Свято место (джен)

В полдень ясного ветреного дня сир Кристон стоял на страже у покоев королевы — шел второй год его службы как присяжного меча Ее Величества, — когда изнутри донесся сдавленный крик.

С сильно бьющимся сердцем он распахнул дверь и бросился вперед с обнаженным мечом.

Ни нападавших, ни даже прислуги. Королева сидела у окна в одиночестве. Или все же не совсем? Она прижимала к груди младшего ребенка, но он был совсем малыш, да к тому же спал.

Королева дернула головой и посмотрела на вторгшегося рыцаря пораженная — или испуганная?

Ее темные глаза были полны слез, веки покраснели.

Испытывая ужасающую неловкость, Кристон отвел взгляд и вложил клинок в ножны. Он не знал, что делать, и пытался потянуть время. В те времена, когда он был на службе у принцессы Рейниры, Кристон спросил бы, кого ему нужно убить, чтобы осушить ее слезы. Но в тот единственный раз, когда Коль сказал подобное своей новой госпоже, она побледнела в испуге, и он запоздало осознал, что его способность шутить по поводу убийства упокоилась с Рыцарем Поцелуев.

— Благодарю за службу и чуткое ухо, сир. Сожалею, что побеспокоила вас, — произнесла она недрогнувшим голосом. Кристон поневоле был впечатлен.

Он пока только учился понимать, чего его новая госпожа хочет от него, и порой ему было сложно об этом догадаться. Когда он поступил к ней на службу, то поначалу думал, что королева хочет преданности, постоянства и уверенности, что он не совершит еще одно преступление и ей не придется оправдывать его. Но со временем он начал понимать, что она нуждалась в свидетеле несправедливости к ней и, быть может, ком-то, кто будет испытывать праведный гнев по этому поводу, в том числе и от ее имени. И все же, когда он предлагал ей использовать ярость, которую пробуждало в нем дурное обращение с ней, она обычно пугалась.

Не зная, что предложить, Кристон просто спросил:

— Чем могу я служить вам, Ваша Светлость?

— Ничего не нужно, сир, — ответила она. — Оставьте меня, — в ее последних словах сквозь показное спокойствие прорывались рыдания.

Но в мыслях у нее другое, Кристон был почти уверен. Если бы его младшая сестра Мила сказала что-то подобное, он знал бы наверняка: ей нужно вовсе не это. Но что делать, когда это приказ твоего сюзерена?

— Если это ваше истинное желание, Ваша Светлость, конечно, я подчинюсь. Но... так ли это?

Она колебалась один нескончаемо долгий момент, затем жестом указала ему на пустое кресло рядом с ней.

Кристон закрыл и запер дверь, отстегнул ножны и сел.

Королева погрузилась в молчание. Она смотрела прямо перед собой и иногда бросала взгляды на спящего принца у нее на руках, снова и снова проводя рукой по его пушистым белым волосам.

Кристон снова вспомнил Милу, какой она была в детстве. Порой то, как королева держала ее ребенка, больше напоминало маленькую девочку с куклой, чем мать и дитя: скорее попытка обрести уют и безопасность, чем предложить его другому.

— Я присягал только вам, — напомнил он ей. — Вы можете доверять мне.

Королева кивнула, одарив его коротким взглядом и слабой бледной улыбкой, и снова сосредоточилась на сыне.

— Ваша служба не останется не замеченной, сир Кристон.

Он почувствовал прилив благодарности к своей милостивой госпоже, которая думала о нем, даже будучи сама расстроена. Это облегчило ожидание, когда королева надолго погрузилась в молчание. Наконец, она снова заговорила.

— Утром моей свадьбы отец сказал: “Посмотри, как король обожает Рейниру. Вообрази, как нежен он будет с сыновьями, о которых так долго мечтал”, — она судорожно вздохнула, пытаясь успокоиться. — И когда Эйгон был рожден, мне поначалу казалось, что так и вышло. Визерис мог часами сидеть с ним, глядя на него с благоговением, — она сделала паузу. — Потом родилась Хелейна, — королева снова умолкла. — Я не знаю. С ней было трудно. Я не могу так уж винить Визериса за нежелание держать ребенка, который все время плачет. Мне и самой не слишком хотелось брать ее на руки. И здоровье короля ухудшилось, силы его уже не те, что несколько лет назад. И поначалу, когда родился Эймонд, я думала... — она неопределенно махнула рукой. — Но сейчас? Для того, чтобы проводить время с Джейкерисом, у него силы есть.

Это была правда: казалось, не могло быть человека, сильнее любящего своего внука. На последнем заседании малого совета Визерис предложил, чтобы Джейкерис — двухмесячный малыш — присутствовал “как будущий король”. Кристон решил, что это шутка, однако король выглядел разочарованным, когда лорд Стронг сказал, что государственные дела требуют пристального внимания, и принцесса Рейнира позвала няню, чтобы та забрала спящего на коленях Визериса ребенка и отнесла в детскую.

— Он куда нежнее с Джейкерисом, чем с Эймондом или Хелейной, и Эйгону он больше не уделяет столько внимания как раньше. Он любит Джейкериса так же сильно, как Рейниру, как, отец надеялся, полюбит меня, и я... — она умолкла, не в силах подобрать слова.

— Быть может, в этом есть своего рода скромное благословение. Будь Визерис таким же отцом для ваших детей, как для Рейниры в свое время, они могли бы вырасти по ее образу и подобию — такими же избалованными детишками, ожидающими, что мир падет к их ногам.

Королева резко повернулась и недоверчиво уставилась на Кристона.

Его охватила тревога: он осознал, что сказал, не подумав, и совершил тем самым ужасную ошибку. Она имела право говорить то, что хотела — даже ему, своему верному слуге. Но его роль заключалась в том, чтобы слушать, не более. Он был членом Королевской Гвардии и не должен был осуждать короля.

— Простите меня, Ваша Милость, я...

У королевы вырвался сдавленный смешок. В первый момент Кристон даже не осознал, что происходит. Она смеялась, и этот смех был обращен к нему. Напряжение в комнате испарилось.

— Простить за что? За то, что вы сказали правду? Кто-то же должен.

У Кристона в свою очередь вырвался короткий смешок облегчения, а затем еще один, он рассмеялся вместе с королевой.

Страх перейти черту внезапно исчез, он спросил:

— Могу ли я подержать мальчика?

Она поцеловала малыша в лоб и передала сиру Кристону. Принц Эймонд открыл глаза. Внезапно осознав, что броня, должно быть, плохое место для отдыха, Кристон попытался подпереть голову ребенка ладонью. Проснувшийся Эймонд наморщил личико, помахал руками, будто потянулся, и снова расслабился в одеялах. Он посмотрел на Кристона торжественным, пристальным взглядом.

— Он чудесный мальчик, — сказал Кристон, глядя принцу Эймонду в глаза и обращаясь и к матери, и к ребенку. — Любой мужчина должен гордиться тем, что у него такой сын. — Он провел большим пальцем по виску мальчика. — Я бы гордился.