Божий дар (гет)

Тильда не любила бродяжек. Когда она шла в церковь, мимо тянущих руки нищих, она обращала лицо в камень и даже не глядела в их сторону. И так было всегда.

Почти.

Накануне Рождества весь день до самого позднего вечера лил дождь. Тильда в очередной раз повздыхала на мерзкую погоду проклятого юго-запада. До смерти мужа они жили в Шотландии, и уж там-то зимы были что надо. Но после его ранней смерти она вернулась в родную Годрикову впадину и с головой окунулась в изучение истории.

Тильда пошла было на полуночную службу в церковь, как в дверь постучали. И кого там нелёгкая принесла?

На пороге стояла девчушка лет тринадцати-четырнадцати на вид. Она была грязная, абсолютно голая и, кажется, даже невменяемая: в глазах такая отстранённость была, что Тильда даже перепугалась. Длинные белые волосы спускались вниз, едва-едва прикрывая наготу, и влачились за ней следом по земле. Но самое странное, что Тильда видела её в первый раз, а она знала всех в Годриковой впадине.

— Извините, тётушка, — бесцветным, хриплым голосом сказала девушка, — не могли бы вы подсказать мне сегодняшнюю дату?

— Двадцать четвёртое декабря, — обомлев, пролепетала Тильда.

— Двадцать четвёртое декабря, — повторила девушка нараспев. — Я спала всего несколько месяцев, а братья дом совсем запустили. — Она рассмеялась, да так, что у Тильды ворох мурашек по спине прошёл. — Простите, я только недавно очнулась, и мне нечего есть. Не могли бы вы дать мне немного еды?

Тильда не любила бродяжек и никогда не давала милостыню. Но отказать этой девушке она не смогла. Когда Тильда наскоро собрала ей пару кусочков рождественского пирога и печёных яблок, девушка сумасшедше улыбнулась и склонила голову в поклоне.

— Спасибо, тётушка. Счастливого Рождества!

Она ушла, шлёпая босыми ногами по лужам. А утром, когда Тильда пошла в церковь, она поняла, кого встретила.

* * *

В ночь с двадцать четвёртое на двадцать пятое декабря в доме семьи Смик царил рождественский дух. Энид напевала под нос «God Rest You Merry, Gentlemen», Шон вместе с младшей дочерью Кристин крепил над камином чулки, а старшая дочь Рейчел вслух читала Евангелие.

Всё было хорошо, Энид и не упомнила, когда это в их доме была такая идиллия. Шон, её муж, работал кладбищенским смотрителем, что служило поводом для ссор: жить приходилось у кладбища, над девочками из-за этого смеялись в школе, да и заработок был чрезвычайно мал. К тому же идущая уже который год война тревожила Энид не на шутку. Конечно, магловские войны их практически не касались, но в газетах только и делали, что печатали статьи о нападениях Третьего Рейха, о бомбёжках, а «Ежедневный пророк» не переставая трубил о преступлениях Гриндевальда.

Но в Рождество все тревоги отошли на второй план. Энид впервые за долгое время чувствовала радость и покой. Как можно тревожиться, когда Господь родился на землю?

Однако где-то в девятом часу вечера за окном раздался взрыв. Он был такой мощный, что от него задрожали стёкла.

— Папа! Папочка! — заголосили девочки и кинулись к отцу.

«Нас бомбят!» — поняла Энид и схватила дочерей на руки.

— Шон, нужно спуститься в подвал! — От тревоги её голос стал выше на несколько октав. — Если это обстрел, то в подвале больше шансов выжить.

Всей семьёй они спустились вниз. Холод и сырость подвала давили, из-за чего становилось тяжело дышать. Сверху, прямо с потолка, текла вода. Энид некстати подумала, что, если всё закончится, она обязательно отчитает Шона: обещал же ещё летом все щели заделать!

— Давайте споём рождественский гимн? — предложила Кристин. — Так нам станет не так страшно тут сидеть.

Все с ней согласились. После пения и правда стало не так страшно. Энид чуть успокоилась и начала прислушиваться к тому, что происходило снаружи. Уже долгое время она не слышала ничего, никаких взрывов, о чём и поспешила сообщить мужу.

— Я пойду проверю, что там, — поднимаясь наверх, сказал он.

Он ушёл, и его не было довольно долго: Энид с дочерями успела спеть ещё три псалма. Тревога поднималась всё сильнее, поэтому Энид решила сама выйти на разведку. Девочки плакали и не хотели её отпускать, но та пообещала, что всё будет хорошо и Младенец Иисус защитит её и папу.

Когда она вылезла наружу, то услышала долетающий сквозь шум дождя гул людских голосов. Накинув плащ, она вышла на улицу. На кладбище столпилось полно народу, и среди них она увидела своего мужа.

— Шон! Шон, что тут происходит? — спросила она, кинувшись к нему.

Ответ был прямо перед глазами: на месте одной из могил зияла огромная чёрная воронка.

* * *

Это Рождество Эфимия решила провести в доме своего жениха, Флимонта Поттера. Вернее, так решил её отец, уехавший на рождественские каникулы в командировку, а она всегда слушалась своего отца.

Впрочем, в этот раз исполнить его желание было ей в радость. Она и сама хотела провести праздник не с отцом, совершенно хмурым, постоянно контролирующим и никогда не улыбающимся, а с Поттерами.

Поттеры Эфимию любили. Миссис Поттер поддерживала её после смерти мамы, мистер Поттер рассказывал много увлекательных историй, а Флимонт так и вовсе чуть ли не на руках носил. Да и в тихой, мирной и живописной Годриковой впадине жить было куда как лучше, чем в шумном и грязном Лондоне — они с отцом жили рядом с больницей святого Мунго, чтобы ему удобнее было ходить на работу.

Весь вечер Эфимия и Флимонт не отходили друг от друга. Флимонт был на год старше, экзамены за пятый курс он сдал ещё в прошлом году, поэтому он, как истинный джентльмен, обещал помочь Эфимии с подготовкой. Поэтому они делали вид, что готовятся к экзаменам, но, когда мистер и миссис Поттер не видели, Флимонт украдкой целовал её в щёку.

— Дети, садитесь за стол! — позвала миссис Поттер, и Флимонт утянул Эфимию за собой, галантно подвинул стул, помогая сесть, и сам же уселся рядом, подперев рукой подбородок.

— Флимонт, невежливо так пялиться на леди, — пожурил сына мистер Поттер.

— Я не пялюсь, пап, просто любуюсь. Ты же не против, Эф?

Эфимия покраснела и отвела взгляд, а Флимонт под столом сжал её руку своей горячей ладонью. Когда все сели за стол и мистер Поттер прочёл благодарственную молитву, в дверь кто-то постучал.

— Что, неужели волхвы пришли? — прошептал Флимонт на ухо Эфимии, и та улыбнулась. Миссис Поттер пошла взглянуть, кто же пришёл, а вернулась встревоженной и растерянной.

— Милый, это к тебе, — сказала она мужу.

Эфимия и Флимонт переглянулись, мистер Поттер, нахмурившись, вышел из комнаты, а после и вовсе, накинув пальто и шляпу, ушёл на целый час. Вернулся он такой же хмурый, но ничего не сказал про то, кто приходил и что ему было нужно. Вместо этого он перевёл тему, начав рассказывать о рождении Господа Иисуса Христа.

Эфимия уже и забыла про это вечернее происшествие, но на следующее утро, после рождественской службы, миссис Энид Смик и миссис Батильда Бэгшот устроили переполох.

Как оказалось, вчера к Поттерам зашёл мистер Шон Смик и рассказал, что вечером они всей семьёй слышали взрыв, а на месте одной из могил появилась огромная дыра. Всё бы ничего, но от этой дыры так и несло магией, поэтому мистер Смик и побежал к мистеру Поттеру — тот разбирался в остаточных следах магии куда больше кладбищенского сторожа.

— Я видела её вчера! Хотите верьте, хотите нет, но девчонка воскресла! — кричала миссис Бэгшот.

— Совсем свихнулась бедная старушка, — сетовала миссис Смик.

— Мой ум ясен, как слеза младенца! Говорю же вам, эта девчонка живее всех живых! Она вчера пришла ко мне спросить дату, — не унималась миссис Бэгшот, размахивая руками, и Флимонт крепче сжал ладонь Эфимии. — Она была вся в грязи, совсем сумасшедшая, да и к тому же ходила в чём мать родила! Я её не признала сначала, но однажды я видела, как покойная Кендра выводила её погулять среди ночи. Поэтому я уверена, это точно она!

— Бабуля Тильда в самом деле свихнулась, — прошептал Флимонт, а Эфимия, выдернув руку из его кисти, юркнула к Батильде.

— Кто она, миссис Бэгшот? — спросила Эфимия.

Миссис Бэгшот воздела палец к небу. Её вид напоминал старую пророчицу или сумасшедшую, глаза горели, и в зрачках клубились страх и уверенность.

— Ты спрашиваешь, кто она, милое дитя? О, она жила здесь полвека назад, её семья медленно и верно угасала. Отца и вовсе никто не видел, а мать умерла вроде как от заклинания, что сработало неправильно. Девчонка — совсем умалишённая затворница — скончалась следом за ней, случайно, мой племянник — свидетель её смерти. А звали её Ариана Дамблдор.

* * *

Она жила, сходя с ума. Девочка с ужасными силами, пожирающими её изнутри. Убийца матери. Виновница в людских смертях. Когда в неё попало заклинание, она успела обрадоваться: наконец-то она умрёт!

Но…

Руки разрывали землю, магия рвалась из неё наружу. Отчаянно хотелось сделать хоть вдох. Она вложила больше силы, и магия вырвалась вверх, снося на своём пути все преграды. Лил дождь, размывавший грязь. Та чавкала под руками, пачкала белое истлевшее, почти разложившееся платье.

Могильная плита лежала в отдалении, треснувшая пополам, а вместо могилы в земле зияла воронка от сносящей всё магии. Запрокинув голову назад, она прикрыла глаза.

Бивший по щекам дождь затекал под шиворот, и ветхое платье практически сползло с неё, как кожа со змеи. Она вытерла лицо рукой, но только размазала грязь по нему. Капли ударялись о кожу и разбивались о неё, и в этом чувствовалась жизнь — так ярко она чувствовала её впервые за всё то время, что ходила по земле. И от этого ощущения жизни ей становилось понятно одно.

Ариана не умерла.