двойная сплошная (джен)

Злая сука. Стерва бешеная. Невменяемая истеричка. Нервозная дрянь. Это всё моя мать, Сара Коннор, загремевшая в дурку из-за тупого длинного языка и жажды спасти человечество. Хах, хорошо оно с ней расплатилось, ничего не скажешь.

Стреляет, как боец на передовой из блокбастера; одно слово — острее ножа, спрятанного в рукаве её куртки. Хуже любви Сары Коннор только переперченное огнедышащее кари — хочется содрать с себя кожу живьём. Я никогда не смогу любить её так же сильно, но ей и не надо. Она вообще — по другим понятиям. Я пытался представить её нормальной, то есть, обычной мамой, не повёрнутой на роботах и мести Скайнету, но не вышло. Не клеится. Она сама напоминает машину с одной программой. Заводские настройки, хитрый современный код — это тебе не игровые автоматы взламывать.

Не хочу. Нет. Нахрен это дерьмо. Я мир должен сохранить, вот моя миссия. А мечты — для пацанов с баскетбольной площадки.

Она здесь, рядом, задушевно огрызается на Энрике и пьёт текилу прям из горла, как я — холодную колу. Костёр посреди жёлтой пустыни жжёт лицо. Контраст — чистый кайф. Нам нужна передышка от роя мыслей, и в этом плане, конечно, Железному круто повезло: он действует и живёт, точнее, работает по прописанным сценариям. Хотя хрен его разберёт — иногда как глянет, аж мурашки по коже, блин: будто видит невидимое, слышит неслышимое. Так и хочется разобрать на детали; спорим — найдётся же винтик, отвечающий за эмпатию, схожую с человеческой. А может и не найдётся. Воображение у меня на ночь разыгрывается хлеще, чем у создателей Симпсонов. Такую жесть дорисовывает — хоть сразу в прокат, столько бабок срубить можно!..

— Джон, иди спать, — говорит она своим фирменным голосом, не терпящим возражений. Время — девять сорок три. Ну серьёзно, мам? В первый день после психушки взялась за воспитание?

— Я хочу вам помочь. Давайте обсудим план, — отбрасывая чёлку, с вызовом отвечаю, но тут же осекаюсь: Железный ровно механически поднимается на ноги, явно намеренный отправить меня баиньки даже безвредной силой, если придётся. Вздыхаю и шучу дурацкую шутку: — А как же поцелуй и песенку на ночь, ма?

От шутки зубы скрипят не только у Сары, но и у меня самого: вместо всех детских ритуальчиков у нас всегда было повторение схемы действий на случай внезапного вторжения роботов. Энрике неловко отводит взгляд, прикрываясь тормошением тлеющих веток в кострище.

Мама смотрит зло, приказывая заткнуться. Окей, мам, как скажешь, мам. Ты у нас авторитет.

Т-800 не из разговорчивых, так что до ангара со спальными мешками он под строгим надзором ведёт меня молча. Слух улавливает только глухие обрывки рычания Сары и снисходительно-успокаивающий тон её старого дружбана.

— Такая она, — пожимаю плечами, обращаясь скорее к себе самому, когда достаю из внутреннего кармана джинсовки заряженный ствол и кладу рядом с мешком.

Железный готов внимать. Он всегда готов. Потому что я — тот, кого надо оберегать, и тот, чья физическая безопасность — приоритет. И ещё тот, чью болтовню предписано слушать, пока не перекроется кран лирических откровений. Удобно: люди быстро устают от чужого дерьма, Т от моего — никогда не устанет.

— Однажды я упал с дерева, и она меня отлупила. Не погладила по голове, или типа того, как делают обычные мамы, чтобы утешить. Я два дня на неё не смотрел и есть отказывался, — забравшись в спальник и положив под голову руки, я продолжил. Нужно объяснить Железному, что у нас тут и как в делах сердечных. Не примитивно и часто не по шаблону. — Это мы, люди, тоже называем любовью.

Он, как и ожидалось, ответил сухо:

— Это не совпадает с четырьмя определениями слова «любовь», которые заложены в мою базу данных.

Я перевернулся на бок, подпёр локтем пол, а подбородок — ладонью, и посмотрел в его глаза. Какой-то умный хрен сказал, что глаза отражают душу. У роботов нет души, но в глазах Т мне захотелось представить любопытство. И я представил. Потому что больше друзей, которые бы так посмотрели, у меня нет. А людям очень нужны друзья.

— В словарях вообще всё обобщают. Люди — сложные существа, знаешь. Они могут обнимать тебя и одновременно хотеть убить. А ты, ничего не подозревая, думаешь, что тебя любят. А могут давать подзатыльников за то, что не бережёшь себя. Потому что им правда важна твоя жизнь. А ты думаешь, что ты раздражаешь этого человека. Просто он не умеет выражать свои чувства по-другому. Понял?

Не знаю, что он там понял. Я и сам по пути как минимум трижды запутался.

— Когда мы ехали сюда, твои глаза были красными и мокрыми. В этот момент Сара Коннор говорила, что ей не нужна твоя помощь и что ты поступил глупо, поехав за ней в больницу.

— А ты умеешь подбодрить, — я цокнул языком и усмехнулся. Да, он попал в яблочко. Всё-таки обучаемый. — Такая её любовь. — Я закрыл глаза, помолчал немного, а потом оживился и с приколом глянул на Железного: — Кстати, знаешь, если забыть, что у тебя есть заложенная цель меня защищать, и перевести твои действия на человеческий язык, можно сказать, что ты меня тоже любишь.

— Нет, — ответил он скупо и однозначно. — Мой процессор анализирует речь. Речь — продукт работы человеческого мозга. Человеческие чувства программой не распознаются. Значит, я не способен воспроизводить их аналоги.

— Да ладно, я просто шучу. Забудь.

С погасшим энтузиазмом и неспокойной душой, я всё же уснул быстрее, чем ожидал: минуты за три.

На следующий день нам предстояло достучаться до Майлза Дайсона, ведущего разработчика из Кибердайн Системс, который непростительно приблизился к созданию микропроцессора для основы Скайнета — искусственного интеллекта. Всё бы ничего: без развития технологий мы б до сих пор оставались грязными деревенщинами, вот только в 1997 году Скайнет перехватит контроль над ядерным оружием Америки и настанет «Судный день». Каждую ночь он снится моей маме. Мы должны положить этому конец, чтобы у людей был шанс на новые начала.

Мама чуть не убила его. Думаю, в последний момент её мягкое сердце выиграло у холодного разума, и она просто не смогла вышибить мозги Дайсона на глазах у его жены и ребёнка. Сара Коннор — не убийца. Она — та, кто защищает людей. Каждая жизнь, даже жизнь незнакомца — самая большая ценность. Если ты на стороне человечества, то понимаешь это.

[ David Chappell — Neo Tokyo ]

Полиция окружила Кибердайн Системс, куда мы пробрались с помощью Дайсона, чтобы уничтожить все файлы, базы данных, чип от первого Терминатора. В какой-то момент, когда дело приняло реально серьёзный оборот, уверен, мы с мамой, не сговариваясь и не рассуждая, переняли машинную философию нашего Железного: завершить цель, даже если придётся умереть. Но нам повезло чуть больше, чем Майлзу. Он, ощутив на себе прямую ответственность за будущие технологии, встретил свою смерть достойно, к чертям собачьим подорвав лабораторию с материалами по ещё не родившемуся искусственному интеллекту.

Нерешённой была всего одна проблемка. Совсем не большая. За мной всё ещё охотился неубиваемый робо-маньяк, — Т-1000, — превосходящий по характеристикам нашего. К ночи сил почти не осталось, и та надежда на выживание, которой мы едва заразились, вытекала из нас с каждой новой каплей адреналинового пота. Маму сильно ранили, и по металлургическому заводу мы перемещались с ней медленно, отчаянно вцепившись друг в друга, пока два Терминатора дрались на смерть. На отключение. Я знал, что от отключения одного из них зависит моя судьба, и здесь мы с Сарой тотально бессильны, как пластиковые болванки.

Всё было похоже на страшный сон — не зря по ночам мама вскакивала с кровати, крича и обливаясь холодным потом. Жарило так, что плавились голова, руки, лёгкие; глаза обжигало, перед ними вспыхивали засветы оранжевых и белых искр. Раскалённые сплавы металла бурлили под нами, ступени и решётчатые площадки дрожали от битвы двух роботов. Она сказала «беги!», и я, зарывая поглубже страх и несогласие, побежал.

А потом, переждав немного в тряске и нервах, услышал мольбу: «Джон, я здесь. Иди ко мне. Мне нужна твоя помощь, Джон». Я просто хотел верить в то, что это она, что она жива. Только поэтому отозвался, но угодил в ловушку чёртовой мимикрирующей твари. Саре почти удалось расстрелять его, но патроны кончились за шаг до победы. Нам была бы крышка, если б Т-800 с одного прицела из дробовика не отправил робо-маньяка в кипящий расплав. Зрелище было отвратительное, и меня чуть не вывернуло наизнанку, когда он, извиваясь, раздваиваясь и корчась, пытался собраться в форму, устойчивую к высокой температуре. Не получилось.

— Вставай же. Ну, — я помог моему Железному, избитому и переломанному, подняться. Он двигался на последнем издыхании, то есть… экстренном резерве энергии.

— Мне нужен отпуск, — ковыляя, буквально таща свои механические ноги, ответил он, и я подумал, что он успел в точности перенять мою манеру шутить в неподходящих ситуациях.

Какое-то время мы просто слушали, навострившись, не грянет ли следующий раунд.

— Он мёртв? — спросил я, глядя на ртутного цвета сгустки в рыже-красной лаве под нами.

— Детерминирован, — поправил Железный.

— Это расплавится там?

— Да, бросай.

— Adios, — я с ожесточением выбросил робо-руку и сломанный чип от первого Терминатора.

— Всё закончилось, — одновременно с горечью и облегчением выдохнула мама, держащаяся, кажется, на одной только вере. Я слышал, как ей плохо, очень плохо. Но она обязана была увидеть собственными глазами, как мир обретает будущее.

— Нет.

Мы посмотрели на Т-800, когда он уверенно и без каких-либо сомнений продолжил:

— Есть ещё один чип, — он указал пальцем на свою полуразбитую голову. — И он тоже должен быть уничтожен.

Я, справившись с комом в горле, но не справившись с солью в глазах, почти сорвался на крик:

— Нет! Нет. Всё будет хорошо. Мы что-нибудь придумаем.

— Джон, мне жаль, — сказал Он, качая головой, совсем по-человечески.

— Нет! — повторил я, разрываясь от слёз, обиды и нежелания отпускать то, что стало дорогим настолько сильно. Грубо толкнул его в плечо, практически с ненавистью. — Я приказываю тебе остаться с нами.

Но и это не сработало.

— Прости, Джон, — повторил Он, и я понял, что мои слова бесполезны. Его миссия выполнена: я в безопасности, мне ничто не угрожает.

По моим щекам текли реки, где-то возле сердца болело и пекло. Он потрогал своим бионическим пальцем моё лицо, наблюдая, как за экспонатом в музее:

— Теперь я понял, почему вы плачете. Но это то, чему я никогда не научусь.

И я обнял машину, наделённую всего лишь силой монстра и способностью к разумному обучению. Я не мог его отпустить. Просто не мог — и всё. Не потому, что он на каждом шагу помогал нам спастись, а потому… потому что мне нравилась эта треклятая штуковина. Нравилось наблюдать за его неловкими попытками улыбнуться, нравилось случайно услышать шутку, прикольную только своей неуместностью. Нравилось, что он умнее моих сверстников, что он может быть внимательным, может быть чутким, может даже обидеться и оскорбиться.

— Я сам это сделаю, — отпихнув его от себя, я с силой надавил ему на плечо, с которого свисала культя из железок и проводов, и заставил опуститься на колено.

— Джон, я справлюсь, — услышал я обеспокоенный голос мамы со стороны. Она была готова нажать на кнопку пульта управления крана и опустить Т-800 в расплав, туда же, где детерминировался робо-маньяк.

Это было неправильно: прощаться с Ним в таком бесчестии. Он заслужил чего-то более… настоящего. Уж точно не вариться в одном котле с жидким психом.

Мама не понимала. Ей нужно было покончить с обоими раз и навсегда. Прямо сейчас. Способ значения не имел.

— Нет, — я глянул на неё почти зло, подтащил к себе рюкзак и, выудив отвёртку, раскрутил пломбу на макушке Железного. — Мы сделаем по-другому. Я сделаю.

Т-800 не двигался, вперившись взглядом в кипящие сплавы. Сам он в холодном ожидании виновного ждал приговора. Мои пальцы на секунду задержались на его лбу, а затем коснулись век, чтобы их опустить. Как полагается.

— А теперь — прощай, — на шумном выдохе, я потянул плоскогубцами микрочип, заменяющий Терминатору мозг. Сара попыталась подойти ближе, но я громко произнёс: — Стой там. Я должен сам.

Поднявшись на ноги с закрытыми, как у Железного, глазами, я сжал в ладони прохладный чип. Сглотнул боль, сожаления и ощущение полнейшей несправедливости. В моём кулаке умещалась жизнь без крови и сердца, но она весила столько же, сколько жизнь обычного человека. Для меня даже больше.

Ещё секунду…

Сейчас.

Снизу, из расплава, раздался звук попадания. Бурлящий металл принял в себя то, что было необходимо принять.