку.

— До завтра, сеньор, — ответил дон Диего де ла Вега кивком, провожая взглядом удаляющуюся фигуру, пока та не скрылась за поворотом.

Он продолжал стоять возле мулов, погруженный в свои мысли, окидывая взглядом главную площадь пуэбло. Таверна соседствовала с гостиницей, а напротив возвышались аптека, церковь и казарма Лос-Анджелеса. Перед массивными деревянными воротами гарнизона несли свою вахту бравые уланы.

Диего вздохнул, проводя рукой в перчатке по жесткой гриве мула. Что с ним сегодня не так? С самого рассвета его терзала необъяснимая тревога, словно предчувствие надвигающейся бури. Даже простая сделка с покупателем шкур, которую отец поручил ему, не задалась с первого раза, как назло.

Отложив решение до завтрашнего вечера, Диего знал, что отец будет недоволен. Алехандро де ла Вега славился своей деловой хваткой. Именно благодаря его неутомимой энергии и дальновидности их гасиенда считалась самой крупной и богатой во всей Калифорнии. Истинный патриот, преданный короне, он пользовался всеобщим уважением — от скромного пеона до самого губернатора. И от своего единственного сына он ожидал того же.

Диего продолжал машинально гладить мула, наблюдая за неспешным течением жизни вокруг. За последние два года он незаметно погрузился в заботы гасиенды, до тонкостей изучил быт слуг и семей вакеро, знал каждую голову скота и количество лошадей в табуне. Отец, доверяя ему все больше и больше, лишь изредка направлял, стараясь не стеснять, и в большинстве случаев был доволен тем, как менялся его наследник.

Но в последние дни Диего преследовали ночные кошмары, оставляя после себя смутное чувство потерянности. Он просыпался в ледяном поту, ночная рубашка прилипала к телу, а сознание долго отказывалось возвращаться в реальность. Мучимый смутным беспокойством, он ворочался в кровати, пока тщетные попытки уснуть не сменялись усталой покорностью. Тогда он поднимался, набрасывал халат и, словно тень, ускользал в тайный ход.

Там, в ночной прохладе, его ждал Торнадо. Конь, заслышав шаги, приветствовал хозяина радостным ржанием, нетерпеливо перебирая копытами, предвкушая безумный ночной полет. И вот, спустя полчаса, они уже неслись по отцовским землям, утопая в густой тишине, нарушаемой лишь стуком копыт и свистом ветра.

Диего задумчиво улыбнулся. Эти ночные скачки с Торнадо уносили с собой остатки кошмаров, возвращая покой и даруя крепкий сон до самого рассвета. Так было последнюю неделю, но сегодня… сегодня что-то неуловимо изменилось.

Диего перешел от одного мула к другому и повернулся спиной к воротам гарнизона.

Сегодня его пробудило смутное, леденящее душу предчувствие. Сердце колотилось в груди, словно пойманная птица, готовая вырваться на свободу. Резко сев в кровати, он понял, что забыться в бешенной скачке не получится — алый рассвет заливал горизонт. Сон безнадежно улетучился, и он, ведомый странной тревогой, решил спуститься к раннему завтраку с отцом.

В памяти всплыла радость дона Алехандро при его появлении, и Диего невольно улыбнулся. Но завтрак прошел под гнетущей пеленой молчания. Диего машинально ковырял еду, не чувствуя вкуса, затем, извинившись, покинул гостиную и вернулся в свою комнату, где его и без того смятенные мысли окончательно расползлись, словно клубок змей. Даже на встречу он поехал лишь с началом сиесты, после настойчивого напоминания отца о необходимости его присутствии в пуэбло. А там… Там он необъяснимо вспылил, когда покупатель посмел оспорить установленную им цену.

По изумленному лицу сеньора Моралеса де ла Вега мгновенно осознал, что дал волю чувствам. Собрав остатки самообладания, он предложил загладить неловкость изысканным ужином в таверне, сдобренным отменным вином. Однако окончательное решение было перенесено на завтра, и теперь Диего предстояло объяснить отцу, почему обычно сговорчивый сеньор Моралес не принял его предложение без колебаний.

Диего обошел двуколку и, наконец, уселся в нее. Солнце уже скрылось за горизонтом, и над пуэбло опустился привычный, тихий, словно застывший вечер. И именно в этот момент тишину расколол хлесткий удар бича, и на городскую площадь, словно вихрь, ворвалась карета. Кучер, дернув поводья, заставил пару лошадей встать, как вкопанных, прямо перед гарнизоном. Точнее, перед сержантом Гарсией, временным комендантом Лос-Анджелеса, который в этот миг появился в воротах.

Диего с нескрываемым интересом оглядел экипаж, прикидывая, что дилижанс из Монтерея прибыл сразу по окончании сиесты, а из Сан-Педро ожидался не раньше, чем через два дня.

На козлах сидели два угрюмых кучера, один — жгучий брюнет с лихими усами, другой — рыжеволосый, с короткой клиновидной бородкой. Оба разом повернулись, когда сержант, опомнившись, изумленно воскликнул, запоздало соображая, что, выйдя на секунду раньше, мог бы оказаться под копытами взбесившихся коней:

— Эге-гей! Что за чертовщина?! Что происходит?

Но вспомнив о двух уланах, несущих вахту у ворот, Гарсия собрался с духом и, напустив на себя бравый вид, двинулся к карете. Он уже было занес руку, чтобы распахнуть дверцу и потребовать объяснений или хотя бы представиться, но что-то словно пригвоздило его к месту.

Завороженный разворачивающейся сценой, Диего словно по наитию покинул свою двуколку — как раз вовремя, чтобы увидеть, как черноволосый кучер, отбросив поводья соседу, одним стремительным прыжком спрыгнул с козел и преградил путь к карете.

— Ооооо! — Гарсия отступил на шаг, нарочито растягивая гласные. — Осмелюсь спросить, кто вы, откуда и с какой целью пожаловали в наш скромный Лос-Анджелес?

На несколько томительных мгновений повисла тишина. Сержант вновь предпринял попытку приблизиться к дверце, но кучер, готовый вновь встать у него на пути, был остановлен женским голосом, мелодичным, но вместе с тем звучавшим твердо, как сталь:

— Педро…

Диего невольно вздрогнул, внезапно осознав, что звук этого голоса ему приятен.

— Педро, освободи проход для сержанта, пожалуйста.

Кучер подчинился мгновенно и даже распахнул дверцу кареты.

— Сержант, я вас слушаю.

— Меня зовут Деметрио Лопес Гарсия, и я временно исполняю обязанности коменданта пуэбло де Лос-Анджелес. Моя задача — проверка документов и багажа всех новоприбывших, — его голос внезапно сорвался на крик, заставив Диего вновь сосредоточиться на происходящем у ворот гарнизона.

— Я — София дель Кастильо, — прозвучал голос из кареты, словно серебряный колокольчик в ночной тиши. — Не беспокойтесь, без моего приказа он пальцем не тронет.

Диего удивленно вскинул брови. Кто "он"? Но тут из-за кареты вырвался вихрь тьмы — огромный черный пес. Промелькнув тенью по площади, он застыл у колодца, обернувшись к Диего. В сердце де ла Веги закрался холодок. Он был безоружен перед этой мощью, готовой, казалось, разорвать его в клочья.

Пес, словно сгусток ночи, крадучись приближался. Торчащие треугольные уши настороженно ловили каждый звук, карие, миндалевидные глаза впились в Диего, пытаясь разгадать его намерения. Остановившись в шаге от двуколки, он наклонил голову, задумчиво изучая незнакомца. Неожиданно, нарушив напряженное молчание, пес ткнулся влажным носом в руку де ла Веги. От неожиданности тот машинально провел ладонью по гладкой, вытянутой морде и легонько потрепал за ухом. Тихий, довольный рык вырвался из груди пса, и он уселся у ног Диего, словно обретя своего давнего друга.

Диего ошеломленно смотрел на пса. Да, у отца были собаки, но все они были суровыми помощниками вакеро, верными лишь своему долгу пасти скот. Ни одной из них не позволялось приближаться к хозяину с такой бесцеремонной фамильярностью. Диего просто не знал, как вести себя с псом, который так легко нарушил все неписаные правила и устроился рядом, как старый друг.

Но внезапный возглас сержанта вырвал его из плена зачарованного созерцания. Внимание Диего приковал к себе другой зверь — ослепительно белый конь, возвышавшийся позади кареты. Могучий, он нетерпеливо бил копытом землю:

— Да это же конь Зорро!

Невольно двинувшись вперед, Диего был заворожен: перед ним стоял Фантом, которого он не видел уже больше двух лет. Жажда рассмотреть его, прикоснуться к нему едва не выдала его, но он вовремя опомнился. В этот миг его и заметил Гарсия:

— Дон Диего! Посмотрите, это же конь Зорро! — воскликнул сержант, указывая на благородное животное.

— Конь Зорро? — Диего натянул на лицо маску небрежной заинтересованности и направился к сержанту. — Разве у Зорро конь не вороной масти?

— Да, конечно, — тот почесал в затылке. — Вороной. Но в Монтерее… он был белым.

— Неужели? — Диего, не спеша, обошел карету и остановился рядом с Гарсия. — В Монтерее? — Он с задумчивым видом окинул взглядом рыжего кучера на козлах и черноволосого громилу у дверцы. Ни один из них не выказал ни малейшего удивления словам сержанта.

Он едва не выпалил: «Вам виднее, сержант, я в Монтерее с Зорро не встречался», но в этот миг в карете пошевелились, и на окошке дверцы появилась женская ручка в кружевной белой перчатке. Черноволосый Педро, проворно склонившись, откинул ступеньки и галантно помог даме сойти.

Мгновение спустя перед Гарсией и Диего возникла девушка лет двадцати, среднего роста, облаченная в дорожное платье и мантилью, скрывавшую волосы и плечи.

— Сержант…

Гарсия встрепенулся и, нервно теребя свой пояс, заторопился представить их:

— Сеньорита, позвольте представить вам дона Диего де ла Вега. Дон Диего, сеньорита София дель Кастильо.

Истинный кабальеро, Диего обнажил голову и взял в свою ладонь протянутую руку в белой перчатке. Она была прохладной и хрупкой, словно лепесток, и Диего, склонившись для поцелуя, ощутил не только желание согреть ее своим дыханием, но и оберегать от любых бед, что могли омрачить ее прекрасную голову. Впрочем, какие опасности могли подстерегать ту, кого охраняют два дюжих кучера, черный пес, чье настороженное дыхание он чувствовал за спиной, и белоснежный конь Зорро?

— Сеньорита, — выпрямившись, он встретился взглядом с ее зелеными глазами, искрящимися, словно изумруды.

— Сеньор, — она опустила руку, слегка улыбнувшись в ответ на его галантность, и вновь обратилась к Гарсии. — Сержант, нельзя ли отложить проверку моих документов и собственности до завтра? Мы проделали долгий путь из Сан-Франциско, солнце клонится к закату, а нам еще предстоит добраться до гасиенды дель Кастильо. Если вас не затруднит, не могли бы вы проводить нас до гасиенды?

— О, сеньорита, я бы с превеликим удовольствием, — Гарсия вздохнул, в его голосе сквозило искреннее сожаление, — но мне необходимо проверить гарнизон, выставить ночных дозорных…

— Да, конечно, сержант, но, возможно, вы предоставите нам уланов в качестве проводников?

— Уланов? — Гарсия на мгновение задумался, затем его взгляд просветлел, и он радостно обратился к Диего. — Гасиенда де ла Вега находится в том же направлении, что и гасиенда дель Кастильо. Дон Диего, у вас ведь нет больше никаких дел в пуэбло? Не составит ли вам труда проводить сеньориту до гасиенды?

— Нет, сержант, на сегодня я все свои дела закончил, — Диего одарил его лучезарной улыбкой, — и могу с легким сердцем отправиться домой. Сеньорита, для меня будет величайшей честью проводить вас до гасиенды дель Кастильо, — он вновь склонился в учтивом поклоне.

— Благодарю вас, дон Диего, — она задумчиво кивнула в ответ и повернулась, чтобы вернуться в карету. — Сержант, жду вас завтра на гасиенде.

— Конечно, сеньорита, утром буду у ваших дверей, — деловито произнес тот.

— Педро, — обратилась она к слуге, который помог ей взобраться в карету и поднял ступеньки. Дверь оставалась распахнутой, словно ожидая завершения их безмолвного диалога. В этот миг девушка выглянула наружу, и в голосе ее зазвучали стальные нотки, не терпящие возражений. — Амиго, ко мне!

Черный пес, словно тень, промелькнул между Диего и Гарсией и одним прыжком оказался в карете. Педро моментально захлопнул дверцу и взлетел на козлы. Диего ничего не оставалось делать, как направиться к своей двуколке, набросить на плечи плащ и тронуться в путь.

Когда они миновали границы пуэбло, солнце почти скрылось за горизонтом. Де ла Вега невольно забеспокоился: не обгонят ли его мулов более резвые лошади? Но зоркий глаз черноволосого Педро неотступно следил за ним, пока Диего не остановился перед развилкой и не спешился.

Он подошел к дверце кареты и обратился к девушке, выглядывающей из окна.

— Направо — гасиенда Торреса, налево — гасиенда дель Кастильо, мой путь лежит дальше.

— Благодарю вас, дон Диего, — ее зеленые глаза вспыхнули изумрудным огнем в лунном свете.

— Всего вам доброго, сеньорита, — ответил он, отступая от кареты.

— Сеньор, — она едва заметно кивнула и скомандовала. — Педро, налево.

Диего молча проводил взглядом карету, пока она не скрылась в ночной мгле. Лишь тогда он вернулся к своей двуколке и направился домой.

На удивление, сон его этой ночью был безмятежным и

глубоким, словно море в штиль.

На следующее утро Диего уже приступил к завтраку, когда его отец вошел в гостиную.

— Доброе утро, сынок, — дон Алехандро одарил его теплой улыбкой, усаживаясь напротив.

— Доброе утро, отец, — Диего ответил улыбкой, чувствуя, как утренняя свежесть стирает следы вчерашней усталости.

Какое-то время они молча наслаждались едой, которую с любовью к своим патронам приготовили их слуги. Но когда дон Алехандро заметил, что Диего допивает свой кофе и собирается покинуть комнату, он откинулся на спинку стула и с притворной небрежностью спросил:

— Сынок, во сколько ты вчера вернулся?

Диего вскинул на него взгляд:

— Довольно поздно, отец, ты уже спал.

— И как прошла твоя встреча?

Диего, с утра измотанный подготовкой к неминуемой отцовской взбучке, выдохнул и выпалил правду:

— Не совсем удачно, отец, — он заметил вопросительно взметнувшиеся седые брови родителя и продолжил, запинаясь: — Я… не сдержался. Вспылил.

— Диего… Из-за чего?

— Прости, отец, сам не пойму, что на меня нашло, — молодой человек вновь тяжело вздохнул, — но я постарался загладить вину. Задобрил сеньора Моралеса отменным ужином и бутылкой доброго вина в таверне. Договорились сегодня вечером встретиться снова, — поспешно добавил Диего, словно пытаясь предотвратить гнев отца.

Он, стараясь сохранять невозмутимость, выдержал испытующий взгляд дона Алехандро. Наконец, старый идальго устало вздохнул, отложил в сторону белоснежную салфетку и произнес с непривычной тревогой в голосе:

— Диего, что с тобой происходит?

Его сын попробовал изобразить на лице недоумение:

— О чем ты, отец?

— Диего, боюсь, я совершил ошибку, когда остановил тебя в Монтерее, — прошептал гасиендадо, стараясь не привлекать внимания слуг. — Не стоило мне вмешиваться в твои планы.

Диего прикрыл глаза, чтобы не видеть отцовский взгляд, полный запоздалой жалости.

— Диего, я вижу, как сильно ты изменился за эти три года. Ты стал серьезнее относиться к делам семьи, и да, это то, чего я всегда желал. Но вместе с тем… словно искра погасла в тебе…

Отец умолк, ожидая ответа, но не дождавшись, заговорил вновь:

— Диего, я вижу, что ты до сих пор мучаешься из-за выбора, который сделал под моим влиянием. Может быть, мне нужно было дать тебе свободу, позволить тебе открыться сеньорите Вердуго? Возможно, сейчас ты был бы счастливее…

Диего невольно вздрогнул, услышав имя Анны Марии. Призраки несбывшихся надежд все еще терзали его сердце. Он с головой ушел в работу с отцом и вакеро, стремясь заглушить боль утраченных надежд, не думать о том, чего уже никогда не случится.

— Не стоит, отец, — проговорил он, открывая глаза. Взгляд его был рассеян, словно устремлен сквозь дона Алехандро, вдаль, за пределы открытого окна. — Я уже не раз думал об этом. Что сделано, то сделано, и ход истории нам не изменить. Мы не можем знать, к каким последствиям привело бы разоблачение Зорро, его амнистия. Смогла бы Анна Мария принять меня, скрывающегося под этой маской? — он с трудом сфокусировал взгляд на встревоженном лице отца. — Ты поступил правильно, отец. Я сам выбрал этот путь, поставив защиту невинных выше личного счастья. Это мой путь…

Его карие глаза встретились с серыми глазами дона Алехандро, и тот с внезапной ясностью понял, что сейчас услышит слова, которых он старательно избегал последние два года:

— Это мой путь, отец, — повторил Диего с непоколебимой твердостью. — И, вероятно, в этом доме никогда не появится молодая хозяйка, и ты не дождешься внуков, отец.

— Диего, — с горечью вздохнул дон Алехандро, — прошло уже три года. Дел для Зорро становится все меньше. Возможно, еще не все потеряно, и ты мог бы отправиться в Монтерей…

Диего грустно улыбнулся:

— Возможно… Но для сеньориты Вердуго дон Диего де ла Вега всего лишь друг, почти брат, — с горечью процитировал он когда-то оброненные ею слова. И, словно подводя черту, добавил с нарочитой твердостью. — Всеобщий любимец Зорро не может позволить себе роскошь брака, не подвергнув возлюбленную смертельной опасности. А сам Диего де ла Вега… он попросту не создан для семейной жизни.

— Диего… — начал было дон Алехандро, пытаясь возразить, но внезапно дверь распахнулась, впуская в гостиную невысокую фигуру преданного слуги Диего, немого Бернардо.

Оба дона встревоженно уставились на вошедшего.

— Что случилось, Бернардо? — обеспокоенно спросил Диего.

Слуга изобразил руками нечто огромное, округлое, словно бочку, затем вскинул руку в подобии воинского приветствия.

— Сержант Гарсия?

Бернардо утвердительно кивнул и указал жестом в сторону внутреннего дворика.

— Сержант Гарсия здесь, в патио? — догадался Диего, обменявшись быстрым взглядом с отцом. — Неужели и ему не спится в такой час? Что ж, пригласи его.

Бернардо исчез за дверью, и спустя мгновение из распахнутых окон донеслось громогласное приветствие:

— Эй, коротышка, привет. Дон Диего дома? Черт возьми, вечно забываю, что ты глухой. М-о-г-у я в-о-й-т-и? Может, так поймешь? О, молодец, сообразил!

Диего снова переглянулся с отцом. Они вместе поднялись из-за стола как раз в тот момент, когда входная дверь распахнулась, впуская в гостиную дородного сержанта. Гарсия, застигнутый врасплох их ранним завтраком, смутился и виновато улыбнулся:

— Дон Алехандро, дон Диего, простите за беспокойство, я не подумал, что явился в столь неудобный час…

— Оставьте извинения, сержант, — Диего быстро пересек комнату, остановился перед гостем и широким жестом пригласил его к столу. — Не хотите ли разделить с нами завтрак?

— О-о-о, — протянул гость с искренней радостью, предвкушая сытную трапезу. — Если я не помешаю…

— Проходите, проходите, сержант, — повторил дон Алехандро приглашение сына, словно подталкивая его к столу.

— Бернардо сейчас принесет еще приборы и угощения, — Диего подкрепил слова едва заметным жестом, дабы не разрушить легенду о немом и глухом слуге, и проводил гостя к столу.

Минуты текли в тишине, нарушаемой лишь звуками аппетитного поглощения пищи. Оба дона, не говоря ни слова, наблюдали, как сержант яростно расправляется с завтраком. Диего неспешно потягивал вторую чашку кофе, отец же, погруженный в свои мысли, пристально смотрел на гостя. Наконец, когда стало очевидно, что первый голод утолен, Диего с деланным равнодушием поинтересовался:

— Сержант, что привело вас к нам так рано?

— Служба, дон Диего, — вздохнул тот, не прекращая с аппетитом уплетать очередную тортилью. — Вы же помните сеньориту дель Кастильо? — Диего молча кивнул. — Сегодня я должен проверить ее документы…

— Дель Кастильо? — удивленно вскинул брови дон Алехандро. — Она имеет какое-то отношение к дону Энрике дель Кастильо?

— Да, она его внучка, — подтвердил Гарсия с набитым ртом.

— Внучка… — задумчиво пробормотал гасиендадо. — Я знал, что у старого дона был сын Андрес, но он еще юнцом покинул Калифорнию и, насколько мне известно, ни разу не дал о себе знать. О внуках я и вовсе не слышал.

Диего переводил взгляд с сержанта на отца и обратно, пока гость не продолжил, нарушив повисшую тишину:

— Как вы помните, дон Энрике покинул нас полгода назад, — оба дона сдержанно кивнули в знак согласия. — Скот был продан еще до его кончины, поскольку о наследниках ничего не было известно, а гасиенда, осиротев, пришла в запустение. И теперь мне необходимо сверить документы сеньориты, подтверждающие ее права.

Сержант умолк, будто выуживая из глубин сознания нужные слова. Доны хранили молчание. Гарсия с тяжким вздохом выпалил:

— Дон Диего, не окажете ли вы честь сопровождать меня к сеньорите дель Кастильо?

— Я? — вскинул брови Диего, удивленный неожиданной просьбой.

— Да, — Гарсия вновь вздохнул, тщательно вытирая руки о салфетку. — Дон Диего, вы помните того черного пса сеньориты?

Молодой человек едва заметно кивнул, не отрывая взгляда от сержанта и стараясь не замечать вопросительного, даже встревоженного взгляда отца:

— А что с ним? — коротко поинтересовался он.

— Ну, понимаете, он… огромный, — Гарсия замялся, словно не находя слов, и умолк, предоставив дону Алехандро возможность обратиться к сыну:

— Диего, откуда ты знаешь сеньориту дель Кастильо?

Диего повернулся к отцу и, словно извиняясь за что-то, произнес:

— Как я уже говорил, отец, я вчера поздно вернулся домой. Так получилось, что я был в пуэбло в момент приезда сеньориты, и доблестный сержант Гарсия попросил меня показать ей дорогу до ее гасиенды.

— А что же все-таки с собакой?

— О, это… исполинская черная псина, — Гарсия округлил глаза, словно до сих пор не мог поверить увиденному, — почти мне по пояс. Она выскочила из кареты, огласила воздух рыком, добежала до дона Диего… Дон Диего, вы умеете обращаться с собаками?

— Я? — Диего искренне рассмеялся. — Нет, увы, не умею.

— Но она остановилась как вкопанная перед вами и даже не зарычала, — с изумлением заметил гост.

— Диего? — дон Алехандро в ужасе уставился на сына.

— Отец, успокойся, — Диего сохранил улыбку, бросив на отца успокаивающий взгляд. — Да, ко мне подходил черный пес сеньориты, ростом он не с гору, чуть выше колена. Если не ошибаюсь, его зовут Амиго, и, как мне помнится, сеньорита уверяла, что без приказа он и пальцем не тронет.

Сержант энергично закивал в подтверждение.

— Так, значит, вы хотите, чтобы Диего развлекал эту зверюгу, пока вы беседуете с сеньоритой? — дон Алехандро наконец осознал причину нежданного визита Гарсии и вопросительно посмотрел на сына.

Диего лишь пожал плечами, словно говоря, что ему все равно, а сержант, шумно выдохнув, подтвердил:

— Да, но дело не только в этом.

— А в чем же еще? — голос дона Алехандро понизился, в нем вдруг прозвучали стальные нотки, но гость, казалось, этого не заметил, выпалив:

— Я хочу взглянуть на коня Зорро, пока дон Диего отвлекает собаку.

— Коня Зорро??? — дон Алехандро в изумлении уставился на сына.

— Белого коня Зорро, — подметил Диего, и в карих омутах его глаз заплясали лукавые огоньки. — Белого, — повторил он, смакуя каждое слово, — из самого Монтерея.

— Да, того самого белого коня Зорро, — проговорил сержант, не замечая безмолвного обмена взглядами между отцом и сыном. — Сеньорита привезла его с собой.

— А-а-а, — протянул гасиендадо, чувствуя, как ускользает контроль над ситуацией. Он понимал, что остановить Диего и уберечь его от встречи с Фантомом было невозможно.

— Разумеется, я поеду с вами, сержант, — Диего

поднялся из-за стола, слегка поклонившись гостю и отцу. — Мне лишь нужно отдать

пару распоряжений Бернардо, чтобы он был готов к вечерней поездке в пуэбло, и я

буду в полном вашем распоряжении.

Почти весь путь до гасиенды дель Кастильо они проделали в молчании, нарушенном лишь в самом начале, когда статный паломино Диего лихо обогнал коня коменданта. Тогда-то Диего и позволил себе заметить, придержав Арабеллу, что, вероятно, слишком плотный завтрак мешает сержанту подстегнуть свою клячу. Гарсия, тяжело вздохнув, возразил, что дело не в нем, а в том, что его конь уже проделал неблизкий путь от пуэбло до де ла Вега и теперь жаждет передышки.

Диего искренне расхохотался — как всегда, когда его добрый друг (а Диего именно таким и считал простоватого сержанта) находил оправдания своей медлительности — и пустил паломино вскачь. Он тосковал по ночным прогулкам на Торнадо, когда ветер хлестал в лицо, и он, казалось, сливался с конем в единое целое. Арабелла была доброй лошадью, способной на неплохую скорость, но до вороного ей было далеко. Тем не менее, Диего любил ее не меньше своего верного Торнадо.

На развилке дорог Диего остановил паломино, нежно потрепав ее по шее. Налево уходила дорога к гасиенде Игнасио Торреса, тому самому, которого Зорро когда-то спас от неминуемой гибели. Дон Начо с супругой все еще жили там, а вот Елену, вышедшую замуж, он не видел уже целый год. Молодая женщина перебралась к мужу куда-то в окрестности Сан-Франциско.

Диего натянул поводья, и Арабелла, повинуясь, круто повернула направо, в сторону гасиенды дель Кастильо, окутанной дымкой таинственности. Всего месяц назад они с отцом обсуждали призрачную возможность приобретения этих земель, если кто-то из наследников, если таковые вообще существовали, осмелится заявить о своих правах, или если сам губернатор решит выставить их на продажу. Дон Алехандро видел в этом выгодную инвестицию: земли примыкали к гасиенде де ла Вега, а хозяйский дом мог бы послужить Диего уютным гнездышком, когда тот наконец решится связать себя узами брака.

Диего, в ответ на это, наигранно обиделся, бросив, что, видимо, настолько наскучил отцу, что тот готов избавиться от него любым способом. Дон Алехандро вновь принялся убеждать сына в необходимости семьи и наследников. Настроение Диего стремительно угасало, и он прервал этот бессмысленный разговор, отрезав: «Гасиенда де ла Вега была моим домом, и им останется».

Молодой человек сорвал перчатку с правой руки, откинул назад шляпу и взъерошил смоляные волосы. Отец с упорством маньяка возвращался к этой теме, и Диего каждый раз приходилось изобретать все новые и новые причины, объясняющие, почему женитьба — это не для него. Сегодня же Дон Алехандро, словно коршун, задал прямой вопрос, и Диего был вынужден признаться в горькой правде: пацифист и книголюб Диего де ла Вега безнадежно проигрывал защитнику обездоленных, легендарному Зорро. Все знакомые девушки с томными вздохами грезили о дерзком разбойнике в маске, а в молодом кабальеро видели лишь верного друга, «почти брата».

Диего повел плечами и печально улыбнулся.

— Как думаете, дон Диего, а мне разрешат посмотреть на коня Зорро? — голос сержанта прозвучал неожиданно близко.

Диего вздрогнул, едва не лишившись равновесия на своем паломино. Одно неловкое движение — и репутация никудышного наездника подтвердилась бы во всей красе. Лишь годами отточенное умение держаться в седле, даже когда мир вокруг идет кувырком, спасло его от позора. Вцепившись в луку седла, он медленно надвинул шляпу на лоб, выигрывая драгоценные секунды, чтобы скрыть смятение за маской невозмутимости.

— Полагаю, вам достаточно будет попросить, сержант, — наконец ответил он, поворачиваясь в седле.

— Но это же конь самого Зорро…

— Сеньорита не делает из этого тайны, — заметил Диего, натягивая перчатку и слегка подталкивая Арабеллу коленями. Она послушно тронулась с места. — Едем, сержант?

— Да.

Оставшийся путь они проделали в тишине, нарушаемой лишь мерным цокотом копыт. Лошади шли шагом, словно разделяя тягостные раздумья своих всадников.

Гасиенда дель Кастильо оказалась одноэтажной, но, как и большинство других, имела внутренний дворик, куда они и вошли. Беглый взгляд Диего отметил запущенность и скудную растительность. Казалось, не только отсутствие хозяев в течение полугода виной тому, но и одиночество старого дона Энрике, который, похоже, уже не надеялся, что кто-то унаследует его земли.

«Интересно, — подумал он, — неужели и меня, в отцовские годы, посетят такие же мысли?» Но эта мысль, словно тень, пугала своей неприглядностью, и Диего поспешил отогнать ее прочь.

Их, точнее сержанта, явно ждали. Из калитки, ведущей, вероятно, во внутренние хозяйственные помещения, возник Педро и замер перед ними.

— Сеньоры, — произнес он, переводя взгляд с Гарсии на Диего и обратно, словно взвешивая их значимость.

Сержант, польщенный уважительным обращением, вытянулся по струнке и прогрохотал поставленным голосом:

— Доложите сеньорите дель Кастильо, что сержант Гарсия прибыл для осмотра вещей и документов.

Педро кивнул и вновь обратил взгляд на Диего:

— А сеньор?

— Дон Диего со мной, — выпалил Гарсия, словно опасаясь упустить момент, и Диего невольно удивился его проворству.

— Сеньорита София скоро спустится, — произнес Педро сдержанно. — Не желаете ли ожидать ее в патио?

Сержант заколебался, ища поддержки во взгляде спутника. Диего едва заметным жестом, почти подталкиванием, молчаливо призвал его задать мучивший вопрос:

— А можем ли мы взглянуть на белого коня, пока ждем сеньориту?

Педро сделал шаг в сторону, пропуская вперед сержанта:

— Вы — да, — затем, задержав взгляд на молодом человеке, добавил, — сеньор останется здесь.

Кровь ударила в лицо Диего от несправедливого унижения, нанесенного простым слугой, кулаки невольно сжались. Однако следующие слова Педро развеяли его негодование:

— Фантом неспокоен на новом месте.

— Понимаю, — сухо ответил Диего, принимая это объяснение как должное. — Прошу вас, сержант, исполняйте свой долг. Я останусь здесь.

Педро кивнул сержанту и, обратившись к рыжему громиле, мелькнувшему рядом, попросил принести сеньору «немного вина».

Диего проводил слугу взглядом и перевел его на галерею, тянувшуюся вдоль патио и примыкавшую к главному дому. В самом дальнем углу приютился круглый резной столик из белого дерева и пара стульев. Диего направился туда и, уже отодвигая стул, краем глаза заметил движение в тени. Из сумрака на него внимательно смотрели черные миндалевидные глаза огромного пса.

— Здравствуй, Амиго, — только и мог вымолвить он.

Пес зевнул во всю пасть и опустил голову на вытянутые лапы. Видимо, ему было позволено больше, чем иным людям, подумал Диего, опускаясь на стул, не сводя взгляда с животного. Вскоре появился рыжий детина, неся поднос с графином и бокалом. Наполнив бокал рубиновым вином, он бесшумно растворился в доме. Диего взял бокал, медленно вращая его в руке, любуясь, как играет вино на свету. Отпил глоток и удивленно взглянул на содержимое. «Вино де ла Вега?» — пронеслось в голове. Он сделал еще один глоток, окончательно убеждаясь, что пьет вино из отцовских подвалов.

— Мы тоже были немало изумлены, обнаружив несколько бочек с гравировкой вашего имени, сеньор де ла Вега, — голос, прозвучавший словно из ниоткуда, заставил Диего вздрогнуть и едва не пролить вино на свой небесно-голубой костюм. Он спешно водрузил бокал на поднос, обернулся и увидел на галерее темноволосую даму лет сорока, облаченную в платье глубокого изумрудного оттенка.

На лице Диего промелькнуло изумление, но женщина поспешила оправдаться, взмахнув руками и указав жестом на распахнутое окно рядом с собой. Там, полуприсев на подоконнике, словно экзотическая птица, затаилась ослепительная блондинка, ее зеленые глаза искрились от едва сдерживаемого смеха.

— Сеньорита, — приветствовал Диего, склонив голову в изящном поклоне, и завороженно наблюдал, как девушка, словно кошка, ловко спрыгнула с подоконника, исчезла в глубине комнаты и вскоре появилась в дверях. Галерея была узка, и в ней уже находилась ее спутница, поэтому блондинка на мгновение выпорхнула на патио. Ее золотистые волосы вспыхнули в лучах солнца, словно нимб, и де ла Вега вдруг с отчетливой ясностью понял: Лос-Анджелес уже через неделю будет лежать у ног этой ослепительной красавицы.

Подойдя к гостю, она грациозно замерла, исполнила легкий реверанс и протянула руку.

— Сеньор.

Диего вновь склонился, едва коснувшись губами кончиков ее пальцев, покоящихся в его ладони. После мимолетного касания, когда их руки расстались, место прикосновения еще долго жгло его, словно клеймом.

— Дон Диего, позвольте вам представить мою niñera, — выпрямившись и указав на темноволосую женщину. Затем добавила на незнакомом ему, но мелодичном языке. — Няню… Анна Аносова. Няня, дон Диего де ла Вега.

Брюнетка учтиво присела в реверансе и, бесшумно скользнув, заняла скамью в глубине галереи.

— Дон Диего, присаживайтесь, пожалуйста, — предложила девушка, указав на стул, который он только что освободил, и сама грациозно опустилась на другой. — Что привело вас к нам сегодня?

Диего, терзаемый любопытством, вызванным странным словом «няня», решил отложить его разгадку и одарил ее обворожительной улыбкой:

— Сержант Гарсия просил меня сопровождать его.

— Сержант? — она бросила быстрый взгляд по сторонам.

— Он уже на конюшне, — ответил Диего, предугадывая ее вопрос, и, решив слегка поддразнить, попытался выудить необходимую информацию. — Ему не терпелось увидеть вашего белоснежного коня.

— И почему же вы не пошли вместе с ним? — поинтересовалась София, то ли не уловив его намека, то ли искусно притворяясь.

— Ваша личная стража не позволила, — с невозмутимым видом парировал молодой человек.

— Педро? — девушка звонко рассмеялась и обменялась лукавым взглядом со своей компаньонкой. — Педро, конечно, грозный страж, но вас, я вижу, не испугало соседство с другой моей «охраной»? — она кивнула в сторону черного пса, лениво расположившегося неподалеку. Тот, уловив знакомые нотки в ее голосе, поднял голову, неторопливо поднялся на лапы и степенно направился к своей хозяйке.

Диего, завороженный, следил, как пес, словно тень, обходит его, и на миг ему почудилось, что шелковистый хвост коснулся ноги. Зверь грациозно опустился у ног девушки, уткнувшись мордой в ее колени. София ласково погладила его между ушей.

— Вчера мне показалось, мы начали понимать друг друга.

— Да? — София улыбнулась собаке и, подняв глаза на Диего, заметила. — Я рада, что у него здесь появился друг. Амиго очень разборчив.

Она замолчала, продолжая гладить пса. Диего не мог отвести взгляда от ее тонких рук, нежно скользящих по лоснящейся шерсти, от неспешных движений, от почесываний под подбородком и шеей. В тишине звучало лишь приглушенное повизгивание преданности, исходящее от четвероногого друга.

Вдруг Диего пронзила мысль: он хотел бы быть на его месте. Это осознание словно ожогом опалило его, заставив вскочить:

— Прошу прощения, сеньорита София, мне необходимо откланяться, — выпалил он, судорожно выхватывая перчатки из-за пояса. — Я вспомнил, что обещал отцу поехать с ним на дальний выпас. С вашего позволения, — он торопливо поклонился перед Софией и ее молчаливой спутницей и, не дожидаясь ответа, направился к калитке.

Ее взгляд, задумчивый и обжигающий, словно клеймо, пылал на его спине, погоняя и подстегивая. Собрав воедино остатки самообладания, Диего, стараясь сохранить видимость невозмутимости, нарочито медленно натянул шляпу, затем тщательно, с показной небрежностью, водрузил на руки перчатки. Вырвавшись за пределы гасиенды, он вскочил на спину златогривого паломино и вонзил шпоры в ее бока. Арабелла, подгоняемая отчаянием хозяина, неслась вперед, словно ветер, впервые преодолевая пространство с такой исступленной скоростью. Подлетев к дому, он резко натянул поводья, спрыгнул на землю и бросил их подбежавшему Пепито.

Во внутреннем дворике царила тишина. Диего взлетел по лестнице на второй этаж, пронесся по балкону и, словно загнанный зверь, влетел в свою комнату. Захлопнув дверь и задвинув тяжелый засов, отгораживаясь от мира, он рухнул на кровать, комкая подушку в бессильной злобе. Так и лежал, до самого обеда, лишь изредка выдыхая сквозь зубы проклятие: «Дурак, дурак, дурак».

А верный мозо стоял в потайной комнате, и тревога за

молодого хозяина сквозила в каждом его движении, в каждом взгляде, брошенном в

узкую щель глазка. В то же самое время дон Алехандро, оторвавшись от важных

бумаг, которые он изучал в тот самый момент, когда сын, словно вихрь, ворвался

в гасиенду, сидел в библиотеке и, погруженный в мрачные раздумья, смотрел на

стройные ряды книжных томов, ожидая вестей от Бернардо, смутно надеясь, что

верный слуга прольет свет на причину столь внезапного смятения Диего.

София не могла не заметить странного бегства гостя. Она не уловила момент, когда Диего поднялся, но взгляд безошибочно зафиксировал, как его губы превратились в тонкую, напряженную полоску, а лицо застыло в маске непроницаемости.

В задумчивости София проводила взглядом его учтивый, хоть и резкий, поклон ей и Анне, а затем и его стремительное удаление в сторону садовой калитки. Что послужило причиной столь неожиданной перемены? Перебирая в памяти обрывки недавней беседы, она не находила ни единого намека на подобный финал. Вежливый тон, отсутствие личных выпадов, обсуждение сержанта и Амиго… Ничто не предвещало столь поспешного бегства. Однако удаляющийся топот копыт за оградой говорил об обратном.

София машинально погладила пса по голове, пытаясь унять смятение.

— Какой приятный молодой человек, воспитанный, — прозвучал голос компаньонки, подошедшей к ней. — Ты ему явно приглянулась.

— Не думаю, — улыбнулась София, отстраняясь от Амиго. — Иди, дружок, найди Хуана… Он сбежал уже через пять минут после знакомства!

Анна присела напротив нее:

— Может, ты невольно задела его чем-то?

— Нет, что ты, совсем нет! — воскликнула София, искренне пораженная предположению. — Я даже не успела! — она задумчиво нахмурилась, и плечи ее поникли в поражении. — Няня, это так обидно… Первый раз встретить человека, от которого замирает сердце, и тут же спугнуть его. Неужели отец был прав, и мне действительно нужен был жених, выбранный им?

— Твой отец был обыкновенным тираном, — сказала Анна без обиняков. — Он считал вправе решать твою судьбу.

— Няня…

— Но теперь ты свободна и можешь сама выбирать, с кем знакомиться, а с кем — нет, — продолжала компаньонка и вдруг замерла, осознав слова воспитанницы. — Подожди-ка… Человек, от которого замирает сердце? — повторила она. — Когда ты успела это понять? Вы познакомились только вчера вечером…

— Няня… — щеки Софии залились густым румянцем предательства.

— Ты видела его раньше! — догадалась Анна.

Девушка прикусила губу и, опустив взгляд, принялась изучать причудливую вязь резных узоров на столике.

— Соня, когда ты с ним встречалась? В Сан-Франциско? — София молчала, не поднимая глаз. — В Монтерее?

— Няня, как бы я с ним встретилась, если меня держали взаперти? — с удивлением взглянула она на Анну и совсем тихо добавила. — Я видела его… издалека…

— Издалека… — словно эхо отозвалась Анна и с горечью покачала головой. — Бедная моя девочка.

Анна подошла сзади к Софии и, наклонившись, обняла ее за плечи. Она знала, как тяжело было девушке все эти долгие пять лет, проведенные под неусыпным контролем отца. Любое проявление самостоятельности пресекалось на корню, а круг общения ограничивался лишь людьми отца. Неудивительно, что София умудрилась влюбиться в незнакомца, которого видела лишь мельком. Это был своеобразный бунт против ее заточения, романтическая греза о лучшей жизни.

— Он был твоим лучиком света, твоим побегом, пусть это и было только в твоих мыслях, — прошептала Анна, гладя Софию по волосам. — Но, милая, ты же понимаешь, что он реальный человек, а не персонаж из романа? Он может оказаться совсем не таким, каким ты его себе представляла.

София подняла на нее глаза, полные надежды и страха.

— Я знаю, няня. Может быть, это просто глупая девичья мечта. Но когда он посмотрел на меня вчера, когда наши глаза встретились… мир вокруг исчез. И сегодня… пока он был здесь, я чувствовала, что дышу полной грудью, что живу по-настоящему. А теперь… он сбежал. И я боюсь, что он унес с собой частичку меня.

Анна крепче обняла Софию, чувствуя, как та дрожит. Она понимала этот страх, эту жажду свободы и любви, которую так долго подавляли. Но вместе с тем, она видела и опасность в этой идеализации, в слепой вере в несуществующий образ.

— Нельзя позволить мечте ослепить тебя, София, — тихо сказала Анна. — Нужно смотреть на мир открытыми глазами, видеть людей такими, какие они есть, со всеми их достоинствами и недостатками. Иначе можно очень сильно разочароваться.

София молчала, опустив голову. Слова няни были справедливы, но они не могли заглушить ту искру надежды, которая зажглась в ее сердце. Диего де ла Вега… До вчерашнего вечера она даже имени его не знала, видела его всего несколько раз издалека. Но что-то в нем зацепило ее, пробудило чувства, о которых она даже не подозревала. Возможно, это была просто иллюзия, плод ее воображения, но ей так хотелось верить, что это не так.

— Нянюшка, ты слишком близко принимаешь все к сердцу, — с нежностью заметила София. — Уверена, я, как всегда, справлюсь с этим.

— Я знаю тебя с пеленок, ты выросла у меня на глазах, — в глазах Анны заблестели слезы, словно готовые вот-вот хлынуть потоком. — Как я могу не переживать за твою судьбу? — она бережно погладила воспитанницу по золотистым волосам, словно успокаивая не только ее, но и саму себя.

София мягко улыбнулась, прикрывая ладонью руку Анны.

— Не стоит, няня. Я же не сломленная птичка, запертая в клетке. Я свободна, у меня есть деньги, дом… и я могу делать все, что захочу, — в ее голосе звучала неприкрытая бравада, попытка убедить скорее себя, чем Анну.

Анна вздохнула. Она знала упрямый нрав воспитанницы и понимала, что сейчас бесполезно уговаривать ее быть осторожной. Девушка загорелась идеей, и остановить ее было невозможно.

— Хорошо, милая, делай, как считаешь нужным. Но помни, я всегда рядом, если тебе понадобится моя помощь или совет.

София прильнула к Анне, благодарная за ее безусловную любовь и поддержку.

— Спасибо, няня. Я обещаю, что буду осторожна, — она отстранилась и решительно выпрямилась. — А теперь, я думаю, нам стоит вернуться к нашему гостю. Не будем заставлять сержанта ждать.

Анна наблюдала со стороны, как в течение следующего получаса ее подопечная удовлетворяла любопытство коменданта, как он, наконец, покинул усадьбу, а Педро отправился запрягать лошадей в найденную на хозяйственном дворе двуколку дона Энрике. С легкой улыбкой она смотрела, как София дает последние наставления остающемуся дома Амиго, затем поднялась и набросила на плечи бордовую накидку из плотной шерсти.

Вновь взглянув на девушку, Анна загадочно улыбнулась и прошептала по-русски:

— И все же, Соня, ты ему приглянулась.

К исходу сиесты они прибыли в Лос-Анджелес. Двуколка, ловко управляемая рыжим Хуаном, обогнула колодец, что находился в самом сердце главной площади, и остановилась у пестрых торговых рядов.

Утро на гасиенде дель Кастильо, словно укором, напомнило: ближайшие дни будут посвящены хлопотам и покупкам — от ничтожных мелочей до съестных припасов. После долгого отсутствия хозяев дом словно выдохся, обнищал, и София с Анной горели желанием вдохнуть в него жизнь. Пыль густым саваном окутала мебель, паутина сплела причудливые узоры в углах, а свежесть покинула дом, оставив лишь затхлый запах забытья. Сердце гасиенды билось еле слышно, словно позабыв, что значит жить.

Несколько расторопных местных девушек уже хлопотали, приводя в порядок хозяйскую и гостевую спальни, а также просторную гостиную. Педро, оставшийся на гасиенде, присматривал за ними, словно строгий, но справедливый дух-хранитель.

Закончив с покупками, женщины решили подкрепиться в городе. В таверне, пропахшей пряностями и дымом очага, они выбрали укромный столик в дальнем углу и заказали обед и чай у милой Марии, чья улыбка была столь же лучиста, как и солнце над Лос-Анджелесом. В тот момент посетителей было немного, и Хуан, неотступный страж, присел за соседний столик, не сводя глаз с хозяек.

Когда вечерняя прохлада начала окутывать пуэбло, таверну постепенно заполнили мужчины. София, опасаясь излишнего внимания, укрыла свои золотистые волосы под тенью черной мантильи и взглядом указала Хуану на дверь. Тот лишь отрицательно покачал головой, мол, нет смысла стоять там. Обычно это место занимал Педро, а Хуан всегда оставался рядом с хозяйкой. София нахмурилась, но понадеялась, что сыны Лос-Анджелеса — сплошь благородные кабальеро, и не станут докучать незнакомкам, как то, увы, случалось прежде. Золотые волосы девушки, словно магнит, притягивали взгляды, распаляя воображение.

София вздохнула, украдкой бросив взгляд на Хуана, вставшего и теперь неподвижной тенью застывшего у стены, и попыталась унять волнение.

В этот самый миг дверь таверны распахнулась, впуская Диего де ла Вегу. Задержавшись на пороге, он метнул быстрый взгляд по залу и несколькими жестами велел следовавшему за ним слуге остаться у барной стойки. Затем, поднявшись на пару ступеней, он непринужденно подсел к пожилому мужчине за дальним столом, и вскоре их голоса слились в оживленной беседе.

София, делая вид, что не смотрит, украдкой наблюдала за ним. Высокий, статный, в костюме цвета обожженной глины, сидевшем на нем, словно вторая кожа, он казался воплощением мужественности. Кофейная рубашка, галстук в тон и более темный пояс завершали образ элегантного франта. Вокруг Диего витал ореол загадочности, словно он был лабиринтом, в который хотелось войти, чтобы раскрыть все его секреты. Его проницательный взгляд, казалось, проникал сквозь маски и видел истинную суть вещей. София завороженно следила, как он берет в руки какие-то бумаги и, с легкой непринужденностью, начинает их изучать. Его движения были плавными и уверенными, словно у опытного актера, играющего свою лучшую роль. Она не могла оторвать глаз от таинственного сеньора де ла Вега, его обаяние манило, как магнит. В голове роились мысли: какой он настоящий, что скрывается за этой безупречной маской? И вдруг София осознала, что ей несмотря ни на что отчаянно хочется узнать его ближе, проникнуть в лабиринты его души, просто быть рядом.

Она резко отвела взгляд и покачала головой. «Какое-то безумие!» — пронеслось в голове. Образ его почти стерся из памяти, растворился в дымке времени, но стоило ему вновь возникнуть перед глазами, как пепел воспоминаний вспыхнул ярким, обжигающим пламенем.

Повернувшись на стуле так, чтобы больше не видеть его, София встретила лукавый взгляд улыбающейся компаньонки.

— Не говори, няня, я этого не хочу слышать, — запротестовала она, шутливо закрывая уши руками, но Анна все же произнесла с ласковой улыбкой:

— Соня, глаза тебя выдают. Если бы я не догадалась утром, сейчас бы и слепой увидел.

— Няня, не хочу ничего слышать, — упрямо замотала головой София, плотно зажмурив глаза и продолжая прижимать руки к ушам.

Анна пожала плечами, внезапно ощутив неловкость момента. Здесь и сейчас подобный разговор казался неуместным, словно фальшивая нота в грубой мелодии таверны. Она скользнула взглядом по залу.

— Нам нужно выбираться отсюда, и как можно незаметнее. Мы уже привлекли нежелательное внимание.

София распахнула глаза и похолодела. Казалось, полтаверны буравит их взглядами. Сердце бешено заколотилось, словно птица в клетке, дыхание сбилось, а руки пробила дрожь. Паника накатила внезапной, ледяной волной, грозя захлестнуть. Она отчаянно пыталась удержаться на поверхности, но страх тянул ее в бездонную пропасть. Мысли спутались, рисуя в воображении кошмарные картины.

София понимала, что это паническая атака, однако это знание не приносило ей облегчения. Она искала опору, отчаянно высматривая в толпе хоть искру сочувствия, но все вокруг казалось чужим и далеким. Взгляд метался по залу, пока не зацепился за тревожный, изучающий взгляд карих глаз на противоположном конце таверны. Безмолвный крик о помощи сорвался с ее губ, в отчаянной надежде, что он поймет. Страх ослепил, лишив способности здраво мыслить.

Внезапно рядом раздался его встревоженный голос:

— Сеньорита дель Кастильо, что случилось?

Она не могла вымолвить ни слова, лишь зачарованно уставилась на его прекрасное, встревоженное лицо.

— Паническая атака, — пояснила Анна, оказавшаяся рядом с Софией. — У нее такое иногда случается после… — она осеклась, боясь неловким словом усугубить ее состояние.

София словно со стороны наблюдала, как он выпрямляется, разворачивается и, найдя взглядом слугу, молча указывает на дверь.

— Мы все исправим.

Его левая рука коснулась ее предплечья, и София невольно вздрогнула.

— Не волнуйтесь, София, — прошептал он ей на ухо, приобнимая и направляя к выходу. — Сейчас вы окажетесь в безопасности.

Анна взглянула на распахнутую слугой де ла Вега дверь, понимая, что единственный способ быстро покинуть зал — если дон возьмет Софию на руки. Она заметила, как он обводит взглядом полные любопытства лица мужчин, и нервно затеребила оборку платья, чувствуя, как сгущается напряжение в воздухе. Тишину нарушал лишь шелест шелка и приглушенный шепот.

«Неужели он решится?» — пронеслось в голове Анны. Словно услышав ее безмолвный вопрос, дон решительно отступил на шаг и наклонился, чтобы подхватить Софию на руки. Словно камень упал с плеч Анны, и она, испытывая огромное облегчение, поспешила следом. Рыжий Хуан замыкал это странное шествие.

Оказавшись на улице, кабальеро направился к своей двуколке и бережно опустил туда Софию:

— Дышите глубже, сеньорита, вдох, выдох, вдох, выдох, — шептал он, согревая ее ледяные руки в своих ладонях и мягко массируя их. — Все будет в порядке, я здесь.

София закрыла глаза, утопая в ритме его дыхания. Сердце, до того плясавшее безумную джигу, постепенно смирялось, подстраиваясь под мерный, успокаивающий такт.

Паническая атака отступила, оставив лишь призрачный след ледяного страха. Распахнув веки, София встретила взгляд карих глаз, в которых плескались забота и глубокое понимание. Слабая, но искренняя улыбка тронула ее губы — с этой поддержкой она чувствовала себя способной выстоять против любой бури.

— Благодарю вас, дон Диего, — прошептала она, потупив взор на их соприкасающиеся руки. Едва ощутимая искра пробежала между ними, и легкое сожаление кольнуло в сердце, когда он отстранился, выпрямившись.

— Где Педро? — внезапно, повелительным тоном спросил он у Хуана, словно требуя немедленного отчета.

Рыжий лишь удивленно воззрился на него, не зная, как вести себя с этим незнакомым кабальеро, который, казалось бы, не имел права задавать вопросы, но который только что вынес на руках его хозяйку.

— Педро остался на гасиенде, — пояснила Анна, которую начала забавлять разворачивающаяся сцена. Значит, она была права: София ему небезразлична, вон как молодой дон печется о ее безопасности. Она едва заметно улыбнулась, заметив, как де ла Вега возвел глаза к небу, словно прося о терпении.

— Сеньора Анна...

— Сеньорита… — поправила его Анна, и он вздохнул, едва сдерживая раздражение.

— Сеньорита Анна, — он отчетливо выделил первое слово, словно отчеканил, — почему он там, а не здесь?

— Дон Диего, — София, наконец, окончательно очнулась от оцепенения, — Педро был необходим на гасиенде. Но, как видите, мы прекрасно справились и без него.

Взгляд карих глаз смягчился, когда их обладатель снова обернулся к ней:

— Сеньорита София…

— Прошу вас, дон Диего, — она подалась к нему, словно цветок, тянущийся к солнцу, и прошептала, — София, просто София…

Молодой человек внимательно изучал ее несколько мгновений, прежде чем кивнуть и произнести:

— София, таверна — не место для сеньорит, особенно, если рядом нет отца или брата, — он осекся, заметив, как она вздрогнула и отпрянула.

— Отец Софии, дон Андрес, погиб в драке… именно в такой таверне, — тихо пояснила Анна, уловив причину ее внезапной перемены.

Де ла Вега на мгновение закрыл глаза, затем открыл и безапелляционно заявил:

— София, с этого дня вы появляетесь в пуэбло либо в сопровождении Педро и Хуана одновременно, либо… в сопровождении меня.

Глаза девушки распахнулись от изумления, а ее компаньонка застыла, беззвучно ахнув. Обернись они, то увидели бы застывшее на лице слуги кабальеро выражение глубочайшего потрясения.

— Дон Диего, — прозвучал голос Анны, острый, как лезвие клинка, — сеньориту может сопровождать лишь отец, брат и, в крайнем случае, жених. Вы же не являетесь никем из них.

— Вы правы, — в уголках губ молодого человека промелькнула едва заметная, дразнящая улыбка, — но ведь и «няня» тоже будет сопровождать свою подопечную?

— О, тогда это, конечно, меняет дело, — притворно согласилась Анна, обращаясь к девушке. — София, не пора ли нам ехать домой?

— Да, кажется, уже темнеет, — пролепетала девушка, попытавшись подняться с сиденья двуколки, но де ла Вега нежно, но настойчиво удержал ее на месте.

— София, вы поедете со мной, а сеньорита Анна — с Хуаном. Затем я вернусь в пуэбло и заберу Бернардо.

Женщины обменялись взглядами, но спорить не стали, каждая по своим причинам. Анна надеялась, что внезапно проснувшееся в молодом человеке чувство ответственности перерастет во что-то большее и прекрасное. А София… Софии просто хотелось вновь ощутить тепло его близости.

Дон Диего лишь знаком показал слуге остаться в таверне и, обернувшись к Софии, с удивлением переводившей взгляд с него на Бернардо, тихо произнес:

— Бернардо — глухонемой с рождения, но преданность его не знает границ. Я ценю его превыше всего.

София задумчиво склонила голову, кутаясь в накидку,

поданную Хуаном. Молодой человек, устроившись рядом, легко тронул поводья, и

двуколка неспешно покатила в ночную мглу.

Путь до гасиенды дель Кастильо прошел в молчании. Диего сосредоточенно следил за мулами, стараясь отвлечься от близости женского бедра, которое прижималось к нему на узком сиденье. София, казалось, с первых минут погрузилась в свои мысли, лишь несколько непокорных прядей играли с ветром, а глаза, глубокие, как изумрудные омуты, были устремлены в бескрайнюю даль. Однако усталость от пережитого вскоре взяла над ней верх, и она задремала, прижавшись к его плечу на следующем повороте. Каждый изгиб ее тела будоражил его ум, предлагая на выбор картинки вечерних прогулок, смеха в патио и купания в озере.

Диего тряхнул головой, отгоняя наваждение. Откуда эти безумные, нежданные желания? Он встретил ее лишь вчера, а чувства уже грозили затопить его, подобно океанскому приливу.

Воспоминание об их утренней встрече невольно вызвало улыбку. Она возникла перед ним в патио, сотканная из солнечного света, и ее волосы вспыхнули золотым водопадом. Живая, лучистая, она приковала его взгляд. Испугавшись внезапно нахлынувшего чувства, он трусливо бежал от нее, проведя весь день словно в густом тумане. Автоматически пообедал с отцом, переоделся и отправился с Бернардо в пуэбло.

Странно, как он не заметил ее сразу, переступив порог таверны. Обычно он не позволял себе войти в помещение, не оценив обстановку. Опыт жизни под маской Зорро давно отточил эту привычку, но сегодня, словно ослепленный, он стремился лишь к одному — поскорее завершить дела и вернуться домой — сердце его жаждало чтения или хотя бы музыки. Его занимало лишь присутствие сеньора Моралеса в этой проклятой таверне.

Диего вздохнул, понукая мулов. В памяти всплыли знаки Бернардо, немые крики: «Тобою интересуются…», застывшего у барной стойки. Верный мозо заметил, а он… проглядел? Или просто не захотел видеть? Впервые в жизни он пренебрег предостережением Бернардо! Словно опьянел от праздной жизни богатого кабальеро.

Вспомнился отчаянный взгляд зеленых глаз, когда до него, наконец, дошло: в таверне неестественно тихо для такого скопления мужчин, жаждущих развлечений. Взор девушки молил о помощи, и пусть Диего не чувствовал явной угрозы, он без колебаний оказался рядом, словно ведомый незримой силой.

Сейчас, укрывшись в вечерней мгле двуколки, кожей ощущая присутствие Софии, он осознал: тогда, в таверне, он впервые ощутил собственнический порыв. Он видел множество неженатых мужчин, бросавших взгляды на девушку, и нестерпимо захотел заявить на нее права первым.

Дон Диего де ла Вега никогда не позволял себе подобного. Воплощение учтивости, истинный благородный кабальеро, готовый развлекать сеньорит и сеньоров остроумными шутками и увлекательными историями… Но сегодня вся его выдержка подверглась жесточайшему испытанию.

Он ошеломил всех, подхватив девушку на руки и вынеся ее из таверны. Взгляды, полные любопытства и зависти, преследовали его, но он нес ее с гордостью, словно держа на руках самое драгоценное сокровище, отвоеванное в неравной битве.

О, он чувствовал, пересуды не заставят себя ждать. В маленьком пуэбло сплетни разлетались быстро, и, возможно, уже через час кто-то будет обсуждать его поступок, придавая ему разные оттенки. А там уже и до его отца быстро долетит сия новость, чем, надеялся он, только порадует старика. Но сейчас ему было все равно.

Он не ведал, да и не мог предвидеть, какие вихри поднимет этот вечер. Он перевернул его мир, еще утром казавшийся незыблемым, с ног на голову. И он решил довериться течению. Кто знает, в какие неизведанные земли принесет его река по имени София?

Разум, словно назойливый сверчок, пытался вернуть его к твердой почве: «Ты ее не знаешь, — шептал он. — Она — мираж. Уедет, оставив лишь привкус горького разочарования». Но стоило ему вспомнить ее огромные, молящие глаза, полные тихой надежды, как все доводы рассыпались в прах. В такие моменты он понимал: иногда судьба не стучится в дверь, а распахивает ее, заставляя поверить в самое невозможное.

Наконец, впереди замаячила гасиенда — белоснежное

здание, окруженное деревьями. И в этот миг Диего осознал: не важно, что ждет

его впереди. Он просто хотел удержать в памяти этот миг, этот путь, эту

звенящую тишину, наполненную предчувствием чего-то неизбежного и прекрасного.

Его вечерние поездки между двумя гасиендами и пуэбло привели к тому, что на следующий день он проснулся, когда солнце уже клонилось к полудню. Одев свой горчичного цвета костюм из тончайшей замши, приготовленный для него Бернардо, Диего спустился в гостиную и сел за фортепиано.

Любовь к музыке — драгоценный дар, полученный им в наследство от матери, чей дух витал в стенах этого дома. С младенчества его слух ласкали чарующие мелодии. Изабелла де ла Вега была талантливой пианисткой и старалась передать свою страсть единственному сыну.

День за днем Диего, завороженный, сидел рядом с матерью, внимая ее игре. Он боготворил ее мастерство, грацию, с которой она покоряла клавиши. Музыка была их тайным языком, незримой нитью, связавшей их сердца.

Но в одно трагическое утро, когда ему едва исполнилось девять, мир мальчика рухнул. Мать внезапно покинула этот мир, оставив зияющую пустоту.

Диего резко оборвал мелодию, словно желая заглушить боль воспоминаний. Мама… Она была его путеводной звездой, его нежным ангелом-хранителем. Она всегда была рядом, окутывала любовью и поддержкой, невзирая ни на что. Она была его самым верным другом, его надежным советчиком. Она безоговорочно верила в него, вдохновляла на подвиги.

И когда она ушла, он почувствовал себя потерянным и одиноким. Все вокруг казалось серым и безжизненным. Каждый день, просыпаясь, он ощущал острую тоску и пустоту в своем сердце. И лишь благодаря поддержке отца, который видел страдания сына, Диего смог справиться с потерей матери. Тогда же он понял, что донья Изабелла оставила ему не только боль, но и ценное наследие — любовь к музыке, которая продолжала жить в его сердце.

Диего обернулся на звук приближающихся шагов. Кресенсия, главная служанка, хлопотала над сервировкой стола, создавая нечто среднее между поздним завтраком и ранним обедом. Рядом, стараясь не отставать, помогал Бернардо.

Молодой дон одарил их легкой улыбкой.

— Кресенсия, ты не видела отца?

— Дон Алехандро утром уехал в гости к дону Альфредо, — ответила женщина и добавила. — Вернется поздно.

— Благодарю, — он присел за стол. — Бернардо, останься, — но, заметив, как верный мозо уже собирается вслед за служанкой на кухню, поспешно добавил. — Кресенсия, задержи Бернардо, пожалуйста.

Женщина обернулась и жестом указала мозо на его хозяина. Бернардо кивнул и приблизился к столу.

Со стороны могло показаться, что Диего молча поглощает завтрак, а слуга лишь учтиво ему прислуживает, но между ними текла неспешная, тихая беседа.

— Не знаешь, что могло понадобиться отцу в гостях у дона Альфредо?

Бернардо отрицательно замотал головой.

— Гасиенда Кальдон находится очень далеко, — продолжал Диего. — Он взял кого-нибудь с собой?

Бернардо кивнул и на пальцах показал «Двоих».

— Хорошо, — де ла Вега взял чашку с кофе и, слегка прищурившись, посмотрел на друга. — Скажи мне, Бернардо, у нас были планы на конную прогулку сегодня? — он обвел рукой свой костюм.

Бернардо утвердительно кивнул в ответ.

— Хм, что-то не припомню, чтобы мы это обсуждали, — Диего нахмурил лоб, тщетно пытаясь ухватить ускользающее воспоминание, и махнул рукой, отбрасывая бесполезное занятие. — И куда же?

Бернардо обвел в воздухе очертания женской фигуры, а затем изобразил натянутую тетиву лука, целясь прямо в сердце хозяина.

— Я об этом вчера говорил? — догадавшись, Диего усмехнулся.

Бернардо сначала утвердительно кивнул, но тут же передумал и замотал головой, выражая протест.

— Не говорил? Сам додумал, значит, — снова угадал Диего.

Бернардо вздохнул, кивнул и пожал плечами, всем своим видом показывая, что решение прокатиться верхом до гасиенды дель Кастильо сегодня — само собой разумеющееся.

— Ладно, убедил, — Диего отодвинул чашку и откинулся на спинку стула. — Седлай коней.

И Бернардо, как всегда, оказался прав. Едва гасиенда возникла из-за поворота, раздался выстрел и яростный лай собаки. Диего, не теряя ни секунды, ударил коленями Арабеллу и уже у самой калитки резко дернул поводья. Не привыкший к столь грубому обращению паломино взвился на дыбы.

Де ла Вега спрыгнул на землю и, не мешкая, распахнул калитку.

Спиной к нему стоял незнакомый мужчина. Дорожный костюм, тронутый пылью дальних дорог, говорил о долгом и утомительном путешествии. В левой руке он сжимал пистолет, а правая покоилась на эфесе шпаги, словно ждала своего часа. Напротив него, словно изваяние из стали, застыл Педро, ружье его было нацелено в ноги незнакомца. За Педро — Хуан, державший разряженное ружье наперевес. И рядом, София, с отчаянным усилием удерживающая Амиго, который рвался, жаждая вцепиться в незваного гостя.

У Диего было всего лишь мгновение, чтобы оценить сложившуюся ситуацию. Незнакомец резко обернулся, и в тот же миг выстрелил в его сторону. Пуля с глухим стуком вонзилась в дерево калитки, а Диего успел лишь чудом укрыться за высоким, ослепительно белым забором.

Бернардо, наблюдавший за всем этим с невозмутимым видом, лишь провел рукой по лбу. Диего, заметив его жест, усмехнулся, пожал плечами и вновь возник в створе калитки. Теперь незнакомец стоял к нему полубоком, сосредоточив все свое внимание на Педро и, видимо, считая их большей угрозой, чем Софию с ее рвущимся псом.

— Кто вы и что вам нужно от сеньориты? — спросил Диего, не отрывая взгляда от незнакомца, который в это время вынул шпагу из ножен. Сталь клинка блеснула на солнце.

— Дорогая София, кто это? — прошипел мужчина, угрожающе направив острие шпаги в сторону сердца де ла Вега, который почувствовал, как холодный пот выступил у него на спине. — В Лос-Анджелесе принято разгуливать без оружия?

— Лос-Анджелес — мирный город, сеньор, — спокойно ответил Диего, не сводя глаз с острого, смертоносного жала. Его рука непроизвольно потянулась к левому боку, но он тут же усилием воли опустил ее. — Зачем оружие тому, кто не умеет им пользоваться? — произнес он, стараясь успокоить незнакомца.

Маркус несколько мгновений колебался, словно взвешивая что-то, затем с тихим щелчком вложил шпагу в ножны и шагнул в сторону Софии. Пес, доселе хранивший молчание, утробно зарычал, обнажив устрашающие клыки, а Педро по-прежнему держал мушку ружья на уровне его ног.

— Вам здесь не рады, дон Маркус, — произнесла София, с трудом удерживая рвущегося Амиго. Рычание пса не стихало, лишь становилось яростнее.

— Маркус де Марин, — представился незнакомец, слегка склонив голову в сторону Диего. В его голосе звучала сталь.

— Диего де ла Вега, — ответил тот, не опуская взгляда.

— Де ла Вега, — протянул Маркус, мимолетным взглядом коснувшись лица Софии, и снова устремил взгляд на Диего, все так же преграждавшего ему путь. — Прошу прощения за выстрел, де ла Вега, вы появились сзади.

Диего коротко кивнул в знак принятия извинений.

— Что ж, я остановлюсь в пуэбло, — произнес де Марин и направился к выходу.

Диего сделал шаг вглубь гасиенды, уступая ему дорогу, но затем Маркус остановился и, обернувшись, бросил долгий взгляд на Софию.

— Дорогая, не забудьте сообщить сеньору де ла Вега, кто я такой, — с этими словами он покинул территорию гасиенды.

Диего проводил взглядом де Марина, садящегося на коня. Едва заметным жестом он приказал Бернардо, все еще находившегося в седле, незаметно проследить за ним. Мозо кивнул в знак согласия и направился в сторону пуэбло.

Диего закрыл калитку и обернулся к тем, кто находился на гасиенде.

— Вас нельзя оставить одних даже на минуту, — произнес он, не обращаясь ни к кому конкретно, и бросился к Софии. Нервы ее, натянутые до предела, лопнули: пальцы безвольно разжались, выпуская ошейник Амиго, и она начала медленно опускаться на холодную плитку.

Диего подхватил ее на руки, словно хрупкую статуэтку, и отнес на скамью на галерее, присев рядом. Опустившись рядом, он продолжал держать ее ладони в своих, ища в этом прикосновении оправдание.

— Кто такой Маркус де Марин? — спросил он спустя несколько долгих минут, не отрывая от нее взгляда, словно боясь, что она исчезнет.

— Никто, — прошептала девушка, не открывая глаз.

— Соня, — тихий голос Анны донесся со стороны столика, где она до этого пряталась за спинами Педро и Хуана.

— Бывший жених, — поправилась София.

— Соня, — вновь прозвучал предостерегающий шепот Анны.

Девушка распахнула свои зеленые, словно морская глубина, глаза и посмотрела на компаньонку.

— Да, бывший, няня, — затем она перевела взгляд на Диего, чьи руки все еще держали ее ладони в плену. — Я вернула ему кольцо после смерти отца.

Диего молчал, понимая, что последует продолжение.

— В ту таверну отец пошел вместе с доном Маркусом, у них была какая-то важная беседа. Дон Маркус с кем-то там повздорил, завязалась драка… в этой драке отца убили.

София замолчала, и их взгляды встретились в тягучей, обжигающей тишине.

Его руки дрожали, когда он нежно обнял ее, словно стремясь передать частицу своей силы и уверенности, растворить ее страх в тепле своего тела. Она, словно испуганная птица, сжалась в его объятиях, позволяя слезам обжигать щеки, и Диего тихо шептал слова утешения, надеясь, что они, словно слабый луч солнца, пробьются сквозь тучи отчаяния в ее сердце.

Тишина повисла в воздухе, нарушаемая лишь тихим всхлипыванием Софии. Диего чувствовал, как ее тело дрожит в его объятиях, и сжал ее еще крепче, словно мог так защитить ее от боли прошлого. Он не знал, что сказать, какие слова подобрать, чтобы облегчить ее страдания. Все казалось пустым и бессмысленным перед лицом такой трагедии.

Постепенно София успокоилась. Ее глаза, некогда исполненные страха и отчаяния, вновь засияли надеждой.

— Дон Диего, вы действительно совсем не умеете фехтовать? — прошептала она, словно боясь спугнуть тишину.

Диего всей душой хотел успокоить ее, сказать, что его неуклюжесть — лишь маска, искусная игра, призванная скрыть истинное мастерство, что он способен защитить ее. Но он не мог. Тяжелый вздох сорвался с его губ.

— Увы…

— И никогда-никогда не пробовали? — она отстранилась и впилась взглядом в его карие глаза, словно пытаясь прочесть в них правду. — Не верю, — вынесла она, полная решимости.

Диего невольно вздрогнул и встал, словно боясь, что ее пытливый взгляд проникнет в самые сокровенные уголки его души, раскроет его тайну. Долгая тишина повисла между ними, пока он, словно приняв важное решение, не заговорил:

— Пробовал, пару раз, — слова дались ему с трудом. В памяти всплыли те нелепые схватки, где ему приходилось не столько сражаться, сколько искусно изображать неумеху.

— И чем все закончилось?

— Один раз моего противника застрелили, во второй — к моему горлу приставили клинок, — Диего обернулся к девушке, и, встретившись с ее взглядом, резко сменил тему. — София, вы планировали прогулку?

Она опустила взгляд на свою коричневую амазонку.

— Да, Педро как раз оседлал Фантома, как появился дон Маркус.

— Фантома? — удивился Диего и перевел взгляд на калитку, ведущую во внутренний двор гасиенды.

— У меня нет другого коня, — с легкой грустью заметила София.

Он коротко кивнул и предложил:

— Если хотите, можем отправиться на прогулку прямо сейчас.

— Конечно! — воскликнула девушка, вскакивая на ноги. — Няня, помоги мне, пожалуйста, — обратилась она к Анне, которая с затаенным интересом наблюдала за их диалогом, боясь нарушить хрупкую нить, возникшую между ними, даже вздохом. — Я скоро вернусь.

— Я буду ждать, — ответил Диего, улыбаясь ей вслед. Он проводил их взглядом и направился к конюшне.

Поблизости никогда не было, и де ла Вега, повинуясь внезапному порыву, решительно приблизился к белоснежному коню.

— Здравствуй, Фантом, — прошептал он, проводя рукой по шелковистой гриве.

Тот фыркнул в ответ, словно приветствуя прежнего хозяина.

— Если бы ты мог говорить, наверняка рассказал бы мне, как попал к сеньорите, — продолжал Диего, сдерживая искушение вскочить в седло и прижимаясь щекой к горячей шее коня. — Как мне узнать, зачем ты здесь? Не верю, что это простое совпадение.

Фантом повернул голову и ткнул влажным носом в его плечо.

— Я тоже рад тебя видеть, старый друг, — улыбнулся он, еще крепче обнимая коня за шею. — Хорошо служи ей. Она — хороший человек, но что-то ее гложет. И, вероятно, только ты сможешь спасти ее в момент опасности, — отступив на шаг, он снова погладил Фантома по гриве и, глядя ему прямо в глаза, тихо пообещал: — Я буду рядом.

Фантом согласно мотнул головой, Диего развернулся и застыл на месте. В воротах стояла София. Он помедлил, гадая, как долго она наблюдала за ним, лихорадочно подбирая слова для оправдания. Но София, казалось, не заметила его замешательства. Она подошла к Фантому и, ловким движением рук, отвязала поводья от коновязи.

— Пойдем? — в ее голосе звучала легкая непринужденность

Диего кивнул, пропуская ее вперед, и последовал за ними.

Большинство калифорнийских женщин предпочитали ездить на лошадях, сидя в седле по-мужски. Это было вполне обычным явлением для местных жителей. Однако, глядя на Софию, он понял, что она отличалась от всех остальных.

Она двигалась с такой грацией и уверенностью, словно родилась в седле. Когда она неслась по полям и холмам, казалось, что она и Фантом — единое целое. Ее глаза искрились неподдельным восторгом, когда она погоняла белоснежного коня по диким просторам. Диего не мог отвести взгляда, завороженный ее мастерством и страстью. Втайне он мечтал оказаться рядом с ней, верхом на своем Торнадо, но эта мечта казалась такой далекой и несбыточной.

Спешившись с паломино, Диего делал вид, что проверяет подпругу, но на самом деле, не отрываясь, любовался открывшимся видом. От быстрого бега шляпка соскользнула на спину, шпильки не удержали золотые локоны, и теперь, издалека, казалось, будто струящиеся волосы Софии сливаются с белоснежной гривой Фантома в единый, ослепительный поток.

Солнце медленно погружалось за горизонт, оставляя на небе оттенки багряного, золотого и лилового. София придержала коня, завороженно любуясь пылающим закатом. Затем, обернувшись, с тихой радостью воскликнула:

— Дон Диего!

Диего, словно эхом отозвавшись на ее зов, пустил Арабеллу в галоп. Он поравнялся с девушкой и снова залюбовался ею: глаза прикрыты, довольная улыбка играет на ее порозовевшем от скачек лице, золотистые волосы волнами ниспадают ниже плеч.

— София?

Она распахнула глаза, и звонкий смех, словно россыпь колокольчиков, огласил окрестности:

— Сердечно благодарю вас, дон Диего!

— За что? — с искренним любопытством поинтересовался он.

— За этот мир, — девушка, взмахнув рукой, словно объяла разом все вокруг.

— Вы — прекрасная наездница, — заметил Диего, не отрывая от нее восхищенного взгляда. — Кажется, будто рождены в седле.

Она вновь рассмеялась, и этот смех отозвался теплом в его сердце.

— В детстве я жила у бабушки и дедушки. У них был табун породистых лошадей, один из лучших в России, — Она на мгновение умолкла, словно погрузившись в воспоминания. — Мама была фрейлиной у императрицы Екатерины. Дед, Матвей Алексеевич, надеялся, что при дворе его единственный ребенок сможет найти лучшую партию. Но мама влюбилась в молодого испанца, приехавшего в Россию с испанским посольством. Когда матушка-императрица соблаговолила дать позволение на брак с иноверцем, дедушке пришлось смириться.

Диего внимательно ловил каждое ее слово, и теперь, слушая рассказ, он, наконец, понял, как в этой калифорнийке могли так причудливо сплестись светлая кожа, золотые волосы и зеленые, словно весенняя листва, глаза.

— Маму тоже звали Софья, моя «няня» Анна — ее молочная сестра. Мама боготворила лошадей, и я, кажется, сначала научилась держаться в седле, а уже потом ходить. У нее был белоснежный конь, которого она ласково звала «Снежок», — она произнесла это имя по-русски, словно пробуждая в памяти что-то светлое и далекое. — Она умерла, когда мне едва исполнилось пять лет. А когда не стало деда и бабушки, мы покинули Россию. Все наследство деда отошло к какому-то дальнему племяннику. Он милостиво отдал нам лишь Снежка…

Диего заметил, как в уголках ее глаз блеснули слезы, словно осколки разбитого стекла. Он легонько подтолкнул Арабеллу, и лошадь подалась вперед, почти вплотную приблизившись к Фантому.

— София, — он накрыл ее ладонь своей рукой в перчатке, словно пытаясь согреть.

— Ах, дон Диего, вы сегодня весь день словно ангел-хранитель, — она глубоко вздохнула и сквозь легкую грусть улыбнулась, а затем вдруг спросила с неожиданной прямотой. — Почему вы выбрали эту лошадь?

— Что с ней не так? — опешил Диего, окидывая взглядом паломино.

— Она вам не подходит, — твердо произнесла она.

— Не подходит? — переспросил он, слегка растерявшись.

— Совсем нет. Вам нужен конь под стать Фантому — такой же стремительный и грациозный, как сама стихия.

— Нет, такие скорости не для меня, — машинально возразил Диего. — Я не настолько…

— Оставьте, дон Диего, — она отмахнулась, словно от назойливой мухи. — Меня не обмануть, я вижу, какой вы превосходный наездник. Я вижу, как вы держитесь в седле, как лошадь чувствует малейшее движение ваших ног и рук.

Диего замер в ожидании продолжения, словно завороженный ее словами.

— Не знаю, зачем вы хотите казаться тем, кем не являетесь, но я уверена, вы обуздаете любую лошадь, даже самую дикую. Я в этом абсолютно уверена, — она слегка подтолкнула коленями Фантома. — Встретимся у гасиенды.

Диего молча смотрел ей вслед. Она уверена, что он справится… Как бы ее уверенность не вышла ему боком.

Он пустил Арабеллу в галоп, но тщетно — София уже скрылась из виду. Подъехав к гасиенде дель Кастильо, он успел лишь заметить, как Педро уводит Фантома в конюшню, а София, с легким румянцем волнения на щеках, ждет его у калитки. Диего потянулся, чтобы спешиться, но девушка опередила его, протягивая руку для прощания:

— Дон Диего, благодарю вас за прогулку. До свидания.

— До свидания, — рассеянно ответил он, все еще наблюдая, как она скрывается за створками калитки. Затем вопросительно повернулся к Бернардо, вернувшемуся из пуэбло и ожидавшему теперь его. — Что случилось?

Тот сделал характерный жест, имитируя письмо.

— София написала письмо?

«Нет».

— София получила письмо?

«Да».

— Кто передал?

Бернардо указал жестом на гасиенду и изобразил пальцами усы.

— Педро?

Снова утвердительный кивок.

— А ему кто передал?

«Не знаю, я сам недавно вернулся».

— Хорошо, разберемся с этим позже, — он направил Арабеллу в сторону гасиенды де ла Вега. — Что ты узнал в пуэбло?

Лошади шли рядом, позволяя Бернардо доложить хозяину всю информацию, что он смог узнать: «Маркус де Марин остановился на постоялом дворе, сразу спустился в таверну и расспрашивал всех о том, кто такой Диего де ла Вега. Интересовался, умеет ли Диего де ла Вега фехтовать, стрелять, владеет ли кнутом».

— Весьма любопытно, — произнес молодой человек, задумавшись. — Зачем ему понадобился Диего?

Бернардо пожал плечами и вопросительно взглянул на хозяина, трижды черкнув пальцем воздух.

— Да, Зорро непременно должен это выяснить.

Они пришпорили лошадей и галопом направились в сторону

своего дома.

Безлунная ночь была верным помощником Зорро, который бесшумно перебегал от дома к дому. Торнадо, надежно скрытый в темном проулке, ждал своего часа, а его хозяин уже приближался к постоялому двору.

Бернардо сообщил: де Марин остановился в одном из номеров таверны.

Зорро проскользнул во внутренний двор и, оглядевшись в поисках лестницы, обнаружил ее сбоку от конюшни. Он приставил ее к нужному балкону и тихо поднялся на второй этаж. Крадучись, он подошел к окну, коснулся стекла. Внутри — ни души. Лишь одинокая свеча роняла тусклый свет на стол.

Выждав, Зорро осторожно приоткрыл балконную дверь, пересек комнату в тишине и столь же тихо отворил дверь в коридор. Полумрак балюстрады второго этажа позволил ему выйти и оглядеть происходящее внизу.

В таверне все еще толпился народ, но усталые официантки уже начали прибирать столы, а трактирщик, склонившись над столом, пересчитывал дневную выручку. Зорро сделал шаг вперед, внимательно изучая лица за каждым столиком. Взгляд его замер на де Марине, потягивающем вино в одиночестве. Отступив в тень, он приготовился ждать.

Маркус не спеша пил вино, курил сигару и явно кого-то ожидал. Спиной к лестнице, лицом ко входу, он казался настороженным. На столе рядом лежала шляпа, а в ней — перчатки. Даже здесь, в помещении, он не расставался со шпагой: ножны покоились у него на коленях.

Прошло долгих пятнадцать минут, прежде чем дверь распахнулась. Вошедший направился было к де Марину, но тот, качнув головой, указал глазами на лестницу. Гость изменил направление и пошел наверх. Зорро выждал мгновение, убедившись, что Маркус последует за ним, и бесшумно скользнул в номер.

Когда де Марин и его гость вошли, Зорро уже затаился на балконе, с нетерпением ловя каждое слово.

Хозяин прикрыл за собой дверь, и в комнате повисла тишина:

— Что ты узнал? — спросил он, голос его звучал приглушенно

— Серхио сегодня побывал в пуэбло и отправил мальчишку с запиской на гасиенду дель Кастильо.

— Перес позволил Серхио покинуть лагерь? — де Марин медленно обвел комнату задумчивым взглядом, словно выискивая ответы в полумраке.

— Пока Перес в Монтерее, никто не осмелится перечить Серхио.

— Понятно, — Маркус на мгновение замолчал, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. — Как думаешь, Пако, он назначил встречу на сегодня?

— Скорее всего, да. Перес может вернуться в любой момент, и тогда Серхио уже не выберется из лагеря.

Де Марин подошел к окну и развернулся. За его спиной, на узком балконе, Зорро скользнул в тень, прижимаясь к стене здания.

— А что насчет Диего де ла Вега?

Пако повертел в руках свою помятую шляпу.

— Я поспрашивал у местных, но ничего конкретного. Обычный богатенький дон, единственный сынок. Впрочем, люди говорят о нем с уважением, уверяют, что он всегда готов помочь нуждающимся.

— И как он помогает?

— В основном словами, — хмыкнул Пако, искренне полагавший, что «словом делу не поможешь», — иногда деньгами. В драках не участвует, оружия в руках не держал. Зачем он тебе?

— Сегодня столкнулся с ним у сеньориты, — пробормотал де Марин, словно говоря сам с собой.

Пако нахмурился, отчего его и без того грубое лицо стало еще угрюмее.

— Перес запретил соваться к сеньорите, — напомнил он, стараясь умерить вспыхнувший гнев.

— Перес мне не указ! — внезапно рявкнул Маркус, и в глазах его вспыхнул недобрый огонь.

— Лучше бы я этого не слышал…

— Пако, Андрес обещал мне сеньориту, — процедил де Марин, — и я заберу свое. И ее, и коня.

Пако невольно фыркнул, словно от дурного запаха.

— Они оба под запретом, Маркус. Слышишь? Под замком.

— Пако… — в голосе де Марина послышалась угроза.

— Послушай, Маркус, — Пако оторвался от задумчивого разглядывания полей своей шляпы и отрезал. — Не знаю, какие бесы вселились в Переса, но он приказал никого не подпускать к сеньорите и к белому дьяволу. Никого.

— Они были моими, — прорычал де Марин, распрямляясь во весь свой немалый рост. Зорро, снедаемый любопытством, не удержался и вновь заглянул в окно.

— Именно, были, — пробормотал Пако, инстинктивно отступая назад. Его взгляд невольно скользнул к руке Маркуса, уже лежавшей на эфесе шпаги, готовой к действию. — Ты знаешь, что это правда.

— Не испытывай мое терпение, Пако, — предостерег Маркус, в его голосе звенела сталь. — Возвращайся в лагерь. Думаю, Пересу будет интересно узнать, куда это Серхио отлучался в его отсутствие.

— У Переса и без меня хватает шептунов, — огрызнулся Пако. — Когда ты объявишься в лагере?

— Не знаю, — бросил Маркус, отворачиваясь к окну. Зорро в последний момент успел прижаться к стене. — У меня здесь свои дела. Два дела. И пока я их не закончу, мне там делать нечего.

— Смотри, Маркус, как бы твои «два дела» не обернулись головной болью для всех нас, — буркнул Пако, нахлобучил шляпу и выскользнул из комнаты.

Маркус какое-то время прожигал взглядом закрытую дверь, затем подошел к шкафу, достал с верхней полки пистолет, проверил, заряжен ли, и засунул его за пояс. Схватив со стола шляпу и перчатки, он тоже покинул номер.

Зорро уже ожидал его верхом на Торнадо, спрятавшись в проулке за таверной.

София сама оседлала Фантома и вывела его из конюшни. Ни единая душа не должна была заподозрить, что она покидает гасиенду. Сердце бешено колотилось от риска, но ожидание встречи, столь долгожданной, пересиливало любой страх. Она не позволит никому и ничему встать у нее на пути.

У ворот она притормозила, опустившись на корточки перед Амиго, верным псом, неотступно следовавшим за ней повсюду.

— Дружок, — прошептала она по-русски, с горечью в голосе, — прости, но сегодня ты остаешься здесь.

Пес вопросительно наклонил голову, в глазах — немой вопрос.

— Так нужно. Жди здесь, — приказала она, стараясь придать голосу твердость, и повела коня за ворота.

Амиго провожал ее взглядом, не в силах ослушаться. Лишь когда створки ворот с глухим стуком захлопнулись за хозяйкой, в тишине раздался его одинокий, тоскливый лай.

София одним прыжком взлетела в седло и, пригнувшись к белоснежной гриве Фантома, пустила жеребца в безудержный галоп. Не зная окрестностей, она не могла довериться коротким тропам, поэтому выбрала Эль Камино Реаль, основную дорогу.

Преодолев значительную часть пути, она остановилась у огромного, раскидистого дуба, словно древний страж, возвышавшегося у дороги в обрамлении кустов черноплодной рябины. В записке было указано, что именно здесь ей следует свернуть на тропу, уходящую в чапараль.

Фантом нервно переступал с ноги на ногу, заставляя Софию беспокойно крутиться в седле, пытаясь разглядеть что-то в непроницаемой тьме. Она наклонилась, ласково поглаживая взволнованного жеребца, как вдруг тишину прорезал долгий, пронзительный свист, словно приказ, заставивший Фантома замереть в ожидании. Он напряженно водил ушами, улавливая каждый звук, а София, сжимая поводья, напряженно всматривалась в густую, обманчивую темноту.

Еще один свист, и Фантом, словно повинуясь невидимому приказу, мгновенно развернулся в сторону звука.

— Только не это, — София почувствовала, как ледяной ужас сковал ее сердце. Жеребец чутко отзывался на свист, прорезавший ночную тишину, но кто мог звать его на королевской дороге? Она безмолвно молила небеса, чтобы Маркус де Марин не успел запечатлеть свой голос в памяти Фантома. — Ну же, дружок, вперед, — прошептала она, легонько натягивая поводья, пытаясь направить его, но конь замер, как изваяние, напряженно прислушиваясь к шепоту ночи.

И вновь свист разорвал воздух, и словно в ответ на этот тайный знак, из-за рваных облаков выплыла луна, залив Эль Камино Реаль серебристым светом. В этот миг София различила два стремительно приближающихся силуэта: один несся по дороге, другой летел наперерез. Встретившись, всадники замерли на мгновение, словно хищники, оценивающие друг друга, лошадь второго нервно кружила вокруг первого, затем они разъехались, и выстрел эхом прокатился по долине.

Фантом вздрогнул, а София увидела, как один из всадников рухнул на землю. Но спустя мгновение оба снова неслись к ней, и она, словно завороженная, смотрела, как к ней подлетает вороной конь с одетым во все черное всадником. Поводья резко натянулись, и жеребец встал боком, словно выказывая почтение.

— Сеньорита дель Кастильо, — легким касанием кончиков пальцев он приподнял край своей шляпы.

— Сеньор Зорро, — в ответ кивнула она.

— Сеньорита, вам следует вернуться домой, — его взгляд, острый, как лезвие клинка, метнулся к приближающемуся всаднику.

— Сеньор, мой путь лежит в другую сторону, — ответила девушка с неприкрытой твердостью.

Зорро вперил в нее пронзительный взгляд, и в лунном свете София увидела, как опасно сверкнули его глаза сквозь узкие прорези маски.

— Это не обсуждается, — прорычал он, наклоняясь и хлестко ударяя коня Софии по крупу. — Фантом, домой!

Жеребец взвился на дыбы и сорвался с места, едва не выбросив Софию из седла. Чудом удержавшись, она смогла обуздать Фантома лишь через несколько десятков метров и обернулась, чтобы увидеть, что происходит. И тут же осознала свою роковую ошибку: второй всадник, словно хищник, учуявший добычу, развернул коня в ее сторону.

София мгновенно узнала в нем Маркуса и кровь отхлынула от ее лица. Коротко ударив Фантома ногами, она вновь пустила его в галоп, уносясь прочь от надвигающейся опасности. Остановившись в отдалении, она обернулась. Между ней и Маркусом теперь стоял Зорро. Де Марин попытался обойти его, но тот, словно пантера, прыгнул и вышиб Маркуса из седла. Клубок пыли взметнулся в воздух, когда оба покатились по дороге.

София подтолкнула Фантома и приблизилась, с замиранием сердца наблюдая, как сначала один, потом другой поднимаются на ноги. Шпаги, словно клыки диких зверей, сверкнули в лунном свете, скрещиваясь с металлическим лязгом, режущим тишину ночи. Противники, как два хищника, кружили друг вокруг друга, танцуя смертельный танец, виртуозно парируя удары и выискивая бреши в обороне.

Внезапно Зорро, словно молния, метнулся вперед и нанес сокрушительный удар, пронзив плечо Маркуса. Тот закричал от боли, но устоял на ногах, лишь прижав руку к кровоточащей ране. Зорро отступил на шаг, словно предлагая закончить поединок, но де Марин вновь поднял шпагу, готовый продолжить сражение.

София знала, как фехтует Маркус. Его движения были отточены и сильны, как у любого опытного мастера. Но сегодня, наблюдая за Зорро, она поняла, что мастерство «лиса» — это нечто запредельное. Его удары были точными, стремительными и непредсказуемыми, словно он читал мысли противника, предвосхищая каждый его выпад.

Бой продолжался, когда вдруг раздался звучный удар, прорезавший ночное безмолвие. Зорро, словно неуловимый призрак, вновь ранил Маркуса в то же израненное плечо. Тот отшатнулся, сбитый с толку, словно оглушенный, пытаясь понять, что произошло. Зорро застыл напротив, подобно хищнику, готовящемуся к последнему, смертоносному прыжку.

София, затаив дыхание, наблюдала за этой смертельной схваткой, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди.

Внезапно, де Марин, собрав последние силы, бросился в отчаянный, последний рывок. Атака его была яростной и безрассудной, но Зорро был готов. Он парировал каждый выпад, каждое движение, словно танцуя свой смертельный танец.

И вот, в один миг, оба противника замерли, словно изваяния, застывшие в напряженной тишине. Дыхание их было тяжелым и прерывистым, но шпаги, крепко сжатые в руках, все еще угрожали смертью.

Первым дрогнул Маркус. Он пошатнулся, словно подкошенный, и отступил на шаг, затем на другой. Зорро, великодушно опустив шпагу, убрал ее в ножны и издал свист, прорезавший тишину. Из мрака ночи, словно по волшебству, вылетел черный как смоль конь.

София не сводила глаз с Маркуса, который, пошатываясь, направился к стоявшей неподалеку лошади.

— Вы не убили его, сеньор Зорро, — заметила она, когда Торнадо поравнялся с Фантомом.

Зорро бросил на нее взгляд, в котором читалась не то укоризна, не то задумчивость.

— Вы слишком кровожадны, сеньорита дель Кастильо, — усмешка скользнула в его голосе, словно тень.

София повернула голову, и ее взгляд утонул в бездонной черноте глаз Зорро. В их глубине, за маской таинственности, мерцала древняя мудрость, словно отблеск далеких звезд.

— Вы никогда не убиваете? — спросила она едва слышно, и в голосе прозвучала легкая дрожь.

— Иногда это необходимо, но чаще я предпочитаю дать противнику шанс на искупление, — ответил Зорро, словно раскрывая часть своей души.

— Вы думаете, Маркуса можно перевоспитать? — в ее голосе прозвучало недоверие.

Зорро задумался, его лицо, скрытое под маской, выражало внутреннюю борьбу и сомнения.

— Не уверен, — наконец, проговорил он, и его слова пронзили воздух тяжелым молчанием.

— Значит, он вернется, — София приняла это как приговор, в ее голосе не было ни страха, ни отчаяния, лишь печальная неизбежность.

Зорро пожал плечами и оглянулся. Луна окончательно скрылась за плотной завесой облаков, погружая все вокруг в густую тьму. София поняла: время уходит. Даже раненый, Маркус представлял собой смертельную угрозу, и Зорро знал это.

— Вам пора домой, — сказал он, отъехав на несколько метров. — Не отставайте, сеньорита. В такой темноте лошадь легко может получить травму. Прошу, следуйте за мной, — он направил Торнадо к едва различимой тропе.

— Может, лучше вернуться по дороге? — крикнула ему вдогонку София.

— Нет.

И вскоре Зорро словно растворился в ночи. София замерла, не понимая, как следовать за ним в этой кромешной тьме. Но тут раздался знакомый свист, и Фантом, словно по наитию, сам двинулся вперед, ступая на узкую тропу. Ей оставалось лишь довериться его чутью.

Когда они подъехали к гасиенде дель Кастильо, небо уже начинало сереть, и все вокруг утопало в предрассветной дымке.

Зорро спешился и, обхватив Софию за талию, бережно снял ее с седла. Их взгляды встретились в молчаливом оцепенении. Сердце Софии бешено заколотилось при виде загадочного героя в маске. В эти предрассветные мгновения ей почудилось что-то до боли знакомое в нем: трепетный жест, наклон головы, участливый взгляд темных глаз, чей цвет невозможно было разобрать сквозь прорези маски. Ее охватило нестерпимое желание узнать, кто скрывается за ней. Она протянула руку к его лицу…

Зорро мгновенно отступил на пару шагов, разорвав зрительный контакт.

София покраснела, и вдруг на нее обрушились звуки пробуждающегося мира: пение птиц, фырканье коней и лай собаки… Амиго!

Она бросилась к воротам и приоткрыла одну из створок. Пес выбежал на дорогу и радостно закружился вокруг хозяйки.

— Думаю, сеньор де Марин не побеспокоит вас в ближайшие дни, — заговорил Зорро, наблюдая, как София ласково гладит собаку. — Но все равно, я буду поблизости.

— Мне не нужна ваша охрана, — предупредила она.

— Но ваши слуги не смогут ему противостоять, — с тревогой возразил он.

— Не беспокойтесь, у меня есть кому меня защитить, — София взмахнула рукой, позволяя Амиго немного побегать.

— И кто же этот отважный рыцарь, готовый встать на вашу защиту? — с любопытством в голосе спросил ее спаситель.

Внезапно пес вернулся и ткнулся влажным носом в его опущенную ладонь, словно раскрывая тайну.

— Дон Диего де ла Вега, — уверенно ответила девушка, ее голос звенел, как серебряный колокольчик.

— Дон Ди… — Зорро закашлялся, пытаясь отогнать назойливого пса, но Амиго, похоже, был настроен решительно, и ему пришлось уступить, нежно погладив его по голове. Он пристально смотрел на ее лицо, которое вдруг стало серьезным и задумчивым.

— Да, дон Диего обещал защищать меня, — проговорила София, вспоминая утреннее появление Диего в ее гасиенде. В его взгляде она увидела такую непоколебимую решимость, что это придало ей сил и уверенности: Маркус не посмеет причинить ей вред. Диего не носил оружия и утверждал, что не умеет им пользоваться, но она верила, что он сделает все возможное, чтобы оградить ее от опасности.

Зорро загадочно улыбнулся, его глаза искрились озорством, и ловко вскочил в седло. Торнадо, будто прочувствовав его настроение, затанцевал под ним, готовый вновь сорваться с места и мчаться, словно ветер, рассекая бескрайние просторы. Даже пес, кружившийся вокруг, не смог нарушить его сосредоточенность.

— Амиго, ко мне! — позвала София, и пес послушно вернулся к ее ногам.

— Дон Диего — человек слова, — произнес он на прощание, его голос звучал мягко и уверенно. — Если он что-то обещал, то выполнит это, поверьте мне, сеньорита.

— Я верю ему и вам, сеньор Зорро, — ответила она, в ее голосе звучала искренность.

— Сеньорита, — он коснулся рукой своей шляпы в знак прощания, и конь умчал его прочь, оставив после себя лишь облако пыли.

София проводила его взглядом и вздохнула, вспомнив о записке.

«Ничего, — подумала она, — этой ночью мне никто не

помешает…».

Диего вернулся домой лишь ранним утром и проспал до обеда. Он едва успел закончить бриться в ванной, как услышал голос отца, зовущего его по имени. Ополоснув лицо прохладной водой, с полотенцем в руках он вышел в спальню. Дон Алехандро, словно тень, ждал его, застыв у края кровати.

— Доброе утро, отец, — Диего улыбнулся, в который раз радуясь, что не нужно притворяться перед родителем.

— Уже день, сынок, — дон Алехандро окинул его испытующим взглядом. Каждое ночное исчезновение Диего, каждая вылазка Зорро, отзывались тревогой в его сердце, лишая покоя. — Бернардо уже накрыл стол в гостиной. Спускайся.

— Дай мне лишь пару минут, отец, — попросил Диего, небрежно бросив полотенце на спинку кровати.

Он взял черный галстук и, подойдя к зеркалу, принялся тщательно его завязывать. Затем, облачившись в жилет и пиджак небесно-голубого оттенка, пригладил волосы и обернулся к отцу.

— Я готов. Идем?

Дон Алехандро кивнул и первым вышел из комнаты. Диего последовал за ним.

Бернардо всегда прислуживал им за столом, когда не был занят другими делами. И в этот раз он находился поблизости, прислушиваясь к разговору патронов.

— Отец, ты вчера был у дона Альфредо? — нарушил молчание Диего спустя некоторое время.

— Да, он хотел обсудить один вопрос, — ответил дон Алехандро, внимательно наблюдая за сыном. — Его люди заметили чужаков, рыскающих близ его гасиенды. Пока ничего не произошло, но ты знаешь Альфредо — он боится всего, чего не понимает.

— Я вчера тоже слышал о незнакомцах, — задумчиво произнес Диего, вспоминая обрывки разговора, подслушанного в таверне.

— И это объясняет твое ночное отсутствие?

— Нет, — Диего отрицательно покачал головой. — Но, возможно, это как-то связано.

Дон Алехандро обменялся взглядами с Бернардо, который лишь пожал плечами. Диего улыбнулся, наблюдая за молчаливым диалогом своих подельников, кратко изложил все, что услышал прошлой ночью. Лишь бой с де Марином он слегка приукрасил, стараясь уберечь отца от лишних волнений.

— Думаю, стоит написать губернатору в Монтерей, — задумчиво произнес дон Алехандро.

— Да, — отозвался Диего, погруженный в свои мысли. — И в Сан-Франциско. Возможно, Рикардо дель Амо что-то знает об этой стычке. Хотя… — он бросил взгляд на отца, затем перевел глаза на мозо. — Нет, лучше всего будет отправиться туда самому.

Дон Алехандро настойчиво возразил:

— Нет, Диего, ты останешься здесь.

— Тогда отправим Бернардо к дель Амо, — решил Диего и обратился к своему верному слуге. — Бернардо собирайся. Ты выедешь завтра на рассвете. Я напишу Рикардо и попрошу его оказать тебе содействие. Думаю, вместе вы сможете пролить свет на многое.

Бернардо жестом дал понять, что для всех он не способен и слышать, и говорить.

— Но писать-то ты умеешь? — Бернардо утвердительно кивнул. — Тогда будете общаться письменно. Но прошу тебя, уничтожай все послания сразу же после прочтения. Никто не должен догадаться об истинной цели твоего визита в Сан-Франциско.

Диего умолк, услышав, как скрипнула входная дверь, и в комнату вошел старый слуга.

— Хуан, что случилось? — обеспокоенно спросил дон Алехандро.

— Сеньорита ожидает дона Диего в патио.

Отец и сын обменялись многозначительными взглядами.

— Хорошо, дон Диего сейчас выйдет.

Старый Хуан бесшумно удалился, а заинтригованный дон Алехандро вновь обратил взгляд на сына, поднимающегося из-за стола.

— Сеньорита, сынок? В этих стенах уже давно не звучало этого слова.

— Отец, — сухо оборвал Диего, не желая вдаваться в объяснения, и вышел в патио.

И замер, залюбовавшись красотой ожидавшей его сеньориты дель Кастильо.

Здесь, в тени раскидистого дуба, замерло само время. Знойное солнце уже начинало превращать мрамор патио в раскаленную печь, но София, облаченная в темно-синий костюм для верховой езды, казалась не тронутой жарой. Легкий ветерок играл с ее золотистыми локонами, а силуэт ее фигуры, точеный и изящный, манил и восхищал.

Диего приблизился, не смея нарушить хрупкую тишину момента, когда природа, казалось, затаила дыхание, принадлежа только им двоим. В глазах ее горели звезды, яркие и далекие, а улыбка, чистая и искренняя, дарила ощущение безграничной радости.

Они утонули в безмолвном взгляде, слова рассыпались пеплом ненужности в этом священном мгновении. Сердце его трепетало, словно пойманная птица, плененное неземной красотой момента, чистотой чувства, что распускалось бутоном внутри него.

Он несмело протянул руку, и ее пальцы, словно лепестки розы, едва коснулись его, как нежный шепот ветра, несущий долгожданное облегчение в знойный день. Сердце замерло в предвкушении, когда он склонился и, будто вкушая запретный плод, прикоснулся губами к ее руке.

— Моя прекрасная сеньорита, как я рад видеть вас сегодня, — прошептал он, словно произнося древнее заклинание, создающее из воздуха это хрупкое чудо.

В ответ расцвела улыбка — ярче, чем первый луч рассвета, пронзающий тьму.

В этот миг мир вокруг померк, оставив лишь пульсирующее тепло нежного чувства, что рождалось в их сердцах. Вселенная затаила дыхание, а время, устав от вечного бега, остановилось, чтобы навеки запечатлеть это волшебное мгновение в хрустальных скрижалях памяти.

— Дон Диего, вы можете сегодня снова прогуляться со мной? — прошептала София спустя несколько трепетных мгновений, глядя в его завораживающие, словно омут, карие глаза.

— С превеликим удовольствием, моя прекрасная София, — ответил он, бережно сжимая ее ладони в своих, не в силах разорвать эту невидимую нить, связавшую их сердца.

Неожиданное покашливание заставило Софию вздрогнуть и бросить взгляд через плечо Диего. Тот, словно очнувшись, выпустил ее руки и посторонился, открывая вид на дона Алехандро, который с нескрываемым интересом наблюдал за этой сценой.

— Отец, позволь представить тебе сеньориту дель Кастильо. София, это мой отец — дон Алехандро де ла Вега.

— Сеньорита София, — произнес дон Алехандро, чуть склонив голову в знак приветствия. В его глазах мелькнула искорка любопытства.

— Дон Алехандро, — ответила девушка, сделав изящный, почти незаметный реверанс.

— Не желаете ли освежиться прохладным лимонадом? — предложил дон Алехандро, одарив Софию доброжелательной улыбкой, от которой, однако, веяло легким лукавством.

София, застигнутая врасплох, нерешительно взглянула на Диего, ища поддержки в его взгляде.

— Прости, отец, — поспешно вмешался Диего, — София попросила меня сопроводить ее на прогулку. Мы собирались…

— Отличная идея, — воскликнул дон Алехандро, его голос звучал чуть громче обычного, словно он пытался скрыть некое волнение.

Диего натянуто улыбнулся и обратился к отцу:

— Не мог бы ты развлечь Софию, пока я отдам несколько распоряжений и переоденусь? Это не займет много времени.

— Только не задерживайся, — дон Алехандро мягко взял Софию под руку и повел ее вглубь дома.

— Конечно, отец, — ответил Диего, задумчиво глядя им вслед. В последний момент, словно опомнившись, он спросил. — Отец, ты не будешь против, если я попрошу Бернардо приготовить Принцессу?

Дон Алехандро резко развернулся, и его взгляд, прежде приветливый, теперь буравил сына с явным интересом. Следуя своей легенде, Диего де ла Вега никогда не садился ни на какую другую лошадь, кроме своего верного паломино. Лишь однажды, поддавшись на уговоры отца, он попробовал Принцессу, но при прыжке демонстративно «выпал» из седла. Что же заставило его вдруг отступить от своих правил и выбрать самую быструю кобылу в конюшне?

— Конечно, сынок, — отозвался дон Алехандро, пропуская Софию вперед и прикрывая за ней дверь. В его глазах плясали озорные искорки.

Спустя минут двадцать Диего спустился в гостиную и замер на пороге. Отец и София, словно старые друзья, тихо беседовали, утопая в объятиях мягких кресел. Легкая улыбка тронула губы Диего, и он направился к ним.

— Прошу прощения за задержку, — произнес он, — не мог найти перчатки. Пришлось искать Бернардо, чтобы получить их.

София обернулась, одарив его лучезарной улыбкой:

— Дон Алехандро — восхитительный рассказчик, время пролетело как одно мгновение.

— Отец — истинный сердцеед, он знает, как очаровать прекрасную сеньориту, — шутливо заметил Диего, устраиваясь на стуле перед ними.

— Тебе бы не помешало перенять у меня пару уроков, сынок, — улыбнулся дон Алехандро, покачивая головой.

Диего лишь пожал плечами. Неясное беспокойство, словно тень, скользнуло в его душе, заставляя избегать лишних слов. Ему не терпелось покинуть гасиенду, ощутить под собой мощь коня и умчаться прочь, растворившись в бескрайних просторах.

— Принцесса уже готова. Мы можем ехать.

София грациозно поднялась, мужчины последовали за ней.

— Дон Алехандро, благодарю вас за столь теплый прием, — искренне произнесла она, обращаясь к хозяину гасиенды.

— Дорогая сеньорита, мы будем счастливы видеть вас здесь чаще, — ответил он с лукавой улыбкой, бросив многозначительный взгляд на сына.

— Читаешь мои мысли, отец, — улыбнулся в ответ Диего, — но пока позволь нам насладиться прогулкой.

Нежно коснувшись локтя Софии, он повел ее к двери, ощущая, как его сердце наполняется радостью. Несмотря на всю любовь к отцу, сейчас ему хотелось единолично насладиться обществом этой очаровательной девушки.

За пределами гасиенды их ждал Педро, державший под уздцы двух лошадей. Тень разочарования скользнула по лицу Диего — присутствие третьего было нежелательным.

— Педро будет сопровождать нас? — спросил он, помогая Софии взобраться на Фантома и стараясь скрыть нетерпение в голосе.

— Нет, Педро сейчас вернется домой, — ответила она, перехватывая поводья. — У нас лишь один конь для верховой езды.

Диего провел ладонью по гладкой шерсти Фантома, между его умных глаз, скрывая внезапно охватившую радость. Бернардо уже вывел на дорогу Принцессу. Гнедая кобыла была воплощением грации и мощи, обещавшим стремительный бег на дальние расстояния. Диего уже рисовал в воображении картины, как Торнадо и Принцесса произведут на свет жеребенка, наделенного всеми их выдающимися качествами.

— Сеньорита София, — дон Алехандро вышел проводить их, и сердце его наполнилось гордостью. Молодые, прекрасные всадники, восседающие на великолепных конях, живо напомнили ему о мечтах о счастливой семейной жизни для сына. — Если вам понадобится еще один конь для прогулки, не стесняйтесь, пошлите слугу. Уверен, Диего справится с двумя.

— Благодарю вас, дон Алехандро, — ответила девушка, одарив его лучезарной улыбкой. — Если Анна захочет составить мне компанию, я непременно отправлю Педро, — она развернула Фантома в сторону главной дороги, обернулась в седле и взмахнула рукой. — До свидания!

— Отец, — Диего коротко кивнул дону Алехандро и, слегка коснувшись боками Принцессы, устремился вслед за Софией.

София сразу же пустила Фантома в галоп, намереваясь задать стремительный ритм прогулке — осуществить задуманное, ради чего и затеяла эту вылазку. Но не прошло и минуты, как Диего догнал ее и предложил ей свернуть на тропинку. Бросив мимолетный взгляд на солнце, все еще стоящее в зените, София с неохотой придержала Фантома, уступая дорогу молодому дону.

Поначалу в ее душе зрело легкое раздражение — он нарушил ее планы! Но вскоре, очарованная красотой расстилающихся вокруг пейзажей и уверенностью, с которой Диего вел свою кобылу по извилистой тропе, она забыла о недовольстве.

Они неслись сквозь живописные поля и лабиринты чапараля. Диего оказался прирожденным наездником; Принцесса двигалась с грацией танцора, повинуясь каждому движению сильных, уверенных рук.

Ветер играл с волосами Софии, превращая ее прическу в дикую, развевающуюся гриву. Сердце ее трепетало от восторга, вызванного этой спонтанной, полной неожиданностей поездкой.

Забыв о первоначальных планах, она растворилась в окружающем мире. Поля, обрамленные горными хребтами, казались бескрайними коврами, сотканными из тысяч оттенков зеленого, золотого и багряного. Шелест листвы под копытами коня смешивался с отдаленным пением птиц, плетущих свои небесные мелодии.

Диего, словно уловив восхищение Софии, обернулся и одарил ее улыбкой. В его карих глазах плясали искорки, таившие в себе что-то загадочное и манящее. На мгновение сердце Софии замерло, и она вдруг осознала, что ее влечет к этому молодому человеку гораздо сильнее, чем она предполагала. Неужели это и есть то самое чувство, о котором так часто писали в романах? Любовь, вспыхнувшая внезапно, словно искра, готовая разгореться в пламя?

Начав путь вдоль извилистой тропы, София сначала обращала внимание только на то, как Диего ловко управляет лошадью, на его уверенные движения и спокойствие, которое он излучал. Она старалась игнорировать нарастающее волнение в груди, но по мере того, как они продвигались все дальше, невозможно было не заметить, что это чувство становится все более очевидным.

Она отвела взгляд, пытаясь скрыть смущение, внезапно охватившее ее. Щеки предательски вспыхнули румянцем, который она тщетно пыталась спрятать за спадающими на лицо прядями волос. София пришпорила Фантома, надеясь, что быстрый бег коня заглушит шум в ее голове и успокоит бешено колотящееся сердце. Однако, чем быстрее они неслись, тем сильнее разгоралось пламя любопытства и влечения, охватывающее ее.

И когда закатное солнце, словно щедрый художник, залило окрестности мягкими мазками апельсиновых и розовых оттенков, София поняла, что сопротивляться этому чувству бесполезно. Она больше не могла притворяться, что не замечает Диего, что не чувствует его притяжения. Это было похоже на водоворот, который затягивал ее все глубже и глубже, лишая воли и рассудка.

Они остановились на вершине холма, где ветер нежно трепал их волосы. Диего спешился, подошел к Фантому, и София протянула ему руки. Он осторожно опустил ее на землю.

София смотрела на него с восхищением, будто впервые осознавала, насколько он красив. Она не могла больше скрывать свои чувства, они бушевали внутри нее, требуя выхода.

Словно почувствовав ее внутреннюю бурю, Диего внезапно приблизился. София вздрогнула, но не отступила. Он нежно взял ее руки в свои и обнял, его прикосновение было мягким и заботливым, словно он боялся разрушить этот волшебный миг.

Напряжение в воздухе звенело предчувствием, будто сама природа затаила дыхание в ожидании неизбежного. Диего коснулся ее подбородка, медленно приподнимая лицо, и их губы встретились в поцелуе — нежном, как прикосновение крыла бабочки. В этот миг вселенная схлопнулась до размеров их двоих, мир перестал существовать за пределами этого поцелуя, рождая ощущение абсолютного, кристально чистого счастья.

Поцелуй углублялся, становясь все более страстным, но в то же время оставался бережным, словно они оба боялись разрушить хрупкое волшебство момента. София чувствовала, как в ее венах закипает кровь, как сердце отбивает безумный ритм. Все ее тело горело от желания, от неутолимой жажды быть ближе к этому человеку, который так внезапно ворвался в ее жизнь и перевернул ее с ног на голову.

Они растворились друг в друге, забыв обо всем на свете, словно время остановилось, и существовало лишь это мгновение, принадлежащее только им двоим.

Когда их губы, наконец, оторвались друг от друга, в воздухе вибрировало эхо блаженства. София одарила Диего улыбкой, светлой и лучистой, а он прижал ее к себе крепче, словно боялся, что это хрупкое чудо развеется, как дым.

И пусть закатное солнце золотило их объятия, пусть весь мир мерк в сиянии этого волшебного момента, потому что для Софии и Диего сейчас существовал только этот миг — пульсирующий, живой, бесконечный.

Неизвестно, сколько бы они простояли так на вершине холма, окруженные угасающей красотой заката и переполняющими их чувствами, если бы София внезапно не вздрогнула от пронизывающего вечернего ветра. Диего, неохотно, разорвал объятия и вопросительно взглянул в ее глаза.

— Что случилось? — спросил он, обеспокоенный ее внезапной переменой.

Она огляделась по сторонам, словно только что пробудилась от волшебного сна, и реальность обрушилась на нее всей своей тяжестью. Уже наступил вечер, последние отблески заката утопали в багровом зареве за горизонтом. Ох, ее планы! София закружилась на месте, пытаясь вернуть ускользающие мысли и собраться с духом.

— София? — Диего замер, непонимающе глядя на нее. В его глазах мелькнула тень тревоги, словно он внезапно постиг причину ее смятения. — Если я что-то сделал не так… Если позволил себе лишнее…

— Нет! — она коснулась кончиками пальцев его губ, словно заклиная. — Никогда не говорите так! Сегодняшний день был самым прекрасным, самым… счастливым днем в моей жизни, — прошептала она, утонув в бездонном омуте его карих глаз. — Диего, я… — она чувствовала, как он напрягся, словно ожидая неминуемого удара судьбы. — Диего, я… — голос ее дрожал, словно трепещущая бабочка, но взгляд горел искренностью и безграничной любовью.

Она приподнялась на цыпочки, и легкий, словно прикосновение крыла, поцелуй коснулся его губ. В этот миг для нее существовал лишь он — мужчина, которого она любила всем сердцем, каждой клеточкой своего существа. Она почувствовала, как напряжение отпускает его, как его руки вновь обвились вокруг нее, бережно приподнимая над землей.

— Диего, — прошептала она, нежно улыбаясь, — опустите меня, пожалуйста.

— Нет, — прозвучал его хриплый протест, он стоял с закрытыми глазами, словно боясь разрушить волшебство момента. — Не могу. Не сейчас.

— Диего, уже темнеет, — напомнила она, чувствуя, как сумрак окутывает окрестности. — Нам пора домой.

Он шумно вздохнул, словно выныривая из прекрасного сна, и неохотно опустил ее на землю.

— Мне, действительно нужно срочно вернуться на гасиенду, — извинилась София и снова увидела, как тень промелькнула в его глазах.

Выражение его лица стало серьезным, словно он пытался угадать, какие неотложные дела могли возникнуть у нее. Но уже через мгновение он вновь расслабился и пошел ловить пасущихся неподалеку лошадей.

Обратно они возвращались в темноте по Эль Камино Реаль.

Переодеваясь в потайной комнате, Диего был непривычно молчалив. Ни обычного подбадривания, ни шуток Бернардо от него так и не услышал. Молодой хозяин был мрачен, словно небо перед грозой, и погружен в водоворот собственных мыслей. «Видимо, невеселые», — решил мозо, улавливая редкие вздохи и замечая, как Диего замирал, устремив невидящий взгляд в пустоту.

Зорро, казалось, никогда прежде не уделял столько внимания деталям: как плотно прилегает маска, надежно ли застегнута рубашка. Он несколько раз проверил, крепок ли ремень с ножнами, удобно ли лежит кинжал в сапоге.

Но когда Зорро поправил уже в который раз шляпу, Бернардо охватила тревога. Ему почудилось, будто хозяин готовится к битве с большим отрядом закаленных в боях улан.

На самом же деле Зорро просто тянул время, пытаясь укротить бурю, разыгравшуюся в его душе. Он должен был быть сосредоточен и готов в любой момент отразить опасность. И его привычные движения были попыткой вырваться из оцепенения, которое овладело им после событий на холме. Воспоминания о минувшем дне переплелись в его сознании, словно змеи, образуя тугой узел противоречивых мыслей и чувств. И среди этого хаоса одно воспоминание сияло особенно ярко, словно путеводная звезда в безлунной ночи — поцелуй.

Размышлять о поцелуе с Софией было опасно, но в то же время — невыносимо притягательно. Он помнил, как нежно она смотрела на него, словно видела в нем нечто большее, чем просто Диего де ла Вега. Она стояла перед ним, и он не мог отвести взгляда от ее глаз — таких искренних, таких чистых. Он чувствовал, как сердце его бьется в бешеном ритме, как в нем пробуждается что-то давно забытое, почти утраченное.

Этот поцелуй был внезапным, словно вспышка молнии, и вместе с тем — незабываемо прекрасным. В тот миг, когда их губы соприкоснулись, весь мир перестал существовать, оставив лишь это единственное, застывшее во времени мгновение. И в этот миг он почувствовал нечто большее, чем просто влечение к женщине. Он ощутил, как его душа обретает родственную душу, способную проникнуть в самые сокровенные, потаенные уголки его существа.

Но в то же время Зорро понимал, что выбранная им миссия и его обязанности стояли превыше личных желаний. Он не мог позволить себе отвлечься от своей цели из-за мимолетной страсти. Это было опасно, как и все, что окружало его в мире интриг и заговоров.

Так, Зорро продолжал выжидать, словно хищник в тени, пытаясь найти хрупкий баланс между зовом сердца и своим долгом перед жителями Калифорнии. Он знал, что придет время, когда он сможет разобраться в хаосе своих чувств, но сейчас каждая секунда была на вес золота. Опасность поджидала на каждом шагу, и Зорро должен был быть готов к ней в любой момент.

Привычные движения — быстрые, как удар хлыста, и точные, как выверенный взмах клинка — стали его спасительным кругом, позволяя вырваться из зыбучих песков эмоций. Он взлетел на Торнадо, вцепился в эфес шпаги, словно в якорь спасения, и вновь обрел привычную решимость. Обернувшись к Бернардо, он одарил его легкой, едва заметной улыбкой:

— Ты волнуешься за меня?

Тот лишь молча кивнул, подойдя ближе к могучему коню.

Зорро наклонился и ободряюще похлопал его по плечу:

— Не беспокойся, все будет в порядке, — выпрямившись, он удобнее перехватил поводья. — Не жди меня, тебе завтра рано вставать. Письмо для Рикардо дель Амо лежит у меня на столе.

Он направил Торнадо к выходу из пещеры и около гасиенды дель Кастильо оказался как раз в тот момент, когда София вывела из ворот Фантома.

Благодаря темноте безлунной ночи Зорро, верхом на Торнадо, оставался незаметным для всех. Белый конь же на расстоянии казался серой точкой, за которой можно было легко следовать.

София, словно мотылек, летящий на пламя, снова оказалась у старого дуба, где вчера их пути впервые пересеклись, и направила Фантома по едва заметной, заросшей тропе. Зорро понимал, что его внезапное появление может спугнуть ее, поэтому свернул раньше на другую тропинку, продолжая следить за ней издали.

Она остановилась у небольшой полуразвалившейся хижины и привязала Фантома под навесом, рядом с пегим жеребцом. Проверив его сбрую, девушка, похоже, удостоверилась, что он принадлежит тому, кто назначил встречу. Затем она обогнула дом и скрылась в кустах голубой бузины, густо разросшихся поодаль.

Зорро спешился с Торнадо задолго до хижины. Крадучись, словно тень, он двигался против ветра, стараясь не потревожить ни Фантома, ни его соседа по навесу. Заглянув в мутное окно и убедившись, что внутри ни души, он обогнул угол и в тот же миг ощутил движение у ноги. Замер, вглядываясь в непроглядную тьму, и почувствовал прикосновение чего-то теплого к правой ноге, чуть выше сапога. Несмотря на отсутствие агрессивных звуков, он остался неподвижно стоять на месте, пытаясь понять, что происходит. Снова легкое движение, словно кто-то потерся о ногу, а затем едва ощутимое касание бедра.

Собака… Понимание пришло внезапно, и в полумраке проступили блестящие глаза черного пса.

— Амиго, — прошептал Зорро, и пес прижался к нему, подставляя голову под ласку. — Значит, и тебя София с собой взяла?

Он присел на корточки и стал гладить ластившегося пса, стараясь прикрыть его пасть, чтобы тихий скулеж не выдал его присутствия.

Когда Амиго немного успокоился, Зорро осторожно поднялся, и пес последовал за ним. Он хотел обойти бузину и подойти с тыла, чтобы увидеть, с кем встречается София, но пес, словно прочитав его мысли, преградил ему путь, не давая свернуть ни вправо, ни влево, но беспрепятственно пропуская вперед.

— Ты охраняешь хозяйку? — спросил Зорро и, не колеблясь, направился в сторону кустов. Однако, не дойдя до них, Амиго остановил его. — Ладно, останусь здесь.

Он замер, прислушиваясь. Сначала до него долетал лишь голос Софии, завершавшей свой рассказ: как добиралась она из Монтерея (неужели не из Сан-Франциско?) в Лос-Анджелес, как Педро и Хуан блуждали в поисках дороги к гасиенде, и как сержант Гарсия на следующее утро явился проверить ее багаж. Она намеренно опустила все упоминания о Диего де ла Вега, словно полагая, что это не имеет значения для ее слушателя, и сухо перечислила остальное.

Когда ее голос стих, мужской голос, молодой и настойчивый, задал вопрос:

— Почему ты не пришла вчера?

Она помедлила, словно собираясь с духом, и ответила:

— Вчера на гасиенду приезжал Маркус де Марин.

— Де Марин? И он тоже здесь? Так вот почему Пако вчера не было в лагере! — в голосе мужчины промелькнула догадка. — Что ему было нужно от тебя?

— Как будто ты не знаешь, чего он хочет?! — с досадой воскликнула София, но тут же смягчилась. — Пока что только Фантома.

— И?..

— Его спугнул проезжающий мимо… хм… вакеро, — слово это прозвучало почти шепотом, и Зорро понял: София намеренно избегает имени Диего де ла Вега, уклоняется от всего, что с ним связано.

— Неужели Де Марин на этом успокоился? — с сомнением протянул ее собеседник.

— Нет, и, если бы не Зорро, я бы сейчас с тобой здесь не сидела, Серхио, — отрезала София, резко поднимаясь на ноги.

— Зорро? — переспросил Серхио, явно удивленный.

Она пропустила его вопрос мимо ушей:

— Зачем ты выиграл этого коня у Маркуса?

— Перес попросил.

— Зачем?

— Ну, ты же понимаешь, я не могу тебе этого рассказать. Перес хочет, чтобы Фантом был у тебя.

— Зачем? — снова допытывалась София, буравя его взглядом.

В ответ — молчание.

— Уверен, Соня, ты прекрасно знаешь ответ на свой вопрос.

Зорро, сидя в тени, видел, как София повернулась к ним обоим лицом. Черты ее лица были скрыты полумраком, но он чувствовал, как она напряженно обдумывает слова Серхио. В глубине души он отчаянно надеялся услышать опровержение, но почти не удивился, когда увидел ее едва заметный, но все же утвердительный кивок.

— Лучше бы я этого не знала, — прошептала она, обняв себя руками, и Зорро показалось, что ее начинает бить мелкая дрожь. Он было привстал, но, услышав глухое предостерегающее рычание пса, вынужден был остаться на месте.

Он беспомощно наблюдал, как Серхио вскочил и заключил Софию в крепкие, неожиданные объятия. В груди у Зорро вспыхнула ревнивая искра, но он не мог отвести взгляда, видя, как она доверчиво склонила голову на плечо этого незнакомца.

— Плохо, что мы все снова собрались в одном месте, Соня, — когда девушка успокоилась, заметил Серхио. — В прошлый раз все едва не закончилось трагедией.

— В прошлый раз ты выиграл у Маркуса коня, — отозвалась она с легкой усмешкой.

— А ты вернула ему кольцо, — парировал он с колким сарказмом.

— Маркус выбыл из игры на пару недель. Зорро оставил ему болезненное напоминание о себе.

Серхио выпустил ее из объятий.

— Соня, тебе пора возвращаться на гасиенду, — произнес он, подходя к тому месту, где они ранее сидели, и забирая оттуда ее теплую накидку. — Я постараюсь выяснить, через сколько дней Перес вернется из Монтерея.

— Лучше бы ты узнал, что у него на уме, — ответила Соня, кутаясь в накидку и касаясь его щеки губами. — Береги себя, Серхио. Ты — все, что у меня осталось…

— Соня, — его голос предательски дрогнул, и он нервно усмехнулся, целуя ее в лоб, — я всегда рядом. Амиго! — позвал он. — Где этот чертов пес? Он должен охранять тебя, а не прятаться по кустам!

Зорро заметил, как Амиго вздрогнул и на мгновение замер в нерешительности. В его глазах читалось замешательство: бежать к хозяйке или остаться на месте.

— Иди к ней, — тихо скомандовал Зорро, и пес, словно стрела, сорвался с места.

— А вот и он! — спустя пару секунд услышал он и увидел, как Серхио треплет пса по голове. — Где ты пропадал? Он всегда у тебя гуляет, где ему вздумается? — спросил он у девушки.

София устремила взгляд на темный куст бузины. Зорро, словно тень, метнулся вниз, сердце бешено заколотилось — показалось, ее взгляд пронзил ночную мглу и настиг его. Он отступил в сторону, растворяясь в тени. Снова выпрямился, но она все еще смотрела туда, где он только что стоял. Тогда, решительно выпрямившись, он вернулся к Торнадо.

Перед выездом на Эль Камино Реаль он прождал Софию всего пять минут. Услышав стук копыт, он пригнулся к шее вороного жеребца и, когда Фантом пронесся мимо, оставив за собой лишь эхо, вырвался на дорогу.

С первыми проблесками утренней зари Зорро пришлось еще

сильнее отстать, а затем и вовсе свернуть в сторону пещеры.

Два дня подряд Диего упорно пытался отыскать местоположение лагеря Переса. Он не стал разговаривать с вакеро дона Альфредо, чтобы не привлекать ненужное внимание, и лишь разъезжал верхом, стараясь придать своим поискам вид неспешной прогулки.

Но увы, все его усилия оказались напрасными. Редкие встречи со случайными путниками не давали никакой уверенности, что это те самые люди. В округе он знал почти всех работников соседних гасиенд, многие лица мелькали в пуэбло. Но гасиенда Кальдон располагалась на противоположной стороне, что делало его задачу почти невыполнимой.

Поэтому в полдень третьего дня он блаженствовал, потягивая горячий шоколад на кухне, где вовсю кипела работа. Воздух звенел от оживленных голосов и наполнялся ароматами специй и свежих овощей. Глаза Диего с любопытством следили за тем, как Кресенсия и юная Буэна, словно опытные полководцы на поле брани, слаженно и ловко колдовали над обедом. Он видел, как их руки, проворные и умелые, смешивали ингредиенты, как они обменивались короткими репликами и лучезарными улыбками.

Для Диего это было нечто большее, чем просто приготовление еды. В этот момент он ощущал себя частью чего-то теплого, живого и уютного, чего ему так отчаянно не хватало после смерти матери. Каждый жест, каждое слово казалось ему откровением, прикосновением к чему-то подлинному и вечному.

Диего часто уносился мыслями далеко за пределы реальности. Он любил наблюдать за жизнью вокруг, за ее непритязательной и трогательной красотой, находя в простых вещах глубокий смысл и умиротворение.

Каждая улыбка, расцветавшая на женских лицах, каждый серебристый перелив смеха отзывались теплом в его сердце. И каждый раз, когда в его воображении возникал образ мечты — женщины, способной согреть его жизнь, наполнить ее уютом и смыслом, он понимал, что это и есть его истинное, сокровенное желание. Он грезил о родственной душе, о человеке, понимающем его без слов, о тихой гавани, где можно укрыться от бурь. Эта мечта жила в нем долгие годы, согревая сердце слабым, но неугасающим пламенем надежды. Встречались разные люди, мелькали лица, но никто не мог заполнить зияющую пустоту. А потом появилась София.

Его сердце зачастило, словно пойманная в клетку птица, мысли об этой девушке стали навязчивым мотивом. С первой встречи, как вспышка молнии в ночи, пронзило сознание: София — особенная. Она — воплощение той самой мечты. Но позапрошлой ночью хрупкий мир Диего рухнул в одночасье. Воспоминание, словно осколок стекла, впилось в память: София в объятиях незнакомца. Кулаки непроизвольно сжались, и он вновь и вновь пытался постичь смысл увиденного. Кто этот Серхио? Что их связывает?

Неужели в его жизни все должно быть так сложно? Неужели он обречен преодолевать невидимые стены и колючие заросли препятствий? Неужели ему не суждено просто найти ту, которая наполнит его мир светом и счастьем?

— Диего! Диего! — настойчивый голос дона Алехандро вывел его из задумчивости.

Диего отставил в сторону чашку в сторону и, кивнув женщинам, направился к выходу. В дверях кухни столкнулся с отцом. Дон Алехандро бросил быстрый взгляд внутрь, словно оценивая обстановку, и, решив, что кухня — неподходящее место для серьезного разговора, развернулся, жестом указав в сторону библиотеки. Диего молча повторил его жест и последовал за отцом.

Библиотека всегда была мужским уголком в доме. Массивный стол отца, за которым тот работал с документами, книжный шкаф с произведениями разных жанров, камин, который зажигался в холодные зимние дни, скамья, где в детстве любил, поджав ноги, сидеть сам Диего, наблюдая за отцом.

Диего закрыл дверь, и его взгляд встретился с мечущимся взглядом отца. Дон Алехандро, словно загнанный зверь, нервно вышагивал по комнате.

— Отец? — осторожно спросил Диего, приближаясь к столу и облокачиваясь на него.

Дон Алехандро замер и вперил в сына пронзительный взгляд.

— Скажи мне, чем ты занимался все эти дни?

Диего вопросительно вскинул брови, не понимая, к чему клонит отец, и молчаливо предложил ему продолжить.

— Я полагал, тебе симпатична сеньорита дель Кастильо, — сухо заметил дон Алехандро.

Диего кивнул в знак согласия.

— Так почему же ты потратил эти два дня впустую? — отец остановился перед ним, прожигая взглядом

— Впустую? — удивился Диего. — Я искал…

— Да, да, знаю, — оборвал его дон Алехандро, отворачиваясь, и угрюмое сознание собственной неправоты омрачило его взгляд. — Но пока нет никакой информации от Бернардо, ты мог бы…

— Да, мог бы, — согласился Диего, в голосе которого сквозила тень сомнения. — Но прежде я хотел узнать больше о Пересе. Понять, с чем мне придется столкнуться, когда снова встречусь с сеньоритой дель Кастильо.

Отцу едва верил своим ушам. Диего устало вздохнул и бессильно махнул рукой.

— Видишь ли, у сеньориты появилась странная привычка — ночные прогулки на Фантоме.

— И что с того? — дон Алехандро вскинул брови, пытаясь скрыть растущее беспокойство.

— Зорро выяснил, что она связана с неким Серхио, человеком Переса, — сухо добавил Диего.

Дон Алехандро, словно подкошенный, опустился в кресло.

— София? — прошептал он, словно боясь произнести это имя вслух.

— Да, София, — подтвердил Диего, не отрывая взгляда от отца. В душе его боролись сомнения, он отчаянно искал оправдания, жаждал верить в ее невинность. Воспоминание о том, как Серхио обнимает ее, жгло сердце. Поэтому он решил сначала выследить людей Переса и лишь потом выяснить, что связывает Софию с этой грязной историей.

— Тогда тебе тем более необходимо как можно чаще встречаться с ней, — вдруг заявил дон Алехандро.

— Думаешь? — Диего вопросительно взглянул на отца, в его глазах мелькнула искра надежды.

— Безусловно, — дон Алехандро воодушевленно подался вперед, чувствуя, что нащупал выход из тупика. — Диего, никто не властен над каждым своим словом, над каждым движением души, — он многозначительно махнул рукой в сторону приподнятой брови сына. — Даже ты.

— Не согласен, отец, — упрямо возразил Диего.

— Но я же понял, что Зорро — это ты.

— Ты — мой отец, — мягко заметил Диего, — ты знаешь меня с рождения. Ты просто…

Дон Алехандро покачал головой, в глазах плескалось понимание:

— Ты ищешь предлог, чтобы избежать встречи с Софией?

— Я не хочу снова собирать себя по частям, — отрезал Диего, и его голос прозвучал резко, как удар хлыста. Он оттолкнулся от стола, сделал несколько шагов и, словно пригвожденный, застыл у стены. Несколько томительных минут он боролся с собой, прежде чем, повернувшись, опустился на скамью. — Я не переживу этого снова, отец. Забывать одну, потом другую… — он поднял взгляд на родителя, полный неприкрытой боли. — Как тебе удалось сразу найти ту единственную?

— Все проще, Диего, — с грустной улыбкой ответил дон Алехандро. — Твоя мать была прекрасной женщиной. Я до сих пор люблю ее и буду верен ей до конца жизни, но есть одно принципиальное «но», сынок.

— Какое же?

— Я — не Зорро.

Диего молча смотрел на отца, а затем взгляд его потух и устремился в пустоту за окном.

— Это не помогает, отец, — прошептал он, и в голосе его звучала безнадежность.

— Верю, — дон Алехандро кивнул с сочувствием. — Но попытаться все же стоит…

В библиотеке повисла тишина, густая и давящая. Диего откинулся на спинку скамьи, веки сомкнулись, скрывая бурю, бушевавшую в его душе.

Дон Алехандро чувствовал, как напряжение сковало тело сына, словно тугая пружина, готовясь вырваться на свободу. Однажды он уже удержал Диего от опрометчивого шага, но тень сомнения все еще омрачала его душу. Тогда он утешал себя мыслью, что Анна Мария Вердуго любила именно Зорро, легенду в маске. Не стала бы ли жертва сына напрасной, если, узнав в герое Диего, она разочаровалась бы? Разоблачение Зорро стало бы непоправимой катастрофой, навсегда разрушив тайну.

София дель Кастильо являла собой полную противоположность Анне Марии. С момента ее приезда несколько дней назад, дон Алехандро заметил, с каким трепетным вниманием София ловит каждое слово, каждый жест Диего. Именно о нем они говорили в ожидании его сына. Дон Алехандро живо представил себе, как София искренне смеялась над забавными историями из детства Диего. Ее милая, естественная улыбка, непринужденность в каждом движении и слове пробудили в нем надежду: возможно, именно она — та, кого так долго ждал его сын.

Внезапно молодой человек поднялся и решительно направился к двери

— Диего?

Он замер на пороге, обернулся и глубоко вздохнул, словно принимая важное, судьбоносное решение.

— Прости, — произнес он с едва заметной запинкой и добавил. — Хотел попросить Кресенсию собрать корзинку для пикника. С твоего позволения?

Старший де ла Вега улыбнулся, в его глазах мелькнула искра понимания, и он одобрительно кивнул.

Во внутреннем дворике гасиенды дель Кастильо не было ни души. Диего направился к дому и робко постучал. Дверь приоткрылась, являя встревоженное лицо няни Софии.

— Сеньорита Анна, — учтиво Диего поклонился, — я хотел бы…

— Дон Диего, — прошептала она, прерывая его, — София нездорова, сегодня она не принимает гостей.

Диего, ошеломленный, вскинул брови:

— Нездорова?

— Да, женское недомогание, — пробормотала Анна, отчаянно пытаясь спровадить его за порог. — Она только что уснула, ей необходим покой.

— Может быть, ей нужен врач? — с искренним беспокойством предложил Диего, игнорируя ее настойчивые попытки выпроводить его.

— Нет, врач не требуется, — отрезала Анна, понизив голос. — Я дала ей отвар. Он всегда помогает.

— Отвар?! — изумился Диего, невольно повысив голос.

— Да, отвар! — в отчаянии воскликнула компаньонка и обернулась на звук сонного голоса, донесшегося из глубины гостиной:

— Няня, кто пришел?

Диего рванулся вперед, готовый отозваться, но был остановлен словами Анны на незнакомом, чуждом ему русском языке:

— Это Педро. Интересуется твоим самочувствием.

— Педро? — разочарование прозвучало в ее голосе. — Мне показалось, я слышала голос Диего.

Эти слова пролились живительным бальзамом на израненное тревогой сердце Диего.

Анна перевела усталый взгляд с порозовевшей от пробуждения воспитанницы на молодого дона и, смирившись, произнесла:

— Дон Диего тоже здесь, — она отступила в сторону, пропуская его в комнату.

— О! — София приподнялась на диване, на котором полулежала. — Диего!

Молодой человек заметил, как в глазах девушки вспыхнули искры радости, и, повинуясь внезапному порыву, стремительно пересек гостиную. Он нежно прикоснулся губами к протянутой ему руке, опустился на стул рядом и с тревогой вгляделся в ее лицо.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он, не скрывая волнения.

— Теперь превосходно, — ответила она, одарив его лукавой улыбкой. — Ваше появление сотворило чудо.

— Соня! — Анна укоризненно покачала головой.

София бросила на нее беглый взгляд, проигнорировав предостережение. Диего тоже посмотрел на Анну, решив, что ее восклицание связано с его внезапным появлением, но увидел лишь искреннее беспокойство о здоровье девушки.

— Диего, почему вы не приходили? — София, словно кошка, уютно устроилась на диване и вновь бросила кокетливый взгляд на вздохнувшую компаньонку. — Диего? — няня в отчаянии возвела очи к потолку.

София расплылась в еще более лучезарной улыбке.

— Няне не нравится, что я называю вас по имени, — прошептала она, лукаво прищурившись. — Но ведь я могу теперь вас так называть, Диего?

Даже не глядя на Анну, Диего заметил, как ее глаза округлились. Намек Софии на нечто большее, чем просто дружба, повис в воздухе, требуя ответа. Улыбка играла на ее губах, но в глубине зеленых глаз мерцал робкий страх. Диего отбросил последние сомнения, о которых так долго говорил отцу, и решился. Сейчас или никогда — время открыть свое сердце и показать, что готов любить ее больше жизни.

Он бережно взял ее руку в свою, одаривая теплом своей искренней улыбки. Их взгляды встретились, и, утонув в бездонной зелени ее глаз, он прошептал:

— Да, София, конечно.

Слезы радости заблестели в ее глазах, и она прижала ладони к зардевшимся щекам.

— Спасибо, — прошептала она, словно боясь нарушить волшебство момента.

Диего вопросительно вскинул бровь:

— За что?

Она вновь одарила его лучезарной улыбкой и, слегка вздохнув, пожала плечами, словно говоря: «Просто так, за то, что ты есть». Он откинулся на спинку стула и почувствовал, как тает в нем лед недоверия. Несмотря на странное окружение, она была удивительной девушкой, словно яркая звезда, сияющая в бескрайнем ночном небосклоне.

— Как поживает дон Алехандро? — спросила она, обретая уверенность.

— Отец здоров и с нетерпением ждет вашего визита, — ответил он с улыбкой. — Кстати, вы напомнили мне, я хотел пригласить вас сегодня на пикник.

— Какая прекрасная идея! — София с надеждой повернулась к компаньонке, которая уже собиралась возразить, но не смогла устоять перед умоляющим взглядом девушки. — Пожалуйста, няня, поедем.

— Ты уверена? — с сомнением поинтересовалась Анна, внимательно изучая свою воспитанницу.

— Пожалуйста…

Диего едва сдержал улыбку, наблюдая за этой сценой.

— Хорошо, Соня, — наконец, сказала Анна, вставая и обращаясь к гостю. — Дон Диего, если вас не затруднит, присмотрите за этим РЕБЕНКОМ, чтобы ничего не случилось в мое отсутствие.

Диего великодушно махнул рукой, не в силах сдержать

улыбку, увидев обиженное выражение на лице Софии. Анна фыркнула в ответ и,

покидая гостиную, услышала звонкий смех Софии, который гармонично сплетался с

низким тембром голоса Диего. «Ну, право же, дети! Господи, пошли им больше

поводов для смеха, чем для слез!»

Поездка в коляске, хоть и была неудобной, но Софии казалась самой интересной и увлекательной. Полулежа на глубоком заднем сиденье, окруженная заботливо принесенными Педро подушками, она чувствовала себя словно на облаке. Рядом, с достоинством переносила стесненные обстоятельства Анна, едва умещаясь на остатке места.

Но София ничего не замечала вокруг: ни дивных пейзажей, мелькавших в окне, ни знойного солнца, палившего нещадно. Она вся была поглощена счастьем, и источником этого счастья был он.

«Диего де ла Вега», — ликовало сердце, а взгляд не мог оторваться от его широкой спины, от сильных рук, уверенно управлявших лошадьми. Сидя на переднем сиденье, Диего казался воплощением силы и грации.

Она уже не хотела вспоминать, что пережила за эти два дня, которые прошли с момента их поцелуя. В первый день, когда Диего не появился, София ощутила леденящую смесь страха и разочарования. В голове роились мрачные мысли, и каждый раз, когда она вспоминала их поцелуй, сердце болезненно сжималось.

Два долгих дня она бродила по дому, словно тень, прислушиваясь к каждому шороху за стенами гасиенды. Ей казалось, что каждый звук может быть его шагами, каждое мимолетное мерцание света — его силуэтом на горизонте. София боялась признаться себе в горькой правде: не создала ли она его сама? Не придумала ли прекрасного и смелого кабальеро, не влюбилась ли в призрачный образ, а теперь — и в его мнимую любовь к ней?

И вот, когда отчаяние готово было сомкнуть свои ледяные объятия, шепнув о призрачности всего, София сквозь пелену дремы уловила его голос. Живой, трепетный, он ворвался в ее сознание, заставив сердце встрепенуться в бешеном ритме, словно боясь пропустить хоть единый звук.

А затем — видение: он, стремительный и властный, пересекает комнату и, словно в священном ритуале, касается поцелуем ее протянутой руки. Мир замер. Страх и разочарование рассыпались в прах, уступив место всепоглощающей реальности: он здесь, рядом.

Улыбка тронула ее губы, и взгляд вновь скользнул по его спине. Никогда прежде ей не выпадало счастье так беспрепятственно, так пристально изучать его, и каждая деталь этой фигуры отзывалась в ней восторгом, граничащим с благоговением.

Спина Диего — прямая, несокрушимая, словно высеченная из камня. Солнечные лучи играли на ней, вырисовывая рельеф мускулов, окутывая теплом и светом. В мужественном и грациозном силуэте читалась сила дикого зверя, усмиренная благородством духа. Каждое движение, каждое едва заметное напряжение мышц — словно завораживающий танец, исполненный внутренней страсти.

София не могла оторвать взгляд. Она видела в этой спине не только безупречную красоту, но и отпечаток его силы воли, его непоколебимой решимости, его искренней души. Эта спина — символ его характера, его стержень, его несгибаемость перед ударами судьбы.

Каждая линия, каждый изгиб — неповторимы, уникальны, словно бесценное полотно, которое можно рассматривать бесконечно, каждый раз открывая для себя новые грани. Она готова была утонуть в созерцании, погрузиться в неизведанный мир его тайн и загадок.

И в этот момент, сидя на заднем сиденье кареты, она ощутила, как крепнет в ней уверенность: она никогда не перестанет восхищаться этой спиной, этой фигурой, этим человеком, который казался ей воплощением совершенства, сошедшим со страниц старинных легенд.

Коляска, замедлив ход, плавно замерла, и только тогда София оторвалась от тягостных дум, заметив окружающую ее природу.

Измученная зноем, она словно шагнула в другой мир. Перед ней раскинулось озеро, словно осколок небесной лазури, искрящийся под солнцем, манящий в бездонную прохладу.

Диего легко спрыгнул на землю и, лучезарно улыбаясь, протянул ей руку.

— Добро пожаловать в мой уголок рая, София, — прошептал он, и его голос звучал как нежное прикосновение к ее сердцу.

София приняла его руку, и они неспешно пошли вдоль берега. Вдыхая терпкий аромат трав и диких цветов, она почувствовала, как напряжение покидает ее, словно тяжкое бремя спадает с плеч.

Озеро шептало что-то свое, сокровенное. Изумрудная стена деревьев плотно обступала его, оберегая от суеты и вторжения. Тишина здесь звенела, а покой был почти осязаем, рождая ощущение, что время остановилось, оставив лишь эту секунду, полную вечности.

Тем временем Анна, не желая мешать молодым людям лучше узнавать друг друга, подготовила пикник на берегу. На покрывале появился ароматный обед из самых изысканных блюд. София улыбнулась, глядя на этот импровизированный праздник, и вдруг ощутила, что жизнь — это не только погоня и тревоги, но и драгоценная возможность насладиться каждой минутой, словно она последняя.

Они устроились на покрывале. Диего, словно сбросив с себя бремя городской суеты, отложил в сторону свой рыже-кирпичный пиджак с затейливой вышивкой и прислонился спиной к шершавой коре дерева. Сложив руки на груди, он прикрыл глаза, и его дыхание выровнялось, став тихим и мерным. Софии показалось, что он задремал, и она невольно залюбовалась им, стараясь запечатлеть в памяти каждую черту его облика. Длинные, сильные ноги, обтянутые штанами тапабаласос рыжего оттенка, казались изваянием силы и грации. Алый пояс, обвивавший его талию, вспыхивал ярким акцентом на фоне приглушенных оттенков. Кофейная рубашка, облегающая его торс, подчеркивала рельеф мышц, окутывая его аурой загадочности.

Диего спал, не замечая ее взгляда, и его безмятежность умиротворяла Софию, даря ощущение безопасности и покоя. Она могла бы часами наблюдать за ним, погружаясь в тихий омут его мыслей.

Внезапно веки его дрогнули, и их взгляды встретились. Время словно замерло, растянувшись в бесконечное мгновение, пока они смотрели друг на друга. В глубине его карих глаз София увидела отражение собственного восторга и робкого удивления. Легкая улыбка тронула его губы, озаряя ее сердце теплым светом.

София вздрогнула, осознав, что была уличена в наблюдении. Но его улыбка была приглашением, на которое невозможно было не ответить. Она подалась к нему ближе, ощущая, как бешено колотится ее сердце. Диего слегка пошевелился, согнув правую ногу в колене и устраиваясь удобнее. Его левая рука скользнула за спину девушки и уперлась в землю, создавая ощущение защиты и уюта.

София повернула голову, и их взгляды встретились. В этот миг мир вокруг словно перестал существовать, и лишь два сердца бились в унисон. Слова были излишни — любовь чувствовалась в каждом вздохе, в каждом прикосновении.

София счастливо вздохнула и положила голову ему на плечо, на мгновение задавшись вопросом, куда исчезла Анна, которая вроде бы должна следить за ними. Она быстро оглядела окрестности озера и заметила няню, прогуливающуюся по берегу вдали от них.

София закрыла глаза и тихо прошептала:

— Как-то давно я увидела из своего окна молодого человека, чей образ навсегда врезался в сердце. Он, вместе с другом, дарил серенаду для моей соседки. Возможно, я бы и не выглянула в тот вечер, если бы не его голос… волшебный, обволакивающий, проникающий в самую душу.

Она замолчала, погружаясь в сладостные воспоминания, а затем продолжила:

— Тогда я жила в Монтерее, и мне было запрещено покидать дом. Затаившись за кружевной занавеской, я украдкой наблюдала за улицей. Серенада предназначалась моей прекрасной соседке, стоявшей на балконе второго этажа и одаривавшей лучезарной улыбкой двух кабальеро внизу, — София почувствовала, как напряглась рука за ее спиной. — Они пели и играли на гитарах. Но один из них… он пленил меня с первого взгляда. Иссиня-черные, слегка вьющиеся волосы, карие глаза, искрящиеся озорством. А его голос… бархатный, успокаивающий, словно тихий шепот моря.

Диего нежно взял ее правую руку в свою и медленно прикоснулся губами к ее тыльной стороне. София улыбнулась, вспоминая.

— Я не знала его имени, но каждый раз, когда я видела его из окна, мое сердце замирало, и я забывала, как дышать. Разум твердил, что он, вероятно, увлечен моей соседкой, ведь они всегда были вместе. Но сердце… сердце отчаянно противилось этому.

Она ощутила невесомый поцелуй в затылок.

— Потом я уехала из Монтерея и долгие годы пыталась забыть его, убеждая себя, что он, должно быть, давно женат на той девушке, и они счастливы. Его образ медленно стерся из моей памяти, остались лишь смутные воспоминания, но его голос… он иногда преследовал меня во снах, — она на мгновение умолкла. — И мне казалось, я схожу с ума, когда этот самый голос поприветствовал меня в тот первый вечер в Лос-Анджелесе. Но это не было безумием. Это был он… все тот же добрый, благородный и заботливый Диего де ла Вега.

Засыпая, София чувствовала, как его рука крепко сжимает ее ладонь, а его губы нежно касаются ее волос. В этот миг она была абсолютно, безгранично счастлива.

— Я люблю вас, Диего де ла Вега, — прошептала она, погружаясь в сон.

Она не видела, как спустя минут десять к ним подошла Анна, и как Диего отрицательно покачал головой, не желая беспокоить ее покой.

Спустя полчаса он осторожно высвободил свою левую руку, бережно поднял Софию и, как драгоценность, перенес ее в коляску, устраивая среди мягких подушек на заднем сиденье.

Затем, вместе с Анной, они убрали остатки пикника, аккуратно сложили их вместе с покрывалом в большую плетеную корзину, прикрепленную сзади к коляске. Диего надел свой пиджак и помог Анне занять место рядом с ним на переднем сиденье.

Обратно они ехали гораздо медленнее, и даже Анна бросала на него долгие, изучающие взгляды. Заметив один из них, Диего лишь улыбнулся в ответ и кивнул на спящую Софию, словно объясняя причину своей неторопливости. Скорость осталась неизменной.

Когда они подъехали к гасиенде дель Кастильо, уже начало смеркаться. Коляска остановилась плавно, однако девушка проснулась от лая Амиго. Смущенно вздохнув, она выпрямилась на сиденье, скинув пару подушек, и ошеломленно огляделась, удивляясь тому, как ее верный пес оказался у озера. На ее лице, должно быть, отразилось разочарование, поскольку уже спешившийся Диего протянул ей руку и, одарив теплой, обезоруживающей улыбкой, произнес:

— Через три дня приезжайте к нам на ужин. Отец… и я… Мы оба будем очень рады.

София радостно кивнула и, поймав нетерпеливый взгляд Анны, стоявшей у калитки, уже было направилась к ней, но кабальеро все еще держал ее за руку. Она замерла, обернувшись к нему.

Взглянув ей прямо в глаза, Диего медленно поднес ее руку к своим губам и нежно, словно касаясь крылом бабочки, прикоснулся к тыльной стороне ее кисти. Поцелуй обжег кожу невидимым пламенем. София ощущала это тепло все время, пока шла в свою спальню. Там, закрыв за собой дверь и прислонившись к ней спиной, она прижалась губами к пылающему месту, где только что побывали губы Диего.

— Я люблю тебя, Диего де ла Вега.

В течение следующих двух дней Диего находился в состоянии эйфории. Осознание того, что София любит его, росло в нем, пуская глубокие корни в самую душу.

Они сидели плечом к плечу, безмолвно внимая красоте момента. Диего прикрыл глаза, подставив лицо ласковому дыханию ветра, растворяясь в умиротворении этого заповедного уголка. Ароматы трав и полевых цветов, опьяняющие и нежные, окутывали его, словно теплый, ласковый платок.

Озеро было его убежищем, местом, куда он приходил, чтобы найти утешение и вдохновение. Еще с детства эта водная гладь оказывала на него особенное воздействие. Воспоминания о детских играх с матерью на берегу, о первых рыбалках с отцом создавали особую атмосферу, которая помогала ему обрести внутренний покой.

И вот, именно это озеро стало свидетелем признания Софии, обрушившегося на него, как летний ливень в засуху.

Сперва казалось, будто в порыве откровенности она просто делится историей из прошлого. Но постепенно, слово за словом, он понял, что эта история — о нем.

София описывала тот вечер в Монтерее с такой живостью и проникновенностью, что сердце его невольно замерло. Воспоминания об Анне Марии, о вихре, ворвавшемся в его жизнь и оставившем после себя лишь горький привкус недосказанности, всплывали из глубин памяти, словно тени из небытия.

В голосе Софии звучала тихая грусть, когда она говорила о своей безответной любви. Диего знал, что она имеет в виду. Призрак прошлой привязанности блуждал по темным лабиринтам его памяти, но с каждым словом Софии, с каждой ее робкой улыбкой, тень Анны Марии становилась все более призрачной, все более бесплотной.

Диего держал руку Софии в своей. Ее пальцы были прохладными и нежными, как лепестки распустившейся розы. Легкий трепет пробежал по его телу, словно искра нового, неизведанного чувства. Он сжал ее ладонь чуть крепче, боясь, что этот хрупкий, драгоценный момент ускользнет, как песок сквозь пальцы.

Зорро ласково похлопал по шее нетерпеливо всхрапнувшего Торнадо и обвел взглядом дорогу, ведущую к гасиенде дель Кастильо.

Два дня Диего позволял себе тонуть в омуте любви, наслаждаясь каждым мгновением счастья. Вчера он снова приехал к озеру и задумчиво смотрел на сверкающую гладь воды. Это место было для него своего рода укрытием, где можно было спокойно размышлять и наслаждаться моментом.

В памяти всплывали слова признания Софии, и сердце его наполнялось трепетным волнением, затмевающим все прочие чувства. Пикник на берегу озера запечатлелся в его душе навечно. Он помнил каждое слово, каждый взгляд, каждое прикосновение. Благодарность переполняла его за каждое мгновение, проведенное рядом с ней у этого заветного места. Даже если судьба распорядится иначе, озеро останется немым свидетелем их чувств, связующим звеном, куда он всегда сможет вернуться и вновь пережить те волшебные минуты. В тишине ночи ему будет слышаться шепот волн, эхом отзывающийся о любви, которую они разделяли.

Но вместе с этим счастьем росло и тревожное предчувствие. Диего понимал, что их отношения развиваются стремительно, и эта скорость пугала его. Он словно летел на крыльях, не зная, куда они его приведут. В голове мелькали обрывки мыслей о будущем, о возможности построить с Софией что-то серьезное. Но страх перед разочарованием, перед болью от возможной потери, не давал ему покоя.

Он боялся признаться себе, что влюбился по-настоящему. Что София стала для него не просто увлечением, а человеком, без которого он больше не представлял своей жизни. Эта мысль одновременно и грела, и обжигала. Он чувствовал себя беззащитным, словно выставил свое сердце напоказ.

И вот, спустя два дня, он вновь замер в ожидании ее следующего шага. Ночь давно укутала землю своим темным покрывалом, и Зорро начал сомневаться в своих расчетах. Но вдруг ворота гасиенды распахнулись, и он понял, что София все же решилась выйти.

Она медленно вывела под уздцы Фантома. Мгновение спустя белая лошадь уже несла ее по дороге, словно призрак, устремляясь навстречу ночи.

Зорро затаился под сенью раскидистого дерева, его острый взгляд неотрывно следил за ней. Он не раз наблюдал, как София с грацией управляет Фантомом, но сейчас что-то неуловимо изменилось в ее поведении, нечто, что тревожным набатом отозвалось в его сердце. Девушка держалась в седле как-то неуверенно, словно невидимая сила пыталась сбросить ее наземь. Чувство неясной тревоги, словно колючий репейник, вцепилось в его душу. Зорро решительно ударил коленями Торнадо и понесся вперед, стремясь приблизиться к ней, хотя ранее предпочел бы держаться на расстоянии.

Фантом мчал ее все быстрее и быстрее, а София, обессилев, боролась за то, чтобы удержаться в седле. Ее руки дрожали, тело безвольно болталось, словно марионетка, лишенная кукловода. Внезапно она отпустила поводья, и взгляд ее, полный какой-то затаенной тоски, устремился в бескрайнюю даль. И в следующее мгновение она начала медленно, словно в кошмарном сне, падать. Время, казалось, застыло, и вот, с глухим стуком, она рухнула на шею Фантома.

Умный конь, почувствовав, как ослабла хватка поводьев, и хозяйка оказалась в опасном положении, мгновенно остановился. Осторожно опустив голову, он подставил свою могучую шею, стараясь поддержать бессильно повисшее тело. В этот самый миг Зорро, на всем скаку подлетев к ним на Торнадо, ловким движением подхватил Софию и посадил перед собой.

Вороной жеребец, ощутив двойную нагрузку, заволновался, заржал, но был тут же решительно остановлен властным голосом хозяина:

— Стоять, Торнадо!

Зорро, крепко удерживая левой рукой поводья, осторожно приподнял подбородок девушки и внимательно вгляделся в ее лицо. В призрачном свете луны София казалась неестественно бледной, глаза ее были закрыты, а сама она, казалось, потеряла сознание. Сняв перчатку с правой руки, он коснулся ее щеки и отдернул пальцы, словно обжегшись. Кожа ее пылала огнем.

— Матерь Божья! — прошептал он, проводя пальцами по ее лбу. Ее тело горело в лихорадке. — Mi alma[1], — нежно добавил он и с укором посмотрел на белого коня. — И ты тоже хорош, позволил ей в таком состоянии сесть на тебя.

Фантом тихо заржал, словно признавая свою вину.

— Следуй за мной, — бросил ему Зорро, разворачивая Торнадо.

Через некоторое время они достигли озера. Зорро осторожно снял Софию с коня и, посадив ее на землю, прислонил к дереву. Затем слегка расстегнул ворот ее амазонки и вытащил белоснежный шейный платок. Решив, что он идеально подойдет, он подошел к кромке воды, намочил его и вернулся к девушке. Зорро опустился на колени и легким движением протер влажной тканью ее лоб. Она тихо вздохнула от облегчения, ощущая прохладу на своей пылающей коже.

— Тише, все хорошо, — прошептал он, стараясь успокоить ее.

Зорро без устали смачивал ее лоб, тщетно пытаясь унять жар, пожиравший ее изнутри. Лихорадка лишь крепче вцеплялась в Софию. В отчаянии отбросив платок, он решительно распахнул ее жакет. Освободив хрупкие руки из плена рукавов, он бережно снял его, затем принялся за крошечные серебристые пуговки на батистовой блузке. Пальцы скользили, не повинуясь, и он, сорвав перчатки, вновь принялся за неподатливые застежки.

Наконец, три верхние пуговки сдались, открывая вид на горячую, словно раскаленную, кожу ключиц. Лишь сейчас Зорро заметил, как предательски дрожат его руки. Опустившись на траву, он откинул шляпу и сорвал маску. В этот миг он почувствовал себя обнаженным, лишенным не только защиты, но и своей силы, своей непоколебимости.

Ему стало страшно. Все эти годы он сражался с врагами, избегал ловушек, рисковал жизнью, но никогда еще не испытывал такого всепоглощающего, парализующего ужаса. Сердце бешено колотилось в груди от одной мысли, что София может умереть.

Она лежала перед ним, лицо, покрытое испариной, грудь тяжело вздымалась в лихорадочном ритме. Все ее тело содрогалось в огне. Коснувшись ее лба, Зорро почувствовал обжигающий жар. Его собственное сердце застучало в унисон с ее страданием. Он понимал — медлить нельзя.

Сорвав с седла Торнадо флягу, он осторожно смочил ее пересохшие губы, пытаясь вернуть ускользающее сознание.

Внутри него разгорался пожар молитв. Он взывал ко всем святым, клялся, что спасет ее, готов был отдать все, лишь бы облегчить ее муки. И сквозь пелену слез он увидел, как дрогнули ее ресницы. Его сердце забилось вновь — теперь уже от хрупкой надежды.

— Диего... Что случилось? — едва слышно прошептала София.

Зорро замер, на миг решив, что она узнала его, но тут же понял — она бредит. Снова натянув маску, он, в который раз смочив платок в озере, продолжал свои отчаянные попытки охладить ее. Теперь он осторожно отирал не только лоб и щеки, но и верхнюю часть груди, и руки, рукава которых он бережно закатал.

Первый луч солнца пронзил сумрак, и свежий утренний ветер коснулся его лица, когда он почувствовал, как лихорадка отступает, словно ночной кошмар, уступающий место рассвету. Он облегченно выдохнул, слушая ровное, спокойное дыхание девушки. Она просто спала, беззащитная и хрупкая, и мысль о том, что нужно как можно скорее доставить ее домой, стала единственной целью.

Свист Зорро разорвал тишину, и мгновение спустя Торнадо, словно тень, возник из-за деревьев. Зорро заставил коня опуститься. Затем накрыл плечи девушки жакетом амазонки и, осторожно подняв ее на руки, усадил полубоком на шею вороного коня. Сам вскочил в седло, и Торнадо, повинуясь легкому прикосновению колен, рванулся вперед, в обратный путь. Фантом неотступно следовал за ними.

Уже рассвело, когда Зорро, неся на руках свою бесценную ношу, вошел во внутренний дворик гасиенды дель Кастильо, а затем и в сам дом. Тихо ступая, он пронес девушку в гостиную и осторожно уложил на тот самый диванчик, где увидел ее три дня назад. Заботливо укрыл жакетом, стараясь не потревожить ее сон.

Она слегка пошевелилась, и на ее губах расцвела слабая, словно робкий цветок, улыбка:

— Диего…

Он облегченно вздохнул, чувствуя, как уходит напряжение последних часов, и нежно коснулся губами ее прохладного лба.

— Все хорошо, mi alma, все будет хорошо, — тихо произнес он и в этот момент услышал топот ног.

Он выпрямился, словно пружина, и увидел, как в гостиной появляется Анна, а в дверях, ведущих в патио, стоит Педро с ружьем наперевес, готовый защищать свою хозяйку.

— Сеньор Зорро? — удивилась компаньонка, наблюдая, как человек в маске делает шаг вперед, словно намереваясь заслонить собой лежащую на диване девушку.

— Сеньорита, я никому не причиню вреда, — предупредил он, подняв руки ладонями вперед, демонстрируя, что безоружен. — Попросите своего цепного пса опустить оружие.

— Педро, — Анна бросила короткий взгляд на слугу, и тот с неохотой опустил ружье, но не отвел от Зорро настороженного взгляда. — Что здесь происходит?

— У сеньориты был сильный жар, когда я нашел ее. Мне пришлось ее охладить, прежде чем доставить домой.

При слове «охладить» Педро вскинул ружье, но Анна решительно остановила его жестом.

— Что вы имеете в виду под «я нашел ее»? — в ее голосе звучала сталь.

— У сеньориты появилась опасная привычка, — спокойно произнес Зорро, опуская руки. Левая непроизвольно легла на эфес шпаги, и Педро вновь наставил на него ружье. Зорро поднял руки выше и повторил. — У сеньориты, к несчастью, появилась страсть к ночным прогулкам верхом.

— Прогулкам верхом? — недовольно переспросила Анна, бросив на слугу испепеляющий взгляд. Тот лишь беспомощно развел руками, словно сам был поражен новостью.

— Когда я нашел сеньориту, у нее был сильный жар. Мне пришлось отвезти ее к озеру и охладить ее.

Анна смерила разбойника долгим, изучающим взглядом.

— Сеньор Зорро, искренне благодарю вас. Немедленно отправлюсь за доктором, — заявила она.

Зорро лишь слегка склонил голову в знак согласия.

— Педро, пропусти сеньора, — приказала она.

— Но он… — попытался возразить слуга.

— О, ради всего святого, Педро! — Анна выхватила ружье из его рук. — Он только что спас твою хозяйку!

Зорро, не спеша, прошел мимо них и, уже переступая порог, обернулся:

— Фантом ждет за воротами.

Затем на прощание взмахнул рукой, быстро преодолел патио и, вскочив в седло, исчез на своем Торнадо. Педро в последний момент успел схватить под уздцы белоснежного коня, пытавшегося последовать за бывшим хозяином.

[1] (исп.) — душа моя.

В глубине пещеры Диего торопливо расседлал Торнадо, тщательно вычистил его лоснящуюся шерсть и, насыпав щедрую горсть отборного овса, почти бегом направился к потайной комнате. Там он переоделся, накинул синий халат поверх рубашки и вошел в свою спальню, стараясь не терять ни секунды.

Времени у него было не так много. Он понимал, что Анна не бросится сломя голову за доктором Авилой. Сначала она убедится, что София пришла в себя. Но к тому моменту он должен быть готов.

Вихрем пронесся Диего по балкону, спустился в патио и ворвался на кухню, несказанно перепугав заспанных Кресенсию и Буэну, только начинавших свой день. Отправив Буэну за слугами с приказом немедленно приготовить ему ванну и запрячь двуколку, он обессиленно опустился на стул, закрывая глаза в ожидании наспех приготовленного Кресенсией завтрака. В такие моменты Диего особенно остро осознавал, какую неоценимую помощь оказывает ему Бернардо, и его сердце наполнялось благодарностью. В одиночку ему было бы не справиться.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Диего выскочил из комнаты, на ходу надевая шляпу и натягивая перчатки, и едва не столкнулся с отцом, который в тот же миг вышел из своей спальни.

— Диего, что за суматоху ты устроил сегодня? — проворчал спросил дон Алехандро, недовольно глядя на молодого человека.

— Прости, — бросил Диего, с нетерпением оглядывая дорогу, словно подгоняя взглядом запряженную двуколку. Она уже ждала его. — Прости, если разбудил тебя.

— Ты сегодня всех разбудил на рассвете, — благодушно произнес его отец, тоже заметив запряженный экипаж. — Куда ты собрался так рано?

— Мне срочно нужно в пуэбло, — настаивал Диего, делая шаг к лестнице.

— Диего… — попытался остановить его гасиендадо.

— Отец, я все объясню, когда вернусь, — пообещал ему сын. — И мне нужен будет Рамон. Я возьму его с собой.

Диего сорвался с места, пролетел по ступенькам и исчез за оградой, оставив после себя лишь облако пыли на дороге. Дон Алехандро лишь проводил взглядом удаляющийся экипаж. Он все еще не всегда понимал поступки сына, гадая, что им движет, но, по крайней мере, теперь Диего всегда делился своими замыслами. Старый дон вздохнул и, покачав головой, тоже спустился вниз.

Сначала Диего порывался остановиться на развилке, поджидая Анну, но быстро осознал: осуществить задуманное можно лишь в одиночку или в компании Бернардо. Учитывая, что у него не было другого выбора, кроме как отправиться в путь одному с Рамоном, Диего, измученный бессонной ночью и страстно желавший хоть немного отдохнуть в дороге, решил напрямую двинуться в пуэбло. Короткий сон не избавил от усталости, но все же немного освежил его.

Отпустив Рамона заниматься накопившимися делами, которые успели накопиться, пока хозяева отсутствовали в Лос-Анджелесе, Диего повернул мулов и принялся ждать появления Анны. Вскоре он заметил двуколку, лихо управляемую Хуаном, пронесшуюся мимо в направлении дома доктора Авила. Тогда он спешился и, словно бесцельно, начал прохаживаться по площади. Именно за этим занятием его и застал сержант Гарсия, направлявшийся в таверну.

— Добрый день, дон Диего! — провозгласил он, сияя улыбкой.

— Сержант! — ответил молодой дон, улыбаясь, хотя ему на самом деле не хотелось прерывать свои планы и идти в заведение с сержантом. — Рад видеть вас! Собираетесь перекусить? — спросил он, соблюдая приличия.

— Ох, дон Диего, — вздохнул комендант, останавливаясь напротив, — мы с уланами только на рассвете вернулись в казарму.

— Что случилось? — де ла Вега слегка повернулся, чтобы взглядом охватить часть площади, где могла появиться Анна. — Неужели, снова ловили Зорро?

— Зорро? — переспросил сержант, удивленно вскинув брови. — О нет!

— Тогда что же? — с любопытством спросил кабальеро, внимательно глядя на своего друга.

Гарсия, словно невзначай, скользнул взглядом в сторону распахнутых дверей таверны, но Диего притворился, что не заметил красноречивого намека. Сержант устало вздохнул, и, понизив голос до заговорщицкого шепота, сообщил:

— Дон Диего, на севере пуэбло недавно появились разбойники. Они уже успели совершить несколько нападений и грабежей.

— Ужасно, — с напускной тревогой отозвался Диего. — Какие меры принимаются?

— Мы целую ночь патрулировали тот район. Сейчас капрал Рейес со вторым отрядом ищет их убежище. Надеюсь, что мы скоро их поймаем.

— А что за нападения уже были? — не унимался Диего, неосознанно сжимая кулаки. Он корил себя за то, что позволил себе увлечься мимолетной красотой сеньориты, вместо того, чтобы выслеживать бандитов. Как сейчас не хватало верного Бернардо!

— Первым они ограбили купца, который ехал в пуэбло, чтобы продать свой товар, — сморщив лоб, принялся перечислять Гарсия.

— Надеюсь, он не пострадал? — Диего обвел взглядом площадь, не понимая, почему Анна до сих пор не проехала в обратном направлении. Теперь ему самому отчаянно хотелось пойти с сержантом в таверну.

— Лишь слегка, — сержант снова вздохнул. Диего сдался. С лукавой улыбкой он широким жестом пригласил Гарсию.

— Не выпить ли нам за его здоровье?

— О, спасибо, дон Диего! — Гарсия засиял от радости. — Конечно, дон Диего!

Они уже переступали порог таверны, когда де ла Вега краем глаза заметил движение на площади. Он обернулся и увидел двуколку дель Кастильо, остановившуюся возле его мулов. Анна вышла из нее и начала осматриваться.

— Сержант, закажите чего-нибудь, я на пару минут отлучусь, — Диего развернулся и быстро пересек площадь. — Сеньорита Анна! — поприветствовал он ее. — Кого-то ищете?

Анна обернулась и облегченно улыбнулась.

— Дон Диего, как я рада вас видеть!

— И я вам рад, — Диего одарил ее лучезарной улыбкой и слегка поклонился. — Но еще больше буду рад видеть вас и сеньориту Софию сегодня вечером у нас на гасиенде. Мы с отцом ждем вас сегодня на ужин, вы же помните? — напомнил он.

— О, дон Диего, боюсь, я вынуждена отклонить ваше приглашение, — в голосе женщины звучало искреннее сожаление.

— Почему? — Диего постарался, чтобы удивление в его голосе было неподдельным. — Что-то случилось?

— София заболела.

— Надеюсь, ничего серьезного? — прозвучал в его голосе искренний вопрос. Собственно, он все утро провел в пуэбло, пытаясь разузнать о здоровье Софии после ее ночной встречи с Зорро.

— Ночью у нее был сильный жар, — Анна промокнула платком набежавшие слезы. — Только к утру нам удалось его сбить.

Ни слова о ночных прогулках и таинственном всаднике в маске. «Разумеется, добропорядочной сеньорите ночью полагается спать в своей постели», — подумал Диего, а вслух произнес:

— Но сейчас вы здесь.

— Я ездила за доктором Авилой и уже возвращаюсь обратно. Остановилась, чтобы предупредить вас, что мы не сможем составить вам компанию за ужином. Пожалуйста, передайте дону Алехандро наши искренние извинения.

— Да, я передам отцу, — он старался подобрать слова, чтобы задать терзавший его вопрос. — Как… как София себя чувствовала перед вашим отъездом?

— Она как раз пришла в себя.

— Могу ли я навестить ее вечером, чтобы узнать о ее самочувствии? — Диего изо всех сил старался скрыть свое облегчение.

— Конечно, дон Диего, мы будем вам рады, — Анна повернулась и снова села в двуколку.

Проводив ее молчаливым взглядом, Диего направился в

таверну к Гарсии. Пришло время заняться делами.

Доктор удалился, а София все еще неподвижно лежала, устремив невидящий взгляд в потолок. Слабость не отступала, но Авила заверил ее, что опасность миновала, а изнеможение — лишь отголосок недавней лихорадки. Никаких серьезных причин для жара он не обнаружил, списав все на переутомление и смену обстановки.

События этой ночи были для нее загадкой. София с трудом помнила, как оседлала Фантома, как вывела его за ворота, как, собрав последние силы, взобралась в седло… а затем — пустота. Как она вернулась на гасиенду, что произошло с ней в ту ночь — все это ускользало, тонуло в тумане сознания. Лишь обрывки ощущений, как призрачные тени, мелькали перед внутренним взором.

Прикосновение шелка к коже, терпкий мужской аромат, холодные прикосновения к ее горячей коже и нежное «Mi alma» — все это казалось обрывками далекого, зыбкого сна. Разрозненные образы и звуки хороводом кружились в голове, но ни один из них не хотел складываться в цельную картину.

София отчаянно пыталась ухватиться за ускользающие воспоминания, но чем сильнее было ее стремление, тем глубже она погружалась в пучину неясности. Она чувствовала, что что-то важное безвозвратно утеряно, что-то, способное перевернуть ее жизнь. Но что именно?

В комнате царила звенящая тишина, нарушаемая лишь шепотом ветра за окном. София закрыла глаза, пытаясь унять бурю в душе. Она знала, что ответы придут, когда придет время. Но каждая минута в неведении казалась невыносимой пыткой.

— Соня, как ты себя чувствуешь?

Девушка медленно открыла глаза и повернула голову на звук заботливого голоса. У ее кровати стояла Анна, с тревогой глядя на свою подопечную. В руках она держала поднос с душистым бульоном и ломтем свежего хлеба.

— Лучше, — прошептала София, голос ее был едва слышен, словно угасающий огонек.

— Хорошо, — отозвалась няня, и легкая улыбка коснулась ее губ. Она бережно опустила поднос на столик у кровати. — Доктор Авила настоятельно рекомендовал усиленное питание, чтобы вернуть тебе силы. Позволь мне помочь, и ты немного поешь.

Анна приблизилась, заботливо взбила подушки, и София, с трудом, приподнялась, опираясь на них. Вскоре перед ней возник поднос, наполненный душистым бульоном.

Едва София успела осушить половину, как ее пронзило воспоминание — терпкий с примесью табака запах незнакомого мужчины, обжигающе холодные прикосновения и эхом отзвучавшее в сознании «Mi alma». Ложка замерла в ее руке, звякнув о край тарелки.

— Диего, — прошептала она, осознавая, кто вернул ее в гасиенду.

— Что ты сказала, милая? — Анна вопросительно взглянула на нее.

— Диего, — повторила София чуть громче.

— Ах, да, я видела дона Диего сегодня в пуэбло, — Анна, забрав поднос, вернула его на столик, — и передала ему, что мы не сможем присутствовать на ужине, который собирался устроить его отец.

— Но… — София ошеломленно смотрела на нее.

— Соня, сейчас не время для споров, — в голосе Анны прозвучало раздражение. — Ты лежишь без сил и все равно собираешься на ужин?

— Но, няня…

— Не стоит обсуждать это, — отрезала Анна, забирая поднос и покидая комнату.

Когда она вернулась, София все еще сидела, прислонившись к подушкам, и в глазах ее застыло недоумение.

— Няня, я не понимаю, — прошептала она.

— Что именно тебя смущает, Соня? — спросила компаньонка, успевшая немного успокоиться за время своего отсутствия.

— Ты говоришь, что встретила Диего в пуэбло и сказала ему, что я больна? — уточнила девушка.

— Именно.

— Но разве не Диего нашел меня и привез обратно? — удивилась София.

— Нет, разумеется, нет, — ответ прозвучал так, будто был само собой разумеющимся.

— А кто тогда?

— Зорро, — Анна перестала суетиться и взглянула на Софию со всей серьезностью. — София, о чем ты вообще думала? Ночью, одна… Если дон Диего узнает об этом, — она вздохнула, словно предчувствуя надвигающуюся бурю.

Но София ее не слышала:

— Зорро? — ее взгляд, словно потерянный птенец, метался по комнате, пытаясь ухватить ускользающую нить реальности. — Зорро нашел меня и привез на гасиенду?

— Если не веришь, спроси у Педро, — раздраженно бросила Анна. — Он тоже его видел.

София подтянула колени к груди, обхватывая их руками. Мысли вихрем кружились в голове, не давая сосредоточиться ни на одной, чтобы хоть как-то осмыслить происходящее. Она вздохнула и закрыла глаза, словно пытаясь укрыться от бури в себе.

Она вздохнула и закрыла глаза.

Зорро… Ее привез Зорро. Она отчаянно хотела верить, что это был Диего, но факты были неумолимы. Похоже, Зорро вновь вырвал ее из лап смерти. Кончиками пальцев она коснулась шеи, ключиц, словно пытаясь воскресить в памяти жар лихорадки, обжигавший кожу, и прохладу, приносившую облегчение. Она вспомнила, как прижималась к его сильному телу, ощущая шелк его рубашки. И слова «Mi alma», словно эхо, звучали в ее сознании.

О нет… Против воли она сделала именно то, что от нее требовали, когда отправляли в Лос-Анджелес. Ее безрассудство подвергло его смертельной опасности. Своими собственными руками она подтолкнула его к краю бездны.

Она повернулась на правый бок, сворачиваясь калачиком, словно пытаясь спрятаться от надвигающейся беды. Слезы, как тихие ручейки, потекли по щекам. Если кто-то узнает, что Зорро был в ее доме, видел Фантома, то шестеренки судьбы закрутятся с неумолимой силой. Впрочем, Маркус, скорее всего, уже доложил Пересу. Значит, тот скоро вернется из Монтерея, а потом…

О потом думать не хотелось.

Она уже давно забылась беспокойным сном, и лишь лунный луч робко крался в комнату сквозь распахнутое окно.

В серебристом свете ночи за окном промелькнула тень, и на залитый луной подоконник бесшумно опустился человек в маске. Словно призрак, он скользнул внутрь.

Некоторое время Зорро издали любовался девушкой, свернувшейся калачиком на кровати. Ее светлые волосы рассыпались по подушкам золотым водопадом, а руки крепко обнимали колени, прижатые к груди. Легкая ночная рубашка кокетливо обнажала стройные ноги, дразня лунный свет.

Он с трудом сглотнул, борясь с внезапно вспыхнувшим желанием, и, собравшись с духом, приблизился к кровати. Нежно укрыл спящую Софию одеялом.

— Диего… — прошептала она во сне, и в голосе ее слышалась тоска.

Он медленно снял черную перчатку и осторожно провел кончиками пальцев по шелковистым волосам, затем коснулся влажной от слез щеки.

— Ничего не бойся, mi alma, — прошептал он, целуя ее в лоб, — я всегда буду с тобой.

Ночные поиски снова ничего не дали.

Диего устало провел ладонями по глазам, другой рукой лениво вращая бокал. Рубиновое вино сонно плескалось, ловя тусклые отблески свечей, плясавших на стенах таверны. Он сидел за старым деревянным столиком, окруженный шумом и гомоном посетителей. Таверна была наполнена ароматом пряностей, дыма и смеха.

Очередная ночь без сна. Но тем не менее она принесла свои плоды. Он понял, что надо начинать поиски с самого пуэбло. Теперь, когда эта мысль пришла к нему, он был уверен, что зачинщик здесь. Он чувствовал это нутром. Нужно лишь выманить его из тени.

Появилась официантка, принеся дымящуюся тарелку с едой, и прервала его тягостные размышления. Диего благодарно кивнул и принялся за ужин. Он нарочно устроился спиной к стене, чтобы видеть всю таверну как на ладони. Его взгляд скользил по лицам посетителей, казался рассеянным, но на самом деле был проницательным и цепким, словно взгляд хищника.

Насытившись, Диего откинулся на жесткую спинку стула, прикрыл веки, притворяясь задремавшим. Он ощущал на себе чужой взгляд, но не спешил открывать глаза, чтобы не выдать себя. Краем сознания отметил Пако, забившегося в дальний угол, и с укором подумал, что совсем забыл о нем и о Маркусе де Марине.

Эти двое наверняка знали о местонахождении лагеря и, скорее всего, были причастны к нападениям.

Легкое движение заставило Диего открыть глаза. Он проводил взглядом Пако, проскользнувшего сквозь толпу и поднявшегося по лестнице. Диего неторопливо зажег тонкую сигару и задумчиво уставился на дверь, за которой скрылся Пако и где, как он знал, находился номер Маркуса. Следовать за ним сейчас не имело смысла: подслушать их разговор на виду у всей таверны он все равно бы не смог. Оставалось только ждать. Минут через двадцать Пако и Маркус вместе спустились вниз.

Диего допил второй бокал вина и, прищурившись, наблюдал за приближающимися фигурами. Его заинтересованный взгляд привлек внимание Маркуса, заставив их приблизиться к его столу. Де Марин остановился перед ним, положив руку на эфес шпаги. Взгляд Диего скользнул по блеснувшей рукояти оружия и устремился к лицу Маркуса.

— Де ла Вега, — произнес тот с напускной непринужденностью.

Диего медленно поднялся:

— Де Марин, — ответил он, бросив мимолетный взгляд на маячившего в тени Пако, и вновь сосредоточился на предводителе. — Присоединитесь?

Маркус на мгновение задумался, затем отодвинул стул и опустился на него. Диего последовал его примеру и жестом подозвал официантку. Мария, как будто ждавшая этого знака, проворно приняла заказ и умчалась к барной стойке.

— Удивлен, что вы все еще в Лос-Анджелесе, — заметил Диего, проводя взглядом Пако, исчезнувшем за дверью таверны.

— Почему же? — Маркус благодарно кивнул Марии, вернувшейся с двумя бокалами вина. — ¡Salud! — он чуть приподнял бокал.

— ¡Salud! — Диего повторил его жест, отпил немного вина и пояснил. — Я слышал, у вас была… неожиданная встреча с Зорро. Говорят, он даже настоятельно рекомендовал вам покинуть пуэбло.

— Кто говорит? — Маркус повертел бокал в руках, наблюдая, как Диего пожимает плечами. — Или вы тоже считаете, что мне пора уехать?

— Обычно Зорро не бросает слов на ветер, — уклончиво ответил Диего.

— Да? — Маркус залпом допил вино и поднялся. — Передайте сеньору Зорро, что я не планирую покидать Лос-Анджелес, пока не завершу свои дела.

Диего вынужденно поднялся вслед за ним. В этот момент дверь таверны распахнулась, и в проеме появился запыхавшийся Пако. Де Марин бросил на него вопросительный взгляд, и тот кивнул в сторону площади. Маркус, помедлив, пододвинул стул к столу и заметил с интересом наблюдавшему за ним Диего:

— Пусть Зорро побеспокоится лучше о собственной шкуре и не сует свой лисий нос в мои дела.

Он развернулся и вышел вслед за Пако. Диего бросил на стол пару монет и выскочил из таверны за ними. Шляпа и перчатки были надеты на лету. На улице их уже не было, скорее всего успели свернуть в проулок, Диего метнулся к углу здания и, прильнув к стене, осторожно выглянул.

Там, напротив незнакомца в сером замшевом костюме, стоял Маркус, а Пако, как обычно, тенью следовал за своим старшим другом. До Диего доносились лишь приглушенные голоса — оба собеседника явно не желали привлекать внимание. Оставалось лишь наблюдать, затаив дыхание.

Незнакомец ростом и возрастом почти не отличался от Диего. Тень от надвинутой на лоб серой шляпы, надетой поверх банданы того же цвета, скрывала верхнюю часть его лица, придавая облику таинственность. Скрещенные на груди руки в черных перчатках выдавали показное спокойствие. На боку, словно зловещее украшение, поблескивали эфес шпаги и рукоять кинжала.

Диего видел, как незнакомец что-то горячо втолковывает Маркусу, но тот, казалось, не желал слушать. Вскоре разговор перешел в перебранку, а затем и вовсе на повышенные тона. Пако обеспокоенно оглянулся. Диего прижался к стене и снова заглянул за угол лишь в тот момент, когда услышал звуки потасовки.

Маркус был прижат спиной к стене соседнего дома, незнакомец яростно вцепился в его грудки. Пако попытался вмешаться, но его остановил взмах руки, в которой зловеще блеснул кинжал. Маркус резким движением оттолкнул незнакомца, тот пошатнулся, но тут же вновь прижал де Марина к стене и, шипя от ярости, произнес:

— Еще раз приблизишься к ней, я тебя уничтожу!

— Не смеши меня, Серхито, — прохрипел Маркус, — тебе до меня, как до луны, даже с твоим арсеналом.

— Хочешь проверить? — прошипел незнакомец, усиливая хватку.

В ответ Маркус оттолкнул его, молниеносно выхватил шпагу и приставил острие к горлу молодого человека. Тот недоверчиво посмотрел на клинок, затем перевел взгляд на шпагу Пако, также направленный в его сторону.

— Послушай, Серхито, — насмешливо произнес Маркус, сократив имя врага, — я заберу то, что принадлежит мне. И мне плевать на твои угрозы и желания.

Пя́тясь, не спуская оружия с Серхио, они с Пако отступили к площади, вскочили на коней и умчались на север Лос-Анджелеса. Диего, прятавшийся за своим паломино, проводил взглядом Серхио — вот, значит, как выглядит ночной приятель Софии! — вылетевшего из подворотни. Серхио проводил беглецов взглядом, вскочил на своего пегого жеребца, развернул его и исчез в клубах пыли, устремившись к южным воротам.

Диего вышел из-за Арабеллы и задумчиво окинул взглядом площадь. Как ни терзало его любопытство узнать больше о Серхио, Диего понимал: тот наверняка направился на гасиенду дель Кастильо, а значит, это могло подождать. Сейчас важнее было выследить Маркуса и узнать местоположение лагеря.

Он вскочил на паломино и, подтолкнув ее коленями, пустил сначала рысью, затем галопом. Вскоре впереди замаячили две фигуры всадников, и Диего пристроился следом, сохраняя дистанцию. Через какое-то время те свернули на боковую дорогу. Диего последовал за ними. Проехав немного, он понял, что потерял их из виду. Пришлось вернуться к повороту и, внимательно изучая землю, искать следы копыт. Наконец, он обнаружил место, где они свернули на узкую тропу.

Диего огляделся, пытаясь запомнить местность и раздумывая, стоит ли сейчас, безоружному, углубляться в заросли чапараля. Впрочем, когда это его останавливало? Он направил паломино в узкий проход.

Тропа вилась между колючих кустов, царапая бока лошади и штаны Диего. Солнце пробивалось сквозь густую листву, рисуя причудливые тени на земле. Внезапно паломино остановилась, настороженно прижав уши.

Впереди послышался приглушенный разговор. Диего спешился, привязал паломино к дереву и, крадучись, двинулся вперед, стараясь не издать ни звука. Он пробрался сквозь кусты и увидел небольшую поляну.

— Пако, возвращайся в лагерь, — тихо говорил Маркус. — Если Серхио осмелился показаться в пуэбло, значит, Перес вот-вот начнет свою игру. Нам нужно быть готовыми.

— А ты?

— Я вернусь в таверну. Не думаю, что Серхио хватит глупости снова там появиться. Этот мальчишка больше не рискнет показаться в Лос-Анджелесе.

— Этот «мальчишка», как ты изволишь выражаться, уже не тот щенок, что прежде, — возразил Пако. — Теперь он не только шулер, но и шпагой владеет весьма прилично.

— Не смеши меня, Пако! — Маркус рассмеялся. — Перес нанял ему учителя фехтования?

— Не знаю, кого нанял Перес, но после той передряги между вами тремя он отправил его подальше от Монтерея. И вернулся он…

Под ногой Диего предательски хрустнула ветка, и оба собеседника резко обернулись. Диего замер, безмолвно молясь всем святым, чтобы их взгляды не нашли его в этой зеленой чаще.

— Возвращайся в лагерь, Пако, — повторил Маркус, выхватывая шпагу из ножен. Тот коротко кивнул и, развернув коня, умчался прочь.

Де Марин медленно двинулся в сторону, откуда донесся подозрительный звук. Осторожно раздвинув кусты, он не успел ничего понять. Удар обрушился внезапно, словно гром среди ясного неба. В глазах померкло, и он рухнул на землю бесчувственным мешком.

Диего, выйдя на поляну, проверил пульс у потерявшего сознание. Отбросив в сторону сломанную ветром ветку — орудие своего случайного спасения, — он поднял шпагу Маркуса, перевернул его на спину и на одном из лацканов дорогого пиджака начертил шпагой дерзкую букву Z. Пусть думает, что это второе предупреждение от Зорро. Что было не так уж далеко от истины.

Диего отбросил шпагу подальше в чапараль, надеясь, что пока Маркус будет искать ее, он успеет добраться до пуэбло, и вернулся к паломино.

Когда Маркус де Марин выехал на своей лошади на дорогу, Диего был лишь маленькой точкой впереди него.

Они сидели за столиком в галерее и пили чай.

Она была зла на Анну, заточившую ее в стенах гасиенды, и на Серхио, поддержавшего эту тюремщицу. Слова о ее же благе, о безопасности звучали для нее как пустой звук. Снова клетка, снова лишение свободы, как и все эти долгие пять лет с момента приезда в Калифорнию к отцу.

София с силой поставила чашку на блюдце, и фарфор отозвался сердитым стуком. Серхио, с лукавым интересом в таких же, как у нее, зеленых глазах, наблюдал за ее вспышкой гнева, затем перевел взгляд на Анну.

— Няня, что тут у вас за буря в стакане?

— И ты еще спрашиваешь? — удивленно вскинула брови Анна. — Разве не ты своими записками выманивал ее из дому среди ночи?

— Я не думал, что она приедет одна.

— В следующий раз покупай вторую верховую лошадь, — прошипела София, не отрывая взгляда от чашки. В ее глубине чай казался мутной тиной, отражавшей ее дурное настроение.

— Ты и сама могла бы, — небрежно бросил Серхио. — Твой доступ к нашим деньгам ничем не ограничен, Соня.

София промолчала, поджав губы.

— Так ты ее заперла, няня? — снова спросил Серхио, в голосе его звучала неприкрытая провокация, желание поддразнить сестру.

— Серж… — начала было Анна.

— Не называй меня так, — оборвал ее молодой человек, в голосе прорезалось острое, почти болезненное раздражение.

— Господи, ну хорошо, — Анна вскинула руки в комичном жесте отчаяния. — Как мне тебя называть? По-русски, по-испански? Право, вы словно несносные дети! Одному это не так, другому — то не эдак!

— Няня, неужели ты забыла? Он же терпеть не может французов после того, как одна юная кокетка с французской кровью разбила ему сердце, — София хитро прищурилась, наслаждаясь произведенным эффектом.

Брат подавился воздухом и закашлялся.

— Ах ты, маленькая бестия, Соня! — прохрипел он, стараясь скрыть смущение.

София разразилась звонким смехом. Анна лишь покачала головой, улыбаясь их перепалке.

— Ладно, идите погуляйте за воротами, но, Серхио, дай мне слово, никаких скачек.

— Не волнуйся, няня, только невинная прогулка, — он вскочил на ноги с поспешностью, показавшейся Анне чрезмерной, и галантно подал руку сестре. Та в ответ одарила его лукавой улыбкой. В этот момент в их материнских, изумрудно-зеленых глазах мелькнул заговорщицкий огонь.

Отойдя на приличное расстояние от дома, они оба разом посерьезнели.

— Ты отлично сыграла свою роль, Соня, — констатировал Серхио, отбросив напускную веселость.

— Особо и играть-то не пришлось, — София печально усмехнулась. — После того как няня узнала о моих ночных вылазках за пределы гасиенды, она пригрозила запереть меня под домашним арестом.

— Она беспокоится о тебе.

— Знаю.

Они помолчали.

— Что-то удалось узнать? — наконец, прошептала девушка, и в голосе ее звучала тревога, как далекий колокольчик в ночи.

— Да, но Перес был зол, увидев меня в Монтерее, — ответил Серхио, останавливаясь и крепче сжимая эфес шпаги. Золотой закат окрашивал его лицо в багряные тона, словно предвещая грядущую бурю.

— Когда уже это все закончится? — с горечью выдохнула она.

— Я предлагал тебе бежать, — напомнил брат, в его голосе слышалась старая обида. — Была возможность переправить тебя в Россию. Ты сама отказалась.

Она не хотела ехать в Россию. Одна. Без него. А он тогда не мог. Пока не мог. А теперь и она не могла. Она не смогла бы оставить здесь свое сердце.

— Когда он приедет? — этот вопрос, словно навязчивая мелодия, звучал в ее голове, заглушая все остальные мысли.

— Недели через две, — Серхио окинул взглядом окрестности. — Здесь хорошо. Я почти не замечаю этой калифорнийской природы.

— Она прекрасна, — согласилась его сестра. — Я хочу остаться здесь навсегда.

Серхио внимательно посмотрел на нее. За эти пять лет, впервые предоставленная самой себе, впервые вырвавшись из-под опеки, она расцвела, превратившись в истинную красавицу. Он не сомневался, что кабальеро будут добиваться ее внимания, как мотыльки летят на свет. Аристократичные черты их матери, смягченные испанской кровью отца, в сочетании с золотистыми волосами и изумрудными глазами, создавали завораживающий образ. Но красота была лишь маской, скрывавшей внутреннюю силу и несгибаемую волю.

Серхио чувствовал, что София уже не та наивная девочка, которую он помнил. В ее глазах горел огонь, в движениях появилась уверенность. Она была подобна птице, вырвавшейся из клетки и готовой взмыть в небо.

И хотя сердце Серхио сжималось от беспокойства за ее безопасность, он также испытывал гордость за ее силу и независимость. Она была его сестрой, его кровью, частицей его души. И он был готов на все, чтобы защитить ее от опасностей этого мира, который, как он знал, был полон жестокости и предательства.

Серхио вздохнул, собираясь открыть ей правду, которую она должна выдержать. Просто обязана.

— Перес знает о твоих встречах с де ла Вегой и Зорро, — произнес он с нарочитой небрежностью.

— Что? — мимолетный испуг отразился в ее глазах. — Понятно… Маркус.

— Хоть Маркус де Марин и ненавидит Переса, но продолжает снабжать его нужной информацией. Особенно сейчас, когда он снова затевает собственную игру…

— Прости, что не сказала.

— Ничего, это даже к лучшему, — Серхио слабо улыбнулся. — По крайней мере, Перес не подозревает о наших встречах. Хотя ему известно о твоей страсти к ночным поездкам на Фантоме.

— Снова Маркус…

— Да, и думаю, нам стоит поблагодарить Зорро за то, что он помешал тебе добраться до меня в тот раз.

Девушка молча кивнула.

— Но почему ты умолчала о знакомстве с Диего де ла Вегой? И о том, что Маркус тоже в курсе?

— Я… — София запнулась, не зная, что ответить. Что пыталась оградить Диего от всего этого?

— Теперь Перес пытается отговорить свою даму сердца от поездки в Лос-Анджелес, — задумчиво произнес Серхио. — И, боюсь, безуспешно. А может, так и лучше? — он пристально посмотрел на сестру. — Перес ведь не сможет разорваться надвое?

София пожала плечами, ощутив, как сердце болезненно сжалось.

Дамой сердца Переса была Анна Мария Вердуго. И почему-то Софии показалось, что, если первая красавица Монтерея приедет в пуэбло, Диего де ла Вега навсегда будет потерян для нее, Софии дель Кастильо.

У нее оставалась лишь неделя, максимум две, чтобы насладиться обществом Диего, запомнить каждую черточку его лица, чтобы потом, долгими вечерами в одиночестве, свернувшись калачиком на диване в гостиной, вспоминать свою любовь.

— Соня, там кто-то приехал, — слова Серхио вырвали ее из задумчивости.

Девушка встрепенулась, взгляд упал на паломино, привязанного к коновязи. Сердце забилось быстрее, и, не говоря ни слова, она схватила брата за руку, увлекая за собой.

— Идем, я познакомлю тебя.

Серхио удивленно вскинул бровь.

— С кем?

— Узнаешь.

Они почти влетели во двор гасиенды, и первым, кого заметил Серхио, был высокий молодой человек в замшевом костюме цвета калифорнийской степи. Карие глаза незнакомца при виде Софии вспыхнули радостным огнем, а на губах расцвела улыбка, которая слегка померкла, когда он осознал, что она пришла не одна.

— Диего! — воскликнула София и, подлетев к нему, протянула руку. — Добрый день!

Гость галантно поцеловал тыльную сторону ее ладони, не отрывая взгляда от ее лица, отчего на щеках Софии проступил легкий румянец, но Серхио, стоявший за ее спиной, этого не заметил.

— Добрый день, София, — произнес Диего, выпрямляясь.

— Диего, — она чуть отступила в сторону, — позвольте познакомить вас с моим братом, доном Серхио дель Кастильо. Серхио, а это наш сосед, дон Диего де ла Вега.

— Дель Кастильо, — Диего первым протянул руку для приветствия.

— Де ла Вега, — ответил Серхио, пожимая ее в ответ.

Рукопожатие было крепким, взгляды скрестились, словно шпаги, оценивая силу и решимость друг друга. Серхио подумал, что этот франт, возможно, не так прост, как кажется на первый взгляд.

— Рад познакомиться, дон Диего, — произнес он, слегка склонив голову. — Соня как-то упоминала о вас. О вашем остроумии и… любви к чтению.

София фыркнула, мечтая стукнуть брата чем-нибудь существенным, и даже обернулась в поисках. Заметив ее реакцию, Диего улыбнулся, и в его глазах мелькнула искорка.

— Сеньорита София слишком добра ко мне. Я всего лишь скромный любитель книг и тихих бесед. Но мне очень приятно узнать о себе что-то новое от столь достойного человека, как вы, дон Серхио.

София наблюдала за ними с легкой тревогой. Она чувствовала, как между двумя мужчинами пробежала едва уловимая искра соперничества. «Надеюсь, они не поссорятся», — подумала она.

Серхио уловил иронию в словах Диего, но не подал виду. Он лишь слегка приподнял бровь, оценивая своего собеседника. «Скромный любитель книг, говорите? Что ж, посмотрим», — подумал он, намереваясь продолжить эту словесную дуэль.

— Ваша скромность вам к лицу, дон Диего, но я уверен, что ваши таланты гораздо разнообразнее. Соня не стала бы тратить свое время на обычного человека, — ответил Серхио с улыбкой, стараясь сохранить непринужденный тон.

Диего чуть склонил голову, словно принимая комплимент:

— Все мы в чем-то талантливы, дон Серхио. Вопрос лишь в том, как мы используем эти таланты.

София почувствовала, что напряжение нарастает. Она попыталась разрядить обстановку, вставив:

— Серхио очень интересуется лошадьми, Диего. Возможно, вам будет интересно обсудить с ним ваши конюшни.

Диего перевел взгляд на девушку и мягко улыбнулся.

— Разумеется, София. Я всегда рад обсудить лошадей с ценителем.

Серхио усмехнулся, оценив ловкий ход сестры. «Прекрасно», — подумал он.

— Конюшни — это ваше хобби, дон Диего, или нечто большее? — спросил Серхио, делая вид, что искренне заинтересован. — Говорят, у вас есть прекрасные экземпляры.

Диего не спешил с ответом. Он оценивающе посмотрел на Серхио, прежде чем произнести:

— Лошади — это дело моего отца, дон Серхио. Он старается разводить только лучших скакунов.

София облегченно вздохнула, видя, что разговор перешел в более безопасное русло. Она надеялась, что эта словесная перепалка закончится, не успев перерасти во что-то большее. Она знала брата и понимала, что за внешней учтивостью скрывается сильный характер и готовность отстаивать свои интересы. Но также она была уверена, что Диего — человек не менее сложный, и предугадать его реакцию было непросто.

— Понимаю, семейное дело, — кивнул Серхио, сохраняя на лице дружелюбную улыбку. — Что ж, в таком случае вам есть чем гордиться. Говорят, кровь скакуна — это благородство в чистом виде.

Диего слегка приподнял бровь, оценивая слова Серхио. В его глазах мелькнула искорка, словно он уловил скрытый подтекст.

— Благородство, как и деньги, дон Серхио, редко достается просто так. Его нужно заслужить.

София почувствовала, как вновь нарастает напряжение. Она невольно сжала руки, молясь, чтобы брату хватило благоразумия не поддаваться на провокацию. Атмосфера в патио становилась все более ощутимой, словно воздух загустел от невысказанных слов и скрытых мотивов. Казалось, даже тиканье часов в гостиной было слышно за ее пределами, подчеркивая хрупкое равновесие, которое вот-вот готово было нарушиться.

Серхио усмехнулся, не сводя взгляда с Диего. В его зеленых глазах плясали лукавые огоньки.

— Заслужить? Безусловно. Но иногда, дон Диего, достаточно родиться с нужным именем и оказаться в нужном месте. Не находите?

Он замолчал, словно намеренно затягивая паузу, позволяя своим словам пропитать воздух напряжением.

София видела, как Диего сжал кулаки, стараясь сохранять внешнее спокойствие. Как и он, девушка прекрасно понимала, куда клонит Серхио. Обвинение в незаслуженном богатстве и привилегиях звучало почти открыто.

— Возможно, дон Серхио. Но имя и место — лишь стартовая точка. Чтобы удержать то, что имеешь, требуется куда больше, чем просто удачное рождение. Нужна преданность, упорство и готовность бороться за свое.

София откашлянулась, пытаясь разрядить обстановку.

— Серхио, Диего, давайте не будем превращать этот вечер в спор о философии жизни.

Она бросила умоляющий взгляд на брата, надеясь, что он поймет ее намек.

Серхио улыбнулся, демонстрируя полное расслабление.

— Разумеется, Соня. Я лишь пытаюсь понять, с кем имею дело.

— И, смею надеяться, вы начинаете понимать, — резко ответил Диего, в его голосе сквозило раздражение, которое он уже не мог сдерживать. — Я не привык оправдываться за свое происхождение, и не собираюсь делать этого перед вами.

София накрыла его руку своей ладонью, пытаясь хоть как-то утихомирить бурю, разыгравшуюся в его душе, в то время как ее брат, словно одержимый, готов был превратить ее уютное патио в арену для кулачных боев. Диего, словно очнувшись от забытья, перевел взгляд на Софию и, осознав, где находится, с шумом выпустил воздух из легких.

Серхио с интересом наблюдал за их бессловесным диалогом и, улыбнувшись, перевел разговор в более мирное русло:

— Так что, дон Диего, удостоите ли вы нас завтра своим гостеприимством и позволите полюбоваться вашими прославленными скакунами? Как выяснилось, наша конюшня остро нуждается в еще одном жеребце.

Диего, все еще ощущая тяжесть невысказанного гнева, медленно кивнул. Его взгляд оставался прикованным к Софии, словно ища у нее поддержки и понимания.

— Буду рад видеть вас завтра, дон Серхио, — произнес он, стараясь вернуть себе самообладание. — Наши скакуны — гордость нашей семьи, и я уверен, они произведут на вас впечатление. Приезжайте к концу сиесты, когда спадет дневная жара. После осмотра мы с отцом будем рады разделить с вами ужин. А сейчас прошу простить мою поспешность, отец ждет.

Диего бережно взял ладонь девушки, все еще покоившуюся на его предплечье, и коснулся губами кончиков ее пальцев. София лишь печально покачала головой, понимая, что колкое замечание брата задело его за живое. Она проводила его взглядом и, когда калитка захлопнулась, повернулась к брату:

— Ты был слишком резок, Серхио, — тихо проговорила София, ее взгляд был полон укора.

— Я просто проверял его, Соня. Маркус сказал Пересу, что Диего де ла Вега — не представляет опасности, что он — наивный идеалист, не признающий оружия. И, знаешь, сеньорита Вердуго подтвердила его слова. А мне нужно, чтобы рядом с тобой был человек, который не просто говорит правильные вещи, но и готов за них сражаться. Я должен быть уверен, что рядом с тобой находится человек, способный тебя защитить.

— Он именно такой человек, — прошептала девушка, в ее глазах заблестели слезы.

Серхио вздохнул и провел рукой по лицу. Он знал, что София уязвима, особенно после всего, что произошло в их жизни. Ее вера в людей, ее идеализм — это то, что он в ней больше всего ценил, но в то же время и то, что его больше всего беспокоило.

— Я знаю, что ты видишь в нем добро, Соня, — сказал он, смягчив тон. — Но этого не всегда достаточно. Иногда нужна сталь, нужна решительность, чтобы противостоять злу. Я просто хочу убедиться, что он готов к этому. Что он не сломается под давлением.

София подошла к скамейке в патио и тяжело опустилась на нее.

— Ты сомневаешься в моей интуиции, Серхио? — спросила она, поднимая на него глаза.

— Я сомневаюсь не в тебе, Соня, а в мире, в котором мы живем. Он полон лжи и предательства. Я должен убедиться, что Диего де ла Вега заслуживает твоего доверия. Заслуживает чести быть рядом с тобой.

Тишина повисла в воздухе, нарушаемая лишь стрекотанием цикад. Серхио знал, что его слова ранили ее. Он не хотел причинять ей боль, но долг требовал. Долг перед ней, перед Калифорнией, перед самим собой. София была светом во тьме, и он, словно верный страж, не мог позволить этому свету угаснуть.

Наконец, София печально улыбнулась.

— Я понимаю твои опасения, Серхио. И ценю твою заботу. Но я не ребенок, которого нужно оберегать от жестокой реальности. Я сама выбираю, кому доверять. И я доверяю ему.

— Но любовь ослепляет, Соня. Она заставляет нас видеть то, чего нет, и игнорировать то, что очевидно. Я просто хочу, чтобы ты была осторожна. Чтобы ты видела вещи такими, какие они есть, а не такими, какими ты хочешь их видеть.

Серхио сел радом с ней и взял ее руку.

— Я знаю, что ты сильная, Соня. И я верю в тебя. Но я также знаю, как легко сломать даже самого сильного человека, если бить по его слабостям. А твоя слабость — это твоя доброта, твоя вера в людей. И я просто хочу убедиться, что он достоин этой веры.

— Он достоин, — твердо произнесла София. — И не спрашивай, откуда я это знаю. Я просто знаю, что нет никого, достойнее его.

Серхио слегка прищурился, изучая выражение ее лица. В ее глазах плескалась непоколебимая уверенность, даже несмотря на легкую дрожь в голосе. Он видел эту упрямую веру, эту наивную надежду, которая делала ее такой особенной и одновременно такой уязвимой. Именно это в ней он и любил, и боялся одновременно.

— Допустим, я тебе верю, Соня. Допустим, он и правда такой замечательный, как ты думаешь. Но жизнь — штука сложная, и даже у самых благородных людей бывают свои скелеты в шкафу. Ты уверена, что готова принять все, что может скрываться за этой безупречной маской?

София высвободила свою руку из его ладони и посмотрела прямо в глаза Серхио. В ее взгляде не было ни тени сомнения.

— Я не жду от него совершенства, Серхио. Я жду от него честности. И я верю, что он будет честен со мной, даже если правда будет болезненной. Я готова принять его со всеми его недостатками, потому что я тоже не идеальна.

Серхио вздохнул, чувствуя, как его опасения постепенно отступают. Он знал, что сестра умеет любить глубоко и преданно. И если она решила, что этот мужчина достоин ее, он готов был ей поверить. Но он все равно будет приглядывать за ним. Просто на всякий случай.

— Хорошо, — вынужден был согласиться он. — Пойдем в дом. Думаю, Анна уже ждет нас ужинать.

София кивнула и, взяв брата под руку, направилась к входу

в дом. Легкий ветерок играл в ее волосах, и она чувствовала, как на душе

становится спокойнее. Слова Серхио, полные заботы и беспокойства, отозвались

теплом в сердце. Она знала, что брат просто хочет ей добра, и ценила его

внимание.

«Диего!

Рад был хотя бы в таком виде вновь получить от тебя весточку. Целых три года — срок немалый, и я, признаться, уже начал всерьез беспокоиться, не случилось ли чего. Но судя по твоему краткому посланию, ты полон жизни и, как всегда, готов к новым приключениям. Я очень рад, что ты не держишь на меня зла за мои выходки в Монтерее. Помнишь ли ты еще тот злополучный эпизод с твоим арестом по нелепому обвинению в конокрадстве? Клянусь тебе, старина, я и в мыслях не имел тебя обидеть! А тот мнимый пожар на твоей гасиенде? До сих пор щеки пылают от стыда, когда вспоминаю, какие муки я причинил твоему отцу.

Но, как говорится, что было, то прошло. Важно, что мы оба умеем прощать и двигаться дальше. Иначе жизнь превратилась бы в бесконечную череду обид и сожалений.

А теперь о деле. В те дни я был далек от Сан-Франциско. Я, знаешь ли, учился в Испании, мой отец, как и твой, хотел, чтобы я получил достойное нашего круга образование. Однако, судьба распорядилась так, что отец оказался в самом центре событий, так что тебе повезло — информация у меня, как говорится, из первых рук.

Та потасовка в таверне, что так тебя интересует, произошла почти четыре года назад. Впрочем, «потасовка» — это для таких обывателей, как мы с тобой. Для наших отцов же (а я слышал о деятельном участии дона Алехандро) это была схватка не на жизнь, а на смерть — битва за будущее Калифорнии. Как ты понимаешь, речь идет о противостоянии Себастьяну де Варге, «Орлу», и его «орлиной стае».

Задолго до этого, русское правительство лелеяло дерзкую мечту — прибрать к рукам земли Калифорнии. Граф Калинка, коему была поручена эта щекотливая миссия, вспомнил о старинном друге, когда-то женатом на дочери русского аристократа, а ныне влачившем жалкое существование в Испании. Дон Андрес дель Кастильо с энтузиазмом ухватился за эту возможность и вернулся в Сан-Франциско, где с неутолимым рвением принялся искать человека, способного воплотить в жизнь план захвата Калифорнии.

Как ты понимаешь, такой человек со временем был найден, и дон Андрес поспешил сообщить об этом графу Калинке. Примерно за год до мятежа Орла граф сам явился в Сан-Франциско, привезя с собой детей дель Кастильо — дочь Софию забрали из католического пансиона при женском монастыре, а сына Серхио нашли на улицах Мадрида, где он жил среди воров.

Отец не стал вдаваться в подробности участия детей дель Кастильо в зловещих делах Орла, но раз уж обмолвился об их существовании, то, сам понимаешь, это неспроста.

Когда до Сан-Франциско донеслась весть о гибели Себастьяна де Варга, павшего при попытке захватить Лос-Анджелес, Монтерей и Сан-Диего, отец, вместе с другими донами, решил действовать, чтобы искоренить всех членов «орлиной стаи», пока их яд не отравил всю землю.

Им стало известно, что в той проклятой таверне скрывалось гнездо предателей. Они ворвались туда вместе с уланами нашего гарнизона. Был жестокая бойня. Правая рука отца была искалечена настолько сильно, что он до сих пор не может поднять ничего тяжелее ложки. А затем раздался оглушительный взрыв. После разбора завалов было объявлено, что Андрес дель Кастильо — мертв.

Но… (кажется, это «но» начинает мне претить) около года назад до отца дошли слухи — опять же, источник которых известен одному лишь отцу — что каждый из нас видел лишь то, что желал увидеть. Андрес дель Кастильо был спасен неким Маркусом де Марином. Но зовут его теперь Перес.

Отец утверждает, им движет неутолимая жажда мести, он намерен расквитаться с нашим старым знакомым, Эль Зорро, тем самым, кто сорвал коварные замыслы Орла. Так что, дорогой Диего, будь предельно осторожен, а лучше — приезжай погостить. Думаю, скоро я свяжу себя узами брака. Но прежде поклянись, что не отнимешь у меня еще одну красавицу, как это случилось в Монтерее.

Твой друг, Рикардо дель Амо.

P.S. Ах да, чуть не забыл! Буквально перед тем, как запечатать это письмо и отдать его твоему верному, но, увы, глухонемому слуге, я узнал, что дети дель Кастильо тенью следуют за своим неуловимым отцом».

Диего еле смог дочитать до конца и в поисках опровержения поднял взгляд на застывшего перед ним Бернардо. Верный мозо буквально на рассвете ворвался во двор гасиенды и, не перекусив (хотя не ел со вчерашнего обеда), разбудил своего молодого хозяина.

Но в преданных глазах Бернардо он увидел лишь мрачное подтверждение слов Рикардо.

Пальцы его разжались, будто обожженные, и письмо, медленно кружась, опустилось на ковер у его ног.

В горле пересохло, словно он проглотил горсть песка. Информация, заключенная в этих строках, была не просто неприятной новостью — это был удар под дых, удар, способный разрушить его.

Его не удивило то, что отец Софии был связан с Орлом, он каким-то странным образом даже был готов к этому. Да и активное участие ее брата в делах отца он тоже допускал. Но он не мог понять того, что сама София была во всем этом замешана. Она настолько казалась ему чистой и хрустальной, она настолько влюбила его в себя, что новость об ее причастности к грязным делам семьи казалась нелепой, кощунственной выдумкой. Он отказывался верить, что эта девушка, с ее ангельской улыбкой и нежным взглядом, могла быть частью змеиного клубка интриг и предательств.

Диего попытался собраться с мыслями. Нужно было успокоиться и трезво оценить ситуацию. Но у него не получалось.

Он подошел к окну и посмотрел на утреннее солнце, заливающее гасиенду. Все вокруг казалось таким мирным и безмятежным, таким далеким от той бури, что разгоралась в его душе. Как же он мог допустить, чтобы его ослепила любовь? Как мог позволить себе забыть об осторожности, о врагах, что окружали его со всех сторон?

Он ударил кулаком по стене и даже не заметил, как костяшки пальцев побелели от напряжения. Боль была ничем по сравнению с той, что терзала его сердце.

— София… — прошептал он, словно пробуя это имя на вкус, пытаясь найти в нем хоть какой-то намек на обман. Но находил лишь горечь разочарования. Он вспомнил их встречи, их разговоры, ее улыбку. Каждая деталь теперь казалась ему фальшивой, каждая фраза — тщательно продуманной ложью. Неужели он настолько ошибся в ней? Неужели он позволил своей страсти ослепить его настолько, что не увидел очевидного?

В голове проносились обрывки воспоминаний. Встреча на площади, первый поцелуй, признание в любви… Все это теперь казалось ему частью тщательно спланированной игры, где он был всего лишь пешкой. И кто знает, какую роль ему отвели в этой игре? Возможно, он должен был стать жертвой, разменной монетой в руках безжалостных игроков.

Диего взял в руку первый попавшийся предмет со стола и запустил им в стену. Он принялся все крушить в комнате. Осколки стекла и керамики, разодранные корешки книг, ноты, гитара разлетались по комнате, словно отражение его разбитых надежд. Каждая разбитая вещь была символом утраченной веры, крушением иллюзий. Ярость клокотала в нем, требуя выхода, и он не мог, не хотел сдерживать ее. Это была его боль, его разочарование, и он имел право дать им волю.

Он чувствовал себя преданным, обманутым, униженным. Как он мог быть таким слепым? Как мог не видеть лжи в ее глазах, фальши в ее улыбке? Неужели он так сильно хотел верить в сказку, что сам построил ее вокруг себя, не замечая, что все это лишь декорации?

— Нет! — взревел Диего, и этот звук, полный агонии, разорвал тишину, словно предсмертный крик раненого зверя.

Бернардо, до этого момента ловко уворачивающийся от летящих предметов, замер, пораженный болью, отразившейся в карих глазах молодого хозяина, словно в зеркале, разбившемся на тысячи осколков.

Диего невидящим взглядом скользнул по разгромленной комнате, словно по полю битвы, где он потерпел сокрушительное поражение. Сначала Магдалена, к которой у него только начинали зарождаться чувства, обернулась шпионкой Орла, ядовитой змеей под личиной ангела. Потом Анна Мария, отдавшая сердце Зорро, его второму «я», а в нем видела лишь верного друга, «почти брата», обрекая на вечную муку безответности. И вот теперь — София… София, которой он осмелился доверить свою любовь, но которая утаила от него страшную правду об отце, оставив зияющую рану на месте доверия.

Диего опустился на пол, обессиленный, окруженный обломками своей прошлой жизни. Он смотрел на свои руки, дрожащие от напряжения, и не узнавал их. Эти руки писали стихи, играли на гитаре, нежно касались лица Софии. Теперь они были орудием разрушения, воплощением его боли.

Взгляд его скользнул по ковру, словно по полю брани, усеянному осколками, обломками вещей и клочками бумаг. Он метался, не находя за что зацепиться, пока не просочился в тень под комодом и не замер, прикованный блеском стали — там, словно уснувшая змея, покоилась его шпага.

Дверь в его комнату с треском распахнулась, будто повинуясь яростному порыву ветра, и встревоженный голос отца разорвал тишину:

— Диего, что здесь, черт возьми, происходит?

Диего выпрямился на ковре, его рука, словно зачарованная, скользнула в сумрак под комодом. Привычным движением его пальцы сомкнулись на эфесе шпаги, и, выпрямившись во весь рост, он устремил взгляд на безупречную сталь обоюдоострого клинка.

«Я не хочу жить», — эта мысль, словно ледяной ветер, пронеслась в его сознании, замораживая остатки здравого смысла. Шпага в его руке, холодная и безжалостная, казалась единственным выходом, единственным способом остановить эту невыносимую боль. Он ощущал себя загнанным в угол зверем, лишенным надежды и будущего.

В его голове эхом отозвался вопрос отца. «Что происходит?» Рушится мир, отец. Мир, который я так старался построить, мир, где любовь и справедливость должны были восторжествовать. Но вместо этого я окружен ложью, предательством и горьким осознанием собственной слепоты.

Диего стиснул эфес шпаги побелевшими пальцами, левой рукой судорожно обхватив лезвие. Он увидел, как на его ладони образовалась крохотная капля крови, заставившая его замереть на мгновение, и, с тихим вздохом, Диего принял свое решение.

— Бернардо, помоги мне! — прозвучал отчаянный крик отца, вырвавший Диего из оцепенения. В его глазах застыл ужас, смешанный с непониманием. Он смотрел на сына, словно на незнакомца, на человека, которого он больше не узнавал. В руке Диего сверкала сталь, а в глазах плескалась безнадежность. Отец не мог поверить в то, что видит, в то, к чему привело отчаяние его сына.

Диего, услышав голос отца, медленно поднял голову. В его глазах не было ни злости, ни отчаяния, лишь какая-то пугающая пустота. Он смотрел сквозь отца, словно того и не существовало.

— Ты не понимаешь, отец, — прошептал Диего, и голос его сорвался, хриплый и надтреснутый, словно старая скрипка. — Эта боль… она рвет меня в клочья. Я больше не в силах выносить ее.

Дон Алехандро медленно шагнул в его сторону, стараясь не делать резких движений.

— Диего, успокойся, выслушай меня. Что случилось?

— Что случилось? — передразнил его сын, не отрывая взгляда от багровых слезинок, одна за другой роняемых его ладонью. — Она мне ничего не сказала. Она знала, что ее отец — пособник Орла, и она мне ничего не сказала!

В глазах дона Алехандро мелькнуло понимание. Боль. Предательство. Все смешалось в невыносимый ком, разрывавший сердце сына. Он узнал эту боль, эту ядовитую смесь отчаяния и ярости, разъедающую душу изнутри. Он сам когда-то испытал ее, когда узнал о смерти своей любимой жены.

— И ты думаешь, что это дает тебе право… — начал было дон Алехандро, но осекся, увидев, как по щеке Диего скатилась слеза. Не слеза отчаяния или ярости, а слеза какой-то вселенской, невыносимой скорби.

Диего покачал головой.

— Я не знаю, на что это дает мне право, отец. Я знаю только, что моя жизнь, мое будущее… все, во что я верил, обратилось в пепел. Она знала и молчала. Она позволила мне любить ее, верить ей, строить планы… зная, что все это — ложь. Я отдал ей свое сердце, а она растоптала его!

Диего закричал, голос его звенел отчаянием. Он бросил шпагу на пол, и та с глухим стуком упала у его ног. Кровь продолжала сочиться из раны на ладони, смешиваясь со слезами, катившимися по его щекам. Дон Алехандро приблизился к сыну и обнял его, прижав к себе.

— Я знаю, сынок, я знаю, как тебе больно. Но ты должен быть сильным. Ты должен найти в себе силы пережить это. Не позволяй этой боли сломить тебя. Ты — Диего де ла Вега, ты — Эль Зорро, и ты сильнее, чем ты думаешь. Помни о тех, кому нужна твоя помощь, о тех, кто страдает от несправедливости. Не позволяй боли ослепить тебя.

Диего безвольно позволил подвести себя к кровати, словно марионетка, чьи нити оборвались, и лег на кровать. Он безучастно смотрел, как Бернардо, словно тень, скользнул в тайный ход, унося с собой его шпагу, а затем вернулся и принялся осторожно обрабатывать рану на его ладони. До его слуха долетал приглушенный, обволакивающий голос отца, шепчущий ласковые, убаюкивающие слова.

Полностью опустошенный он закрыл глаза. Боль, физическая и душевная, слились в единое целое, парализовав волю. Диего чувствовал себя сломанной игрушкой, выброшенной за ненадобностью. Он больше не понимал, кто он. Зорро, защитник слабых, или просто Диего, наивный мальчишка, жестоко обманутый жизнью? Слова отца, звучавшие словно далекое эхо, не находили отклика в его сердце, скованном льдом отчаяния.

Прошли часы, время потеряло свой смысл. Диего лежал, не двигаясь, погруженный в пучину мрачных мыслей. Он вспоминал каждый миг, проведенный с ней, каждое слово, каждый взгляд, и теперь все это казалось притворством, тщательно разыгранным спектаклем. Ярость, обида, разочарование боролись в нем, терзая душу. Он жаждал мести, но в то же время понимал, что месть не вернет ему потерянное.

Когда дверь в комнату снова открылась, он лишь безучастно взглянул на вошедшего Бернардо. Дон Алехандро поднялся с кровати, где просидел все это время, неотрывно глядя на сына, и направился к слуге.

«Сеньорита… мужчина… приехали… в гости… Диего… вчера… позвал…» — его мозг машинально переводил сбивчивые жесты Бернардо.

Диего попытался приподняться на кровати, опираясь на дрожащие локти, но обессиленно рухнул обратно, словно подкошенный.

— Бернардо, помоги мне, — прохрипел он, и его собственный голос показался ему чужим, словно принадлежал незнакомому, измученному существу.

Мозо вопросительно вскинул брови, взгляд его скользнул к дону Алехандро и лишь затем вернулся к Диего.

— Сынок, ты уверен? Я могу спуститься к ним и объявить, что тебя внезапно сразила болезнь, — дон Алехандро говорил тихо, с болью в голосе, опасаясь усилить страдания сына.

Но в глазах Диего мелькнул слабый проблеск прежней решимости. Он стиснул зубы, собирая остатки воли в кулак.

— Нет, отец. Я должен взглянуть ей в глаза. Помогите мне встать, — проговорил он, каждое слово давалось с трудом.

Бернардо подхватил его под руку, помогая подняться с кровати. Дон Алехандро поддержал с другой стороны, чувствуя, как дрожит тело сына.

С их помощью Диего сделал несколько шагов и замер, обхватив правой рукой резной столбик кровати. Лбом прильнув к шершавой коре дерева, он закрыл глаза и еле слышно прошептал:

— Отец, иди. Встреть их. Покажи им лошадей… Бернардо поможет мне переодеться, и я спущусь.

— Сынок… может быть, не стОит? — робко попытался возразить отец.

— СтОит, отец, стОит! — Диего из последних сил выпрямился, и в его карих глазах вспыхнул неистовый огонь. — Еще пару часов назад ты говорил мне, что я должен быть сильным. Так иди же к ним! Дай мне шанс показать им мою силу!

— Хорошо, Диего, — дон Алехандро подошел к двери и, задержав на сыне долгий полный невысказанной тревоги взгляд, вышел из комнаты.

В это мгновение ноги Диего подкосились, и он рухнул бы на пол, если бы верный мозо в последний момент не подхватил его. Бернардо бережно усадил хозяина обратно на кровать, его лицо выражало немой вопрос. Диего лишь махнул рукой, давая понять, что сейчас не время для слов. Он судорожно глотал воздух, пытаясь унять дрожь, охватившую все тело. Собравшись с силами, он жестом указал на шкаф с одеждой.

Бернардо достал его лучший костюм: темно-изумрудный с золотистым позументом на пиджаке и штанах. Он помог Диего переодеться, осторожно поддерживая его ослабевшие руки. Каждое движение причиняло боль, но Диего терпел, стиснув зубы. Он должен был выглядеть достойно, должен был показать им, что не сломлен.

Когда он был одет, Бернардо подвел его к зеркалу. Диего взглянул на свое отражение и ужаснулся. Бледное, осунувшееся лицо, запавшие глаза, в которых еще недавно горел огонь жизни, а теперь едва тлел. Он приказал себе выпрямиться, расправить плечи, вдохнуть полной грудью. Он должен быть сильным, хотя бы на вид.

С помощью Бернардо он медленно спустился вниз и вышел на задний двор. Звуки голосов доносились со стороны конюшни, и сердце его болезненно сжалось. Он остановился у входа, собираясь с духом.

Диего прислушался. Гости были оживлены, слышался смех и громкие возгласы восхищения. Отец, судя по всему, с успехом демонстрировал своих знаменитых лошадей.

Диего постарался придать своему лицу выражение безразличия и надменности, хотя внутри все дрожало. Он медленно отпустил руку Бернардо и выпрямился, стараясь казаться выше и сильнее. В последнее мгновение в его руках оказалась трость, Диего бросил взгляд на мозо и благодарно улыбнулся.

София и Серхио подъехали к гасиенде де ла Вега, едва лишь сиеста отпустила пуэбло из своих жарких объятий. Зной постепенно уступал место вечерней прохладе, и они предпочли проделать короткий путь верхом.

— Насколько я понимаю, это самая прославленная гасиенда во всем Лос-Анджелесе, — произнес Серхио, окинув взглядом ослепительно белые стены, ограждавшие поместье, и спешился.

— Говорят, что так, — отозвалась девушка, рассеянно оглядываясь. Необъяснимое волнение охватило ее. Тишина, царившая вокруг, казалась зловещей и неправдоподобной.

София ощутила невольную дрожь, несмотря на то что надвигающийся вечер обещал быть теплым. Серхио, заметив ее замешательство, участливо коснулся ее руки.

— Все в порядке? Ты выглядишь немного бледной. Может, зря мы решили приехать сегодня?

— Нет, все хорошо, — поспешно заверила его София, стараясь скрыть тревогу. — Просто… не люблю тишину. Она всегда кажется мне предвестником чего-то недоброго.

Она легко спрыгнула с Фантома и обернулась к появившемуся в калитке старому индейцу.

— Сеньоры…

— Передайте, пожалуйста, дону Диего, что мы приехали посмотреть лошадей, как вчера договаривались, — произнесла она с приветливой улыбкой и приблизилась к слуге.

Тот словно от неожиданности вздрогнул и, бросив взгляд через плечо, посмотрел на невысокого человека, стоявшего на балконе. София проследила за его взглядом и сразу узнала Бернардо — мозо дона Диего.

— Я уточню, сеньорита, — пробормотал индеец, заметив едва уловимый кивок Бернардо. Он посторонился, пропуская их в патио.

Брат с сестрой переглянулись.

Внутренний двор гасиенды поражал своей красотой. Ухоженные клумбы с яркими цветами, раскидистый дуб посередине внутреннего дворика и тенистые галереи создавали атмосферу спокойствия и умиротворения. Однако София не могла отделаться от чувства тревоги. Ей казалось, что за этой идиллической картиной скрывается что-то неладное.

Тем временем старый индеец, словно тень, возник из недр дома и бесшумно поставил на стол поднос с графином вина и двумя бокалами. Словно нехотя исполнив свой долг, он так же безмолвно удалился, не выказав ни малейшего намерения сообщить о прибытии гостей. Впрочем, эта миссия, судя по всему, была возложена на Бернардо, который, едва они переступили порог гасиенды, стремительно растворился в одной из комнат второго этажа.

Серхио плеснул себе вина, и рубиновый отблеск заиграл в гранях бокала. Поднеся его к губам, он задумчиво спросил сестру:

— Здесь всегда такая тишина? Мне казалось, в доме, дышащем стариной и величием, жизнь должна бить ключом.

— В прошлый раз все было иначе...

— Да уж, — Серхио отпил еще глоток, а затем, заметив фигуру седовласого господина, медленно спускавшегося по увитой плющом внешней лестнице, тихо добавил. — Думаю, сейчас мы обо всем узнаем.

София обернулась, и улыбка, тронувшая ее губы, озарила все вокруг, когда она приветствовала хозяина гасиенды. Легкий реверанс, изящный, как взмах крыла бабочки, подчеркнул ее уважение. Выпрямившись, она с легкой тревогой отметила тени усталости, которые залегли у глаз дона Алехандро.

— Сеньорита София, — дон Алехандро склонился над протянутой рукой, в его поклоне чувствовалась старая школа. — Сеньор.

— Дон Алехандро, позвольте представить вам моего брата, дона Серхио дель Кастильо. Серхио, это дон Алехандро де ла Вега, отец Диего, — представила их София. — А где же Диего? Неужели его нет дома?

— Диего… он сейчас немного занят, — гасиендадо на мгновение запнулся, словно подбирая слова, — но я уверен, как только у него появится возможность, он непременно к нам присоединится.

Софии снова все происходящее показалось окутанным странной, почти нереальной дымкой, но она, подавив изумление, лишь молча обернулась к брату, ища поддержки. Тот мгновенно уловил безмолвную мольбу и взял разговор в свои руки:

— Дон Алехандро, вчера дон Диего вскользь упомянул, что ваши скакуны — гордость Лос-Анджелеса, а возможно, и всей Калифорнии.

Дон Алехандро кивнул с достоинством:

— Это так. И я не вижу причин это скрывать.

— Когда я прибыл к сестре, выяснилось, что в ее распоряжении лишь Фантом. Потому я и осмелился обратиться к вам с просьбой — позволите ли вы взглянуть на ваших лошадей? Быть может, мне даже удастся приобрести одного из ваших восхитительных питомцев, если, конечно, вы готовы расстаться с кем-то из них, и мы придем к согласию в цене.

Дон Алехандро лишь приподнял бровь — единственное движение, промелькнувшее на его непроницаемым лице.

— Мои скакуны — не просто животные, сеньор. Это члены моей семьи, воплощение моего труда и страсти. Я редко расстаюсь с ними, и лишь особые обстоятельства могут заставить меня пересмотреть свое решение.

Он сделал паузу, словно обдумывая свои слова.

— Лучшие из лучших ждут вас в наших конюшнях. Прошу за мной.

Они прошли сквозь дом на задний двор к конюшням, расположенным неподалеку. По мере приближения до Софии доносился приглушенный топот копыт и тихое ржание. В воздухе витал густой, насыщенный аромат свежего сена и конского пота.

Дон Алехандро вел их вдоль рядов стойл, демонстрируя великолепных жеребцов и кобыл. София старалась проявлять интерес, но ее мысли были заняты странным поведением слуг и гнетущей атмосферой, царившей в гасиенде. Серхио, казалось, был полностью поглощен выбором лошади. Он задавал хозяину множество вопросов о родословной и характере животных.

Дон Алехандро охотно отвечал, с явной гордостью рассказывая о каждом скакуне. Он знал их родословную до мельчайших деталей, помнил все их особенности и причуды. София отметила, с какой нежностью он поглаживал их по шее, как внимательно всматривался в их глаза. Стало очевидно, что для него это не просто бизнес, а нечто гораздо большее.

В конюшне было чисто и просторно. Каждая лошадь стояла в отдельном стойле, устланном свежим сеном. Стены были выбелены, а свет проникал сквозь широкие окна, создавая ощущение уюта и спокойствия. София обратила внимание на то, как тщательно ухожены животные: их шерсть лоснилась, копыта были аккуратно подкованы, а гривы и хвосты расчесаны.

Серхио остановился возле изящной гнедой кобылы с блестящей шерстью и мускулистым телом. Он долго изучал ее, задавая дону Алехандро все новые и новые вопросы. Хозяин гасиенды терпеливо отвечал, не упуская ни одной детали. Наконец, Серхио, казалось, принял решение.

— Дон Алехандро, я думаю, это именно то, что мне нужно, — сказал он, указывая на гнедую. — Какова будет ее цена?

Гасиендадо не успел и слова вымолвить, как внезапно за их спинами раздался слегка хриплый, но стальной мужской голос:

— Принцесса — лучшая кобыла моего отца. Она не продается.

София изумленно застыла, глядя на говорившего. Голос, несомненно, принадлежал Диего, но перед ней словно стоял совершенно иной человек. Спина неестественно прямая, взгляд — острый и непроницаемый, обе руки мертвой хваткой сжимали набалдашник черной трости, украшенной тончайшим орнаментом.

София невольно поежилась. В этом Диего не было и следа того мягкого молодого человека, которого она знала. Здесь чувствовалась сталь, уверенность, власть. Даже дон Алехандро, казалось, на мгновение растерялся, прежде чем вернуть себе самообладание.

— Диего, сын мой, — произнес он, стараясь сохранить непринужденный тон, — дон Серхио просто интересовался ценой. Принцесса действительно бесценна, как ты и сказал.

Серхио, однако, не выглядел смущенным. Он обернулся к Диего и, слегка склонив голову, произнес:

— Мне очень жаль, что я побеспокоил вас, дон Диего. Но должен признаться, что Принцесса действительно произвела на меня сильное впечатление.

Диего медленно перевел взгляд с Серхио на своего отца. В его глазах мелькнуло что-то, похожее на упрек, но тут же исчезло, сменившись непроницаемым выражением. Он слегка кивнул Серхио в знак признания.

— Дон Серхио, я понимаю ваше восхищение Принцессой, — произнес Диего ровным голосом. — Она действительно обладает исключительными качествами. Мой отец был бы рад предложить вам другую лошадь из нашего табуна. У нас есть достойные экземпляры.

Дон Алехандро с облегчением выдохнул. Он был рад, что Диего проявил благоразумие и не стал развивать конфликт.

София продолжала наблюдать за Диего, пораженная произошедшей в нем переменой. Неужели это был тот самый обходительный молодой человек, который возил ее на озеро? Она чувствовала, что за этой стальной маской скрывается нечто большее, что-то, о чем она даже не подозревала. Ее сердце наполнилось странным беспокойством. Она понимала, что перед ней стоит уже не тот Диего, которого она знала, а человек, способный на решительные действия и твердые решения.

Серхио, безмолвно приняв предложение кивком, вновь обратился к лошадям. Дон Алехандро, не теряя ни мгновения, последовал за ним, и вскоре их голоса слились в обсуждении достоинств следующего коня.

София, не отрываясь, смотрела на Диего, ей почудилось, словно он на мгновение ускользнул в другой мир.

— Диего, — позвала она тихо, надеясь, что ее голос, подобно легкому прикосновению, вернет тепло в его взгляд. Но когда он наконец сфокусировал на ней свои карие глаза, в них по-прежнему плескалась ледяная отчужденность.

— Вы что-то хотели сказать, София? — спросил он, и его голос прозвучал ровно, без намека на прежнюю нежность. Его слова были вежливыми, но в них не было души. София почувствовала, как по коже пробегает холодок.

Она попыталась подобрать слова, чтобы выразить свое недоумение, свою тревогу, но слова застревали в горле. Ей казалось, что она стоит на краю пропасти, глядя в бездну, и боится сделать шаг.

— Нет, ничего, — прошептала она, опустив взгляд. Ей не хватило смелости заглянуть в эти холодные, чужие глаза.

Диего слегка кивнул и отвернулся, продолжая наблюдать за Серхио и доном Алехандро. София опустила голову, чувствуя себя потерянной и одинокой в этой чужой и внезапно враждебной обстановке. Солнце продолжало светить, птицы пели, но для нее все вокруг померкло. В душе поселилась тяжелая, гнетущая тревога. Что произошло? И что ей теперь делать?

София ощутила, как ее мир, который она смогла создать за эти несколько дней, рассыпается на мелкие осколки. Прежний Диего, с его шутками и вниманием, казался теперь лишь призраком, воспоминанием, не имеющим ничего общего с этим человеком, стоящим в нескольких шагах от нее. Она чувствовала себя преданной, хотя и понимала, что никто ей ничего не обещал. Но как же та близость, то взаимопонимание, которое возникло между ними за короткое время? Неужели все это было лишь иллюзией, игрой света и тени?

Она понимала, что должна что-то предпринять, как-то прояснить ситуацию. Но что она могла сделать? Спросить Диего напрямую? После его ледяного тона она боялась даже представить, какой будет его реакция.

Взор ее беспокойно скользил по окрестностям в тщетной надежде ухватиться за что-то родное, утешительное. У входа в дом, словно тень, застыл Бернардо, его лицо исказилось тревогой за молодого хозяина. И София снова обратила свой взгляд к Диего.

Маска непроницаемости застыла на его лице, холодные, как лед, глаза смотрели вдаль, спина — прямая и непоколебимая, словно выточенная из камня. В руках он сжимал набалдашник трости, а левая ладонь была туго перевязана, словно храня какую-то тайну.

Ее взгляд зацепился за эту повязку. София собрала остатки мужества и, преодолевая нерешительность, приблизилась к Диего. Она остановилась в нескольких шагах от него, стараясь уловить хоть какой-то намек на прежнего Диего в его позе, в выражении лица. Тишина давила, лишь щебет птиц нарушал ее. Она отважилась разорвать этот удушающий вакуум.

— Диего, — тихо произнесла она, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно и уверенно, несмотря на бушующее внутри волнение. — Что случилось? Вы ранены?

Он медленно повернулся к ней, и в его глазах она не увидела ничего, кроме холодной отстраненности. Он смотрел на нее так, словно видел впервые, словно она была лишь случайным прохожим, не имеющим к нему никакого отношения. Внутри нее что-то оборвалось. Все надежды, все робкие мечты рассыпались в прах.

Диего чуть перехватил трость, словно выверяя точку опоры, ища более надежное сцепление с землей. Бернардо невольно подался вперед, но замер, увидев, как он вновь расправил плечи.

— Нет, сеньорита, я не ранен, — проговорил он, разглядывая свою левую ладонь, словно лишь сейчас заметил повязку. — Я… убит.

София почувствовала, как кровь отливает от лица. Слово «убит» повисло в воздухе, зловещим эхом отдаваясь в ее голове. Она не понимала, что он имеет в виду. Убит? Кем? За что? Но, глядя в его ледяные глаза, она поняла, что спрашивать бесполезно. Он не ответит. Он отгородился от нее непроницаемой стеной, и пробиться сквозь эту стену было невозможно.

Она отступила на шаг, затем еще на один. Ей хотелось убежать, спрятаться, забыть обо всем, что произошло за эти дни. Но она понимала, что бегство ничего не решит. Она должна узнать правду. Она должна понять, что произошло с Диего, что заставило его так измениться.

— Хорошо, — произнесла она, стараясь сохранить спокойствие в голосе. — Если вы не хотите говорить, я не буду настаивать. Но я должна знать, что происходит. Я не могу просто уйти, не понимая ничего.

Диего молча смотрел на нее. Затем его взор скользнул за ее спину, и он произнес ровным, как отшлифованный камень, голосом:

— Отец, думаю, наши гости уже утомились и проголодались. Когда я шел сюда, Кресенсия накрывала на стол.

— Ты прав, сын мой, — прогремел ответ, от которого София вздрогнула, словно от удара хлыста.

Дон Алехандро стоял прямо за ее спиной. Она обернулась и поймала на себе обеспокоенный взгляд брата.

— Дон Серхио, София, Бернардо проводит вас в гостиную, — Диего едва заметным жестом указал слуге, что от того требуется.

Бернардо, не теряя ни секунды, поклонился и также жестом пригласил их следовать за ним. София обменялась взглядом с братом, который выглядел так же озадаченно, как и она сама. Они покорно двинулись за слугой, покидая прохладную тень деревьев и направляясь к дому. София украдкой оглянулась. Диего остался стоять неподвижно, как статуя. Она чувствовала на себе его пристальный взгляд, словно тяжелый плащ, сковывающий движения.

В гостиной их ждал накрытый стол, ломившийся от всевозможных угощений. Аромат жареного мяса, свежих овощей и пряных соусов щекотал ноздри, вызывая урчание в животе. Кресенсия, женщина примерно одного возраста, что и няня Анна, приветливо улыбнулась им, расставляя последние приборы.

— Прошу вас, присаживайтесь, — дон Алехандро вошел в комнату вслед за ними.

София почувствовала, как напряжение немного отпустило ее.

Дон Алехандро сел во главе стола, кивком указав Софии и Серхио на места по обе руки от себя. Диего прошел на противоположную отцу сторону и тяжело (Софии даже почудилось, что он выдохнул с облегчением) опустился на стул. Бернардо бесшумно перехватил у него трость и замер за его левым плечом, словно тень, готовый в любой момент вмешаться. София отметила, что взгляд его карих глаз, такой ледяной и отстраненный, ни разу не коснулся ее. В душе кольнуло разочарование, смешанное с тихим облегчением.

— Итак, — произнес Диего после долгой паузы, пригубив вино из своего бокала. София заметила, что он почти не притронулся к еде, в отличие от его отца и ее брата, с аппетитом уплетавших ужин и увлеченно обсуждавших лошадей. — Вы намерены осесть в Лос-Анджелесе навсегда, дон Серхио?

Серхио оборвал на полуслове беседу с доном Алехандро и полуобернулся в сторону Диего.

— Нет, я скоро намерен вернуться в Сан-Франциско.

Диего, не проронив ни слова, изучал его взглядом, лишь изредка пригубливая вино из бокала, словно безмолвно приглашая продолжить разговор.

— У меня там дела, — пояснил Серхио, покосившись на сестру. — Но Соня, возможно, захочет остаться здесь на какое-то время.

Взгляд Диего, медленно скользнувший по Софии, заставил ее почувствовать себя ничтожной пылинкой под пристальным, оценивающим взором. В его глазах читалось не то любопытство, не то подозрение. Она с трудом удержалась от того, чтобы не отвести взгляд.

— Соня… — повторил он, словно смакуя незнакомое имя. — Давно хотел спросить… почему именно Соня?

— Соня — ласковое от Софии, — пояснил Серхио так, словно это было аксиомой. — Вам ведь известно, что наша мать — из русской аристократии?

Диего слегка приподнял бровь, но ничего не сказал. Его взгляд снова обратился к Софии, внимательно изучающей узор на салфетке. Ей казалось, что все взгляды в комнате прикованы к ней, словно она была каким-то диковинным зверем. Тишина за столом стала почти осязаемой, нарушаемая лишь тихим позвякиванием столовых приборов и приглушенным шепотом дона Алехандро и Серхио, вернувшихся к обсуждению лошадей.

София чувствовала, как щеки ее заливает краска. Желание провалиться сквозь землю становилось все более навязчивым. Она подняла глаза и встретилась взглядом с Диего. В его глазах по-прежнему не читалось ничего, кроме холодного, отстраненного любопытства. Она собрала всю свою волю в кулак и решилась ответить.

— Мама всегда называла меня так, — произнесла София, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Это было ее любимое имя.

Диего кивнул, но казалось, что ее ответ его не удовлетворил. Он продолжал смотреть на нее, словно пытался разгадать какую-то загадку. Наконец, он отвел взгляд и снова пригубил вино. Больше до конца ужина он ничего не сказал.

Напряжение в комнате немного спало, но София по-прежнему чувствовала себя неуютно. Она взяла вилку и начала ковырять рагу, делая вид, что увлечена едой. Краем уха она слушала, как Серхио увлеченно обсуждает все детали покупки лошади для Педро. Хоть кто-то, казалось, был искренне доволен тем, как обернулся этот вечер.

Когда ужин подошел к концу, и стол опустел (вино, к досаде Диего, покинуло его пределы гораздо раньше), София смогла, наконец, поймать взгляд брата. Он улыбнулся ей, молча прося извинений, и поблагодарил хозяев за гостеприимство.

София поднялась из-за стола, и Бернардо услужливо отодвинул ее тяжелый стул. Она хотела было наградить его благодарным кивком, но обернувшись, заметила, как мозо протягивает трость Диего. Она замерла, наблюдая, как тот с трудом встает, пытаясь понять, по какой причине — из-за ноющей раны, мучившей его весь день, или из-за большого количества выпитого вина.

София неспешно двинулась к выходу, следуя за доном Алехандро и Серхио, но, не дойдя до двери, резко обернулась и едва не потеряла равновесие, столкнувшись с шедшим по пятам Диего. Будто во сне она ощутила, как с оглушительным стуком падает трость. В то же мгновение сильные, властные руки, словно стальные обручи, стиснули ее предплечья, прервав неминуемое падение. И лишь краем сознания она уловила мелькнувшую тень Бернардо, захлопывающего за собой дверь, словно отрезая их от всего мира.

София вскинула голову, и ее взгляд встретился с темными, пронзительными глазами Диего. В них, как в глубоком колодце, отражался слабый свет канделябров, и София не могла понять, что там, на дне этого колодца, скрывается. Ярость? Насмешка? Или что-то более опасное? Его хватка была болезненной, но София не проронила ни звука. Она ощущала жар, исходящий от его рук, чувствовала, как под тонкой тканью платья вздрагивает ее кожа.

— Соня… — прошептал Диего, и его голос был хриплым и низким.

София затаила дыхание. Это был первый раз, когда он так назвал ее, и имя прозвучало, как признание, как что-то сокровенное, вырвавшееся из глубин его души. Она вдруг осознала, что все вокруг исчезло, остался лишь он — Диего, его обжигающий взгляд и сильные руки, держащие ее. Мир сузился до размеров этой комнаты, до этих мгновений, наполненных напряжением и невысказанными желаниями.

Неожиданно его лицо приблизилось, и София почувствовала его дыхание на своей коже. Запах вина, табака и чего-то неуловимо мужского опьянял и заставлял ее сердце бешено колотиться. Она закрыла глаза, отдаваясь на волю инстинкту, который овладел ею безраздельно.

Его губы коснулись ее губ, вначале робко и неуверенно, словно пробуя, исследуя. Затем поцелуй стал настойчивее, требовательнее, заставляя ее откликнуться, раскрыться навстречу этой внезапной и всепоглощающей страсти. Это был не нежный, романтичный поцелуй, а поцелуй отчаяния, поцелуй, в котором смешались боль, гнев и неутолимая жажда.

Ее губы приоткрылись в ответ на его напористость, и она почувствовала, как язык Диего проникает в ее рот, обжигая и лишая воли. София не сопротивлялась, утопая в этом безумном вихре ощущений. Ее руки, до этого неподвижно висевшие вдоль тела, медленно поднялись и обвили его шею, пальцы запутались в его волосах. Она прижалась к нему всем телом, ощущая каждый изгиб его сильной фигуры.

Мир вокруг перестал существовать. Были только они двое, объятые пламенем страсти. Воздух казался густым и обжигающим, каждый вдох отзывался дрожью в теле. Поцелуй становился все более требовательным, вытягивая из них последние остатки самоконтроля. Диего углубил его, словно пытаясь вырвать из нее все тайны и сомнения, вложить в этот момент всю свою боль и тоску.

Внезапно характер поцелуя изменился, он стал более нежным, словно Диего пытался запомнить каждый миллиметр ее губ, каждый вздох. София почувствовала, как его хватка ослабевает, и он медленно отстраняется. В его глазах, потемневших от желания, плескалась грусть и какая-то тихая обреченность, и тогда она поняла, что он таким образом с ней прощается.

Он не произнес ни слова, лишь провел большим пальцем по ее щеке, словно стирая невидимые слезы. В этом жесте было столько нежности и сожаления, что Софии стало больно. Она хотела что-то сказать, остановить его, но слова застряли в горле, превратившись в немой крик.

Диего развернулся и направился к двери, его спина казалась напряженной и непоколебимой. София смотрела, как он уходит, и чувствовала, как в ее душе разрастается ледяная пустота. Каждая секунда тянулась словно вечность, и она понимала, что сейчас решается ее судьба.

Он достиг двери, остановился на мгновение, словно собираясь с духом, и обернулся. Их взгляды встретились. В его глазах отражалась вся боль мира, вся невысказанная любовь и отчаяние. Беззвучно прошептав ее имя, он вышел, оставив ее одну в тишине, оглушенную внезапно наступившей пустотой.

Она не помнила, как добралась домой, но когда очутилась в спасительной тишине своей комнаты, то сползла по стене на пол, обхватив себя руками, пытаясь хоть немного согреться в этой внезапно наступившей ледяной пустоте. Она коснулась пальцами своих губ, все еще горящих от его прикосновения, и слезы, словно прорвав плотину, хлынули из ее глаз. Мир рухнул, оставив после себя лишь осколки разбитых надежд и невысказанных слов.

Он смирился с действительностью, с кровоточащей болью в сердце, с воспоминаниями о ней, которые неотступно следовали за ним днем и проникали в его сны ночью. Смирился, но не забыл. Забыть было невозможно, как невозможно стереть с лица земли город, выжженный пожаром. Она была частью его, клеткой его существа, неотделимой, как кость от плоти. Он носил ее в себе, как раненый зверь носит осколок пули, застрявший глубоко под кожей.

Дни тянулись медленно и мучительно. Каждый новый рассвет казался предательством, напоминая о том, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Он выполнял свои обязанности машинально, слова собеседников долетали до него, словно сквозь толщу воды. Мир вокруг потерял свои краски, став серым и безликим отражением его внутренней пустоты. Даже солнце светило как-то тускло, лишенное былого тепла и яркости.

Он пытался найти утешение в делах отца, в книгах и музыке, но все было тщетно. Ничто не могло заполнить образовавшуюся брешь, ничто не могло заглушить тихий, но неумолимый шепот воспоминаний. Образ ее улыбки, звук ее голоса, прикосновение ее руки — все это жило в нем.

Иногда, в моменты особой слабости, он позволял себе предаться отчаянию. Он закрывал глаза и пытался представить, что не было того рокового письма, что он продолжает ухаживать за ней, чувствует ее тепло, слышит ее смех. Но эти мгновения были короткими и обманчивыми, подобно миражу в пустыне. Открывая глаза, он вновь оказывался в реальности, один на один со своей болью.

Выезжая в пуэбло, он везде чувствовал ее присутствие, словно она стояла рядом, невидимая и неслышимая, но ощутимая каждой клеткой его тела. Он бродил по площади, как призрак, погруженный в свои воспоминания, не замечая окружающих. Люди проходили мимо, смеялись, разговаривали, жили своей жизнью, не подозревая о той буре, что бушевала в его душе.

Еще совсем недавно он пылал ненавистью, жаждал воздать ей сторицей за ту боль, что пронзила его, когда открылась правда о ее отце. Но теперь, всего несколько дней спустя он приезжал в пуэбло, движимый лишь хрупкой надеждой: увидеть ее хотя бы издали.

Он знал, что это безумие, что это лишь продлит его мучения. Знал, что каждый взгляд на нее будет подобен свежей ране, но не мог противиться этому желанию. Это было сильнее него, как жажда сильнее путника, бредущего по раскаленной пустыне. Он искал ее глазами, всматривался в лица прохожих, надеясь увидеть знакомые черты.

— Дон Диего, добрый день! — Дон Диего вздрогнул, словно от звона колокола, услышав неподалеку жизнерадостный голос сержанта. Он огляделся и в смятении понял, что стоит на строевом плацу.

— Привет и тебе, малыш! — пробасил сержант, приветствуя Бернардо, неотступно следовавшего за молодым хозяином и готового оградить Диего даже от его собственных демонов.

И Диего был безмерно благодарен этой молчаливой преданности. Он был благодарен отцу за милосердие, проявленное после непростительного срыва, за то, что не обрек его на заточение в четырех стенах, пусть и приказал убрать все оружие, некогда гордо украшавшее гостиную, а теперь напоминавшее о слабости наследника.

— Добрый день, сержант, — Диего ослепительно улыбнулся, окидывая взглядом пустые тюремные камеры. — Смотрю, в нашем тихом пуэбло царит умиротворение.

— Ох, дон Диего, только не спугните удачу, — вздохнул Гарсия. — За последние несколько дней ни одной стычки, ни единой вылазки. Словно и не было здесь этой банды, будто пронеслась мимо, как злая буря.

Диего провел пальцем в черной перчатке по прутьям свежевыкрашенной решетки. Надо отдать должное коменданту: он холил и лелеял казарму, словно ревнивый любовник — предмет своей страсти.

— Буря редко просто проносится мимо, сержант. Она оставляет после себя разрушения, сломанные ветви, вырванные с корнем деревья. Вопрос лишь в том, насколько умело мы эти последствия скрываем, — Диего правой рукой потеребил мочку левого уха, словно обдумывая слова. — Возможно, они затаились. Возможно, перегруппировываются. Или… возможно, нашли себе другую цель.

Гарсия тяжело опустился на скрипучий стул, стоявший в тени рядом с камерами.

— Другую цель? Дон Диего, надеюсь, вы ошибаетесь. У меня и так полно головной боли.

Диего обернулся к сержанту, его лицо утратило улыбчивость, стало серьезным и внимательным. В глазах, обычно искрящихся весельем, мелькнула сталь.

— Головной боли? Сержант, если эта банда выберет себе другую цель, головная боль покажется вам легким уколом булавки. Они не просто воры, Гарсия, они — хищники. И, как любые хищники, они всегда ищут самую слабую жертву, самое легкое мясо.

Он медленно прошелся вдоль камер, постукивая костяшками пальцев по прутьям. Звук разносился по двору казармы, усиливаясь и создавая гнетущее впечатление.

Гарсия вздрогнул, испуганно озираясь по сторонам, словно ожидая удара из темноты камер.

— Дон Диего, прошу вас, не нагнетайте обстановку, — взмолился он.

— Как скажете, сержант, как скажете, — Диего развернулся, и на его лице, словно по мановению волшебной палочки, расцвела благодушная улыбка. — А что, если нам прогуляться до таверны и пропустить по бокальчику доброго вина?

Бернардо, застывший у ступенек лестницы, ведущей в комендантскую, обреченно покачал головой. С недавних пор вино в гасиенде де ла Вега, как и все оружие, хранилось под замком.

— Конечно, дон Диего! — Гарсия вскочил с таким рвением, словно его освободили от тяжкой повинности.

Диего весело рассмеялся, хлопнув сержанта по плечу.

— Вот и славно! Нельзя же все время думать о разбойниках и преступлениях. Иногда нужно дать себе передышку, расслабиться и насладиться простыми радостями жизни. Хорошее вино, приятная компания… что еще нужно человеку для счастья?

Они вышли из казармы на залитую солнцем площадь. Диего с удовольствием вдохнул свежий воздух, наполненный запахом цветущих жасминов. Словно тончайшие нити исцеления, долг оплетал каждую израненную клетку его души, даря медленное, но верное успокоение. Гарсия, напротив, все еще выглядел напряженным и взволнованным. Он то и дело оглядывался по сторонам, словно опасаясь засады.

— Расслабьтесь, сержант, — мягко сказал Диего. — Здесь безопасно. Я гарантирую это. А если что-то случится, я буду рядом, чтобы защитить вас.

Гарсия благодарно кивнул, но его взгляд оставался настороженным. Они медленно побрели по направлению к таверне.

Диего прошел на открытую веранду, откуда хорошо просматривалась вся площадь. Он заказал два бокала вина, не обращая внимания на предостерегающий взгляд Бернардо. Когда вино было подано, Диего поднял свой бокал.

— За мир и спокойствие в нашем тихом пуэбло! — провозгласил он, лукаво подмигнув Гарсии. Сержант неуверенно чокнулся с ним, и, сделав глоток, слегка расслабился.

Солнце приятно грело лица, и Диего, откинувшись на спинку стула, с удовольствием наблюдал за жизнью на площади. Дети гоняли обручи, торговцы наперебой расхваливали свой товар, а старики, сидя на скамейках, вели неспешные беседы. Диего наблюдал за этой идиллической картиной с улыбкой. Он любил свой пуэбло, его тихую и размеренную жизнь. Именно это спокойствие он и стремился защищать.

Но его бдительность не ослабевала. Он по-прежнему внимательно сканировал взглядом каждого прохожего, отмечая малейшие детали. Привычка, выработанная годами, заставляла его быть настороже, даже когда вокруг царила безмятежность. Гарсия тоже постепенно оттаивал, с интересом наблюдая за происходящим. Он даже позволил себе улыбнуться, когда мимо них пробежала стайка ребятишек, весело хохоча.

Внезапно на площади появилась двуколка, запряженная знакомой парой лошадей, и Диего поймал на себе обеспокоенный взгляд Бернардо. Сердце болезненно замерло, пропустив удар, и ком подкатил к горлу, лишая возможности дышать.

Он пересел за соседний столик, выгадывая более удобный угол обзора. Гарсия лишь удивленно проследил за ним взглядом.

— Утомительная сегодня жара, здесь хоть ветерок, — пояснил он свой маневр. Сержант удовлетворенно кивнул.

Двуколка замерла перед церковью. Диего, неотрывно следя за Софией, закутанной в черную мантилью, пока та не скрылась за массивными дверями, отрицательно покачал головой в ответ на безмолвный вопрос мозо. Нет, за ней идти не надо.

Он приказал принести еще вина, стараясь скрыть дрожь нетерпения за показной беспечностью. Сердце бешено колотилось в груди, словно птица, отчаянно рвущаяся на свободу. Увидев ее сейчас, пусть и издали, он с болезненной ясностью осознал: этого мало, бесконечно мало. Рвущийся из груди стон застрял в горле. Как забыть ее? Как вырвать из сердца, когда каждая клеточка противится этому?

Время тянулось мучительно медленно. Диего машинально подносил бокал к губам, не чувствуя вкуса вина. В голове роились обрывки воспоминаний: ее смех, ее прикосновения, взгляд ее зеленых глаз. Он гнал от себя эти образы, понимая, что они лишь усиливают боль. Но разве можно остановить поток памяти, когда он несет тебя, как щепку, по бурлящей реке?

Наконец, двери церкви отворились, и Диего впился взглядом в появляющиеся фигуры. София вышла не одна. Рядом с ней шел священник. Девушка остановилась и, склонив голову, приняла от него благословение. Затем оглядела площадь, ища, куда делась двуколка, и в этот момент их взгляды встретились. На мгновение время остановилось. В ее глазах он прочел тоску и боль, но вместе с тем и решимость.

Еще несколько мгновений они тонули друг в друге взглядами, пока ее не окликнул мальчишка в залатанной одежде.

— Сеньорита, — он дернул ее за юбку, словно боясь спугнуть.

— Что тебе, дитя? — она с трудом оторвала взгляд, в котором плескалось целое море невысказанных чувств.

— У меня есть кое-что для вас, сеньорита, — он протянул ей сложенный листок, зажатый в грязной ладошке. — Мне обещали за него монетку.

— Бери, — она протянула ему песо, печально улыбнулась его удивленному взгляду и развернула записку.

Диего подскочил, словно его ужалила змея. Схватив со стола перчатки, он бросил озадаченному Гарсии «Не терпится посмотреть на новые постройки! Пойду прогуляюсь», — и быстрым шагом направился к коновязи. Не дожидаясь Бернардо, отвязал своего паломино, и, выехав из пуэбло, сначала пустил Арабеллу рысью, а затем, почувствовав свободу, сорвался в галоп.

Лишь достигнув гасиенды, он почувствовал, как отступает гнев. Спрыгнув с паломино, он бросил поводья к догнавшему его Бернардо и, не терпя возражений в голосе, отчеканил:

— К вечеру подготовь мою одежду и оседлай Торнадо.

Мозо яростно замотал головой.

— Даже не вздумай спорить. Она получила записку, и, скорее всего, от брата. Но даже если и нет, я должен узнать, куда она сегодня направится.

Диего толкнул калитку, намереваясь скрыться в тиши

своей комнаты, но оклик отца заставил его замереть на месте. Дон Алехандро,

обняв сына за плечи, мягко направил его к дому. В ожидании ужина они

погрузились в шашечный поединок, где Диего, как всегда, без шансов уступил

отцу.

На следующий после ужина у де ла Вега день София проснулась с ощущением, будто ее выпотрошили. Внутри зияла огромная, ноющая дыра, наполненная ледяным ветром утраты. Голова раскалывалась, а глаза болели от бессонной ночи, проведенной в бесплодных попытках понять, что произошло. Каждое движение отдавалось тупой болью, а в голове пульсировала мысль, с которой она отчаянно пыталась бороться: Диего ушел. Он действительно ушел.

Она с трудом поднялась с кровати и подошла к зеркалу. В отражении на нее смотрела бледная, измученная девушка с покрасневшими от слез глазами. Она едва узнавала себя. Где та София, которая еще вчера смеялась и мечтала о будущем? Она исчезла вместе с Диего, растворившись в его последнем прощальном взгляде.

Каждая секунда напоминала о вчерашнем поцелуе, о его беззвучном шепоте ее имени. Она пыталась занять себя чтением или вышиванием, но мысли постоянно возвращались к нему. Образы их встреч всплывали в памяти, терзая сердце воспоминаниями о счастье, которое теперь казалось недостижимым.

Она чувствовала себя парализованной. Не могла ни есть, ни спать, ни думать ни о чем другом, кроме Диего. Мир вокруг нее продолжал жить своей жизнью, но она словно выпала из него, превратившись в тень, блуждающую по гасиенде.

Серхио вновь исчез, оставив ее наедине с неизбежностью. И она не винила его, зная, какая участь ждет их всех, если он не вернется на свое место, уготованное судьбой несколько лет назад. Брат нежно коснулся ее лба губами и крепко обнял на прощание. София чувствовала, как ему больно видеть в ее зеленых, словно его собственные, глазах слезы, мерцающие и скатывающиеся по щекам. Она прижималась к его сильной груди, отчаянно стараясь не думать о другом тепле, которое навсегда останется для нее недосягаемым.

— Соня… прошу тебя, успокойся, — прошептал он, проведя ладонью по ее золотистым волосам.

— Не называй меня так, — прошептала она в ответ, и в памяти всплыло, как чувственно звучало это имя из уст Диего минувшим вечером.

— Соня, — недоуменно переспросил он, слегка отстраняя сестру от себя.

— Я ненавижу это имя! — вскрикнула она, оттолкнув его руки. — Я… ненавижу… это… имя!.. — она резко развернулась и убежала в дом, оставив брата в растерянности смотреть ей вслед.

Она рухнула на диван, и рыдания вырвались из нее, как дикий зверь из клетки. Она не слышала приглушенный шепот Анны, пытавшейся выведать у Серхио, что произошло вчера, не видела, как брат лишь беспомощно пожимает плечами.

Слова Серхио эхом отдавались в ее голове, но она не могла остановиться. Имя «Соня» звучало как насмешка, как напоминание о том, что было и чего больше никогда не будет. Это имя, произнесенное вчера Диего, было наполнено любовью и нежностью, превращая обычное обращение в волшебную мелодию. Теперь же оно резало слух, как осколок стекла.

Она зарылась лицом в подушку, пытаясь заглушить рыдания, но тщетно. Боль пронизывала каждую клетку ее тела, не давая дышать. Ей казалось, что сердце разорвется на части, оставив после себя лишь пустоту. В голове крутились обрывки фраз, воспоминания о моментах, проведенных вместе, и от этого становилось еще хуже. Как она могла жить дальше без него?

Анна, обеспокоенная состоянием воспитанницы, осторожно вошла в комнату и присела рядом на диван. Она осторожно обняла девушку, не говоря ни слова. София прижалась к ней, ища хоть какое-то утешение в теплых объятиях. Няня гладила ее по спине, шептала успокаивающие слова.

София подняла заплаканное лицо и посмотрела на нее. В ее глазах читалась такая тоска и отчаяние, что сердце Анны сжалось. Она понимала, что никакие слова не помогут, но простое присутствие рядом, поддержка и сочувствие могли хоть немного облегчить страдания.

София опустила голову на колени компаньонки, закрывая глаза в надежде обрести покой. Легкие, словно крылья бабочки, прикосновения к ее руке струились теплом. Истерика, подобно буре, стихала, оставляя после себя лишь пепел тяжелой, гнетущей тоски.

Лишь когда первые лучи рассвета робко заглянули в комнату, София смогла забыться тревожным сном. Долгожданный покой пришел вместе с решением, которое казалось ей единственно возможным. Она поведает все Зорро, который не раз спасал ее. Он выслушает, поймет и, как и прежде, спасет. Спасет Диего, Серхио и… ее. Да, именно в таком порядке: Диего и Серхио. А она… она — по остаточному принципу, лишь бы они были живы.

С этой мыслью она провалилась в беспокойное царство Морфея.

Несколько дней она билась над воплощением задуманного. Главная сложность — как организовать встречу с неуловимым Зорро? Не вешать же, в самом деле, объявление с приглашением приехать на «старое место»! Хотя эта дерзкая мысль и манила своей абсурдностью, она оставалась, увы, неосуществимой фантазией.

Но ее терзал еще и страх перед реакцией брата. Она и Фантом — всего лишь живая приманка, на которую должен клюнуть Зорро. Приманка, которой не положено знать о своей роли. И единственная причина, по которой завеса тайны пала, — Серхио был посвящен в этот план. Он не погладит ее по головке, когда узнает, что она решила рискнуть собственной жизнью.

София металась по комнате, словно загнанный зверь. В голове роились мысли, путаясь и сталкиваясь, словно осколки разбитого зеркала. Написать письмо? А смысл? Как его передать? Попытаться проникнуть в его убежище? Безумие! Она и понятия не имела, где его искать.

Девушка замерла, словно вкопанная, и мысль, яркая и дерзкая, пронзила сознание: Зорро всегда являлся, стоило ей получить весточку от брата. Идея казалась безумной, но София вновь и вновь прокручивала ее в голове. Вот оно! Она сама напишет себе послание! Сама передаст его себе, прямо у всех на виду. Ведь все знают, Зорро — он видит и слышит все. Непременно заметит эту странность и решит проследить за ней.

София облегченно выдохнула, и на губах заиграла кривая, нервная усмешка. С одной частью этого безумного плана, кажется, разобралась. Как бы теперь разобраться с осколками собственной жизни?

Не дождавшись окончания знойной сиесты, она накинула на плечи черную мантилью и под испытующим взглядом Анны опустилась на скамью в галерее. Ее пальцы, облаченные в черные кружевные перчатки, нервно сжимали маленький сумочку-мешок, словно хранили в нем нечто хрупкое и драгоценное. Оставалось лишь дождаться запряженной двуколки.

Как и было условлено, Хуан придержал лошадей возле церкви. София, словно тень, скользнула внутрь. В полумраке царила умиротворяющая тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом ее платья. Минуя пустые ряды скамей, она опустилась на первую.

София пыталась унять дрожь, пробегающую по всему телу. Она смотрела на мерцающие огоньки свечей перед алтарем, но видела лишь собственное отражение в их дрожащем пламени. Опустившись на колени, она поставила локти на лекторий и закрыла глаза.

Слова молитвы путались в голове, словно мотыльки, стремящиеся вырваться на свободу. Она пришла сюда в поисках утешения, надеясь найти ответы в тишине церкви, но вместо этого ее окружала лишь густая пелена отчаяния.

Воспоминания нахлынули волной, затопляя сознание образами прошлого. Она пыталась оттолкнуть их, но они цеплялись за нее, словно водоросли за борт корабля.

Она вспомнила его улыбку, такую теплую и искреннюю, что могла растопить самый лютый мороз. Вспомнила его руки, державшие ее так нежно, словно она была хрупким цветком. Вспомнила его голос, звучавший для нее музыкой. И теперь всего этого не было. Осталась лишь пустота, зияющая в ее сердце, как глубокая рана.

Слезы тихо катились по ее щекам, но теперь это были слезы не только отчаяния, но и слабой надежды.

Скрип половиц отвлек ее от мыслей. София обернулась и увидела падре.

Отец Симеон присел рядом, сохраняя молчание. Он не торопил ее, давая время прийти в себя.

— Что привело тебя сюда, дитя мое? — наконец, спросил он мягким голосом. Его слова, словно теплый луч солнца, коснулись ее сердца. София снова опустила взгляд, собираясь с мыслями. Ей было трудно говорить о своей боли, но в глазах падре она видела сочувствие и понимание.

Она рассказала ему о своей потере, о любимом человеке, который почему-то отказался от нее. Ее голос дрожал, но она старалась говорить ровно, сдерживая слезы. Падре слушал внимательно, не перебивая, лишь иногда кивая головой в знак сочувствия. Когда она закончила, он помолчал некоторое время, словно переваривая ее слова.

— Любовь, дитя мое, — это великий дар, но иногда она приносит и великую боль. Нельзя винить себя за то, что ты чувствуешь. Горе — это естественная реакция на потерю, и его нужно пережить, не подавляя, но и не утопая в нем, — сказал он, наконец.

София слушала его слова, как будто глоток живительной воды в пустыне.

— Но я не понимаю, падре, почему? Почему он оставил меня? — спросила она, и голос ее снова дрогнул.

Падре вздохнул.

— Причин может быть много, дитя мое, и не все они связаны с тобой. Возможно, у него были свои демоны, свои неразрешенные проблемы. Возможно, он просто не был готов к той любви, которую ты ему дарила. Но это не умаляет твоей ценности, твоей красоты. Не позволяй боли заслонить от тебя свет, который есть в тебе.

Он замолчал, глядя на нее с сочувствием.

— Помни, дитя мое, что Бог всегда рядом с тобой, даже в самые темные времена. Он — твой свет и твоя надежда. Обратись к нему в молитве, попроси у него силы пережить эту боль. И помни, что время лечит. Рана заживет, хотя шрам, возможно, останется. Но шрам — это не только напоминание о боли, но и свидетельство того, что ты смогла ее пережить.

София опустила голову, позволяя словам падре проникнуть в самую глубину ее сердца. Она чувствовала, как постепенно отступает ледяной комок, сковавший ее душу. Его слова были наполнены такой искренностью и состраданием, что она поверила, что, возможно, есть выход из этого мрака.

— Я постараюсь, падре, — тихо прошептала она, поднимая заплаканные глаза.

Падре улыбнулся ей теплой, обнадеживающей улыбкой.

— Это все, что ты можешь сделать сейчас, дитя мое.

Она поднялась со скамьи, ощущая себя немного легче, чем когда вошла в церковь. Боль никуда не исчезла, но она больше не казалась такой всепоглощающей. Впервые за долгое время в ее сердце забрезжила надежда.

Выйдя из церкви, София вдохнула свежий воздух полной грудью. Солнце светило ярко, и она почувствовала, как его лучи согревают ее лицо. Она обернулась к падре и, склонив голову, приняла от него благословение. Теперь у нее появились силы, чтобы исполнить задуманное.

София сошла с парапета и принялась рассеянно оглядывать площадь, будто в поисках двуколки. Взгляд ее блуждал по залитой солнцем площади, пока не столкнулся с пронзительным, терзающим душу взглядом карих глаз.

За все эти дни, пока ее сердце разрывалось на части, а потом она придумывала план, как вызвать Зорро, она совершенно упустила из виду простую, но ошеломляющую истину: наступит момент, когда она вновь увидит Диего. Ведь они жили в одном небольшом пуэбло, случайная встреча была неизбежна, и София оказалась к ней совершенно не готова. Она застыла, как вкопанная, с нежностью впитывая его образ, радостно подмечая, что левая рука свободна от повязки, и вновь утопая в глубине его глаз.

Сердце бешено колотилось, заглушая шум площади. Она забыла, как дышать, как говорить, как вообще двигаться. Там за столиком сидел Диего, немного похудевший, с едва заметной тенью усталости в уголках глаз, но все такой же прекрасный, каким она помнила его в своих снах. Она всем телом ощущала его взгляд, словно солнечный удар, пронзивший ее насквозь. Казалось, время остановилось, и они вновь остались одни в этом маленьком, но таком важном для них мире. Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем он слегка приподнял бровь.

София судорожно сглотнула, пытаясь совладать с собой. Ей хотелось броситься к нему, обнять и спросить, почему он оставил ее. Она сделала два шага в его сторону, когда сама судьба в лице мальчишки-курьера в залатанной одежде остановила ее:

— Сеньорита, — он дернул ее за юбку, словно боясь спугнуть.

— Что тебе, дитя? — она не хотела отрываться от взгляда Диего, в котором было столько всего: и боль, и удивление, и какая-то невысказанная мольба.

— У меня есть кое-что для вас, сеньорита, — мальчишка протянул ей сложенный листок, зажатый в грязной ладошке. — Мне обещали за него монетку.

— Бери, — она протянула ему песо, печально улыбнулась его удивленному взгляду и развернула записку.

«Сегодня вечером» — написано ее рукой. Хуан исполнил ее просьбу, нашел курьера, и тот вручил послание прилюдно. Но как же некстати! Осознание обрушилось на нее, словно ледяная волна, когда Диего вихрем пронесся мимо и взлетел в седло своего паломино.

Ее мир снова рухнул. Слова, написанные ею же, предали ее в самый неподходящий момент. Она смотрела, как Диего исчезает в узких улочках пуэбло. София скомкала записку в руке, чувствуя, как к горлу подступает комок. «Сегодня вечером…» — слова эхом отдавались в ее голове, напоминая о ее плане, о Зорро.

В отчаянии она подняла взгляд на мальчишку, все еще державшего песо в руке. Тот, испугавшись, быстро убежал, оставив Софию наедине со своей растерянностью. Она прислонилась к колодцу, чувствуя, как силы покидают ее.

Что теперь? Диего наверняка подумал, что ей кто-то назначил встречу. Девушка закрыла глаза, пытаясь унять дрожь. Горечь обиды и безысходности затопила ее, словно грязная вода после наводнения. Она так хотела встретиться с Зорро, так отчаянно разрабатывала свой план, что упустила из виду простую истину: врученное посреди площади послание, словно яркая искра, могло привлечь внимание не только разбойника, но и Диего.

И тем не менее сегодня вечером она должна быть на Эль Камино Реаль. Это ее единственный шанс попытаться спасти жизни дорогих ей людей.

Она встала, полная решимости, и направилась к двуколке, чтобы подготовиться к ночи, которая должна была изменить все.

На бархатном полотне неба взошла луна, заливая серебристым светом Королевскую Дорогу. По ней неспешно двигалась София на своем Фантоме. Жеребец нетерпеливо переступал копытами, фыркал и мотал головой, всем своим существом жаждал воли и скорости. Но София, собрав последние силы, сдерживала его порывы. Сердце девушки бешено колотилось в груди, отбивая тревожную дробь. Она не знала, что ждет ее впереди, но нутром чувствовала — нужно быть готовой ко всему.

И вдруг, словно сотканный из теней, на вершине холма

возник всадник в черном. Он застыл, купаясь в лунном свете, и Софии показалось,

что он смотрит прямо на нее, сквозь пелену расстояния. Неожиданно конь под

всадником взвился на дыбы, издавая громогласное ржание, и Зорро вихрем сорвался

с места, уносясь прочь. Растерянность Софии длилась лишь краткий миг. Словно

пробудившись от оцепенения, она яростно ударила ногами по бокам Фантома, и тот,

повинуясь импульсу, ринулся в погоню, преследуя призрачный силуэт всадника в

лунной ночи.

Диего застегнул серебряные пуговицы на вороте черной рубашки и манжетах. Заправив ее в брюки, он обвил талию черным шелковым поясом и обернулся в поисках ремня и ножен. Но их нигде не было. Ни под грубым столом в тайной комнате, ни в кованом сундуке, где хранились атрибуты Зорро. С тяжелым сердцем он вернулся в спальню и перерыл каждый ее уголок, заглянул под комод, кровать, в платяной шкаф. Даже за камин — словно шпага могла раствориться в его пламени. Клинок будто испарился, оставив лишь пустоту, звенящую тишиной.

Он опустился на край кровати, и в памяти ожила картина: Бернардо, исчезающий в потайной комнате после его нервного срыва, унося с собой его шпагу. Бернардо… Верный слуга, глухонемой друг, понимавший его с полувзгляда, читавший мысли по едва заметному взмаху бровей, по мимолетной тени, скользнувшей по лицу. Очевидно, они с отцом до сих пор боялись, что клинок в его руках станет угрозой для него самого.

Диего слабо улыбнулся. Что он за Зорро без своей шпаги? Лишь безвольный Диего де ла Вега, проматывающий жизнь в праздности наследник богатого дона.

Бессилие обволокло его, словно липкий туман. Он привык ощущать сталь в своей руке, продолжение своей воли, инструмент справедливости. Теперь же он был обнажен, уязвим. Горечь поражения плеснула в душу, смешиваясь с обидой на близких. Неужели они настолько не верят в него? Неужели он навсегда останется в их глазах лишь избалованным сыном, неспособным контролировать свои порывы?

Внезапно, взгляд упал на старый потрепанный футляр, стоявший в углу комнаты. В нем хранилась его первая шпага, подаренная отцом в день шестнадцатилетия. Лезвие было короче и легче, чем у клинка Зорро, и рукоять проще, без вычурной гравировки. Это был учебный меч, символ первых неуклюжих шагов на пути фехтовальщика.

Диего открыл футляр. Блеск стали, пусть и не такой яркий, как у пропавшей шпаги, все же заставил его сердце биться быстрее. Он взял меч в руки, и знакомый вес отозвался теплом в ладони. Это не был клинок Зорро, но это был его клинок. Инструмент, с которым он оттачивал свои навыки, с которым постигал искусство боя.

В этот момент потайная дверь открылась, пропуская Бернардо. В руках слуги были ножны со шпагой Зорро. На его лице играла робкая улыбка. Он протянул оружие Диего, и в его глазах читалось искреннее извинение и безграничная вера.

Диего принял шпагу. Тяжесть клинка, знакомая хватка, отклик стали. Он посмотрел в глаза Бернардо, и все слова стали излишни. Легкий хлопок по плечу мозо — безмолвная благодарность за верность. Застегнув ремень, Диего плавно вложил шпагу в ножны.

Они вернулись в тайную комнату, где Бернардо с привычной заботой помог ему завязать бандану и маску, скрывающие лицо. Руки скользнули в прорези черного плаща, шнуры затянулись на шее.

Они не обмолвились ни словом с тех пор, как вернулись из пуэбло. Диего был благодарен Бернардо за то, что тот без лишних вопросов принял его решение — этой ночью он должен проследить за Софией. Записка, переданная ей мальчиком-курьером, могла означать лишь одно: Серхио уже вернулся в лагерь и в очередной раз вызывал сестру на разговор.

Зорро покачал головой, в который раз ощущая, как гнев и беспокойство сплетаются в тугой узел в груди. Снова она, словно мотылек на пламя, полетит в ночную тьму, навстречу брату. И кому, как не ему, Зорро, суждено стать ее невидимой тенью, безмолвным стражем, оберегающим от любой беды, притаившейся в ночи.

Диего с горечью покачал головой. Кто там клялся, что вырвет ее из сердца? Наивный глупец.

Тайный ход, знакомый до последнего скрипа половиц, вывел его в конюшню. Ночной воздух, пропитанный ароматом сена и конского пота, немного остудил пыл. Торнадо повел ушами, чутко прислушиваясь к каждому шороху, и ткнулся мягкой мордой в его плечо. Зорро потрепал его по шее, чувствуя, как уходит напряжение. Легким прыжком он взлетел в седло, и конь, словно почувствовав его настроение, рванул с места, вынося своего всадника в ночь.

Луна, выглядывающая из-за туч, бросала причудливые тени, словно сама природа затаила дыхание, наблюдая за его ночным бегом. Он знал маршрут до гасиенды дель Кастильо, как свои пять пальцев.

Мягко ступая копытами по земле, Торнадо подвез Зорро к месту в ограде, где можно было попасть во внутренний двор. Зорро, словно тень, вскользнул на спину жеребца и, одним ловким движением перемахнув через забор, бесшумно спрыгнул на землю. Приблизившись к стойлу, где, как он помнил, должен был стоять Фантом, он обнаружил лишь зияющую пустоту. Опоздал! С тем же проворством он вернулся обратно, взлетел в седло вороного коня и, ударив по бокам, пустил его в галоп.

Согласно его вычислениям, до полуночи оставалось еще время, и потому исчезновение Софии из гасиенды повергло его в искреннее изумление. Он безжалостно гнал Торнадо, срезая путь то крутым спуском с холма, то изнурительным подъемом на следующий. Наконец, на Эль Камино Реаль он различил ее силуэт, но София ехала медленно, с трудом сдерживая Фантома, отчаянно рвавшегося вперед.

Ее странное поведение зародило в нем подозрение: а не западня ли это? Но лунный свет, заливающий окрестности, рассеял сомнения. Он даже упрекнул себя за то, что наделил девушку демоническими чертами, представив коварной ведьмой, стремящейся к его погибели. Проследив за ней до поворота, он вновь пришпорил Торнадо и в следующий раз возник на холме прямо перед ней. София не могла его не заметить. Она резко осадила Фантома, не отрывая взгляда от всадника, словно завороженная.

Зорро снова поразился ее грациозности, умению управлять таким мощным жеребцом как Фантом, и подумал, что она воплощает собой саму дикую красоту этой земли. Лунный свет играл в ее распущенных золотистых волосах, обрамлявших лицо, и делал ее силуэт еще более притягательным. Несмотря на острую боль, пронзающую его при каждом взгляде на нее, сердце, словно безумная птица, билось в груди все быстрее и отчаяннее.

Зорро невольно стиснул бока Торнадо, и конь, истолковав это как приказ, взвился на дыбы. Крик его торжествующего ржания разорвал тишину, и в следующее мгновение он, словно вихрь, сорвался с места, унося всадника прочь. Оглянувшись, Зорро заметил, что София, с развевающимися волосами, отчаянно пытается догнать его.

Жар погони захлестнул его. Зорро чувствовал, как ветер свистит в ушах, как Торнадо несет его вперед, словно стрела, выпущенная из лука. Он знал, что София близко, слышал приглушенный топот копыт Фантома, эхом отдающийся в ночной тишине. Он не мог оторвать от нее взгляда, даже убегая. В этой дикой гонке, в этом лунном свете она казалась ему еще более прекрасной и недостижимой.

Он резко свернул в узкое ущелье, надеясь оторваться. Торнадо легко преодолевал каменистую почву, но Зорро понимал, что это лишь временная передышка. София не сдастся так просто. Он видел упорство в ее глазах, когда обернулся в последний раз. Упорство, которое пугало и завораживало одновременно.

Выбравшись из ущелья, он оказался на просторной поляне, залитой лунным светом. Здесь негде было спрятаться. Он остановил Торнадо, давая ему перевести дух. Он знал, что София скоро появится. И он был готов. Готов встретиться с ней лицом к лицу, готов узнать правду, какой бы она ни была.

Фантом вылетел на поляну, словно тень, преследующая лунный свет. София спешилась, ее лицо было искажено тревогой.

— Сеньор Зорро! — ее голос, прозвучавший в тишине, был полон отчаяния.

Он спрыгнул с Торнадо, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Но под маской оставался непоколебимым.

— Зачем вы преследуете меня, сеньорита? — спросил он, его голос был низким и ровным, скрывая бурю, бушевавшую внутри. — Что вам нужно от Зорро?

— Мне нужна защита, сеньор Зорро, — едва отдышавшись, быстро произнесла она.

Его сердце замерло на мгновение. Защита от кого? Неужели его подозрения оказались напрасными? Неужели эта прекрасная девушка действительно нуждается в его помощи? Он старался не поддаться призрачной надежде, но тревога в ее голосе, отчаяние в глазах заставляли его верить ей.

— Защита от кого, сеньорита? — повторил он, стараясь сохранять бесстрастное выражение лица за маской. — От чего вам нужна защита?

София приблизилась к нему, ее взгляд был полон мольбы. Лунный свет играл на ее лице, подчеркивая каждую черточку, каждую морщинку тревоги. Она казалась такой хрупкой, такой беззащитной в этом диком и опасном мире.

— Мой отец… — она запнулась, словно слова застревали у

нее в горле. — Мой отец хочет убить вас, сеньор Зорро.

София стояла всего лишь в шаге от Зорро, ощущая на себе всю мощь его потемневшего взгляда. В лунном свете его маска казалась еще более зловещей, скрывая истинные намерения. Она чувствовала, как ее сердце бешено колотится в груди, словно пойманная в клетку птица.

— Убить? — переспросил он. — Почему? Я что-то сделал вашему отцу, сеньорита?

София качнула головой, и пряди золотых волос, словно шелк, заструились в ночной прохладе. В глазах, полных горечи, застыли слезы, и она отвернулась, пряча мимолетную слабость. Глубокий вдох, тыльная сторона ладони коснулась влажных щек, и, собравшись с духом, она выпалила, боясь передумать:

— Он был сторонником Орла.

Она замерла, ожидая хоть какой-то реакции, но Зорро, казалось, решил не облегчать ее исповедь, храня ледяное молчание.

— Вы отняли будущее у моего отца, у моего брата и у меня, сеньор Зорро.

— Какое будущее, сеньорита? — он небрежно переступил с ноги на ногу, скрестив руки на груди.

— Как какое? — ее руки взметнулись в отчаянном жесте. — Орел обещал моему отцу губернаторство.

Разбойник подавился смешком, и слабая, торжествующая улыбка тронула губы Софии.

— Что ж, признаться, мне не терпится услышать эту захватывающую историю во всех подробностях, сеньорита.

— Я рада, что смогла пробудить ваше любопытство, сеньор Зорро, — она замолчала на мгновение и, прикрыв глаза, словно ограждая себя от назойливых теней прошлого, продолжила. — Когда моего отца попытались схватить, он был тяжело ранен. Один из его верных помощников, Маркус де Марин, чудом вытащил его через черный ход, а затем взорвал таверну. Все поверили, что отец погиб под завалами.

София невольно вздрогнула, словно ледяная волна ужаса вновь окатила ее. Перед глазами возникло окровавленное лицо Андреса дель Кастильо, истерзанное тело, на котором, казалось, не осталось ни единого живого места. Она решительно потрясла головой. Нет, она не поддастся панике.

— Меня вместе с отцом переправили в Монтерей, где я жила взаперти почти год. Никаких радостей, никаких прогулок, ни одного кабальеро, чужие серенады, доносящиеся из-под окон дома напротив, предназначенные не для меня, — ее губы тронула печальная улыбка. — Ничего этого не могло быть, отец уже связал меня обещанием с человеком, которому был обязан жизнью. Но появился мой брат, Серхио, и каким-то чудом сумел смягчить сердце отца, убедить его отправить меня обратно в Сан-Франциско. С одним условием: раз в год я должна возвращаться в Монтерей.

Она подняла глаза и встретила внимательный взгляд Зорро, угадывающийся за прорезями маски.

— И вот, в мой следующий приезд Маркус де Марин появился в Монтерее верхом на белом коне, которого дерзко похитил у законных владельцев, — она глубоко вздохнула, колеблясь, стоит ли открывать Зорро имя той девушки, к которой он, вероятно, был неравнодушен. — Когда новая дама сердца моего отца увидела Фантома, она неосторожно похвасталась, что это конь самого Зорро.

Она мельком взглянула на разбойника и увидела едва заметный кивок — скорее для себя, чем для нее.

— Один из многих талантов моего брата — он никогда не проигрывает в карты. Отцу оставалось лишь немного подпоить Маркуса, чтобы тот поставил на кон коня, и Серхио, разумеется, выиграл. Ярость Маркуса не знала границ: он обозвал брата мошенником и вызвал на дуэль.

Она заметила, как Зорро в удивлении склонил голову.

— Да, оба остались живы, — подтвердила София его догадку. — Мой брат провел свою юность на улицах Мадрида. Он не владел шпагой, зато был искусен в обращении с ножом и кулачном бою. У Маркуса был выбор: дуэль с Серхио или свадьба со мной. Я отдала решение в его руки. Он выбрал дуэль. Я вернула ему кольцо, — зачем-то добавила она, чувствуя необходимость поделиться этой деталью. — Когда я в следующий раз вернулась в Монтерей, у отца уже созрел новый план.

Она вздохнула, страшась переходить к сути. Зорро стоял неподвижно, скрестив руки на груди, но в его позе чувствовалось нетерпение. Тень от шляпы скрывала его лицо, но она ощущала на себе его пристальный, пронзительный взгляд.

— Перес ошеломил меня, предложив пожить на гасиенде, доставшейся ему от отца, — она осеклась, неосознанно назвав отца тем именем, которое он присвоил себе после своей инсценированной смерти. — Он просто даровал мне свободу, мне, Анне, Фантому и двум преданным слугам, которые боготворили меня и моего брата. Я не верила своему счастью, мне казалось, что кошмар позади, что я наконец-то свободна, — непрошеные слезы заструились по щекам. — Я полюбила… Лос-Анджелес. Но вскоре я получила весточку от брата, он умолял о встрече. В первую ночь мне помешали вы, сеньор Зорро, но во вторую… Серхио узнал о плане отца, — она отвернулась от разбойника, не в силах выдержать взгляд человека, который не раз спасал ее. — Мы с Фантомом — всего лишь живая приманка, на которую должны были клюнуть вы, сеньор Зорро. Перес рассчитывал схватить вас в тот момент, когда вы попытаетесь выкрасть Фантома, но вы перехитрили его, позволив ему оставаться рядом со мной.

София обернулась и замерла, увидев его всего лишь в шаге от себя. Она сглотнула пересохший ком в горле и прошептала, едва слышно:

— Перес скоро прибудет в Лос-Анджелес, чтобы отомстить вам, сеньор Зорро. Вы победите его, я знаю. Но страшен не Перес… В своей неутолимой ярости страшен Маркус де Марин.

Зорро медленно поднял руку, облаченную в черную перчатку, и коснулся ее щеки. Легкое прикосновение обожгло кожу, словно раскаленное железо. София вздрогнула, но не отступила, глядя в его темные, как бездна, глаза. Ей нужно было сказать самое важное:

— Умоляю вас… пожалуйста, защитите от него двух самых близких мне людей, — она закрыла глаза, ощущая, как его руки в перчатках бережно, но властно обхватили ее лицо. — Моего брата Серхио… и Диего де ла Вега. Обещаете?

Яростный, страстный поцелуй обрушился на нее, лишая остатков разума. Губы Зорро были требовательными, властными, но в то же время нежными, словно боялись причинить ей боль. Вкусив ее губы, он углубил поцелуй, и София ответила, без остатка отдаваясь этому вихрю чувств. В голове помутилось, ноги стали ватными, и она ухватилась за его плечи, чтобы не упасть. Запах кожи и стали, дерева и ночи кружил голову, смешиваясь в опьяняющий коктейль.

Его руки скользнули вниз, оплетая спину, притягивая ее еще ближе, словно стремясь растворить ее в себе. Она чувствовала каждый мускул его сильного тела, жар, исходящий от него, будто от раскаленного угля. Поцелуй становился все более требовательным, его язык настойчиво проникал в ее рот, вызывая дрожь, пробегающую по всему телу. София отвечала ему с той же страстью, с той же жаждой, будто они ждали этой встречи целую вечность.

Когда поцелуй, наконец, прервался, София тяжело дышала, прислонившись лбом к крепкой груди мужчины. Она чувствовала бешеное сердцебиение под тонкой тканью его рубашки, вторящее ее собственному. В тишине ночи отчетливо слышалось лишь их прерывистое дыхание.

Но как он мог?! Как могла она?!

София резко отстранилась, и ее ладонь, будто помимо ее воли, взлетела вверх. Хлесткий звук пощечины разнесся по ночной прерии, эхом отдаваясь в ее ушах. На щеке Зорро проступило красное пятно, но он не отшатнулся, не произнес ни слова. Только в глубине его темных глаз вспыхнула искра, которую София не смогла прочесть.

Она отдернула руку, словно прикоснулась к раскаленному углю, и изумленно уставилась на нее, а затем перевела взгляд на стоявшего перед ней мужчину. Он медленно провел пальцами по побагровевшей щеке, а затем безмолвно, с нечитаемым выражением в глазах, подхватил ее на руки.

София вскрикнула, но он уже взлетел в седло Торнадо позади нее. В одно мгновение они сорвались с места. Ветер хлестал в лицо, разрывал волосы. София, задыхаясь, вцепилась в его плащ, чувствуя, как бешено колотится его сердце под тонкой тканью.

В животе поднималась паника, смешанная с непонятным трепетом.

С каждой милей, с каждым ударом копыт о землю, паника отступала, сменяясь осознанием. Движения Зорро, его уверенность в седле, то, как он управлял Торнадо… все это было до боли знакомым. Она ловила себя на том, что узнает его запах, еле уловимую смесь табака и кожи, который преследовал ее в самых смелых снах. Сердце забилось с новой силой, уже не от страха, а от робкой, зарождающейся надежды. Неужели это возможно? Неужели все это время он был рядом? Спасал от Маркуса, боролся с ее лихорадкой?

В горле пересохло, и она не могла произнести ни слова. Как она могла быть такой слепой? Как не замечала этого раньше?

Все части сложились в единую картину, поразительную и невероятную. Ее Диего, с его любовью к книгам и прогулкам, оказывается, ведет двойную жизнь, полную опасностей и приключений.

Торнадо несся вперед, будто его подгонял сам ветер. София все еще цеплялась за плащ Зорро, но теперь в ее хватке не было отчаяния. Скорее, это было похоже на то, как тонущий хватается за спасительный круг. Круг, который, как она начинала подозревать, всегда был рядом.

Она украдкой взглянула на крепкие руки, держащие поводья. В этих движениях чувствовалась сила и решимость, но одновременно и нежность, которую она так хорошо знала. Он был тем, кто всегда поддерживал ее, ободрял в трудную минуту, делил с ней радости и печали. И теперь она понимала, что он делал это, рискуя своей жизнью ради других.

София разжала пальцы и, обвив руками его талию, прильнула всем телом, будто стремясь раствориться в нем. В тот же миг Зорро, словно почувствовав ее движение, слегка склонил голову, и ее коснулся его взгляд. Она улыбнулась и облегченно вздохнула. Она любила этого непредсказуемого, невозможного человека.

София чувствовала, как он напрягся под ее руками, но не отстранился. Наоборот, его грудь словно стала еще шире, оберегая ее от ветра и ночной прохлады. В этом молчаливом признании была заключена целая вселенная, понятная только им двоим. София прижалась еще крепче, закрывая глаза и позволяя себе полностью отдаться этому моменту. Все сомнения, страхи и обиды, как песок, высыпались сквозь пальцы, оставляя лишь чистое, ничем не омраченное чувство любви.

Торнадо, словно выдохшись после бешеной скачки, замедлил ход, и девушка с затаенной грустью осознала, что они у ворот гасиенды дель Кастильо. Зорро легко спрыгнул на землю, а затем бережно помог спуститься ей. Не отпуская ее ладоней, он поднес правую руку девушки к своим губам и, запечатлев на ней легкий, словно прикосновение бабочки, поцелуй, прошептал:

— Обещаю, mi alma.

Она, словно завороженная, следила, как он одним стремительным движением взмывает в седло, и, натянув тугие поводья, исчезает, словно вихрь, на своем верном Торнадо.

София стояла, глядя вслед удаляющейся фигуре всадника. «Mi alma» — прозвучало как клятва, как обещание, которое она безоговорочно приняла. Воздух был наполнен запахом ночи, прерии и его, таким знакомым и волнующим. Она провела пальцами по губам, все еще ощущая жар его поцелуя, и улыбнулась, впервые за долгое время по-настоящему счастливо.

Как только Торнадо свернул с дороги на знакомую тропу, ведущую к пещере, Зорро натянул поводья, переводя коня на шаг. Щека пылала от заслуженной пощечины, а сердце колотилось в груди, словно пойманная в клетку птица, готовая вырваться на свободу.

Слушая ее рассказ, он с мучительной ясностью осознал, сколь несправедлив был к ней. Его вспышка гнева недельной давности, оказалась безосновательной, а поведение за ужином в гасиенде заслуживало не просто порицания — его следовало привязать к позорному столбу и отхлестать собственным хлыстом Зорро.

Маленькая хрупкая девочка, бесстрашно управляющая таким огромным конем, как Фантом, всю свою недолгую жизнь провела в тени отцовской воли, под его неусыпным контролем, но это не помешало ей раскрыть его план. Возможно, в ее поступке и не было заботы о судьбе самого Зорро, но как же сладко терзала сердце мысль о том, что она просила защитить Диего. Ирония судьбы, не иначе.

Торнардо фыркнул, недовольно переступая с ноги на ногу, словно разделяя настроение своего хозяина. Зорро задумчиво погладил его бархатную гриву, пытаясь унять бурю эмоций, бушевавшую внутри. Перед глазами стоял ее испуганный взгляд, полный одновременно вызова и мольбы о помощи. Он никогда не видел в ней такой силы.

Его терзала мысль, что он едва не сломал эту юную, неокрепшую душу своим эгоизмом и слепотой. Он, Зорро, борец за справедливость, сам оказался несправедливым по отношению к тому, кто нуждался в его защите больше всего. Внутри зрело чувство вины, похожее на ядовитый сок кактуса, медленно отравляющее его изнутри.

И в тот момент он не нашел ничего лучше, чем яростно поцеловать ее. Он вложил в поцелуй всю горечь осознания своей ошибки, всю нежность, от которой мечтал избавиться всю эту неделю, всю надежду на прощение. И возмездие настигло его в виде оглушительной пощечины.

Он потер левую щеку, где все еще пульсировала тупая боль. И вдруг в памяти всплыло, как она, словно испугавшись чего-то, внезапно прильнула к нему, крепко прижавшись на всем остатке пути до гасиенды. Неужели догадалась?

Зорро усмехнулся, горько и самоиронично. Он, легенда Калифорнии, повержен одним метким ударом хрупкой руки. И, что самое унизительное, он сам напросился на это. Но под слоем боли и унижения пробивался росток надежды. Ее внезапное объятие, такое крепкое, говорило о многом. Возможно, не все потеряно. Возможно, она не презирает его за ту боль, что он уже успел причинить ей.

Он представил ее лицо в тот момент — смесь замешательства и, возможно, едва уловимой симпатии. Эта девочка была настоящей загадкой, сложной и многогранной, как драгоценный камень, грани которого еще предстояло рассмотреть. Он поклялся себе, что больше никогда не позволит себе судить ее, не разобравшись в мотивах ее поступков.

Въехав в пещеру, Зорро спешился. Легонько похлопав Торнадо по крупу, он освободил его от седла. Конь благодарно фыркнул, тут же уткнувшись мордой в мешок с овсом. Зорро прошел вглубь пещеры, где в полумраке мерцал подвесной фонарь, освещая импровизированный стол. Развязав шнуры плаща, он одним движением скинул его с плеч, отстегнул ремень с ножнами и, поместив шляпу, приютившей маску, бандану и перчатки, поверх всего, оставил все это на столе. Подниматься наверх не было сил. Он устало опустился рядом со стойлом Торнадо, на душистую гору сена, и, прислонившись к прохладной стене пещеры, закрыл глаза. Мгновение — и сон сморил его.

Диего проснулся от настойчивого толчка в плечо. Веки, слипшиеся от усталости, с трудом разомкнулись, но тут же судорожно сомкнулись вновь, ослепленные наглым лучом фонаря.

— Бернардо, убери его от меня к черту! — прохрипел он, отворачиваясь.

Мозо, повинуясь, отступил, унося с собой режущий свет. Диего позволил себе медленно осмотреться, чувствуя, как возвращается зрение.

— Что за… Ах да, — память услужливо подкинула обрывки вчерашнего вечера. Он попытался приподняться, но резкая, тупая боль пронзила все тело, заставив выдохнуть сквозь зубы. — Напомни мне в следующий раз, чтобы я спал в своей кровати.

Бернардо что-то взволнованно зажестикулировал, и Диего непонимающе нахмурился.

— Помоги мне, — он протянул руку, и, приняв помощь друга, встал, а затем медленно расправил сведенные болью плечи. Каждая мышца ныла, словно не он скакал в седле всю ночь, а Торнадо плясал на его костях. — Не волнуйся, я в порядке, — проговорил он, поймав обеспокоенный взгляд Бернардо. — Ты хочешь знать, что случилось? — в ответ на вопросительный кивок. — Пойдем, расскажу по дороге.

Пока они поднимались в комнату Диего, пока тот умывался и брился, Бернардо узнал в мельчайших деталях о ночных приключениях друга. Лишь пылкий поцелуй и последующее возвращение в гасиенду дель Кастильо остались за завесой тайны.

— Прости, что тебе пришлось убирать здесь после того, как я… — Диего запнулся, чувствуя, как краска стыда заливает лицо. — После того, как я все здесь перевернул. Я был неправ.

В ответ Бернардо лишь тепло улыбнулся и сделал несколько успокаивающих жестов руками.

— Да, и перед отцом тоже обязательно извинюсь. Он столько натерпелся из-за меня, -прошептал Диего, сгорая от стыда за свой недавний срыв. — Сегодня я хочу провести в тишине и уединении своей спальни.

Слуга, словно его вдруг осенило, хлопнул себя по лбу и жестом сотворил в воздухе очертания женской фигуры.

— София? — эхом отозвалось имя в мыслях Диего, заполнив собой все пространство.

Бернардо замотал головой, вновь изобразил женский силуэт и махнул рукой за плечо. Диего нахмурился, пытаясь разгадать этот ребус. Бернардо повторил пантомиму.

— Женщина… — кивок. — Потом… — отрицательное мотание головой. — Раньше… — неуверенный кивок. — Женщина раньше… Что это может значить, «женщина раньше»?

Бернардо, в глубокой задумчивости, потер лоб и вновь принялся за свое представление: женская фигура, взмах рукой за спину, и жест, словно стрела, пронзающая сердце.

— Анна Мария?! — осенило Диего.

Бернардо, вне себя от радости, что наконец-то его поняли, энергично закивал и указал вниз.

— Анна Мария здесь? Но зачем?

Бернардо пожал плечами, выражая полное неведение.

Диего устало вздохнул.

— Знаешь, я начинаю страшиться твоих утренних появлений. В последнее время ты приносишь мне, мягко говоря, не самые радужные известия.

Мозо сокрушенно развел руками.

— Да-да, понимаю, ты не виноват, — Диего надел протянутый ему голубой пиджак. — Давно она здесь?

Бернардо указал на пальцах число двенадцать.

— С полудня? — удивился Диего и бросил взгляд на часы. — Уже два часа. И отец все это время развлекает ее?

Слуга кивнул головой.

— Ладно, пойдем встретим нашу гостью, заодно и пообедаем. Надеюсь, Кресенсия уже накрывает на стол.

Появление Анны Марии в Лос-Анджелесе, в свете ночных откровений Софии, поселило в душе Диего тягостное предчувствие.

А ведь еще месяц назад он бы слетел по этим ступеням, как на крыльях, и ворвался в гостиную, жаждущий увидеть ту, в которую был безумно влюблен.

Диего открыл дверь и замер на пороге. Анна Мария была в гостиной одна. Все такая же красивая, как и в их первую встречу: волосы цвета вороного крыла, безупречно уложенные в сложную прическу, оттеняло точеный овал лица с высокими скулами. Темно-карие глаза, обрамленные густыми ресницами, казались сейчас особенно печальными. На ней было элегантное платье из кремового шелка, подчеркивающее ее стройную фигуру. Казалось, время над ней не властно, за эти три года с последней их встречи лишь легкая тень усталости легла на ее прекрасное лицо.

Диего невольно вспомнил, как когда-то боготворил каждую ее черту, как тонул в ее взгляде, как его сердце замирало от одного прикосновения ее руки. Словно наваждение, все это растворилось с появлением Софии, оставив после себя лишь смутное воспоминание о былой влюбленности, блеклую тень юношеского увлечения.

— Анна Мария, — произнес он и заметил, как она вздрогнула от его голоса.

Девушка поднялась с кресла, в котором до этого сидела, ее лицо озарила радостная улыбка.

— Диего, как я рада вас видеть!

Диего подошел к ней и поцеловал протянутую руку, в тоже самое время прислушиваясь к внутреннему «я»: никаких чувств. Лишь вежливая симпатия к давней знакомой, уважение к женщине, когда-то занимавшей важное место в его жизни. Ничего более. Он сам удивился, как легко и естественно это получилось. Без трепета, без волнения, без той юношеской горячки, что когда-то охватывала его при виде Анны Марии. София словно выжгла все прежние чувства, оставив лишь чистый белый лист, на котором теперь было написано только ее имя.

— Я тоже рад вас видеть, Анна Мария. Вы прекрасно выглядите, — сказал Диего, и это была чистая правда. Она действительно была прекрасна. Но эта красота больше не трогала его сердце. Она была как картина, восхитительная, но чужая. Он рассматривал ее словно сторонний наблюдатель, оценивая ее наряд, прическу, но не чувствуя ничего, кроме восхищения работой художника.

Он окинул комнату взглядом, словно выискивая фигуру отца, хотя несколькими секундами ранее убедился в его отсутствии.

— Дон Алехандро был вынужден отлучиться, — с пониманием произнесла она, вновь погружаясь в объятия кресла. — Какие-то неотложные дела.

Диего кивнул, принимая объяснение, и опустился в кресло напротив.

— Рад нашей встрече, Анна Мария, но все же не могу не спросить, что привело вас в Лос-Анджелес?

— Я выхожу замуж, Диего, — прозвучало в ответ. И хотя слова должны были быть наполнены радостью, тень печали скользнула по ее лицу, что не укрылось от его взгляда.

— Мои поздравления, — произнес он, оценивая ее прямую спину, казалось, еще более выпрямившуюся от его слов. — Но радости в ваших глазах я не вижу.

Анна Мария улыбнулась, и в этой улыбке было больше горечи, чем счастья.

— Диего, я хотела попросить прощения.

— За что? — он был искренне удивлен.

— Я помню ваши ухаживания… и, хотя вы не говорили об этом прямо, я уверена, что вы были влюблены в меня.

Диего молчал, не находя слов, чтобы отрицать очевидное.

— Сейчас я оказалась в похожей ситуации, — она вздохнула, опуская взгляд, словно не в силах вынести его проницательного взора.

Де ла Вега приподнял бровь, ожидая продолжения.

— Диего, как вы смогли это пережить?

— Я не совсем понимаю, о чем речь, Анна Мария. Вы только что сказали, что выходите замуж.

Анна Мария подняла на него свои большие печальные глаза.

— Да, это так. Но я не люблю его, Диего. И никогда не полюблю. Мой отец перед смертью настоял на этом браке. Сеньор Перес — влиятельный человек, с хорошими связями, — она замолчала, словно боясь продолжить, а затем тихо добавила. — Я люблю другого.

Диего слушал ее, и ему казалось, что он слышит эхо своего собственного прошлого. Он вспомнил боль, разочарование, ту горечь, которую испытал, когда понял, что Анна Мария никогда не ответит на его чувства. И ему стало искренне жаль ее.

— И что же вы намерены делать, Анна Мария? — мягко спросил он.

— Я не знаю, — прошептала она, и слеза скатилась по ее щеке. — Я должна выйти за него. Нет другого выхода. Я обещала отцу перед смертью, — она вытерла слезу тыльной стороной ладони. — Я просто хотела узнать, как вы справились с… с разочарованием. Как вы смогли отпустить свои чувства?

Диего на мгновение задумался.

— Я не думаю, что можно просто отпустить свои чувства, Анна Мария. Они всегда остаются с нами, как шрамы на сердце. Но со временем они блекнут, перестают болеть так сильно. А потом… потом приходит новая любовь, которая исцеляет старые раны, — он посмотрел ей прямо в глаза. — Но если вы любите другого, Анна Мария, и если тот другой любит вас…

Анна Мария перебила его, покачав головой:

— Это невозможно, Диего. Он меня не любит. Он даже не замечает меня.

Диего прищурился, рассматривая ее лицо. В ее словах звучала такая безысходность, такая уверенность в своей нелюбви, что он не мог не усомниться в ее правоте. Он помнил, как сам когда-то слепо верил в невозможность взаимности с Анной Марией.

— Не стоит так говорить, Анна Мария. Любовь — вещь непредсказуемая. Иногда она скрывается за маской безразличия, иногда проявляется в самых неожиданных поступках. Вы уверены, что знаете его чувства? Вы говорили с ним об этом?

Анна Мария отвела взгляд.

— Нет, я не говорила. И не буду. Это бессмысленно.

Диего вздохнул. Он понимал ее страх, ее нежелание быть отвергнутой, сам через это когда-то прошел.

— Анна Мария, я не могу советовать вам, как поступить. Это ваша жизнь, и вам решать. Но я хочу сказать вам, что любовь — это самый ценный дар, который мы получаем. И если у вас есть шанс на любовь, не упускайте его. Не позволяйте долгу, обещаниям или страху лишить вас счастья. Подумайте об этом и примите решение, которое сделает вас счастливой.

Анна Мария внимательно посмотрела на него.

— Вы так говорите, как будто у вас есть какой-то опыт в этом. Как будто вы сами когда-то были в подобной ситуации.

Диего слабо улыбнулся.

— Возможно, вы правы. Каждый из нас когда-то сталкивался с выбором между долгом и сердцем. И поверьте, я знаю, как тяжело сделать правильный выбор.

Как три года назад, так и сейчас, эта задача кажется непосильной. Тяжкий груз долга перед жителями Калифорнии будет вечно лежать на его плечах. Однажды надев маску Зорро, он перестал принадлежать только себе.

— Знаете, Анна Мария, — продолжил он, помолчав, — недавно я понял одну важную вещь. Если ты не борешься за свою любовь, ты обрекаешь себя на вечное сожаление. И потом, когда уже ничего нельзя будет изменить, ты будешь вспоминать этот момент и думать: "А что, если бы я попробовал?" И этот вопрос будет преследовать тебя всю жизнь.

Анна Мария сквозь слезы одарила его улыбкой, в которой плясали осколки грусти и восхищения.

— Диего, вы — философ, не меньше, — прошептала она, и в голосе ее звучала еле уловимая, щемящая зависть. — Я немного завидую той счастливице, которая сумела разбудить в вас такие чувства.

Диего лишь молча кивнул, соглашаясь с ней всем сердцем. Да, ему несказанно повезло встретить Софию.

Появление в гостиной Кресенсии позволило ему промолчать в ответ. Он наблюдал, как служанка накрывает на стол, думая о только что сказанных собственных словах. Лишь произнеся их, он осознал всю глубину истины, которую пытался донести до Анны Марии. Он говорил не только для нее, но и для себя, напоминая себе о том, как важно ценить каждый момент, проведенный с любимым человеком.

Взгляд его невольно скользнул к окну, за которым царила тишина, как обычно бывало во время сиесты. Он вспомнил их первую встречу, случайную, но такую судьбоносную. София, словно луч света, ворвалась в его упорядоченную жизнь, полную долга и ответственности. Она заставила его увидеть мир другими глазами, напомнила о простых радостях и о том, что значит быть по-настоящему счастливым.

И теперь, стоя перед выбором между долгом и любовью, он понимал, что рискует потерять самое ценное, что у него есть. Слова Анны Марии о зависти жгли его сердце. Он и сам завидовал себе, тому Диего, который имел смелость любить и быть любимым. Но маска Зорро, как проклятие, продолжала тянуть его вниз, сковывая его движения и мысли.

Кресенсия закончила накрывать на стол и бесшумно удалилась. В комнате снова воцарилась тишина. Диего посмотрел на Анну Марию, чьи глаза, полные слез, по-прежнему были устремлены на него. Он понимал, что своим молчанием лишь усиливает ее страдания. Но как найти слова утешения, когда его собственное сердце разрывается от боли и неопределенности?

В этот момент в гостиную вошел дон Алехандро. Его появление стало спасением для Диего. Он приветливо улыбнулся отцу, радуясь возможности перевести разговор на другую тему. Но внутри него уже зрело решение. Он должен поговорить с Софией. Он должен рассказать ей о своих чувствах, пока не стало слишком поздно. Он не мог позволить долгу и страху лишить его единственного шанса на счастье. Слова, сказанные Анне Марии, эхом отдавались в его голове, напоминая о неизбежности сожаления, если он не попытается.

Обед прошел в разговорах о насущных проблемах гасиенды. Диего почудилось, будто отец и Анна Мария просто возобновили прерванный разговор, с того самого момента, как дон Алехандро был вынужден покинуть гостью. Радуясь, что молодая женщина наконец обрела душевное равновесие, Диего внимательно их слушал, изредка роняя собственные замечания и с удовольствием отмечая, что отец относится к ним с неподдельным уважением.

Когда зной дня начал уступать место вечерней прохладе, девушка засобиралась в обратный путь. Дон Алехандро, сославшись на не терпящие отлагательств бумаги, укрылся в тиши библиотеки. Диего же выпала честь сопровождать гостью до самого пуэбло — оказалось, она приехала одна, без эскорта.

Не желая тратить время на смену костюма, он лишь подхватил темно-серые перчатки, надвинул на глаза шляпу в тон и вскочил на паломино. Диего надеялся вернуться в поместье до заката, чтобы успеть отдохнуть перед завтрашней поездкой к Софии. Знал бы он, что уготовано ему судьбой…

София и сама не смогла бы объяснить, что за неведомая сила повлекла ее после полуденного зноя в пуэбло. В ее душе клокотал неясный порыв, словно предчувствие бури. Она лишь настойчиво попросила Педро запрячь двуколку, не обращая внимания на робкие протесты Анны. Педро перечить не стал — однажды он уже видел этот странный, неистовый огонь в ее зеленых глазах, когда хозяйка заставила его мчаться в Монтерей и тем самым спасла дона Серхио от неминуемой гибели после дуэли с доном Маркусом. И сейчас в ее взгляде читалась та же решимость.

София, словно статуя, застыла посреди патио, лишь легкая дрожь выдавала ее внутреннее волнение. Черный пес, верный страж, послушно сидел у ее ног. Хуан, заметив, как ее знобит, накинул ей на плечи теплую мантилью и поспешил помочь запрягать лошадей. Он знал: в такие минуты воле хозяйки лучше не перечить. Не из страха — из безграничной преданности, из той самой, что веками корнями вросла в сердце русского крестьянина по отношению к своей барыне. Ведь он, Хуан, как и Педро, был родом из тех самых русских земель. Сначала Иван и Петр служили верой и правдой их матери, а после ее ухода — перешли в услужение к ее осиротевшим детям.

Двуколка, подпрыгивая на неровной дороге, неслась к пуэбло. Пыль клубилась вокруг колес, оседая тонким слоем на цветастой юбке Софии, но она, казалось, не замечала ничего. В ее глазах плясали тени, словно она видела что-то, недоступное остальным. Она летела навстречу судьбе, и чем ближе становился горизонт пуэбло, тем сильнее сжималось сердце предчувствием.

Как когда-то, словно мираж, возникал перед ней Серхио, так теперь — Диего.

Едва двуколка въехала на площадь, едва она увидела искаженное тревогой лицо дона Алехандро, вылетевшего из таверны, и семенящего следом за ним Бернардо, как ее пронзила ледяная догадка.

Не дожидаясь помощи Педро, она спрыгнула на землю и побежала навстречу.

— Дон Алехандро, что случилось?

Старший де ла Вега резко остановился, словно очнувшись, только сейчас заметив ее.

— Диего… Диего исчез, — прошептал он, оборачиваясь.

София проследила за его взглядом и увидела привязанного к коновязи паломино. Бедное животное, измученное долгим ожиданием под палящим солнцем без еды и питья, жадно заглатывало овес из подставленного мешка. Рядом стояло ведро с водой из колодца.

— Когда? — едва слышно спросила София.

— Позавчера Диего поехал провожать сеньориту Вердуго в пуэбло, — София почувствовала, как сердце на мгновение перестало биться, — должен был сразу же вернуться. Сначала мы решили, что он задержался здесь на ночь, но когда он не вернулся и сегодня утром…

София подошла к Арабелле и провела рукой по ее шее. Лошадь встрепенулась и мотнула головой. Диего никогда бы не оставил ее так, под палящим солнцем, это она знала наверняка.

Она задумчиво оглядела паломино, и ее взгляд застыл, словно привороженный, увидев перчатки. Забытые, небрежно воткнутые за луку седла, они, подобно безмолвным свидетелям, кричали о спешке, о внезапности, разорвавшей привычную канву жизни. Диего… Безупречный до кончиков ногтей, педантичный в мелочах. Забыть перчатки? Немыслимо! Это как выйти на дуэль без шпаги или появиться при королевском дворе без плаща. Это как предать самого себя.

— Где он был в пуэбло? Кто-нибудь его видел? — София старалась, чтобы голос не дрожал, хотя страх ледяными пальцами сжимал сердце.

Дон Алехандро печально покачал головой.

— Никто.

— А сеньорита Вердуго?

— Тео, трактирщик, говорит, Анна Мария вчера отбыла дилижансом в Монтерей.

София вскинула брови, пораженная.

— Уехала? Одна?

— Кузнец видел, как она поднималась в дилижанс, но не разглядел, была она одна или нет. Однако он уверен, Диего там не было.

София подошла к дону Алехандро и сжала его за руку.

— Мы должны искать его. Немедленно. Он бы никогда не оставил Арабеллу в таком состоянии, если бы с ним все было в порядке. Что-то случилось.

Дон Алехандро посмотрел на нее с тихой благодарностью.

— Я знаю, девочка. Я уже отправил людей прочесывать округу. Но пока ни единой зацепки.

София выпустила его руку.

— Дон Алехандро, можно мне взять перчатки Диего? — спросила она, и в голосе ее зазвучала тихая решимость.

— Разумеется, но зачем? — старый дон кивнул Бернардо, приказывая снять перчатки с седла, но София жестом остановила слугу, и сама потянулась к ним, объясняя:

— Лишние запахи будут отвлекать Амиго.

Дон Алехандро понял ее мгновенно.

— Спасибо, дитя мое.

— Дон Алехандро, я уверена, мы его найдем, — проговорила она, возвращаясь в двуколку. В ее глазах, несмотря на тревогу, горел огонек надежды.

— Непременно, София, — прошептал он ей вслед, глядя, как двуколка отъезжает. — Когда мы его найдем, я собственноручно женю его на тебе, девочка. Вот увидишь.

Он заметил печальную улыбку Бернардо и тяжело вздохнул.

— Идем, Бернардо, нам надо зайти к сержанту Гарсия. Время не ждет.

Всю обратную дорогу София подгоняла Педро, заставляя его гнать лошадей. Любые возражения встречала стальным взглядом, в котором читалось лишь одно — немедленно доставить ее на гасиенду. И стоило двуколке остановиться у ворот, как она, не дожидаясь ни секунды, выпорхнула из нее и вихрем влетела во внутренний дворик.

— Амиго! — позвала она, и пес, словно ждал только этого сигнала, мгновенно возник у ее ног, вынырнув из своего укромного уголка в галерее. — Иди ко мне, мой хороший, — она опустилась перед ним на колени и, обхватив его за шею, прошептала, заглядывая в преданные глаза. — Надо помочь одному очень-очень хорошему человеку. Диего… — пес согласно тявкнул, будто прекрасно знал, о ком идет речь. — Вот умница, идем со мной!

Словно ветер, София пронеслась через хозяйственный двор и принялась седлать Фантома, торопливо приговаривая:

— Мальчик мой, ты же помнишь своего хозяина? Зорро в беде, ему нужна наша помощь.

Жеребец ласково ткнулся мордой ей в плечо, словно понимая всю серьезность момента.

— Ты — самый лучший мальчик на свете, — проговорила она, похлопав его по лоснящейся шее. Затем, схватив Амиго за ошейник, а Фантома под уздцы, вывела обоих на дорогу.

Она словно ослепла и оглохла для всего, что

происходило вокруг: ни мольбы Анны остановиться, ни отчаянные попытки Педро

удержать ее не достигали цели. В ее сознании пульсировала лишь мысль: она

должна быть там, где сейчас находился Диего, она должна спасти его чего бы это

ни стоило.

Раскаленное солнце Калифорнии плавило горизонт, превращая воздух в густую, дрожащую массу. Внутри затхлой хижины, где нещадно пахло плесенью и старым деревом, жара чувствовалась еще острее. Диего пришел в себя рывком. Голова раскалывалась, каждый удар пульса отдавался острой болью в висках. Лицо саднило, губы распухли. Он попытался пошевелиться, но руки были связаны грубой веревкой, туго врезавшейся в запястья.

Воспоминания накатывали обрывками, словно разбитое стекло. Поездка в пуэбло… прощание с Анной Марией… удар по голове… темнота… Кто? За что? В голове зияла пустота, лишь неясные образы плясали на грани сознания.

Он огляделся. Хижина была обставлена скудно: покосившийся стол, пара сломанных стульев, земляной пол, покрытый слоем пыли и мусора. Через щели в стенах пробивались полоски яркого света, вычерчивая на полу причудливые узоры. Тишина, нарушаемая лишь стрекотом цикад за окном, давила на него, словно плита.

Диего глубоко вдохнул, пытаясь собраться с мыслями. Нужно было действовать. Паника — худший советчик. Он начал медленно, осторожно раскачивать руками, пробуя ослабить узлы. Веревка резала кожу, но он не останавливался, упрямо двигаясь к своей цели.

Вдруг тишину разорвал скрип двери. Диего замер, стараясь сфокусировать зрение. В полумраке показалась фигура. Высокая, худая, с лицом, скрытым в тени.

— Очнулся, — голос прозвучал еле слышно, но в нем послышались знакомые нотки. Диего показалось, что он где-то уже слышал этот тембр. — Наконец-то. У нас есть пара вопросов к тебе.

Фигура приблизилась, и Диего смог разглядеть лицо. Холодные, пронзительные глаза, в которых не было ни капли сочувствия. Маркус де Марин.

— Где он? — спросил он.

Диего нахмурился. О ком он говорит?

— Где он? — угрожающе повторил Маркус, подходя еще ближе.

— Кто? — выдохнул Диего, не узнавая собственный голос, словно он принадлежал кому-то чужому.

— Не притворяйся, — прошипел Маркус, наклоняясь почти вплотную к лицу Диего. — Где Зорро?

Сердце Диего бешено заколотилось. Как Маркус узнал? Неужели, его двойная игра все-таки раскрыта, и де Марин сумел сопоставить его появление в Монтерее с дерзкими выходками Зорро?

— Я… я не знаком с ним, — просипел Диего, слова царапали горло, словно сухой песок.

— Ты думаешь, я идиот? — прорычал Маркус. Он резко выхватил из-за пояса нож и поднес его к лицу Диего. Лезвие холодно коснулось его щеки. — У меня есть способы заставить тебя говорить, де ла Вега. Где он прячется? Где его логово?

Диего молчал, стиснув зубы до боли, прожигая Маркуса взглядом, полным неприкрытой ненависти.

— Я не знаю… — повторил он, судорожно пытаясь понять: действительно ли де Марин разгадал его тайну или же просто блефует, играя на его нервах.

Маркус надавил ножом сильнее. На щеке появилась тонкая полоска крови.

Мучитель усмехнулся, увидев, как Диего дернулся от боли.

— Не хочешь по-хорошему? Будет по-плохому. Я терпелив. Очень терпелив. И у меня есть время. Ты расскажешь мне все, де ла Вега. Вопрос лишь в том, сколько боли ты готов вынести.

Он провел лезвием ножа вдоль скулы пленника, оставляя за собой тонкий красный след. Боль была острой, но Диего старался не показывать ее. Он смотрел прямо в глаза Маркуса, не отводя взгляда, полный решимости не сломаться. Зорро не сдается.

— Хорошо, — проговорил Маркус, отстраняя нож и, видимо, решив поменять тактику, — поиграем по-другому. Я уверен, София будет более разговорчивой. Она ведь тебе дорога, не так ли?

Диего почувствовал, как кровь отлила от лица. София! Он не мог допустить, чтобы она пострадала. Но сказать правду означало выдать свою тайну, подвергнуть опасности всех, кто ему дорог, лишить народ надежды. Он оказался в ловушке.

— Не смей трогать ее, — прохрипел Диего, — она ни при чем.

— Тогда говори, — жестко ответил Маркус. — Где Зорро?

Диего застыл, словно парализованный. Перед его глазами пронеслись воспоминания о Софии: лучистый свет ее взгляда, словно солнце, пробивающееся сквозь тучи; заразительный смех, мелодией звенящий в воздухе; нежные прикосновения, теплые и ласковые, как дуновение летнего ветра. Он не мог рисковать ее жизнью. Но как выдать тайну, которая принадлежала не только ему, но и всему народу, жаждущему справедливости?

— Я не знаю, — наконец, произнес Диего, стараясь звучать убедительно.

Маркус окинул его презрительным взглядом.

— Ты лжешь, де ла Вега. Я вижу это в твоих глазах. Но хорошо, пусть будет так. Ты сам выбрал этот путь.

Он отступил на шаг и едва заметным жестом подозвал кого-то, стоявшего за дверью. В комнату ворвались двое громил, молчаливых и грубых, словно вытесанных из камня. Маркус указал на Диего.

— Свяжите его крепче. И позаботьтесь, чтобы он никуда не делся.

Бандиты принялись исполнять приказ, затягивая веревки на запястьях Диего до хруста в костях. Боль пронзала все тело, но он старался не издавать ни звука. Маркус пристально наблюдал за ним, словно хищник, выжидающий момент для нападения.

— Подумай хорошенько, де ла Вега, — произнес он, когда его приказ был исполнен. — У тебя есть время до утра. Но помни: София будет ждать, — он выдержал короткую паузу, и добавил, словно смакуя каждое слово. — А это… так, в качестве подтверждения серьезности моих намерений.

И с этими словами он размахнулся и со всей силой ударил Диего тыльной стороной ладони по лицу.

Мир взорвался болью. Голова Диего дернулась в сторону, в глазах померкло, и он рухнул на земляной пол, погружаясь во тьму беспамятства.

Диего пришел в сознание, ощутив, как его кто-то облизывает. Сквозь пелену боли и слабости он почувствовал шершавый язык, узнав знакомый запах псины. Амиго! А раз пес здесь, значит, и София где-то рядом. Он попытался приподняться, но острая боль в запястьях и ноющая боль в голове напомнили о произошедшем. Он лежал на холодном земляном полу, руки крепко связаны за спиной.

София! Сердце Диего бешено заколотилось. Она здесь, в этом логове, полном опасности. Он попытался приподняться, но резкая боль в запястьях пронзила его тело, снова напоминая о веревках, сковывающих его движения.

София склонилась над ним, ее глаза, полные слез, выражали одновременно страх и облегчение. Она поднесла к его губам флягу с водой.

— Тише, Диего, — прошептала она, — я здесь, я помогу тебе.

Ее прикосновение было словно глоток свежего воздуха, возвращающий к жизни.

Она быстро перерезала веревки ножом, освобождая его от оков. Диего застонал от облегчения, растирая онемевшие руки.

— Что ты здесь делаешь? — прохрипел он, устраиваясь поудобнее на полу и не отрывая взгляда от того, как она, склонившись, отрывает полоску от кружевной нижней юбки. Ткань, похожая на лунный свет, в ее руках тут же потемнела от воды.

— Я пришла вытащить тебя отсюда, — тихо ответила она, едва касаясь влажной тканью разбитой губы. Затем, с той же нежностью, принялась убирать запекшуюся кровь с раны на щеке. Каждый ее жест был наполнен тревогой и какой-то болезненной заботой.

— Ты с ума сошла, — он дернулся, сквозь боль прорвалось раздражение. — Ты хоть знаешь, кто находится в этом доме?

— Знаю, — она, не отрываясь, продолжала свою работу, обмывая его лицо. — Перес. Маркус.

— И это тебя не останавливает? — он смотрел на нее, пораженный ее спокойствием, ожидая, что она одумается.

Но она лишь молча продолжила свое занятие.

— Прекрати! — он грубо оттолкнул ее руку. В его голове змеей заползала страшная догадка, от которой по телу пробежала ледяная дрожь. Ему это не нравилось. Мягко говоря, совсем не нравилось. Ярость начала закипать внутри.

София вздохнула и подняла на него глаза, полные решимости и боли.

— Диего…

Он перехватил ее руки своими, сжал их до боли и, стараясь унять дрожь в голосе, медленно произнес:

— Зачем… ты… здесь?..

— Я… пришла… тебя… спасти… — эхом отозвалась она, глядя ему прямо в глаза.

— Соня… — прорычал он, и в этом имени звучала и мольба, и отчаяние.

— Диего, — она коснулась ладонями его лица, ее пальцы робко запутались в его коротких волосах, — пока я тебя искала, я поняла, что я — эгоистка. Как я могла думать о личном счастье, когда Калифорния лишается своего защитника? Лос-Анджелесу нужен Зорро. Я должна вызволить тебя отсюда.

Диего даже не удивился. Она знала. Догадалась, должно быть, когда он вез ее на Торнадо.

— Ты сейчас уйдешь, — продолжала она, указывая жестом в угол. — Там есть еще одна дверь, через которую я прошла. Амиго проводит тебя к Фантому.

— Нет, — он покачал головой, но осекся, почувствовав, как внутри нее словно застучали молоты, дробя ее на осколки. — Мы уйдем вместе.

— Диего, — в ее улыбке промелькнула тень снисхождения, как улыбаются упрямому, но горячо любимому ребенку. — Хорошо.

София резко встала, и он, удивленный внезапной переменой в ее решении, поднялся следом. Она подвела его к двери, распахнула ее и замерла на пороге, словно что-то удерживало ее.

— Идем, — обернулся он, и его сердце сжалось от тени печали, скользнувшей в ее глазах. — Нет-нет, Соня, идем.

— Ты не понимаешь…

Неожиданно она приподнялась на цыпочки, снова взяла его лицо в свои ладони и поцеловала.

В ее поцелуе не было страсти, лишь прощание. Нежность, боль и обреченность сплелись воедино, оставляя на его губах привкус горькой правды. Он попытался углубить поцелуй, вдохнуть в него жизнь, надежду, но она отстранилась, оставив его стоять в оцепенении.

Затем она вытолкнула его наружу и прежде, чем захлопнуть дверь и задвинуть тяжелый засов, прошептала:

— Уходи, Диего. Амиго, проводи его к Фантому.

Диего замер, оглушенный ее словами и действиями. Он попытался открыть дверь, но она была заперта.

— София! Что ты делаешь?! — он заколотил в дерево, но в ответ была лишь угнетающая тишина. В голове начали складываться обрывочные пазлы: ее спокойствие, прощальный поцелуй, решимость в глазах… Она что-то задумала. Что-то опасное.

Глупая, маленькая девочка, зачем? Куда ты полезла, безрассудная?

Он снова позвал ее, но тишина, давящая и зловещая, была ему единственным ответом.

Диего почувствовал на штанине цепкие зубы Амиго. Пес тянул его, умоляя одним лишь взглядом. Диего опустился на корточки, погладил взъерошенную шерсть между ушей и прошептал, стараясь перекрыть тревогу, заполнившую каждую клеточку тела:

— Нет, малыш… у твоей хозяйки свои планы, а у меня — свои.

Он крался вдоль стены, стараясь не издать ни звука.

Ему нужно было окно. Окно, чтобы увидеть, во что собиралась ввязаться София. Окно,

чтобы, возможно, успеть вырвать ее из этой паутины, которую она сама же и начинала

плести. Пес, словно верный страж, неотступно следовал за каждым его шагом.

Задвинув тяжелый засов, София развернулась и прислонилась спиной к двери, словно ища в шершавом дереве хоть какое-то утешение. Возмущенный голос Диего, подобно раскатам грома, сотрясал хрупкий мир за дверью, а удары кулака в дерево звучали как отчаянные призывы. Но София, зажав в кулак остатки воли, заставляла себя оставаться немой, глухой ко всему, что происходило по ту сторону. Слезы, словно жемчужные нити, катились по ее щекам, а подступающее рыдание, когтями вцепившись в горло, душило, не давая вздохнуть. Она стояла, не шелохнувшись, в тишине собственной тюрьмы, в ожидании тишины внешней, в надежде, что буря утихнет.

Придумывая этот план, она отчетливо видела, на что обрекает себя. Знала, что безумно бросаться в цепкие лапы Маркуса, знала, что уж он-то, схватив, не выпустит из своего капкана. Но чувствовала неодолимую потребность искупить вину перед Диего, перед Зорро. Ведь это она, пусть и невольно, привела в Лос-Анджелес и Переса, и Маркуса. Пусть неосознанно сыграла роль приманки, но разве могла она быть настолько слепа? Кто, как не она, прожившая с ними бок о бок пять лет, должна была знать, что в их мире ничего не происходит случайно, что каждая тень скрывает умысел, каждое слово — ложь?

София чувствовала себя инструментом в чужих руках, жалкой марионеткой, дергаемой за ниточки алчности и властолюбия. И теперь, когда их дела напрямую коснулись ее, когда цена за ее слепоту могла быть заплачена кровью, она не могла стоять в стороне, делая вид, что ничего не происходит. Диего слишком много значил для нее, он был больше, чем друг, больше, чем возлюбленный. Она дышать не могла, когда его не было рядом. Он называл ее «mi alma», и она ощущала себя второй половинкой его души. Как могла она сначала привести к нему Маркуса, а потом не спасти его?

Когда ярость Диего, казалось, пошла на убыль, София медленно сползла по двери на пол. Голова гудела, тело била мелкая дрожь. Она знала, что это только начало. Маркус не простит ей предательства, не простит выпущенного пленника, он будет мстить, методично и безжалостно. Но она была готова. Готова сыграть свою роль до конца, даже если это будет стоить ей жизни.

В голове зрел план. Опасный, безумный, но, возможно, единственный способ хоть как-то уравновесить чашу весов. Ей предстояло удержать Маркуса здесь как можно дольше. Сыграть на его нервах, словно на натянутых струнах, посеять семена раздора между ним и Пересом. Она не питала особых иллюзий, но попытка — не преступление, особенно учитывая, что однажды ей уже удалось провернуть нечто подобное.

Собравшись с силами, София поднялась на ноги. Вытерла слезы, расправила плечи. Она откроет эту дверь, встретит лицом к лицу свою судьбу. Она сыграет свою роль, какой бы грязной и опасной она ни была. Она была готова заплатить любую цену за то, чтобы Диего был в безопасности.

Она взмахнула цветастой юбкой, словно крыльями бабочки, и одернула рукава-фонарики белой блузки, дерзко обнажавшей плечи. Мысль кольнула сознание, как заноза: стоило переодеться перед тем, как покинуть гасиенду, а не колесить по пыльным улочкам пуэбло и окрестностям в этом простом наряде. Освободив золотистые пряди от плена шпилек, она распустила волосы, ощущая, как волна их шелковистой тяжести скользит по спине. Еще совсем юной, пятнадцатилетней девчонкой, она узнала, какой властью они обладают над Маркусом. Тогда Педро, словно ангел-хранитель, отвел беду. Сегодня же… сегодня надежды на спасение почти не осталось.

Пальцы Софии замерли на холодной ручке двери, ведущей в соседнюю комнату. Сквозь дерево пробивался приглушенный гул голосов, постепенно крепнущий, переходящий в раздраженный крик. Перес и Маркус. Вечная симфония раздора. Один — обвиняющий, упрекающий в безрассудстве и навлечении бед. Другой — огрызающийся, обвиняющий в излишней самоуверенности, в непомерной власти. Снова старая песня. Придется вклиниться в эту какофонию.

Мысль о распущенных волосах, ниспадающих на плечи в этой напряженной обстановке, показалась ей неуместной вольностью. Наспех скрутив волосы в тугую косу, она усмирила непокорные пряди. Простой одежде — простая, скромная прическа.

София толкнула дверь, и комната встретила ее настороженным молчанием, пронизанным взглядами нескольких пар глаз. Проклятье! Она не учла, что здесь окажется половина банды.

— Вот это сюрприз! — Маркус, очнувшись от мимолетного ступора, картинно откинулся на спинку стула. — Неужели сама сеньорита София соизволила почтить нас своим присутствием?

Девушка судорожно сжала кулаки за спиной, внутренне приказывая себе сохранять хладнокровие и не поддаваться страху.

— И вам добрый вечер, дон Маркус! — голос прозвучал на удивление звонко, без малейшей дрожи. — Джентльмены здесь перевелись? Неужели никто не предложит сеньорите стул?

В ответ — ни единого движения, ни единого звука.

— София, что тебе здесь нужно? — голос Переса, гулкий и резкий, рассек тишину. Он сидел за тем же столом, напротив Маркуса.

Она встретилась с ним взглядом. Иссиня-черные волосы, когда-то бывшие его гордостью, теперь тронула предательская седина, а лицо покрывала паутина мелких, словно выжженных шрамов. Когда-то, в той, прошлой жизни, она боготворила этого человека. Верила каждому его слову, каждой сказке о благородном воспитании в монастырской школе, достойном замужестве и учебе брата в военной академии, а не скитаниях по грязным улицам Мадрида.

— Как же, отец, ты сам отправил меня пожить на старой гасиенде деда, — она вызывающе вскинула бровь.

— Я прекрасно это помню, но что ты делаешь здесь? — в голосе отца засквозило раздражение, он даже привстал со стула.

— Я… — она притворно задумалась, словно взвешивая слова. — Скажем так, я пришла в гости.

— В гости? — не понял он. — К кому?

— К тебе. К дону Маркусу. Да хотя бы вон к Пако, — она кивнула в сторону верного соратника де Марина. — Какая разница к кому? Главное, что я пришла в гости.

— Подождите-ка, — Маркус подался вперед, в его глазах блеснула сталь. — Как вы оказались в той комнате?

— А как люди оказываются в запертой комнате? — она притворно удивилась. — Через дверь, разумеется.

Маркус вскочил и, словно тень, метнулся к двери. Убедившись, что пленника нет, он с яростью обернулся и навис над Софией, словно хищник над добычей.

— Где он?!

В его темных, мечущих молнии глазах плескался гнев, и София невольно отшатнулась, испугавшись не на шутку.

— Где де ла Вега?!

— Не могу сказать, — она очень надеялась, что Амиго все же заставил Диего дойти до Фантома и направиться в сторону дома.

— Что происходит?! — проревел Перес, наблюдая, как Маркус хватает его дочь за руку и грубо притягивает к себе.

— Она отпустила де ла Вегу! — прорычал тот, не отводя взгляда от Софии и не ослабляя хватки.

София изо всех сил старалась не выдать себя, не заплакать от боли. Если она выживет после всего этого, завтра на ее предплечье расцветет багровый синяк.

— Здесь был де ла Вега? — Перес тяжело опустился на стул, всем своим видом демонстрируя усталость от бесконечных, несогласованных действий Маркуса. — Маркус, отпусти ее.

София попыталась вырвать руку, но стальные пальцы Маркуса сжимали ее предплечье мертвой хваткой.

— Не отпущу, пока она не скажет, где он! Этот щенок наверняка где-то здесь прячется, и она ему помогает!

— Маркус! — голос Переса был подобен раскату грома, сотрясшему комнату. Все замерли, боясь пошевелиться. — Я сказал, отпусти ее! Сейчас же!

Маркус, словно подчиняясь невидимой силе, медленно разжал пальцы. На бледной коже предплечья Софии мгновенно проступили багровые полосы. Девушка отерла вспотевшие ладони о юбку и постаралась восстановить дыхание. Маркус, все еще не отводя от нее взгляда, отступил на шаг.

— София, скажи мне правду, — голос Переса смягчился, в нем прозвучали нотки прежней, отцовской заботы. — Ты видела де ла Вегу? И, если да, где он сейчас?

София знала, что от ее ответа зависит многое, если не все. Она должна была выиграть время, дать Диего возможность скрыться.

— Да, видела, — она сделала паузу, обдумывая каждое слово. — Он был в той комнате. Но я не знаю, где он сейчас. Я вошла сюда до того, как он сбежал.

— Не ври мне! — рявкнул Маркус, вновь бросаясь к ней. — Ты его отпустила!

— А мы уже перешли на ты?! — съязвила она. Маркус замахнулся, готовый обрушить на нее всю свою ярость.

— Хватит! — Перес поднял руку, останавливая Маркуса. — Маркус, что здесь делал де ла Вега?

— Твои дети, Перес, ни на что не годны, — прошипел сквозь зубы де Марин. — Одна не способна заманить в ловушку Зорро, а второй уже целые сутки рыщет в поисках твоей потерянной невесты.

София облегченно вздохнула, что брат не стал свидетелем этой сцены. Иначе кровь пролилась бы неминуемо, и, к несчастью, их с Серхио кровь.

— Что здесь делал де ла Вега? — вновь прозвучал ледяной голос Переса.

— Я пытался убить двух зайцев одним выстрелом. Сеньорита Вердуго гостила на гасиенде де ла Веги, затем он вызвался ее проводить, и она словно испарилась…

София заметила, как прищурились глаза отца, в них полыхнул недобрый огонь.

— И тот же де ла Вега был в Монтерее ровно в то же время, что и промышлял там Зорро, три года назад. Не находишь это… любопытным, Перес? — вкрадчиво промурлыкал Маркус, не сводя взгляда с Софии.

Сердце ее замерло, словно в тисках, а кончики пальцев обдало ледяным холодом.

— К чему ты клонишь, Маркус?

В комнате повисла тяжелая тишина, давящая своей мрачной неизбежностью. София чувствовала, как на нее обрушиваются подозрительные взгляды присутствующих. Она старалась не выдать себя ни единым жестом, ни единым дрожанием ресниц. Обвинение было серьезным

— И что тут любопытного? — в голосе ее послышалось напускное равнодушие.

Перес медленно поднялся, его движения были плавными, но в них чувствовалась скрытая угроза. Он обошел стол и приблизился к Софии, пристально вглядываясь в ее лицо.

— София, ты знаешь, что я ненавижу ложь. Если де ла Вега и Зорро — одно лицо, ты должна сказать мне правду.

Голос его звучал мягко, почти ласково, но София не обманывалась. Под этой маской скрывался жестокий и безжалостный человек.

— Отец, но это абсурд! Я, правда, знаю, Диего не больше месяца, но он — безобидный аристократ, проводящий дни в чтении книг и музицировании. Он — бездельник, не способный даже муху обидеть, не то, что сражаться с целой бандой! Да он к шпаге-то не знает, с какой стороны подойти, — София старалась говорить убедительно, вкладывая в каждое слово искреннее возмущение. Она надеялась, что ее актерское мастерство не подведет. — Если мне не веришь, спроси у сеньориты Вердуго, — выпалила она, словно выкладывая последний козырь. — Ей-то он знаком дольше, чем нам всем вместе взятым.

Маркус лишь презрительно фыркнул в ответ, а Перес тихо заметил:

— Охотно бы, да вот беда — не могу.

— Так что же нам мешает отправиться к ней прямо сейчас и узнать правду? — настаивала она, не желая отступать.

— Вот дождемся твоего брата с добрыми вестями, тогда и поедем, — ответил отец, и в его улыбке сквозило что-то хищное, словно кот уже предвкушал вкус пойманной мыши.

Она отступила, пока спина не коснулась ледяной стены. Стравливать их — одно, но ощутить на себе всю тяжесть их объединенного натиска — совсем иное. Холод стены пробирал до костей, но страх обжигал сильнее.

— А пока мы ждем Серхио, ты все-таки нам расскажешь, как так вышло, что ты оказалась в той комнате и освободила де ла Вегу, — голос Переса звучал ровно, но София чувствовала, что он не отводит от нее испытующего взгляда. — Я, конечно, не одобряю методы Маркуса, но не могу отрицать их эффективности. Не торопись, дочка, подумай хорошенько. От твоего ответа сейчас зависит не просто будущее, а вся твоя жизнь.

Слово «будущее» звучало в устах отца так часто, что, загнанная в угол отчаянием, София ухватилась за него, как утопающий за соломинку.

— Какое будущее, скажи на милость? — прошептала она, и в глазах вспыхнули искры не то гнева, не то безумия. — В России? «Малышка, мамы больше нет, но бабушка с дедушкой не дадут пропасть», — передразнила она отцовский голос, полный фальшивой заботы. — Или в чопорной Испании? «Дочка, слушайся матушек-настоятельниц, пансион — верный путь к выгодной партии». Или, может, в Калифорнии? «София, ты должна выйти за Маркуса, он — наше будущее!» — голос сорвался, превратившись в истеричный визг, и она вздрогнула, когда кулак отца с глухим стуком врезался в стену рядом с ее лицом.

— Замолчи! — взревел он, обрывая ее истерику, глаза метали молнии еле сдерживаемого бешенства. — До смерти устал от тебя и твоего брата!

София замерла, прижавшись спиной к стене, словно загнанный зверек. Она знала, что перешла черту, за которой начинается настоящая опасность. Гнев отца был страшен, но еще страшнее было его обманчивое спокойствие. Сейчас же перед ней стоял разъяренный зверь, готовый разорвать ее на части. Маркус стоял рядом, злобно ухмыляясь, наслаждаясь ее страхом. Он всегда ненавидел ее, и сейчас у него был шанс увидеть ее унижение.

— Я всегда делал то, что было лучше для тебя, — прорычал Перес, стараясь обуздать свой гнев. — Все мои решения были направлены на твое благополучие. Ты же, неблагодарная, всегда хотела поступать наперекор. Но теперь ты зашла слишком далеко. Помощь Зорро — это измена!

— Диего — не Зорро, — с трудом выдохнула она, ловя ртом воздух.

Господи, Серхио, где тебя носит? За это время можно было до Монтерея и обратно доскакать, а не то, что до Лос-Анджелеса!

— Хочешь вернуться к этому разговору? — Перес приподнял бровь. — Что ж, давай вернемся.

София почувствовала, как по спине пробежал липкий холодок. Она знала, что сейчас каждое ее слово, каждый жест будут рассмотрены с особым вниманием. Нужно было выиграть время, запутать их, увести от правды. «Диего — не Зорро,» — прозвучало слабо, неубедительно, даже в ее собственных ушах.

— Итак, София, если подозрения Маркуса не беспочвенны, и де ла Вега — действительно Зорро… то ты только что совершила акт величайшего предательства, — проговорил Перес медленно, словно выковывая каждое слово из стали.

София вскинула голову.

— Осмелюсь спросить, в чем именно состоит моя измена, дон Перес? В том, что после пяти лет заточения я нашла в Лос-Анджелесе друга? Или жизнь на гасиенде деда, по-вашему, должна была стать еще одним вариантом той же клетки, что в Сан-Франциско и Монтерее?

Ее слова прозвучали вызывающе, но внутри бушевал ураган страха. Она видела, как лицо отца темнеет, словно грозовая туча, а в глазах Маркуса загорается злорадный огонек. Она понимала, что играет с огнем, но отступать было некуда.

— Друга? — Перес процедил это слово сквозь зубы, словно пробуя его на вкус. — Ты называешь Зорро другом?! Он все отнял у меня, все, что я хотел со временем передать тебе и твоему брату!

— Что именно он у тебя отнял, отец? — с притворной тревогой в голосе спросила София, внутренне умоляя Серхио поторопиться. Еще немного, и эта комната станет свидетелем детоубийства. — Гасиенда деда по-прежнему принадлежит семье дель Кастильо.

— Ах, какая же ты наивная, дитя мое, — Перес провел костяшками пальцев по ее щеке, оставив на коже неприятный холодок. Она едва сдержала дрожь от его прикосновения. — Что такое какая-то жалкая гасиенда по сравнению со всей Калифорнией? Ты могла бы стать самой богатой невестой этих земель!

— Не понимаю, о чем ты говоришь, отец. Я никогда не стремилась к богатству и власти. Мне нужна только свобода, — упрямо твердила она, словно заговоренная.

— Свобода? — Перес с яростью отшвырнул стул, стоявший рядом. Грохот пронесся по комнате, заставив всех, включая Маркуса, вздрогнуть. — О какой свободе ты бредишь, дорогая моя? Ты — моя дочь, ты принадлежишь мне, а после замужества будешь принадлежать своему мужу.

— Я… принадлежу? — от возмущения у Софии перехватило дыхание. — Ты… ты и маме это говорил??? — в зеленых глазах девушки отразилось внезапное, болезненное осознание. — Матерь Божья… Дед Матвей говорил… — она жадно ловила воздух, чувствуя, как подступает паническая атака, и не находя сил остановить ее. — Мама любила тебя… Она хотела бежать с тобой в Испанию… — слова вырывались с трудом, словно их приходилось выцарапывать из самой души, но она должна была их произнести. — А ты… ты и о ней говорил, как о вещи… — Кулаки сжались до побелевших костяшек, тело била дрожь, и она прошептала, едва слышно: — Не… ненавижу… тебя… — затем подняла глаза, в которых бушевало пламя ярости, и уже громко выкрикнула. — Ненавижу тебя!

— Дура! — Перес взмахнул рукой и совершил то, что до этого запрещал Маркусу — отвесил ей звонкую пощечину.

Маркус злорадно ухмыльнулся, наслаждаясь ее унижением.

— Дура! — повторил Перес с клокочущей злобой. — Твой дед не захотел переписывать завещание! Он мог все оставить твоей матери!

— Зачем? — София коснулась пылающей щеки, в глазах заблестели слезы, но не от слабости, а от боли и ярости. — Чтобы ты проиграл все его поместье, как проиграл в Испании Снежка и мамины драгоценности??? — она выпрямилась и, глядя отцу прямо в глаза, с ледяным презрением произнесла. — Я ненавижу тебя, Андрес дель Кастильо.

— Не забывайся, София! — Перес побагровел от ярости. — Я — твой отец!

— Мой отец умер три года назад под обломками таверны в Сан-Франциско!

Перес снова замахнулся, и в этот момент в комнате оглушительно прогремел выстрел.

Пуля просвистела над головой Переса, вонзившись в деревянную панель за его спиной. В дверях стоял Серхио, сжимая в руке дымящийся пистолет. Его лицо было искажено яростью, глаза метали молнии.

Вторая пуля пронзила образовавшуюся тишину, раздробив воздух. Перес замер, поднес руку к груди, на его лице застыло выражение недоверия. Кровь начала просачиваться сквозь тонкую ткань рубашки, окрашивая ее багряным цветом. Перес рухнул на пол, словно подкошенный, подняв столб пыли.

В комнате воцарилась мертвая тишина. София, застывшая в оцепенении, не могла отвести взгляд от тела, распростертого у ее ног. В голове гудело, смешиваясь в хаотичную кашу из боли, страха и ненависти. Подняв глаза, она посмотрела на брата, застывшего в дверном проеме. В его зеленых глазах ярость на мгновение уступила место мимолетному сожалению, что не он оборвал жизнь отца, а затем — облегчению, холодному и жестокому, что кровь не на его руках.

В тот же миг, оттолкнув Серхио в сторону, в хижину

ворвались уланы, подняв невообразимый шум. Паника и хаос захлестнули все

вокруг. Маркус, воспользовавшись замешательством, схватил Софию за руку, грубо

потащив за собой в соседнюю комнату.

Диего, наблюдавший за происходящим сквозь щель в ставнях, ощутил, как кровь закипает в венах. Он видел каждое движение, каждую гримасу на лице Софии. Слышал каждое слово, произнесенное с такой отчаянной, но благородной смелостью. Кулаки его сжимались так сильно, что костяшки побелели.

Внутри него поднялась волна ярости, затмевающая все вокруг. Он, Зорро, защитник угнетенных, стоял и смотрел, как оскорбляют девушку, которую он… девушку, к которой он питал чувства, глубина которых пугала его самого. Он чувствовал, как дрожат руки. Хотелось ворваться в дом, выхватить ее из этой змеиной ямы, расквитаться с каждым, кто посмел поднять на нее руку. Но он понимал, что это будет ошибкой. Слишком рискованно. Он поставит под удар не только Софию, но и себя, и всех тех, кому он помогает.

Его сердце сжалось от боли, когда Перес ударил ее. Ярость, первобытная, безудержная, волной захлестнула его. Все принципы, все планы осторожности, все клятвы, данные самому себе, мгновенно рассыпались в прах. Единственным желанием, горящим сейчас в его душе, было ворваться в эту комнату и вырвать глотку мерзавцу, посмевшему поднять на нее руку.

Он видел ее. Видел испуг, боль и, главное, то, что скрывалось за этими эмоциями — невероятную силу, упрямство, ярость, которые прорвались наружу, словно лава из вулкана. Она стояла, гордо подняв голову, даже после удара. Она не сломалась. Он всегда знал, что она особенная, но сейчас, видя ее такой, он понимал, насколько недооценивал ее силу духа.

Злость душила его, но разум требовал действовать расчетливо. Он не мог просто ворваться туда, как разъяренный бык. Это не поможет Софии, а лишь усугубит ее положение. Маркус, наверняка, уже держит руку на эфесе шпаги. Ему нужен план, нужен момент, когда он сможет действовать наверняка, без риска для Софии.

Диего отступил от окна, чувствуя, как холодный пот струится по спине. Нужно сосредоточиться, успокоить ярость, дать разуму взять верх. Он — Зорро, а значит, у него есть преимущество — знание местности, хитрость и умение действовать быстро и незаметно. Он спасет ее. Чего бы это ему не стоило.

Он вздрогнул, ощутив легкое прикосновение к левой руке, и резко обернулся, собираясь дать отпор.

Перед ним стоял Бернардо, его верный помощник, чье появление всегда было столь же неожиданным, сколь и своевременным. Немой слуга, чьи глаза говорили больше, чем тысячи слов. Диего удивленно вскинул бровь:

— Как ты нашел меня?

Бернардо жестами приоткрыл завесу тайны своего внезапного появления у хижины.

— Сержант Гарсия? Уланы? Здесь? — в голосе Диего звучало недоверие, словно он не верил собственным ушам.

Мозо лишь улыбнулся в ответ и утвердительно кивнул.

— Но как Гарсия узнал? — Диего пытался сложить разрозненные кусочки головоломки в единую картину.

Бернардо жестом нарисовал в воздухе женский силуэт.

— София? — кивок. — София рассказала Гарсия? — отрицание. Еще один жест. — София… — кивок и тут же отрицание. — Не София? — Диего нахмурился, погрузившись в раздумья. — Серхио. — кивок. — Серхио привел сюда сержанта?

Бернардо облегченно выдохнул — наконец-то его поняли. И в это мгновение раздался звук выстрела. Сначала один, подобно злобному плевку, а затем ему вторил второй, уже более глухой и угрожающий.

Диего молнией метнулся обратно к окну. Кто стрелял, было неважно, да и видеть стрелявшего он не мог. Вся его вселенная сузилась до одной точки — Софии. Она стояла неподвижно, словно статуя, высеченная из страха и ужаса, и смотрела, как отец оседает на пол. Диего видел, как медленно поднимается ее голова, как взгляд встречается со взглядом убийцы, и даже отсюда, издалека, он уловил в нем странную смесь шока, боли и… облегчения?

Следующие секунды растянулись в мучительную, бесконечную вечность. Диего сорвался с места и бросился к двери, как безумный. Он ворвался в хижину вслед за первыми уланами, презрев опасность, не думая о шальной пуле, о том, что сейчас совсем не время для геройства. Его единственной целью была София. Но когда он влетел внутрь, ее в комнате уже не было. Ни ее, ни Маркуса.

Тем временем, в хижине царил хаос. Уланы, ворвавшись внутрь, скручивали опешивших бандитов. Сержант Гарсия, пыхтя и отдуваясь, командовал, раздавая приказы своим людям. Он был в своей стихии, наслаждаясь моментом триумфа.

Внезапно его взгляд зацепился за Серхио. Тот стоял, опустив голову, и смотрел на тело отца. В его зеленых глазах плескалось такое сложное сочетание чувств, что Диего на мгновение потерял дар речи. Это было не просто горе от потери отца. Там были вина, страх, надежда… И еще что-то неуловимое, что заставило кровь Диего похолодеть. Он отчаянно отгонял от себя крамольную мысль об отцеубийстве, отказываясь верить в такую чудовищную возможность.

Диего понимал другое: сейчас не время выяснять мотивы Серхио, сейчас каждая секунда дорога. Главное — найти Софию.

Он ринулся к сержанту, отшвырнув в сторону зазевавшегося улана.

— Где она? Где София, дьявол побери?! — прорычал он, вцепившись в плечо Гарсии. Тот, застигнутый врасплох, только и смог выдавить:

— Кто «она»? О чем вы, дон Диего?

— Сеньорита София! Она была здесь! Куда она делась? — Диего не ослаблял хватку. Гарсия лишь беспомощно пожал плечами.

— Маркус… он увел ее через задний ход, — прозвучал безжизненный голос Серхио. Пистолет выпал из его ослабевших пальцев.

— Лейтенант прав, дон Диего, — подтвердил его слова капрал Рейес, возникший словно из ниоткуда. — Я видел, как они скрылись вон в той комнате.

— Лейтенант?! — Диего в оцепенении уставился на Серхио.

— Лейтенант Серхио дель Кастильо, к вашим услугам, — с горькой усмешкой произнес тот, расправляя плечи.

Диего отшатнулся, словно от удара. Лейтенант? Серхио, сын Переса, лейтенант? Все перевернулось с ног на голову. Он окинул взглядом комнату, пытаясь осознать глубину произошедшего. Серхио, уланы, Гарсия… все это было частью тщательно спланированной операции, и София играла в этом действии не последнюю роль.

Он резко развернулся и, вцепившись в грудки обмякшего от неожиданности Серхио, с силой вдавил его в стену. В карих глазах клокотала неистовая ярость, такая, что Гарсия и Рейес, ошеломленные внезапным взрывом, на мгновение замерли, но тут же бросились оттаскивать его от брата Софии.

— Так это ты!.. Это тебя она ждала, тянула время, стравливая Переса и де Марина! — Диего тряс Серхио как грушу, слова вылетали из его уст словно проклятия. — За это время можно было дважды съездить до Лос-Анджелеса и обратно!

— Даже если бы я не встретился ей на пути, она все равно бросилась бы спасать твою шкуру, де ла Вега, — прохрипел Серхио, почти не сопротивляясь. В глубине зеленых глаз плескалась боль, но он был рад этой ярости. Ему тоже было, что сказать Диего.

— Нет… Она бы не совершила такую глупость… — Диего внезапно разжал пальцы, и Серхио, лишенный опоры, осел на пол вдоль стены.

— А ты, правда, думаешь, что она примчалась сюда просто так, прихватив с собой пса и коня? — Серхио продолжал сидеть, глядя снизу вверх на побледневшего де ла Вегу. — Не надо было провожать первых красавиц Монтерея, тогда бы сейчас сидел дома, попивал вино, и никто бы не рисковал жизнью ради твоего спасения.

Диего отшатнулся, словно от удара. Слова Серхио врезались в него, словно осколки стекла. Он вдруг отчетливо увидел всю картину, сложившуюся из обрывков фраз, взглядов и ускользающих намеков. София… Она не просто оказалась втянута в эту историю, она сама плела нити этой сложной интриги. Все ради него? Невозможно.

Гнев начал отступать, уступая место ледяному ужасу. Он понял, что София, возможно, и не знала всех планов Серхио, но осознанно рисковала собой, чтобы вытащить его из этой западни. И сейчас, когда все закончилось, она снова оказалась в опасности, на этот раз с Маркусом.

Он поднял голову, в глазах больше не было растерянности, лишь решимость.

— В какую сторону они ушли? — рявкнул Диего, обращаясь к Рейесу.

Капрал, все еще ошарашенный произошедшим, указал на дверь во вторую комнату хижины, где его держали пленником. Диего бросился туда, не оглядываясь. Он слышал, как Гарсия что-то кричит ему вслед, но не обращал внимания.

Он вылетел из той же двери, через которую еще недавно его выпихнула сама София, и замер, растерянный, не зная, куда бежать, что предпринять. Секунды утекали сквозь пальцы, как драгоценный песок; чтобы догнать беглеца, теперь понадобился бы конь, быстрее ветра.

Спасение вновь явилось в лице Бернардо, выскользнувшего из хижины следом. Тот трижды рассек пальцем воздух и указывал направо. Диего благодарно улыбнулся, готовясь последовать за ним, как его остановил Серхио.

— Я с тобой, — произнес он тоном, не терпящим возражений, в голосе звучала сталь. — Что бы ты обо мне ни думал, де ла Вега, она — моя сестра, единственный родной мне человек.

Диего в замешательстве обернулся, лихорадочно соображая, где взять вторую лошадь, но тут его осенило. Подозвав Амиго, удивительным образом хранившего до сих пор молчание, он отрывисто скомандовал:

— Отведи Серхио к Фантому.

И, обращаясь к брату Софии, добавил:

— Жди меня там.

В тот миг его совершенно не заботило, как он объяснит Серхио метаморфозу, что произойдет всего через несколько минут, когда вместо дона Диего де ла Веги перед ним предстанет Зорро.

Серхио сидел уже на Фантоме, чьи копыта нетерпеливо выбивали дробь по земле, словно конь предчувствовал безумный галоп. Его рука скользила по шелковистой гриве, цветом напоминающей первый снег, и в памяти всплыл Снежок, любимец матери. Внезапно со стороны хижины на поляну вихрем вылетел всадник в черном плаще, восседавший на вороном коне.

— Зорро, — лишь констатировал Серхио, и в голосе его не было ни удивления, ни страха. — Соня в курсе?

— Думаю, да, — Диего не видел смысла юлить, раз маски были сброшены.

— Теперь мне понятно, почему она была так уверена в твоей защите.

Диего лишь пожал плечами, словно говоря, что это еще предстоит доказать.

— Едем? — он скользнул взглядом по сгущающейся темноте, ища верного пса. — Амиго…

— Да, Зорро, — перебил его Серхио, — и сразу хочу признаться, я не убивал отца. Это дело рук капрала.

Диего почувствовал, как облегчение волной окатило его, разгоняя клубы сомнений и подозрений.

— Амиго, вперед, ищи хозяйку! — приказал он, и пес сорвался в темноту.

Они тронулись с места, Торнадо и Фантом, два могучих коня, слились в едином порыве, унося своих всадников сквозь надвигающуюся ночь. Ветер свистел в ушах, заглушая все остальные звуки. Диего сосредоточился на своей цели, на поимке Маркуса, на защите Софии и справедливости.

С каждым мгновением он чувствовал, как Зорро все больше овладевает им, стирая границы между доном Диего де ла Вега и легендарным героем в маске. Эта трансформация, казалось, придавала ему нечеловеческую силу и ловкость. Он понимал, что Серхио, едущий рядом, видит эту метаморфозу, но сейчас это не имело значения. Сейчас они были союзниками, объединенными общей целью.

София сопротивлялась, ее разум отказывался осознавать произошедшее. Она только что стала свидетельницей убийства, а теперь ее похищают. Но Маркус не давал ей времени на раздумья. Он протащил ее через боковую дверь и вывел на задний двор. Затем вскочил на первого попавшегося коня, втащил Софию за собой и галопом понесся прочь от хаоса и смерти, оставив позади крики и звон оружия. Она отчаянно пыталась освободиться, но его руки крепко держали ее.

— Куда ты меня везешь, Маркус?! — крикнула она сквозь слезы, в которых смешались страх, отчаяние и горечь. Он не ответил, лишь подгонял коня, унося ее все дальше и дальше хижины.

София чувствовала его горячее дыхание у себя на шее, его руки, стискивающие ее талию. Ей было страшно и противно. Она понимала, что попала в еще более страшную ловушку, чем раньше.

Ветер свистел в ушах, заглушая ее крики. София оглянулась назад. Вдалеке, словно потревоженный муравейник, копошились уланы. Сердце забилось с новой силой.

Конь нес их сквозь заросли колючего чапараля, мимо полей и холмов. София чувствовала, как тело покрывается синяками от грубой езды. Она молчала, собираясь с силами. Маркус, казалось, не замечал ее состояния, его взгляд был прикован к горизонту. Наконец, когда луна осветила все вокруг, он остановил лошадь у подножия скалистых гор.

Он резко спрыгнул на землю и стащил ее с лошади, не церемонясь. Ее ноги подкосились, и она упала бы, если бы он не удержал ее за руку. Маркус потащил ее за собой вверх по узкой тропинке, усеянной камнями и осыпями. София, спотыкаясь, пыталась не отставать. Она видела, как в его глазах горит вожделение, и понимала, что сейчас, вдали ото всех, он почувствовал себя всесильным.

Добравшись до небольшого грота, скрытого среди скал, Маркус бросил ее на землю. Он жадно смотрел на нее, облизывая губы.

— Теперь ты моя, София, — прошипел он, приближаясь к ней. — Твой отец хотел выдать тебя за меня, и я намерен исполнить его желание. А сейчас мы скрепим наш союз.

В ее глазах вспыхнул гнев, смешанный с отчаянием. Она знала, что должна бороться, должна вырваться из его лап. Судьба дала ей шанс выжить, и она не собиралась его упускать.

София резко оттолкнула Маркуса, используя всю силу, которую смогла собрать. Он отшатнулся, не ожидая такого отпора. Она вскочила на ноги, готовая к бою.

— Никогда! — выплюнула она, глядя ему прямо в глаза.

Она понимала, что силы неравны, но страх придал ей решимости. Схватив со скалы острый камень, она замахнулась на Маркуса.

Он увернулся, и камень лишь слегка оцарапал его щеку. Маркус взревел и бросился на нее, но София успела уклониться. Она была быстрее, чем он предполагал. В узком гроте ей удавалось маневрировать, используя камни и неровности рельефа в качестве укрытия. Маркус, разгоряченный злостью и похотью, становился все более нетерпеливым.

Внезапно он с рыком набросился на Софию, отбросив ее на каменный пол грота. Камень выпал из ослабевшей руки, звякнув о скалу. Девушка попыталась вырваться, но его вес придавил ее к земле. Он с силой сжал ее запястья над головой, не давая пошевелиться. София отчаянно дергалась, царапаясь и кусаясь, но его хватка была мертвой. Она чувствовала его мерзкое дыхание на своем лице, его грязные руки, ощупывающие ее тело. Она закрыла глаза, стараясь не видеть его торжествующее лицо.

— Ты будешь моей, хочешь ты этого или нет, — прорычал Маркус, целуя ее в шею.

София почувствовала, как по ее щекам потекли слезы.

Она молила о помощи, но знала, что никто не услышит ее в этой глуши. Она

чувствовала себя беспомощной, словно загнанная в угол дичь. Но даже в этот

момент, когда казалось, что все потеряно, в глубине ее души теплился огонек

надежды.

Тень мелькнула у входа в грот. Высокая фигура в черном плаще заслонила собой тусклый свет. Взгляд Зорро, острый и проницательный, мгновенно оценил ситуацию. Маркус, прижимающий к земле хрупкую девушку, его похотливое лицо, искаженное злобой. София, отчаянно сопротивляющаяся, слезы, катящиеся по ее щекам. Гнев волной захлестнул его.

Бесшумно, как тень, Зорро спрыгнул в грот. Маркус, поглощенный своей мерзкой целью, не заметил его появления.

— Не смей прикасаться к ней! — прогремел голос Зорро, эхом отразившись от каменных стен.

Его шпага сверкнула, вырвавшись из ножен. Маркус, ошеломленный, вскочил на ноги. В его глазах плескалась ненависть, но и страх закрался в глубину зрачков. Он уже знал, что Зорро — противник, которого нельзя недооценивать. Но его собственная леворукость была козырем в рукаве, ставящим в тупик и смущающим ряды противников.

— Зорро! — процедил Маркус сквозь зубы, выплевывая имя врага, как яд.

Он не ожидал его здесь, в этом забытом богом месте. Но теперь игра принимала новый оборот. Он оттолкнул Софию, которая, воспользовавшись моментом, отползла вглубь грота, стараясь быть как можно дальше от развернувшейся схватки.

Маркус выхватил свою шпагу, сталь зловеще блеснула в полумраке. Он занял позицию, демонстрируя уверенность, хотя внутри бушевал страх. Леворукость давала ему преимущество, неожиданный угол атаки, способный сбить с толку даже самого опытного фехтовальщика. Он сделает все, чтобы уничтожить Зорро, чтобы доказать свое превосходство.

Зорро не стал тянуть время. Он ринулся в атаку, шпага описывала в воздухе молниеносные круги, парируя выпады Маркуса. Каждый удар был точен, каждый выпад — выверен. Зорро танцевал между жизнью и смертью, словно тень, неуловимая и смертоносная. Его клинок оставлял за собой лишь свист рассекаемого воздуха.

Маркус отбивался отчаянно, используя свою особенность, чтобы создать неожиданные углы атак. Но Зорро был слишком опытен. Он предвидел каждый его ход, блокировал каждый удар. Зорро парировал, контратаковал, заставляя Маркуса отступать, шаг за шагом, все дальше вглубь грота.

Сталь звенела, сталкиваясь в яростном танце. Искры высекались при каждом ударе клинка о клинок, освещая на мгновение лица противников. Зорро чувствовал, как адреналин вскипает в крови, обостряя чувства, делая движения более быстрыми и точными. Он видел страх в глазах Маркуса, несмотря на его кажущуюся ярость и уверенность. Страх выдавал его, сковывал движения, лишал гибкости.

Маркус пытался перехватить инициативу, используя свою леворукость, чтобы заставить Зорро гадать. Но Зорро был готов. Он знал о его уловке и парировал каждый неожиданный выпад, направляя клинок Маркуса в сторону, используя его же преимущество против него. Зорро играл с ним, как кошка с мышкой, позволяя ему надеяться на победу, лишь чтобы затем разбить его надежды одним точным ударом.

Внезапно, в одном из выпадов Маркуса, Зорро почувствовал, как его шпага скользнула по лезвию противника, изменив траекторию. Неожиданный поворот, секундная потеря контроля, и клинок Маркуса, вопреки всем расчетам Зорро, словно ядовитая змея, ужалил Зорро в плечо. Боль пронзила тело, но Зорро не дрогнул. Он лишь сильнее сжал эфес шпаги, разворачивая противника в сторону, используя силу и инерцию движения.

Маркус, ослепленный кратковременным триумфом, не заметил, как Зорро, невзирая на рану, перехватил инициативу. В одно мгновение, Зорро нанес сокрушительный удар, парируя выпады обезумевшего от ярости Маркуса и сбивая того с позиции. Его клинок, описывая смертельно красивую дугу, вонзился под ребра Маркуса. Тихий вздох вырвался из его груди, в глазах застыло непонимание.

Маркус рухнул на землю, словно подкошенный, шпага с глухим стуком выпала из ослабевшей руки. Кровь расползалась по камням, окрашивая их в зловещий багровый цвет. Зорро отшатнулся, чувствуя, как слабость подступает к нему. Он не хотел этого. Он хотел лишь остановить его, преподать урок, но не убивать.

Зорро отступил на несколько шагов, прижав ладонь к ране на плече, взгляд его не отрывался от поверженного противника. Ярость, что жгла его изнутри с самого появления в этом мрачном гроте, вдруг схлынула, оставив после себя лишь ледяную пустоту оцепенения. В этот момент Зорро видел не врага, а лишь человека, чья жизнь трагически оборвалась. Он чувствовал тяжесть вины, сдавившую ему грудь. Убийство, пусть и в поединке, оставалось убийством, и эта мысль терзала его душу.

Прохладные, трепетные руки обвились вокруг его талии, словно стремясь удержать от падения в бездну отчаяния, и все внимание Зорро сосредоточилось на прильнувшей к нему девушке. В зеленых глазах Софии, полных невыразимой благодарности, плясали отблески пережитого ужаса и надежды, и Зорро с новой силой ощутил, за что он сражался. Та, которую он любил больше самой жизни, которую не мог и боялся потерять, была жива, была рядом, в безопасности.

Зорро снял свой плащ и бережно накинул на ее обнаженные плечи, словно укрывая от холода пережитого кошмара. Затем, сбросив перчатки, он порывисто, крепко обнял ее, все еще не веря, что все позади, что она здесь, в его руках.

— Я люблю тебя, — прошептал он, взяв ее лицо в ладони и запечатлев на ее губах поцелуй, полный нежности, облегчения и бесконечной любви.

София ответила на поцелуй, вкладывая в него всю свою благодарность и любовь. Ее руки крепко обнимали его, словно боясь, что он исчезнет, как мираж. Она знала, что он рисковал жизнью ради нее, и это лишь усиливало ее чувства. В его объятиях она чувствовала себя в безопасности, защищенной от всего зла, что таилось в этом мире.

Зорро оторвался от ее губ, и его взгляд снова упал на распростертое тело Маркуса. Вина все еще давила на его плечи, но теперь к ней примешивалось осознание необходимости. Он должен был защитить Софию, защитить невинных от подобных ему. И если для этого требовалось проливать кровь, он готов был нести этот крест.

Звук шагов разорвал тишину. Серхио приблизился к неподвижному телу, опустился на одно колено и приложил пальцы к холодной коже в поисках пульса.

— Знаешь, де ла Вега, если бы не видел собственными глазами… никогда бы не поверил, — обернувшись, он одарил сестру лукавой улыбкой.

София метнула быстрый взгляд на Зорро, немой вопрос читался в ее глазах. Он едва заметно кивнул в ответ.

— Серхио! — она бросилась к брату, заключив его в объятия, а затем вновь утонула в сильных и надежных руках любимого.

— Надо будет взять у тебя пару уроков, — Серхио проводил ее взглядом, полным теплоты и нежности.

— Всегда к твоим услугами, дель Кастильо, — Зорро склонил голову в легком поклоне.

— Мальчики, не начинайте снова! — с притворной усталостью попросила София, закатывая глаза.

Серхио, окинув их оценивающим взглядом, поинтересовался:

— Не пора ли нам убираться отсюда? Скоро рассвет, а путь до гасиенды неблизкий.

— Ты не будешь против, если София вернется домой к вечеру? — спросил Зорро, будто небрежно, но рука его уже скользнула с плеча девушки на талию, притягивая ее ближе. Они втроем двинулись к выходу, образуя напряженный треугольник.

София почувствовала, как краска заливает ее щеки. Смущение и какое-то неясное предчувствие боролись в ней.

— В принципе, меня сегодня ждет череда официальных мероприятий, горы отчетов, — протянул Серхио, деланно нахмурив брови, словно решая сложнейшую задачу. — Так что я, скорее всего, и не замечу ее отсутствия на гасиенде до вечера. — Но, — он лукаво прищурился, — пришли слугу за ее платьями, негоже ей щеголять в чем попало в доме своего будущего мужа.

— Серхио! — возмущенно воскликнула София, заподозрив в словах брата скрытое подталкивание Диего к решительному шагу.

— Соня, неужели ты всерьез думаешь, что я позволю ему разгуливать на свободе после того, как ты так рисковала ради него? — притворно удивился Серхио. — Кстати, что-то я не припомню трогательной сцены с предложением руки и сердца.

— Ты, правда, воображаешь, что я стану делать это в присутствии зрителей? — Зорро резко остановился, продолжая крепко держать девушку за талию, и вперил в будущего родственника пронзительный взгляд.

— Было бы неплохо, — заметил Серхио, пожимая плечами, — но, я так понимаю, не судьба?

— Нет, — пробурчал Зорро и, не выпуская Софию из объятий, продолжил путь. — Тем более у меня сейчас нет… того, что полагается.

— А… — протянул Серхио, подмигнув сестре, которая прожигала его испепеляющим взглядом.

Они вышли из грота. Там, рядом с лошадьми, лежал Амиго, радостно взвизгнувший при виде хозяйки. София присела, чтобы почесать его за ухом, и давая возможность мужчинам выяснить отношения до конца.

— Сестра — это, конечно, хорошо, — произнес Серхио, не отрывая взгляда от Софии, — но я всегда мечтал о брате.

— Не могу ответить тем же, — Зорро расправил плечи, вдыхая свежий горный воздух. — У меня не было ни того, ни другого.

— Ничего, привыкнешь, — он вскочил на белоснежного коня и предупредил. — Фантома верну только после свадьбы.

— Серхио!!! — София вскочила, готовая броситься на брата, но он уже исчез, взметнув пыль копытами.

Она повернулась к Зорро и увидела, как он, не мигая, смотрит вслед ускакавшему Серхио.

— А знаешь, в чем-то он прав.

Он извлек шпагу из ножен, и первый луч солнца скользнул по отполированной стали клинка. Склонив голову, он протянул оружие Софии, эфесом вперед, словно предлагая ей свою честь и верность, а лезвием — отводя от нее любую опасность. Затем опустился на одно колено.

— Возьми, mi alma. Это символ моей борьбы, моей клятвы защищать невинных. Но теперь, это и символ моей любви к тебе. Я отдаю тебе свою жизнь, свою судьбу, свою честь. Возьми ее, если ты согласна разделить ее со мной.

София замерла, не в силах отвести взгляд от шпаги и от лица Зорро, в котором отражалась вся глубина его чувств. Она понимала, что это не просто жест, не просто красивый рыцарский обычай. Это признание, клятва, обещание защищать и любить ее до последнего вздоха. В ее глазах заблестели слезы, но это были слезы радости, слезы счастья, слезы осознания того, что она нашла свою половинку, свою опору, свою любовь.

Она приняла шпагу дрожащими руками, почувствовав тяжесть стали и ответственности. Сделав глубокий вдох, она подняла взгляд на Зорро и, нежно улыбнувшись, произнесла:

— Я принимаю твою клятву, твою любовь, твою жизнь. Я буду верна тебе до конца своих дней, буду поддерживать тебя в твоей борьбе, буду разделять с тобой все тяготы и радости. Я люблю тебя, Диего де ла Вега, и хочу быть твоей женой.

Он поднялся с колена и бережно забрал шпагу обратно. Затем, взяв ее лицо в ладони, он вновь прильнул к ее губам в поцелуе, в котором слились страсть, нежность и обещание вечной любви. В этот момент они были одни во всем мире, только они и их любовь, способная преодолеть любые препятствия.

— Я люблю тебя, София дель Кастильо, и сделаю все, чтобы ты была счастлива.

Торнадо, повинуясь легкому наклону тела Диего, скользнул в зев пещеры. Боль в плече, словно раскаленный уголь, прожигала его, но Диего гнал прочь любые мысли о ней, сосредоточившись на драгоценной ноше. София, измученная пережитым, спала чутким сном, и он старался не потревожить ее.

Посреди пещеры Торнадо замер. Одной рукой придерживая девушку, Диего спрыгнул на землю, затем осторожно снял Софию. Ее ресницы дрогнули, но глаза не открылись. Бережно подняв ее на руки, он решительно двинулся вверх по ступеням, сначала в потайную комнату, а оттуда — в свою спальню. Там он бережно опустил Софию на кровать и укрыл ее мягким покрывалом.

Вернувшись в пещеру, он столкнулся с Бернардо, чье лицо озарила неподдельная радость при виде вернувшегося хозяина.

Диего сорвал с лица маску и бандану, бросил их в шляпу и устало покачал головой. Затем одним движением стащил с себя рубашку, обнажив зияющую рану на плече, и тихо спросил:

— Жить буду?

Лицо Бернардо омрачилось тенью беспокойства. Он поднес фонарь ближе к ране и, спустя мгновение, с облегчением кивнул.

— Хорошо, — выдохнул Диего, чувствуя, как отступает ледяной страх. — Обработай ее.

Он опустился на большой, шершавый камень и закрыл глаза, ожидая, когда Бернардо приготовит все необходимое. Пока тот суетился в потайной комнате, Диего абсолютно ни о чем не думал. Удивительно, в голове была звенящая пустота, словно все старые долги оплачены, а новые еще не маячат на горизонте.

Когда Бернардо вернулся и принялся с умелой осторожностью обрабатывать рану, Диего рассказал, что произошло после того, как они вместе с Серхио покинули хижину. Затем, словно предчувствуя немой вопрос, заметил:

— Я привез Софию сюда.

Мозо кивнул, показывая, что уже знает.

— Она спит? — Диего понял, что тот входил в его спальню, и бросил на него вопросительный взгляд.

«Да».

— Как отец?

Бернардо закончил перевязывать плечо. «Он недавно заснул».

— Хорошо, не буди его. Но как проснется, скажи, что я жив и невредим. И ни слова об этом, — он кивнул на свою рану. — Дай мне другую рубашку.

Бернардо протянул ему кремовую, которую успел стащить из спальни, заметив девушку, мирно спящую на хозяйской кровати.

— Нет, — Диего покачал головой, — черную.

Бернардо удивленно вскинул бровь.

— Долго объяснять.

Мозо развел руками.

— Хорошо, сам возьму в потайной комнате, — Диего двинулся было к ступеням, но остановился, обернувшись. — Бернардо, скоро в моей жизни произойдут перемены… — Он поймал немой вопрос в глазах слуги. — Хорошие перемены… И тебе нельзя будет запросто появляться в моей спальне, — лицо Бернардо расплылось в широкой улыбке. — Господи, просто хотел предупредить тебя об этом! — Диего махнул рукой и скрылся в потайной комнате.

Найдя там чистую черную рубашку, он вошел в свою комнату и замер, наслаждаясь видом.

София по-прежнему мирно спала, ее золотистые волосы рассыпались по подушке, напоминая лучи восходящего солнца. Раннее утро проникало сквозь щели неплотно задернутых штор, окрашивая комнату в мягкие, пастельные тона. Диего, не отрываясь, смотрел на нее, и в сердце его рождалось новое, незнакомое чувство, теплое и трепетное. Он понимал, что прежняя жизнь с ее опасностями и приключениями уходит в прошлое. Начиналась другая, в которой главным сокровищем будет эта спящая девушка.

Он неслышно подошел к кровати и осторожно поправил прядь волос, упавшую на ее лицо. София слегка поморщилась во сне, и Диего затаил дыхание, боясь ее разбудить. Ему хотелось, чтобы она отдохнула, набралась сил после всего пережитого. Он чувствовал ответственность за ее безопасность и поклялся себе, что больше никогда не допустит, чтобы она пострадала.

Он лег на кровать поверх покрывала, лишь оно да черный костюм Зорро сдерживали его от следующего шага.

Диего провел рукой по ее щеке, чувствуя нежную бархатистость кожи. Он был готов ждать вечно, лишь бы она проснулась отдохнувшей и счастливой. В голове роились мысли о будущем, о доме, где они будут жить вместе, о детях, смеющихся в саду. Он представлял, как будет рассказывать им сказки перед сном, как будет учить их ездить на лошади, как будет оберегать их от всех невзгод.

Постепенно его охватила дрема. Усталость последних дней давала о себе знать. Он боролся со сном, стараясь не уснуть, чтобы не пропустить момент, когда София проснется, но веки становились все тяжелее и тяжелее. Он провалился в короткий, беспокойный сон, в котором смешались образы погони, страх за Софию и надежда на будущее.

Проснулся от легкого движения рядом. София медленно открыла глаза и непонимающе огляделась.

— Где я? — прошептала она, ее голос звучал хрипло и слабо.

— Ты в безопасности, София, — ответил он мягко, приподнимаясь на локте. — Ты дома, — он нежно взял ее руку, чувствуя, как ее пальцы судорожно сжали его ладонь. — Отдохни, тебе нужно набраться сил.

София послушно закрыла глаза, позволяя усталости вновь овладеть ею. Диего продолжал смотреть на нее, в его сердце крепла уверенность в том, что он сделал правильный выбор. Он готов был отказаться от маски Зорро, от ночных приключений, от всего, что составляло его прежнюю жизнь, ради этой девушки.

Тихий стук в дверь оторвал его от грез. Диего с неохотой поднялся и приоткрыл дверь. На залитом солнцем балконе стоял дон Алехандро.

— Диего, Бернардо сказал, что ты вернулся, — прозвучал его голос, пропитанный тревогой. Дон Алехандро надавил на дверь, явно намереваясь войти, но Диего, проворно подставив ногу, преградил ему путь. — Все в порядке?

— Да, отец.

— Могу я войти?

— Прости, отец, — Диего замялся. — Я не один.

Лицо дона Алехандро омрачилось тучей.

— Что, значит, не один, — прорычал он. — Диего, ты хоть понимаешь, что творишь? Если ее семья узнает…

— Все будет в порядке, отец, — Диего обезоруживающе улыбнулся. — Ее брат уже в курсе…

— Что за бесстыдство! — прошипел гасиендадо, с трудом сдерживая гнев.

— Тише, отец, ты разбудишь Софию, — проговорил Диего, наблюдая, как лицо отца багровеет. Решив смягчить его гнев, он добавил. — Могу я попросить у тебя обручальное кольцо матери? То, что с изумрудом?

В глазах дона Алехандро мелькнула тень нежности.

— Конечно, сынок, — смягчился он. — Все ее украшения будут принадлежать твоей будущей жене. Я принесу его сейчас же.

— Спасибо, отец. И еще одна просьба, не мог бы ты сегодня съездить к падре Филиппе и узнать ближайшую дату, когда мы сможем обвенчаться?

— Диего, так скоро? — удивился дон Алехандро, и в его взгляде промелькнула тень подозрения — уж не перешел ли его сын дозволенную черту в отношениях с девушкой.

— Отец, я тебя не понимаю, — деланно вздохнул Диего. — Сначала ты настаиваешь на моей женитьбе, мечтаешь о внуках, а теперь спрашиваешь, не слишком ли поспешно?

— Диего… — отец понял, что зря подозревал сына в подобном.

— Отец, пожалуйста, сделай, как я тебя прошу, — и, уже прикрывая дверь, он не удержался от легкой колкости. — И поторопись, пожалуйста. Вряд ли ты хочешь, чтобы твой внук появился на свет не через девять месяцев после нашей свадьбы.

Услышав, как шумно выдохнул отец за дверью, Диего улыбнулся и вернулся к кровати. Совсем скоро у него будет обручальное кольцо матери с изумрудом, идеально подходящим к глазам Софии, и он, уже как Диего де ла Вега, сделает ей официальное предложение и, наконец, сможет назвать ее своей невестой.

Он снова сел на край кровати, любуясь спящей Софией. Ее дыхание было ровным и спокойным, а на лице играла легкая улыбка. Диего представил, как он будет каждое утро просыпаться рядом с ней, как они будут вместе встречать рассветы и провожать закаты. Эта мысль наполняла его сердце нежностью и предвкушением счастья. Он тихо напевал старинную испанскую мелодию, вспоминая, как его мать пела ее ему в детстве.

Через некоторое время в комнату заглянул дон Алехандро. В руках он держал небольшую шкатулку, обитую бархатом.

— Вот, сынок, это кольцо твоей матери. Оно принесет вам счастье, — сказал он, протягивая ее Диего.

Дон Алехандро выглядел просветленным и довольным. Казалось, что все его прежние опасения рассеялись, уступив место радости за будущее сына. Он, как и любой отец, мечтал о счастье для своего ребенка.

Диего осторожно открыл шкатулку. Внутри лежало изящное золотое кольцо, в центре которого сиял крупный изумруд, обрамленный россыпью бриллиантов. Он взял кольцо в руки и почувствовал тепло, исходящее от него. Ему показалось, что он ощутил прикосновение матери, словно она благословляет его на этот важный шаг. Он с благодарностью посмотрел на отца и кивнул.

— Спасибо, отец. Это очень много значит для меня.

Дон Алехандро улыбнулся и похлопал его по плечу.

— Я рад, что ты нашел свое счастье, Диего. Желаю вам с Софией долгой и счастливой жизни. А теперь мне пора, нужно поговорить с падре Филиппе. Отдыхайте.

С этими словами он тихо вышел из комнаты, оставив Диего наедине со своими мыслями и надеждами. Впереди их ждала новая жизнь, полная любви, заботы и верности.

8 лет спустя.

— Сандро! — голос матери, словно внезапный порыв ветра, ворвался в распахнутые окна библиотеки, заставив черноволосого мальчишку встрепенуться.

Он юркнул еще глубже в уютное укрытие между огромными книжными полками, заставленными томами, пахнущими старой кожей и тайнами давно ушедших эпох. Здесь, в полумраке, он чувствовал себя настоящим исследователем неизведанных миров, а каждый переплет — дверью в новую историю.

Он надеялся, что материнский вихрь пронесется мимо, не задев его тайное убежище. Но вместо легкого шелеста материнских шагов в дверях библиотеки возникла тяжелая, уверенная поступь отца. Сердце мальчика замерло, книга, до этого жадно поглощаемая, прижалась к груди, словно щит. Отец обожал мать и не любил, когда кто-то расстраивал ее.

Дон Алехандро, со своего места за рабочим столом, видел старшего внука и прекрасно понимал, почему тот так рьяно прячется. Мальчик был отражением его самого в юности — бунтарский дух, жажда знаний и неприятие рутины. Он помнил, как сам когда-то сбегал от суеты гасиенды в эту самую библиотеку, находя утешение в мудрости, заключенной в страницах древних книг.

Взгляд его скользнул к единственному сыну.

— Отец, ты не видел Сандро? — Диего приблизился к массивному столу, и его пальцы заиграли нервную дробь по лакированной поверхности, словно выстукивая отложенную тревогу. — София места себе не находит. Хотели вчетвером выбраться к озеру, пока Анна возится с Изабеллитой, но… — он беспомощно развел руками, блуждая рассеянным взглядом по комнате.

Дон Алехандро, не говоря ни слова, кивнул в сторону книжных полок, но, заметив, как сгустилась тень в глазах сына, вдруг крепко сжал его руку и, уже с нажимом, указал на дверь. Диего понимающе склонил голову:

— Хорошо, поищу в патио.

Едва за сыном затворилась дверь, дон Алехандро произнес громче обычного:

— Сандро, вылезай!

Семилетний сорванец не шелохнулся. Тишина, казалось, звенела в воздухе.

— Я знаю, что ты здесь. Положи книгу на полку и вылезай. Нельзя заставлять маму ждать. Тем более ты обожаешь плескаться в озере. А сегодня жара, как в преисподней…

Из-за книжных полок медленно показалась черноволосая макушка. Мальчик, словно улитка, постепенно вылез из своего укрытия, не отрывая взгляда от деда. В его больших карих глазах плескалось некое подобие раскаяния, смешанного с упрямством. Книга покорно легла на полку, заняв свое место среди других сокровищ.

Дон Алехандро тепло улыбнулся внуку, призывая его подойти.

— Ты похож на меня, chico, — прошептал он, притягивая мальчика к себе. — Я тоже когда-то прятался от забот в этой библиотеке. Даже твой отец любил днями напролет сидеть вон на той скамье. Но пойми, семья — это самое главное. Любовь матери — это бесценный дар, — он погладил мягкие волосы внука. — Мама очень любит тебя. И озеро ждет. Не заставляй их ждать.

Сандро, опустив голову, кивнул. Слова деда проникли в самое сердце, растопив лед упрямства. Он знал, что дед всегда прав. Он знал, что обидел маму. И перспектива прохладной воды, ласкающей разгоряченную кожу, тоже была весьма заманчива.

Дон Алехандро встал и обнял внука за плечи.

— Беги, сорванец. Попроси прощения у мамы и купайтесь до заката. Но помни, библиотека всегда открыта для тебя. И я тоже.

Сандро выскользнул из объятий деда и, как вихрь, вылетел из библиотеки. Дон Алехандро, с улыбкой предвкушая увидеть радость воссоединения, последовал за ним. Но в гостиной его едва не снес ураган поменьше — пятилетний Матео, с деревянным мечом наперевес. Зеленые глаза мальчугана сверкнули озорством и виноватым блеском.

— Прости, дедушка! — выкрикнул он и, как стрела, вылетел из комнаты.

Дон Алехандро, улыбнувшись и покачав головой, вышел за ограду гасиенды. Там Диего усаживал младшего сына перед Софией на белоснежного Фантома, а старший, Сандро, уже гордо восседал на вороном Торнадо.

В сердце дона Алехандро разлилось тепло. Он вспомнил, как в первую встречу с будущей невесткой мечтал именно об этой картине — о единстве семьи, о продолжении рода. И слезы радости, тихие и светлые, навернулись на глаза.

Дон Алехандро замер, любуясь этой идиллической картиной. Солнце щедро заливало золотом лица, смех детей звенел в воздухе, переплетаясь с нежным воркованием матери. Диего, с нежностью в глазах, поправлял шляпу Софии, а она, в ответ, одаривала его лучезарной улыбкой. И в этом простом, повседневном моменте заключалось все счастье — преемственность поколений, любовь и взаимопонимание, корни, уходящие глубоко в землю предков.

Диего, уже занесший ногу, чтобы вскочить на Торнадо, заметил отца, стоящего у ворот. Его проницательный взгляд скользнул по родному лицу и мгновенно стал серьезным. Слезы в глазах дона Алехандро де ла Вега? Невероятно!

— Отец, все хорошо? — с тревогой спросил он, а София обернулась в седле. — Что-то случилось? Если хочешь…

— Нет, Диегито, — дон Алехандро слабо улыбнулся, и в этой улыбке сквозила какая-то щемящая нежность, — просто я… я счастлив.

Диего кивнул, невольно зардевшись от прозвища, которым отец не баловал его с детских лет.

— Мы вернемся к ужину.

— Конечно, отдыхайте. Если надо будет, мы с Бернардо поможем Анне.

Десятимесячная Изабеллита, едва начавшая ходить, отличалась неуемной энергией, и няне порой приходилось нелегко.

Диего, взмахнув рукой на прощание, подстегнул Торнадо, и конь рванул в галоп, словно ветер. София, одарив свекра теплой улыбкой, последовала за мужем, ее Фантом послушно понесся вслед за Торнадо.

Наплескавшись в озере с мальчишками, Диего вышел на берег, где София уже протягивала ему полотенце. Он небрежно вытер мокрые пряди, чувствуя, как солнце ласково целует его кожу, опустился на расстеленное покрывало и, блаженно прикрыв глаза, устроился головой на вытянутых ногах любимой.

Легкий ветерок доносил ароматы полевых цветов и нагретой солнцем травы. Неподалеку, заливаясь радостным визгом, резвились сыновья, кидая друг в друга брызги. Мир вокруг дышал покоем и безмятежностью, а Диего чувствовал себя частью этого гармоничного целого.

София нежно поглаживала его волосы, и это прикосновение успокаивало и умиротворяло. Они давно уже понимали друг друга без слов, и сейчас это молчание было наполнено любовью и нежностью. Диего открыл глаза и посмотрел на жену. Ее лицо, тронутое лучами заходящего солнца, казалось особенно красивым. В ее глазах он видел все ту же любовь и преданность, что и в день их свадьбы.

Он взял ее руку в свою и крепко сжал. София улыбнулась и наклонилась, чтобы поцеловать его. Этот поцелуй был легким и нежным, но в нем было столько любви и тепла, что Диего почувствовал, как в груди разливается приятное тепло.

София отстранилась, и Диего, не желая разрывать эту интимную связь, притянул ее ближе. Их губы снова встретились, на этот раз более настойчиво и чувственно. Это был поцелуй, наполненный воспоминаниями о долгих годах, проведенных вместе, о радостях и печалях, о совместных мечтах и планах на будущее. В нем чувствовалась глубина их отношений, та невидимая нить, что связывала их души воедино.

Он углубил поцелуй, ощущая мягкость ее губ, тепло ее дыхания. Мир вокруг словно перестал существовать, остались только они вдвоем, погруженные в этот момент близости. Его пальцы нежно перебирали ее волосы, а она, в свою очередь, прижалась к нему всем телом, отвечая на его ласку.

Вдали затихли голоса сыновей, уставших от игр. Солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая небо в багряные и золотистые тона. Озеро мерцало, отражая последние лучи заходящего солнца. Казалось, что вся природа замерла, наслаждаясь этим моментом, этим тихим и нежным проявлением любви.

Разорвав поцелуй, они долго молча смотрели друг другу в глаза, и в этом молчании было больше слов, чем можно было бы произнести. Они были счастливы. Счастливы быть вместе, счастливы иметь друг друга, счастливы этой простой и обычной жизни, наполненной любовью и теплом.

Он снова притянул ее к себе и нежно обнял. София уткнулась лицом ему в шею, чувствуя его тепло и силу. В этот момент они были единым целым, двумя половинками одной души, нашедшими друг друга в бескрайнем океане мира.