Осколки личностей (джен)

Холод проникал под одежду, щипал нежную плоть до такой степени, что замёрзшие ноги словно прирастали к земле, с трудом сгибались, топтались на месте, вдавливая снег глубоко в почву. Всё его лицо покраснело, тонкие губы начали приобретать синеватый оттенок. Пальцы рук едва ли могли пошевелиться. Не было сил спрятать их в карманы поношенных джинс. И на ресницах, и на кончиках иссиня-чёрных волос появился иней, который с каждой минутой всё больше и больше окутывал их. Старый, потёртый и закатанный в некоторых местах от времени свитер никак не спасал. Но Эндрю холода не чувствовал.

А вокруг ничего. Никаких людей, диких зверей. Птицы куда-то попрятались. Обычно они давали о себе знать, но в этот раз их как будто бы не существовало. Только заснеженные поля, высокие чёрные стволы хвойных деревьев и замёрзшая река с деревянным мостом, который одним видом говорил о том, что мог рухнуть с минуты на минуту, если наступить ногой на сырые деревяшки. Изредка выл ветер, грозивший заморозить всё на своём пути.

Эндрю оказывался здесь раз за разом. Неважно, прошёл ли хорошо день в Реальном мире или нет, но с наступлением ночи это место встречало его с распростёртыми объятиями. Здесь ничего не менялось. Он всё также стоял на морозе, смотрел в разные стороны, на серое небо, с которого медленно падал снег. Те же поля, лес, река, мост. И ни единой души. Эндрю уже успел привыкнуть к пустоте. Но ощущение, что за ним неустанно следили, не собиралось покидать его.

Преследователь умудрялся следить за ним одновременно с разных сторон. Эндрю не мог ошибаться в этом, ибо чувствовал чьё-то присутствие. Вот только, сколько бы он не говорил себе, что всё хорошо, что воображение просто играло с ним, страх не уходил. Наоборот, он только укоренялся в душе, собираясь и дальше измываться над несчастной жертвой.

Хрустнула ветка, а дальше — несколько шагов вперёд. Снег хрустел под чьими-то ногами. Эндрю тотчас вздрогнул. По телу пробежала мелкая дрожь, его бросило в холодный пот. Он не удержался от соблазна повернуться (теперь у него появилась такая возможность), хотя, наверное, это первая ошибка любых фильмов ужасов. Оглянувшись, у него замерло сердце.

Вдали между деревьев стояло огромное существо, похожее на зверя. Эндрю пробежался глазами по нему сверху вниз и ужаснулся. Вместо глаз были пустые глазницы, из которых сочилась кровь. Пасть с двумя рядами острых клыков то открывалась, то закрывалась. Чёрная шерсть всклочена, хвост, а точнее его подобие, метался из стороны в сторону, заставляя металлические цепи, обёрнутые вокруг массивного тела, скрежетать.

— Мясо, — проговорил зверь и напрягся, как будто готовился к прыжку. — Еда!

— Ч-Что..? — спросил, заикаясь, Эндрю, будто не был уверен в том, что существо обратилось к нему.

Эндрю хотелось быстрее проснуться. Он знал, что с большей вероятностью зверь просто прыгнет на него, разорвёт на части. Однако существо медлило. Желало ли оно растянуть удовольствие почувствовать страх и зажатость жертвы или, быть может, собирало все силы для прыжка — неизвестно. Но ожидание пугало.

— Еда! Еда! — существо зарычало и прыгнуло на него.

Из уст Эндрю послышался истошный крик. Он, зажмурившись, сделал шаг назад, поскользнулся и упал на землю, отчего очки повисли на левой стороне. Зимний холод сразу проник под его одежду, отчего мурашки прошлись по коже. Снег впитался в джинсы и рукава свитера.

И вдруг стало тихо.

Никого. Существо исчезло, буквально испарилось в воздухе! Эндрю через несколько секунд открыл глаза, настороженно осматриваясь по сторонам. У корней высоких могучих сосен расползлось огромное багровое пятно. По краям разбросались капли сукровицы, прозрачные, едва заметные. Ветер шелестел между голыми ветвями деревьев, унося с собой на Север лишь похоронную песню, такую же одинокую и суровую, как и он сам. В воздухе медленно кружилось маленькое чёрное перо, которое аккуратно приземлилось на землю.

А вокруг только снег и мёртвая тишина.

* * *

Эндрю резко пробудился ото сна, когда надоедливая мелодия будильника, из-за которой хотелось кинуть телефон об стенку, дала о себе знать. В комнате темно… и прохладно, потому что окно кто-то распахнул. Когда уже успели? Судорожно дыша, он сел на край кровати и, выключив будильник, провёл рукой по лицу, а потом бросил взгляд на экран телефона. Часы показывали пятнадцать минут седьмого.

И всё же подобные сны, где неизвестно существо посреди снежных полей нападало на не подозревающих ни о чём бедняг просто так, были гораздо лучше тех кошмаров, в которых мать, будучи выпившей, буянила: била посуду, кричала на отчима и всячески оскорбляла его, позволяла рукоприкладство, когда Эндрю старался её успокоить. Перечислять все её действия можно бесконечно. Однако факт оставался: ему хватало всех этих скандалов здесь, в Реальности, и только во сне мечтал о покое.

На самом деле от всей картины ему хотелось плакать. Мать всегда казалось идеалом. Он жаждал быть похожим на неё, как и все дети хотят быть похожими на родителей. А как же по-другому? Красивая женщина с тремя высшими образованиями, независимая ни от чего и ни от кого. Сколько трудностей пережила, не сломалась, а продолжала двигаться дальше. До переезда. После него перед Эндрю стояла женщина, которая забывала, как пользоваться теми или иными функциями на телефоне.

Пьющий человек становится настоящей свиньёй.

Эндрю встал и, чуть помедлив, подошёл к письменному столу. Сколько он им пользовался? С первого класса точно, а значит — семь лет. Вон, в некоторых местах грязь от наклеек совсем не оттиралась. Есть пару ямок, произошедших из-за скандалов. На полках, помимо учебников и тетрадей, стояли бабушкины иконы, цветы, за которыми мать ухаживала с особой любовью. Взгляд его упал и на различные энциклопедии, купленные несколько лет назад, как награда за хорошую учёбу.

В голове всплыло воспоминание. Первый класс. Маленький он сидел за этим самым письменным столом и всячески старался понять пример по математике. Мама пришла с работы, уставшая и замученная. Решила помочь ему. Пару попыток объяснить решение примера с треском провалились. Она начала злиться, а потом и вовсе взялась рукоприкладствовать. Эндрю хорошо помнил, как мама кинула его на разложенный диван. В гневе все энциклопедии порвала, кинула на пол и не убрала.

Эндрю быстро, но небрежно застелил постель, закрыл окно, ибо стало слишком холодно, и пошёл умываться. В коридоре, на полу, валялись листки, вырванные из блокнота, на которых спешно написаны оскорбления, например: «Ты баран!», «Рукожоп нахер не нужен» и многие другие выражения. От этого всё внутри похолодело. Сердце болезненно сжалось. Эндрю посмотрел направо. Дверь в родительскую спальню закрыта, света от телевизора не видно.

«Значит, спит», — подумал он и включил свет.

Он с равнодушием оглядел ванную, исполненную в коричневых и бежевых оттенках, и бросил взгляд на зеркало. Выглядел помято. Там щека покраснела, здесь синячок. Он осторожно поднёс к порванной губе указательный палец, чуть надавил. Глухая боль дала о себе знать. Вчерашний скандал не мог не оставить следы. Эндрю прищурил глаза. Пытался вспомнить, из-за чего началась ссора. Опять из-за пустяка, наверное.

Да, точно. Матери вчера вечером снова захотелось поговорить с другом детства, которого Эндрю почему-то не любил, хотя никогда не видел вживую. Отчим, вернувшись домой после тяжёлого рабочего дня, приревновал и начал высказывать претензии. Ей допрос не понравился, она начала кричать на него. А Эндрю не выдержал, влез. Вот и получил, да так сильно, что забыл, когда скандал прекратился.

Умывшись, Эндрю бросил взгляд на часы. Без тридцати семь. Времени ещё хватало, чтобы сделать завтрак. Только вот завтракать совершенно не хотелось. Как будто желудок завязался в узел и теперь не хотел возвращаться в изначальное состояние. От этого становилось ещё хуже.

Сколько здесь происходило скандалов, сколько побито посуды…. А главное, — на пустом месте. Обои несколько раз были порваны, металлические накладки на дверных ручках сорваны, а плинтуса оторваны. Больше всего Эндрю боялся за вытяжку, у которой края сделаны из стекла. Ему всегда казалось, что вот-вот мать или отчим что-нибудь кинут в неё, и тогда на пол полетят тысячи осколков. А она стояла немало денег.

Перед ним стояла тарелка с двумя бутербродами, рядом — чашка со свежим чаем. Батон нарезан криво и косо, плавленый сыр чуть падает с краю, а колбаса, купленная на выходных отчимом, аккуратно лежит поверх него. Эндрю всегда довольствовался таким простым завтраком. Ему редко когда удавалось с утра полакомиться шоколадными шариками с молоком или той же кашей. Времени всегда хватало, но только тревожность никуда не уходила.

Последний год Эндрю страдал от панических атак, неврозов и нервных тиков. За любую мелочь его всегда ждал скандал от матери. Отчим обычно старался не вмешиваться, в большинстве случаев вставал на её сторону, чтобы самому не получить. Бабушка, жившая от них на расстоянии шестисот километров, хоть и знала обо всех выходках дочери, но возражать или как-то действовать не осмеливалась. Боялась, что та запретит общаться с внуком.

Одиночество съедало изнутри. Открываешь глаза, а оно уже встречает тебя у постели. Обняться не с кем, посмеяться — тоже. Хочется закрыть глаза и заплакать. Каждый день невыносимая пытка. Любая мелочь, будь то плохая оценка или не сложенная в ящик одежда, могли довести до истерики. А помочь некому. Родители любили проводить время друг с другом, смеялись и шутили. С бабушкой, конечно, Эндрю старался созваниваться каждый день, но этого не хватало, чтобы в душе стало легче.

Время десять минут восьмого. Эндрю стоял перед шкафом и посматривал, что же ему надеть. Сегодня не пятница, только вторник. Он вздохнул, плечи его поникли. Хотелось надеть джинсы и свитер, но страх встретиться со строгой директрисой, которая отчитывала всех за внешний вид, был сильнее.

Когда Эндрю прошёл в коридор, то мысленно надеялся, что сейчас выйдет мама, поцелует его в щёку и пожелает хорошего дня, как делала это несколько лет назад. Однако этого не произошло. Никаких шагов или хотя бы намёка на них. Только шум холодильника нарушал тишину. Эндрю тяжело вздохнул, закинул рюкзак на плечо, поправил куртку и вышел из квартиры.

Снег медленно падал на землю, тут же тая. Тёмное небо, казалось, давило всем весом на тела обычных смертных. Машины проезжали мимо, сигналили проходящим зевакам и уезжали в нужном направлении. Свет уличных фонарей тускло освещал всё вокруг, иногда мигал.

В душе пустота. Такое ощущение, словно сотни, нет, тысячи кошек решили разом поточить острые коготки об неё, как об какой-то коврик у двери. Отголоски оскорблений от матери, пусть и не адресованных ему, всё равно коробили. Эндрю с самого детства был мальчиком ранимым и мягким. Наверное, из-за бабушки, которая сыграла немаловажную роль в его воспитании. Когда мать уехала в столицу работать, она занималась им, попутно справляясь с пьяными выходками дедушки и болезнью прабабушки.

Бабушка — добрейшей души человек. Эндрю всегда удивлялся, как у такой восхитительной женщины могла вырасти такая дочь, как его мать, которая употребляла алкоголь и курила. Хотя…. Неудивительно. В девяностые дедушка не работал, а только пил, поэтому бабушка сама, без чьей-либо помощи, зарабатывала деньги, чтобы у детей были самые лучшие вещи. Помогла дяде устраиваться на работы, матери — с колледжем и институтом.

В последнее время нет никакого желания контактировать с людьми. От лиц одноклассников невольно подступает тошнота, учителя одним поведением вызывают ненависть в душе, а обычных прохожих просто стараешься сторониться. Родители.… Никаких чувств не вызывают. Ни злости, ни любви, ни сожаления, ничего другого. Только холод, появившийся в течение четырёх лет.

Телефон завибрировал в кармане. Эндрю остановился, достал его. Сообщение от друга, с которым они дружили уже как лет десять, и эта дружба не прервалась из-за переезда. Уголки губ невольно поднялись вверх, а сердце забилось чуть быстрее. Обычное «Как ты?» тронуло, как никогда. Приятно, когда о тебе беспокоятся. Пусть и из вежливости.

Эндрю: «Родители опять скандал учинили»

Друг: «Сочувствую. Ты в порядке?»

Эндрю: «Пока существую, всё нормально»

Друг: «Держись»

Вообще вся эта чертовщина началась пять лет назад, за год до переезда, и продолжалась по сей день. Мать перестала работать (из-за отчима, так как он ревновал её к каждому мужчине), сидела дома, занимаясь уборкой и готовкой. Естественно во время этого употребляла алкоголь. По вечерам пиво, по выходным — вино или шампанское. А потом дело дошло и до коньяка…. Столько всего произошло, что можно писать целую книгу или даже цикл.

Несмотря на все словесные перепалки между ними, Эндрю уважал отчима. По сравнению с матерью, тот в основном всегда весел, отпускал шутки по любому поводу. Бывали моменты, когда он приходил с работы хмурым и мрачным, но с кем не бывает. Особенно Эндрю восхищался им, если дело касалось разногласий в семье.

Сколько бы мать его не колотила, сколько бы ни запускала в него посуды или другие вещи, он никогда не позволял себе бить её. Ну, в основном. Конечно, у каждого есть пределы терпения. Отчим мог только за волосы схватить. Правда, неизвестно, что случилось бы дальше, если бы к этому моменту Эндрю не поспевал. Ему не очень-то хотелось, чтобы квартира походила на поле боя.

До урока, а точнее классного часа, десять минут. Как… поздно. Обычно Эндрю приходил, чуть ли не за полчаса. Дело в том, что дома сидеть невтерпёж. Если мама проснётся, то смотреть на её кислое выражение лица, пусть и на мгновение, не хотелось бы. Хотя бывали моменты, когда она уже злилась с самого утра, и Эндрю мог попасть под горячую руку. А потому выходит из дома где-то в двадцать минут восьмого.

Потихоньку подтягивались одноклассники. Сначала один мальчик, потом два, а дальше — девочки. Весь класс внешне походил на сплошное сборище: от скромных ребят до самых развращённых. Не любил Эндрю одну компанию. Вся она состояла из парней (включая старосту класса) и легкомысленных девиц, которых не волновало мнение взрослых. Они могли спокойно огрызаться с ними, постоянно спрашивая «А что я-то?». Это раздражало. Все они, как знал Эндрю, жили в состоятельных семьях.

Девочки опоздали на пятнадцать минут. На их счастье, классная руководительница — человек добрый, всегда прощает и, даже наоборот, шутит, в какой бы ситуации те не оказались. Она просто улыбнулась им и пропустила. Они сели на последние парты, достали из сумок, которые позже не удосужились повесить на крючки, дорогую косметику.

Внутри всё похолодело. Эндрю затаил дыхание, делал вид, что пялится в телефон, хотя на самом деле прислушивался к их разговору. Ему казалось, что обсуждают его. Вот они посмеялись. В голове пронеслась мысль, что девочки просто болтают о своём …. Но всё равно не по себе. А что, если упомянут его мать? Ведь на выходных произошёл конфликт между матерями, и одна из одноклассниц в школьном чате решила пристыдить его. А остальные подхватили, начали шутить над этой ситуацией.

— Эндрю Ши́ме, подойди сюда! — позвала его классная руководительница.

Классная руководительница сидела за рабочим столом, что-то печатала на компьютере. Когда Эндрю подошёл к ней, она бросила на него взгляд, улыбнулась.

— Как дела? — спросила классная руководительница.

— Нормально, — Эндрю старался ответить равнодушно, дабы никто ничего не заподозрил.

— Как мама? — не унималась она.

— Дома снова скандал был, — он сказал как можно тише, чтобы его никто не услышал.

— Ну, не переживай ты так, всё будет хорошо, — попыталась успокоить классная руководительница.

Всё будет хорошо.

Слова эхом раздались в его голове. Нет. Не будет. Эндрю точно знал об этом. Мама никогда не перестанет пить. Отчим никогда не перестанет покупать ей алкоголь, понимая, что если не выполнит её просьбу, то наступит скандал. А Эндрю остаётся только ждать совершеннолетия, чтобы сбежать из этого кошмара. И тогда точно всё будет хорошо. Правда?

— Надежда умирает последней… — вымолвил он.

Прозвенел звонок. Все собрали вещи и покинули класс. Эндрю последовал их примеру, а у двери он встретил тех самых девочек-сплетниц. Они болтали о чём-то, ждали классную руководительницу, которая отошла в лаборантскую, чтобы, когда она выйдет, обсудить с ней новые сплетни.

— Можно пройти? — спросил Эндрю.

— Ой, не подходи ко мне! — воскликнула белобрысая сплетница. — Я не хочу иметь дело с ребенком алкоголика.

— Да, уходи! — поддержали её остальные.

— Мне стыдно даже в твою сторону смотреть, — прокомментировала вторая сплетница.

— Убейся, жирный, — язвительно сказала третья девочка. — Чтоб тебя КамАЗ сбил.

Кровь прилипла к скулам, мочки ушей покраснели, а на глазах наворачивались слёзы. Ужасно стыдно. Такое ощущение, что он — снова тот пятилетний ребёнок, которого ругает мама за просыпанный на ковёр попкорн. Эндрю поспешил убраться из кабинета, чтобы никого не смущать. В первую очередь себя.

* * *

Прошел ещё один трудный день. Скорее бы дожить до выходных, когда он сможет целыми днями сидеть в интернете и не заставлять себя вставать с постели с утра пораньше. Ему не придется видеть лица учителей, одноклассников…. Полная благодать! Эндрю мягко улыбнулся. Одна мысль об отдыхе приносила ему наслаждение.

Время двадцать минут девятого. Мама сидела на кухне, разговаривала по телефону с другом детства, шутила, смеялась и говорила всякие непристойности, мол, давай поедем кататься по Москве прямо сейчас. Звала в гости. Они оба вспоминали школьные годы. На столе стояла бутылка коньяка в 0,9 мл, рядышком пристроилось блюдце с дольками лимона, сверху которые посыпаны сахаром.

Эндрю сидел в комнате, играл в компьютерную игру и изредка ставил её на паузу, чтобы послушать, вспылила ли мама или нет. Страшно. Подушечки пальцев похолодели. Нажимать на клавиши некомфортно.

— Ты с ней только потому, что она тебе напоминает меня! — воскликнула мать радостно. — Ты ищешь девушек, которые похожи на меня.

Это мерзко и противно. Эндрю, который почему-то негативно относился к этому другу детства, невольно нахмурился. Говорить такое, будучи замужней женщиной…. Ужасно. Особенно когда знаешь, что твой муж очень ревнив. Эндрю положил руку на грудь. Сердце болезненно билось.

Он чувствовал, что вот-вот произойдёт скандал. Интуиция никогда не подводила его в этом плане. Если в квартире становилось подозрительно хорошо, мать хоть и пила, но выглядела достаточно весёлой, нужно всё равно оставаться уверенным, что до десяти вечера могло произойти что угодно. Причиной для ссоры мог стать или неверный вдох, или неправильное движение. Даже пустая банка на столе могла привести её в ярость.

— Я готова сократить с тобой общение, чтобы не нервировать твою женщину, — сказала мать, выпив очередную рюмку коньяка. — Будем только по праздникам общаться.

А теперь тишина. Эндрю слышал, как телефон глухо ударился о стол, как мама проходила мимо его комнаты, чтобы взять халат и выйти на балкон. Вот шуршат тапочки, пачка сигарет… и холодный воздух врывается в комнату.

— Я дома, — неожиданно послышался мужской голос.

Отчим.

Эндрю вскочил со стула и спешно направился в коридор. Возле входной двери стоял отчим, разувался, кряхтя. Выглядел уставшим. Конечно, ведь только он один работал и платил кредит, ипотеку. На лице появилась слабая, но искренняя улыбка. Эндрю не мог её сдержать.

— Как дела? — спросил Эндрю, взяв в руки куртку, которую дал отчим.

— Нормально, — ответил он. — Устал только. Где мама?

Эндрю молча указал в сторону балкона. Внезапно мать вернулась и, оказавшись возле них в течение нескольких секунд, дала пощёчину отчиму. Звон разнёсся по всей квартире, стремительно рассеялся в воздухе. Холодок пробежал по коже. Эндрю тотчас ушёл с коридора.

Коленки тряслись от страха. Сердце билось очень быстро, как у того трусишки-зайки из детской сказочки. Голова болела, миллионы мыслей с плохим исходом событий роились в ней.

— Что, понравилось возить других баб?! — воскликнула мать, сжимая ладони в кулаки. — А свою жену, у которой нога болит, не хочешь отвезти в больницу?

— Отойди от меня, больная, — процедил отчим сквозь зубы.

— Убирайся отсюда! — крикнула мать и начала открывать входную дверь.

Началась ругань. Эндрю всячески старался отвлечься: продолжал играть в компьютерную игру, отвечал другу в сообщениях, включил музыку в наушниках. Ничего не помогало. Его как будто распирало любопытство. Он всё хотел вскочить с кресла и подойти к двери, чтобы подслушать разговор родителей. К счастью или, к сожалению, но речи матери могут услышать соседи, если бы, конечно, они жили рядом (так как дом новый, то ещё не все люди заселились).

— Ты совершенно бесполезный кусок дерьма! — кричала мать. — Я ненавижу тебя! Ненавижу!

Из её уст слышалось столько мата, сколько Эндрю не слышал за всю жизнь. На пьяную голову ей удавалось придумать новые фразы. Вряд-ли бы школьные хулиганы, находясь за гаражами с бутылкой пива в руках и высмеивая тех или иных личностей, смогли сделать также.

Душа, казалось, горела адским пламенем. Обида, страх, злость, что мать так поступала с ними — всё слилось воедино. И стыд. Сердце разрывалось. Хотелось спрятаться. Исчезнуть. Хотя бы на миг. Всех жаль: и его самого, и мать, которая пила как не в себя, и отчима, работающего на износ. И переживающую за всех бабушку, хотя она находилась далеко отсюда.

— Мама, пожалуйста, перестань! — с тревогой произнёс Эндрю, когда увидел, как мать целилась отчиму в спину.

— Уйди отсюда, — процедила она сквозь зубы.

Ему ничего не оставалось делать, как подойти сзади и придерживать её. Она сопротивлялась, вырывалась из его хватки, пыталась ударить отчима. Но всё безрезультатно. Наконец, мать пришла в ещё большую ярость. Оттолкнула Эндрю, побежала к отчиму и давай его снова колотить. Тот отталкивал её.

— Мамочка, пожалуйста, хватит, — прошептал Эндрю.

— Иди в свою комнату, — холодно произнесла мать.

Эндрю ничего не оставалось делать, как послушаться её. Он бросил жалостливый взгляд в сторону отчима. Неправильно это всё как-то. Но и пойти против нельзя, иначе полночи без сна обеспечено. А им завтра на работу и в школу.

Иногда он задавался вопросом, как бы на происходящее отреагировала прабабушка. Мать её любила, казалось, больше, чем бабушку. Все летние каникулы проводила у неё в деревне. По ночам, когда вся скотина уже загнана во двор, они лежали в поле, любовались звёздным небом. Обменивались шутками. Крали кукурузу, чтобы накормить свиней. Прабабушка всегда угощала её конфетами, которые прятала в чулане, в карманах халатов. Привычка со времён Второй мировой войны.

А что же теперь? Прабабушка мертва как девять лет. Эндрю убеждал себя, что будь она жива, то хорошо бы отругала маму. Это необходимая мера, чтобы приструнить такую лгунью и манипуляторшу.

— Катись к своей бывшей жене, которой ты платишь тридцать тысяч каждый месяц! — не унималась мать.

— Да что ты к ней прицепилась, — с недовольством произнёс отчим.

Не успел Эндрю опомниться, как сотые попытки матери разнести всю квартиру в щепки просто вывели отчима из себя. Он схватил её за волосы и толкнул к выходу из кухни. Внутри всё похолодело. А что, если… Эндрю задрожал, бросился вслед за ними. Он так распереживался, что совсем не заметил, как губы онемели и приобрели синеватый оттенок.

— Ай, какой же ты молодец! — обратилась мать к нему, смеясь. — Мужика чужого защищаешь, а родную мать нет!

— Отстань от ребенка! — крикнул ей отчим, но она его не слушала.

Эндрю недоверчиво смотрел на неё. Ему уже не привыкать. В каждых ссорах мать находила, к чему придраться, и всегда выставляла виноватых всех, кроме себя. Когда он что-то совершал не так, и кто-то вставал на защиту, будь то отчим или бабушка, всё равно великим грешником делали его, мол, он испортил все отношения между членами семьи. Это ужасно. И больно.

— Что я сделал не так? — спросил он, слёзы наворачивались на его глазах.

— Ты всё делаешь не так! — воскликнула мать, закатив глаза. — Катись к своему папаше, а я от тебя отказываюсь.

Она переключила на него всё внимание. Эндрю попятился назад, держал руки наготове. Так, на всякий случай. Если мать предпримет попытку ударить, то он просто схватит её за запястья. Она смеялась, показывала на него пальцем. Он боялся. Отчим старался не лезть. Понимал, что сейчас мать всё равно продолжит скандал.

— Катись к своему отцу, ты, тупорылый баран! — крикнула мать.

Она вцепилась ему в руку. Ногти впились в кожу. Больно, но Эндрю ничего не сказал. Даже не пикнул. За четыре года побои чувствовались шлепками. Вот только неприятно, когда за волосы дергали. А остальное можно и потерпеть.

— Весь в отца! — крикнула мать и внезапно схватила за волосы. — Ши́мевское отродье.

— Мама, отпусти. Мне больно!

— А мне, ты думаешь, не больно?! Всю жизнь на тебя потратила, а ты тварь неблагодарная.

Удар. Эндрю оказался на диване. Он широко открыл глаза. Такого совсем не ожидал. Единственное, что он мог сделать — это закрыть руками голову, чтобы синяков не было, иначе это заметят одноклассники, учителя…. Дело дойдёт до школьного психолога, а через него и по врачам пройдутся. Нет, Эндрю этого не хотел. Слишком много проблем станет. И мать он подведёт. Она его окончательно возненавидит.

— Паразит!

— Мама, прекрати, пожалуйста, — умолял её Эндрю.

Она несколько раз ударила его головой о диван. Появилась глухая боль, которая билась о стенки черепной коробки. Из глаз потекли слёзы, тотчас впитавшиеся в мягкую обивку. Мать, несмотря на все просьбы остановиться, не слушалась. Била его по лицу. В груди так кисло, что хочется разорвать плоть и сломать рёбра. Как будто треснули антоновские яблоки или пустили по венам кислоту.

Из носа хлыщет вино, пачкает футболку, пятнистую обивку дивана. На лице расцветают цветы. Синие, красные, фиолетовые. Все они потом завянут, станут желтоватыми, коричневыми. На виске распустился василёк, под губой появилась розочка. Перед глазами всё плыло, покрывалось тёмными пятнами.

Сегодня — его день рождения. Как он мог забыть…? Маленьким ребёнком с нетерпением ждал этот день, получал необычные подарки от родных людей и благодарил их за проявление заботы, а сейчас в шестнадцать лет и вовсе забыл про его существование, лишь бы раствориться в воздухе, на время забыть о боли, причинённой матерью. Хотя ему всё же приносило радость то, что все подруги бабушки всегда поздравляли его, дарили деньги и поцелуй в щёку.

— Тебя мало убить, мразота ты такая, — чуть тише повторяла мать, сжав руки вокруг его горла.

Эндрю не сопротивлялся. Сил уже не оставалось, чтобы оттолкнуть. Хрипы вырывались из его уст. Зато на следующий день мама заговорит с ним, словно никакого скандала и не существовало. Это лучше, чем несколько дней медленно умирать в гробовой тишине. Хотя бы пообщаться можно. А травмы…. Эндрю вылечит их, как та дворовая кошка или собака.

— Я тебя породила, я и убью, — эхом отдавался голос матери.

«А как там бабушка?» — подумал Эндрю, прежде чем закрыть глаза. — «Переживает, наверное».

Он почувствовал, как руки матери ослабили его хватку. Эндрю смог сделать глоток воздуха. Перед глазами темно, а в подушечки пальцев, казалось, вонзались тысячи маленьких игл. Неужели именно такая она — Смерть?