Двенадцать альтернативных способов применения крови дракона (гет)

Словно магловский ледокол, Гризельда Лестрейндж решительно пробиралась сквозь толпу хогвартских студентов. Иногда она ловила на себе их взгляды — презрительные, испуганные и любопытные. Иногда замечала, как на неё показывают пальцами и громко шепчут оскорбительные — по их мнению — прозвища: «банши», «злая ведьма»⁽¹⁾ и «пожирательская дочурка». Будто бы Зельде было до всего этого дело. За пять лет учёбы она привыкла к каждой колкости в свой адрес и давно перестала обращать на них внимание. В конце концов, придумать что-то по-настоящему обидное у школьных задир не хватало ни ума, ни воображения.

Жалкие создания.

— Лестрейндж тоже участвует?!

Голос раздался откуда-то справа — тонкий, дрожащий, срывающийся на фальцет. Гризельда неспешно повернула голову — группа младшекурсников столпилась у стены, и самый младший из них — пухлощёкий гриффиндорец-первокурсник — таращился на неё во все глаза.

Уголок её рта дёрнулся. Она остановилась, делая вид, что задумчиво поправляет мантию, и уловила обрывки разговора.

— …Если кубок выберет её, Дамблдор скажет, что тот сломался. — Светловолосый хаффлпаффец едва сдерживал смех. — А вместо неё отдуваться будет наш вечный герой Поттер!

— Да не-е-ет, Лестрейндж будет финальным испытанием турнира. — На сей раз фантазию решил проявить рейвенкловец. Его глаза блестели от собственной находчивости. — «Увеселение с упырихой», прямо как в книжках Локхарта!

Хохот прокатился по коридору, но Зельда лишь фыркнула. Эти шутки были настолько плоскими, что даже закатывать на них глаза было ниже её достоинства.

— А вот я считаю, — деловито перебил ещё один рейвенкловец; он щурился за толстыми квадратными стёклами очков, — если кубок выберет Лестрейндж, то у Хогвартса будет реальный шанс победить.

Он понизил голос, наклонившись к остальным:

— Учитывая, чья она дочь…

Ах, вот оно.

Гризельда щёлкнула языком — резко, отчётливо, так, чтобы звук было слышно во всех частях коридора. Когда головы мальчишек синхронно повернулись, она тут же поспешила им напомнить, почему в Хогвартсе её много лет называли «младшим ужасом подземелий».

А то совсем распоясалась мелкота.

Медленно, с нарочитой театральностью, она наклонила голову. Губы её растянулись в широкую и неестественную улыбку — ту самую паскудную ухмылку, которой она научилась у дорогого декана Слизерина. Ту самую, от которой у первокурсников леденела кровь.

Когда её бледные, бесцветные глаза — «рыбьи», по меткому выражению того же дорогого декана, — встретились с их испуганными взглядами, группа младшекурсников отпрянула как один. Самый младший даже вскрикнул. Лестрейндж бы не удивилась, если бы он ещё и обмочился.

Прекрасное зрелище.

— Не смотри ей в глаза, Деннис, отвернись! — дрожащим голосом предупредил первокурсника-гриффиндорца студент постарше, и мальчик тут же постарался прикрыть лицо ладошками.

Светловолосый хаффлпаффец — самый взрослый из ребят — поднял волшебную палочку и направил в её сторону.

— Свали, уродка, — выплюнул он. Звучал парень смелее, чем выглядел: рука с нервно зажатой в пальцах палочкой тряслась, а лицо стало белее мела. Бедняга будто живой труп Лорда Волдеморта узрел. — Пока я тебя не…

Гризельда лишь фыркнула — не злобно, а скорее с лёгким презрением, будто наблюдала за котятами, пытающимися зашипеть на дракона.

И, не удостоив их больше ни взглядом, ни словом, продолжила путь к Кубку Огня.

…Как-то так повелось — ещё с далёкого первого курса, — что матерью Гризельды все кругом считали Беллатрикс Лестрейндж.

Следовало признать — основания для таких домыслов имелись. Обе волшебницы носили одинаковую фамилию, учились на факультете Слизерин и славились катастрофически дурной репутацией. Кроме того, обеих объединяло почти портретное сходство: тот же острый подбородок, те же высокие скулы, те же неистовые чёрные кудри, усмирить которые могла лишь магия, да и та в большей степени — тёмная. А вот глаза их отличались. У дражайшей тётушки Беллы они были чёрными и живыми, с той самой фамильной блэковской безуминкой, что сводила с ума одних и повергала в ужас других. У Зельды же они были светло-серыми, почти прозрачными, словно отлитыми из мутного льда. В них не читалось ни безумия, ни страсти — лишь плоская, бездонная пустота.

Что же касалось отца Гризельды… Здесь мнения расходились.

Считать её отцом Родольфуса Лестрейнджа — законного мужа Беллатрикс — было слишком логично для волшебников, поэтому за пять лет учёбы Гризельда успела «побывать» дочерью всех мало-мальски известных Пожирателей смерти, включая даже тех, чей прах развеялся по ветру задолго до её рождения.

Но фаворитом, разумеется, оставался сам Тёмный Лорд. Зельда впервые услышала эту версию от гриффиндорских однокурсников на втором году обучения. Абсурд? Безусловно. Но куда более весёлый — и намного более полезный для её репутации, — чем другие предположения. Вроде того, что её отцом якобы являлся профессор Снейп.

Она искренне восхищалась своим деканом, с упоением корпела над зельями и даже осваивала окклюменцию под его руководством, но родство с человеком, в чьей голове обитало больше тараканов, чем в её собственной? Нет уж, спасибо.

Правда о её родителях была куда прозаичнее.

Роланд и Присцилла, хоть и носили фамилию Лестрейндж, не имели ничего общего ни с Пожирателями, ни тем более — с Тёмным Лордом. Они умерли десять лет назад от тяжёлой формы драконьей оспы, оставив семилетнюю Гризельду на попечение единственного живого родственника — двоюродного деда Лисандра.

С того рокового дня жизнь Гризельды превратилась в нескончаемую полосу препятствий, где главным испытанием оказалась её же собственная чистокровная фамилия. Каждый взгляд, брошенный в её сторону, каждый шёпот за спиной напоминали: она — Лестрейндж, а значит, виновна уже по факту рождения.

Но Турнир Трёх Волшебников должен был всё изменить. Это её шанс показать, на что на самом деле способна Гризельда Присцилла Лестрейндж.

С того самого момента, как дедуля сообщил, что Хогвартс принимает у себя этот легендарный турнир, в груди Гризельды загорелся методичный огонь амбиций. Она не просто хотела участвовать — она собиралась победить.

Триумфально.

Безоговорочно.

Разумеется, шансы на участие — не говоря уже о победе — были не в её пользу. Хогвартс выберет самого достойного — того, кто блистает в учёбе и кто вызывает восхищение. У Гризельды из достоинств были лишь ядовитый взгляд и не менее ядовитое чувство юмора. А ещё репутация — лучшего поставщика ядов во всём Лютном переулке.

Достаточно ли этого для участия в турнире?

Как сказал бы дедуля Лестрейндж: «Ещё как, Мордред раздери».

И Зельда принялась готовиться к турниру.

Лето пролетело в изматывающем ритме: бесконечные часы трансфигурации, доведённые до автоматизма боевые чары, ночные марафоны по изучению заклинаний из учебников по защите от тёмных искусств. Позже в её распорядок добавились и ежедневные дуэли с мистером Лестрейнджем… Зельда доводила до совершенства каждое движение, каждое заклинание, тренировалась до седьмого пота, пока мышцы не начинали гореть огнём, а пальцы — дрожать от напряжения.

Но школьных знаний было мало. Если она действительно хотела выжить в турнире, где смертность участников давно превратилась в мрачную притчу во языцех, требовалось нечто большее.

И тогда Гризельда направилась в единственное место, где хранились настоящие секреты магии, — в фамильную библиотеку Лестрейнджей.

Она бы так и провела всё лето, закопавшись с головой в фолианты и рукописи, если бы не забота домовых эльфов. Они появлялись бесшумно: то с тарелкой еды, которая успевала остыть, прежде чем она отрывалась от чтения, то с пижамой — они аккуратно складывали её на краю стола, как бы намекая на поздний час, то с твёрдым напоминанием, что дедушка вообще-то за неё волнуется.

Несколько раз мистер Лестрейндж вызывал двоюродную внучку к себе в кабинет: там она подробно отчитывалась ему об изученном. Какие из тёмных гримуаров читала — он строго запретил брать их в руки, — и какие по ним проводила волшебные ритуалы, — он запретил даже думать об этом.

Гризельда отвечала уклончиво.

— Ничего опасного, дедуля.

Он вздыхал, прекрасно зная, что она врёт.

— А что насчёт ритуалов?

— Абсолютно точно нет, — говорила она, пряча обожжённые кончики пальцев за спиной.

Ложь.

Конечно, она проводила.

Каждый запретный ритуал, каждое тёмное заклинание, каждый опасный эксперимент — всё шло в копилку её знаний. Победа на Турнире могла изменить её жизнь, и Гризельда собиралась использовать любую зацепку, которая могла дать ей хотя бы небольшое преимущество…

Когда Зельда подошла к Кубку Огня, студенты дружно расступились. Единственное, что отделяло её от артефакта, — тонкая золотая линия на полу. Всего лишь два шага, и её жизнь изменится. Или не изменится — если Кубок решит иначе. В любом случае, она попробует. И будь что будет.

Зельда решительно кивнула своим мыслям и, приподнявшись на носочках, швырнула в пламя сложенный пергамент. Кубок тут же вспыхнул синим пламенем.

Alea iacta est⁽²⁾.

Она стремительно развернулась и лишь чудом не столкнулась с возникшим из ниоткуда человеком.

Перед глазами заплясали жёлто-чёрные полосы, и Гризельда презрительно скривилась: неужто и милашки-барсучата решили поиграть во что-то опаснее плюй-камней?

— Лестрейндж. — Прозвучавший голос был столь сладок, словно табун единорогов внезапно запел «Аллилуйя».

Она медленно подняла взгляд, уже зная, кого увидит. Небрежно торчащие каштановые волосы. Очаровательная улыбка. И этот проклятый шарф Хаффлпаффа…

Отвратительно.

— Диггори.

Имя, которое звучало в коридорах Хогвартса с почти религиозным благоговением.

Староста Хаффлпаффа. Лучший ученик школы. Всеобщий любимец. Главный хогвартский сердцеед. Живое воплощение всего, чем она, Гризельда Лестрейндж, никогда не была и не будет.

За последние годы их пути пересекались считанные разы — общих уроков у Слизерина и Хаффлпаффа было меньше, чем пальцев на искусственной руке профессора Кеттлберна. Обычно она видела Седрика на Рунах и Нумерологии, а ещё во дворе или в библиотеке — почти всегда окружённого стайкой вздыхающих девчонок. Они вились вокруг него, эти поклонницы, — перешёптывались, краснели, ловили каждое слово. Образовав невидимый, но непреодолимый барьер между ним и остальным миром.

Гризельда иногда ловила себя на том, что наблюдает эту картину с каким-то странным, почти клиническим интересом. Как будто изучала редкий вид существ через стекло террариума.

Если бы она по какой-то причине захотела приблизиться к Диггори, его свита — эти разодетые, хихикающие создания — скорее бы позволили акромантулу устроить гнездо в школьном дворе, чем пропустили бы к нему «ненормальную уродку Лестрейндж». Они всегда шептались за её спиной, а когда она проходила мимо, замолкали и делали большие глаза. Будто ожидали, что она вот-вот достанет волшебную палочку и начнёт насылать проклятия.

Ну, признаться, у них были некоторые причины так думать. А вот причин приближаться к Диггори у Лестрейндж не было абсолютно никаких.

Слишком разными они были. Седрик Диггори стремился всем угодить и для всех быть хорошим, и это было полной противоположностью того, к чему стремилась Гризельда Лестрейндж: чем больше людей будут её ненавидеть, тем проще будет держаться от них подальше.

И вот теперь он стоял перед ней, перекрывая путь, и от него пахло чем-то свежим и чистым — будто его только что вынесли проветриться на альпийские луга.

— Решила поучаствовать? — спросил он, кивнув в сторону Кубка. В его голосе не было ни капли насмешки — лишь искренний, досадливо неподдельный интерес.

Группа поддержки Диггори — многочисленные друзья и подруги, все с широкими улыбками, — перешёптывалась за его спиной. Одна из девушек, симпатичная блондинка в галстуке Рейвенкло, даже прикрыла рот рукой, будто боялась, что смех вырвется наружу.

Зельда медленно кивнула, чувствуя, как в висках начинает пульсировать кровь.

— А я и забыл, что тебе уже семнадцать. — Брови Седрика слегка приподнялись. — День рождения у тебя в начале октября, если не ошибаюсь…

— Нужно что-то, Диггори? — с неприязнью перебила его Лестрейндж.

Но он лишь улыбнулся — той самой улыбкой, от которой у однокурсниц теплело в груди, а у преподавателей смягчались взгляды.

Кроме Снейпа, разумеется. У декана Слизерина теплело в груди лишь в те секунды, когда Зельда добывала для него запрещёнку в Лютном.

— Хотел пожелать удачи, — как ни в чём не бывало ответил Седрик, будто общался со своим лучшим другом, а не с неприятной девицей, которую презирали даже на родном факультете.

— Себе пожелай, — фыркнула Зельда, зыркнув в сторону его свиты.

Под её кислым взглядом толпа сразу притихла. Кто-то опустил глаза, кто-то неловко закашлялся.

— Только удача тебе и поможет меня обойти, — холодно добавила Гризельда, возвращая взгляд к Седрику.

На мгновение в карих глазах Диггори что-то мелькнуло. Досада? Раздражение? Но уже через секунду он снова был невозмутим, лишь смущённо почесал лоб и улыбнулся:

— Тогда удачи мне.

Он ловко обошёл Лестрейндж, подошёл к Кубку и бросил в пламя свой листок. Друзья тут же окружили хаффлпаффца. Их руки хлопали его по плечам, а голоса сливались в весёлый гул поздравлений. Один парень крикнул: «Седрик — наш чемпион!», другой засмеялся, третья девушка — та самая блондинка из Рейвенкло — с восхищением смотрела на Диггори, будто он уже вернулся с триумфом.

Зельда стояла в стороне, и странное чувство — будто кто-то провёл холодными пальцами по внутренней стороне её рёбер — заставило её сжать челюсти.

Буквально на мгновение, на одно предательское мгновение, она задумалась о том, что, возможно, — просто для разнообразия — она бы не отказалась, чтобы кто-то искренне порадовался и за неё. В конце концов, она тоже рисковала. Тоже бросала вызов судьбе ради чести школы. Она тоже была достойна…

Но студенты разошлись — их весёлые голоса смолкли, унося с собой радость момента, — и Гризельда Лестрейндж осталась в коридоре одна.

Как и все годы своей грёбаной учёбы в Хогвартсе.

1) От авт. подразумевается hag — злая ведьма, карга. В отличие от witch, ведьма не совсем человек, а скорее волшебное существо. Считается, что они питаются детьми. Таких старых злых ведьм можно часто встретить в магловских сказках.

Вернуться к тексту

2) От авт.: с лат. — «жребий брошен»

Вернуться к тексту