Жизнь для нас (гет)

Очередным удушающе жарким утром Инеж задерживается в сумеречной зоне между сном и бодрствованием. В Клепке всё еще жутко тихо, и, хотя доносящиеся с улиц внизу звуки говорят, что обитатели Бочки начали день, гула голосов не слышно. Похоже, разговоры требуют слишком много усилий. Душное одеяло липкой влажности замедлило шаги и умы жителей Кеттердама — даже неуловимые члены Совета приливов были пойманы на пренебрежении своими обязанностями, оставляя корабли застрявшими в доках или в море, — так что неудивительно, что и Инеж не избежала влияния погоды. Веки чувствуются тяжелыми, во рту пересохло, а простыни под ней липкие. Она чувствует, что Каз тоже проснулся, хотя, как всегда, не уверена, спал ли он вообще.

— Кого я должен замучить, чтобы это закончилось? — бормочет он. — Это невыносимо.

— Возможно, тебе стоит задуматься о том, чтобы не надевать днем весь костюм полностью, прежде чем ты приведешь кого-то к святости, — отвечает Инеж.

Каз переворачивается и легонько касается пульса на ее запястье, и она отвечает на его молчаливый вопрос «Могу я прикоснуться к тебе?», повернувшись к нему и раскрыв ладонь — «Да. Я хочу этого».

Он осторожно кладет ладонь ей на живот и целует в плечо.

— Ты что-то упоминала насчет планов, прежде чем отключилась прошлой ночью, — бормочет Каз, наполняя слово всем пресытившимся цинизмом человека, который видел и сделал слишком многое.

— Не такого рода планы, — говорит Инеж. — В особняке Ван Эков будет ужин. Приехал Колм, и Джеспер хочет устроить встречу, чтобы отпраздновать свой день рождения. Он попросил меня спросить тебя, поскольку ты не слушал его в прошлый раз.

Ворчание Каза далеко не воодушевленное согласие, но она воспринимает отсутствие слова «нет» как то, что он смирился с необходимостью идти. Приоткрыв мутный глаз, Инеж смотрит туда, где он лежит — обнаженный и раскинувшийся по кровати, словно в надежде поймать малейший намек на ветерок, который может проникнуть через открытое окно. Снова закрыв глаз, Инеж копирует его позу за исключением того, что она лежит на спине, а не на животе, как он. Короткого взгляда на него хватило, чтобы вызвать приятный жар на щеках, и она чувствует знакомое пробуждение желания, когда вспоминает, как их скользкие от пота тела медленно и не спеша двигались, пока сладкая пытка не сменилась блаженным облегчением.

Если не считать неуместной жары, это была хорошая ночь, а Инеж умеет смаковать такие. В отличие от кривых прибыли на балансе «Клуба ворона», болезненно медленный путь от легких осторожных прикосновений к жарким объятиям не следует ровной, идущей вверх траекторией. На самом деле, если бы Каз начертил график их прогресса, он, вероятно, был бы глубоко обескуражен его полной непредсказуемостью. Инеж подавляет смех, представив его раздражение из-за отсутствия надежных данных, и как один только вид столь хаотичного графика заставил бы его отказаться ото всей авантюры, как слишком изменчивой и рискованной — больше ставка на удачу, чем стоящая инвестиция.

Настоящая значимость их достижений становится ясной, только если посмотреть со стороны. На каждую неудачу и травмирующее воспоминание приходилось еще больше мгновений чистого чуда и открытий. И вот они — обнаженные и прикасающиеся — постоянно ждут знаков согласия, но не колеблются. В доказательство собственной точки зрения Инеж поворачивается на бок, убеждается, что Каз всё еще расслаблен, и медленно очерчивает пальцем форму его носа, до самого вздернутого кончика, после чего целует этот кончик и наслаждается его легкой улыбкой, хотя он притворяется раздраженным.

— Ужин? — говорит Каз. — Не понимаю, зачем ему присутствие моей грязной персоны из Бочки, пачкающее его изысканные купеческие коридоры. Но предполагаю, меня не оставят в покое, пока я не появлюсь.

— Ты предполагаешь правильно, — говорит Инеж. — А еще я знаю, что ты в тайне будешь наслаждаться, делая вид, будто страдаешь.

Она кладет голову на подушку рядом с ним и закрывает глаза, рассеянно играя его волосами, крадя еще несколько драгоценных секунд, прежде чем Ублюдок Бочки встанет, чтобы провести очередной день, управляя своей расширяющейся империей. Постоянно усугубляющаяся зависимость от этих мгновений блаженства начинает обретать четкую форму проблемы, намек на облако на горизонте.

Славное время, когда Инеж думала, что у нее есть всё: корабль, чтобы привлекать к ответственности работорговцев, живые и здоровые родители, дорогие друзья и теплые объятия по возвращению в Кеттердам, — не продлилось долго. Всё больше и больше, обозревая унылыми ночами береговые линии и горизонты на предмет неприятностей, Инеж обнаруживает в себе страстное стремление к этим беспечным мгновениям с Казом. И ее демоны, которые раньше поднимали свои уродливые головы в моменты близости, становятся еще хуже в его отсутствие. Иногда, когда она слышит очевидные звуки того, как члены ее команды снимают напряжение дня в объятиях друг друга, она прячется в своей каюте от приближающихся призраков ночей в «Зверинце». На следующий день она делает вид, будто не слышит добродушных подшучиваний и просьб провинившейся паре вести себя потише, чтобы остальные могли нормально поспать. Вместо этого она занята попытками прогнать воспоминания о липкой руке, зажимающей ей рот, и мужском голосе, угрожающем убить ее, если она будет кричать, когда ее насиловали, сделали из нее игрушку для тех, кто мог себе это позволить.

Воспоминания уже не такие яркие и не вызывают ту же панику, когда она с Казом. В хорошие ночи, какой была прошлая, Инеж позволяет себе без стыда познавать удовольствие в безопасной уверенности, что его твердая хватка — признак страсти, и что единственное слово или жест может всё остановить. Вместо того, чтобы исчезнуть, она остается полностью присутствующей, с изумлением наблюдая, когда чувствует, что он близок — с откинутой назад головой, дрожащим дыханием, сжимающимися пальцами, — и любит, когда он падает через край; любит, когда он выцеловывает дорожку по ее бедру и ублажает ее, пока она не забывает, как дышать; любит не понимать, где заканчивается ее тело и начинается его.

И всё же, несмотря на весь прогресс, Инеж жаждет большего. Она не совсем разобралась, что значит большее, за исключением того, что не хочет украденных мгновений и скрытности, не хочет быть вынужденной защищать друзей, держа их в неведении об истинной природе их связи. Часть ее знает, что осмотрительность разумна в мире, где враги постоянно точат ножи, и где в Керчии и за ее пределами рассказывают байки о Казе Бреккере, кровожадном демоне, крадущемся по темным переулкам Кеттердама, и о Инеж Гафа, смертоносном призраке, отправляющем рабовладельческие корабли на дно Истинноморя. Несмотря на все мечты, Инеж с трудом может представить, чтобы они двое просто существовали — не планируя, не замышляя и не прикрывая друг другу спины. Также она по опыту знает, что лучший способ подступиться к Казу — это конкретные планы и четко определенные цели. А ее смутные желания в этом отношении страдают сильной недоработанностью. Вздохнув, Инеж отодвигает пока мысль в сторону и открывает глаза, обнаружив, что Каз с нежностью и любопытством в глазах наблюдает за ней.

— Где ты странствовала, Призрак? — тихо спрашивает он. — Ты определенно была далеко отсюда.

В поисках того, что можно ответить, чтобы не начать глубокое и серьезное обсуждение ее только формирующихся надежд на будущее, она останавливается на практическом вопросе.

— Я думала о подарке. Для Джеса.

Каз не выглядит убежденным, но ничего не говорит, просто приподнимает бровь.

— Я знаю, мы все можем позволить себе что угодно, — продолжает Инеж, — но я хочу подарить ему что-нибудь как символ любви и уважения. От нас.

Едва произнеся это, она знает, что слова выдали ее мысли. Мы. Она ожидает реакции Каза, но в кои-то веки он, кажется, не заметил.

— Подарок, чтобы он чувствовал себя любимым и ценимым, — со стоном произносит он. — Полагаю, каждую неделю хромать туда с больной ногой по скользким булыжникам ничего не значит.

Как раз в этот момент раздается стук в дверь и доносится робкий голос Аники. Время начинать день, вне зависимости от удушающей жары. В конце концов, простофиль надо пасти, чтобы они утоляли жажду в правильных местах. Инеж скрывается из виду, когда Каз открывает дверь и получает несколько удивленное приветствие, вероятно, потому что он решил прислушаться к ее совету и отказаться от костюма. Перчатки, конечно же, на месте, но он закатал рукава рубашки, открыв кожу до самых локтей, и Инеж представляет, какой ажиотаж это вызовет внизу.

Прежде чем выбраться наружу и отправиться в гавань, чтобы проверить свой корабль, Инеж достает роскошный кусок ткани, который привезла из своих плаваний — Джеспер придет в восторг, — чтобы завернуть в него подарок. С наступлением сумерек она снова бесшумно двигается по крышам, одновременно следя за всяким, кто мог бы стать угрозой человеку, который идет по улицам внизу, но видит только людей, которые поспешно расходятся в стороны или съеживаются в тенях, заметив характерную трость. До боли знакомая картина вызывает у нее улыбку, но в то же время возвращается чувство, которое возникло раньше в тот день — что она не может постоянно жить, оглядываясь через плечо. Не в том случае, если она получит всё, чего хочет. Единственная проблема состоит в том, что она хочет этого, чем бы оно ни было, с Казом, и не уверена, может ли он представить себе что-то иное, или помнит ли он жизнь до того, как возродился в гавани Кеттердама. И как ей ответить на все эти вопросы, если она даже не уверена, о чем именно спрашивает?

Провести вечер с друзьями — облегчение. Свежее охлажденное вино расслабляет ее, а еда и разговоры приносят чувство нормальности, которое она почти забыла. Инеж думает, что ей никогда не надоест их видеть: тихую улыбку Марии, пока она не уйдет в свою комнату; активную жестикуляцию проливающего напиток на стол Джеспера; любящее раздражение Уайлена; и ухмылку Каза, который с по-прежнему закатанными рукавами слушает подробный рассказ Колма о происшествии на ферме, включающем козу и наполненную навозом бочку.

Когда они переходят в гостиную, Каз утягивает Уайлена в сторону для обсуждения предстоящего собрания Совета и пожарных учений. Инеж знает, существуют планы, рожденные из маленьких семян идей, посеянных во время поздних ночных разговоров об иных путях применения их способностей, но не уверена, как эти планы относятся к ним. Ее мысли прерваны Колмом, который начинает тихонько храпеть в кресле. Инеж сворачивается возле подлокотника дивана и мечтательно смотрит на профиль Каза — резкие линии и напряженная сосредоточенность — замышляющее выражение. Вздохнув, она поворачивается к Джесперу, который одаривает ее нежным понимающим взглядом.

— Влюбленная королева пиратов, — драматично произносит он. — Тебе идет.

— Сколько ты выпил? — смеется Инеж в попытке уйти от темы.

Он нетерпеливо машет рукой и легкомысленно отвечает:

— Недостаточно. И уж точно не настолько много, чтобы не в состоянии понять, когда ты пытаешься уйти от ответа.

Инеж смотрит на Каза и Уайлена, которые сосредоточенно изучают официальную с виду карту и явно не замечают ничего вокруг. Ее накрывает ощущение неловкости, чувство, будто она полностью прозрачна и все могут читать в ее голове. Вот вам и все их старания сохранить всё в тайне.

— Не так громко, — умоляет она.

Джеспер улыбается и склоняет голову, заговорщицки прошептав:

— Не беспокойся. Может, Каз и гений, но он бывает невероятно тупым. Думаю, он понимает, что кто-то может находить его привлекательным — привет обнаженные руки, кстати, — или что люди могут быть преданы ему. Подозреваю, он неохотно признал, что способен любить, но сомневаюсь, чтобы он понял, что его могут любить в ответ — неважно, насколько сексуальной может быть его сердитая гримаса.

Инеж вздыхает. Джеспер в таком настроении — неудержимая сила, но она не собирается исправлять недопонимание, если это означает подробно останавливаться на сложном путешествии, которое они с Казом предприняли.

— Значит, не отрицаешь, — ухмыляется Джеспер. — От влюбленности в босса до безнадежной любви к устрашающему гению, который боготворит землю, по которой ты ходишь! Немалый путь, моя дорогая!

— Джеспер, — снова пытается Инеж, — что бы тебе ни казалось…

— Я видел, как ты смотришь, точно голодный фьерданский волк, притворяясь, будто не наблюдаешь за тем, как он слизывает крошки с пальцев. Не беспокойся, я тоже представлял непристойные вещи.

Он подмигивает.

— Как бы то ни было, — сурово произносит Инеж, — суть в том, что мы не говорили об этом. Это не является чем-то официальным или легко определяемым. Ты достаточно хорошо его знаешь, чтобы понимать, что это никогда не будет прямолинейным.

Джеспер изображает, как закрывает рот на замок, но по-прежнему выглядит так, словно разрывается от желания что-то спросить, и поскольку рядом нет Уайлена, чтобы послужить буфером, Инеж знает, что на победу его желания заговорить много времени не понадобится. Он наклоняется ближе и шепчет:

— Но скажи мне, что ты что-то предприняла в этом направлении. То есть Уайлен всё время напоминает мне не спрашивать, и для вас не так просто, как для меня, ну знаешь, физические и инстинктивные действия — со всеми травмами и ужасами прошлого, но… Вы оба этого заслуживаете.

Джеспер выглядит таким очаровательно искренним, спотыкаясь на словах, и Инеж сжимает его ладонь. Она знает, он просто хочет лучшего для них. И она обязана ему некоторой честностью — и плевать на осторожность и благоразумие.

— Мы… Это было непросто, но мы работаем над тем, как быть вместе — физически — и иногда… в большинстве случаев… это чудесно.

Инеж знает, что краснеет, и удивлена радостью от чувства, что она всё еще может быть немного стыдливой и смущенной, вопреки всему, что видела и испытала — словно часть ее осталась нетронутой, сбереженной для настоящего и отделенной ото всех первых разов, которые были украдены у нее.

Джеспер выглядит так, словно все Святые благословили его одновременно, и некоторое время просто лучезарно улыбается ей, но Инеж видит, есть еще вопросы, которые ему необходимо извлечь из себя, прежде чем к ним присоединится Уайлен и положит конец допросу.

— Итак, — начинает Джеспер, и его улыбка становится невозможно широкой, когда Инеж начинает качать головой, не в состоянии подавить смех. — Каков он?

Уайлен с Казом бросают на них, хихикающих на диване, взгляд, Уайлен — подозрительно сузив глаза. Каз выглядит просто озадаченным, а потом возобновляет прерванный разговор. Тем временем Джеспер со сверкающими глазами тыкает ее в руку.

— Ну же, я тут умираю, — шепчет он.

Инеж зарывается лицом в подушку и вдруг осознает, что это еще одна победа — то, что Джеспер ведет себя с ней так, словно она в состоянии справиться с подобным разговором, а не так, будто она стеклянная и может разбиться. Она отпивает из бокала — немного жидкого мужества для того, что собирается сказать.

— Ну, — ухмыляется Инеж. — Полагаю, его не зря называют Грязные Руки.

Реакция превосходит всё, на что она надеялась. Джеспер выплевывает вино эффектной малиновой дугой по всему полу и хрипло смеется, разбудив Колма, который едва не падает с кресла. Это так заразительно, что Инеж тоже неудержимо смеется, пока оба не начинают хрипеть и задыхаться. Вскоре после этого Каз с Уайленом наконец присоединяются к ним — последний смотрит всё еще подозрительно и немного обеспокоенно.

— Вижу, вы двое прекрасно развлекаете друг друга, — говорит он, садясь в кресло напротив, и прожигает Джеспера взглядом, словно следователь.

Джеспер издает пронзительный звук и прячет лицо в ладонях, его плечи всё еще дрожат.

Тем временем Каз садится рядом с Инеж и вдруг резко встает, будто его укололо что-то острое. Он подбирает сверток с подушки для сиденья, и Инеж видит, что это подарок для Джеспера, завернутый в коричневую бумагу. Его принес Каз, чтобы у нее были свободны руки для лазания по крышам, и видимо, оставил здесь. Прежде чем она успевает что-то сказать, Каз говорит:

— Совсем забыл. Это подарок на день рождения, Джеспер. От нас. Инеж и меня.

Спустя мгновение пораженного молчания Джеспер издает полузадушенный звук и принимает сверток, но Инеж едва замечает. От нас. Сердце выделывает странные сальто в груди, пока она проворачивает в голове слова и начинает формироваться ликующая уверенность — Каз никогда ничего не говорит случайно.

Пока Джеспер изучает сверток, устраивая целое представление из попыток догадаться, что они принесли ему, Инеж быстро поднимает раскрытую ладонь в дюйме от груди Каза — «Можно подвинуться ближе?» Как только он склоняет голову и поднимает руку, давая место — «Так близко, как тебе хочется», — она подныривает под нее и утыкается лицом ему в шею, обвив его руками, насколько может дотянуться. Каз слегка поворачивается, положив подбородок ей на макушку, а обнаженную ладонь ей на руку, и его большой палец выписывает успокаивающие круги по ее коже. Судя по легкому дрожанию, он пытается успокоить их обоих. Мы. Мы.

Уайлен выглядит так, словно вот-вот самопроизвольно воспламенится от радости, так что в кои-то веки такт демонстрирует Джеспер, отвлекая всеобщее внимание от бомбы, которую Каз небрежно бросил посреди них, не говоря уже об открытом проявлении нежности. Джеспер театрально раскрывает подарок и тут же пускается в безумные и чудесные планы на костюм. Когда он разворачивает ткань, Инеж понимает, что она обернута вокруг чего-то еще и удивлена не меньше остальных, когда Джеспер достает пистолеты — явно земенские — с рукояткой в виде головы ворона.

Очевидно, это слишком. Джеспер разражается слезами и без предупреждения встает, спотыкаясь подходит и заключает обоих в медвежьи объятия.

— Джес, не надо. Помни… А, слишком поздно, — слабо произносит Уайлен.

Но спустя мгновение напряжения в плечах, Каз снова расслабляется, и даже неловко хлопает Джеспера по спине. На самом деле, это не должно бы удивлять ее: прошло уже много времени с тех пор, как Каз в последний раз предупреждающе поднимал руку, когда она давала понять, что хочет прикоснуться к нему или обнять его. Но слишком много хорошего случилось одновременно, и вдруг они все вытирают слезы. Все, кроме Каза, который сидит с фирменным хмурым выражением. Сентиментальность — это явно уже чересчур.

— Вы самая жалкая пародия на закаленных преступников, что я когда-либо видел, — говорит он.

Они уходят поздно. В какой-то момент поднялся ветер и небеса разверзлись, принеся свежую прохладу вместо прежнего застоявшегося воздуха. Уайлен откапывает пару водонепроницаемых плащей, протянув Инеж собственный зеленый. После некоторого колебания он дает Казу фиолетовый Джеспера, и Каз просто пожимает плечами и надевает его, после чего прощается с ними.

— Ничуть не хуже любой другой маскировки, — говорит он.

Инеж готовится забраться на крыши, но Каз качает головой.

— Пошли вместе, — говорит он. — Я выгляжу словно вычурный студент университета, а ты… что ж, такое ощущение, что тебя проглотила армейская палатка. Никто не узнает нас.

Так что они идут под проливным дождем — рука в руке, накинув на головы капюшоны, трость спрятана. Все окна в домах, стоящих вдоль улицы, распахнуты настежь, позволяя прохладному воздуху проникнуть в каждый пыльный уголок. В воздухе витает ощущение пробуждения и облегчения, и, несмотря на дождь, улицы полны пьяных гуляк, празднующих окончание жары.

— Мы, — наконец произносит Инеж, когда они добираются до тихой улицы. — Я думала, ты не услышал. Я не хотела загонять тебя в угол или вызывать неловкость.

Поначалу Каз ничего не говорит, но она видит, он над чем-то размышляет, и дает ему время.

— Я никогда не хотел, чтобы ты чувствовала себя в ловушке или будто ты обязана мне, — говорит он, — но ты должна знать, что нет пределов тому, что я сделаю для тебя, если ты попросишь.

Инеж знает это — в конце концов, он подарил ей ножи, корабль, родителей, свободу, — но от произнесенных вслух слов чувствует себя легче воздуха. Возможно, еще одно чудо возможно.

— Я не знаю точно, чего хочу, — говорит она. — Я гонюсь скорее за ощущением. Может, меньше жизни в постоянном напряжении? Возможность думать о будущем за пределами следующего ограбления или набега. С тобою рядом.

Вот. Она сказала это. Может, не самая детализированная мечта, но это начало.

— Ты правда думаешь, что я могу быть тем, кем ты хочешь меня видеть?

Он не подвергает ее сомнению и не ругает ее наивность — он спрашивает. Инеж не колеблется:

— Ты уже тот, кем я хочу тебя видеть. Мы не можем полностью изменить то, кто мы есть или через что мы прошли, но, возможно, мы можем научиться вести иную жизнь. У меня просто нет ответа как.

Они молчат, входя в самые темные углы Бочки, внимательно следя, не захочет ли кто ограбить пару простофиль в ярких плащах. Только добравшись до Клепки, они останавливаются, и Каз поворачивается к ней.

— Если мы хотим более безопасную жизнь вместе, мы сделаем это так, как всегда делали всё, — говорит он.

— С обнаженными кинжалами и палящими пистолетами? — смеется Инеж, пытаясь внести немного легкости.

— Я не могу обещать, что до этого никогда не дойдет, — признает Каз, — но это всегда будет последним средством.

Он медленно поднимает руку, задержав ее в воздухе — «Можно?» — и она кивает. Он кладет ладонь ей на щеку и смотрит на нее с такой нежностью, что она едва не теряет сознание.

— Кирпичик за кирпичиком, Инеж, — говорит он, а потом улыбается и добавляет: — Но да помогут Святые любому, кто встанет у нас на пути.