Божий дар (гет)

Тильда не любила бродяжек. Когда она шла в церковь, мимо тянущих руки нищих, она обращала лицо в камень и даже не глядела в их сторону. И так было всегда.

Почти.

Накануне Рождества весь день до самого позднего вечера лил дождь. Тильда в очередной раз повздыхала на мерзкую погоду проклятого юго-запада. До смерти мужа они жили в Шотландии, и уж там-то зимы были что надо. Но после его ранней смерти она вернулась в родную Годрикову впадину и с головой окунулась в изучение истории.

Тильда пошла было на полуночную службу в церковь, как в дверь постучали. И кого там нелёгкая принесла?

На пороге стояла девчушка лет тринадцати-четырнадцати на вид. Она была грязная, абсолютно голая и, кажется, даже невменяемая: в глазах такая отстранённость была, что Тильда даже перепугалась. Длинные белые волосы спускались вниз, едва-едва прикрывая наготу, и влачились за ней следом по земле. Но самое странное, что Тильда видела её в первый раз, а она знала всех в Годриковой впадине.

— Извините, тётушка, — бесцветным, хриплым голосом сказала девушка, — не могли бы вы подсказать мне сегодняшнюю дату?

— Двадцать четвёртое декабря, — обомлев, пролепетала Тильда.

— Двадцать четвёртое декабря, — повторила девушка нараспев. — Я спала всего несколько месяцев, а братья дом совсем запустили. — Она рассмеялась, да так, что у Тильды ворох мурашек по спине прошёл. — Простите, я только недавно очнулась, и мне нечего есть. Не могли бы вы дать мне немного еды?

Тильда не любила бродяжек и никогда не давала милостыню. Но отказать этой девушке она не смогла. Когда Тильда наскоро собрала ей пару кусочков рождественского пирога и печёных яблок, девушка сумасшедше улыбнулась и склонила голову в поклоне.

— Спасибо, тётушка. Счастливого Рождества!

Она ушла, шлёпая босыми ногами по лужам. А утром, когда Тильда пошла в церковь, она поняла, кого встретила.

* * *

В ночь с двадцать четвёртое на двадцать пятое декабря в доме семьи Смик царил рождественский дух. Энид напевала под нос «God Rest You Merry, Gentlemen», Шон вместе с младшей дочерью Кристин крепил над камином чулки, а старшая дочь Рейчел вслух читала Евангелие.

Всё было хорошо, Энид и не упомнила, когда это в их доме была такая идиллия. Шон, её муж, работал кладбищенским смотрителем, что служило поводом для ссор: жить приходилось у кладбища, над девочками из-за этого смеялись в школе, да и заработок был чрезвычайно мал. К тому же идущая уже который год война тревожила Энид не на шутку. Конечно, магловские войны их практически не касались, но в газетах только и делали, что печатали статьи о нападениях Третьего Рейха, о бомбёжках, а «Ежедневный пророк» не переставая трубил о преступлениях Гриндевальда.

Но в Рождество все тревоги отошли на второй план. Энид впервые за долгое время чувствовала радость и покой. Как можно тревожиться, когда Господь родился на землю?

Однако где-то в девятом часу вечера за окном раздался взрыв. Он был такой мощный, что от него задрожали стёкла.

— Папа! Папочка! — заголосили девочки и кинулись к отцу.

«Нас бомбят!» — поняла Энид и схватила дочерей на руки.

— Шон, нужно спуститься в подвал! — От тревоги её голос стал выше на несколько октав. — Если это обстрел, то в подвале больше шансов выжить.

Всей семьёй они спустились вниз. Холод и сырость подвала давили, из-за чего становилось тяжело дышать. Сверху, прямо с потолка, текла вода. Энид некстати подумала, что, если всё закончится, она обязательно отчитает Шона: обещал же ещё летом все щели заделать!

— Давайте споём рождественский гимн? — предложила Кристин. — Так нам станет не так страшно тут сидеть.

Все с ней согласились. После пения и правда стало не так страшно. Энид чуть успокоилась и начала прислушиваться к тому, что происходило снаружи. Уже долгое время она не слышала ничего, никаких взрывов, о чём и поспешила сообщить мужу.

— Я пойду проверю, что там, — поднимаясь наверх, сказал он.

Он ушёл, и его не было довольно долго: Энид с дочерями успела спеть ещё три псалма. Тревога поднималась всё сильнее, поэтому Энид решила сама выйти на разведку. Девочки плакали и не хотели её отпускать, но та пообещала, что всё будет хорошо и Младенец Иисус защитит её и папу.

Когда она вылезла наружу, то услышала долетающий сквозь шум дождя гул людских голосов. Накинув плащ, она вышла на улицу. На кладбище столпилось полно народу, и среди них она увидела своего мужа.

— Шон! Шон, что тут происходит? — спросила она, кинувшись к нему.

Ответ был прямо перед глазами: на месте одной из могил зияла огромная чёрная воронка.

* * *

Это Рождество Эфимия решила провести в доме своего жениха, Флимонта Поттера. Вернее, так решил её отец, уехавший на рождественские каникулы в командировку, а она всегда слушалась своего отца.

Впрочем, в этот раз исполнить его желание было ей в радость. Она и сама хотела провести праздник не с отцом, совершенно хмурым, постоянно контролирующим и никогда не улыбающимся, а с Поттерами.

Поттеры Эфимию любили. Миссис Поттер поддерживала её после смерти мамы, мистер Поттер рассказывал много увлекательных историй, а Флимонт так и вовсе чуть ли не на руках носил. Да и в тихой, мирной и живописной Годриковой впадине жить было куда как лучше, чем в шумном и грязном Лондоне — они с отцом жили рядом с больницей святого Мунго, чтобы ему удобнее было ходить на работу.

Весь вечер Эфимия и Флимонт не отходили друг от друга. Флимонт был на год старше, экзамены за пятый курс он сдал ещё в прошлом году, поэтому он, как истинный джентльмен, обещал помочь Эфимии с подготовкой. Поэтому они делали вид, что готовятся к экзаменам, но, когда мистер и миссис Поттер не видели, Флимонт украдкой целовал её в щёку.

— Дети, садитесь за стол! — позвала миссис Поттер, и Флимонт утянул Эфимию за собой, галантно подвинул стул, помогая сесть, и сам же уселся рядом, подперев рукой подбородок.

— Флимонт, невежливо так пялиться на леди, — пожурил сына мистер Поттер.

— Я не пялюсь, пап, просто любуюсь. Ты же не против, Эф?

Эфимия покраснела и отвела взгляд, а Флимонт под столом сжал её руку своей горячей ладонью. Когда все сели за стол и мистер Поттер прочёл благодарственную молитву, в дверь кто-то постучал.

— Что, неужели волхвы пришли? — прошептал Флимонт на ухо Эфимии, и та улыбнулась. Миссис Поттер пошла взглянуть, кто же пришёл, а вернулась встревоженной и растерянной.

— Милый, это к тебе, — сказала она мужу.

Эфимия и Флимонт переглянулись, мистер Поттер, нахмурившись, вышел из комнаты, а после и вовсе, накинув пальто и шляпу, ушёл на целый час. Вернулся он такой же хмурый, но ничего не сказал про то, кто приходил и что ему было нужно. Вместо этого он перевёл тему, начав рассказывать о рождении Господа Иисуса Христа.

Эфимия уже и забыла про это вечернее происшествие, но на следующее утро, после рождественской службы, миссис Энид Смик и миссис Батильда Бэгшот устроили переполох.

Как оказалось, вчера к Поттерам зашёл мистер Шон Смик и рассказал, что вечером они всей семьёй слышали взрыв, а на месте одной из могил появилась огромная дыра. Всё бы ничего, но от этой дыры так и несло магией, поэтому мистер Смик и побежал к мистеру Поттеру — тот разбирался в остаточных следах магии куда больше кладбищенского сторожа.

— Я видела её вчера! Хотите верьте, хотите нет, но девчонка воскресла! — кричала миссис Бэгшот.

— Совсем свихнулась бедная старушка, — сетовала миссис Смик.

— Мой ум ясен, как слеза младенца! Говорю же вам, эта девчонка живее всех живых! Она вчера пришла ко мне спросить дату, — не унималась миссис Бэгшот, размахивая руками, и Флимонт крепче сжал ладонь Эфимии. — Она была вся в грязи, совсем сумасшедшая, да и к тому же ходила в чём мать родила! Я её не признала сначала, но однажды я видела, как покойная Кендра выводила её погулять среди ночи. Поэтому я уверена, это точно она!

— Бабуля Тильда в самом деле свихнулась, — прошептал Флимонт, а Эфимия, выдернув руку из его кисти, юркнула к Батильде.

— Кто она, миссис Бэгшот? — спросила Эфимия.

Миссис Бэгшот воздела палец к небу. Её вид напоминал старую пророчицу или сумасшедшую, глаза горели, и в зрачках клубились страх и уверенность.

— Ты спрашиваешь, кто она, милое дитя? О, она жила здесь полвека назад, её семья медленно и верно угасала. Отца и вовсе никто не видел, а мать умерла вроде как от заклинания, что сработало неправильно. Девчонка — совсем умалишённая затворница — скончалась следом за ней, случайно, мой племянник — свидетель её смерти. А звали её Ариана Дамблдор.

* * *

Она жила, сходя с ума. Девочка с ужасными силами, пожирающими её изнутри. Убийца матери. Виновница в людских смертях. Когда в неё попало заклинание, она успела обрадоваться: наконец-то она умрёт!

Но…

Руки разрывали землю, магия рвалась из неё наружу. Отчаянно хотелось сделать хоть вдох. Она вложила больше силы, и магия вырвалась вверх, снося на своём пути все преграды. Лил дождь, размывавший грязь. Та чавкала под руками, пачкала белое истлевшее, почти разложившееся платье.

Могильная плита лежала в отдалении, треснувшая пополам, а вместо могилы в земле зияла воронка от сносящей всё магии. Запрокинув голову назад, она прикрыла глаза.

Бивший по щекам дождь затекал под шиворот, и ветхое платье практически сползло с неё, как кожа со змеи. Она вытерла лицо рукой, но только размазала грязь по нему. Капли ударялись о кожу и разбивались о неё, и в этом чувствовалась жизнь — так ярко она чувствовала её впервые за всё то время, что ходила по земле. И от этого ощущения жизни ей становилось понятно одно.

Ариана не умерла.

Что у профессора трансфигурации Альбуса Дамблдора была младшая сестра, Эфимия и Флимонт слышали впервые. Впрочем, как и все остальные жители Годриковой впадины.

Старики — те, кто застал здесь молодого Дамблдора, — недоумевали: как так? Какая ещё сестра? Младший брат — да, такого знаем. А сестру никакую никто никогда и не видел и даже не слышал про неё. Те, кто поселился здесь или родился после смерти Кендры и переезда братьев, так и вовсе не знали, что у Альбуса Дамблдора вообще были родственники.

Пока взрослые ругались, поднимая шум, Эфимия тихо отступила назад и, оглядевшись по сторонам, шагнула в сторону дороги. Она не хотела верить, что Батильда Бэгшот, великая учёная, написавшая множество учебников, просто свихнулась к семидесяти годам, но и на слово поверить в воскрешение некой сестры Дамблдора она не могла. Поэтому ей не оставалось ничего, кроме как узнать всё самой.

Как только Эфимия отделилась от толпы и ступила на вымощенную камнем дорогу, за руку её ухватил Флимонт.

— Эф, ты куда это пошла? — спросил он с укором.

— К старому дому Дамблдоров, — ответила она. — Если уж эта Ариана и впрямь воскресла, то точно пошла домой. Я бы так и сделала.

Она хотела было пойти дальше, но Флимонт не дал ей и с места сдвинуться.

— Я одну тебя не пущу. — Он крепче сжал её кисть. — Вдруг она злобная? Ну, знаешь, как все эти ходячие мертвецы, некромантия, всё такое. Я не могу отпустить тебя туда, Эф! Да и откуда тебе знать, вдруг она в другое место направилась?

Эфимия тяжело вздохнула.

— Пошли со мной, раз одну меня отпускать ты не хочешь, — сказала она. — Я не могу просто так сидеть. В конце концов, должны же мы как-то узнать, что происходит, верно?

— Тебя должны были распределить на Гриффиндор, а не на Рейвенкло.

— А тебя на Хаффлпафф. Ну давай, Монти, не будь таким трусишкой!

Флимонт сжал губы, но всё же покрепче ухватил её кисть и потянул за собой, глубже запахиваясь в пальто. Старый дом Дамблдоров находился по соседству с домом миссис Бэгшот, он был ветхим и разваливающимся. Забор покосился, но всё ещё держался. Флимонт с недоверием оглядел калитку и, приоткрыв её, шутливо поклонился Эфимии.

— Дамы вперёд!

Закатив глаза, Эфимия оставила при себе очередное сомнение в том, что Шляпа была права, распределяя Флимонта на факультет храбрых и отважных, и прошла вперёд.

Двор порос можжевельником, на траве собрались капли дождя. Переступив через лужу, Эфимия оглядела дверь. На ней, выжженной временем и солнцем, виднелись две тёмные полосы, а рядом, прямо возле порога, лежали оторванные вместе со ржавыми гвоздями доски. Эфимия взялась за дверную ручку, но её остановил Флимонт.

— Да погоди ты, Эф. — Он, перестав строить из себя джентльмена, нервно дёрнул плечом. — Давай в окно сначала заглянем? В конце концов, мы понятия не имеем, чего ждать.

С этим Эфимия согласилась. Они обошли дом по кругу, заглядывая во все окна по очереди, и на одной из стен, на высоте роста среднестатистического мужчины, заметили вырезанный треугольник с кругом внутри, разделённым пополам. Эфимия весьма удивилась этой находке, а Флимонт лишь прищурил левый глаз.

— Что это? — спросил он, и Эфимия удивлённо вперила в него взгляд.

— Флимонт, ты, право слово, смеёшься! — изумилась она. — Это же знак Даров Смерти! И что он тут только делает… Неужели ты, потомок Певереллов, его ни разу не видел?

Флимонт замялся и принялся совсем уж не по-джентельменски бубнить:

— Видел я, видел, не бухти, но…

Он мигом умолк, уставившись в окно, побелел, а потом схватил Эфимию за руку и притянул к себе.

— Что ты творишь?! — возмутилась она, но Флимонт прижал палец к её губам.

— Тс-с. Смотри.

Он указал пальцем в окно, и Эфимия сквозь грязное, мутное стекло увидела тощую белую фигуру. Длинные волосы прикрывали голое тело — вне сомнений, женское — и влачились по полу. У Эфимии застыла в жилах кровь, мурашками прошёл мороз по коже. Неужели это та самая сестра Дамблдора?

Белая девочка смотрела на тлеющий в камине огонь. Она повернулась и встретилась с ними поглощающим всё взглядом. Эфимия замерла на мгновение, а потом под визг Флимонта кинулась прочь.

Теперь Эфимия была уверена, что миссис Бэгшот не лгала.

* * *

Энид очень жалела бедняжку Тильду. Под старость лет она совсем спятила. Все жители Годриковой впадины как один уверяли, что никакой сестры у Дамблдоров не было вовсе, а Батильда неустанно твердила, что это воскресла какая-то Ариана и что вчера она, мол, пришла к ней в дом попросить еды (хотя сначала уверяла, что та спрашивала дату).

— Миссис Бэгшот, — как можно более мягко сказала Энид, — в самом деле, вы же понимаете, как это звучит? Какая-то несуществующая девочка воскресла и пришла к вам на порог… Возможно, вы вчера, в преддверии праздника, немного перебрали и вам просто это показалось?

— Как у тебя язык повернулся сказать это, глупая девчонка?! — вспылила Батильда. — Я не пью ничего, кроме воды, чая и причастного вина! Клянусь своей честью и честью этой церкви, — она ткнула пальцем в двери с резным крестом, — это точно была Ариана Дамблдор!

Энид тяжело вздохнула. Жалеть старуху перехотелось. Безусловно, Энид питала к ней уважение: в конце концов, на её учебниках и книгах она выросла. Но нынче миссис Бэгшот совсем с катушек съехала. Вот, она уже, потрясая тычущим в небо пальцем, вопит, что они все глупцы, не ведающие и не видящие ничего, а уж она-то сразу всё поняла. И с самым многозначительным видом Батильда удалилась — по её словам, глаголить истину тем, кто в силах вместить сказанное, а метать бисер перед свиньями она, видите ли, не намерена.

Дурная старуха.

Хмуро закутавшись в шаль, Энид смотрела ей вслед и качала головой. Её, Энид, приятельница, Мелоди Райт, не застала Дамблдоров в Годриковой впадине, а потому понять всё происходящее сумасшествие ей было трудно.

— Поверь, милая Мелоди, — уверяла её Энид, краем глаза следя за тем, как Рейчел и Кристин играют с другими девочками. — Ты ни чуточки не потеряла от того, что не встречалась с этими несносными мальчишками! Старший, Альбус, ещё ничего был, симпатичный рыжий парень, а вот младший, Аберфорт, вовсе больной на голову! Представляешь, дорогая, каждый раз, стоило мне пройти мимо их дома, как он начинал кидаться в меня козьими какашками!

Мелоди в ужасе приложила ладонь ко рту.

— Боже правый, как непристойно! И куда только смотрела их матушка?

— Ох, она умерла, — печально сказала Энид. — Уж не знаю, что с ней стало. И вроде стоит пожалеть сироток, лишённых материнской заботы, но какашки! Нет, дорогая, этого я не прощу…

Вздрогнув от детского вскрика, Энид заметила, как Кристин вознамерилась влезть в особенно глубокую лужу — для своих шалостей дети почему-то всегда выбирают лужи поглубже и погрязнее, — прикрикнула на неё, ещё раз строго приказав Рейчел следить за сестрой, и вернулась к разговору с Мелоди.

— Впрочем, их матушка, Кендра, о них не особенно радела. — Энид скорбно покачала головой. — Мальчишки всегда ходили в чём попало: один в каких-то пёстрых панталонах со звёздочками, другой в тряпье, воняющем козлами. Так что воспитание налицо.

Энид и Мелоди понимающе покивали друг другу, и Энид не без гордости отметила, что её дочери всегда одеты подобающе, ведут себя прилично и почти не шалят.

Её размышления прервал громкий вопль: по дороге со всех ног неслись поттеровские дети, парень и девушка, и Энид нахмурилась. Эти дети никогда не позволяли себе такое, особенно девушка, Эфимия, уж она-то была истинная леди, милая и скромная. Но сейчас они будто с цепи сорвались, кричали что-то и махали руками. Энид не стерпела такого безобразия и прикрикнула на них:

— Ради всего святого, успокойтесь немедленно! — Она упёрла руки в боки и грозно глянула на них. Её девочки до жути боялись, когда она на них так смотрела. — Что у вас стряслось, что вы позабыли все рамки приличия?

— Миссис Смик, простите!.. — задыхаясь от быстрого бега, начала Эфимия.

— Бабуля Бэгшот была права, мы видели! — перебил её Флимонт. — Воскресла!

— Да, прямо в доме Дамблдоров!

Энид переглянулась с Мелоди и с осторожностью сказала:

— Что за вздор? Это просто невозможно! Воскрес только Господь Иисус Христос, но не неизвестная несуществующая девчонка. С чего вы взяли, что это она, а не какая-нибудь бродяжка?

Эфимия и Флимонт тут же начали описывать её, толкаясь и перебивая друг друга, а Энид становилось всё страшнее и страшнее. Даже если эта ненормальная просто бродяжка, пришедшая неизвестно откуда, Энид не может допустить, чтобы она бродила по Годриковой впадине.

Энид снова бросила взгляд на дочерей. Они оставили свои игры и с интересом наблюдали за Поттерами, ловя каждое их слово.

В голове снова всплыла глубокая чёрная воронка. В ночной темноте она казалась ещё более ужасной и пугающей. Может быть, эта Ариана в самом деле восстала из мёртвых? Да, люди не воскресают, но маги в силах поднять из земли чей-нибудь труп. И вот это уже было ужасающей, опасной реальностью, нависшей грозовой тучей над дочерями Энид.

В этот момент она с уверенностью поняла: она сделает что угодно, хоть своими руками упокоит мертвячку, но её дочери будут в безопасности.

* * *

Первым делом после пробуждения Ариана, как и все нормальные люди, отправилась домой. Но дом уже давно был мёртв. Ей пришлось оторвать приколоченные к двери доски, чтобы попасть внутрь. Пыль толстым покрывалом лежала на дряхлой мебели, всюду витал запах сырости, старости и запустения.

— Аберфорт?.. Альбус?.. — неуверенно позвала Ариана, но никто не ответил.

Завывал ветер, тарабанил дождь, вода стекала вниз по телу Арианы и превращалась в лужу под грязными ногами. Она огляделась. Дом совершенно точно был заброшен.

Сколько же она спала?..

Хотелось есть, желудок узлом сворачивался. Так Ариана и решила сходить к соседке. Та поделилась с ней пирогом и печёными яблоками, и всё это Ариана с удовольствием съела, про себя подумав, что, как только она найдёт братьев, стоит сделать ответное добро старой соседке.

Наевшись, она развела огонь в камине, свернулась клубком на старом кресле-качалке, укуталась в плед и уснула.

Перед её глазами плескалось море — синее, почти кобальтовое. Ариана сидела на утёсе и смотрела, как тёмные волны тёрлись белыми кудрями о меловые бока скал. Она мотала ногами в красных ботиночках — совсем детских — и всё вглядывалась в размытую даль горизонта. Аб говорил, что отсюда можно увидеть остров Авалон. Если он, конечно, не соврал. По боку холма тянулись домики с красной черепицей. Там был и её дом.

Издали, поднимаясь от горизонта чёрным пятном, надвигалась туча. Она пожирала в своей черноте морскую синь и неслась на Ариану. Она вскочила на ноги и бросилась прочь, но красные ботиночки вязли в земле, ноги обратились ватой. Ариана обернулась, и туча поглотила её.

Сделав глубокий вдох, Ариана открыла глаза.

Одеяло сползло на пол, и огонь в камине почти потух. Пройдя босыми ногами по холодному полу, она оглядела, что же ещё можно скормить огню. Вчера огонь съел полусгнивший стул, сегодня Ариана решила предложить ему поживиться остатками стола.

Довольно заурчав, огонь взвился красными искрами, и тепло полилось в дом вместе со светом. Ариана выпрямилась, хрустнула костяшками. Её волосы цеплялись за доски, и Ариана подумала, что их стоит вымыть и причесать. Но для этого нужна вода. Перед домом был колодец, она видела, пока шла. Осталось найти ведро.

Взглянув в окно, Ариана встретилась с двумя парами глаз. Тут же раздался визг, и глаза исчезли. Она оглядела себя. Да, вид и правда не очень. Она же вся грязная, да и одеться она так и не успела. Матушка расстроилась бы, поскольку такое поведение не соответствует образу леди.

Пришлось искать одежду. В доме, как она помнила, матушка припрятала сундук с её вещами. Она прятала всё, что касалось Арианы, да и саму её тоже прятала. В её комнатке матушка зачаровала окна так, что никто не мог увидеть её. Хотя сама Ариана обожала сидеть у окна и читать, представляя, что всё, что написано в книге, происходит с ней. Это она ездит верхом на конях, плавает на Летучем голландце в попытках обогнуть мыс Доброй Надежды, это она куёт цепь из кошачьих шагов, корней гор и медвежьих жил.

Но в её венах текла зелёная смерть, а потому она должна сидеть дома, чтобы сдержать её внутри себя. Иначе… Нет, лучше об этом не думать, не то смерть вырвется из неё. Это её проклятье.

Сундук с одеждой Арианы оказался на прежнем месте, но платья пожрали мотыльки. В голубых складках одного из платьев она нашла серенький трупик одного из них и, печально покачав головой, уложила его на стол. Зато одежда матушки, лежащая глубже, на самом дне сундука, была нетронута. Ариана вытащила белое платье и натянула его через голову.

В платье было тепло, хотя рукава висели на Ариане, как на сухой ветке. От ткани, как и ото всего дома, тёк запах старости. Так пахли прошедшие века, а это значит, что она спала долго, хоть и подумала сначала, что прошло всего полгода.

Карман платья оттягивало что-то тяжёлое. Ариана запустила туда пальцы и выудила колоду матушкиных карт и палочку, которую тут же сунула обратно. Страшно. Палочкой такие, как она, выуживали из себя зелень смерти и насылали её на других. А карты Ариана ещё долго держала в ладонях.

Голубые рубашки с вырисованными на ними лилиями мелькали в матушкиных руках. Она тянула из них голубые полупрозрачные ниточки и смотрела, смотрела… Гадала. Она научила тянуть из карт нити и Ариану, хотя, когда та спрашивала, видит ли матушка сами нити, она лишь качала головой. Нет, не видит, она лишь понимает.

Проблема была в глазах Арианы. Бледно-васильковые, они видели то, что видеть было нельзя. Мама однажды заглянула прямо в зрачки дочери.

— Нет! Это неправда! — вскрикнула она. — Малышка Ари меня не убьёт!

Отец тоже видел что-то в её глазах, но он не кричал, лишь нахмурил рыжие брови и сжал губы. А потом он умер в тюрьме.

— Эй, ты! — окликнули её, и Ариана подняла голову.

За забором стояли мальчишки, трое. Она знала их, они жили недалеко от их домика и приходили играть с Альбусом. Мальчишки перелезли через забор и встали вокруг неё.

— Что это ты делаешь? — спросил один из них.

— Мои родители так могут. И я могу, — только и сказала она.

— Фокусники? Круто! А ну сделай так ещё раз! Хочу показать потом мамаше, вот умора будет!

Повторить то же Ариана не могла. Тянущиеся из рук нити никак не сцеплялись друг с другом, рвались, и Ариане становилось страшно. А мальчишки всё ждали.

— Да чё ты там вошкаешься?

Он толкнул её, и Ариана обиженно уставилась в его глаза. Мальчишка смотрел в её зрачки пару мгновений, и ужас отразился на его лице.

— Ах ты мелкая дрянь! Ребята, она ворожит, чтоб её папаша нас порешил!

— С чего ты взял? — спросил другой мальчик и тоже заглянул ей вглубь зрачков.

Они ударяли её. Их ботинки раз за разом били по её рукам, ногам, впивались носками в бока, пачкали платье, и каждый раз Ариана умоляла их остановиться.

А потом отец напустил на них зелёную смерть.

Кончики пальцев дрожали. Отец тащит три больших-маленьких тельца, отец раздирает зелёную траву под домом и кладёт тела туда, зелень охватывает их, обнимает.

Кончики пальцев дрожат. Эти руки рождают смерть. В этих голубых венах течёт смерть. Это её проклятье — нести смерть, видеть смерть, чувствовать смерть.

На её голову резко накинули мешок.

* * *

«Дорогой Альбус!

С тех пор, как ваша с Геллертом дружба завершилась столь трагичным образом, я не имела удовольствия больше ни говорить с тобой, ни писать тебе. Однако в минувший вечер произошло событие, заставившее меня схватиться за перо и пергамент. И коль скоро я не знаю, жив ли твой младший брат Аберфорт, я пишу тебе.

В Сочельник ко мне постучалась девчушка четырнадцати лет. Я сначала приняла её за бродяжку. С твоего позволения опущу подробности того, как выглядела эта бедолага. Кто она на самом деле, я узнала только утром, после рождественской службы: когда Энид Смик беседовала со своей подругой, то упомянула, что могилу рядом с могилой Кендры (упокой, Боже, душу её) разворотило магией. Как ты уже понял, это была могила малышки Арианы.

Генри Поттер проверил (ты же знаешь, он разбирается в таких штучках) и сделал вывод, что магия извлекалась не из волшебной палочки, а непосредственно прямым путём. То есть эта магия стихийная. Вероятно, что Ариана сама её и использовала.

Я намерена найти девочку. Мне никто не верит, но в душе моей теплится надежда, что я найду хотя бы немного веры в тебе. Я решила написать об этом, поскольку ты являешься прямым родственником и уж точно способен сказать, Ариана это или нет.

Твоя бывшая соседка Батильда Бэгшот

25 января 1941»

Тильда запечатала письмо и, привязав его к лапке совы, выпустила её в окно. Сова взмыла к небу и скрылась в его синеве. Ещё пару мгновений Тильда смотрела ей вслед, пока, прислушавшись, не услышала гул людских голосов. Этот гул Тильде совершенно не понравился.

Накинув пальто поверх шали, она побежала — насколько позволяло бежать семидесятитрёхлетнее тело — туда, где толпились жители Годриковой впадины, к старому дому Дамблдоров.

— Что здесь опять творится? — грозно громыхнула она, расталкивая локтями людей.

— Миссис Бэгшот! Миссис Бэгшот! Она в самом деле воскресла!

К Тильде протиснулись двое детей, поттеровский мальчишка и его невеста. Они под обе руки подхватили её и потащили в центр, бесперебойно рассказывая что-то. И настолько громко они кричали, перебивали друг друга и мельтешили, что у Тильды разболелась голова.

— …Мы в окно смотрим, а она…

— И белая! Белее моли!..

— …Ну мы и бежать! А потом все, вернее, миссис Смик сказала, тогда только…

— …А мистер Смик ей на голову ка-а-ак!..

— А ну замолчите оба! — крикнула на них Тильда и высвободилась из их рук. — Если уж говорите, то по одному. Я из вашего щебета не поняла ничегошеньки.

Она протолкалась вперёд и застыла. Шон, этот неотёсанный мальчишка, заканчивал привязывать к забору хрупкое девичье тельце в белом платье. Сомнений в том, что это Ариана, не оставалось. На голову ей был накинут мешок. Ариана вырывалась, требовала отпустить её, вокруг неё искрила магия, но та изо всех сил не давала ей выплеснуться наружу.

— Да вы с ума посходили?! — взвилась Тильда.

Она оттолкнула Шона — тут же раздался недовольный вопль Энид — и осторожно стянула с головы мешок, приговаривая:

— Не бойся, деточка, сейчас мы тебя вызволим…

Тильда откинула в сторону мешок и пригладила растрепавшиеся белые волосы Арианы. Та роняла слёзы, стекающие по чумазому подбородку, и Тильда покачала головой. Бедное дитя, совсем перепуганное…

«И всё же, — думала Тильда. — Как ей удалось воскреснуть? Ясное дело, что без магии не обошлось. Может, воскрешающий камень? Помнится, Геллерт всё искал Дары. Стало быть, нашёл. Но тогда при чём тут стихийная магия? Э-э, дела! В любом случае, нельзя же так с ребёнком». Она отвязала руки Арианы и тепло погладила её по плечу. Та подняла голову, и Тильда встретилась с ней взглядом.

Кругом всё помутилось. Она видела саму себя, но ещё более старую и запущенную. Она сидела в своём кресле — ещё более потрёпанном, чем теперь, — из её рта, разрывая его, выползала огромная змея.

«Моя смерть!» — поняла Тильда, и холодный пот прошиб её.

— Простите, мне так жаль, очень-очень, простите, — зашептала Ариана, но тут же её перебил выкрик девчонки Энид:

— Она плод некромантии! Сжечь её надо, а не развязывать!

— Смик дело говорит! Нам тут ходячих трупов не надо!

— И что, даже если она сестра Дамблдора? Он нам ещё спасибо скажет, что сестрёнку-мертвячку упокоили!

Толпа начала наступать, и Тильда поняла: одна она не отобьётся. И маги, и маглы до жути боялись некромантии. Они её убьют! Тильда бросила взгляд на Ариану: девчонка глядела на всех с ужасом, жалась к забору, отползая назад, хотя отползать было уже некуда. Тильда сжала губы, ухватилась за палочку и загородила Ариану собой.

— А ну! Оставьте её в покое! — крикнула она.

— Ступефай! — Шон приморозил Тильду быстрее, чем та успела среагировать, и направил палочку на Ариану.

«Несчастное дитя», — только и успела подумать Тильда.

— Инсендио! — заорал Шон, Ариана вскрикнула, раздался громкий хлопок, и толпа взорвалась многоголосым гулом.

Ариана исчезла.

Ариана солгала. Она солгала самой себе, когда сказала, что рада умереть. Она безбожно, кошмарно солгала.

Белая, похожая на бедренную кость палочка утыкалась ей в лицо. Рука, держащая эту палочку, была такой же белой, как и древесина, и к тому же сильно дрожала, будто бы её нарочно трясли.

Геллерт каждый раз смотрел на неё полным высокомерия взглядом. Дьявол.

Его палочка была направлена на неё. Ариана видела, как клубится на её кончике чёрный зародыш страшного заклинания, видела, как эта шишковатая палочка раз за разом рождает зелень, раз за разом рождает смерть.

Привязь не выдержит — вырвется Жадный.

Она стоит на пепелище. Рулоны женских волос, человеческая кожа — из неё перчатки сделали, — несчётная тьма погибших.

Привязь не выдержит…

Маленький ребёнок лежит в колыбельке. Зелёная простынка, зелёные глаза, зелёные всполохи заклинания.

Геллерт крикнул: «Круцио!» — и ужасная боль разлилась по телу Арианы. Она ломала её изнутри, выворачивала наизнанку, вливала в вены огонь вместо крови. И Ариана хотела умереть.

У него испуганные глаза, синие, наполненные слезами. За окнами, стёкла которых усеивали пол, громыхали взрывы и пестрели зелёные пятна. Ариана боялась его, а он боялся её. Вместе они боялись смерти, вместе не хотели умирать.

Мама боялась смерти. Она перебирала карты в руках и всё шептала, шептала, повторяя: «Нет-нет, малышка Ари меня не убьёт, нет…» Но Ариана её убила.

Зелёный луч вырвался из палочки.

Ариана закрыла глаза, а когда открыла — оказалась на окраине Лондона, прямо в мутно-коричневой луже. Она вытерла слёзы со щёк и поднялась.

Нужно было найти братьев.

* * *

Том бежал по улицам Лондона, и грязь хлюпала под ногами. Драккловы фашисты, Мордред их задери, преподнесли лондонцам подарочки на Рождество: вон, с неба их сбрасывают. За спиной, где-то в нескольких кварталах, раздался взрыв, и Том побежал быстрее, проклиная себя за неимоверную дурость.

Он отправился домой на рождественские каникулы. А всё почему? А всё потому, что он хотел попасть в Лютный. Ему нужны были редкие ингредиенты для ритуала, который он намеревался провести. Но купить всё он мог только сейчас, потому что потом поставки мог и не дождаться.

Ему хотелось рыдать и выть от страха. Смерть была так близко, что буквально дышала в затылок. До стены, отделяющей магловский Лондон от магического оставалось ещё далеко, и Том до ужаса боялся, что просто-напросто не успеет добежать: его сотрёт с лица земли сносящим всё взрывом немецкого снаряда.

Нужно было спрятаться, переждать, но Том бежал и никак не мог остановиться…

Перед ним, словно вырастая из-под земли, появилась девчонка с длиннющими белыми патлами, и Том на всём ходу врезался в неё.

— Смотри куда прёшь, идиотка! — крикнул он и собирался было побежать дальше, но девушка схватила его за руку и утянула за собой в ближайший полуразвалившийся дом. Том не понял, как оказался в комнате с блёклыми желтоватыми обоями, и почувствовал непереносимое желание выплеснуть всю злость на эту девчонку. — Куда ты меня притащила, дура?

— Сейчас на улице опасно, — только и сказала она, усаживаясь под окном и натягивая подол платья — такого же грязно-белого цвета, как и волосы, — на ноги. — Присядешь? Под окном безопаснее. Если стёкла вышибет, нас не заденет.

Том хотел было возмутиться, но подумал, что смысл в этом есть, и сел рядом. На улице не переставало громыхать.

— Как тебя зовут, мальчик? — спросила девушка, и Том фыркнул.

— Я тебе не мальчик, — грубо выплюнул он. Судя по её виду, она была младше его на несколько лет, с щёк её ещё не сошла детская припухлость, и вела себя эта девушка как дура.

— Хорошо, не-мальчик, у тебя есть имя?

— Заткнись.

— А меня Ариана зовут. — Она ковыряла пальцем дырку в своём ботинке — насквозь мокром и грязном. — Я ищу старшего брата, его зовут Аберфорт, ему было пятнадцать в последний раз, когда мы…

— Слушай, мне абсолютно плевать на твоего брата, я просто хочу пережить эту сраную бомбёжку! — перебил её Том.

Ариана поджала губы.

— Хватит орать на меня. От того, что ты на меня орёшь, менее страшно тебе не становится. — Она замолчала, а Том стушевался. Ариана поковырялась в бездонных карманах (Том только сейчас приметил, что одета она так, как одевались в прошлом веке) и вытащила потрёпанную колоду карт. — Хочешь, я тебе погадаю?

Том скривился. Прорицания он ненавидел, в гадания не верил, а тут ещё какая-то магла со своими дурацкими картами.

— Я хорошо гадаю. Меня мама научила, а она хорошо гадала. Всё, что она нагадала, сбылось. — Ариана не обращала на его недовольство совершенно никакого внимания. -Да и, когда гадаешь, становится спокойнее…

Что она соврала, Том понял по её глазам. Она их отводила очень странно. Но останавливать её не стал. Что ж, делать ему всё равно пока нечего, они прячутся в четырёх стенах, на улице — замечательный рождественский бомбопад. Пусть хотя бы эта грязная магла успокоит себя тем, что погадает ему.

Ариана уже выкладывала на немытом деревянном полу рядки из карт рубашками вверх.

— Выбери карту, — сказала она ему.

Том тяжело выдохнул и послушался. У него в руках оказался туз с перевёрнутым красным сердечком.

— Карта означает тебя. То, что она перевёрнута, указывает на твой страх.

— Не нужно быть семи пядей по лбу, чтобы понять, что мне страшно, — процедил Том, глядя, как Ариана укладывает выбранный им туз на место.

— Вот, смотри. — Она ткнула грязным пальцем в две карты: обе шестёрки, бубновая и пиковая. — У тебя две дороги: одна в кущи райские, другая — в огнь адов. По первой пойдёшь — и мир, и счастье, и дни бессмертные, и враг твой — вот, король трефовый — сам в дураках останется.

Том ухмыльнулся. В гадания он никогда не верил, но мысль о Дамблдоре, посрамлённом и униженном, грела душу. То, что этот самый трефовый король, именно Дамблдор, сомнений не оставалось. Кто, как не он, не разрешил Тому остаться на лето в Хогвартсе? К тому же нарисованный на карте король был рыжебород и меч в руке держал — ну точно меч Гриффиндора. А раз эта Ариана сказала про бессмертие, то сейчас Том уж точно на верной дороге. Именно за этим ведь шёл.

Задумавшись, Том не сразу понял, что Ариана продолжила тыкать грязным пальцем в карты.

— А вторая дорога — скорбей путь. Ищешь бессмертия — умрёшь восемь раз, и девятый раз умрёшь при жизни. Ищешь признания — и имя твоё будет забыто и неназываемо никем. Ищешь силы — и она предаст тебя, и от собственных рук придёт погибель. — Голос этой блаженной стал как сталь, как железо. Пропала вся беззаботность, улыбка исчезла. Ариана смотрела на Тома так, как будто он был самым низким человеком на земле. Она подняла руку вверх. — И вот это ты сделаешь — и много раз сделаешь.

Тут же громыхнул взрыв, и в доме, где они сидели, вышибло стёкла. Том судорожно вдохнул и сжался. Воздух вдруг начал кончаться, как будто Тома окунули под воду, голова пошла кругом и грудь ошпарило болью.

Отчего-то казалось, что всё, сказанное этой блаженной, правда.

И снова — совсем рядом — раздался взрыв и с такой силой прокатился по воздуху, прошёл дрожью по земле, что у Тома внутри оборвалось сердце. Он неосознанно начал читать молитвы, хотя и знал, что никакой Бог ему не поможет. Желудок сворачивался в ком и выталкивался из горла. Казалось, ещё чуть-чуть, и Тома вырвет. Или умрёт. Да, он вот сейчас уже умирает, задыхается, впивается ногтями, ломая их, в грязный пол, в потрескавшиеся стены.

Нет, Том никогда не довёл бы людей до такого состояния.

Когда он поднял глаза, он увидел, что эта дура пишет что-то угольком на стене.

— Ты сумасшедшая… Я никогда не стал бы сбрасывать бомбы на мирных людей… — просипел он, но Ариана не ответила. Она старательно выписывала слова: «Meneh, meneh, tekel, upharsin».

— Видишь пикового туза? — спросила она, тыча пальцем в карты. — Он перевёрнут. Большое горе скоро случится. Возможно, даже сегодня.

Снова взорвался сброшенный немцами снаряд, и Том зажал уши. Дышалось всё сложнее и сложнее, и казалось, что он вот-вот упадёт в обморок. В голове, будто бы кинокартинки, проносились сцены: вот, на дом падает бомба, и его, Томовы, внутренности красной кашей размазываются по стене. Вот фашисты расстреливают его. Вот концлагеря, пытки… И всё так красочно, слишком красочно…

— И что мне делать, чтоб избежать этого? — почти плача, прошептал он.

Ариана оторвалась от разглядывания надписи и присела напротив Тома на корточки. В бесцветных глазах мелькнула жалость.

— Не плачь, — так же тихо, как он, прошептала она.

Но Тому не нужна была бесполезная жалость. Он схватил Ариану за руки и крикнул:

— Как этого избежать?! Я не хочу помирать девять раз! Не хочу! Я… Ты врёшь, я стану бессмертным и не умру никогда! Твои пророчества, как и все остальные, это ложь и шарлатанство! Жалкая пародия на магию!

Бесцветные глаза Арианы заполнились гневом. Она вырвала свои кисти из его рук и схватила за ворот рубахи.

— Тогда иди, куда шёл, и умри в первый раз, — прошипела она ему в лицо.

Том смотрел ей прямо в глаза. Ариана больше не выглядела как сумасшедшая. Нет, она выглядела как живое воплощение Смерти — бледная, тощая, с длинными белыми патлами, спускающимися занавесью до пола, с грязными руками.

— Господи… — сорвалось с его губ.

— Избежать чего ты хочешь? — тем временем прорычала она, не выпуская его ворот. — Смерти? Вот этого? — Она ткнула ему в лицо карту пикового туза. — Что ты хочешь, мелкий ты ублюдок? Думаешь, мне приятно смотреть на то, что ты творишь с людьми? Ты такой же, как и те, кого ты так отчаянно боишься, и я, раздери тебя надвое, понятия не имею, как это изменить! Я всего лишь вижу!

Ариана выпустила воротник его рубахи из рук, и Том рухнул на пол.

— Может… Может, мне прибить тебя прямо тут? — прошептала она, снова становясь похожей на безумную. — Если я убью тебя, то умрёшь только ты. Ха-ха… Лучше нам, чтобы один человек умер, нежели чтобы весь народ погиб. Привязь не выдержит…

Внутри Тома зарокотало сердце, он нащупал палочку и направил в лицо сумасшедшей девчонке.

Он не умрёт!

— Ава… — залепетал он, но Ариана вскрикнула, махнула рукой, и палочку Тома переломило надвое. Он с ужасом смотрел, как от неё красными искрами взвивается последняя вспышка магии.

Он лишился единственного, что могло его защитить.

— Ах ты грязная сука! — выдохнул он и бросился на Ариану, но тут его засосало в воронку аппарации. Последнее, что он увидел, была падающая за окном бомба.

* * *

Снова началось. Ариана не могла выбраться из потока времени. Он поглощал её, засасывал, и она снова и снова видела зелень глаз, тьму зелёных вспышек, тысячи, тысячи мёртвых людей с позеленелой кожей.

Она видела, как бы стоя в стороне, саму себя. Она лежит на зелёной душистой траве. Лето, и ей всего пять. Аберфорт рядом рассказывает сказки Бидля. Она лежит в луже, вся грязная, с грязными руками, в потрёпанном материном платье, с пустым взглядом. Она лежит в траве, а на глазах — повязка. Белая ткань укрывает от её глаз её саму.

Ариана потянулась, чтобы стянуть повязку, но ладонь нащупала только кожу — холодную, как будто мёртвую. Шум беснующегося моря наполняет уши. Громадная туча поднимается от горизонта, она пожирает море, но Ариана не может убежать, всё тело налилось свинцом.

Она вскочила на ноги

Туча настигла её, поглощая вместе с синью моря. Туча хватала её за подол беленького платьица, оставляя на нём грязные пятна, цеплялась за лодыжки и шептала тысячами голосов, выла громадным ужасным волком, жадным до крови и власти. Волк щёлкал голодной пастью, брызжа зелёной слюной, тянулся отгрызть Ариане руку. Он нёс за собой тьму, поглощая светила. Он сожрал свет, сожрал жизнь и родил смерть.

Ариана пыталась бежать быстрее. Вон там, на склоне холма, деревенька, где можно укрыться. Но поднявшийся огромный зелёный вал накрыл дома, и Ариана остановилась. Позади — зелёные волны, впереди — жадный ужасный волк. Никто не сможет её спасти.

Хотелось спрятаться. Ариана подняла ладони к лицу, закрывая глаза. Кровь в ней отравлена зеленью. Её силы рождают смерть, от них не избавишься. Она почувствовала, как волк вгрызся ей в глотку. Мазнув пальцами по шее, она взглянула на свои руки. По ним текла красная, как причастное вино, красная, как Божий дар, кровь.

Нужно сражаться с волком.

Воздух начал кончаться, глотку перетянула удавка, Ариана распахнула глаза.

Над ней — тёмно-синее небо. Оно плачет. И на шее — горячие руки. Чужие. Душит её кто-то. Её собственные руки были придавлены к земле, не пошевелить. Не-мальчик сидел на ней и душил. В конце концов он убьёт её, окунув в зелень смерти. Умирать не хотелось, но она ведь уже умирала. Её пожирал волк.

Она пыталась вырваться, пыталась высвободить руки и скинуть с себя Не-мальчика, но тот был намного крепче её. В конце концов Ариана заглянула ему в наполненные слезами глаза. Они похожи на небо — такие же тёмно-синие и тоже плачут.

Не-мальчик с ужасом глядел в её зрачки. Ариана знала, что он там видит. Девять смертей, которые его ждут. Мама тоже видела смерть в её глазах. И отец. И соседка. Все видели.

Он разжал пальцы, и Ариана сделала вдох, закашлялась, скинула его с себя и перевернулась на живот. Кашель никак не стихал, и в какой-то момент она поняла, что кашляет в унисон с громкими рыданиями. Рыдал Не-мальчик, свернувшись, как зародыш в утробе матери. Она провела пальцами по своей глотке.

«Дьявол», — подумала Ариана. Она встала на ноги. Ветер трепал её волосы, пронизывал холодом, терзая потрёпанное материно платье. Он летел с моря — синего, почти кобальтового. Холм, на котором Ариана и Не-мальчик лежали, круто обрывался и белым боком падал в синее море, а вторым, покатым — спускался вниз, и по этому покатому боку рассыпались домики. Ариана хорошо помнила это место.

Насыпное Нагорье. Её дом.

Альбус ненавидел боггартов. Он уничтожил практически всех, что только нашёл в школе. И уничтожал он их не каким-то там Ридикулусом, а сразу жёг Инсендио. Профессор Вилкост постоянно пеняла ему, что ей приходится шерстить весь замок сверху донизу, чтоб найти хотя бы одного захудалого боггарта для уроков у третьекурсников. Однако её жалобы Альбус пропускал мимо ушей.

Каждый боггарт напоминал ему об его ошибке. Самой большой ошибке, которую он совершил в жизни.

Впервые (если не считать третий курс, на котором их проходят) он встретил боггарта во вторую неделю работы в Хогвартсе. Альбус помогал целительнице, мадам Блэйни, разбирать шкафы с зельями. Ну конечно, кого же ещё могут впрячь в такую работёнку, как не молодого преподавателя без стажа и опыта?

Он вздохнул и отправил в утиль очередную склянку с просроченным зельем. Осталось разобрать дальний шкаф. Альбус потянулся к дверце, но шкаф затрясся и выплюнул из недр своих нечто, упавшее прямо ему под ноги. Приглядевшись, тот замер в ужасе.

Это была Ариана. Её тело. Её труп. Остекленевшие голубые глаза глядели прямо на него. Она лежала, раскинув руки, точно так же, как в тот день.

Альбус шарахнулся назад, запнулся о что-то, упал, отполз к стене, но оторвать взгляд от белого, как саван, тела Арианы он не мог. Волосы её растрепались, губы — приоткрыты так, будто она вот-вот крикнет, повторяя раз за разом: «Стойте!»

Ариана, мёртвая Ариана. Вот она, твоя ошибка, Альбус, прямо под твоими ногами. Ты убил её.

В висках пульсировало, тошнота подкатывала ко глотке. Сердце стучало громко, но ему было не заглушить ревущие мысли.

Ты убил её, Альбус. Она умерла по твоей вине.

— Альбус? Какого чёрта ты тут?.. — Мадам Блэйни осеклась на полуслове, заметив лежащее на полу тело. — Инсендио!

Огонь стёр с лица земли труп Арианы, а Альбус не мог прийти в себя весь вечер. Не помогали даже успокоительные настойки мадам Блэйни. Тогда он взял отгул, пошёл в «Кабанью голову» и надрался как скотина. Аберфорт ничего не спрашивал, ничего не говорил, только качал головой.

После того случая Альбус сжёг всех боггартов в Хогвартсе.

Теперь же, спустя почти тридцать пять лет, он снова столкнулся с напоминанием о той трагической ошибке, что он совершил.

Ближе к вечеру, в Рождество, когда Альбус, сидя в своих покоях, отмечал праздник тем, что попивал чай с имбирём и засахаренными лимонными дольками — давно хотел попробовать, а сегодня коробочку этих сладостей в честь Рождества ему так удачно подарила мисс Макгонагалл, младшекурсница с Гриффиндора, — но его отвлёк навязчивый стук в окно. В его комнату отчаянно ломилась встрёпанная рыжая сова с письмом в лапках. Альбус впустил птицу, дал ей немного еды и принялся читать письмо. И чем дальше читал, тем хуже ему становилось.

«Могилу рядом с могилой Кендры разворотило магией», — гласило письмо. Лимонные дольки стали поперёк горла. Дальше читать Альбус не мог.

Могила Арианы!

Снова перед глазами встал её бледный, почти прозрачный труп. Вот она вскидывает ручонки в попытке унять их, дерущихся, вот взгляд её застывает в удивлении, как бы вопрошая: «Неужели я умерла?», вот её тело лежит в гробу, вот Аберфорт, задыхаясь от плача, закрывает ей глаза, вот земля со стуком падает на крышку гроба.

Она мертва по твоей вине.

«Какие заклинания я использовал? Конфудус, парочку тёмных, но не смертельных, даже если бы в неё попало моё заклинание, она бы не умерла!» — судорожно думал он, теребя пергамент.

Глупый самообман, даже если ты не убивал её лично, это ты привёл Геллерта, ты запирал её в комнате, чтобы не мешалась под ногами, это ты допустил всё это. Поэтому Ариана умерла из-за тебя. Это твоя — и только твоя — ошибка.

Альбус снял очки и растёр глаза пальцами. Какой-то гад разворотил могилу Арианы. Судьба, должно быть, издевается. Альбус лучше вычистит стойло гиппогрифов голыми руками, а после спрыгнет с Астрономической башни прямо в Чёрное озеро, нежели вновь увидит крышку гроба Арианы.

Нужно было дочитать письмо. Альбус тяжело выдохнул и собрался с силами. Подтянув к себе пергамент, он снова погрузился в чтение, продрался сквозь текст, как сквозь заросли терновника, разрывающего кожу.

Но конец письма заставил его, забыв предупредить директора, рвануть прочь из замка и аппарировать, едва выбежав за границу барьера. Из воронки аппарации он вынырнул на окраине Годриковой впадины. Казалось, никто даже и не заметил его, настолько безжизненными выглядели улочки поселения.

Альбус вскочил на порог дома Батильды и затарабанил кулаком в дверь. Та распахнулась спустя несколько долгих мгновений, и открывшая ему Батильда Бэгшот всплеснула руками.

— Ах, Альбус! Это ты! — охала она. — Ты не представляешь, что тут произошло! Да ты проходи, проходи…

— Где она? — отбросив все расшаркивания, просипел он.

Батильда сникла.

— Альбус, тут дело в чём… Она ведь в самом деле восстала из мёртвых. Её могила…

Он не дослушал, кинулся к кладбищу, ничего и никого не замечая, домчался до могилы матери. Рядом с ней зияла тёмная дыра. Она разверзалась, словно пасть Левиафана, готовая поглотить всё живое. И тянулся от неё уже растворившийся, едва уловимый запах магии.

— Гадство, — сквозь зубы выругался он.

— Ох, Альбус!.. Ох, Боже… Пречистая Дева… — Батильда приковыляла вслед за ним. — Дослушай же… Она… Ариана… Из-за того, что люди боятся некромантии… Ху-у… Хотя она явно не плод некромантии, уж я-то… Ху-у… Уж я-то знаю!.. Но люди, люди!

Альбусу не понравилось, куда свернула разговор старуха Батильда. Если они убили — во второй раз! — Ариану, то он… Нет-нет, нужно держать себя в руках.

— Где моя сестра? — повторил он свой вопрос.

— Дослушай же! Энид, ты же знаешь, какая она трусливая девчонка… Так вот, она взбаламутила всех во Впадине. В итоге бедная Ариана едва не умерла от заклинания мужа Энид, этого несносного мальчишки Шона!

Внутри Альбуса вновь что-то оборвалось. Она снова мертва. Снова её беленький маленький труп лежит у его ног со стеклянным взглядом.

— Но каким-то чудом она исчезла, — продолжила Батильда.

— Исчезла?

— Именно! Не знаю, стихийная магия это была или что, но она буквально растворилась в воздухе! Была и нет её!

Альбус закрыл лицо дрожащими ладонями и выпустил воздух сквозь плотно стиснутые зубы. Ариана была здесь. Живая. Живая Ариана была здесь, едва не умерла во второй раз и, раздери Мордред его на тысячу частей, она исчезла! Куда? Это он узнает позже, а пока…

Он направил палочку в лицо Батильде Бэгшот.

— Обливэйт, — чётко произнёс Альбус, и зелёный луч заклинания ударил точно в цель.

Никто не должен знать, что Ариана Дамблдор восстала из мёртвых.

* * *

Том, закутавшись в дряхлое тряпье, чтоб было не так холодно, сидел на берегу реки, потирал опухшие от слёз глаза и ловил рыбу. Рядом с ним сидела эта поехавшая Ариана и тоже ловила рыбу, тихо мурча под нос дурацкие детские песенки. Честно признаться, Том её немного боялся.

Пару часов назад эта чокнутая грозилась убить его. Эта чокнутая хотела его смерти. Она даже его палочку сломала! А теперь они сидят вместе на чёртовом берегу реки и ловят чёртову рыбу. Причём — Том был уверен в этом на все сто процентов — Ариана приманивала её магией, иначе объяснить то, что рыба сама цеплялась на толстую верёвку, привязанную к обыкновенной ветке, Том не мог.

— Если б ты не сломала мою палочку, — он повторил эту фразу уже раз сто за день, — то я бы трансфигурировал нормальные удочки.

Это была не ложь, лишь частичная правда. Том мог бы трансфигурировать удочки — да он что угодно мог сделать с волшебной палочкой! — но за колдовство вне Хогвартса его могли и из школы исключить. Глупый запрет. Однако Ариана вряд ли об этом знала.

Она скептически поглядела на Тома.

— Врёшь. Ты бы меня убил.

— Я бы не стал, если бы ты сама не полезла меня убивать.

— Убил бы, я видела, — стояла на своём она. — Потому что ты ужасный волк, сожрал бы солнце и луну. Убил бы кучу народу.

— Ты бред несёшь. Какой ещё волк? Кого бы я убил? — Том нервно дёрнул плечом, отгоняя от себя образ прыщавой девчонки в круглых очках, и поспешно добавил: — Я же не какой-то там фашист.

— Ты сам видел. — Ариана постучала пальцем себе по виску. — Когда смотрел.

Тома передёрнуло в очередной раз.

Когда он очнулся после аппарации, то понял, что они не в Лондоне. Перед глазами разлилось море, растворяющееся в мутной дали, а за спиной — маленькая деревушка. И единственные звуки — это шум волн, отдалённый перелай собак и тяжёлое дыхание самого Тома.

Только потом, чуть придя в себя, Том заметил эту сумасшедшую. Она валялась в грязи и что-то бормотала себе под нос. Тонюсенькие ручонки вцепились в мокрую траву, а платье из белого стало коричневатым.

Он долго смотрел на неё, как приворожённый, и в мозгу режущей пульсацией вспыхивала мысль: «Эта психопатка хотела меня прикончить!» И от понимания того, что его несостоявшаяся убийца лежит сейчас прямо перед ним, у Тома закололо в пальцах. Он прикусил губу, огляделся и осторожно подполз ближе к ней.

Словно в каком-то бреду, Ариана шептала о волках, о тьме, о смерти… У Тома закололо в желудке. Может, пока ещё не поздно от неё избавиться?..

Нет, ну не может же он просто взять и убить! Эта девчонка выглядела слишком хрупкой, слишком уязвимой, слишком… живой.

Но она хочет его смерти! Если он её придушит, это будет самозащита. Она сама виновата. Она сама напала. Как там сказано? Ибо все, взявшие меч, мечом погибнут!

Руки Тома коснулись тонкой шеи девчонки. Под полупрозрачной кожей билась венка. Сердце гоняло кровь, пропуская жизнь чрез всё её тело.

Том отдёрнул руки. Нет… Нет, чёрт побери, он не может!

Слабак! Если ты хочешь быть бессмертным, ты должен. Ты, чёрт тебя дери, должен устранить всё, что хоть как-то грозит тебе. Устранить всё, что несёт в себе малейший отпечаток смерти. Как всегда это и делал. Она ничем не отличается от кролика этого никчёмного Билли Стаббса: такая же белая, живая, да ещё и чокнутая. Том придушил кролика.

Он задушит и её.

А потом возненавидит себя, но зато он будет жив. Этот мир таков: либо ты их, либо они — тебя. И Том лучше выберет первый вариант.

Всего-то и нужно перекрыть кислород. Он всего лишь избавит мир от одной сумасшедшей бродяжки, люди ему ещё и спасибо скажут. Это закон жизни: выживает тот, кто сильнее. Те, кто слаб, погибают. Том скинет её тело в море, никто и не узнает. Мир станет чище без неё. Это естественный отбор!

Когда она распахнула глаза, Том провалился. Он видел себя, видел, как его поглощает огонь, как его пронзает клык его же василиска, видел, как его же магия вырывает его из тела. И везде был мальчик. Маленький мальчик со странным шрамом на лбу. Том видел, как этот мальчик раз за разом убивает его. Том видел, как сам он пытается убить мальчика, но ничего не выходит. Гибнут тысячи людей, а убивающий его мальчик со странным шрамом остаётся жив, ему не страшна даже Авада. Том видел себя в кругу из крови, видел, как разрывается душа, расслаивается его собственная магия, как из золотой она становится зелёной, а затем чернеет, мутнеет и растворяется.

Он видел все девять смертей, и это было воистину ужасно. Крестраж был ошибкой. Такой же ошибкой, как и очкастая Миртл Уоррен, только в тысячу раз хуже.

Нужен был другой способ победить смерть.

— Кажется, у тебя клюёт.

Голос Арианы вырвал Тома из ступора, и он уставился на свою удочку. Та в самом деле натянулась, уходя под воду. Недолго думая Том выдернул её, и на сушу, дрыгая хвостом, шлёпнулась крупная скумбрия.

— Думаю, на сегодня хватит, — сказала Ариана, кладя пойманную Томом рыбу в корзину. — Пошли?

Тяжело выдохнув, Том набрал воды в ведро и пошёл следом за Арианой. Всю дорогу она снова вещала про волков и зелёную смерть (это она про Аваду, что ли?), а Том пытался сообразить, что ему делать дальше.

Если крестраж был ошибкой, то нужно было придумать что-то ещё. Да такое, где его душа не расслоится, а он не станет сумасшедшим безносым — фу, Боже! — чучелом, швыряющим в неубиваемых новорождённых дристунов Авадой.

С другой стороны, сейчас первостепенно выбраться из этой глуши обратно в Хогвартс, а о крестражах он подумает позже.

Как-то так получилось, что в этой вымирающей деревне — кажется, Ариана говорила, что это Насыпное Нагорье — практически не было магов. Только Том, Ариана и какая-то сумасшедшая ведьма-старуха, уже позабывшая человеческую речь. Впрочем, у Арианы получилось с ней договориться, и та угостила их чаем (на вкус просто ужасным, даже в приюте таким не поили) и жарким из капусты и картофеля (вообще его готовят по воскресеньям, но, видимо, старуха ела его каждый день).

Вообще-то, на еду Том не жаловался. Жаловался он на то, что он никак не мог уведомить ни директора, ни декана, ни любого другого взрослого, что он не в Лондоне, а где-то у чёрта на куличках. Без еды, без крова, с магическими деньгами, абсолютно бесполезными в магловском мире.

Впрочем, Том и сам хотел сбежать из Лондона, без конца обстреливаемого немецкими лётчиками. В Насыпном Нагорье же было тихо и спокойно. Поэтому, сравнивая свои шансы на выживание здесь и в Лондоне, Том пришёл к выводу, что всё получилось даже неплохо. К тому же у этой Арианы, судя по всему, был огромный опыт выживания на улице, поэтому Том уже несколько раз похвалил себя, что не убил её.

Её смерть была бы очередной его ошибкой.

Именно Ариана выпросила у старухи поесть, именно Ариана нашла какой-то заброшенный домик для ночлега, именно Ариана сделала удочки и именно она приманивала рыбу магией. Стоило признать, что она была полезной, когда не билась в припадках. Под конец каникул стоило бы уломать её на то, чтобы она аппарировала его обратно в Лондон. Удивительно, что она умела. На вид ей было четырнадцать, а Тому через несколько дней исполнялось шестнадцать. Она умела аппарировать, а он — нет.

Если бы она ещё его палочку не сломала …

Однако Том признавал и свою ошибку. Ариана — сумасшедшая ведьма, не умеющая контролировать магию. Естественно, она сломает палочку, колдующую убивающее! Да. Это снова была его ошибка. Страх, овладевающий им, толкал его к тому, что он совершал глупости одна за одной. С этим тоже надо было что-то делать. Тогда то, что он видел в глазах Арианы, не исполнится.

Том выдохнул. Чтобы обмануть смерть, надо допускать как можно меньше ошибок.

* * *

Ариана с головой окунулась в воду, и та шумно выплеснулась за бортики бочки. Бочку они с Не-мальчиком нашли на заднем дворе заброшенного дома и перетащили в полуразваленную ванную комнату. В этом доме никто не жил, хотя Ариана помнила, что мама продала его какой-то семье, но он пустовал, будто бы ожидая её возвращения.

Это было странно.

Не-мальчик в это время чистил рыбу на заднем дворе, сказав, что Ариане сейчас лучше отмыть от себя все сто пять слоёв грязи, что она успела нарастить за время бродяжничества. Ариана с ним была согласна. Нехорошо получится, если она будет чистить рыбу вся перепачканная в земле и коричневой лужной воде. Матушка открутила бы ей голову, если бы узнала, что она так извозилась.

Набранная в реке вода кусачила холодом, но Ариана старалась не обращать на это внимания. Хорошо было бы нагреть её, но спичек ни у Арианы, ни у Не-мальчика не водилось, а потому и пришлось лезть в холодную воду, на память сделав зарубку — спички раздобыть.

Конечно, Не-мальчик и тут успел попенять ей на сломанную волшебную палочку. Мол, вот он бы магией сразу и воду подогрел, и дом починил. Но Ариана ему не верила. Да, она оступилась, когда решила убить его. Это неправильно. Убивать никого нельзя, даже если хочется и даже если очень страшно.

С другой стороны, Ариана уже убивала. Отца, трёх мальчишек и — самое страшное — маму. А убийство Жадного пошло бы на пользу всем. Ариана знала, что он пожрёт тысячи людей. Если она одна это знает, значит, решить эту проблему тоже должна она. Это она должна была разорвать пасть сыну тьмы!

Ах, вечная беда — понять, что с ним делать. Смиряться под ударами судьбы или дать сопротивление?

Хотя… Он очень милый. Красивый. Жалко, что он Жадный.

Ариана снова окунулась в воду и прижала ладони к щекам. Наверное, это глупо. Матушка всегда говорила, что благовоспитанная леди не должна позволять себе пускать слюни на красивых юношей. Это неприлично. А ещё красивые юноши зачастую оказываются подлецами. Или убийцами. Впрочем, считалось ли это, если Ариана сама была убийцей?

— Глупости какие, — сказала она.

А потом стала напевать себе под нос, пальцами раздирая слипшиеся волосы:

— Впускал к себе он деву в дом, не деву отпускал. Клянусь Христом, святым крестом. Позор и срам, беда! У всех мужчин конец один. Иль нет у них стыда?.. Ах, глупости мои, глупости…

Вылезши из бочки, Ариана подцепила скомканное платье, оставленное на табуретке, вытряхнула из кармана карты — половину из них она потеряла в большом городе — и осторожно, одними кончиками пальцев положила волшебную палочку на полугнилую деревянную оконную подпорку.

Нужно было отстирать платье. Леди не носят грязные вещи, это неприлично.

Вдруг её спины коснулся мёртвый ветер, Ариана выронила платье, и то свалилось ей под ноги. Она знала этот холод. Так дышала смерть. Боже мой, Боже мой…

— Ребята, гляньте, у припадочной сиськи выросли! — Детский голос был ей знаком. Она его слышала давно, но помнила ясно, а потому и стояла, боясь повернуть голову. — Эй, эй, дурёха! Чего ты тут забыла?

Летнее солнце жарит. Кончики пальцев дрожат. Отец тащит три больших-маленьких тельца, отец раздирает зелёную траву под домом и кладёт тела туда, зелень охватывает их, обнимает.

— Эй, припадочная!

Их тела стали полупрозрачными. Они растворились и стали холодными, неощутимыми, но скованными.

Ариана споткнулась о платье и бросилась к двери. Мальчишки захохотали, заулюлюкали, закружились у неё над головой. Они были мертвы! Дьявол, дьявол, дьявол! Ариана должна достать их! Она их достанет!

Не помня себя, она рванула во двор, добежала до той самой стены, под которой они были зарыты, и рухнула на колени.

— Ариана!

Маленькие-большие тельца, хрупкие кости, маленькие кости, большие кости; серые-белые черепа, маленькие черепа, большие черепа. Пальцы вгрызаются в зелень земную, где мёрзнут убиенные зеленью смертной. Смех и плач, смешиваясь, как солёный и сладкий источники, текут из груди, текут по подбородку.

Холод. Ариана уже чувствовала его. Она чувствовала ледяные поцелуи влажной почвы. Вот она, снова нага и встрёпана, сидела, хватаясь руками за стену. Снова. Снова.

Может, им было хорошо? В смертной схватке с целым морем бед они покончили со страданиями? Умерли. Забылись. Им хорошо? А ей было хорошо? Нет-нет-нет, ей было холодно. Чёрная опухоль внутри неё шевелилась, пульсировала, выла.

Чёрная опухоль?

— Да очнись ты!

Братья начнут биться друг с другом, родичи близкие в распрях погибнут; тягостно в мире, великий блуд, век мечей и секир, треснут щиты, век бурь и волков до гибели мира; щадить человек человека не станет.

Зелёные вспышки. Море зелени. Закрой глаза, чтобы не видеть. Зажми вены, чтобы не быть.

Всюду выла метель, трепля мокрые волосы Арианы. Цепи заскрипели. Ужасный волк выбирался из земного разлома, чтобы заглянуть в глаза Арианы. Она должна с ним сражаться. Разорвать пасть. Если лелеять волка, он отгрызёт тебе руку.

— Эй!!!

Ариана глубоко вдохнула и взглянула на него. Ужасный волк был щенком.

Ариану окатило холодной водой, и по коже рассыпались тысячи уколов. Она вскрикнула и откинула волосы с лица. Перед ней на корточках сидел Не-мальчик с ведром в руках, рукава его рубахи были закатаны до локтей, а на плечи — накинута старая вощённая куртка, найденная в доме. Пахло рыбой и сырой землёй. Ариана прошептала:

— Не-мальчик…

— Очухалась? Наконец-то, я уж думал, ты совсем рехнулась. — Он отставил ведро в сторону и отряхнул руки. — И прекрати звать меня Не-мальчиком, меня вообще-то Том зовут.

— Том… — повторила Ариана и подумала, что выглядит совсем уж как дура. — Я видела, там, пока мылась…

Она кивнула на кости, которые вырыла. Зачем она их рыла? Они же не оживут, как она. Никто никогда не оживает. Одна она была исключением из правил. Она была ошибкой.

— Да, я заметил. — Не-мальчик… То есть Том стянул с себя куртку и обернул в неё Ариану. — Не думал, что ты боишься призраков.

Ариана передёрнула плечами.

— Я знала их. Отец напустил на них зелёную смерть, — прошептала она и встала на ноги. Снова надо было идти мыться. Страшно. Вдруг там всё ещё кружили полупрозрачные мальчишки? И всё-таки славно, что Том вытянул её из водоворота времени.

Он смотрел на неё со смесью настороженности и удивления. Он нахмурился, сжал губы, а затем спросил:

— Твой отец? Их? — Том кивнул на кости.

— Да, — ответила Ариана и окинула взглядом разваливающееся здание. — Это мой дом… Знаешь… Иди-ка за мной.

— Зачем это?

— За мной. — Ариана потянула его в дом. — За спасение нужно благодарить.

Возможно, она совершала очередную ошибку, а может, наоборот, это было единственным правильным решением. Войдя в ванную комнату, Ариана подняла материну волшебную палочку и, не отводя глаз от Тома, протянула её ему.

— Возьми.

Он уставился на неё удивлёнными глазами.

— Это твоя палочка? Ты отдаёшь её мне? — Он ошарашенно переводил взгляд с протянутой руки на саму Ариану. — Хотя, стой… Откуда у тебя палочка, если ты не колдуешь? Вернее, колдуешь, но стихийно.

— Это не моя. Она принадлежала матушке. Но я её убила, поэтому палочка ей ни к чему. А мне она и вовсе не нужна.

Том осторожно обхватил палочку пальцами, и с кончика той сорвались золотистые искорки, отразившиеся в его тёмно-синих глазах яркими бликами. А потом он искренне, прямо как ребёнок, улыбнулся.

— Я надеюсь, этой палочкой ты не выудишь из себя ни одной зелёной ниточки смерти, — прошептала Ариана, и Том кивнул.

— Обещаю.

Кажется, Глейпнир сковала волчонка.

Геллерт Гриндевальд смотрел на неё своими разноцветными глазами, прожигал насквозь, в неистовом урагане сметал препятствия одно за другим. Проклятая магия носилась повсюду, со свистом и грохотом въедалась в стены, отскакивала, уничтожала всё на своём пути, точно первозданная буря.

С Арианой уже происходило подобное. Тогда, когда она убила мать. Магия вышла из-под контроля, сгусток вырвался наружу, сознание потухло, а когда Ариана очнулась, у её ног лежал красный фарш. Сейчас происходило то же самое. Ариана знала, что этот человек — волк, он сожрёт их семью вместе с остальными. Она не могла лишиться ещё и братьев.

— Стойте! — изо всех сил кричала она.

Если уж кто-то и должен остановить это безумие, то это она. Иначе зачем её терзали эти видения? Она — Ловчая, страх земных волков. Ради семьи, ради мамы она сделает это.

Жадный не хотел убивать её, он метил в её братьев. Ариана уже знала, что он хочет сделать, а потому преградила путь проклятью. Оно впилось ей в грудь, въелось в неё, вздулось внутри красной болью. «Наконец-то всё закончилось, — угасая, думала Ариана, пока Альбус и Аберфорт пытались сделать с ней хоть что-нибудь. — Я должна была расплатиться за всё… За мамину смерть». Геракл, убивший свою семью в порыве безумия, должен был расплатиться.

По щеке стекла слеза, и Ариана сомкнула веки.

* * *

Они снова пришли к морю. Был отлив, дул противный ветер, но Ариана почему-то почти не чувствовала холода. У Тома раскраснелся нос, и он то и дело натягивал на себя тепло с помощью золотистой магии. А Ариана почему-то не мёрзла. Может, это нормально? Она же, кажется, воскресла. Воскресшие чувствуют холод? Это явление надо было изучить, но, к сожалению, Ариана пока не знала как.

Отлив обнажил серо-бурую отмель — её ещё шельфом называют, — и Ариана, натянув высокие рыбацкие сапоги, потащила Тома собирать моллюсков. Он не сильно сопротивлялся, но, когда они пришли к берегу, он наколдовал золотистое тепло на себя — хотел ещё и на Ариану, но та испугалась — и сел чинить лодку. Они нашли её неподалёку, она была совсем дряхлой.

Ариана не возражала, что Том не помогал ей с моллюсками. Главное, чтобы просто был рядом, если вдруг её снова засосёт в водоворот времени. В прошлый раз он очень помог, и Ариана не могла отрицать это, пусть даже он тысячу раз будет Ужасным Волком.

После его помощи на ум всё чаще и чаще стал приходить Аберфорт. Он тоже раз за разом вытягивал Ариану из толщи временны́х пластов и усмирял чёрную опухоль, когда та вырывалась наружу.

Это была вторая мысль, не дававшая покоя. Куда делась чёрная опухоль? Она росла в груди Арианы с того дня, когда отец натравил на мальчишек зелёную смерть. Но сейчас, после воскрешения, на месте чёрной опухоли был маленький клубочек с золотыми нитями. У Тома, если сильно сощуриться и всмотреться, был такой же клубочек, только намного больше.

Всё это было странно.

Ариана поджала губы и поддела ил лопатой, выискивая моллюсков. Молчание порождало мысли, а мысли затягивали в прошлое. Ариане это не нравилось, поэтому она заговорила о бесполезностях.

— Когда я была маленькой, мы с Аберфортом тоже бегали сюда собирать моллюсков. — Она повыше закатала рукава, выуживая из песка склизкие раковины. — Матушка потом готовила из них клэм-чаудер. Это такой суп. К сожалению, я его готовить не умею. Зато у меня отлично выходит каул. Когда-нибудь, когда я стану богатой и куплю мясо, я приготовлю его и угощу тебя.

Ариана улыбнулась и взглянула на Тома. Тот, прикусив язык, чинил магией лодку. Он сказал, что с лодкой можно будет рыбачить не только на берегу.

— Том, — позвала она, и он поднял голову. — Слушай… — Ариана помялась, перекидывая из руки в руку ведро с моллюсками.

— Говори скорее.

— Ты прости меня, что я тебя сюда притащила. И что я твою палочку сломала, тоже прости. И что убить хотела. Мне очень жаль.

Ариана стояла неподвижно и глядела ему прямо в тёмно-синие, как штормовое море, глаза. Наверное, это было правильно. Извинения. Не то чтобы Ариана была уверена, что он их заслуживал. Всё-таки он Жадный, а таких, как он, ни в коем случае нельзя прощать и уж тем более просить прощение у них самих.

Но, с другой стороны, было ли право у Арианы вмешиваться в ток времени? Да, она знает, что произойдёт, но есть ли у неё право лезть в предначертанное и менять замыслы высших сил?

Ну и к тому же Том пока ещё не стал Жадным. Вернее, он стал им, но только в другой складке времени — в той, какую видела только она.

— Я приму извинения, если ты аппарируешь меня обратно в Лондон. — Том ухмыльнулся и, отряхнув руки, выпрямился во весь рост. — Аппарируй. Верни меня обратно. Тогда я тебя прощу.

Ариана замерла.

— Ап… Аппарировать? — переспросила она, чувствуя, как начинает пульсировать клубок в грудной клетке.

— Да, именно. Из-за тебя же мне приходится жить в какой-то халупе и есть плохо пропечённую рыбу. Верни меня назад. Или научи меня аппарировать. Или как ты это называешь, не знаю. В общем, используй свою магию.

В висках Арианы забилась кровь. Неужели он просит её выудить из себя своё проклятье? Неужели просит пропустить его сквозь кожу и дать вырваться наружу? Снова перед глазами, словно появляясь из глубин ада, всплыли лица трёх мальчишек, отца, матери, братьев и другого Жадного.

Смерть. Именно она и текла по её венам.

Холод земли, копошение белых личинок, снующих между пальцев, спёртый запах трупной гнили и мерзкая пульсация чёрного сгустка в груди. Всё это — то, что даровало ей её проклятье.

— Нет, — просипела Ариана. — Ни за что!

— Но почему? Ты же ведьма, для тебя колдовство должно быть естественнее, чем дыхание, — удивился Том.

— Я же сказала, ни за что! Я так и знала, что ты ни черта не понимаешь!

Ариана подхватила ведро с моллюсками и быстрыми шагами понеслась прочь с этого места. Стало плевать, накроет ли её временны́м потоком или нет, плевать, окажется ли кто-нибудь рядом, чтобы помочь. В конце концов, она привыкла быть одна.

— Да, я не понимаю, в чём твоя проблема! Не понимаю! Так объясни! — кричал вслед Том. — Люди так делают, чтоб ты знала! Говорят словами!

Ариана резко остановилась.

Этот глупый Жадный в самом деле ничего не понимал. Иначе он не причитал бы над своей сломанной дрянной палочкой! Иначе он не старался вытянуть из золотого клубка зелёную нить смерти, иначе он не был бы Жадным.

Однако он прав. Нужно рассказать ему, чтобы он понял. Люди так делают — говорят. Выдохнув, Ариана присела на корточки и прижала мокрые, пахнущие илом ладони к лицу.

— В моих и твоих жилах — проклятье, — начала она. — Ты почему-то считаешь его нормальным, правильным. А оно несёт в себе смерть. Я знаю, я видела много раз. И каждый, глядя мне в глаза, видит это. Ты такой глупый. Почему-то считаешь, что всё делаешь правильно, поступаешь хорошо, а я видела, как ты бросаешь смерть направо и налево, как люди вокруг тебя мрут и как ты мрёшь, прямо в живого мертвеца превращаешься. Лучше, чтоб я тебя убила. Я уже убивала. И всё из-за этого проклятого проклятья! — Ариана вскочила на ноги и чуть не врезалась в Тома. Оказывается, он всё это время стоял за её спиной. Ариана сцепила зубы и ткнула ему пальцем в грудь. — Ты! Ты невероятно глупый, самовлюблённый, трусливый мальчишка, который не может понять, в чём моя проблема!

Вена на виске Тома дрогнула.

— Это я глупый? На себя погляди, припадочная психичка! Чтоб ты знала… — Но он не успел закончить, как Ариана его тут же перебила. Она резко развернулась на пятках, замельтешив из стороны в сторону.

— О, мой старший братец был точно такой же, а дружок его — так и вовсе вылитый ты. И все вы, как один, одержимы этой вашей магией! Пьянеете ею, дуреете, как будто она ваш опиум. Правильно, зачем слушать какую-то сумасшедшую девчонку! Я же припадочная психичка, верно! "О, Ариана, ты не понимаешь, ты совсем маленькая и глупенькая, посиди в комнате, не мешай нам изучать магию!" Чёртов Геллерт! Напудрил ему мозги, а сейчас вся Британия боится произнести его имя! А я хочу, чтобы он сдох! Сдохни, чёртов Геллерт Гриндевальд!

Она зашлась в кашле, ногтями впилась в раскрасневшуюся кожу на шее. Под пальцами гудела взбешённая кровь.

— Что ты несёшь? — опешил Том. — При чём тут Гриндевальд вообще?

Откашлявшись, Ариана исподлобья зыркнула на него. Воистину глупый, мнящий себя гением Жадный!

— А при том. Ты такой же, как и он. И сотворишь всё то же, что творит он. — Она выдохнула и снова села на корточки, уткнувшись лицом в колени. — Когда я была маленькой, из-за меня умерли те мальчики, которых ты видел. Их тела казались мне такими большими, когда отец тащил их и закапывал под стеной. Но теперь, когда я вижу их снова, они кажутся совсем маленькими. Крошечными… Потом отца забрали. Мама не сказала, куда его увели, но я видела, что он в тюрьме. Он был таким тощим, с впалыми глазницами на зеленоватой коже… А потом из-за чёрного сгустка, который вырвался из меня наружу, умерла мама. Если бы Аби был рядом, он смог бы его сдержать. Если бы я была чуточку сильнее, я бы сама смогла. Но это проклятье, эта чёртова магия, текущая во мне, сильнее меня… Я не хочу, чтобы из-за моего проклятья кто-то снова умер. Понятно тебе? Я не хочу становиться такой, как вы, Жадные.

Она прижала ладони к лицу. Холодные, они резко контрастировали с горячей, почти пылающей кожей век. Тяжело дыша после длинной речи, прорвавшейся из неё, как вода сквозь пробитую плотину, Ариана чувствовала, что как будто ей стало чуточку легче. Она никогда так много и долго не говорила. Раньше она в принципе старалась больше молчать. Однако сейчас, когда мысли превратились в слова, обрели тело из звуков и умерли, рассеявшись в воздухе, на место гнева и страха приходило спокойствие.

— Что за чёрный сгусток? — спросил Том.

— Не знаю. — Ариана передёрнула плечами, всё так же не отнимая ладони от век. — Чёрная опухоль вокруг золотого клубочка в груди. Она у меня давно была. Кажется, лет с шести. Мне сейчас уже пятнадцать, к слову.

Ариана открыла глаза и посмотрела на Тома. Он задумчиво тёр подбородок и жмурился, пристально глядя в область её груди, пытался разглядеть там золотые нити. Хотя матушка наверняка сказала бы, чтобы Ариана обязательно залепила ему пощёчину за то, что он пялится на её грудь. Это не по-джентельменски!

— Я ничего не вижу, — сказал он, и Ариана удивлённо захлопала глазами.

— В самом деле? Даже когда щуришься? Странно, я же вижу. У тебя тоже золотой клубок есть, вот тут. — Она очертила круг на его груди. Матушка за такое оторвала бы ей руки. — Нет? Не видишь? Ладно, ничего не поделаешь. Пошли.

Подхватив ведро с моллюсками, Ариана снова зашагала вперёд, только в этот раз шаги её были спокойными и размеренными.

— Это ядро, — вдруг выдал Том. — Золотой клубок — это магическое ядро. Говоришь, у тебя вместо него был чёрный сгусток? И он убил твою мать?

— Ага. Я иногда приходила в неистовство, и он вырывался из меня, снося всё на своём пути. У меня в комнате, ну, в Годриковой впадине, мама установила какие-то очень мощные защитные чары, но я и их сносила. Меня только Аби и мог успокоить.

— Так ты обскур… — изумлённо пролепетал Том, и Ариана нахмурилась.

— Я сейчас обижусь.

— Это диагноз, а не ругательство. Конечно, ты обскур! Ты же магию сдерживаешь. — Он победно посмотрел на неё, будто бы открыл какой-нибудь новый закон. Ариана поморщилась. — Но странно… Обскуры не живут долго, десять лет — максимум. А тебе пятнадцать… Хотя выглядишь на тринадцать.

Фыркнув, Ариана стрельнула в него взглядом.

— Ты тоже не особо взрослый, малыш.

— Ах, вот это оскорбление! Я сейчас расплачусь прямо тут! — съязвил Том в ответ.

Они дошли до домика, и Ариана, войдя внутрь, тут же стащила с себя высокие рыбацкие сапоги и поставила ведро у рукомойника. Из головы никак не лезли слова Тома. Она больна? Она должна была умереть? Она же умерла. Но не из-за болезни. Её убил Жадный, этот дьявол.

— Чёрт, — выругалась Ариана.

Мелко дрожали пальцы. Всё из-за того, что она сдерживает своё проклятье? Из-за этого? Но она делала это ради других.

— Чёрт, — снова повторила она.

После воскрешения эта дрянь вырывалась из неё непроизвольно и непозволительно часто. Намного чаще, чем до смерти. За эти несколько дней Ариана колдовала больше двадцати раз. Ариана колдовала. От осознания этого тошнота надавила на основание языка и взбухла в глотке.

— Ты какая-то бледная. Ну, то есть… Бледнее обычного. Тебе плохо? — Том опёрся о стену спиной и заглянул ей в лицо. — Если тебе так противна мысль о том, чтобы аппарировать меня обратно в Лондон, то ради Бога, я не заставляю. Но мне всё равно нужно вернуться до начала учёбы. В конце концов, школа…

— Обскур, — перебила Ариана. — Расскажи об этом, и я… Я попробую аппарировать тебя. Расскажи всё, что знаешь.

На мгновение на лице Тома промелькнуло что-то похожее на изумление, но он быстро взял себя в руки и рассказал. Рассказал, что магия накапливается в теле и будто бы гниёт там, если не давать ей выход, а сам волшебник мутирует и превращается в обскура. Процесс необратим, поскольку обскури поглощает ядро и высасывает силы из волшебника. Успокоить обскури может только тот, кому доверяет носитель.

— Чёрт… — в сотый раз повторила Ариана, ещё больше бледнея. — Чёрт, чёрт, чёрт! Альбус был прав, это я во всём виновата!..

Когда в тот ужасный день Ариана открыла глаза после припадка, она поняла, что её руки измазаны в чём-то липком и красном, а в воздухе стоял тяжёлый, смердящий запах. Похоже пахло, когда матушка потрошила кур. Ариана повернула голову и закричала.

Мама — вернее, то, что от неё осталось — лежала у стены. Её будто отбросило ударом, распоровшим её пополам. От Арианы до стены тянулся след из ошмётков и крови. Мамина рука лежала в стороне, как будто ненастоящая.

— Мама! — завопила Ариана. — Мамочка! Мама!

Она рыдала, раздирала руками кожу, её рвало, пока она не отключилась. Ариана просидела на чердаке без еды несколько дней, пока дом не вскрыл Альбус. Ему написала соседка, миссис Бэгшот. Сказала, что давно не было видно Кендру и что это её тревожит. Что что-то произошло. К этому времени дом уже полностью провонял трупным смрадом.

— Что ты натворила… — выдавил Альбус. Слова еле-еле срывались с посиневших губ.

У Арианы не было сил ответить. Она тупо смотрела сквозь брата, ничего не видя, и лишь стоило ей закрыть глаза, перед взором возникала разорванная мама.

Альбус кричал на неё и несколько раз ударил чем-то, но Ариана не реагировала. Альбус был прав. Она заслужила всё это. Она убила мать.

На похороны её не пустили. Альбус сказал, что там не место сумасшедшей девчонке. И он снова был прав. Вдруг она убьёт кого-нибудь ещё? Поэтому она сама заперлась в комнате и выбросила ключ в окно. Братья потом еле нашли его, Аберфорт едва ли не выбил дверь и силой накормил Ариану, хотя её желудок отказывался принимать пищу.

— Я виновата, это я должна была умереть вместо неё! — кричала Ариана, хватаясь руками за чашу рукомойника. Её снова рвало, снова текли слёзы. — Если бы я только не сдерживала магию…

Она сползла на пол, прижимаясь головой к холодной стене. Рыдания перешли в беззвучный плач. Ариану колотило, как будто в лихорадке, всё тело пронизывала боль, и Ариана изо всех сил выкручивала запястья и раздирала плечи, чтобы хоть как-то от неё избавиться.

Не сразу она поняла, что что-то тёплое касается её плеча. Она подняла глаза, чтобы увидеть сквозь размывающую зрение пелену, как Том, старательно отводя взгляд и кусая губу, поглаживает её в тщетной попытке успокоить. Не совсем понимая, что делает, Ариана дёрнулась и крепко обняла его, вжимаясь лбом в его грудь и стискивая в руках края куртки. Рыдания снова полились из неё, и она понятия не имела, сколько так просидела, пока не заметила, что плач превратился во всхлипы, а сама она слушала бешеный стук Томова сердца.

— На. Выпей.

Он сунул ей в руки кувшин с водой и снова отвернул лицо. Ариана чуть не расплескала всё содержимое, но выпила. Голова болела после долгого плача, и Ариана вытерла лицо рукой, запустила её в карман, пошарила и вынула старую карту. Дама трефовая. Карта, обозначающая мать. Ариана прижала её ко груди и покосилась на Тома.

— Спасибо, — просипела она. — Просто… Просто я вспомнила её… Маму. Она… Я… Ты же видел трупы? От бомб. — Том кивнул. — Я… Я превратила её в нечто подобное… Когда была не в себе… Я убила её, как Геракл убил свою семью: во время безумства.

В ушах звенело, но слова вырывались из Арианы, как тот самый чёрный сгусток — непроизвольно. Она слишком долго держала всё в себе. Слишком долго. Впрочем, кажется, Том не возражал. Он перетащил её на старый, пропахший пылью диван, набросил на неё плед и уселся рядом, глядя на умирающее за окном кровавое солнце.

— Я тоже убил свою мать, — вдруг сказал он, крутя в руках палочку матери Арианы. — Когда родился. Она умерла в родах. И потом… — Он глубоко вдохнул, закрывая глаза. — Потом я убил девочку в школе. Нечаянно. Случайно. Я не хотел. Она заперлась в туалете, а я с василиском… У меня василиск, она самка. Ну… Я не умираю от её взгляда, а другие… В общем. Я не знал, что девчонка там. Я не хотел, чтобы меня посадили, а мою питомицу прикончили, и я… В общем, ну, в Хогвартсе никому нет дела до маглорождённых, и я обвинил другого мальчишку. Его исключили, а мне даже чёртову награду дали. Аж думать противно.

Закончив свою исповедь, он выдохнул, и лицо его облегчённо расслабилось. Ариана высунула руку из-под покрывала, потрепала его колено и натянула плед и на Тома, тот лишь ухмыльнулся на её действия.

— Да мы с тобой оба… — хрипло сказала Ариана, не закончив фразу.

Она запрокинула голову и уставилась в окно. По ночному небу, настолько синему, что уже почти чёрному, плыли блестящие, как перламутр ракушек, звёзды.

— Оба что? Ненормальные убийцы? Конченые ублюдки?

— Небо такое красивое, — прошептала она, уткнулась ему в плечо и засопела.

Сегодня она тоже слишком много исповедовалась.

* * *

Том уже честно признавался себе, что его до чёртиков пугает Ариана. Когда он понял, что она обскур, у него холодный пот по спине прошёл. Обскуры — абсолютно бешеные, непредсказуемые создания, которые несут за собой одни разрушения.

Но она не выглядела как обскур. Да, Ариана сто процентов была поехавшей и уж точно плохо дружила с головой, но обскуром она не была. По крайней мере, сейчас. Она сказала, что черный сгусток растворился, и Том проверил это, бросив на неё диагностическое заклинание, пока она потоком вываливала на него оскорбления там, на берегу. Благодаря тому, что палочка зарегистрирована была на взрослую волшебницу, Надзор не следил за ней, и Том мог колдовать вволю.

Однако заклинание не выявило никаких отклонений в магическом ядре Арианы. Слабость — да, истощение — да. Обскур — нет. К тому же ей было пятнадцать. Старовата она для обскура.

Когда она билась в рыданиях, Том понятия не имел, что ему делать. Он никогда не успокаивал плачущих. Он ненавидел, когда в приюте ревели дети. Обычно он не трогал их и стоически терпел их слёзы, а когда было невмоготу, то просто усыплял их невербальной магией. Вообще-то, это называется «глушил», но «усыплял» звучит куда приятнее. Том хотел и Ариану оглушить, но стоило ему взглянуть на неё и подумать, какой крошечной и беспомощной она выглядит, прямо как кролик чёртового Стаббса, наколдовать заклятие он не смог. Вместо этого сотворил нечто безумное: присел рядом с ней на корточки и провёл рукой по её тощему плечу.

Конечно же, конечно же, он возился с ней исключительно потому, что ему это выгодно! Ариана умеет аппарировать, а он нет, да, он уже думал об этом много раз, и вообще, она обещала вернуть его в Лондон, поэтому надо втереться ей в доверие, да, именно, именно! Этим он и занимается: старательно втирается ей в доверие! Он ни в коем случае ей не сочувствует и уж тем более не видит в ней, сопливой дуре с опухшими глазами, себя. Он таким не был! Когда умерла Миртл, он… Он был точно таким же.

Когда Ариана рассказывала, как убила мать, холодный пот на спине Тома кристаллизовался и превратился в лёд. Она прикончила свою мамашу во время очередного своего прихода… Воображение тут же нарисовало разорванную, как бомбой, женщину с вывороченными внутренностями и выпученными глазами, безжизненно пустыми и оттого кажущимися стеклянными. От этого Тома замутило.

Но в то же время он почувствовал, что больше не может носить всё в себе. И он рассказал ей о том, что консервировал в себе уже год. И ему полегчало. Кажется, он стал немного понимать тех людей, которые припадают губами к решётчатому окошку исповедальной будки и высыпают отходы своей души на запертого там пастора.

Том понятия не имел, зачем перетащил Ариану на диван. Снова втирался в доверие, да, точно. Или нет. Том понятия не имел. Он просто перетащил её на диван и укрыл пледом, и всё, больше ничего. Просто так. Ни для чего. Лорд Волдеморт может делать всё, что душе угодно! Хочет — душит кроликов, хочет — перетаскивает плачущих девиц на диван и укрывает пледом!

Когда она натянула плед и на него и засопела у него на плече, Том подумал, что это очаровательно. Отвратительно. Он имел в виду отвратительно. Он ненавидел сопли, и его всегда бесило, когда малявки в приюте пытались на нём виснуть.

— Небо такое потрясающее, — промямлила она, засыпая, и Том бросил взгляд на окно. Ариана сказала правду: небо действительно выглядело потрясающе.

И вот она спала, обслюнявливая его куртку, а Том всё смотрел и смотрел на небо, усеянное звёздами. Бесконечность, распростёртая прямо над головами. И, не сводя с него глаз, Том вдруг вспомнил, что назавтра ему исполняется шестнадцать.

Оказывается, они почти ровесники с Арианой.

Надо всё-таки узнать, что с ней такое. И кто же такие её братья. Имена у них больно знакомые. Том ещё раз бросил взгляд на Ариану и, подумав, что она похожа на кролика-убийцу с раскрасневшимися глазами, отключился.

В конце концов, он сегодня слишком много исповедовался.