Осколки личностей (джен)

Холод проникал под одежду, щипал нежную плоть до такой степени, что замёрзшие ноги словно прирастали к земле, с трудом сгибались, топтались на месте, вдавливая снег глубоко в почву. Всё его лицо покраснело, тонкие губы начали приобретать синеватый оттенок. Пальцы рук едва ли могли пошевелиться. Не было сил спрятать их в карманы поношенных джинс. И на ресницах, и на кончиках иссиня-чёрных волос появился иней, который с каждой минутой всё больше и больше окутывал их. Старый, потёртый и закатанный в некоторых местах от времени свитер никак не спасал. Но Эндрю холода не чувствовал.

А вокруг ничего. Никаких людей, диких зверей. Птицы куда-то попрятались. Обычно они давали о себе знать, но в этот раз их как будто бы не существовало. Только заснеженные поля, высокие чёрные стволы хвойных деревьев и замёрзшая река с деревянным мостом, который одним видом говорил о том, что мог рухнуть с минуты на минуту, если наступить ногой на сырые деревяшки. Изредка выл ветер, грозивший заморозить всё на своём пути.

Эндрю оказывался здесь раз за разом. Неважно, прошёл ли хорошо день в Реальном мире или нет, но с наступлением ночи это место встречало его с распростёртыми объятиями. Здесь ничего не менялось. Он всё также стоял на морозе, смотрел в разные стороны, на серое небо, с которого медленно падал снег. Те же поля, лес, река, мост. И ни единой души. Эндрю уже успел привыкнуть к пустоте. Но ощущение, что за ним неустанно следили, не собиралось покидать его.

Преследователь умудрялся следить за ним одновременно с разных сторон. Эндрю не мог ошибаться в этом, ибо чувствовал чьё-то присутствие. Вот только, сколько бы он не говорил себе, что всё хорошо, что воображение просто играло с ним, страх не уходил. Наоборот, он только укоренялся в душе, собираясь и дальше измываться над несчастной жертвой.

Хрустнула ветка, а дальше — несколько шагов вперёд. Снег хрустел под чьими-то ногами. Эндрю тотчас вздрогнул. По телу пробежала мелкая дрожь, его бросило в холодный пот. Он не удержался от соблазна повернуться (теперь у него появилась такая возможность), хотя, наверное, это первая ошибка любых фильмов ужасов. Оглянувшись, у него замерло сердце.

Вдали между деревьев стояло огромное существо, похожее на зверя. Эндрю пробежался глазами по нему сверху вниз и ужаснулся. Вместо глаз были пустые глазницы, из которых сочилась кровь. Пасть с двумя рядами острых клыков то открывалась, то закрывалась. Чёрная шерсть всклочена, хвост, а точнее его подобие, метался из стороны в сторону, заставляя металлические цепи, обёрнутые вокруг массивного тела, скрежетать.

— Мясо, — проговорил зверь и напрягся, как будто готовился к прыжку. — Еда!

— Ч-Что..? — спросил, заикаясь, Эндрю, будто не был уверен в том, что существо обратилось к нему.

Эндрю хотелось быстрее проснуться. Он знал, что с большей вероятностью зверь просто прыгнет на него, разорвёт на части. Однако существо медлило. Желало ли оно растянуть удовольствие почувствовать страх и зажатость жертвы или, быть может, собирало все силы для прыжка — неизвестно. Но ожидание пугало.

— Еда! Еда! — существо зарычало и прыгнуло на него.

Из уст Эндрю послышался истошный крик. Он, зажмурившись, сделал шаг назад, поскользнулся и упал на землю, отчего очки повисли на левой стороне. Зимний холод сразу проник под его одежду, отчего мурашки прошлись по коже. Снег впитался в джинсы и рукава свитера.

И вдруг стало тихо.

Никого. Существо исчезло, буквально испарилось в воздухе! Эндрю через несколько секунд открыл глаза, настороженно осматриваясь по сторонам. У корней высоких могучих сосен расползлось огромное багровое пятно. По краям разбросались капли сукровицы, прозрачные, едва заметные. Ветер шелестел между голыми ветвями деревьев, унося с собой на Север лишь похоронную песню, такую же одинокую и суровую, как и он сам. В воздухе медленно кружилось маленькое чёрное перо, которое аккуратно приземлилось на землю.

А вокруг только снег и мёртвая тишина.

* * *

Эндрю резко пробудился ото сна, когда надоедливая мелодия будильника, из-за которой хотелось кинуть телефон об стенку, дала о себе знать. В комнате темно… и прохладно, потому что окно кто-то распахнул. Когда уже успели? Судорожно дыша, он сел на край кровати и, выключив будильник, провёл рукой по лицу, а потом бросил взгляд на экран телефона. Часы показывали пятнадцать минут седьмого.

И всё же подобные сны, где неизвестно существо посреди снежных полей нападало на не подозревающих ни о чём бедняг просто так, были гораздо лучше тех кошмаров, в которых мать, будучи выпившей, буянила: била посуду, кричала на отчима и всячески оскорбляла его, позволяла рукоприкладство, когда Эндрю старался её успокоить. Перечислять все её действия можно бесконечно. Однако факт оставался: ему хватало всех этих скандалов здесь, в Реальности, и только во сне мечтал о покое.

На самом деле от всей картины ему хотелось плакать. Мать всегда казалось идеалом. Он жаждал быть похожим на неё, как и все дети хотят быть похожими на родителей. А как же по-другому? Красивая женщина с тремя высшими образованиями, независимая ни от чего и ни от кого. Сколько трудностей пережила, не сломалась, а продолжала двигаться дальше. До переезда. После него перед Эндрю стояла женщина, которая забывала, как пользоваться теми или иными функциями на телефоне.

Пьющий человек становится настоящей свиньёй.

Эндрю встал и, чуть помедлив, подошёл к письменному столу. Сколько он им пользовался? С первого класса точно, а значит — семь лет. Вон, в некоторых местах грязь от наклеек совсем не оттиралась. Есть пару ямок, произошедших из-за скандалов. На полках, помимо учебников и тетрадей, стояли бабушкины иконы, цветы, за которыми мать ухаживала с особой любовью. Взгляд его упал и на различные энциклопедии, купленные несколько лет назад, как награда за хорошую учёбу.

В голове всплыло воспоминание. Первый класс. Маленький он сидел за этим самым письменным столом и всячески старался понять пример по математике. Мама пришла с работы, уставшая и замученная. Решила помочь ему. Пару попыток объяснить решение примера с треском провалились. Она начала злиться, а потом и вовсе взялась рукоприкладствовать. Эндрю хорошо помнил, как мама кинула его на разложенный диван. В гневе все энциклопедии порвала, кинула на пол и не убрала.

Эндрю быстро, но небрежно застелил постель, закрыл окно, ибо стало слишком холодно, и пошёл умываться. В коридоре, на полу, валялись листки, вырванные из блокнота, на которых спешно написаны оскорбления, например: «Ты баран!», «Рукожоп нахер не нужен» и многие другие выражения. От этого всё внутри похолодело. Сердце болезненно сжалось. Эндрю посмотрел направо. Дверь в родительскую спальню закрыта, света от телевизора не видно.

«Значит, спит», — подумал он и включил свет.

Он с равнодушием оглядел ванную, исполненную в коричневых и бежевых оттенках, и бросил взгляд на зеркало. Выглядел помято. Там щека покраснела, здесь синячок. Он осторожно поднёс к порванной губе указательный палец, чуть надавил. Глухая боль дала о себе знать. Вчерашний скандал не мог не оставить следы. Эндрю прищурил глаза. Пытался вспомнить, из-за чего началась ссора. Опять из-за пустяка, наверное.

Да, точно. Матери вчера вечером снова захотелось поговорить с другом детства, которого Эндрю почему-то не любил, хотя никогда не видел вживую. Отчим, вернувшись домой после тяжёлого рабочего дня, приревновал и начал высказывать претензии. Ей допрос не понравился, она начала кричать на него. А Эндрю не выдержал, влез. Вот и получил, да так сильно, что забыл, когда скандал прекратился.

Умывшись, Эндрю бросил взгляд на часы. Без тридцати семь. Времени ещё хватало, чтобы сделать завтрак. Только вот завтракать совершенно не хотелось. Как будто желудок завязался в узел и теперь не хотел возвращаться в изначальное состояние. От этого становилось ещё хуже.

Сколько здесь происходило скандалов, сколько побито посуды…. А главное, — на пустом месте. Обои несколько раз были порваны, металлические накладки на дверных ручках сорваны, а плинтуса оторваны. Больше всего Эндрю боялся за вытяжку, у которой края сделаны из стекла. Ему всегда казалось, что вот-вот мать или отчим что-нибудь кинут в неё, и тогда на пол полетят тысячи осколков. А она стояла немало денег.

Перед ним стояла тарелка с двумя бутербродами, рядом — чашка со свежим чаем. Батон нарезан криво и косо, плавленый сыр чуть падает с краю, а колбаса, купленная на выходных отчимом, аккуратно лежит поверх него. Эндрю всегда довольствовался таким простым завтраком. Ему редко когда удавалось с утра полакомиться шоколадными шариками с молоком или той же кашей. Времени всегда хватало, но только тревожность никуда не уходила.

Последний год Эндрю страдал от панических атак, неврозов и нервных тиков. За любую мелочь его всегда ждал скандал от матери. Отчим обычно старался не вмешиваться, в большинстве случаев вставал на её сторону, чтобы самому не получить. Бабушка, жившая от них на расстоянии шестисот километров, хоть и знала обо всех выходках дочери, но возражать или как-то действовать не осмеливалась. Боялась, что та запретит общаться с внуком.

Одиночество съедало изнутри. Открываешь глаза, а оно уже встречает тебя у постели. Обняться не с кем, посмеяться — тоже. Хочется закрыть глаза и заплакать. Каждый день невыносимая пытка. Любая мелочь, будь то плохая оценка или не сложенная в ящик одежда, могли довести до истерики. А помочь некому. Родители любили проводить время друг с другом, смеялись и шутили. С бабушкой, конечно, Эндрю старался созваниваться каждый день, но этого не хватало, чтобы в душе стало легче.

Время десять минут восьмого. Эндрю стоял перед шкафом и посматривал, что же ему надеть. Сегодня не пятница, только вторник. Он вздохнул, плечи его поникли. Хотелось надеть джинсы и свитер, но страх встретиться со строгой директрисой, которая отчитывала всех за внешний вид, был сильнее.

Когда Эндрю прошёл в коридор, то мысленно надеялся, что сейчас выйдет мама, поцелует его в щёку и пожелает хорошего дня, как делала это несколько лет назад. Однако этого не произошло. Никаких шагов или хотя бы намёка на них. Только шум холодильника нарушал тишину. Эндрю тяжело вздохнул, закинул рюкзак на плечо, поправил куртку и вышел из квартиры.

Снег медленно падал на землю, тут же тая. Тёмное небо, казалось, давило всем весом на тела обычных смертных. Машины проезжали мимо, сигналили проходящим зевакам и уезжали в нужном направлении. Свет уличных фонарей тускло освещал всё вокруг, иногда мигал.

В душе пустота. Такое ощущение, словно сотни, нет, тысячи кошек решили разом поточить острые коготки об неё, как об какой-то коврик у двери. Отголоски оскорблений от матери, пусть и не адресованных ему, всё равно коробили. Эндрю с самого детства был мальчиком ранимым и мягким. Наверное, из-за бабушки, которая сыграла немаловажную роль в его воспитании. Когда мать уехала в столицу работать, она занималась им, попутно справляясь с пьяными выходками дедушки и болезнью прабабушки.

Бабушка — добрейшей души человек. Эндрю всегда удивлялся, как у такой восхитительной женщины могла вырасти такая дочь, как его мать, которая употребляла алкоголь и курила. Хотя…. Неудивительно. В девяностые дедушка не работал, а только пил, поэтому бабушка сама, без чьей-либо помощи, зарабатывала деньги, чтобы у детей были самые лучшие вещи. Помогла дяде устраиваться на работы, матери — с колледжем и институтом.

В последнее время нет никакого желания контактировать с людьми. От лиц одноклассников невольно подступает тошнота, учителя одним поведением вызывают ненависть в душе, а обычных прохожих просто стараешься сторониться. Родители.… Никаких чувств не вызывают. Ни злости, ни любви, ни сожаления, ничего другого. Только холод, появившийся в течение четырёх лет.

Телефон завибрировал в кармане. Эндрю остановился, достал его. Сообщение от друга, с которым они дружили уже как лет десять, и эта дружба не прервалась из-за переезда. Уголки губ невольно поднялись вверх, а сердце забилось чуть быстрее. Обычное «Как ты?» тронуло, как никогда. Приятно, когда о тебе беспокоятся. Пусть и из вежливости.

Эндрю: «Родители опять скандал учинили»

Друг: «Сочувствую. Ты в порядке?»

Эндрю: «Пока существую, всё нормально»

Друг: «Держись»

Вообще вся эта чертовщина началась пять лет назад, за год до переезда, и продолжалась по сей день. Мать перестала работать (из-за отчима, так как он ревновал её к каждому мужчине), сидела дома, занимаясь уборкой и готовкой. Естественно во время этого употребляла алкоголь. По вечерам пиво, по выходным — вино или шампанское. А потом дело дошло и до коньяка…. Столько всего произошло, что можно писать целую книгу или даже цикл.

Несмотря на все словесные перепалки между ними, Эндрю уважал отчима. По сравнению с матерью, тот в основном всегда весел, отпускал шутки по любому поводу. Бывали моменты, когда он приходил с работы хмурым и мрачным, но с кем не бывает. Особенно Эндрю восхищался им, если дело касалось разногласий в семье.

Сколько бы мать его не колотила, сколько бы ни запускала в него посуды или другие вещи, он никогда не позволял себе бить её. Ну, в основном. Конечно, у каждого есть пределы терпения. Отчим мог только за волосы схватить. Правда, неизвестно, что случилось бы дальше, если бы к этому моменту Эндрю не поспевал. Ему не очень-то хотелось, чтобы квартира походила на поле боя.

До урока, а точнее классного часа, десять минут. Как… поздно. Обычно Эндрю приходил, чуть ли не за полчаса. Дело в том, что дома сидеть невтерпёж. Если мама проснётся, то смотреть на её кислое выражение лица, пусть и на мгновение, не хотелось бы. Хотя бывали моменты, когда она уже злилась с самого утра, и Эндрю мог попасть под горячую руку. А потому выходит из дома где-то в двадцать минут восьмого.

Потихоньку подтягивались одноклассники. Сначала один мальчик, потом два, а дальше — девочки. Весь класс внешне походил на сплошное сборище: от скромных ребят до самых развращённых. Не любил Эндрю одну компанию. Вся она состояла из парней (включая старосту класса) и легкомысленных девиц, которых не волновало мнение взрослых. Они могли спокойно огрызаться с ними, постоянно спрашивая «А что я-то?». Это раздражало. Все они, как знал Эндрю, жили в состоятельных семьях.

Девочки опоздали на пятнадцать минут. На их счастье, классная руководительница — человек добрый, всегда прощает и, даже наоборот, шутит, в какой бы ситуации те не оказались. Она просто улыбнулась им и пропустила. Они сели на последние парты, достали из сумок, которые позже не удосужились повесить на крючки, дорогую косметику.

Внутри всё похолодело. Эндрю затаил дыхание, делал вид, что пялится в телефон, хотя на самом деле прислушивался к их разговору. Ему казалось, что обсуждают его. Вот они посмеялись. В голове пронеслась мысль, что девочки просто болтают о своём …. Но всё равно не по себе. А что, если упомянут его мать? Ведь на выходных произошёл конфликт между матерями, и одна из одноклассниц в школьном чате решила пристыдить его. А остальные подхватили, начали шутить над этой ситуацией.

— Эндрю Ши́ме, подойди сюда! — позвала его классная руководительница.

Классная руководительница сидела за рабочим столом, что-то печатала на компьютере. Когда Эндрю подошёл к ней, она бросила на него взгляд, улыбнулась.

— Как дела? — спросила классная руководительница.

— Нормально, — Эндрю старался ответить равнодушно, дабы никто ничего не заподозрил.

— Как мама? — не унималась она.

— Дома снова скандал был, — он сказал как можно тише, чтобы его никто не услышал.

— Ну, не переживай ты так, всё будет хорошо, — попыталась успокоить классная руководительница.

Всё будет хорошо.

Слова эхом раздались в его голове. Нет. Не будет. Эндрю точно знал об этом. Мама никогда не перестанет пить. Отчим никогда не перестанет покупать ей алкоголь, понимая, что если не выполнит её просьбу, то наступит скандал. А Эндрю остаётся только ждать совершеннолетия, чтобы сбежать из этого кошмара. И тогда точно всё будет хорошо. Правда?

— Надежда умирает последней… — вымолвил он.

Прозвенел звонок. Все собрали вещи и покинули класс. Эндрю последовал их примеру, а у двери он встретил тех самых девочек-сплетниц. Они болтали о чём-то, ждали классную руководительницу, которая отошла в лаборантскую, чтобы, когда она выйдет, обсудить с ней новые сплетни.

— Можно пройти? — спросил Эндрю.

— Ой, не подходи ко мне! — воскликнула белобрысая сплетница. — Я не хочу иметь дело с ребенком алкоголика.

— Да, уходи! — поддержали её остальные.

— Мне стыдно даже в твою сторону смотреть, — прокомментировала вторая сплетница.

— Убейся, жирный, — язвительно сказала третья девочка. — Чтоб тебя КамАЗ сбил.

Кровь прилипла к скулам, мочки ушей покраснели, а на глазах наворачивались слёзы. Ужасно стыдно. Такое ощущение, что он — снова тот пятилетний ребёнок, которого ругает мама за просыпанный на ковёр попкорн. Эндрю поспешил убраться из кабинета, чтобы никого не смущать. В первую очередь себя.

* * *

Прошел ещё один трудный день. Скорее бы дожить до выходных, когда он сможет целыми днями сидеть в интернете и не заставлять себя вставать с постели с утра пораньше. Ему не придется видеть лица учителей, одноклассников…. Полная благодать! Эндрю мягко улыбнулся. Одна мысль об отдыхе приносила ему наслаждение.

Время двадцать минут девятого. Мама сидела на кухне, разговаривала по телефону с другом детства, шутила, смеялась и говорила всякие непристойности, мол, давай поедем кататься по Москве прямо сейчас. Звала в гости. Они оба вспоминали школьные годы. На столе стояла бутылка коньяка в 0,9 мл, рядышком пристроилось блюдце с дольками лимона, сверху которые посыпаны сахаром.

Эндрю сидел в комнате, играл в компьютерную игру и изредка ставил её на паузу, чтобы послушать, вспылила ли мама или нет. Страшно. Подушечки пальцев похолодели. Нажимать на клавиши некомфортно.

— Ты с ней только потому, что она тебе напоминает меня! — воскликнула мать радостно. — Ты ищешь девушек, которые похожи на меня.

Это мерзко и противно. Эндрю, который почему-то негативно относился к этому другу детства, невольно нахмурился. Говорить такое, будучи замужней женщиной…. Ужасно. Особенно когда знаешь, что твой муж очень ревнив. Эндрю положил руку на грудь. Сердце болезненно билось.

Он чувствовал, что вот-вот произойдёт скандал. Интуиция никогда не подводила его в этом плане. Если в квартире становилось подозрительно хорошо, мать хоть и пила, но выглядела достаточно весёлой, нужно всё равно оставаться уверенным, что до десяти вечера могло произойти что угодно. Причиной для ссоры мог стать или неверный вдох, или неправильное движение. Даже пустая банка на столе могла привести её в ярость.

— Я готова сократить с тобой общение, чтобы не нервировать твою женщину, — сказала мать, выпив очередную рюмку коньяка. — Будем только по праздникам общаться.

А теперь тишина. Эндрю слышал, как телефон глухо ударился о стол, как мама проходила мимо его комнаты, чтобы взять халат и выйти на балкон. Вот шуршат тапочки, пачка сигарет… и холодный воздух врывается в комнату.

— Я дома, — неожиданно послышался мужской голос.

Отчим.

Эндрю вскочил со стула и спешно направился в коридор. Возле входной двери стоял отчим, разувался, кряхтя. Выглядел уставшим. Конечно, ведь только он один работал и платил кредит, ипотеку. На лице появилась слабая, но искренняя улыбка. Эндрю не мог её сдержать.

— Как дела? — спросил Эндрю, взяв в руки куртку, которую дал отчим.

— Нормально, — ответил он. — Устал только. Где мама?

Эндрю молча указал в сторону балкона. Внезапно мать вернулась и, оказавшись возле них в течение нескольких секунд, дала пощёчину отчиму. Звон разнёсся по всей квартире, стремительно рассеялся в воздухе. Холодок пробежал по коже. Эндрю тотчас ушёл с коридора.

Коленки тряслись от страха. Сердце билось очень быстро, как у того трусишки-зайки из детской сказочки. Голова болела, миллионы мыслей с плохим исходом событий роились в ней.

— Что, понравилось возить других баб?! — воскликнула мать, сжимая ладони в кулаки. — А свою жену, у которой нога болит, не хочешь отвезти в больницу?

— Отойди от меня, больная, — процедил отчим сквозь зубы.

— Убирайся отсюда! — крикнула мать и начала открывать входную дверь.

Началась ругань. Эндрю всячески старался отвлечься: продолжал играть в компьютерную игру, отвечал другу в сообщениях, включил музыку в наушниках. Ничего не помогало. Его как будто распирало любопытство. Он всё хотел вскочить с кресла и подойти к двери, чтобы подслушать разговор родителей. К счастью или, к сожалению, но речи матери могут услышать соседи, если бы, конечно, они жили рядом (так как дом новый, то ещё не все люди заселились).

— Ты совершенно бесполезный кусок дерьма! — кричала мать. — Я ненавижу тебя! Ненавижу!

Из её уст слышалось столько мата, сколько Эндрю не слышал за всю жизнь. На пьяную голову ей удавалось придумать новые фразы. Вряд-ли бы школьные хулиганы, находясь за гаражами с бутылкой пива в руках и высмеивая тех или иных личностей, смогли сделать также.

Душа, казалось, горела адским пламенем. Обида, страх, злость, что мать так поступала с ними — всё слилось воедино. И стыд. Сердце разрывалось. Хотелось спрятаться. Исчезнуть. Хотя бы на миг. Всех жаль: и его самого, и мать, которая пила как не в себя, и отчима, работающего на износ. И переживающую за всех бабушку, хотя она находилась далеко отсюда.

— Мама, пожалуйста, перестань! — с тревогой произнёс Эндрю, когда увидел, как мать целилась отчиму в спину.

— Уйди отсюда, — процедила она сквозь зубы.

Ему ничего не оставалось делать, как подойти сзади и придерживать её. Она сопротивлялась, вырывалась из его хватки, пыталась ударить отчима. Но всё безрезультатно. Наконец, мать пришла в ещё большую ярость. Оттолкнула Эндрю, побежала к отчиму и давай его снова колотить. Тот отталкивал её.

— Мамочка, пожалуйста, хватит, — прошептал Эндрю.

— Иди в свою комнату, — холодно произнесла мать.

Эндрю ничего не оставалось делать, как послушаться её. Он бросил жалостливый взгляд в сторону отчима. Неправильно это всё как-то. Но и пойти против нельзя, иначе полночи без сна обеспечено. А им завтра на работу и в школу.

Иногда он задавался вопросом, как бы на происходящее отреагировала прабабушка. Мать её любила, казалось, больше, чем бабушку. Все летние каникулы проводила у неё в деревне. По ночам, когда вся скотина уже загнана во двор, они лежали в поле, любовались звёздным небом. Обменивались шутками. Крали кукурузу, чтобы накормить свиней. Прабабушка всегда угощала её конфетами, которые прятала в чулане, в карманах халатов. Привычка со времён Второй мировой войны.

А что же теперь? Прабабушка мертва как девять лет. Эндрю убеждал себя, что будь она жива, то хорошо бы отругала маму. Это необходимая мера, чтобы приструнить такую лгунью и манипуляторшу.

— Катись к своей бывшей жене, которой ты платишь тридцать тысяч каждый месяц! — не унималась мать.

— Да что ты к ней прицепилась, — с недовольством произнёс отчим.

Не успел Эндрю опомниться, как сотые попытки матери разнести всю квартиру в щепки просто вывели отчима из себя. Он схватил её за волосы и толкнул к выходу из кухни. Внутри всё похолодело. А что, если… Эндрю задрожал, бросился вслед за ними. Он так распереживался, что совсем не заметил, как губы онемели и приобрели синеватый оттенок.

— Ай, какой же ты молодец! — обратилась мать к нему, смеясь. — Мужика чужого защищаешь, а родную мать нет!

— Отстань от ребенка! — крикнул ей отчим, но она его не слушала.

Эндрю недоверчиво смотрел на неё. Ему уже не привыкать. В каждых ссорах мать находила, к чему придраться, и всегда выставляла виноватых всех, кроме себя. Когда он что-то совершал не так, и кто-то вставал на защиту, будь то отчим или бабушка, всё равно великим грешником делали его, мол, он испортил все отношения между членами семьи. Это ужасно. И больно.

— Что я сделал не так? — спросил он, слёзы наворачивались на его глазах.

— Ты всё делаешь не так! — воскликнула мать, закатив глаза. — Катись к своему папаше, а я от тебя отказываюсь.

Она переключила на него всё внимание. Эндрю попятился назад, держал руки наготове. Так, на всякий случай. Если мать предпримет попытку ударить, то он просто схватит её за запястья. Она смеялась, показывала на него пальцем. Он боялся. Отчим старался не лезть. Понимал, что сейчас мать всё равно продолжит скандал.

— Катись к своему отцу, ты, тупорылый баран! — крикнула мать.

Она вцепилась ему в руку. Ногти впились в кожу. Больно, но Эндрю ничего не сказал. Даже не пикнул. За четыре года побои чувствовались шлепками. Вот только неприятно, когда за волосы дергали. А остальное можно и потерпеть.

— Весь в отца! — крикнула мать и внезапно схватила за волосы. — Ши́мевское отродье.

— Мама, отпусти. Мне больно!

— А мне, ты думаешь, не больно?! Всю жизнь на тебя потратила, а ты тварь неблагодарная.

Удар. Эндрю оказался на диване. Он широко открыл глаза. Такого совсем не ожидал. Единственное, что он мог сделать — это закрыть руками голову, чтобы синяков не было, иначе это заметят одноклассники, учителя…. Дело дойдёт до школьного психолога, а через него и по врачам пройдутся. Нет, Эндрю этого не хотел. Слишком много проблем станет. И мать он подведёт. Она его окончательно возненавидит.

— Паразит!

— Мама, прекрати, пожалуйста, — умолял её Эндрю.

Она несколько раз ударила его головой о диван. Появилась глухая боль, которая билась о стенки черепной коробки. Из глаз потекли слёзы, тотчас впитавшиеся в мягкую обивку. Мать, несмотря на все просьбы остановиться, не слушалась. Била его по лицу. В груди так кисло, что хочется разорвать плоть и сломать рёбра. Как будто треснули антоновские яблоки или пустили по венам кислоту.

Из носа хлыщет вино, пачкает футболку, пятнистую обивку дивана. На лице расцветают цветы. Синие, красные, фиолетовые. Все они потом завянут, станут желтоватыми, коричневыми. На виске распустился василёк, под губой появилась розочка. Перед глазами всё плыло, покрывалось тёмными пятнами.

Сегодня — его день рождения. Как он мог забыть…? Маленьким ребёнком с нетерпением ждал этот день, получал необычные подарки от родных людей и благодарил их за проявление заботы, а сейчас в шестнадцать лет и вовсе забыл про его существование, лишь бы раствориться в воздухе, на время забыть о боли, причинённой матерью. Хотя ему всё же приносило радость то, что все подруги бабушки всегда поздравляли его, дарили деньги и поцелуй в щёку.

— Тебя мало убить, мразота ты такая, — чуть тише повторяла мать, сжав руки вокруг его горла.

Эндрю не сопротивлялся. Сил уже не оставалось, чтобы оттолкнуть. Хрипы вырывались из его уст. Зато на следующий день мама заговорит с ним, словно никакого скандала и не существовало. Это лучше, чем несколько дней медленно умирать в гробовой тишине. Хотя бы пообщаться можно. А травмы…. Эндрю вылечит их, как та дворовая кошка или собака.

— Я тебя породила, я и убью, — эхом отдавался голос матери.

«А как там бабушка?» — подумал Эндрю, прежде чем закрыть глаза. — «Переживает, наверное».

Он почувствовал, как руки матери ослабили его хватку. Эндрю смог сделать глоток воздуха. Перед глазами темно, а в подушечки пальцев, казалось, вонзались тысячи маленьких игл. Неужели именно такая она — Смерть?

Лунный свет освещал просторную комнату: падал на мраморный пол, начищенный до блеска, так что каждый мог увидеть собственное отражение; на полуразрушенные колонны, стоящие по кругу и обросшие китайской глицинией. Через стеклянный купол можно было полюбоваться ночным небом, где звёзды тускло мерцали. Панорамные окна, сделанные во французском стиле, больше походили на металлические прутья темницы, из которой вряд ли можно выбраться.

Это место называлось «Клетка» — обитель для отчаявшихся Хранителей или, как их называл простой люд, Божеств. Ею пользовались редко и исключительно для кратковременного отдыха. Никто не рассматривал её как удачную возможность затаиться на несколько десятков, а то и сотен лет. Время здесь как будто останавливалось, часы сбивались, из-за чего никого не устраивало это измерение.

— Скажи, о чём плачут звёзды? — спросила она.

Хранительница сидела перед ним на каменном троне. По его спинке, где в самом верху изображена восьмиконечная звезда, расползлись страшные трещины толщиной с палец. Правый подлокотник частично разрушился, остались только неровные осколки. Сколько прошло времени с тех пор, как она заняла место Хранителя, настолько желанное, что простой люд, не говоря уже об аристократах, готов был устроить за него геноцид? Восемьсот лет, может, больше.

— Они неживые, — с неким равнодушием произнёс Блэкус, оперевшись щекой о кулак.

— Знаю, — проговорила она с грустью.

Хранительница, склонив голову набок, опустила взгляд. Передняя прядка волос, покрашенная в тёмно-синий цвет, упала на лицо, прикрыла аккуратный носик, пухлые губы. Однако её лицо ничего не выражало. И серые глаза с зелёными крапинками около зрачка тоже. Быть может, она снова ушла в раздумья.

— Послушай, — начал Блэкус, сведя брови к переносице. — Мне жаль, что люди так наплевали тебе в душу, но это не значит, что ты должна избегать своих обязанностей и не появляться на публике.

— За всё время существования Хранителей люди расслабились, — вспыхнула она. — Они не удосуживались сказать простое «спасибо» за то, что их оберегают от тёмных сил. Так что пусть теперь готовятся к тому, что их никто не собирается спасать.

Наступила короткая тишина. Они оба смотрели куда угодно, но только не на друг друга. Блэкус бросил взгляд на столик, где стояла сахарница, ручки которой разрисованы витиеватыми узорами, и двухуровневая тарелка с шоколадными конфетами и фруктами. Хранительница держала в руках блюдце, поглаживала его края большим пальцем. Цветки лаванды медленно плавали в чашке чая.

Спустя несколько минут молчания Хранительница, поставив блюдце с чашкой чая на столик, встала с трона и подошла к хрустальной сфере, стоявшей на трёхногой подставке. Она осторожно взяла её в руки. Гладкая поверхность стекла мягко скользила по шершавой ткани перчаток. Не хотелось бы, чтобы она разбилась. Блэкус, чувствуя что-то интересное, нервно дёрнул ухом, облизнул высохшие губы.

— Эта сфера помогает мне создать стражей границ, — пояснила Хранительница, поднеся сферу к нему. — А также наблюдать, что происходит в мире.

— Тогда какова моя роль? — спросил он, усмехнувшись.

— Следи за новым гостем и в случае чего оберегай его от опасностей, — ответила Хранительница, глядя в хрустальную сферу. — В конце концов, ты мой фамильяр.

Он хмыкнул, поправил красный галстук на шее и того же цвета жилет, в кармане которого лежали золотые часы с цепочкой, и, поклонившись, прыгнул. Сиреневая вспышка на секунду озарила комнату, достигла самого потолка. На землю упал уже кот внушительных размеров. Янтарные глаза с зелёными и голубыми точками по краям смотрели вдаль, чисто чёрная шерсть наконец-то улеглась. Он мяукнул и, ударив хвостом по земле, отчего появился портал, выбрался из «Клетки».

* * *

Небо окрасилось в нежные розовые оттенки. Облака, маленькие, средние и большие, стали пурпурными, только их низ окрашен в персиковый цвет. Воздух пропитан влажностью от недавно прошедшего дождя, пряными травами, например, мексиканским кориандром или же многоколосником, и дикими цветами. Ветер игрался с листьями деревьев, упавшими на землю, поднимал их наверх, а вместе с ними и пыль.

Эндрю с трудом открыл веки, к которым, как ему показалось, привязали маленькие гири. Солнце палило нещадно, жгло нежную кожу. Он жалобно простонал и на некоторое время прикрыл глаза рукой. Виски болели. В голове густой туман, отчего непонимание сменилось раздражением. Разве сейчас утро? Почему солнце так ярко светит?

— Какого…? — задал вопрос Эндрю. — Где я, чёрт возьми?

Эндрю огляделся по сторонам. Перед ним раскинулась долина, окружённая редкими деревьями и кустарниками, а неподалёку от неё текла небольшая река. Птицы пели песни, перепрыгивали с ветки на ветку, взмывали высоко в небо и тут же стремительно летели вниз ради безопасности, чтобы соколы не убили их. Это же всего лишь сон. Пусть прекрасный и безобидный, но всё же. Сейчас он проснётся в комнате, за окном темнота, мать спит в их с отчимом комнате. Потом школа, уроки.

— Это шутка… — пробормотал Эндрю, усмехнувшись. — Эй, мозг, шутка, конечно, классная, но мне пора в школу.

Он демонстративно закрыл лицо ладонями и начал считать до пяти. Обычно это всегда срабатывало, его мигом возвращало в Реальность под звук будильника. Однако в результате ничего не изменилось. Те же деревья, трава, звуки и запахи. Солнце всё так же припекало, от чего щёки и нос стали горячими, обрели нежный розовый цвет.

— Ну, нет, не может такого быть, — прошептал Эндрю, нервно усмехнувшись. — Я же не умер…

Так ведь?..

Недоверие медленно переросло в ужас. Неужели он умер такой нелепой смертью? Но главный вопрос — как мама могла такое допустить? Да, она могла в пьяном бреду таскать его за волосы и бить, но не до смерти. Меру всё-таки знала. А может, Эндрю всё-таки спит… Просто крепко. Мысль о смерти хотелось выкинуть из головы, скомкать в комок, как тот же лист бумаги, и выкинуть в мусорное ведро.

«Я хочу жить»

В кустах кто-то притаился. Шорох листьев и треск веток выдали неизвестного. Эндрю обернулся. В его голове всплыл типичный момент из фильмов. Сейчас главный герой напряжётся, из зарослей выбегает маленький зверёк, например, кролик, а за ним гонится крупный зверь.

— Ну, зайка, выходи, не бойся, — проговорил осторожно Эндрю, приближаясь к кустам.

Тишина. Всё затихло. Эндрю вопросительно изогнул брови. Никакой заяц, похоже, не прятался в кустах. Значит, показалось. Возможно, с ветки на ветку прыгали птички, а когда он подошёл к ним, незаметно убежали. По крайней мере, Эндрю пытался найти для этого случая более логичное объяснение.

Внезапно из зарослей выпрыгнул ягуар, двигающийся с особой грацией и осторожностью. Его золотистая шкура, усеянная чёрными пятнами, блестела на солнечном свету. Взгляд опасного и голодного зверя прожигал насквозь, зрачок превратился в маленькую щель, хвост нервно бился о землю, поднимая клубы пыли. Из его пасти вырвался рык. Он, напрягшись, готовился к ещё одному прыжку.

Из уст Эндрю вырвался истошный крик, когда ягуар готовился прыгнуть на него. Он не знал, что делать. Бежать? Бесполезно. Зверь догонит и разорвёт в клочья. Что там говорили в учебниках по ОБЖ, которые никто никогда не видел вживую? Стоять на месте, махать руками и кричать, чтобы казаться опаснее? Какая глупость. Это вряд ли сработает, когда хищник находится в каком-то жалком метре от тебя.

Не успел он моргнуть, как тут же оказался пригвожденным к земле. Девяностокилограммовая туша давила на тело, а особенно на грудь. Казалось, ещё чуть-чуть, и все его кости переломаются. Недалеко от себя Эндрю нашёл ветку среднего размера с острым концом. Видно, сломалась во время или после грозы, а возможно, её кто-то сломал, когда бродил по лесу. В любом случае, времени терять он не стал: дотянулся до неё, сжал в руке и со всей силы ударил по морде ягуара, близко к глазу.

Зверь заскулил, помотал головой и зарычал. Эндрю спохватился. Сейчас самое время бежать. Он выбрался из-под ягуара, пока тот водил лапой по морде, и побежал к деревьям. Глупо.

— Берегись! — кто-то крикнул ему.

Эндрю не успел рассмотреть человека. Он споткнулся о камень и полетел на землю, прямо лицом в грязь. Какой идиотский поступок. Кровь прилипла к щекам. Стыдно-то как. Эндрю обернулся, чтобы посмотреть выражение лица незнакомца, боясь, что он засмеётся. Но увидел, как тот, держа в руках подобие биты с гвоздями, ударил ягуара. Животное отпрянуло назад, порычало, но приблизиться не решилось. Незнакомец держал оружие наготове.

Немного подумав, ягуар снова скрылся среди деревьев. Все выдохнули с облегчением. Эндрю всё ещё лежал на земле, перепачканный. Свитер его разошёлся по шву, брюки порвались в зоне колена.

— Ты как? — спросил его незнакомец, обернувшись.

— Я… — Эндрю вдруг осёкся.

— Что, дара речи лишился, что ли? — усмехнулся незнакомец, но сразу же стал серьёзным. — Ты не из здешних. Даже враги наши так не одеваются.

Эндрю молчал, рассматривал незнакомца. Перед ним стоял высокий юноша со смуглой кожей. Волосы каштанового цвета, касающиеся массивной шеи, развевались на ветру. Его карие глаза с нескрываемым интересом оценивали его. Одет незнакомец в серую тунику с очень короткими рукавами, которая доходила чуть выше колен.

— Ты кто? — спросил Эндрю, вставая с земли.

— Я? — с удивлением переспросил незнакомец. — Тламакацтотон, то есть жрец-послушник.

— А зовут как? — не унимался Эндрю.

— А это тебе зачем? — Незнакомец прищурил глаза. — Вдруг ты враг с далёких земель. Узнаешь моё имя и другую информацию, так побежишь к своим и расскажешь им обо всём.

Эндрю молчал, глядя на него с грустью. С одной стороны, ему стало очень обидно, что к нему отнеслись с таким недоверием, ведь находился он чёрт знает где, а этот парень оставался в его глазах единственной надеждой на кров и еду и на спасение от диких животных; но с другой — наверное, так каждый бы поступил, встретившись с чужеземцем. Родители же в детстве всегда говорили, чтобы дети не доверяли незнакомцам.

Когда незнакомец пошёл в сторону леса, Эндрю двинулся за ним. Со стороны это выглядело смешно и нелепо. Но оставаться в одиночку не хотелось. Мало ли, ягуар ещё объявится или другое опасное животное, а он без оружия. Да и, может, помощь пригодится. Лишние руки нужны всегда в таких ситуациях.

Незнакомец, заходя в лес всё дальше и дальше, время от времени подбирал ветки разных размеров. Эндрю наблюдал за ним, следовал его примеру. Может, хотя бы так незнакомец примет его или, по крайней мере, отведёт в поселение? Просто не очень хотелось умереть в первый же день пребывания в странном и неизвестном мире.

— Э-э-э, зачем ты повторяешь за мной? — спросил незнакомец, удивлённо вскинув брови.

— Я понимаю, это выглядит глупо, но тебе же нужна моя помощь, — проговорил Эндрю, бросив на землю собранный хворост.

Незнакомец вздохнул. Вся эта ситуация казалась ему весёлой. Он переводил взгляд то на первую кучу хвороста, то на вторую. Если подумать, то Эндрю прав. Веток много, управились они быстро, а значит, можно и пораньше вернуться домой. Незнакомец упёр руки в бока и, опустив голову, усмехнулся.

— Ладно, уговорил, — произнёс незнакомец, протянув руку. — Меня Иолотли зовут.

— Приятно познакомиться, — сказал Эндрю, пожимая ему руку.

Они, время от времени поправляя верёвки, которыми обернули хворост на плечах, шли по тропинкам, разговаривая обо всём на свете. Иолотли происходил из состоятельной семьи. Когда пошёл в школу, учитель увидел в нём потенциал и перевёл в калмекак, чтобы тот изучал науки, которые пригодятся ему в жизни.

На горизонте показался город. Белые стены, по которым проведены узоры синего и коричневого цветов. Возвышались храмы. Люди сновались в разные стороны. Мальчишки бегали друг за другом, держа в руках деревянное оружие, представляя, что они находятся на войне. По главной дороге, ведущей в город, шли торговцы, а за ними тламеме — по крайней мере, так Иолотли назвал профессиональных носильщиков. Правда, Эндрю так и не понял, почему они не могли запрячь лошадей с повозками. Так же намного проще.

— Я должен отвести тебя к Тламатини, — сказал Иолотли. — Он решит твою судьбу.

— К кому? — переспросил Эндрю.

— Ну, к жрецу-учителю.

Когда они шли по городу, уже миновали центральную площадь, где в особые дни проходили жертвоприношения, Эндрю успел почувствовать себя экзотической зверюшкой из зоопарка. Все смотрели на него с интересом, и с подозрением, и во враги записали или в число тех людей, которых принесут в жертву Высшим силам. От этого в горле образовался невидимый ком, который никак нельзя сглотнуть.

Они подошли к строению, построенному в нескольких домах от калмекак — той самой школы для будущих жрецов. Снаружи домик выглядел небогато: небольшой, одноэтажный, сделанный из необожженного кирпича, крышей служили листья агавы. Зато красиво разукрашенный.

— Тламатини! Тламатини! — кричал Иолотли.

— Слышу голос моего одарённого ученика, — послышался изнутри старческий голос. — Много принёс хвороста?

Из дома вышел старик, одетый в тунику, поверх которой висел чёрный плащ с изображениями черепов и человеческих костей. Он, увидев Эндрю, удивлённо ахнул. Иолотли тем временем неловко улыбался. Эндрю стало некомфортно, из-за чего лицо его окрасилось в розовый цвет. Он снял собранный им хворост со спины, скромно положил в ноги и спрятал руки за спину, переминаясь с ноги на ногу.

— Я его в лесу нашёл, — прервал тишину Иолотли. — Он это… от ягуара спасался.

— От ягуара? — переспросил Тламатини.

— Ага… — подтвердил Иолотли. — Мы можем его оставить? Ну, пожалуйста, Тламатини. Он хороший. Вот, хворост даже помог собрать.

— Эй, не говори так, будто я какое-то животное! — возмутился Эндрю.

— Сам сказал, что тебе жить негде, — пробубнил Иолотли. — Так что не жалуйся.

— Дети, перестаньте! — вмешался Тламатини. — Забыли, что взрослый здесь?

Оба замолчали. Иолотли, скрестив руки на груди, стыдливо опустил глаза на землю. Эндрю нервно теребил руками край свитера. Очки его сползли на краешек носа и вот-вот грозились упасть, если бы Тламатини не поправил их, ткнув пальцем. Это сильно удивило ребят. Они оба с изумлением смотрели на него.

— Иолотли даст тебе крышу над головой, — строго проговорил Тламатини, переведя взгляд на Иолотли. — А завтра мы решим, что с тобой делать.

Облегчение и радость обрушились на всех. Эндрю свободно выдохнул, на его лице появилась яркая улыбка. Приняли. Пусть ненадолго, но разрешили остаться. Осталось теперь свыкнуться с местными правилами и всячески угождать, лишь бы не выдворили вон, к диким зверям на растерзание. А потом… А потом судьба покажет правильную дорогу. Сейчас он благодарен хотя бы за то, что ему дадут крышу над головой.

— Побежали, покажу тебе свой дом! — воскликнул Иолотли, схватил Эндрю за руку и побежал в сторону дома.

Примечания:

Напоминаю, что ваше мнение о главе очень важно :)

— Эй, Эндрю! — прошептал Иолотли, тряся его за плечо. — Проснись, соня!

Эндрю проснулся не сразу. После насыщенного событиями дня он, как только переступил порог дома, пообедал кашей из кукурузных зёрен с маисовыми лепёшками, в которые положили фасоль, соус, перец-Чили и помидоры. Потом, сняв с себя грязный свитер и джинсы, лёг спать в углу комнаты на циновке, которую ему щедро предоставил Иолотли. Не проснулся и к ужину, несмотря на ароматный запах приготовленной еды. Проспал бы и всю ночь, если бы его не разбудили.

— Что тебе надо? — недовольно спросил Эндрю, поднимаясь с постели. — Ночь на дворе.

— Пошли мыться, — ответил Иолотли, потянув его за руку.

Эндрю бросил на него недоумевающий взгляд, однако спорить не стал. Встал с пола и, отряхнувшись, поплёлся за ним. О местных традициях он не знал от слова совсем, а потому натыкаться на неприятности в первый же день не хотелось. Быть может, это снова какой-то ритуал, как знак уважения Богам. Что не делай, везде какие-то знаки.

Иолотли шёл с сумкой на плече. Полотенца в ней шуршали, скляночки с лечебными травами, которые Иолотли забыл выложить, когда варил снадобья для храма, стучали друг о друга. Очень хорошо чувствовался запах чего-то, похожего на хозяйственное мыло, которым по обыкновению стирали бельё.

На улице царила прохлада после невыносимо жаркого дня и тишина, изредка прерываемая лаем беспокойных собак. Во всех домах темно. Все вроде бы спали. Эндрю вскинул голову. Всё тёмное небо усыпано тускло мерцавшими звёздами. Лунный свет, проникая сквозь пушистые облака, пронизывал ветви деревьев, падал на улицы скромного городка, заглядывал в его укромные уголки и особенно ярко освещал центральный рынок и храмы, где проводили жертвоприношения.

Они далеко отошли от домов, вышли за пределы городка. Быстро достигли и зарослей. Немного блуждая по ним, нашли нужную тропинку. В траве затаились цикады, лёгкий ветерок беспокоил листья деревьев и лианы, свисающих с ветвей. Никаких хищников, опасностей. И всё так мирно, так безмятежно. Не как днём.

Через полчаса среди густых изумрудных лиан, папоротников и диковинных цветов красного цвета с золотистыми сердцевинами показался водопад. Каскады кристально чистой воды срывались с крутой скалы, разбивались на сотни тысяч мельчайших крупиц, создавая подобие густого тумана. Лунный свет мерцал на водной глади, постоянно перемещался по ряби, по волнам.

— Разве вам не нужно мыться всего два раза в день? — спросил Эндрю, останавливаясь у берега.

— Ты хотел сказать «минимум два раза в день», — с усмешкой произнёс Иолотли. — Давай, заходи в воду.

Эндрю немного постоял на месте, подумал. Лезть в холодную воду не хотелось, особенно после тёплого подобия постели. Но помыться нужно. Он ведь не принимал ванну с тех пор, как появился в этом мире. Грязь прилипла к потной коже, волосы стали похожими на ниточки и наверняка в них образовались комочки пыли. Эндрю, вздохнув, сделал несколько шагов. Холодная вода коснулась его лодыжек, отчего по коже пробежались мурашки.

Иолотли чуть подтолкнул его и, видя, как тот всё ещё привыкает к прохладе, сам пошёл дальше. Оказавшись в воде по пояс, он задержал дыхание, окунулся в неё три раза. После того, как вынырнул, Эндрю заметил, как намокшие густые волосы Иолотли обрамляли его лицо, вода стекала вниз с подбородка, с щёк. Вялость, накопившаяся в течение душного дня, ушла, вернулась бодрость. Он широко улыбался. Его карие глаза сияли от радости, от облегчения.

Эндрю, уже привыкший к прохладе, последовал его примеру. Окунулся пару раз и вынырнул, набирая в лёгкие свежий воздух. Лунный свет блуждал по его обнажённому телу, указывал на маленькие незначительные синячки, царапины. Но это вылечится. Эндрю заметил, что часть грязи смылась, стало даже легче дышать. Он взял корень мыльного дерева и мочалку, сделанную из грубой жёсткой ткани, провёл ими по коже, которая почти сразу приобрела розовый оттенок.

— Скажи, а как вы ориентируетесь во времени? Ну, какой год или день, к примеру, — спросил Эндрю, натирая кожу мылом.

— О, это очень интересно, — ответил Иолотли.

Шквал информации мигом обрушился на Эндрю, не успевшего и глазом моргнуть. Иолотли возбуждённо рассказывал о науке тех людей, одним из которых собирался стать. Были два календаря у них — один солнечный, длившийся триста шестьдесят пять дней. Каждые неделя, месяц для чего-то предназначался. Обычно расписывались сельскохозяйственные циклы, удачные дни для посева семян кукурузы или того же перец-Чили. Но в этом календаре учитывались также и несчастливые дни — дни, когда никто не работал, дабы не навлечь катастрофу.

Второй календарь считался ритуальным. В нём всего двести шестьдесят дней и девятнадцать месяцев, каждый из которых предназначен для какого-то божества. Например, в определенную неделю поклонялись богине Темаскаль, в честь неё люди ходили в одноименные паровые бани, стоящие почти у каждого дома. В календаре имели место быть и пророчества жрецов, наблюдающих за звёздным небом. Все, от мала до велика, верили, что небесные светила могли решать человеческую судьбу.

— Мы с тобой встретились как раз во второй пустой день, — проговорил Иолотли. — Сегодня заканчивается третий.

— Пустой день? Что это значит? — спросил Эндрю, подперев голову рукой.

— У нас по ритуальному календарю после всех месяцев ритуалов идёт пост, — объяснил Иолотли. — Мы соблюдаем его в течение пяти дней и не приносим никаких жертвоприношений.

— А потом что?

— А потом всё по кругу, — ответил Иолотли, усмехнувшись. — Через день-два будем младенцев в жертву приносить.

На душе сразу стало мерзко. Весь радостный настрой Эндрю мигом обрушился от последнего предложения и легкомысленного отношения Иолотли к этому. Жертвоприношение… Слово ужаснее не придумаешь. От утопленных котят слёзы роняешь, сердце болезненно сжимается в груди, а здесь и плохие, и хорошие люди. Все вперемешку. В голову отчего-то начали лезть викинги с их способами приносить людей как дар Богам.

— Но разве это правильно? — вслух произнёс Эндрю. — Людей на тот свет отправлять…

— Если мы не будем этого делать, тогда Боги накажут нас! — воскликнул Иолотли, нахмурившись. — Мои предки так поступали, я буду поступать и дети мои продолжат традицию нашего народа.

Эндрю понял, что сказал лишнее. Как всегда. Жизнь ему ничему не учила. Или точнее он ничему не мог научиться. Всё никак не держал язык за зубами, зная, что его слова могут задеть кого-то. С ним такое случалось и по отношению к матери, и к одноклассникам, и вот теперь к Иолотли. Умом понимал, что нужно молчать, а язык всё равно не слушался. А потом ловил на себе осуждающие взгляды.

Они молчали, слушая звуки природы. Водопад шумел, цикады никак не унимались. Где-то послышалось угуканье совы. Кто-то зашуршал в кустах. Оба смотрели на небо. На тёмном, почти чёрном полотне показалась самая яркая точка, пристроившаяся чуть выше бледного лунного диска. Венера. А ещё выше и Марс приютился.

— Знаешь… — прервал тишину Эндрю. — Нельзя мне здесь долго находиться.

— Почему? — спросил у него Иолотли, подняв на него глаза. — Не переживай, освоишься ещё.

— Дело не в этом, — ответил Эндрю. — Просто всегда чужаком буду чувствовать себя. Да и ответы найти хочу. Зачем я здесь, как сюда попал…

— Мы можем обратиться за помощью к учителю, — проговорил Иолотли, улыбнувшись. — Он всё знает и всем помогает.

Они рассмеялись. Волосы, с которых на плечи падали капли воды, у обоих практически высохли. Поднявшись с земли, Иолотли сложил мыло и полотенца в сумку, обратно закинул её на плечо. Эндрю шёл рядом, посматривая в разные стороны. Заросли, заросли, заросли. Ничего интересного. Иногда ему трудно представлялось, что когда-то вместо высоких многоэтажных домов, сделанных из стекла, росли такие же пустыри и кусты.

Тишину ночи и природы разорвал неожиданный гул, отчего птицы, сидевшие на ветвях деревьев, взмыли вверх. Эндрю остановился, мышцы его напряглись. Опасность? Звери напали? Вся его тревога неожиданно испарилась, когда Иолотли положил руку ему на плечо и улыбнулся, мол, не волнуйся.

— Не переживай, это объявляют четыре утра, — тихо признёс Иолотли. — У людей есть время повеселиться.

По реке неспеша плавали торговцы, лодки которых полны различными товарами: тканями, приправами, глиняными изделиями и даже может быть рабами. Бо́льшая часть людей собралась у центрального рынка. Развели костёр. Воины, уставшие после ночного патруля, и женщины, выспавшиеся после пяти часов сна, танцевали посреди улиц. Движения рук, ног и в целом тела выходили столь изящными, что нельзя не засмотреться. Танцоров окружали малолетние дети, неряшливо хлопающие в ладоши, музыканты, старики, держащие в руках чашки с пульке — алкогольным напитком из забродившего сока агавы.

Иолотли протиснулся сквозь толпу и сел, обняв руками колени, поближе к центру. Эндрю неустанно следовал за ним. Свет огня освещал его лицо, то тускнел, то снова становился ярче. Жар, исходящий от костра, согревал его щёки, лоб. Вскоре они покраснеют, зальются розовой краской.

Эндрю охватило чувство умиротворения. Обычно он испытывал его, когда приезжал к бабушке на летние каникулы после девяти месяцев учёбы и жизни с родителями. И как тогда, находясь на даче, сидел на земле, подогнув под себя ноги, смотрел на костёр или же просто пялился в одну точку, пока вокруг него ютились надоедливые комары. Бабушка же шумела сзади, открывала скрепящие дверцы, гремела алюминиевыми кастрюлями, чтобы набрать в них воду и подогреть. Три месяца лета всегда становились для него небольшим раем.

После ночных гуляний, во время которых Эндрю сидел недалеко от костра и старался не заснуть, воцарилась жара. По достижению половины шестого стало совершенно невозможно находиться на улице. Солнце, лишь изредка скрываемое облаками, пекло, да так сильно, что лучшим решением было бы спрятаться куда-то в тень. Воздух, казалось, пропитался тяжестью, духотой. Эндрю, как нелюбитель гулять, как раз планировал просидеть весь день дома. Он думал о том, с чем бы помочь Читлали — матери Иолотли.

По сравнению с его собственной матерью Читлали казалась идеалом родительницы. Нежная и заботливая, она всегда осыпала любовью детей, несмотря на их недостатки или проказы. Конечно, суровым наказаниям имело место быть. Так бы сделали все родители. Однако Читлали не распускала руки просто так, не наказывала их за каждую мелочь. По крайней мере, за все четыре дня проживания здесь Эндрю не замечал, чтобы Иолотли хоть как-то пострадал от рук матери.

А вот его отец совсем не скрывал жестокого обращения за малейший проступок. Он постоянно наказывал младшего брата Иолотли, который огрызался со старшими, не выполнял простейшие указания родителей. К примеру, ленился сходить на рынок купить те или иные продукты, колоть дрова или принести воду из канала. И что только не делал его отец: колол иголками агавы, прокалывал правое запястье, о голову тушил накалённые головешки. Даже вешал его над горящим перцем чили! Итог один: сын не унимался и, похоже, не собирался.

Читлали находилась на кухне, всё готовила еду. В глиняном горшочке варилась кукуруза, на сковородке жарились тортильи, а рядом с ними — начинка, что-то похожее на грибы, мясо и овощи. Воздух, казалось, пропитался всеми пикантными специями, которые вообще существовали во всём мире. От них у Эндрю чесался нос, хотелось чихнуть.

Сам он сидел на пороге у входа на кухню, которую в его мире считали летней. Читлали сновалась из стороны в сторону, хватала с полок, сделанных из речного тростника, посуду и снова становилась у плиты. Эндрю не мог не насмотреться на неё. Она казалась ему привлекательной: её тёмные, почти чёрные волосы, разделённые на две части, стянуты толстым шнуром и подтянуты к макушке, от чего основная масса ложилась на затылок; полы длинной юбки, украшенной синими узорами, подходящими для бирюзовых серёжек, касались холодного пола.

Иолотли ушёл в Храм сразу после того, как проводил Эндрю до дома. Теперь по окончанию он теперь будет редко появляться дома. По крайней мере, так сказал его отец. Подготовка к жертвоприношениям, молитвы посреди ночи, поддерживание чистоты на территории святилища и, конечно же, неустанная учёба — всё это связано с дальнейшей жизнью Иолотли.

— О, мальчик мой, давно ты тут сидишь? — спросила удивлённая Читлали, обернувшись.

— Не особо, — ответил Эндрю, пожав плечами.

Он не знал, считалось ли пятнадцать минут долгим временем. Когда кто-то подолгу находился в какой-то комнате и занимался чем-то, например, мыл окна или готовил, то Эндрю обязательно приходил. То ли на него нападало одиночество и появлялось желание с кем-то побыть в тишине, то ли просто хотел поболтать, поделиться впечатлениями о прошедшем дне — неважно. С бабушкой время проходило незаметно. Она и сама радовалась, когда к ней приходили за просто так. А вот мать не любила его компанию, постоянно прогоняла.

Сколько бы он не старался, все его усилия рушились.

Эндрю, тряхнул головой, как бы смахивая грустные воспоминания, бросил взгляд вперёд. Возле ног Читлали стояла плетёная корзинка. В ней лежал небольшой мешочек, сделанный из бархатной ткани коричневого цвета. Эндрю несколько минут подумал, а потом встал и, отряхнувшись, подошёл к ней.

— Может, вам помочь с чем-то? — спросил Эндрю.

— Знаешь, помощь бы действительно не помешала, — ответила Читлали, улыбнувшись. — Мне нужны продукты. Но я не знаю, разбираешься ли ты в нашей еде. Справишься?

— А что купить надо? — поинтересовался он.

Читлали протянула ему бумажку, на которой чёрными чернилами пестрели названия некоторых продуктов, которых Эндрю раньше в глаза не видел. Единственными знакомыми были перец Чили, кукуруза, соль, семена тыквы, растущие на грядках у бабушки. Мясо аксолотля или зелёной игуаны, а также личинки насекомых, о которых он узнал из уст Иолотли, вроде как в списке не числились. Это и к лучшему.

Эндрю вышел на улицу. Свежий ветерок подул ему в лицо. Он осмотрелся по сторонам. Внутренний двор ему нравился больше всего. Территория небольшая, но достаточно уютная. Справа от кухни располагался небольшой прудик, ограждённый камнями. Рядом с ним росло высокое дерево, в тени которого нередко отдыхали птицы от повседневной жары. Дорожка из гравия вела к темаскали, паровой бане, и к калитке, огороженной с обеих сторон ярко-оранжевыми бархатцами. Из книжек Эндрю знал, что их использовали как украшение к алтарям.

— Посторонись! — крикнул младший брат Иолотли, вбегая во внутренний двор с вытянутыми руками.

— Угомонись, мелочь, — сделал замечание Эндрю, схватив его за руку.

Через мгновение вся его уверенность испарилась. В голове мелькнула мысль, мол, имел ли он право прикасаться к нему? А что, если тот нажалуется отцу и матери? Эндрю отпустил руку мальчика. Тот, обернувшись, бросил на него удивлённый, одновременно обиженный взгляд, но ничего не сказал и уже неспешным шагом пошёл в сторону кухни за кукурузной лепёшкой.

Стоило отметить, что рынки, похоже, ничем друг от друга не отличались и в разные времена. Что в его жизни, что здесь, в средневековье. Везде такой же балаган: торговцы громко кричали, старались привлечь внимание к продаваемому товару, люди проходили мимо, бросая на них мимолётные взгляды. Одни лишь на секунду останавливались, другие не желали тратить время, уходя дальше вглубь рынка, чтобы найти что-то более стоящее.

Перед глазами пестрели яркие краски. Мужчины, поднимаясь по деревянным стремянкам, меняли выцветшие на солнце флажки на новые. Малые дети играли в догонялки, маневрируя между ног старших и стараясь не упасть в каналы. Эндрю старался запечатлеть в памяти каждое здание: кузницы, подобие ателье, гончарные мастерские. В укромных местечках затаились цирюльники, держа наготове наточенный обсидиановый клинок. Ему хотелось всё запомнить, рассмотреть, возможно, даже потрогать. Но глаза разбегались во все стороны, не в силах сконцентрироваться на чем-то одном.

— Ишь, молодежь какая пошла! — восклицал с недоверием один старик. — Совсем жениться не хотят.

— Вот-вот, — подтвердила его слова старуха, отпивая глоток пульке. — Всё хотят себе состояние сколотить. А внуков кто нам даст? М?

Эндрю обратил на них внимание. Пьяные старики, держащие в руках глиняные стаканы, наполненные алкогольным напитком, сидели под крышей одной мастерской. Никто не обращал на них внимания: не делал замечаний, не бросал презрительные взгляды. Как будто так и должно быть. А вот будь старики в родном мире Эндрю, то сразу бы прочувствовали всю тяжесть жизни. На улице так-то бы вообще не прикоснулись к алкоголю. Хотя и тут спорное мнение… Большинству алкоголиков хотелось плевать на косые взгляды прохожих.

— Держите раба! — крикнул кто-то из толпы.

Толпа встрепенулась, оживилась. Многие отходили в сторону, освобождая дорогу к выходу из рынка. Дети мигом спрятались за взрослыми, оставив игрушки на земле. Эндрю, прижав к груди корзинку, последовал примеру многих: прижался к краю дороги, чтобы не сбили с ног. Сердце его быстро билось от такой суматохи. Что происходит? Кого ловить? Кто провинился? Разум старался не отставать от всех событий. Ему удавалось только наблюдать, как двое мужчин пытались остановить раба, загородили ему путь, расставив руки по разные стороны. Тот с необычайной лёгкостью увернулся от них.

Эндрю, поправив очки на переносице, мельком глянул на бежавшего раба. На его шее был надет деревянный ошейник, бубенчики на нём звонко бились друг об друга, а прочная проволока оборвана почти у корня. Бритая налысо голова блестела под солнечными лучами.

— Попался! — воскликнул один мужчина, схватив раба.

— Отпустите меня! — жалобно просил тот.

Из толпы, окружившей их со всех сторон, вышел, по всей видимости, сам хозяин. Он поблагодарил мужчину, что поймал раба, отдал ему и крупный мешок с какао-бобами. Потом бросил суровый взгляд на горе-подчинённого, от чего тот вжал шею в плечи, дал ему пару подзатыльников. Сменил проволоку на ошейнике, и, грубо дёрнув раба за неё, ушёл туда, откуда пришёл.

Сплетня. Эндрю прислушался. Люди шептались между собой, говорили о непослушном рабе, который осмелился сбежать. Кажется, тот жил жизнью обычного крестьянина, гончарным мастером. Жена есть, трое детей — два сына и дочь. Казалось бы, всё хорошо. Живи да радуйся. Только случилось что-то, из-за чего пришлось идти в рабство. Долги, что ли. Только вот почему сбежать решил — непонятно. Дети свободны, угнетать их никто не собирался. Жена живёт вместе с ним, работает, чтобы поскорее стать свободной.

Хотелось поскорее уйти отсюда. От всего зрелища в желудке образовывался сложный узел, который развяжется только через несколько часов. В груди что-то болезненно сжалось. Неприятный холод растёкся по венам. Эндрю постарался скрыться в толпе, уйти подальше от центра рынка. Его пугал вид того раба, того хозяина, даже мысль об ограничении маленькой, но всё ещё свободы ужасала.

Успокоившись и купив почти всё из списка (оставалось купить только две вещи — пару глиняных тарелок и пучок болотной мяты), Эндрю направился обратно к выходу из рынка.

Проходя по, казалось бы, бесконечным рядам, он заметил женщину, стоявшую в стороне от лавки. Она уже несколько минут кружила вокруг небольших ящиков: один пыталась поднять, другой хотя бы сдвинуть с места. И всё не получалось. Третья коробка вдруг упала на землю. Серая ткань вывалилась из неё. Она спохватилась, подбежала к ней и быстро убрала обратно. А люди проходили мимо, не обращая на неё совершенно никакого внимания.

— Вам помочь? — спросил Эндрю, подойдя поближе.

Женщина вздрогнула, тут же отпрянув от него. Осознание к ней пришло не сразу. На её лице появилась робкая улыбка. Она хлопнула в ладоши.

— Прошу прощения, мальчик, — произнесла она. — Не ожидала, что ко мне кто-то подойдёт. И да, я не против помощи, однако боюсь, тебе будет тяжело.

Эндрю кротко улыбнулся. В глубине души ему стало приятно, что о его комфорте заботились тоже. Поставив корзинку на землю, он подошёл к ящикам и взял один в руки. Под неожиданной тяжестью ноги пошатнулись. Всё тело напряглось. Но Эндрю устоял. Давно он не таскал такие тяжести. На физкультуре только бегал, подтягиваться больше одного раза не мог, а отжиматься... В этом плане повезло больше.

Он отнёс ящики к неприметному прилавку, что находился в углу. Дорожная пыль рыжеватого оттенка покрыла его. Женщина подошла, вытащила кусок ненужной ткани из маленькой коробочки, которую несла в руках, и накрыла им тумбу. Эндрю поставил на неё ящики, отряхнул руки. Взял корзинку и хотел было идти уже домой, как вдруг остановили.

— Спасибо тебе большое, мальчик, — поблагодарила она его. — Я бы позвала носильщиков, да отойти никак нельзя. Вдруг, товар украдут.

— Рад был помочь, — Эндрю поправил очки на переносице.

— Подожди, — прервала женщина, удержав за руку. — А чего ты плащ не носишь? Ты, вроде как, из обеспеченной семьи, как погляжу. Мальчики твоего возраста ходят с плащами…

— Я не отсюда, — проговорил Эндрю, смутившись.

— Вот как… — задумчиво произнесла женщина. — Ну, я всё равно хочу тебя отблагодарить. Ты нёс ношу тяжелее себя. Плаща заслуживаешь.

Эндрю с удивлением посмотрел на неё. Бледные щёки приобрели нежно-розовый цвет. Зачем плащ? Он ведь не сделал ничего особенного, чтобы ему что-то делали взамен, не говоря уже о пошиве одежды. Да и нужно ли? Через несколько дней, ну, может, попозже, уедет из городка. Возможно, в столицу переберётся, чтобы найти ответы, или другую страну посетит, если таковая имелась.

— Да, знаете, не стоит… — с неуверенностью пробормотал Эндрю.

— Как не стоит?! — возмутилась женщина. — Если мальчик поднял вес больше себя, то это достойно уважения.

Он не нашёл слов, чтобы возразить. Ему начало казаться, что спорить стало бесполезно, бессмысленно. Да и чувствовал себя неудобно. Даже стыдно как-то. За что — Бог его знает. Хотелось уже просто согласиться, чтобы поскорее сняли мерки, подобрали ткань. В общем, отстали.

— Ладно… — с неловкостью произнёс он.

Женщина широко улыбнулась. Положила руки ему на плечи, стала медленно отводить в сторонку, чтобы снять замеры тела. Попутно спрашивала о цвете ткани, об узорах, о самом материале, из чего она бы начала шить плащ. Эндрю понял, что так просто не отделается. Чтобы стать свободным, нужно пройти девять кругов Ада.

Свет души озаряет мир.

Эндрю подскочил с постели, широко раскрыв глаза. Мелкая дрожь пробежала по телу, скрывшись где-то в ногах. Он сел на пол, положил локти на колени и провёл правой рукой по иссиня-чёрным волосам. Сердце, некогда суматошно бьющееся, стало медленно успокаиваться. Дыхание пришло в норму. В голове мелькнула мысль об этой самой фразе. Почему она так его напугала? Скорее, от неожиданности, потому что чего бояться обычной фразы? Эндрю бросил взгляд на окно, чтобы окончательно расслабиться. Светало. Горизонт, выглядывающий сквозь крыши домов и высокие городские стены, окрасился в нежные сиреневые оттенки.

В голове пронеслась мысль: «Откуда взялась подобная фраза?» Сколько бы книг не читал, там её не встречал. В сериалах и фильмах — тоже. Стало быть, в каком-то мультике, но в каком, уже и смысла нет. Эндрю задался вопросом, почему он так испугался. Голос, говоривший во сне, мягкий, даже чуть робкий.

Он встал с пола, поднял плащ, который несколько дней назад сшила ему та женщина с рынка. Ткань на ощупь приятная, мягкая. Крестьяне не могли позволить себе подобную. Хлопок всё-таки. И цвет такой, какой он хотел. Тёмно-серый. На полотне расположились более светлые узоры в виде треугольников, из которых маленькие поместились внутрь больших. Днём в нём не так жарко, как изначально предполагал Эндрю, и ночью не замёрзнешь. В общем, одно удобство.

Тишина повисла в атмосфере. Прохладный ветер гулял по пустующим коридорам, тревожили листья растений, посаженных в высокие овальные горшки. В доме ещё спали. По крайней мере, так казалось. Эндрю выглянул. В коридоре практически не было света. Он повернул голову направо, припоминая, что там просто стена, и дрожь пробила его тело.

Из полумрака выглядывали три черепка, разукрашенные в яркие цвета, а в пустых глазницах стояли потухшие свечи. Их разместили вокруг каменной статуэтки какого-то Божества, трёх курильниц, сосудов с неизвестными отварами, которых поставили на треноги, глиняной расписной тарелки, куда клали различные яства. Чуть ниже стоял горшок. Вокруг алтаря раскиданы бархатцы и их лепестки. Иногда лёгкий ветер игрался с ними, от чего те чуть вздрагивали, колыхались, вновь успокаивались.

— О, мальчик мой, ты проснулся, — вдруг проговорила Читлали, появившаяся сзади. — Что так рано проснулся?

Эндрю вздрогнул. Сердце невольно ёкнуло. Он обернулся, и неловкая улыбка появилась на его лице.

— Доброе утро, — произнёс он. — Да так, что-то не спится.

Он отрицательно мотнул головой. У его организма была, скажем, странная особенность. Если проснёшься утром, то до самой ночи глаз сомкнуть не сможешь. Даже в обед, когда желудок полон вкусной еды. Бабушка обычно сразу засыпала, а вот для него хотя бы попытаться вздремнуть — то ещё испытание. Но единственное, что радовало, так это то, что Эндрю мог просто полежать с закрытыми глазами и послушать пение птиц, если они находились на даче.

— Я очень надеюсь, что ты не заснёшь днём? — спросила Читлали. — У нас сегодня два праздника, так что ты с нами пойдёшь.

— Праздники? — с любопытством переспросил Эндрю.

— Нас приглашают на день рождения ребёнка, — объяснила Читлали, — и на свадьбу. Иолотли не будет с нами, он сейчас нужен в храме, а от твоего присутствия никто бы не отказался.

— Что ж, полагаю, выбора у меня нет, — Эндрю поправил на плечах спадавший плащ.

— Мы выходим через полчаса, — Читлали развернулась и ушла на первый этаж дома.

Эндрю снова остался один на один с темнотой. Уже предвкушая будущие праздники: музыку, песни, подарки, поздравления от взрослых — он совсем позабыл о черепках и когда повернулся, то невольно дёрнулся и даже тихо выругался. К счастью, в этот момент его никто не слышал, иначе бы четвёртым черепом, красующимся либо на этом алтаре, либо валяющимся где-то во дворе, стал он.

Вообще его никогда не приглашали на дни рождения. Ни друзья, ни одноклассники, только бабушкины подруги и то, самые близкие. Он в принципе ни с кем так тесно не общался, чтобы его позвали к себе домой, посидеть попить чаю просто так или на какое-то мероприятие. Ну, и наоборот. Конечно, были пару моментов, когда Эндрю приводил одноклассников, но из-за неадекватного поведения матери прекратил. С одной стороны, жаль, с другой — к счастью. Не нужно больше позориться.

На свадьбе Эндрю бывал только один раз, и то про себя отметил, что там довольно скучно. Все эти мероприятия, которые объявлял тамада, проводились для взрослых. Ровесников нет, либо старики, либо малышня. Пытался подружиться с дочерью невесты, да только не сложилось что-то. Капризничала много, не понимала традиций. Хотя зачем осуждать семилетнего ребёнка? Плакала, когда её бабушку специально в грязь толкнули. Он старался успокоить, объяснить, только слушать никто не собирался.

Впрочем, он не особо любил семейные посиделки, потому что по большей части всегда оставался один. Ко взрослым не полезешь, с мелкими неинтересно. Назло ещё интернета нет. Поболтать нельзя. Наушники не достанешь, музыку не послушаешь, так как наушник может потеряться. Сидишь в сторонке тихо, наблюдаешь за всеми. И вот тебе всё празднество.

Эндрю спустился вниз и почти сразу столкнулся с братом Иолотли, который, увидев его, чуть остановился. Обычно резвился, бегал по коридорам, сшибая с ног прислугу, а тут притих. Неужели то замечание сработало? Эндрю, сам того не осознавая, смотрел на него со строгостью.

— Я принёс шёлковые ткани, — сказал внезапно появившийся отец, держа в одной руке и корзину.

Мальчишка сбежал, а Эндрю всё ещё стоял у лестницы. Читлали спешно собиралась, клала в большую плетённую корзину подарки для матери и, видимо, новорождённого. И мешочек с какао-бобами, и лечебные травы, и несколько рулонов ткани двух цветов — жёлтый и красный. На вопрос отца, почему последний именно такой, Читали ответила, что у матери родился мальчик, значит, будущий воин.

Неподалёку, у входа в дом, стояла ещё одна корзинка, но поменьше. Наверное, после дня рождения нужно сразу идти на свадьбу, поэтому приготовили всё заранее, чтобы не заходить домой.

Эндрю стало немного некомфортно стоять в сторонке, но помощь предлагать не хотел — если не просят, значит, не хотят, а может быть, просто не доверяют.. Да и чем мог бы помочь? Где находятся предметы, он не знал, а на разъяснения о месторасположении того или иного предмета ушло бы уйма времени. А вдруг возьмёт что-то не то, разобьёт нечаянно? Нет, проблемы не нужны. Быстрее слуги всё сделают.

— Ну, вроде всё взяли, — весело объявила она.

— Уверена? — спросил отец, сведя брови к переносице. — Перепроверь, а то ты, бывает, забывчивостью страдаешь.

— Нет-нет, на этот раз я уверена! — воскликнула Читлали.

Отец ничего не сказал, только с недоверием посмотрел на неё. Брат Иолотли спустился вниз и стал возле Эндрю. Взрослые обратили на них внимание. Читлали покачала головой, что-то тихо пробормотала и ушла в другую комнату.

* * *

В доме шумно: хозяева с распростёртыми объятиями встречали посетителей, слуги суетились, приносили угощения. Приходило слишком много гостей, которые хотели бы посмотреть на новорожденного. Уже у входа в дом Эндрю должен следовать традициям, повторял за Читлали и её семьёй. Наклонился, взял щепотку золы, скромно лежавшей в небольшом мешке, намазал ею колени, локти, щиколотки и запястья, дабы у ребёнка в будущем не появилось проблем с суставами. Правда это или нет — возражать не стал.

В просторной комнате все столпились вокруг молодой матери, перед которой сидел астролог. Ребёнок находился на руках повитухи. Эндрю протиснулся сквозь толпу, посмотреть, понаблюдать, что же будет дальше. Краем глаза заметил Иолотли, стоявшего в тени и державшему в руках пергаменты с неизвестным содержанием. Они обменялись взглядами, улыбнулись друг другу.

Сначала прозвучала речь повитухи, в которой она желала ребёнку всё хорошее и одновременно говорила о том, что реальная жизнь полна страданий и боли, что этот дом — не более чем гнездо, а не родное место, где можно найти любовь и ласку. Это очень удивило Эндрю. Обычно с младенцами в его мире обращались более… лояльно. Хотя всё зависело ещё и от семьи. Некоторые матери сразу отказывались от детей, оставляя их в домах малютках, другие забирали, но воспитывали с ненавистью.

— Десятый орёл! — воскликнул астролог, подняв руки к небу.

Все радостно воскликнули. Взрослые стали между собой перешёптываться, поглядывая на младенца, корчили смешные рожицы. Эндрю перевёл взгляд с них на самого новорожденного. Лицо у того сморщенное и красное, несмотря на смуглый цвет кожи. В чёрных глазах, похожих на маленькие пуговки, мелькнули беленькие искры. Смотрел он с таким выражением глаз, будто уже готов возненавидеть весь мир, потому что его отняли из рук матери.

— Ну, как тебе наши дни рождения? — спросил тихо Иолотли, подкравшись к нему.

— Я ничего не понял, — ответил Эндрю.

— А что тут непонятного? — Иолотли с удивлением вскинул брови и пожал плечами. — Десятый орёл. Человек, родившийся под этим знаком, в будущем будет сильным и храбрым. Так, по крайней мере, предсказывают астрологи.

— И что же, они всегда сбываются, предсказания эти? — всё не унимался Эндрю.

Объявили имена новорождённого: обычное и календарное. По приказу хозяина дома принесли гирлянды из цветов: красных, жёлтых, розовых и голубых — накинули на шеи гостей. Эндрю попалась золотистая, а Иолотли — бордовая.

— Об этом мы потом поговорим, — он как-то таинственно улыбнулся, поправил за ухо спавшую прядь волос. — Кстати, обрадую тебя: на свадьбу мы идём вместе.

— Будто бы это действительно хорошая новость, — проговорил Эндрю, демонстративно закатив глаза.

Они посмеялись, прикрыв рты ладонями. Конечно, никто не противился компании друг друга. Наоборот, вместе веселее. По крайней мере, находиться в обществе взрослых весьма скучно. Те болтали в основном о политике, о домашней жизни, о воинах, которых готовили для защиты от некой эрозии или других целей, о вспыльчивом характере государя и о нём самом. В общем, разговаривали на скучные темы, вряд-ли интересующие юные умы.

Выходя на улицу, где время медленно близилось к вечеру, они пошли к нужному дому и чуть ли не сразу присоединились к торжественной свадебной процессии, невольно собиравшей любопытные взгляды. Впереди, как сказал Иолотли, шли родители жениха, позади них — невеста, посаженная на спину свахи. За ней шествовали несколько незамужних подруг, многочисленные родственники, прибывших из других городов. Все держали в руках факела, свет от которых тускло мерцал в вечерней мгле. Незнакомцы кричали ей из всех уголков улицы: «Счастья молодой невесте!»

Жених встречал её у входа в дом с кадилом в руках, второй такой же держал для неё. Она слезла со спины свахи, подошла к нему, взяла из его рук благовония, и они оба одаривали друг друга ладаном.

— Это они так обязуются уважать друг друга, — шепнул на ухо Эндрю Иолотли.

В доме, жених и невеста подле друг друга устроились на циновках. На его плечах накинут белый плащ с тёмно-серой окантовкой, на её — тоже. Их окружила целая толпа. Эндрю смог только мельком заметишь, как сваха соединяла концы их плащей.

— Всё? — спросил Эндрю, удивлённо вскидывая брови.

— Ну, если не считать пиршество, подарки и четырёхдневные молитвы супругов, то да, — ответил Иолотли.

Они вручили подарок молодожёнам перед тем, как те уйдут в спальню для поклонения богам и молитв, взамен благодарность, приглашение к столу, ломившегося от многочисленных блюд. Глаза бегали из стороны в сторону. В углу комнаты сидели старейшины, пили свежий пульке, громко смеялись, благодарили Богов за само их существование.

— Слушай, я тут такое узнал, — произнёс вдруг Иолотли, когда они отошли в сторону. — Завтра устроят набор солдат в пограничный батальон. Пойдём?

— Зачем? — с изумлением посмотрел на него Эндрю. — И тут хорошо.

— А как же! — Иолотли хлопнул ладошами, из-за чего привлёк внимание людей, но они быстро вернулись к прошедшим разговорам. — Ты же хотел дальше двигаться. Или забыл уже?

Эндрю невольно хмыкнул, пожал плечами. За последние дни, проведённые в городе, он даже как-то привык к этой тихой, умеренной жизни. Иногда подумывал о том, чтобы остаться в этом месте. Однако эту мысль отгоняла другая, что здесь он навсегда останется чужаком. Да и хотелось бы мир посмотреть.

— Ты со мной тоже пойдёшь? — Эндрю чуть мешкался.

— Конечно! Как я друга оставлю? — Иолотли рассмеялся.

Он положил руку на плечо Эндрю и встряхнул так сильно, что у того очки сползли с носа. Они посмеялись. Стало немного тепло на душе от мысли, что за ним хотят пойти, что

бы убедиться в его безопасности и вообще благополучии.

— Я очень нервничаю из-за учёбы, — чуть тише проговорил Эндрю.

Ложь.

Причина его нервных тиков, панических атак, прочих других проблем сидела прямо перед ним, закинув одну ногу на другую. Мать держала в руках телефон и куртку, изредка поправляла спадающую прядь волос. Глупая улыбка, из-за чего к горлу поступал невидимый ком ненависти; фальшивая забота, которая исчезнет, стоит только перешагнуть порог кабинета; наигранный смех, вырывающийся порой не в совсем ненужные моменты — всё это застыло на немолодом лице матери. Она уже выпила.

Эндрю ненавидел себя в такие моменты. Он не отрицал, что вёл себя как слабак. Мог бы плюнуть на мнение матери и рассказать обо всей ситуации врачу, не задумываясь о последствиях. Однако что-то его останавливало. То ли дело в страхе, что по приезде домой получит по шее, то в ли чувстве долга перед матерью, то ли мерцающие огоньки любви просыпались в потаённых уголках души. Чёрт его знал.

— Ну, я пропишу такие лекарства, — задумчиво произнесла невролог, ткнув пальцем в листок. — И вот мой совет: не переживай о школе. Просто старайся распределить свои силы. Направь внимание на одно, а если уже устал для другого, тогда оставь на потом. Не стоит так паниковать из-за оценок.

— Вот мы про что и говорим! — поддакивала мать.

Эндрю невольно прикусил губу, отвёл взгляд в сторону. Хотелось разреветься, взвыть от боли, посеянной в душе, и убраться отсюда прочь. Однако силы сдержаться нашлись. Просто кивнул, но телефон в руке сжал сильнее. Нажал на кнопку — включился экран, на котором высветилось время. Пять минут шестого.

— Вот, видите, какое у него состояние, — произнесла мать, глядя на него.

— Да, я вижу, — подтвердила невролог.

Он бросил на мать взгляд, полный возмущения и ненависти. Давит присутствием, не даёт возможность сказать правду, так ещё и смотрит с хитрыми огоньками в глазах! Сама невинность! Аж тошно смотреть.

Ходить здесь по неврологам не было никакого смысла. В школе как-то проходила диспансеризация, и тогда Эндрю высказался врачу о состоянии, только в ответ получил рецепт с курсом успокоительных. И запись в больничном листе о необходимой явке в поликлинику. Мать как узнала, так заявила, что позвонит в психбольницу. Нередкое обещание, пустые слова, которые никогда не исполнятся. Может, к лучшему, а может и наоборот.

Верил он неврологу, к которому пошли с бабушкой в родном городе. За деньги, конечно, но другого выхода не предстало. Там всё и рассказали. Врач отнёсся с пониманием, пояснил, что было бы странно, если бы при такой обстановке вообще ничего не происходило в организме. Поставил заодно диагноз — тревожное стрессовое расстройство. Порекомендовал обратиться к психологу, в лучшем случае, к психотерапевту.

Наконец мучения закончились. Они вышли из кабинета, Эндрю завернул за угол и снял с вешалки пальто, уютно пристроившееся среди всех остальных. Мать тем временем застёгивала куртку. Спускались на первый этаж в полной тишине.

На улице темно. И неудивительно — конец зимы. Уличные фонари тускло мерцали, снежинки падали с неба, мелькали перед светом, а позже исчезали во мгле. Люди выходили из поликлиники, стиль дома которой напоминал средневековый замок. Мать говорила, что она построена в двухтысячные.

— Мне вообще не понравилась она, — с недовольством проговорил Эндрю, пряча нос в воротник пальто, пока мать зажигала сигарету.

— Чем же? — спросила мать, делая затяжку.

— Лезет с непрошенными советами, — буркнул он.

— А вот я с ней согласна, — заявила мать, выдохнув, отчего дым от сигарет взмыл вверх. — Ты слишком нервный. Зачем так париться насчёт учёбы? В ней же дело?

Эндрю промолчал. Говорить о скандалах бесполезно. Мать слишком гордый человек, чтобы признаться в собственных ошибках и извиниться за них. В её манере просто небрежно махнуть рукой, сказать: «ерунда», вернуться к делам, которыми ранее занималась. За всю жизнь, сколько Эндрю помнил, перед ним мать извинилась всего три раза. И то, обещания бросить пить всегда нарушались, а потому он смело расценивал это как предательство.

— Я пытаюсь сам справиться с болезнями, — тихо произнёс Эндрю, глядя куда-то вдаль. — Но мне помощь нужна. Поддержка.

— Не нужен тебе никто, — мать небрежно фыркнула, бросив окурок на землю, — ты сильный, справишься и без психологов.

Подобные слова нанесли последний, решающий удар. Если раньше в груди теплилась маленькая надежда на то, что ему помогут родители, что им всё-таки небезразлично на него (в большем случае надежда направлена на мать), то сейчас её не стало. Они слишком заняты собой, чтобы поддержать ребёнка. Эндрю нахмурился, поправил очки на переносице, достал телефон из кармана куртки и набрал сообщение бабушке. Жаловаться на несправедливость жизни.

Сев в автобус, который, к его счастью, переполнен людьми, и мать не видела его расстроенное выражение лица, Эндрю включил переписку с бабушкой и начал описывать все события. Она ответила мгновенно. Поблагодарила за то, что он первый рассказал обо всех событиях, ибо при разговоре с матерью, та перевернёт всё в собственную пользу.

Она — единственный человек, которого он любил так сильно, что готов отдать жизнь без раздумий.

* * *

Эндрю стоял на заднем дворе калмекак, оперевшись спиной о колонну. Солнце ярко светило, лучи падали на его лицо, согревая кожу. Послушники проходили мимо, скрывались за углами, выносили на улицу кувшины с растениями или другим содержимом. Бросали любопытные взгляды, но тут же возвращались к делам.

У учителя-жреца наконец появилось время. Приготовления к ритуалам и жертвоприношениям уже завершили (ближайших праздников, вроде как не намечалось), указания послушникам розданы, вопросы в Совете старейшин решены, а потому сейчас он мог обсудить проблему, связанную с местонахождением Эндрю. С ним находился Иолотли, просил пустить в пограничный батальон.

Пограничный батальон, насколько ему известно, создан ещё две с половиной тысячи лет назад Первым Хранителем — неким образом божества. Солдаты размещались на границе с внешним кольцом, играющим роль некого защитного барьера, патрулировали, жили. Отводили грамотным людям роли счетоводов, чтобы те вычисляли всплески энергии эрозии, но в большинстве случаев их умозаключения редко сбывались.

Иолотли наконец вышел из комнаты. Убрал руки за спину, шёл размеренно, не спеша, с загадочной улыбкой на лице. Пытался создать интригу. Эндрю за несколько секунд подошёл к нему чуть не вплотную. Иолотли протянул ему пергамент с неизвестным содержанием.

— Что это? — спросил Эндрю, беря пергамент.

— Э-э-э, своего рода документ, который принимает тебя за своих, — Иолотли улыбнулся. — Учитель разрешил мне проводить тебя до человека, занимающегося пограничным батальоном.

— Здорово, спасибо…

— Только вот он не знает, что я пойду с тобой! — второпях произнёс Иолотли, посматривая в разные стороны.

— Что? — Эндрю не мог поверить. Он всё думал, что Иолотли шутил, но услышанное повергло его в шок. — Нет, я против!

— Ну, в этом вопросе твоё мнение ничего не значит, — последнее слово Иолотли пропел и положил руку на плечо Эндрю. — Так что терпи меня, дорогой друг.

Выйдя из калмекак, они направились домой. Родители Иолотли об их разговоре не знали и, как понял Эндрю, не узнают, что очень тревожило. Беспечность или, скорее, легкомыслие друга немного раздражало. В какой-то степени он делал его ответственного за будущее ранение или, не приведи Господь, смерть. Невольно в голове появлялись мысли о выражении лица, выражающими злость, упрёк, обиду и неверие, и словах взрослых. Но Эндрю старался лишний раз не думать о плохом.

Всё будет хорошо.

Дома в кратчайшие сроки собраны вещи. Иолотли небрежно бросил в сумку сменную одежду, надеясь, что она пригодится в пути к столице, откуда потом пограничные батальоны направятся к внешнему кольцу. Сверху положил пару кукурузных лепёшек, которые незаметно стащил из кухни, пока Читлали находилась в гостях у соседки. Лечебные настойки, корень мыльного дерева оказались в той же сумке.

Перед тем, как идти, Иолотли опустился на колени перед алтарём и молился. Эндрю не мешал. Он не очень-то верил в Бога, а тем более в нескольких, но не отрицал их существования. Есть они, нет их и, верит в них кто или не верит — дело каждого.

— Ты точно уверен, что пойдёшь со мной? — заново спросил Эндрю, когда они оба вышли из дома.

— Моё решение поменяет только солнечное затмение, — ответил Иолотли, усмехнувшись.

Эндрю оглянулся назад, бросил взгляд на дом, невзрачный среди остальных, но навсегда оставшийся особенным в его сердце. Хотелось запечатлеть в памяти каждый момент, проведённом в этом месте: доброжелательность хозяев, вкусная еда, тёплая постель, даже словесные перепалки между ним и братом Иолотли, которые сейчас казались чем-то забавным.

На центральной площади собралась толпа людей. Родители провожали сыновей (в большинстве молоденьких и неопытных, но грезивших получить большую славу), строго махали указательным пальцем, давали напутствия: «Слушайся командира, не нарушай дисциплину, не смей позорить имя отца и матери». Жестоко, но в какой-то степени справедливо.

Иолотли потянул его через всю площадь, и вскоре они оба оказались возле высокого мускулистого мужчины, на теле которого — многочисленные шрамы после сражений. С плеч свисала шкура ягуара, на голове у него красовался череп животного. По всей видимости, командир пограничного батальона. Он разговаривал с молодым солдатом, по-видимому недавно участвовавшему в боях, но почти сразу переключил внимание на них.

— Вижу, ко мне пришли совсем юнцы, — с усмешкой произнёс командир. Он одарил Эндрю вопросительным взглядом, но тот без каких-либо слов протянул ему пергамент от старейшины. — Что ж, Некалли, этих новобранцев поручаю тебе.

Солдат кивнул и, отдав честь, повёл их за собой. Они миновали центральную площадь, несколько жилых кварталов, вышли к стенам города, где уже ждали другие новобранцы, сидя на земле, разговаривая друг с другом, проверяя целостность мяча, чтобы в свободное время поиграть в подобие волейбола.

— Завтра идём в столицу, — произнёс Некалли, остановившись. — Как вы поняли, я — ваш командир, поэтому жду от вас полного послушания.

— Мы поняли, — ответил Иолотли, скрестив руки на груди.

— Вечером будет перекличка. А пока можете пока быть свободны. Старайтесь не уходить далеко. — сказал Некалли прежде, чем развернуться и уйти.

Эндрю бросил на него любопытный взгляд. Для воина тот недостаточно мускулист. Смуглое лицо украшали три вертикальные точки под глазами. Похожи на слезинки. На запястье уютно устроилась татуировка в виде солнца. Знак чего-то. Чего — Эндрю прослушал. Среди копны волос цвета молочного шоколада затерялась красная, чуть ли не бордовая прядка. Одно плечо укрыто плащом, второе оголено.

Почему-то он был уверен в том, что

Некалли окажется и хорошим командиром, и другом.

«Давным-давно, детки, Эдемские пустыни не были ими. Бескрайние поля хвастались богатством: цвели синецветы, чьи лепестки на солнечном свете походили на расписной гжелевский фарфор; к чистому небу, которое не скрывали бесконечные тучи и молнии, тянулись головки ярких подсолнухов; пестрели фиолетовые соцветия репейника, терновника, других растений. Хвойные леса красовались изумрудом, янтарём, изредка рубином. Зайдёшь в них, и в нос ударял запах хвои.

Животных обитало очень много. Каждый вид из них интересен. Чего только стоит у́кха — голова заморской совы сипухи, на которой пристроились усики шелкопряда, шея длинная, толстая, украшали её костяные наросты, с телом львицы и костлявым длинным хвостом. Многие браконьеры, изловившие это чудо-зверя, получали много денег.

Эдем населяло мало людей. Правила там, в основном, природа. Но в самом центре первого региона построили один город. Столицу. Почти все здания с колоннами, исполнены в греческом стиле. Окружали они красивый двухэтажный дом, огороженный ото всех высоким каменным забором. Резиденция главы города. Немного вспыльчивого, резкого, но умного. Сколько людям помог. Законы, казалось бы, устанавливал справедливые.

Вот только тайна появилась. Ходила она по территории этого дома, да вот никто не осмеливался рассказать. Боялись все. Тех, кто пытался хоть намекнуть, строго наказывали. Увольняли, как только уши человека узнали про слухи. Из зарплаты вычитали стоимость того же сервиза, разбитого несколько лет назад. Лишали премий. Работники получали выговор за малейшие проступки.

Прятали пещеру с кристаллами. Правая рука главы как-то случайно узнал про неё. После одного землетрясения, от которого пострадало много людей, спустился в подвальные помещения, проверить состояние вещей, находящихся там, и обнаружил разлом в стене. Подошёл, заглянул туда и обомлел. Перед ним раскинулись в разные стороны кристаллы, а посередине — самый большой кусок. Стоило на них навести свет, как они блистали различными цветами: розовым, зелёным, синим.

— Это чудо, чудо! — с восхищением кричал глава города, когда помощник сообщил ему о находке.

Сначала они никому не хотели говорить только из-за того, чтобы извлечь выгоду — продать дорогущие минералы людям из других стран, разбогатеть и уволиться, чтобы до конца жизни не нуждаться в деньгах. Только потом причина поменялась….

Большой кристалл казался живым организмом. Как только слышал восторги в свою сторону, светился ярче. Если его покидали, то (боковым зрением трудно не заметить) становился более тусклым. Что-то странное с ним было. И объяснить трудно. Сколько глава книг не перерыл, никакой информации не нашёл об этом необычном объекте.

Люди уживались с кристаллом несколько месяцев. Он чувствовал их эмоции: страх из-за угрозы увольнения, беспокойство насчёт дальнейшей судьбы, отчаяние, злость — и впитывал в себя. Маленькие кристаллики вокруг него становились всё темнее и темнее. Сначала их корни приобретали чёрный оттенок, меняли на тёмно-синий, а уж окончательным вариантом становились фиолетовыми, но тут появилась уже другая особенность…»

— Подожди, бабушка! — прервал рассказ маленький мальчик, вскочив с земли и сжимая ладони в кулачки. — Так что же это получается… Мы мучаемся теперь из-за этих жадных людей? Это нечестно!

— Получается, нет нам спасения? — со страхом произнесла сидевшая рядом девочка.

— Ну, детки, успокойтесь, — старуха широко улыбнулась, погладив её по голове. — Лучше рассказ мой слушайте дальше, тогда всё понятнее станет.

«Появилась у минералов другая особенность. Пульсировать они начали каким-то розоватым светом, словно у них есть вены, по которым течёт кровь, как у нас, людей. А самый главный кристалл издавал звук, похожий на сердцебиение. Его даже назвали так: «сердце». Испугались глава и помощник, передумали продавать находку кому-то. Оставили всё как есть. Казалось бы, всё, беда закончена. Пора бы и людям рассказать о проблеме. Все успокоятся, примут во внимание и снова заживут жизнью. Но не тут-то было…

Спросил как-то глава города у полицмейстера, что будет с человеком за сокрытие очень важной тайны, грозящей народу. Тот подумал несколько минут, погладил пушистые усы, да выдал, что, мол, казнить за это следует. Из-за этого он очень сильно испугался. По приезде в дом уволил всех, кроме первого помощника.

Из-за этого слухи по городу расползались с невероятной скоростью. Люди негодовали. Жаловались. Ходили неоднократно к главе города, да только тот не принимал никого. Бунтовали, жгли пристройки во дворах, чтобы хоть как-то привлечь внимание власти.

А глава города сошёл с ума. Закрылся в доме, кричал что-то невнятно, разбил всю посуду, сорвал с карнизов шторы, перевернул мебель. По слухам одного из мальчиков, пробравшихся туда ночью, заперся в спальне и долго кричал, пока не решил застрелиться. А первый помощник бесследно исчез. Долго искали, пытались найти его следы, однако — увы! Как в воду канул. И вещей в его доме не нашли.

Вскоре весь первый регион накрыли катастрофы. Сильные землетрясения посреди ночи, внезапные вспышки агрессии у животных, снег в середине лета. Многие начали уходить в другие страны, искать там убежище. Кто-то принимал, давал еду и кров, а кто-то, боясь, что неприятности настигнут и их, не пускали на порог дома.

Те, кто жили в самом центре региона, стёрты с лица земли. Облики их, призрачно чёрные, остались на стенах и полов разрушенных домов. Вся культура, вся жизнь, развивающаяся на этих территориях веками, всего за несколько месяцев превратилась в прах и пепел. Теперь их населяли преобразившееся звери, от которых кровь стыла в жилах.

Кристаллы буйствовали, их становилось всё больше и больше. Вены, по которым пульсировало нечто тёмное, переросли в артерии. Небо скрылось за бесконечными грозами и тучами. Землю, покрытой широкими трещинами, что, казалось, может поместиться палец, повергла пустошь: от жары почти все растения завяли, а из-за смертоносных ураганов появился огонь, длинные языки которого то тянулись как можно выше, то прятались у самого низа.

Только сердце оставалось неизменным. Сияло ярче всех в пещере, под лунным светом или во тьме ночной. Неважно. Ритм в нём уменьшался, будто оно замирало, когда невинные люди гибли на земле, и увеличивался, если кто-то успевал сбежать. Не брали его артерии, пропитанные негативными эмоциями людей.

Казалось бы, надежды не осталось от слова совсем. Разрастались бы артерии дальше, заражая другие регионы. Люди бы ничего не могли поделать, молились бы в церквях, считали бы дни последними.

Надежда умирает последней…

Собрались лорды всех государств, долго думали над тем, как поступить с катастрофой, которая в любую минуту настигнуть их готова. Кто-то махал рукой, мол, нет смысла сопротивляться, кто-то соглашался с ним, а кто-то противился, предлагал различные варианты борьбы. Появились споры. Всё чуть ли до драки не дошло, если бы лорд второго региона не вмешался.

— Вот что я скажу, милостивые государи, — начал он. — Спорами мы дело не решим. Предлагаю каждому из нас границы свои защищать. границы своего государства защищать. Баррикады ставить, солдат отправлять. Если у кого-то защита прорвется, тот немедля должен сообщить остальным. А они помочь ему должны, во чтобы то ни стало.

На том и решили. Каждый в силу развития защищался как мог. Больше всего помогали седьмому региону — Эларису. Тот не был развит настолько, чтобы удерживать силы эрозии, а потому с радостью принимал помощь от остальных. До одного момента…»

— А где же Первый Хранитель? — снова встрял мальчишка. — Мне не нравится эта история! Бабушка, ты сказала, что он там будет…

— Вот же нетерпеливый! — не сдержалась старуха, ткнув его в нос. Успокоилась чуть-чуть, продолжила рассказ:

«В одной деревушке, располагавшейся на отшибе острова недалеко от границ Эдема, из ниоткуда появился мальчишка семи лет от роду. Точнее, нашли его во время патруля. Он находился рядом с трупом ягуара, у которого обнаружили вспоротое брюхо. Испачканный с ног до головы в тёмной крови, сидел рядом с тушей, похлопывая большими глазёнками.

Кожа не такая смуглая, как у нас, эларисцев. Глаза — как два больших рубина, а в центре поселился крошечный янтарь! Волосы рыжего цвета, и несколько прядок то ли окрашены, то ли с рождения имели красный оттенок. На солнечном свету переливались они, как пламя самого большого костра, который обычно разжигали по ночам для проведения танцев и песен. На запястье пристроилось светлое родимое пятно — сначала думали татуировка — в виде солнца.

Приняли его, как родного, не раздумываясь — как же бросить невинного ребёнка посреди опасных лесов? — хотя вопросы в головах никак не исчезали: кто он, откуда появился, где родители и почему один. Взрослые никак не могли получить ответа. Сколько бы не спрашивали, то всегда получались одно — мальчишка просто окидывал их удивлённым взглядом и продолжал заниматься делами.

Ицкоатль.

Имя, означающее «обсидиановый змей» — единственное, что узнали о нём люди. Многие учителя-жрецы и командиры замечали, как Ицкоатль, будучи семнадцатилетним молодым человеком, умело управлялся с оружием: мечом, дротиками, луком. Даже опытные воины, не раз воевавшие в сражениях, удивлялись его навыкам. Они не могли выполнить такие трюки, которые совершал мальчишка.

Как-то, помнится, позвали его патрулировать местности. Ицкоатль пошёл с радостью. Всё время веселился, шутил с товарищами. Те не раз спрашивали про навык владения мечом, мол, сам обучился или кто-то помог? На вопросы он ухмылялся, пожимал плечами. Всё никак не хотел говорить.

— У меня такое предчувствие, будто я с самого рождения знал, как держать в руках оружие, — признался другу Ицкоатль, когда они отошли от основной группы.

Так бы и закончилось на всём, если бы на одного из ребят не напал из кустов ягуар. Ицкоатль среагировал быстрее всех, схватился за оружие и двумя ударами убил хищника, из-за чего получил удивлённые охи-ахи от других юношей, восторженное рукоплескание и обещания рассказать об этом старейшинам.

Дитя всего племени.

Конечно, у каждой монеты, несмотря на то, сделана ли она из золота, серебра или меди, есть обратная, неизвестная толком никому сторона. Ицкоатль никогда надолго не задерживался ни у одной семьи. В каких бы условиях не жил, будь то семья богатых торговцев или бедняков, он всегда срывался с места и убегал в лес, а спустя несколько дней возвращался с добычей в руках, по обыкновению всегда крупной.

Многие отцы ставили его в пример сыновьям. Девушки могли перестать беспокоиться, что соседские мальчишки могут как-то пошутить над ними. Торговцы не переживали о том, кто понесёт их груз. Если Ицкоатль приходил им на помощь, то они благодарили его тканями, пряностями, глиняными изделиями, как бы он не отмахивался. Конечно, он тут же отдавал вещи другим. Зачем они ему? Дома нет, складывать весь хлам некуда, так что считай доброе дело делаешь.

Ближе к совершеннолетию Ицкоатль обрёл собственный дом, в котором, как полагали старейшины, обретёт покой и перестанет сбегать. Находилось это двухэтажное зданьице не в центре, но и недалеко от него. Стены украшены яркими изображениями Богов, различных сражений, героев, о которых с гордостью рассказывали старейшины и вдохновляли других на совершения подобных подвигов.

Весь этот хлам, отданный разными торговцами, пригодился. Внутри обстановка стояла весьма простенькая: на втором и первом этажах в конце коридоров, в маленьких комнатушках, находились алтари, где Ицкоатль, стоя на коленях, молился духам предков. Дверные проёмы украшали простенькие однотонные шторы. Внизу, возле входа, стояло оружие и броня. За ними Ицкоатль тщательно, с особой любовью ухаживал, пылинки сдувал. Без дела они не стояли — он старался тренироваться каждый день.

С каждым прошедшим веком сила его возрастала, в сражениях, где показывал себя героем, не боялся использовать магические силы. Именно тогда люди поняли, что Ицкоатль — избранный, тот, кто способен защитить их от тёмных сил первого региона. Он занимал посты командиров, и в конце концов сам предложил создать пограничный батальон, ибо как никто другой прекрасно знал, на что способны силы эрозии. Сначала старейшины сомневались, но вскоре согласились…

Рассказали о нём остальным. Все оживились: триста лет боялись за жизнь, не спали ночами, отправляли сыновей и мужей на войну с неизвестной силой, а тут наконец объявился тот, кто сможет спасти их. Дошли слухи о мальчике, обладающем сверхспособностями, до семи лордов. Собрались они за общим столом, как тогда, пятьсот лет назад, посоветовались друг с другом, мол, правда это или нет, но все пришли к одному выводу — нужно попробовать довериться…»

— Сегодня как раз пограничный батальон возвращается! — радостно воскликнул мальчик, встав с земли.

— Нужно всё подготовить, чтобы Хранитель вернулся и увидел, как всего его ждут, — поддержала девочка.

— Спешите, детки, а то до заката осталось считанные часы, — вмешалась старуха.

Мальчик сразу же убежал из комнаты. Девочка, встав с земли и отряхнув подол юбки, расшитой синими узорами, пошла за ним следом. В тусклой комнате находилось ещё несколько детей от трёх до пяти лет. Те несколько раз переглянулись между собой, подскочили с мест и направились к выходу.

Старуха осталась одна в комнате. Солнечные лучи вломились через окна, упали на холодный пол. Она задумчиво покачала головой, как бы приведя мысли в порядок. Встала с места, подошла к циновке с глиняными горшочками, в которых находились краски: красная, жёлтая, синяя, зелёная — зачерпнула в один из них тонкую кисть, подняла её и провела ею по каменной стене, где изображался юноша, благословлённый Богами.

* * *

Вокруг сумасшествие, ужас, кошмар! Лязг металлического оружия, одолженного когда-то у других стран, зависал в воздухе, перекрывал громкие приказы командира, затерявшегося среди схватки. Пыль клубами поднималась наверх, а затем оседала на мёртвые тела людей и зверей, из которых реками лилась заражённая эрозией кровь, бегущая в трещины пересохшей земли. Дротики, концы которых обмазаны ядом, не срабатывали.

Все умирали прямо на поле боя. Раненные солдаты не могли докричаться до соратников, бежать до лагеря у них не хватало сил. Раны, даже самые незначительные, не совместимы с жизнью. Животные, падая на землю, с невероятной скоростью разлагались. Кости уходили под землю, от них оставалось только мокрое пятно, вязкое, булькающее. Некоторые солдаты становились на него — и бесследно исчезали.

Ичтака находился в лагере, смотрел за разворачивающимся кровавым месивом: справа лежала чья-то конечность, где-то дальше разлагалось тело, внутренности разбросаны по всей земле. Глаза его бегали с одного солдата на другого. Всё пытался найти того, кто ему нужен. Однако вскоре бросил эту затею. Наверняка Ицкоатль где-то вдалеке, вырвался вперёд и теперь сражался посреди врагов: разлагающихся людей-зомби, диких зверей, в груди которых горел сиреневым светом неизвестный камень.

В руках он крепче сжимал письмо. Его прислал правитель всех эларисцев, Седьмой лорд. В нём говорилось, что во Втором регионе прорвалась блокада, эрозия поразила деревушки и жители страдают от неё. Последними словами был приказ о «ликвидации Хранителя, не способного защитить людей». Как бы на душе не становилось горько от того, что придётся убить собственного друга, Ичтака не мог нарушить приказ императора, иначе его самого могут запереть в темнице или же пустить на жертвоприношение.

Да и к тому же Ицкоатль сам виноват. Если у него действительно есть суперспособности, тогда он мог бы придумать что угодно, лишь бы избавить смертных от страданий. А если на это не способен, значит, плут и лжец! Такие выводы сделал он, пока всматривался в горизонт, застланным чёрным дымом и пеплом. Подул ветер, играясь с шерстью на шкуре ягуара. Несколько перьев, вставленных в тугой хвост, тоже шелохнулись.

Ицкоатль же старался как можно быстрее покончить со всем этим. Он действительно вырвался вперёд, затерялся среди заражённых существ, но не растерялся: рубил мечом всех без сожаления, использовал различного рода заклинания. Всё внимание перешло на битву. Голова его пуста, в ней нет ни одной мысли. Только сердце отчаянно молилось об успехе, молилось, чтобы павшие солдаты не напрасно отдали жизнь.

О, Всевышний Архитектор, творец жизни и покоя!

Взываю к тебе, наполни наши руки силой, дабы мы могли сокрушить полчища тьмы, что восстали против тебя и человечества.

Даруй нам мужество льва, чтобы сражаться за справедливость и мир.

Мы — твой щит, твой меч, твоя надежда.

Не дай нам сломиться, не дай нам пасть.

Направь наши клинки, освети наш путь, укрепи наш дух.

Пусть победа будет за нами.

Он на мгновение остановился, закрыл глаза. Всё вокруг как будто замедлилось: перестали кричать птицы и звери, затих лязг мечей. Стало настолько тихо, что Ицкоатль слышал собственное сердцебиение. Собирал силы для решающего удара, из-за которого все монстры не тронут мирное население в течение двадцати лет, а может и больше. Но он не боялся. Верил в то, что другие бы точно поддержали его, стали бы с ним рядом, снова бы защищали границы.

В его руках образовался огненный шар, с каждой секундой становясь всё больше и больше. Приятное тепло переходило в неприятный жар. Золотые головы ягуаров, пристроившихся на плечах, и из того же материала кольца на шее ослепительно блистали под пламенем огня. Ицкоатль поднял руку и остановился на несколько секунд. От него требовалось одно только движение, всё будет кончено… Он, глубоко вздохнув, как бы для уверенности, накопил последние силы и приложил руку к земле. Шар засветился, запылал ярче прежнего.

Шар взорвался, огненный ураган пронёсся под всеми существами. Заражённая земля под действием магии очистилась от эрозии. Заражённые звери с недовольством зарычали, словно их облили кислотой, замотали головами и убежали восвояси, вглубь Эдема. Некоторые не успели: разлагались на месте, кости тонули в земле.

Ицкоатль спешил вернуться в лагерь. Хотелось поговорить с другом, узнать, насколько тяжелы потери. Он, идя обратно, видел трупы, изрезанные, изорванные в клочья. От этого зрелища на сердце у него становилось тяжело. Ведь здесь лежали те ребята, с которыми он с детства дружил, воевал. А теперь…

Похоронены здесь навсегда.

В лагере его уже встречали. Чудом уцелевшие солдаты, без единой царапины занимались другими, с тяжёлыми и более травмами. Они наносили на раны лечебные мази, бережно перевязывали их, стараясь не причинить лишней боли. Когда на горизонте показался Ицкоатль, одни бросили на него недоумевающие или, скорее, сочувственные взгляды, другие же поднимали копья, как дань уважения. Тот только сдержанно кивал.

— Ты молодец, что прогнал эту нечисть, — сказал Ичтака, подойдя к нему.

— Но это не вернёт наших товарищей, — заметил Ицкоатль.

— Верно, — подтвердил Ичтака, повернув голову. Он сильнее запутался в шкуру ягуара. — Вернёмся в столицу, воздадим почести. Не хотелось бы, чтобы жертва павших была напрасной.

Ицкоатль кивнул, заведя руки за спину. Они молчали, хотя слова и не нужны. Оба прекрасно понимали друг друга. Способность, выработавшаяся годами. Вдруг Ицкоатль отдал приказ собираться. На удивлённые взгляды некоторых солдат объяснил, что оставаться тут более не нужды, что эрозия не появится на их территории в ближайшие лета.

В ближайшие часы они пустились в путь. Долгий, но безопасный. Ицкоатль, идя впереди батальона, остановился на секунду и бросил взгляд на остальных. Все уставшие, изнурённые. Те, у кого находились силы стоять, шли, стараясь показывать величие. Стойкие ребята… Скорбь грызла со всех сторон у каждого. Тишину прерывали тихое пение птиц, шелест листьев, шаги уставших людей.

Ицкоатль чувствовал угрызения совести. Под его предводительством умерли солдаты, близкие друзья и просто товарищи. Конечно, он успокаивал себя мыслью, что на фронте не бывает жертв или людей, не получивших даже царапину. Однако всё равно горечь утраты мозолила душу, разум. На глазах невольно наворачивались слёзы, когда Ицкоатль оборачивался, и его взгляд падал на укрытые циновками мёртвые тела.

Когда же все, выйдя из зарослей на просторную дорогу, увидели белоснежные стены столицы, то с облегчением выдохнули. Наконец-то они дома. Приближаясь к городу, они увидели, как они увидели, как же радостно встречали их: торговцы в лодках кидали в воздух краску, свистели, кричали «Слава героям нашим! Защитники!»; уже у входа толпа народа устроила танцы, музыку со всех сторон и уголков. Женщины плакали, не старались скрыть эмоции, мужчины вскидывали кулаки. Малые дети, протискиваясь в толпу, бежали изо всех сил, чтобы поприветствовать героев.

— Ицкоатль, Ицкоатль! — кричали малыши. — Спасибо тебе! Ты наш герой.

Ицкоатль выдавил улыбку. Несмотря на боль от утраты, подобные слова действительно согрели его душу. Он всегда любил детей. Почему? Сам не знал. Просто когда наблюдал за такими крохами, понимал, ради чего он постоянно сражался с эрозией. Рядом с ним шёл Ичтака с расслабленным выражением лица, хотя он не привык к подобным встречам, больше похожим на поклонение.

— Рад видеть вас в здравии! — почтительно проговорил один из старейшин, находясь у самого главного храма.

— Не все вернулись… — с грустью произнёс Ицкоатль.

— Они погибли как воины, — с небольшой строгостью заметил старейшина. — Мы воздадим им почести, как полагается. Пусть хоть после смерти повеселятся.

Ицкоатль кивнул. Он знал о том, что Смерти здесь не боялись. Ей радовались. Воздавали почести, устраивали пиры и танцы. Праздники организовывали всем: женщинам, погибшим в родах, воинам, даже новичкам, уважаемым особам. Ицкоатль верил в то, что и он когда-нибудь присоединится к умершим, что на тёмном небе, как на полотне, усыпанном мириадами звёзд, будет сиять ярче всех.

— Я хотел бы отдохнуть и привести себя в порядок, прежде чем присоединиться к празднованию, — сказал Ицкоатль.

— Разумеется, — старейшина улыбнулся.

Ицкоатль кланялся, помахал остальным толпе людей. Он хотел уйти тихо, незаметно, но прекрасно понимал, что за ним последуют. А потому, улыбнувшись, щёлкнул пальцами и исчез, оставив только кратковременный огненный смерч. Искры пролетели над головами людей, испарились в воздухе. Народ ахнул. Многие поняли шутку, засмеялись, хлопали в ладоши. Дети расхохотались, схватившись за животы.

— Я тоже, пожалуй, пойду, — тихо произнёс Ичтака, разворачиваясь.

— Командир, куда вы? — с недоумением спросил солдат, но ответа не получил.

Однако Ичтака не слышал его. Он затерялся в толпе, протиснулся через неё и тем самым свернул за угол, оставшись незамеченным. В голове проснулся голос, говорящий о приказе, о желании сместить друга, чтобы самому искупаться в лучах славы, хотя бы на кратчайшее время. Слышать, как эти голоса изливали радость, благодарность именно ему.

* * *

Секунда огненного вихря, красивых спецэффектов — и Ицкоатль уже здесь, в собственном доме, в излюбленной обители, где можно спрятаться от любопытных глаз. Иной раз хотелось тишины. В голове проскакивала мысль: «А не уйти бы на несколько дней в лес и поохотиться?». Идея замечательная, только вот обязанности всегда напоминали о себе. Он немедленно прошёл в кабинет — место, где можно спокойно продумать военные стратегии, принимать почту от людей, лордов других регионов.

Он медленно вытащил из металлических ножен меч — его самого первого брата, соратника, помогающему в битвах. Обсидиановое лезвие, неровное, с бугорками, покрыто особым серебристым налётом, с помощью которого можно убить проклятых существ. Тусклый свет свечей, загоревшихся в присутствие хозяина дома, падал на него.

Ицкоатль невольно провёл пальцами по неровной поверхности меча. Ощутил он не холод металла, а тот необъяснимый вес, лёгший ему на плечи. Тот вес, от которого зависела жизнь многих людей. И если допустить хоть одну ошибку: тренироваться недостаточно часто, не ходить постоянно на патрули, не расспрашивать прибывающих в столицу людей о странностях — то всё могло привести к катастрофе. Он устало вздохнул, убрал меч обратно в ножны и повесил их на стену, украшенную бесчисленными трофеями.

И всё же Ицкоатль никак не мог избавиться от боли. Он — дитя бесконечной войны, которая никогда не закончится. Нужно это понимать. Каждая битва оставляла глубокие раны на душе. Стоило им затянуться, как появлялись новые. Да, конечно, Ицкоатль нёс обязанности Хранителя, однако с каждым разом — неважно, одержал победу или проиграл — границы стирались, предоставляя душевным мукам всё больше и больше пространства.

Он так погрузился в мысли, что совершенно не услышал, как дверь в кабинет открылась. Ицкоатль обернулся, увидел, что Ичтака стоял на пороге. Только вот выглядел он иначе… Глаза казались стеклянными, пустыми, как у покойника. Не улыбался, как обычно, не шумел. Вошёл тихо, словно призрак.

— Ичтака, друг, всё хорошо? — спросил с тревогой Ицкоатль.

Ичтака только мотнул головой, вытащил из-под мантии письмо императора. Раскрыв пергамент, он зачитал приговор. Измена, уклонение от прямых обязанностей Хранителя, погибшие люди в других регионах — всё это окатило как ледяной водой. Подняв взгляд, Ичтака ошарашенно посмотрел на него. Впервые видел, как Ицкоатль дрожал.

Тот же старался унять дрожь. Ноги как будто приросли к земле. Не пошевелиться. В его голове пробегали миллион мыслей. Измена? За что? Он не мог разделить себя надвое, ибо тогда силы станет меньше. Почему ему никто не сказал, что пострадали невинные люди? Ицкоатль не мог даже подумать, что всплеск тёмной энергии произойдет в двух местах одновременно. За те годы, жизни Хранителя такого ни разу не происходило.

И вдруг в боку появилась резкая режущая боль. Ицкоатль стиснул зубы, бросил взгляд вниз. Ичтака воспользовался моментом, достал нож, которым обычно пользовались во время жертвоприношений, вонзил его в бок. Он крутил лезвием, отчего то сильнее загорелось под рёбра. Шокированный неожиданным ударом, Ицкоатль упал на пол, схватившись за бок. Кровь хлынула рекой, окрасила бедренную повязку в более грязный цвет, залила каменный пол, попала и на большие руки, трясущимися от страха и осознания того, что его предали.

— Вставай, — грубо произнёс Ичтака.

Не дожидаясь ответа, он грубо схватил того за руку и потащил в сторону лестницы. В коридоре темнота, холодно. Ицкоатль не мог прийти в себя окончательно — в голову вдруг ударила кровь, глаза залили сине-зелёные пятна с красными ободками. Однако подобные ранения не могли его убить. Иной раз на поле битвы, получая более тяжёлые травмы, молился о том, чтобы стать смертным и достойно принять смерть. Каждые раны только доставляли ему муку.

Ицкоатль споткнулся обо что-то и с грохотом полетел с лестницы. Его тело беспомощно кувыркалось, кости хрустели, ломались из-за каменных ступенек. Воздух выбило из лёгких. Он на время потерялось сознание, настолько спасительно в данный момент.

Пришёл он в себя, лёжа на ледяном полу. Солнце давно село за горизонт. Ночная тьма окутало весь город. Лунный свет выглядывал из-за ветвей деревьев, проникал через окно и падал на пол, освещая измученное, избитое лицо. Ицкоатль думал о несправедливости жизни. Преступников прежде отдавали суду, где решали их дальнейшую судьбу, пускай уже было известно, что жизнь их ничего не стоила, годна только для жертвоприношений или публичной казни.

Впервые за всю жизнь ему хотелось плакать. Некоторые мышцы порваны, рана в боку горела огнём, и, казалось бы, все кости переломаны. У него не оставалось сил даже поднять голову или перевернуться, чтобы попытаться доползти до старейшин.

— Проснулся уже? — спросил его Ичтака, появившись из темноты с тяжёлой палкой в руках. — Ну, ничего, сейчас ты за всё заплатишь…

Первый удар пришёлся по боку. Второй — на правую руку. Третий раз били по ноге. Ицкоатль болезненно взвыл. Зубы стиснуты до противного скрежета, кровь смешивалась с потом, поселилась во рту. Хотелось бы использовать заклинания, которые — чёрт бы его побрал! — мог использовать раньше, чтобы избежать опасности.

— Тебе всегда доставалось всё самое лучшее! — громко сказал Ичтака. — Все восхваляли тебя, считали богом. Ну, конечно! Ведь их любимый Ицкоатль всегда защитит от тёмных сил, всегда на помощь придёт.

Ицкоатль закрыл глаза. Всё болело, не хотелось ничего слышать и видеть. Возникало огромное желание молиться Смерти, что бы та смиловалась над ним и поскорее убила. Убила, дабы прекратить мучения! Над ухом разнёсся жуткий смех. Ицкоатль открыл глаза и ужаснулся.

Меч — его творение, его товарищ, его сила, находился в руках предателя. Ичтака поднял лезвие, уже готовился замахнуться. Под лунным светом лицо его делалось более безумным. Некогда пустые глаза теперь наполнены злостью и ядом, руки немного дрожали. Он что-то шептал про себя — молился или проклинал? — как резко вонзил меч в грудь Ицкоатля.

Ледяной клинок удачно скользнул между рёбер, вонзился в самое сердце, разорвав его на части. Последние минуты Ицкоатль провёл в неверии и гневе на себя, ибо не воспользовался заклинаниями в нужный момент. Предатель убил его — воспоминания, историю, быть может, культуру.

Боль его постепенно отходила на второй план также, как и слова Ичтака. Веки стали тяжёлыми, хотелось спать. Затем медленно мир его погрузился во тьму.

О, Всевышний Архитектор, творец жизни и покоя! Прими меня в свои объятия и прости за все мои недостатки.

— Ну же, давай ещё! — воскликнул Эндрю, крепче сжимая в руках меч.

На улице стояла жаркая погода. Солнце, изредка скрываемое облаками, ярко светило, обжигало сухую землю. Под его лучами изумрудные листья деревьев, шелестящие из-за тёплого ветра, казались ещё ярче. Дорожная пыль клубилась под ногами, поднималась в воздух и оседала на потные лица. Однако тренирующиеся не обращали внимание на это — они оба полностью поглощены учебным процессом.

Пока батальон двигался к границам, чтобы в лагере под надзором императора и совместно Седьмого лорда объединился в полк, Эндрю резко изъявил желание учиться фехтованию. Некалли, узнав об этом, сперва удивился, но расслабился и согласился быть его наставником.

Вообще Эндрю, прежде чем хотеть заниматься фехтованием, при жизни — если можно так выразиться — чуть ли не с трёх лет занимался бальными танцами. Бабушка очень хотела видеть внука раскованным, а потому постоянно таскала его за собой на какие-нибудь мероприятия. Ну, Эндрю танцы не нравились. Двигался как бревно, никогда не поспевал за остальными. Возможно, дело состояло в том, что он делал эо не в удовольствие, а по принуждению. Как только появилась возможность, в третьем классе бросил и больше никогда не прикасался или даже не упоминал о них.

Вместо этого хотел заниматься фехтованием. Как только отказался от танцев, сразу же начал искать подходящие клубы. И родителям говорил. Мать по-началу говорила, чтобы тот искал интересные ему секции, показывал ей, она устроит его, однако больше ничего не делала. А когда стукнуло тринадцать, Эндрю вообще отказался от мечты — у него ухудшалось зрение, а с этим никуда не приняли бы.

Больше он ни в какие секции не ходил. Театральный его не интересовал, да и сцены боялся. На шахматы принимали только мелочь. Где-то слышал про литературный клуб, захотел туда пойти, но когда увидел, что тот находился в двух часах езды, отказался. Города он совсем не знал, ездил в другие районы только с родителями.

— Сосредоточься! — крикнул Некалли, нанося удар.

Эндрю вовремя вышел из раздумий. Лезвие копья просвистело нескольких сантиметрах от его лица. Он успел отскочить в сторону, восстанавливая дистанцию. Сердце в груди бешено колотилось. В голове невольно промелькнула мысль о том, как же быстро он отключился от реальности, придавшись размышлениям или, точнее, воспоминаниям. Хотелось бы быстрее избавиться от этой привычки.

Некалли не дал и передышки. Он мощным рывком сократил расстояние, взмахнул мечом, дабы сделать удар. Эндрю парировал атаки, уклонялся, как мог, пока голова у него не закружилась, дыхание не стало прерывистым. Ноги запутались между собой. Руки вспотели, отчего меч выскользнул из рук. Эндрю упал на землю, тяжело дыша.

— Что ж, сейчас ты действуешь куда лучше, чем утром, — строго произнёс Некалли, подойдя к нему и протянув руку.

— Спасибо, — Эндрю взял его руку и встал с земли.

— Конечно, до идеала тебе далеко, но в бою ты уже чем-нибудь будешь полезен, — проговорил Некалли, улыбнувшись.

Они тренировались сегодня с самого утра, когда, наверное, ещё и четырёх часов не наступило. Успеха, как считал Эндрю, добились большого. Он перестал бояться того, что кто-то чем-то взмахнёт и ударит. Понемногу преодолевал страх быть побитым. Некалли это понимал прекрасно, а потому старался без какого-либо отдыха тренироваться. Устали они, конечно, ужасно, но это того стоило.

— Продолжим тренироваться сегодня вечером и завтра, — устало пробормотал Некалли.

— Завтра? — с удивлением спросил Эндрю. — Но мы же завтра в лагерь прибудем.

— А ты думаешь, что лагерь — так сразу в бой? — Некалли сухо усмехнулся. — Забавный. Чтобы выступать в бой, нужно как минимум обученных солдат. А по сравнению с другими новичками, которые уже в школе знали, как справляться с оружием, ты ни к селу ни к городу.

— Тогда почему вы называете их «новичками»?

— Потому что они ещё не участвовали в боях, — бодро заявил Некалли.

Больше они не проронили ни слова. Некалли, отряхнувшись от пыли, поднявшейся в воздух, ушёл к остальным новичкам, проверять, как их тренировали более опытные бойцы. Когда Эндрю пошёл вслед за ним, то чувствовал на себе подозрительные, недоверчивые взгляды соратников.

Со всех сторон доносились шептания: «Вон, с самим командиром тренировался!», «Особенный, что ли?», «Чужак!», «Зачем сюда пошёл?». Ему становилось неуютно. Каждый шаг, каждое движение проходило под взором солдат. Эндрю невольно чувствовал себя преступником, которого заперли в клетке и оставили на улице, чтобы люди останавливались, хулили, проклинали, плевали в ноги.

Когда Некалли подозвал всех, чтобы рассказать о дальнейших планах: сборы и движение к лагерю, дальнейшие тренировки, никакого расслабления, только настороженность, готовность к бою на случай, если заражённые существа решат напасть на их территории, — Эндрю подошёл ближе. Лица рядом стоявших мужчин исказились, они отпрянули от него, как будто тот прокажен или же испачкан в грязи.

Иолотли некоторое время отсутствовал. Узнав о том, что тот являлся послушником, Некалли тут же отправил его к местному жрецу Огня, ворчливому старику, известному недолюбливанием людей, помощником. Он давал много указаний, по большей части трудных для ученика. Именно по этой причине Эндрю не мог навещать друга и говорить с ним. А если ловили на этом, то делали выговор.

На днях должна состояться масштабная церемония жертвоприношения, важнее которой нет ничего. С наступлением ночи во всех городах, даже в деревушках Элариса исчезнет пламя. И когда прольётся кровь, когда из груди человека жрецы Огня достанут сердце, только тогда вновь зажжётся свет в окнах домов.

— Поговаривают, в лагере встретит нас сам император! — шепнул на ухо один солдат.

— Надеюсь, что он не прикажет казнить кого-то в первый же день, — ответил второй.

Эндрю невольно покачал головой, пошёл к общему шатру. Все уже собирались: одни складывали циновки в ящик, вторые перевязывали дорожные мешки, полные припасов, третьи разбирали палатки другие начинали до блеска оружие. Некалли отдавал приказы, следил за их исполнением. Подготовка к отъезду шла полным ходом. Каждый солдат знал обязанности, и каждый их выполнял.

Выдвинулись они ближе к полудню. Солнце всё ещё ужасно пекло, зной висел в воздухе, дышать было трудно. Под его лучами как будто всё плавилось, жарилось и чуть ли не умирало: животные и птицы прятались в укромные места, под тень деревьев или любых других кустарников; кожаные поножи на ногах солдат, под которыми так же надеты и хлопковые штаны, нагревались, от чего сильно потела голень.

Эндрю становилось тяжелее и тяжелее. Пот стекал со лба, собирался под глазами. Стёкла очков потели, отчего окружение становилось размытым. Сердце громко стучало в груди, билось о рёбра, виски пульсировали. Он ненавидел жару. Становилось плохо, хотелось упасть на прохладный пол, пролежать несколько часов. Не помогали холодные напитки, хотя Эндрю не особо пользовался ими, иначе была высокая вероятность заболеть. Холод переносил намного легче, чем зной. По крайней мере, можно закутаться в одеяла, надеть тёплый свитер и согреться горячим чаем.

Леса всё редели и редели. На горизонте показались «Врата Смерти» — единственная природная арка, с обеих сторон которой простирались высокие горы. Путь к ней проходил через пустынную степь, где росли многочисленные кактусы, и стояло одно-единственное деревце, с исчезающими листьями. А вокруг песок, камни, где-то прорывались сухие травинки. Зато там, за аркой, уже виднелись густые ряды низеньких деревьев крючкообразной формы, стволы которых в тени имели тёмный, почти чёрный цвет.

Рядом с вратами собрались и другие роты. Солдаты шумели, с восторгом переговаривались друг с другом, всё никак не могли оторвать взгляды от того, кто встречал их у ворот. Эндрю прищурился: там и в правду стояла какая-то важная личность, а рядом с ней кто-то ещё. Быть может, помощник.

Личность это высокая, осанка благородная, величественная. Карие глаза смотрели на всех строго, холодно, и где-то глубоко в них затаились искорки зарождающегося гнева. Нос римский, губы тонкие, скулы точёные. Тёмно-красные татуировки расползались по всему лицу, запястью рук, ногам и груди. По плечам волнами струились волосы каштанового цвета, терялись в сине-зелёных перьях птицы — они также построились в венце на голове — и прятались за изумрудный плащ, который начинался где-то под золотистой пекторалью.

Марбас

Само его имя звучало как приговор. Волна удивлённых вздохов прошлась по ротам. Через время солдаты смолкли. Некоторые закалённые воины выпрямили спины, старались казаться более надёжными. Командиры же не делали никаких лишних движений, однако уже замечалось, как кожа их становилась бледнее, дыхание останавливалось.

— Это наш тлатоани, — шепнул Иолотли, пробравшись через толпу.

— Кто? — спросил Эндрю, не отводя взгляд.

— Император, — пояснил он.

Марбас сделал шаг вперёд. Мигом настала тишина. Ветер исчез. Солдаты замолчали. Он осмотрел всех, и взгляд его почему-то остановился на Эндрю, стоявшем позади Некалли. Карие глаза, выражающие в один миг строгость, а в этот сменилось непониманием, встретились с голубыми, в которых затаился намёк на страх. По коже пробежал холод. Эндрю нервно сглотнул. Не дай Бог, если он сейчас прикажет выйти вперед, и чтобы все видели его.

Некалли бросил взгляд на него. Хотелось положить руку на плечо, утешить, мол, нечего беспокоиться, но не смог. Нужно держать дистанцию, показывать стойкость. Поговорит с ним лучше, когда Марбас скажет речь, они войдут во врата, он уйдет в свой шатёр, а солдаты смогут разбить лагерь. По крайней мере, внимания меньше привлекут.

А тем временем вперёд Тлатоани вышел старик, маленький, худющий. Длинные волосы спутаны, волочились по земле. В руках он держал какой-то свиток. Развернув пергамент, старичок начал читать:

— Дети мои! Сегодня вас собрали для защиты нашего государства. Земли наши священны, так не позволим врагу осквернить её! Не посмеем опорочить честь наших предков, что отдали жизни, полегли здесь, — старик замолк на время, — Вернутся не все. Однако, если вы погибнете как настоящий воин, воздадим достойные почести! Если сбежите с поле боя, как последние трусы, ждёт вас страшное наказание.

Старичок закончил читать, свернул пергамент, чуть склонил голову и сделал несколько шагов назад. Марбас что-то сказал ему, они поговорили несколько секунд. Переговорили и с военачальником, которого изначально Эндрю не увидел. Почему-то мешкались, всё не решались заходить.

— Что случилось? — спросил Эндрю у Некалли.

— Зажигают огонь, который откроет врата, — ответил тот, сведя брови к переносице.

— Открыть врата? Но это же арка! — воскликнул удивлённо Иолотли, вмешавшись.

— А вы посмотрите! — бодро заявил Некалли, махнув в сторону арки.

Эндрю недоверчиво прищурился. Ничего странного или сверхъестественного. Правда, как будто бы проход стягивала плёнка. Он не придал особого значения этому, возможно, линзы испачкались. Старец, а Тлатоани и военачальник стояли позади, зажёг огонь, да необычный. Вместо привычного рыжего пламени тот горел сине-фиолетовым, а центр — полностью белым. Факел поднесли к чему-то полупрозрачному.

Секунда, две — и всё вспыхнуло. Полупрозрачная плёнка, как будто она являлась каким-то живым существом, зашевелилась, фиолетовые круги на ней заплясали, становились всё ярче. Плёнка зажглась, огонь разъедал её. Оттуда вырвался холодный ветер. Звучал он как сотни или тысячи голосов мертвецов, разгневанных, отчаянных. Однако спустя время всё успокоилось, затихло. Настала тишина.

Эндрю и Иолотли пробила дрожь. Теперь это не казалось им чем-то смешным или забавным. Перед ними предстал весь ужас, кошмар вечной, но для кого невыгодной войны. Мрачная атмосфера, плакучие деревья, которые казалось, и вправду оплакивали напрасные жертвы, изнурённые лица солдат, наверняка понимающих, что в этот раз могут не вернуться. Это вечный круговорот!

Двинулась первая рота. Потом вторая. Третья. Подошла очередь для солдат Некалли. Ошарашенные молодые люди переглядывались между собой, что-то шептали, старались успокоиться, однако не очень-то получалось. Даже подбадривание командира не помогло. Быть может, ситуация улучшиться, когда все они будут сидеть за костром, попивать какао-бобы да рассказывать детские байки?

Проходя мимо Тлатоани, Эндрю вздрогнул. Он чувствовал холодный расчётливый взгляд, который, как ему показалось, готов сжечь дотла. Вдруг ощутил прикосновение к плечу, а точнее, что кто-то зацепился за рукав его свитера. Эндрю осмелился поднять взгляд и понял, что его остановил не кто иной, как Марбас. Они смотрели друг на друга недолго, но достаточно, чтобы заметить в друг друге всё. Через несколько секунд Тлатоани отпустил его, и Эндрю поспешил за Некалли и Иолотли.

— Он что-то сказал? — спросил у него тихонько Иолотли.

— Нет, — Эндрю мотнул головой.

За вратами Смерти открылась совсем другая жизнь. Яростные порывы ветра, вечные дожди, раскаты грома и молний, и странный металлический запах. На кровь не походил. Наверное. Эндрю всё ещё не мог отойти от контакта с Тлатоани, а ему уже поручили ставить палатку со всеми остальными. Возможно, к лучшему. Так хотя бы можно отвлечётся от произошедшего.

Ему повезло: в палатке, которую собирал, жил он сам, Иолотли и пару добродушных ребят. Один из них как раз помогал собирать шатёр. По его словам, это должно стать уютное пристанище на время, с циновками и печкой посередине. Ночи здесь холодные, а потому дрова пригодились бы.

— Эй, парень! — вдруг позвал его один солдат. — Тебя Тлатоани ждёт.

Эндрю несколько раз похлопал глазами. Осознание того, что его хочет видеть Марбас, дошло до него не сразу. По его спине пробежал холод. За несколько часов уже успел разузнать о многом. Например, о том, что Тлатоани обладает суровым и вспыльчивым нравом. Не так стоит статуэтка или не в той одежде служанки подают ему еду, так сразу же вспыхивает. К счастью, быстро остывает.

— Эй, не заставляй Его Величества ждать!

Шатёр их недалеко располагался от шатра Тлатоани, а потому они быстро дошли до него. Перед ним предстала большая каркасная палатка из белой плотной ткани. Прямо перед входом располагались двое щитов овальной формы, украшенных незамысловатым мозаичным узором, несколько факелов, которые не несли в подобном тёмном царстве никакой пользы, а впереди них стояли стражи.

— Безмозглые! Велено было поставить просто кувшин с пульке, никто не просил наливать! — рычал мужской голос.

Послышался звон падающей посуды, ругательства, а затем из шатра вылетел хилый мальчонка, возможно, чуть старше Иолотли. Вид у него испуганный. Конечно, не хотелось бы гневить Тлатоани, а то может и на казнь отправить. Но никто ничего не сказал. Солдаты даже не шелохнулись.

А Эндрю дрожал. У него коленки тряслись, казалось, вот-вот упадёт. Его ударили между лопаток, и он, не удержавшись, влетел во внутрь. Пахло здесь благовониями, которые он не мог узнать. По разным углам шатра раскиданы свечи, создавая уютную атмосферу. В центре — стол, засыпанный многочисленными картами, книгами. Прямо как в фильмах. За ним возвышался Марбас. Он не отводил глаз от него, всё сверлил холодным взглядом.

— Ну, что ж, здравствуй, непрощённый гость, — хрипло произнёс Марбас.

Эндрю лишь чуть склонил голову. Язык как будто застрял в глотке. Марбас, видя это, только выдохнул. Похоже, он сам пытался успокоиться после инцидента с пульке.

— Кто ты такой? — строго спросил Марбас. — И откуда взялся?

— Хотел бы я сам знать, Тлатоани, — вымолвил Эндрю.

Тишина. Через несколько мгновений её разразил громкий смех Марбаса. Эндрю растеряно посмотрел на него. Уголки рта невольно поднялись вверх. Самому хотелось смеяться. Неужели это слышалось так нелепо? Возможно. Он же совсем не знает про него.

— То есть ты утверждаешь, что не знаешь, где находишься? — весёлое выражение лица Марбаса сменилось суровостью.

— Так и есть, Тлатоани, — ответил Эндрю. — Я и пришёл сюда для того, чтобы найти ответы.

— Глупец! Здесь ты найдёшь только смерть! — с недовольством проговорил Марбас, а потом, устало потерев переносицу, продолжил. — Вижу я, что ты совсем малец. Вместо того, чтобы путешествовать, ты решил пойти на верную смерть.

Эндрю ничего не оставалось делать, как неловко улыбнуться, поёрзать на месте и пожать плечами. Он думал о том, чтобы просто путешествовать, но и рассчитывал на ряд других проблем. Например, что патрули посчитают его слишком подозрительным и на жертвоприношение пустят.

— Что-то я сегодня слишком добрый, — тихо заметил Марбас. — Если твой командир доволен, а в городе, где ты ранее жил, не приносил никому хлопот, то можешь остаться.

— Спасибо, Тлатоани, — Эндрю поклонился.

— Но! — прервал его Марбас. — Если я всё-таки узнаю, что ты шпион, тебе же будет хуже. Понял? Теперь иди, не мозоль глаза.

Эндрю снова поклонился и решил побыстрее убраться прочь, дабы не нашлись причины для вспышки гнева. Чувствовал себя поистине счастливым. На первое время, удалось избежать конфликтов с кем-то более влиятельным.