Жизнь для нас (гет)

Очередным удушающе жарким утром Инеж задерживается в сумеречной зоне между сном и бодрствованием. В Клепке всё еще жутко тихо, и, хотя доносящиеся с улиц внизу звуки говорят, что обитатели Бочки начали день, гула голосов не слышно. Похоже, разговоры требуют слишком много усилий. Душное одеяло липкой влажности замедлило шаги и умы жителей Кеттердама — даже неуловимые члены Совета приливов были пойманы на пренебрежении своими обязанностями, оставляя корабли застрявшими в доках или в море, — так что неудивительно, что и Инеж не избежала влияния погоды. Веки чувствуются тяжелыми, во рту пересохло, а простыни под ней липкие. Она чувствует, что Каз тоже проснулся, хотя, как всегда, не уверена, спал ли он вообще.

— Кого я должен замучить, чтобы это закончилось? — бормочет он. — Это невыносимо.

— Возможно, тебе стоит задуматься о том, чтобы не надевать днем весь костюм полностью, прежде чем ты приведешь кого-то к святости, — отвечает Инеж.

Каз переворачивается и легонько касается пульса на ее запястье, и она отвечает на его молчаливый вопрос «Могу я прикоснуться к тебе?», повернувшись к нему и раскрыв ладонь — «Да. Я хочу этого».

Он осторожно кладет ладонь ей на живот и целует в плечо.

— Ты что-то упоминала насчет планов, прежде чем отключилась прошлой ночью, — бормочет Каз, наполняя слово всем пресытившимся цинизмом человека, который видел и сделал слишком многое.

— Не такого рода планы, — говорит Инеж. — В особняке Ван Эков будет ужин. Приехал Колм, и Джеспер хочет устроить встречу, чтобы отпраздновать свой день рождения. Он попросил меня спросить тебя, поскольку ты не слушал его в прошлый раз.

Ворчание Каза далеко не воодушевленное согласие, но она воспринимает отсутствие слова «нет» как то, что он смирился с необходимостью идти. Приоткрыв мутный глаз, Инеж смотрит туда, где он лежит — обнаженный и раскинувшийся по кровати, словно в надежде поймать малейший намек на ветерок, который может проникнуть через открытое окно. Снова закрыв глаз, Инеж копирует его позу за исключением того, что она лежит на спине, а не на животе, как он. Короткого взгляда на него хватило, чтобы вызвать приятный жар на щеках, и она чувствует знакомое пробуждение желания, когда вспоминает, как их скользкие от пота тела медленно и не спеша двигались, пока сладкая пытка не сменилась блаженным облегчением.

Если не считать неуместной жары, это была хорошая ночь, а Инеж умеет смаковать такие. В отличие от кривых прибыли на балансе «Клуба ворона», болезненно медленный путь от легких осторожных прикосновений к жарким объятиям не следует ровной, идущей вверх траекторией. На самом деле, если бы Каз начертил график их прогресса, он, вероятно, был бы глубоко обескуражен его полной непредсказуемостью. Инеж подавляет смех, представив его раздражение из-за отсутствия надежных данных, и как один только вид столь хаотичного графика заставил бы его отказаться ото всей авантюры, как слишком изменчивой и рискованной — больше ставка на удачу, чем стоящая инвестиция.

Настоящая значимость их достижений становится ясной, только если посмотреть со стороны. На каждую неудачу и травмирующее воспоминание приходилось еще больше мгновений чистого чуда и открытий. И вот они — обнаженные и прикасающиеся — постоянно ждут знаков согласия, но не колеблются. В доказательство собственной точки зрения Инеж поворачивается на бок, убеждается, что Каз всё еще расслаблен, и медленно очерчивает пальцем форму его носа, до самого вздернутого кончика, после чего целует этот кончик и наслаждается его легкой улыбкой, хотя он притворяется раздраженным.

— Ужин? — говорит Каз. — Не понимаю, зачем ему присутствие моей грязной персоны из Бочки, пачкающее его изысканные купеческие коридоры. Но предполагаю, меня не оставят в покое, пока я не появлюсь.

— Ты предполагаешь правильно, — говорит Инеж. — А еще я знаю, что ты в тайне будешь наслаждаться, делая вид, будто страдаешь.

Она кладет голову на подушку рядом с ним и закрывает глаза, рассеянно играя его волосами, крадя еще несколько драгоценных секунд, прежде чем Ублюдок Бочки встанет, чтобы провести очередной день, управляя своей расширяющейся империей. Постоянно усугубляющаяся зависимость от этих мгновений блаженства начинает обретать четкую форму проблемы, намек на облако на горизонте.

Славное время, когда Инеж думала, что у нее есть всё: корабль, чтобы привлекать к ответственности работорговцев, живые и здоровые родители, дорогие друзья и теплые объятия по возвращению в Кеттердам, — не продлилось долго. Всё больше и больше, обозревая унылыми ночами береговые линии и горизонты на предмет неприятностей, Инеж обнаруживает в себе страстное стремление к этим беспечным мгновениям с Казом. И ее демоны, которые раньше поднимали свои уродливые головы в моменты близости, становятся еще хуже в его отсутствие. Иногда, когда она слышит очевидные звуки того, как члены ее команды снимают напряжение дня в объятиях друг друга, она прячется в своей каюте от приближающихся призраков ночей в «Зверинце». На следующий день она делает вид, будто не слышит добродушных подшучиваний и просьб провинившейся паре вести себя потише, чтобы остальные могли нормально поспать. Вместо этого она занята попытками прогнать воспоминания о липкой руке, зажимающей ей рот, и мужском голосе, угрожающем убить ее, если она будет кричать, когда ее насиловали, сделали из нее игрушку для тех, кто мог себе это позволить.

Воспоминания уже не такие яркие и не вызывают ту же панику, когда она с Казом. В хорошие ночи, какой была прошлая, Инеж позволяет себе без стыда познавать удовольствие в безопасной уверенности, что его твердая хватка — признак страсти, и что единственное слово или жест может всё остановить. Вместо того, чтобы исчезнуть, она остается полностью присутствующей, с изумлением наблюдая, когда чувствует, что он близок — с откинутой назад головой, дрожащим дыханием, сжимающимися пальцами, — и любит, когда он падает через край; любит, когда он выцеловывает дорожку по ее бедру и ублажает ее, пока она не забывает, как дышать; любит не понимать, где заканчивается ее тело и начинается его.

И всё же, несмотря на весь прогресс, Инеж жаждет большего. Она не совсем разобралась, что значит большее, за исключением того, что не хочет украденных мгновений и скрытности, не хочет быть вынужденной защищать друзей, держа их в неведении об истинной природе их связи. Часть ее знает, что осмотрительность разумна в мире, где враги постоянно точат ножи, и где в Керчии и за ее пределами рассказывают байки о Казе Бреккере, кровожадном демоне, крадущемся по темным переулкам Кеттердама, и о Инеж Гафа, смертоносном призраке, отправляющем рабовладельческие корабли на дно Истинноморя. Несмотря на все мечты, Инеж с трудом может представить, чтобы они двое просто существовали — не планируя, не замышляя и не прикрывая друг другу спины. Также она по опыту знает, что лучший способ подступиться к Казу — это конкретные планы и четко определенные цели. А ее смутные желания в этом отношении страдают сильной недоработанностью. Вздохнув, Инеж отодвигает пока мысль в сторону и открывает глаза, обнаружив, что Каз с нежностью и любопытством в глазах наблюдает за ней.

— Где ты странствовала, Призрак? — тихо спрашивает он. — Ты определенно была далеко отсюда.

В поисках того, что можно ответить, чтобы не начать глубокое и серьезное обсуждение ее только формирующихся надежд на будущее, она останавливается на практическом вопросе.

— Я думала о подарке. Для Джеса.

Каз не выглядит убежденным, но ничего не говорит, просто приподнимает бровь.

— Я знаю, мы все можем позволить себе что угодно, — продолжает Инеж, — но я хочу подарить ему что-нибудь как символ любви и уважения. От нас.

Едва произнеся это, она знает, что слова выдали ее мысли. Мы. Она ожидает реакции Каза, но в кои-то веки он, кажется, не заметил.

— Подарок, чтобы он чувствовал себя любимым и ценимым, — со стоном произносит он. — Полагаю, каждую неделю хромать туда с больной ногой по скользким булыжникам ничего не значит.

Как раз в этот момент раздается стук в дверь и доносится робкий голос Аники. Время начинать день, вне зависимости от удушающей жары. В конце концов, простофиль надо пасти, чтобы они утоляли жажду в правильных местах. Инеж скрывается из виду, когда Каз открывает дверь и получает несколько удивленное приветствие, вероятно, потому что он решил прислушаться к ее совету и отказаться от костюма. Перчатки, конечно же, на месте, но он закатал рукава рубашки, открыв кожу до самых локтей, и Инеж представляет, какой ажиотаж это вызовет внизу.

Прежде чем выбраться наружу и отправиться в гавань, чтобы проверить свой корабль, Инеж достает роскошный кусок ткани, который привезла из своих плаваний — Джеспер придет в восторг, — чтобы завернуть в него подарок. С наступлением сумерек она снова бесшумно двигается по крышам, одновременно следя за всяким, кто мог бы стать угрозой человеку, который идет по улицам внизу, но видит только людей, которые поспешно расходятся в стороны или съеживаются в тенях, заметив характерную трость. До боли знакомая картина вызывает у нее улыбку, но в то же время возвращается чувство, которое возникло раньше в тот день — что она не может постоянно жить, оглядываясь через плечо. Не в том случае, если она получит всё, чего хочет. Единственная проблема состоит в том, что она хочет этого, чем бы оно ни было, с Казом, и не уверена, может ли он представить себе что-то иное, или помнит ли он жизнь до того, как возродился в гавани Кеттердама. И как ей ответить на все эти вопросы, если она даже не уверена, о чем именно спрашивает?

Провести вечер с друзьями — облегчение. Свежее охлажденное вино расслабляет ее, а еда и разговоры приносят чувство нормальности, которое она почти забыла. Инеж думает, что ей никогда не надоест их видеть: тихую улыбку Марии, пока она не уйдет в свою комнату; активную жестикуляцию проливающего напиток на стол Джеспера; любящее раздражение Уайлена; и ухмылку Каза, который с по-прежнему закатанными рукавами слушает подробный рассказ Колма о происшествии на ферме, включающем козу и наполненную навозом бочку.

Когда они переходят в гостиную, Каз утягивает Уайлена в сторону для обсуждения предстоящего собрания Совета и пожарных учений. Инеж знает, существуют планы, рожденные из маленьких семян идей, посеянных во время поздних ночных разговоров об иных путях применения их способностей, но не уверена, как эти планы относятся к ним. Ее мысли прерваны Колмом, который начинает тихонько храпеть в кресле. Инеж сворачивается возле подлокотника дивана и мечтательно смотрит на профиль Каза — резкие линии и напряженная сосредоточенность — замышляющее выражение. Вздохнув, она поворачивается к Джесперу, который одаривает ее нежным понимающим взглядом.

— Влюбленная королева пиратов, — драматично произносит он. — Тебе идет.

— Сколько ты выпил? — смеется Инеж в попытке уйти от темы.

Он нетерпеливо машет рукой и легкомысленно отвечает:

— Недостаточно. И уж точно не настолько много, чтобы не в состоянии понять, когда ты пытаешься уйти от ответа.

Инеж смотрит на Каза и Уайлена, которые сосредоточенно изучают официальную с виду карту и явно не замечают ничего вокруг. Ее накрывает ощущение неловкости, чувство, будто она полностью прозрачна и все могут читать в ее голове. Вот вам и все их старания сохранить всё в тайне.

— Не так громко, — умоляет она.

Джеспер улыбается и склоняет голову, заговорщицки прошептав:

— Не беспокойся. Может, Каз и гений, но он бывает невероятно тупым. Думаю, он понимает, что кто-то может находить его привлекательным — привет обнаженные руки, кстати, — или что люди могут быть преданы ему. Подозреваю, он неохотно признал, что способен любить, но сомневаюсь, чтобы он понял, что его могут любить в ответ — неважно, насколько сексуальной может быть его сердитая гримаса.

Инеж вздыхает. Джеспер в таком настроении — неудержимая сила, но она не собирается исправлять недопонимание, если это означает подробно останавливаться на сложном путешествии, которое они с Казом предприняли.

— Значит, не отрицаешь, — ухмыляется Джеспер. — От влюбленности в босса до безнадежной любви к устрашающему гению, который боготворит землю, по которой ты ходишь! Немалый путь, моя дорогая!

— Джеспер, — снова пытается Инеж, — что бы тебе ни казалось…

— Я видел, как ты смотришь, точно голодный фьерданский волк, притворяясь, будто не наблюдаешь за тем, как он слизывает крошки с пальцев. Не беспокойся, я тоже представлял непристойные вещи.

Он подмигивает.

— Как бы то ни было, — сурово произносит Инеж, — суть в том, что мы не говорили об этом. Это не является чем-то официальным или легко определяемым. Ты достаточно хорошо его знаешь, чтобы понимать, что это никогда не будет прямолинейным.

Джеспер изображает, как закрывает рот на замок, но по-прежнему выглядит так, словно разрывается от желания что-то спросить, и поскольку рядом нет Уайлена, чтобы послужить буфером, Инеж знает, что на победу его желания заговорить много времени не понадобится. Он наклоняется ближе и шепчет:

— Но скажи мне, что ты что-то предприняла в этом направлении. То есть Уайлен всё время напоминает мне не спрашивать, и для вас не так просто, как для меня, ну знаешь, физические и инстинктивные действия — со всеми травмами и ужасами прошлого, но… Вы оба этого заслуживаете.

Джеспер выглядит таким очаровательно искренним, спотыкаясь на словах, и Инеж сжимает его ладонь. Она знает, он просто хочет лучшего для них. И она обязана ему некоторой честностью — и плевать на осторожность и благоразумие.

— Мы… Это было непросто, но мы работаем над тем, как быть вместе — физически — и иногда… в большинстве случаев… это чудесно.

Инеж знает, что краснеет, и удивлена радостью от чувства, что она всё еще может быть немного стыдливой и смущенной, вопреки всему, что видела и испытала — словно часть ее осталась нетронутой, сбереженной для настоящего и отделенной ото всех первых разов, которые были украдены у нее.

Джеспер выглядит так, словно все Святые благословили его одновременно, и некоторое время просто лучезарно улыбается ей, но Инеж видит, есть еще вопросы, которые ему необходимо извлечь из себя, прежде чем к ним присоединится Уайлен и положит конец допросу.

— Итак, — начинает Джеспер, и его улыбка становится невозможно широкой, когда Инеж начинает качать головой, не в состоянии подавить смех. — Каков он?

Уайлен с Казом бросают на них, хихикающих на диване, взгляд, Уайлен — подозрительно сузив глаза. Каз выглядит просто озадаченным, а потом возобновляет прерванный разговор. Тем временем Джеспер со сверкающими глазами тыкает ее в руку.

— Ну же, я тут умираю, — шепчет он.

Инеж зарывается лицом в подушку и вдруг осознает, что это еще одна победа — то, что Джеспер ведет себя с ней так, словно она в состоянии справиться с подобным разговором, а не так, будто она стеклянная и может разбиться. Она отпивает из бокала — немного жидкого мужества для того, что собирается сказать.

— Ну, — ухмыляется Инеж. — Полагаю, его не зря называют Грязные Руки.

Реакция превосходит всё, на что она надеялась. Джеспер выплевывает вино эффектной малиновой дугой по всему полу и хрипло смеется, разбудив Колма, который едва не падает с кресла. Это так заразительно, что Инеж тоже неудержимо смеется, пока оба не начинают хрипеть и задыхаться. Вскоре после этого Каз с Уайленом наконец присоединяются к ним — последний смотрит всё еще подозрительно и немного обеспокоенно.

— Вижу, вы двое прекрасно развлекаете друг друга, — говорит он, садясь в кресло напротив, и прожигает Джеспера взглядом, словно следователь.

Джеспер издает пронзительный звук и прячет лицо в ладонях, его плечи всё еще дрожат.

Тем временем Каз садится рядом с Инеж и вдруг резко встает, будто его укололо что-то острое. Он подбирает сверток с подушки для сиденья, и Инеж видит, что это подарок для Джеспера, завернутый в коричневую бумагу. Его принес Каз, чтобы у нее были свободны руки для лазания по крышам, и видимо, оставил здесь. Прежде чем она успевает что-то сказать, Каз говорит:

— Совсем забыл. Это подарок на день рождения, Джеспер. От нас. Инеж и меня.

Спустя мгновение пораженного молчания Джеспер издает полузадушенный звук и принимает сверток, но Инеж едва замечает. От нас. Сердце выделывает странные сальто в груди, пока она проворачивает в голове слова и начинает формироваться ликующая уверенность — Каз никогда ничего не говорит случайно.

Пока Джеспер изучает сверток, устраивая целое представление из попыток догадаться, что они принесли ему, Инеж быстро поднимает раскрытую ладонь в дюйме от груди Каза — «Можно подвинуться ближе?» Как только он склоняет голову и поднимает руку, давая место — «Так близко, как тебе хочется», — она подныривает под нее и утыкается лицом ему в шею, обвив его руками, насколько может дотянуться. Каз слегка поворачивается, положив подбородок ей на макушку, а обнаженную ладонь ей на руку, и его большой палец выписывает успокаивающие круги по ее коже. Судя по легкому дрожанию, он пытается успокоить их обоих. Мы. Мы.

Уайлен выглядит так, словно вот-вот самопроизвольно воспламенится от радости, так что в кои-то веки такт демонстрирует Джеспер, отвлекая всеобщее внимание от бомбы, которую Каз небрежно бросил посреди них, не говоря уже об открытом проявлении нежности. Джеспер театрально раскрывает подарок и тут же пускается в безумные и чудесные планы на костюм. Когда он разворачивает ткань, Инеж понимает, что она обернута вокруг чего-то еще и удивлена не меньше остальных, когда Джеспер достает пистолеты — явно земенские — с рукояткой в виде головы ворона.

Очевидно, это слишком. Джеспер разражается слезами и без предупреждения встает, спотыкаясь подходит и заключает обоих в медвежьи объятия.

— Джес, не надо. Помни… А, слишком поздно, — слабо произносит Уайлен.

Но спустя мгновение напряжения в плечах, Каз снова расслабляется, и даже неловко хлопает Джеспера по спине. На самом деле, это не должно бы удивлять ее: прошло уже много времени с тех пор, как Каз в последний раз предупреждающе поднимал руку, когда она давала понять, что хочет прикоснуться к нему или обнять его. Но слишком много хорошего случилось одновременно, и вдруг они все вытирают слезы. Все, кроме Каза, который сидит с фирменным хмурым выражением. Сентиментальность — это явно уже чересчур.

— Вы самая жалкая пародия на закаленных преступников, что я когда-либо видел, — говорит он.

Они уходят поздно. В какой-то момент поднялся ветер и небеса разверзлись, принеся свежую прохладу вместо прежнего застоявшегося воздуха. Уайлен откапывает пару водонепроницаемых плащей, протянув Инеж собственный зеленый. После некоторого колебания он дает Казу фиолетовый Джеспера, и Каз просто пожимает плечами и надевает его, после чего прощается с ними.

— Ничуть не хуже любой другой маскировки, — говорит он.

Инеж готовится забраться на крыши, но Каз качает головой.

— Пошли вместе, — говорит он. — Я выгляжу словно вычурный студент университета, а ты… что ж, такое ощущение, что тебя проглотила армейская палатка. Никто не узнает нас.

Так что они идут под проливным дождем — рука в руке, накинув на головы капюшоны, трость спрятана. Все окна в домах, стоящих вдоль улицы, распахнуты настежь, позволяя прохладному воздуху проникнуть в каждый пыльный уголок. В воздухе витает ощущение пробуждения и облегчения, и, несмотря на дождь, улицы полны пьяных гуляк, празднующих окончание жары.

— Мы, — наконец произносит Инеж, когда они добираются до тихой улицы. — Я думала, ты не услышал. Я не хотела загонять тебя в угол или вызывать неловкость.

Поначалу Каз ничего не говорит, но она видит, он над чем-то размышляет, и дает ему время.

— Я никогда не хотел, чтобы ты чувствовала себя в ловушке или будто ты обязана мне, — говорит он, — но ты должна знать, что нет пределов тому, что я сделаю для тебя, если ты попросишь.

Инеж знает это — в конце концов, он подарил ей ножи, корабль, родителей, свободу, — но от произнесенных вслух слов чувствует себя легче воздуха. Возможно, еще одно чудо возможно.

— Я не знаю точно, чего хочу, — говорит она. — Я гонюсь скорее за ощущением. Может, меньше жизни в постоянном напряжении? Возможность думать о будущем за пределами следующего ограбления или набега. С тобою рядом.

Вот. Она сказала это. Может, не самая детализированная мечта, но это начало.

— Ты правда думаешь, что я могу быть тем, кем ты хочешь меня видеть?

Он не подвергает ее сомнению и не ругает ее наивность — он спрашивает. Инеж не колеблется:

— Ты уже тот, кем я хочу тебя видеть. Мы не можем полностью изменить то, кто мы есть или через что мы прошли, но, возможно, мы можем научиться вести иную жизнь. У меня просто нет ответа как.

Они молчат, входя в самые темные углы Бочки, внимательно следя, не захочет ли кто ограбить пару простофиль в ярких плащах. Только добравшись до Клепки, они останавливаются, и Каз поворачивается к ней.

— Если мы хотим более безопасную жизнь вместе, мы сделаем это так, как всегда делали всё, — говорит он.

— С обнаженными кинжалами и палящими пистолетами? — смеется Инеж, пытаясь внести немного легкости.

— Я не могу обещать, что до этого никогда не дойдет, — признает Каз, — но это всегда будет последним средством.

Он медленно поднимает руку, задержав ее в воздухе — «Можно?» — и она кивает. Он кладет ладонь ей на щеку и смотрит на нее с такой нежностью, что она едва не теряет сознание.

— Кирпичик за кирпичиком, Инеж, — говорит он, а потом улыбается и добавляет: — Но да помогут Святые любому, кто встанет у нас на пути.

Палуба скользкая от недавнего дождя, и Инеж скорее катится, чем идет, по доскам, чтобы добраться на другой конец корабля, где, по словам одного из молодых членов команды, видели касатку. Обычно появление морского животного не причина для такой поспешности, но это самая волнующая вещь, что случалась за много дней. Истинноморе необычно спокойное, и единственные корабли, направляющиеся в Керчию — вполне легальные, везущие на остров продукты, туристов или рабочих.

Инеж знает: это не означает, что ее миссия выполнена, или что девочки и мальчики в заимствованных шелках не плачут, пока не уснут, после удовлетворения грязных аппетитов своих клиентов. За годы перехватывания работорговцев она добилась того, что стали меньше красть детей прямо из кроватей, но дома удовольствий приспособились. Когда поиск работников посредством похищения усложнился, они обратились к неопределенным двусмысленным контрактам и фальшивым обещаниям. На борту кораблей, мимо которых проплыл «Призрак», есть и те, кто верит, будто направляется в Керчию работать горничными или привратниками, надеясь, что честная усердная работа приведет их к порогу двери в лучшую жизнь, и что, возможно, однажды они наткнутся на одну из тех блестящих возможностей, которые существуют только в Кеттердаме. Столь многие готовы поставить свою жизнь на кон слабого проблеска шанса, но столь немногие — если вообще кто-нибудь — преуспевают. Невинные, с надеждой сжимающие контракт на «домашнюю работу», часто бывают обречены на совершенно иной вид службы, и не все выживут.

Нынче невозможно отличить сверкающую поверхность города от его темного дна. Каз возражает, что так было всегда и единственное отличие — то, что некоторые купцы наконец перестали делать вид, будто чтут мораль. Вместо этого они открыто объявляют о своем праве зарабатывать состояние любым способом, основываясь только на своем привилегированном положении. Они утверждают, что не изобретают и не производят варианты юрды парема, которые могут вынести не Гриши, и они не в ответе за ненасытную жажду юных тел — они всего лишь отвечают на спрос. Они убежденно заявляют, что лучше, когда подобные продукты ответственно поставляют такие честные граждане как они, будто унижение, насилие и наркотическая зависимость могут каким-то образом нивелироваться от роскошного окружения и добрых голосов. Инеж не так глупа, но тяга самообмана настолько сильна, что даже те, кто считают себя порядочными и либерально настроенными, хотят в это верить. Так что два мира слились. Вытесненные Отбросами Грошовые Львы и Портовые Лезвия стали наемными убийцами, одетыми в ливреи купеческих домов, и купцы вступили во владение криминальными предприятиями, которыми раньше управляли боссы. Однако пока еще никто не пытался бросить вызов авторитету Отбросов в Бочке — частично из-за того, что игорные дома и питейные заведения Каза не конкурируют с новыми борделями, неожиданно возникающими в Финансовом округе, где они маскируются под эксклюзивные джентльменские клубы. Однако нет никаких сомнений, что алчность в конце концов побудит к попытке захвата. Земля — великая ценность, а каждый хоть на что-то годный бизнесмен понимает, что сегодняшние трущобы завтра могут стать золотой жилой. Инеж надеется, Каз знает, что делает.

Тем временем Инеж пытается остановить вербовщиков в самом начале, ловя их в процессе или наполняя нищие равкианские сообщества информацией и предупреждениями о том, что их ждет в керчийской столице. Сегодня они направляются в маленький городок на юге от Ос Керво, где проходит важный праздник урожая. Такие празднования обычно привлекают людей из окружающих поселений и даже других городов, так что это благодарная почва для тех, кто ищет нуждающихся в работе молодых людей. По мнению Инеж, если ее команда сможет помешать хотя бы одному из них подписать контракт, миссию можно считать успешной. В качестве бонуса это также шанс повидаться с родителями. Их караван разбил лагерь неподалеку и выступает на ярмарке. А потом, если позволят Святые, она планирует взять их с собой в Кеттердам, где надеется представить их Казу как следует. Он по-настоящему паникует по этому поводу — гораздо больше, чем по поводу любых угроз его владениям в Бочке, — но Инеж не оставила ему выбора. Когда она уходила, только половина его стола была занята гроссбухами и контрактами. Остальное было завалено глянцевыми туристическими брошюрами и листовками из лучших вафельных кафе Кеттердама, и Каз выглядел положительно несчастным.

— Знаешь, Уайлен с Джеспером будут более чем счастливы организовать всё это для тебя, — сказала Инеж.

Но он, похоже, не услышал, так что она просто нежно поцеловала его в щеку и выбралась из окна.

Громкий смех возвращает ее в настоящее, где касатка оказалась кучей обломков, и команда возвращается к прежним занятиям. Подняв подзорную трубу, чтобы осмотреть горизонт, Инеж слышит позади оживленный разговор двух новых девушек, которые в данный момент распутывают рыболовные сети. Марина немного напоминает ей Нину — своевольная и непримиримая, уверенная в себе и безнадежная кокетка. Она частая цель шуток и жалоб насчет громких занятий любовью, которые воспринимает с полным спокойствием, отказываясь обнаруживать хотя бы намек на смущение. Однажды она даже сумела подловить Инеж в мгновение слабости, неожиданно спросив, есть ли в ее жизни кто-то особенный, и удивленная команда стала свидетелем того, как обычно невозмутимая капитан краснеет и заикается. Любое отрицание после такого казалось глупым, хотя она сохранила достаточно самообладания, чтобы назвать своего загадочного возлюбленного Каспианом и твердо оборвать все последующие вопросы. Немного более скромная подруга Марины Зажа — Гриш, которую спасли в то же время: ей в последнюю секунду не дали сесть на корабль в Керчию. Вместе они согласились помогать Инеж находить вербовщиков, просто изображая тех, кем они были совсем недавно — бедных хорошеньких девушек с фермы в поисках способа прокормить себя.

— Не могу дождаться увидеть Кеттердам, — восторженно болтает Марина. — Только подумай обо всей культуре и полных жизни улицах. Совсем не похоже на грязную яму, в которой я выросла. Представь, Зажа, каких интересных людей мы можем встретить. И еда.

— Я хочу увидеть университет. Мои родители всегда жалели, что не могут себе позволить отправить меня туда, — спокойно сказала Зажа.

— Я пойду с тобой и, пока ты исследуешь библиотеку, посмотрю, стоит ли трудов хоть кто-то из студентов, — отвечает Марина, и Инеж слышит ухмылку в ее голосе. — Но только если ты пойдешь со мной в Бочку. Хочу увидеть уличных фокусников и «Зверскую комедию». Кто знает, может, мы даже наткнемся на знаменитого Каза Бреккера. Возможно, стоит посмотреть, можно ли с ним повеселиться.

Их прерывает сдавленный звук, и, повернувшись, Инеж видит, как Шпект выплевывает выпивку, пытаясь восстановить дыхание.

— О, я забыла, — щебечет Марина, — вы же его встречали, не так ли?

Шпект бросает встревоженный взгляд на Инеж, после чего бормочет, что натыкался на господина Бреккера пару раз.

— Я слышала от одного человека, который слышал от того, кто раньше работал в Кеттердаме, что он убийственно красив в своей мрачной манере. Ну же, не скрывайте от нас Шпект, какой он?

Инеж ловит взгляд Шпекта, ухмыляется ему и кивает, давая понять, что он может сгустить краски, если хочет.

— Понятия не имею, найдете ли вы его красивым, но знаю из надежного источника, что однажды он вырезал человеку глаз и выбросил этого человека в море за то, что тот ранил его… соратника, — грубо говорит Шпект. — Я бы посоветовал держаться от него подальше.

— Тем не менее, — мечтательно вздыхает Марина. — Это было бы нечто.

Инеж не может сдержаться:

— Тебе нужна будет комната, когда мы прибудем туда, или я должна заключить, что ты остановишься у господина Бреккера?

Она смягчает слова улыбкой, чтобы Марина знала, что не нарвалась на неприятности, но та всё равно ярко краснеет.

— Извините, капитан, не сочтите за неуважение, я просто болтаю, как всегда. Конечно, я останусь с командой.

— Ничего страшного, Марина, но, пожалуйста, знай, что хотя в Кеттердаме много чего есть, на что посмотреть и чем заняться, в то же время умнее будет никуда не отправляться в одиночку и не уходить с незнакомцами, какими бы красивыми они ни были.

Марина обдумывает это, и ей, похоже, приходит кое-что в голову.

— Вы же много времени провели в Кеттердаме, капитан, правильно?

Инеж напрягается, надеясь, что это не приведет к вопросам о «Зверинце» и о том, что там случилось, но мысли Марины текут в совершенно ином направлении.

— А вы когда-нибудь видели Каза Бреккера?

Инеж расслабляется и смеется, в ее голове всё еще свеж образ Каза, пустым взглядом уставившегося в брошюру, рекламирующую туры по каналам.

— Я видела его, — соглашается она.

— И?

Марина и Зажа обе смотрят на нее с ожиданием. «Милые девочки, — с нежностью думает Инеж. — Надеюсь, они смогут немного дольше оставаться юными и глупыми, и сохранить свои романтические представления».

— Убийственно красивый, но лучше любоваться на расстоянии, — отвечает она и, подмигнув, оставляет их делать с этой информацией, что хотят.

* * *

После того, как они причалили и замаскировали «Призрак» под обычный корабль, члены команды отправляются на фестиваль, чтобы смешаться с толпой и попытаться выявить любую подозрительную деятельность или, по крайней мере, предупредить потенциальных жертв. Сама Инеж легкой поступью идет в другом направлении вдоль скалистого морского берега, пока не добирается до небольшой открытой поляны, окруженной пышными деревьями, которые уже начали краснеть. Она сразу замечает своих кузин, которые, сидя возле костра, помешивают в большом котле. Дальше в поле, рядом с фургонами с яркими приставленными палатками, Инеж видит свою мать в мягкой свободной тренировочной одежде. Она делает растяжки на траве, в то время как отец стряхивает мел с ладоней. По телу разливается тепло, когда Инеж устремляется к ним, испытывая бесконечную благодарность за то, что они вернулись в ее жизнь. Если бы она не проспала в тот роковой день много лет назад, она могла бы быть здесь с ними, готовясь к завтрашнему выступлению и помогая готовить тушеное мясо, которое они будут есть этим вечером. С некоторой грустью Инеж осознает, что уже не хочет этого, что это слишком походило бы на притворство, будто ничего не произошло. Она не всем поделилась с родителями, не желая обременять их больше необходимого, когда увидела, как скорбь и страдания состарили их. Они знают, чем ее заставили заниматься и как это подпитывает ее решимость найти и наказать каждого работорговца, но не более. Сейчас она их маленькая девочка, в безопасности их объятий.

— Meja, как я рад видеть тебя в добром здравии, да будут благословенны Святые! — говорит папа, вытирая слезу, в то время как мама держит ее за руки.

Вскоре они сидят возле огня, окруженные целой группой — старики всё еще настороженно относятся к тому новому существу, которым стала Инеж, а юные пугают своих родителей жадными вопросами и плохо замаскированной жаждой приключений. Как только их любопытство удовлетворено и внимание обращается к захватывающему рассказу одной из кузин о вылазке в Ос Керво в тот день, Инеж тихо обращается к родителям:

— Мама, папа… — она колеблется, не уверенная, как продолжить. — Надеюсь, вы стремитесь как следует познакомиться с Кеттердамом: там есть столько всего, что я хочу показать вам.

— Конечно, meja, — радостно говорит мама, — первый раз немного смазался от потрясения снова видеть тебя после всего этого времени. Я почти ничего не помню. И твои друзья были так добры, но я была слишком ошеломлена, чтобы быть собой. Надеюсь, на этот раз мы сможем наверстать всё и лучше познакомиться с ними.

Отец с энтузиазмом кивает, и Инеж глубоко вдыхает.

— Есть кое-то, с кем я хочу познакомить вас в особенности, — говорит она полушепотом, глядя в землю, надеясь, что ее румянец будет не слишком заметным в угасающем свете. — С кем-то особенным.

Они оба слегка перемещаются на своих местах по бокам от нее, и у нее возникает отчетливое ощущение, что они обменялись взглядом.

— Это случайно не Каз Бреккер? — спрашивает мама.

У нее легкий тон, но под ним чувствуется некоторое напряжение, скрытое течение чего-то иного, помимо чистой радости.

— Всё, чего я прошу, — напряженно говорит Инеж, — чтобы вы не судили, пока не узнаете его получше.

— Meja…

Отец прерывается, подыскивая правильные слова, а потом понижает голос, чтобы никто не услышал.

— Мы знаем, что он сделал для тебя и для нас, и мы бесконечно благодарны. Но ты должна понимать, люди говорят. Каждый раз, когда мы упоминаем, что наша дочь обосновалась в Кеттердаме, все произносят одну и ту же шутку: «Держите крюге близко к себе и берегитесь Каза Бреккера». Они связывают его со страхом. И смертью. Просто… Скажи нам, что ты не попала в неприятности и не задолжала ему?

— Я не попала в неприятности и меньше всего из-за него. Пожалуйста, папа, мама? Непредвзятость и возможность объяснить — всё, чего я прошу.

— Конечно, Инеж, — говорит мама после короткой паузы. — Мы обязаны ему этим. И мы всегда любим тебя, что бы ни случилось. Это никогда не изменится.

Инеж чувствует горящие за веками слезы и яростно смаргивает их, гадая, может ли она быть по-настоящему хорошим человеком, если после всего, что случилось, готовится провести их через такое. Но она сделала выбор и будет сражаться за него.

Как раз в этот момент к ним со стороны фестиваля приближается мужчина в красочном костюме. Он возбужденно хлопает в ладоши, чтобы привлечь всеобщее внимание, и объявляет, что вот-вот начнется фейерверк, а потом для детей будет угощение. Инеж удивлена — когда она была ребенком, ее никогда не приглашали присоединиться к какому-либо веселью во время карнавалов, на которых они выступали, — но, возможно, мир изменился к лучшему? Но даже если так, в манере держаться мужчины есть нечто натянутое, что привлекает ее внимание. Родители явно знают этого человека и доверяют ему, но она всё равно, извинившись, ускользает из лагеря, тенью следуя за взволнованной группой, пока не убеждается, что они направляются к небольшому помосту, на котором перед увеличивающейся толпой начинают готовить фейерверк.

— У меня паранойя, — бормочет Инеж себе под нос и возвращается назад.

Но, приблизившись к лагерю, чувствует, что что-то произошло. В воздухе напряжение, и ветер приносит иной тембр голосов — тонко завуалированная угроза под налетом вежливости. Внезапно Инеж понимает, что они говорят на керчийском, и застывает, взяв под контроль дыхание, после чего бесшумно, но быстро пробирается к густому кусту, осторожно раздвигая ветки, чтобы оценить сцену.

Перед группой сулийцев четверо крепких мужчин стоят по бокам от представительного мужчины в дорогом темном костюме — сделанный на заказ, скроенный так, чтобы скрывать располневшую талию. Инеж сразу же узнает Де Грота из Кеттердама. Он богат, утверждает, что торгует минералами и сидит в Торговом совете — во всех отношениях почтенный человек, — но громилы по бокам от него — бывшие Грошовые Львы, и они вооружены пистолетами и наверняка где-то прячут ножи. Ни один честный бизнесмен не нуждается в защите такого рода. И, заметив двигающиеся по полю тени, Инеж понимает, что они здесь, чтобы завербовать молодежь, которая посчитала фейерверк слишком детской забавой и осталась в лагере. Инеж касается своих кинжалов и просчитывает ходы, слыша, как Амита, ее кузина, которая говорит на керчийском, служит переводчиком. Быстро становится ясно, что это не переговоры. Внезапный запах алкоголя дает понять, что эти мужчины пьяны, потерпели неудачу и злы. И сюда они пришли, чтобы компенсировать провалившийся план. Она готовится к битве, послав Святым молчаливую молитву.

Когда громилы вокруг Де Грота достают оружие, и взрослые (ее родители среди них) смыкают ряды вокруг детей, Инеж наносит удар. Два кинжала попадают в цель, и ее руки уже хватают следующие два, в то время как она уходит в сторону, чтобы ее не обнаружили. После первоначального смятения мужчины перегруппируются, и Инеж с ужасом видит, что здесь больше человек, чем у нее ножей, а значит, некоторые придется возвращать. Глубоко вдохнув, она начинает подбираться ближе, в процессе швыряя кинжал за кинжалом, оставаясь за пределами света, который отбрасывает мерцающий костер. Но как раз когда Инеж начинает надеяться, что ее старания увенчаются успехом, она чувствует, как кто-то хватает ее за ноги, и падает, сильно ударившись лицом о землю. Прежде чем она успевает начать отбиваться, другие пальцы хватают ее руки, и ее лицом вниз выносят в круг.

— Так, так, так, что это у нас тут, — гудит Де Грот. — Маленький сулийский боец. Какая жалость, уверен, из тебя получилось бы восхитительное дополнение к клубу, — и обращается к группе: — Пусть это будет предупреждением для вас. Вот что мы делаем со служащими, которые доставляют неприятности.

Одно мгновение Инеж слышит только страдальческий крик своей матери и готовится к пуле. Но когда звучит выстрел, она с удивлением понимает, что он раздается с более далекого расстояния. Прежде чем она полностью осознает ситуацию, двое державших ее мужчин падают замертво по бокам от нее, и она чувствует кислый запах паники, когда остальные пытаются определить, откуда пришла новая угроза. Раздаются еще выстрелы, а потом тошнотворный хруст позади заставляет ее обернуться. Всё еще ошеломленная после падения Инеж не совсем уверена, что это не галлюцинация. Позади Де Грота стоит Каз, его трость зацепилась под подбородком купца и прижимается к горлу. За его спиной она видит Джеспера с поднятыми и всё еще дымящимися пистолетами, который приближается с настороженным взглядом. Голова ворона на трости блестит от крови, и еще больше крови капает из пореза на щеке Каза, когда он наклоняется над плечом Де Грота и сжимает хватку сильнее.

— Назовите хоть одну причину, почему я должен оставить вас в живых? — шипит он, в то время как Де Грот медленно багровеет.

— Господин Бреккер, — задыхается он. — Я не знал, что вмешиваюсь в ваш бизнес. Возможно, мы сможем договориться.

На мгновение что-то сверкает в глазах Каза, и Инеж видит его таким, каким он является перед другими — рычащий зверь с когтями вместо рук, готовый сожрать свою добычу.

— Они всего лишь сулийцы, кто будет по ним скучать? — в отчаянии выкрикивает Де Грот.

— Они — familie, — рычит Каз, — и сулийцы никогда не забывают своих.

Инеж вдруг чувствует движение слева, а потом рядом с ней на колени опускается Уайлен, видимо, проверяя, не ранена ли она. Глаза Де Грота расширяются.

— Ван Эк, — недоверчиво произносит он. — Вам это с рук не сойдет, вас повесят.

А потом его взгляд устремляется к ней, его лицо кривится, и он сплевывает на землю.

— Ты? — говорит он. — Я помню тебя. Рысь!

Инеж чувствует, как сжимается горло, а сердце начинает колотиться так громко, что поглощает все остальные звуки. Она пытается встать, но спотыкается и, задыхаясь, остается на четвереньках. Она понимает, что происходит, и отчаянно пытается вспомнить, как это остановить, потому что не хочет, чтобы родители видели ее такой. Но слишком поздно — мысли уже мечутся, тело предает ее. Инеж не помнит Де Грота, не знает, какая часть отвратительной плоти могла принадлежать ему, но он помнит ее. Стыд. Родители бегут ей на помощь, но она визжит и в панике отползает от них.

— Не трогайте меня, — воет она, всё еще пытаясь восстановить контроль над дыханием.

Она отчаянно смотрит на Каза, и его взгляд почти незаметно ожесточается. Одним движением он роняет трость и обхватывает голову Де Грота, с громким треском сломав ему шею, после чего отпинывает его в сторону.

— Инеж, — тихо произносит он, присев перед ней на корточки — в пределах досягаемости, но не прикасаясь. — Ты должна дышать медленнее, можешь сделать это для меня?

Она поднимает на него взгляд и видит человека, которого знает, Каза Ритвельда — нежного, любящего, — но с намеком на сталь Каза Бреккера, вынуждающую ее слушаться.

— Я не помню его, — выдыхает она. — Я не хочу помнить… пожалуйста. Это отвратительно. Я отвратительна!

— Ты борец, Инеж, ничто из этого не является твоей виной, — говорит Каз. — Ничто. Твои родители любят тебя, твои друзья любят тебя… — он сглатывает. — Я люблю тебя.

Он медленно стягивает перчатку и осторожно протягивает руку, будто к незнакомой враждебно настроенной кошке. Инеж пытается глубоко вдохнуть, но знает, что всё уже выходит из-под контроля и в ушах начинает звенеть. Могучим усилием она подползает и берет его руку только для того, чтобы ее тут же вырвало на его ботинки, и по ее лицу начинают катиться слезы. Каз не вздрагивает, просто держит ее за руку, давая ей якорь. Звон становится громче, и Инеж знает, что до того, как она потеряет сознание, остались считанные секунды. Однако сначала ей надо сказать кое-что важное. Язык неповоротлив и плохо подчиняется, но ей внезапно кажется, что от этих слов зависит ее жизнь, и она сжимает в кулаке его пальто.

— Каз, — торопливо произносит Инеж, — мне надо, чтобы ты кое-что пообещал мне. Это важно.

— Я здесь, я слушаю, — отвечает он.

— Когда мы поженимся, я хочу кошку! — Инеж произносит слова невнятно, но ей удается держать глаза открытыми. — Обещай, — требует она.

Каз выглядит слегка встревоженным — возможно, он боится кошек, — но твердо обнимает ее и отвечает:

— Сделка есть сделка.

Мир чернеет.

* * *

После панических атак Инеж никогда не остается без сознания долго, и, очнувшись, обнаруживает себя на прежнем месте, в объятиях Каза, уткнувшись лицом ему в грудь. Живая. Она слышит, как Каз у нее над головой раздает приказы на керчийском и ломаном сулийском. Инеж морщится, когда вонь собственной рвоты доходит до ее ноздрей.

— Извини за ботинки, — говорит она.

Он опускает взгляд и криво улыбается.

— Переживут, — и после паузы добавляет: — Здесь надо подчистить гораздо худший бардак. Хочешь, чтобы я отвел тебя к родителям, или готова собрать свои кинжалы?

— Кинжалы, — без колебаний отвечает Инеж — она не из тех, кто оставляет работу незаконченной.

Каз коротко кивает, и они встают. Инеж слегка покачивается, но быстро стабилизируется и сжимает его пальцы, давая ему понять, что она в порядке. Каз поднимает к губам их соединенные руки оставляет на ее костяшках долгий поцелуй, прежде чем снова надеть перчатку и направиться к группе, неуверенно сбившейся в кучку по другую сторону костра. Начав собирать кинжалы и возвращать их на пояс, Инеж слышит, как он велит Уайлену позаботиться, чтобы дети подольше остались на ярмарке, и найти ему Алкема, пока они с Джеспером разбираются с телами. Ее юных родственников, похоже, попросили копать ямы. Собрав все кинжалы, Инеж возвращается к костру, где ждут родители — потрясенные, с расширившимися глазами. Она обнимает их, плечи дрожат от подавленных эмоций.

— Мама, — говорит она. — Папа. Вы мне нужны.

Этой ночью она позволяет родителям увидеть осколки своей жизни и рассказывает всё о мучительном пути к исцелению, как они с Казом временами цепляются друг за друга, словно моряки за обломки утонувшего корабля, сквозь всё безобразие и боль. Ощущение, будто вытягиваешь яд из раны, и это странным образом воодушевляет, несмотря на скорбь. Каз присоединяется к ним позже, измученный и уязвимый, и она делает то, что поможет ему — позволяет рассказать, что произошло, и переводит родителям, одновременно промывая его раны, аккуратно избегая пробуждения его демонов.

— Мы отплыли на одном из кораблей Уайлена, как только получили информацию о том, куда направляется Де Грот. В последнее время он терял деньги и нуждался в быстром вливании. Видимо, рабы показались самым легким вариантом. Мне не понравилась команда, которую он взял, от всей экспедиции разит отчаянием. Мы прибыли сюда, разведали местность и надеялись заманить на ярмарку как можно больше детей — пригрозили ответственному, чтобы он согласился на фейерверк. Я знал, что ты пойдешь за ними, но не успел предупредить, а потом надо было возвращаться. Мы прибыли в последнюю секунду.

Он поворачивает голову к родителям Инеж, и она позволяет своей ладони остаться в его волосах.

— Я опоздал, mati en sheva yelu, — говорит он.

— Тебе не за что извиняться, — говорит отец. — Мы… как ты говоришь… familie? Ты один из нас, и ты заботился о нас.

Мама кивает:

— И защищал нашу дочь все эти годы.

Каз хмурится и, медленно подбирая слова, говорит на сулийском:

— Мы с Инеж защищаем друг друга. Она тоже спасала меня.

Той ночью Инеж не может обрести сон, так что позволяет Казу положить голову ей на колени, медленно проводит пальцами по шрамам на его лице и наблюдает, как он засыпает, наверняка впервые за несколько дней.

* * *

Весь следующий день она пребывает в состоянии постоянного беспокойства. Ее родственники замечательно сплотились и выступают на обычном уровне, демонстрируя трюки, бросающие вызов гравитации, но покидая шоу, Инеж всё еще чувствует почти зуд незаконченного дела. Частично — это спадающий адреналин, частично — ответственность за подготовку команды, которая ничего не подозревает о вчерашней драме, к завтрашнему путешествию, но есть и нечто, царапающее изнутри, требующее быть услышанным.

В конце вечера она находит Каза, который затаился в гавани, и, не говоря ни слова, ведет его за руку к своему кораблю. Ее команда проведет ночь в организованном для них рядом с ярмаркой жилье, а значит, «Призрак» стоит тихий и покинутый.

Каз, как всегда, считывает ее настроение. Когда он садится на ее койку, глаза у него расширившиеся и почти черные от желания, но он старательно не двигается. Она методично раздевает их обоих, слой за слоем. Наконец Инеж сбрасывает последний предмет одежды и встает перед ним с безупречной осанкой, приглашая его смотреть. Это пугающе интимно — позволять его взгляду окидывать ее обнаженную фигуру, но в то же время волнующе. Она надеется, Каз понимает, что она подчеркивает важность происходящего: это только для его глаз, потому что она выбрала это. Инеж Гафа — борец, и никто не может украсть у нее это мгновение. Здесь и сейчас она хочет вернуть себе свое тело как нечто прекрасное и источник радости.

Голод в его глазах и прерывающееся дыхание наконец побуждают ее к действию. Еще раз убедившись, что он полностью присутствует в настоящем моменте, Инеж заставляет его передвинуться, пока он не прислоняется спиной к стене, а потом забирается ему на колени, ища его губы своими, пробуя его, позволяя их языкам восхитительно переплестись. Словно нечто дикое проснулось внутри нее, и как бы близко она ни была, этого недостаточно. Дрожа, она опускается, принимая его внутрь себя, желая зарычать от облегчения и ощущения наполненности. Все ее чувства усилены, когда она начинает двигаться, и от каждого прикосновения вспыхивает новое ощущение, приближая ее к звездам наверху. Когда большой палец Каза находит чувствительный центр, она запрокидывает голову и воет на луну, потеряв всякое осознание пространства и времени. Чувствуя себя яростно живой, Инеж утоляет свою жажду большего, снова и снова, пока оба не выдыхаются, едва в состоянии дышать, и держат друг друга в объятиях.

— Я люблю тебя, — горячо произносит она, перекатившись на спину и притянув его на себя, и его вес снова привязывает ее к земле.

Каз приподнимается на локтях, чтобы посмотреть на нее, лежащую на спине со всё еще тяжело вздымающейся грудью.

— Как и я люблю тебя, — просто говорит он и сверкает одной из своих редких улыбок; а потом улыбка превращается в ухмылку. — Но, по-видимому, твоя любовь имеет условия. Сначала было без брони. А теперь брак и кошка?

Инеж фыркает, и вскоре оба хохочут так, что вся кровать сотрясается.

— Ты согласился, — говорит она, отсмеявшись. — Боюсь, папа теперь не позволит тебе пойти на попятный, если только ты хочешь остаться частью familie.

— Ты уверена, что твои родители могут с этим справиться? Я размозжил черепа двоим мужчинам и свернул шею третьему у них на глазах — никто не будет их винить, если они потрясены.

— Ты забываешь, что я вонзила кинжалы в грудь остальных шестерых. Мы сражаемся, чтобы выжить, возможно, им нужно было увидеть это, чтобы понять, что это значит.

Каз согласно мычит, а потом берет в ладони ее лицо и целует в лоб, в кончик носа, и наконец в губы, после чего зарывается лицом в ее волосы. Он выглядит таким же истощенным, какой она себя чувствует, и вскоре оба засыпают, переплетясь конечностями.

На следующее утро Инеж оставляет Каза приводить себя в порядок. Она выходит на палубу, смотрит на по-прежнему спокойную воду и оранжевое небо, обещающее великолепный день впереди. Родители поплывут с Уайленом и Джеспером, поскольку тогда у них будет личная каюта. Каз поплывет на «Призраке», как и Де Грот, который сейчас завернут в холст, и о нем заботится местный Алкем, чтобы предотвратить разложение. Инеж наслаждается свежим ветерком, ласкающим лицо, и смотрит на пристань, где видит приближающиеся фигуры. Вскоре к ней присоединяются Марина, Зажа и Шпект — немного раньше, чем она ожидала. На самом деле, она вообще не ждала Марину.

— Доброе утро, капитан, — хором произносят они, и Инеж приветственно кивает.

Она собирается объяснить — в как можно меньших деталях — насчет сложностей с Де Гротом и нужде в гришевских способностях Зажи, когда Марина нетерпеливо вставляет, ухмыляясь от уха до уха:

— Так значит, мы познакомимся с ним? С вашим Каспианом?

Зажа делается пунцовой, а Шпект выглядит совершенно выбитым из колеи, он явно не ожидал этого. Инеж на мгновение замирает.

— Я встретила милого парня, — объясняет Марина. — Вроде сулийца. В общем, Зажа предложила провести ночь на «Призраке», оставив комнату в моем распоряжении. Она говорит…

— Думаю, я слышала достаточно, — перебивает Инеж, но поток слов Марины не остановить.

— …что вы определенно не бесшумно исчезли в ночи, если вы понимаете, о чем я.

Именно в это мгновение Инеж слышит приближающееся к ним характерное постукивание трости, и, как если бы это было недостаточным указанием, Шпект, посмотрев поверх ее плеча, приобретает деликатный зеленый оттенок.

Инеж слегка сдвигается в сторону, и две девушки с ожиданием смотрят на Каза, чье лицо немного затенено шляпой, а свежий шрам выделяется ярко-красным на бледной коже. Инеж наблюдает, как их взгляды одновременно останавливаются на безупречном костюме, кожаных перчатках и наконец на голове ворона, блестящей в утреннем свете. Она видит, как на них снисходит осознание и предвкушение на лицах сменяется страхом и чем-то похожим на благоговение.

— Доброе утро, босс, какое дело? — бормочет Шпект, не встречаясь с Казом взглядом.

— Запутанное, — отвечает Каз. — Нужно немного подчистить. Которая из вас Гриш?

Зажа краснеет еще сильнее, и когда она открывает рот, оттуда не вылетает ни звука.

— Это Зажа, — мягко произносит Инеж. — Думаю, она немного нервничает.

— Если она в состоянии не позволить телу разложиться, пока мы не доберемся до Кеттердама, мне всё равно, даже если она направляется в церковь Святой Хильды, — Каз пристально смотрит на Зажу. — Ты можешь выполнить работу?

Зажа выпрямляется и говорит:

— Могу… босс. Раньше я помогала с умершими в моей деревне. Спасибо… Сэр.

— Господин Бреккер сойдет, — говорит он. — Твой босс — капитан Гафа, и в моих венах нет ни капли благородной крови. Мы со Шпектом доставим неудачливого джентльмена, и тогда ты можешь позаботиться о нем.

Он одаривает Инеж крошечной улыбкой — просто изгиб уголка рта, — а потом уходит со Шпектом. Инеж дает девушкам задания перед отъездом и отсылает их, но как раз когда она думает, что получила мгновение спокойствия, Марина прочищает горло.

— Прошу прощения, капитан, я не собиралась говорить эти неприличные вещи про Ка… Господина Бреккера.

— Ты не могла знать, Марина. Всё хорошо. Давай просто займемся своими делами, и, прежде чем успеешь опомниться, мы уже будем в Кеттердаме.

— Тем не менее, должна сказать… — глаза Марины сверкают, и Инеж снова вспоминает Нину и ее жизнелюбие.

— Ну выкладывай, — дружелюбно говорит она.

— «Убийственно красивый» не воздает ему должное. Отличный улов, капитан!

Инеж громко смеется, и на чудесное мгновение всё жизненное бремя спадает с ее плеч, позволяя ей побыть молодой женщиной, которая наслаждается приятным воспоминанием о ночи, проведенной в объятиях любимого.

Горизонт выглядит успокаивающе ровным, под правильным углом к небу, и всё равно у Инеж ощущение, будто мир сошел с оси. С тех пор как она озвучила свое неуверенное желание большего, ее тело ответило неожиданным образом, тревожащим и одновременно до краев наполняющим надеждой. Вскоре после того, как она отправилась в злополучное плавание в Ос Керво, у нее впервые за несколько лет пошла кровь, как будто ее организм наконец отошел от шокового состояния — именно в момент этого замешательства Марина вытянула у нее признание о тайном возлюбленном. Но другое тоже изменилось. Во-первых, паническая атака, которую она пережила, заставила ее чувствовать себя не истощенной, а более сильной и более чем когда-либо уверенной, что она может отделить травму от нужд и желаний, которые вырывались из нее, точно река из разрушенной плотины. Возможно, до сих пор Инеж просто была сосредоточена на исцелении, шаг за шагом — точно так же, как она восстанавливает справедливость рейд за рейдом, — но вдруг возникло ощущение, что она стоит на поворотной точке новой реальности, и Инеж чувствует себя так, как чувствовала, когда впервые шагнула на проволоку в детстве.

И Каз в течение двух дней дважды сказал ей, что любит ее.

Не то чтобы они не говорили этого прежде — Джеспер был не совсем прав, когда пытался разузнать насчет их отношений и думал, будто Каз не подозревает о глубине ее чувств, — но она знает, что для Каза слова «я люблю тебя» слишком неопределенные. В первый раз, когда она озвучила правду своего сердца, он сидел, скорчившись в углу, покрытый потом и пытающийся остаться в сознании — всё из-за того, что она вернулась из-под ливня и коснулась его щеки мокрой холодной ладонью.

— Зачем ты возишься со мной? — прорычал он, пристыженный и злой на самого себя. — Зачем тратишь время, пытаясь оплатить долг, которого не существует? Двое сломанных людей не составят целого. Возможно, тебе пора это понять.

Беспомощность и скорбь видеть его в таком жалком состоянии исчезли, сменившись горячим гневом, который бурлил внутри и от которого свободно потекли слова.

— Не смей отталкивать меня. Если бы я делала это из какого-то ложного чувства долга или жалости, я бы давно уже ушла — поверь, я не любитель сложностей. Я делаю это, потому что люблю тебя, Каз.

Долгое время он молчал, прислонившись затылком к стене, закрыв глаза.

— Что это вообще значит, Инеж? — устало произнес он. — Я слышу, как люди говорят эти слова, и похоже, они значат всё — от мимолетного влечения до разрушительной одержимости. Я не помню, чтобы эти слова когда-нибудь говорили мне, так что не знаю, как их понимать.

И она попыталась объяснить всё — большое и маленькое — насчет него, что хранила в глубине сердца, и как они составляют нечто большее, чем сумма их частей — нечто, что означает, что она всегда видит его первым и последним, думает о нем прежде кого бы то ни было, чувствует его в толпе. Она описывала чувство, которое отказывается быть игнорируемым, напоминая ей, что без него жизнь потеряет все краски. К этому времени Каз вернул себе некоторое самообладание, и выражение его лица смягчилось. Протянув всё еще дрожащую руку ладонью вверх, он сказал:

— Если ты так это определяешь, то я тоже люблю тебя Инеж, по всем тем же причинам и еще тысячам других.

Тем не менее он предпочитает придерживаться конкретики. Не однажды он говорил, как его завораживает ее смех, время от времени шептал, как любит ее волосы, а иногда — как ее стремление видеть хорошее в людях заставило его посмотреть на мир иначе. Но большей частью он говорит маленькими прикосновениями — ладонь на ее пояснице, легкое потягивание косы, или мягкое прикосновение губ к щеке. В это самое мгновение он стоит рядом с ней на носу корабля, глядя на садящееся солнце и рябь на поверхности моря, позволяя их плечам соприкасаться каждый раз, когда корабль качает на волнах. Она чувствует излучаемый его кожей жар, и недавно проснувшийся внутри нее зверь нетерпеливо рычит.

— Всё хорошо, Инеж? Ты кажешься… раздраженной. Тебя беспокоит, что я здесь?

— Нет, — тут же отвечает она и после мгновенной паузы добавляет: — Возможно, немного. Но не так, как ты думаешь. У меня проблема с тем, чтобы сосредоточиться. Извини, Каз, но в данный момент единственное, что не дает мне утащить тебя в каюту — это желание сохранить уважение команды и свое достоинство капитана.

Каз хмурится, но в то же время поджимает губы, словно пытается не засмеяться.

— Ты извиняешься за то, что… желаешь меня, — медленно произносит он. — И злишься, потому что это отвлекает тебя.

— Да. Это бесит.

Он наклоняется к ней и тихо говорит так, что его дыхание касается ее уха, заставляя волосы приподниматься:

— Пожалуйста, ради любви всех Святых, никогда не извиняйся за то, что хочешь меня, Инеж. Что касается отвлечения, ты отвлекала меня с того самого дня, как я встретил тебя, так что боюсь, не могу тебе здесь посочувствовать. Тебе придется научиться страдать, как страдал я.

— Разве ты не должен усердно трудиться над завершением плана? — спрашивает она, пытаясь сохранить невозмутимый вид, болезненно осознавая, что ее команда украдкой посматривает на них каждый раз, когда думает, что она не смотрит.

Каз пожимает плечами.

— Он уже несколько месяцев как завершен. Сейчас речь не о планировании, а об ожидании. Так что хочу спросить тебя, капитан, что еще делать в море, кроме как качаться на волнах?

Они плывут медленно, чтобы корабль Ван Эка наверняка пришел первым и его не связали с «Призраком». Незапятнанность имени Уайлена, чтобы он оставался вне подозрений, является ключевым моментом в плане Каза, именно поэтому судьба Де Грота была решена, как только он увидел, как Уайлен проверяет Инеж. Никто в ее команде, кроме Шпекта, не знает настоящей причины столь медленного плавания, и она видит, что они становятся немного беспокойными и раздраженными задержкой, вызванной, как они думают, Советом приливов. Она поворачивается к Казу, приподняв брови.

— Качаться на волнах?

Каз перемещается так, чтобы встать позади нее, закрывая ее от взглядов, положив ладони на перила по обе стороны от ее рук. Он наклоняется, и она чувствует, как его губы прикасаются к пульсу на ее шее.

— Помнишь, когда я не мог сделать этого, не начав тонуть? — шепчет он. — Больше таких проблем нет, так что как бы ты ни оправдывала то, что не пользуешься возможностью, знай: твои возражения — только твои.

Каз позволяет одной руке скользнуть по ее животу, и их тела на мгновение прижимаются друг к другу. Голова Инеж откидывается ему на грудь, и она испускает дрожащий выдох, не уверенная, проклинает она его или благословляет. А потом он отпускает ее, берет трость и разворачивается.

— Я буду в твоей каюте, если понадоблюсь тебе, капитан, — ухмыляясь, произносит он, после чего уходит.

Мгновение Инеж колеблется. Члены команды вокруг нее ведут себя, как будто ничего не случилось. Те, кто не на дежурстве, играют в карты, проверяют веревки или праздно болтают, выполняя другие работы. Если ей надо заняться срочным делом в своей каюте, они ничего не поймут. И даже если начнут строить предположения, разве не заслужила она их уважение — неоднократно? Инеж мгновенно принимает решение. Если Каз достаточно дерзок и беспечен, чтобы флиртовать, не принять вызов лицом к лицу будет сродни предательству. Сообщив Шпекту, что ей надо написать письмо, и чтобы ее не беспокоили, если только не случится что-то серьезное, она расправляет плечи и придает лицу нейтральное выражение, прежде чем, быстрая как тень, отправиться к своему самодовольному вороватому мошеннику. Голодный зверь в груди одобрительно ревет.

* * *

Когда они входят в гавань, стоит плотный туман, и видимость низкая. Инеж различает слабые очертания Отбросов, которые небрежно занимались своими делами в ожидании босса. О Де Гроте быстро позаботились, и вскоре Каз тоже исчезает в тумане, оставив ее готовить команду и корабль к долгой стоянке.

Последующие недели — странная смесь ожидания и свободного времени. Каз проводит дни с Инеж и ее родителями, водя их на прогулки, угощая обедами и бронируя лучшие места на все пьесы и развлечения, которые они хотят посмотреть. А кроме того, он никогда не упускает возможности, и Инеж знает, что он тренируется в искусстве сливаться с толпой в преддверии грядущих месяцев неопределенности. Пошитые на заказ костюмы сменились свободными брюками, ничем не примечательными рубашками и широкополыми шляпами. С едкими жалобами он даже носит вместо трости скрытый фиксатор для ноги — одно из изобретений Уайлена, — и только очень проницательный наблюдатель различит легкую неровность его походки. Инеж надевает соломенные шляпы, летящие платья и красивые сандалии, изображая деревенскую девушку из Равки с сулийскими корнями, и удивляется тому, как у них получается пройти через Бочку так, что никто не обращает на них внимания.

По ночам Каз даже не притворяется, будто спит. Как только ее веки тяжелеют, он нежно целует ее, а потом встает и принимается расхаживать по комнате, иногда и вовсе покидает Клепку. Волки собираются, кто-то вот-вот зажжет фитиль, и Инеж слышит урчание перемен столь же четко, как звон колоколов на часовых башнях.

Когда приходит время прощаться с родителями, она в гавани одна — Каз попрощался с ними после завтрака в особняке Ван Эков. Они с любовью смотрят на нее, но по поджатым губам отца она видит, что он пытается подобрать слова.

— Значит, — говорит он, — когда мы увидим тебя в следующий раз, ты будешь где-то в провинции?

— Деревенские свадьбы бывают очаровательны, — с надеждой добавляет мама.

Инеж пытается и не может представить Каза, произносящего свадебные обеты в романтичном пасторальном окружении, зная, что он скорее подпишет бумагу в унылом здании суда, с Гезеном в качестве единственного свидетеля.

— Да, в провинции. Но думаю, оживленная сулийская свадьба может быть для Каза слишком. Не надейтесь особенно, пожалуйста.

— Он, похоже, не очень-то верит в знаки и ритуалы или в то, что записано в звездах, — соглашается мама. — Но знай, моя дорогая девочка, мы каждый день благодарим за него Святых.

Отец горячо кивает и, видимо, находит слова, которые искал.

— Пути Святых таинственны, meja, и их мотивы могут никогда не стать ясны нам, но я убежден, что он послан в твою жизнь как благословение, даже если сам в это не верит. После того, что он сделал, среди сулийцев его всегда будут знать как друга и союзника, но что важно для меня — так это то, что он заставляет петь сердце моей дочери. Ты хорошо нацелила свою стрелу, Инеж, и это всё, что мне надо знать.

Инеж обнимает их и клянется, что сделает всё возможное, чтобы они могли что-нибудь отпраздновать. За их терпимость и принятие они заслуживают больше, чем она может даже надеяться дать им, но глядя, как они растворяются вдали — две махающие фигуры, медленно сливающиеся в одну, а потом вовсе исчезающие, — она клянется никогда не переставать пытаться.

В тот вечер Каз закрывает «Клуб ворона» — вход только по приглашениям. Большинство членов ее команды встречали Отбросов раньше, поскольку они обычно останавливаются в жилье, которым владеет Каз, но для Марины и Зажи это новый опыт, и их восторг от перспективы провести ночь в самом известном клубе Бочки — желанное отвлечение. Настроение праздничное, напитки текут, и кто-то отодвинул в сторону пару столов для импровизированных танцев под играющую музыку.

Однако Инеж напряжена, и Джеспер рядом с ней с трудом сидит спокойно, его ноги отбивают под столом собственный ритм, и он всё время смотрит в сторону двери. Наконец она открывается и входит Каз — с виду вроде как пришедший на обычное празднование очередного хорошего для Отбросов месяца. Но нечто в том, как сжимается его челюсть, говорит Инеж, что всё встает на свои места. Он подтверждает ее подозрения крошечным кивком и приносит к столу три рюмки.

— Готово. Он внутри, и голосование прошло. Теперь ждем, — Каз поднимает рюмку. — За Иоганнуса Ритвельда.

Имя Иоганнуса Ритвельда было в немилости после фиаско с консорциумом юрды, но Каз выждал время, подыскивая кандидата, чтобы занять место Колма Фахи и провернуть другое мошенничество. Когда Инеж спасла от работорговцев юного сына равкианского чиновника, тот поклялся отплатить ей, чем только может, и она послала его к Казу. Упомянутый равкианец, Дима — вдовец, который изучал юриспруденцию, получил дипломатическую подготовку и свободно говорит на нескольких языках, включая керчийский. Прежде чем он успел применить свои навыки на практике, его жена умерла, и он оказался в относительной бедности с двумя упрямыми подростками на руках.

В конце концов Каз попросил об обещанной услуге, и однажды Дима ворвался на собрание Торгового совета и, разыграв, по словам Уайлена, представление века, объявил, что он, Иоганнус Ритвельд, стал объектом кражи личности. Мошенник воспользовался его добрым именем, и крайне возмущенный Иогнаннус не собирался этого терпеть. Проверив и перепроверив его личность, Совет восстановил его лицензию на торговлю. И как только они начали понимать размеры его богатства и потенциального влияния, они даже ускорили дело. Сегодня, частично благодаря скандалам, к раскрытию которых Инеж приложила руку, Иоганнуса Ритвельда приняли как члена Торгового совета. И на том же собрании Совет проголосовал за давнее ходатайство, предложенное консервативным и богобоязненным Радмаккером, о списке культурного наследия центрального Кеттердама, включая Бочку. Этой ночью цена земли, которую они сейчас занимают, увеличилась в четыре раза, и хотя она не зарегистрирована на имя Каза, Инеж знает, что сидит рядом с самым богатым человеком Керчии.

Через Иоганнуса Ритвельда Каз медленно скупал землю в южной Керчии, где он выращивает юрду и в последнее время тюльпаны. Выяснилось, что токсин в луковице тюльпана имеет весьма интересные для борьбы за контроль над юрдой паремом свойства, и Каз заблаговременно получил информацию об этой особенности от кого-то в глубине равкианского двора. Деньги от экспорта в свою очередь были инвестированы в терпеливую покупку земли в Бочке. Много лет назад, задолго до них, Совет был обеспокоен тем, что боссы Бочки могут использовать свои добытые нечестным путем доходы, чтобы приобрести влияние, став землевладельцами. Выходом из этой ситуации было немедленно объявить весь округ подлежащим только аренде, и Совет быстренько сделал землю государственной собственностью. Годы спустя искушение использовать бездействующий ресурс для личных целей стало слишком велико, и советники того времени сделали землю доступной для покупки, а потом купили ее сами, прежде чем она официально появилась на рынке. В результате купцы могли поживиться на грязных делах банд, назначая непомерную плату за аренду земли, при этом не пачкая руки. Это был грабеж среди бела дня, прославленный как победа закона и порядка.

Когда земля Бочки стала доступной, Каз принялся выкупать ее полосу за полосой. И хотя купеческие семьи продавали только маленькие участки за раз, их интерес к земле снова ослабел, поскольку в других местах появились более выгодные для финансирования предприятия. Как только они чувствовали уверенность, что впоследствии можно будет выкупить всё обратно, они были только счастливы продать, и портфель рос с замечательной скоростью. Через ряд подставных компаний Каз теперь владеет тремя четвертями Бочки. Оставшаяся четверть принадлежит большей частью компании Ван Эка. И сегодня благодаря твердой вере советника Радмаккера в ограничения и новой конфигурации Совета, единственное место, где застройщик может сделать большие деньги — это Бочка. Стервятники будут кружить, пока не поймут, что туша уже обглодана.

— Ты гениальный коварный ублюдок, — бормочет Джеспер, опрокинув в себя стакан выпивки. — Будем надеяться, остальная часть плана пройдет так же гладко.

— Так никогда не бывает, — говорит Каз. — Я не жду, что они будут действовать с честью. При всем их благочестивом виде, совести у них не больше, чем у меня.

— Меньше, — говорит Инеж. — В отличие от тебя, они не заботятся о населении Бочки. Им всё равно, как если бы она была населена крысами.

Каз кивком признает ее правоту и мрачно произносит:

— Будем готовиться к худшему. Уайлен говорит, доверенный Де Грота начинает беспокоиться. Фальшивое письмо недолго удерживало их от вопросов.

Как выяснилось, Каз недооценил быстроту реакции. Как раз когда они заканчивают следующий круг выпивки, заходит Родер и направляется прямо к Казу.

— Начинается, — без предисловий сообщает он. — Они идут.

Каз немедленно встает и забирается на стол. Музыка затихает, когда он ударяет тростью, чтобы привлечь всеобщее внимание.

— Поджигатели приближаются с востока. На этот раз не тренировка, — хрипло произносит он. — Просто делайте то, в чем мы тренировались, и увидимся на другой стороне.

Его взгляд проходит по комнате, словно запоминая ее.

— Ни траура… — тихо произносит он.

— Ни похорон, — бормочут все как один.

Отбросы уходят, резко протрезвевшие и готовые к действию.

Спустившись, Каз хватает Инеж за руку и притягивает ближе.

— Иди со своей командой, выведи столько, сколько сможешь, и подготовь «Призрак» — нам понадобится быстрый выход.

Инеж смотрит ему в глаза, желая сказать тысячу всего или только одно самое важное, но в итоге лишь кладет ладонь ему на щеку, и на короткое мгновение он прижимается к ее руке — его способ дать понять, что он знает обо всем, что она оставила несказанным.

Снаружи Инеж чувствует запах дыма и слышит далекий рев огня. Небо заполнено мерцающими огнями, и она окружена звоном колоколов, лязгом кастрюль и сковородок и настойчивым стуком в двери. Что примечательно, она видит организованные ряды сотен людей, уходящих от приближающегося хаоса к гавани. Бочка тихо эвакуируется, и Инеж посылает благодарственную молитву за четко нарисованные Уайленом карты того, как лучше всего покинуть извивающиеся улицы и узкие переулки.

Она бежит по крышам, направляя Шпекта, который ведет команду по земле, уводя их от тупиков и дорог, перекрытых огнем. Добравшись до «Призрака», они кашляют, но никто не пострадал, и Инеж посылает Марине и Заже ободряющую улыбку и начинает готовиться, заставляя себя сосредоточиться на деле. Она помнит, как Каз говорил о том, чтобы построить нечто новое и посмотреть, как оно горит, и как позже объяснил, что всегда знал: дни любого выскочки в Бочке — даже такого успешного как Пекка Роллинс, — сочтены. Он предсказал, что Бочку сожгут или разрушат, когда будет выгодно, чтобы вычистить подонки общества и богачи могли бы налететь. Этот день настал.

Когда всё подготовлено к отплытию, им остается только ждать. Отбросы постепенно просачиваются, выполнив свои миссии и проводив порученные им группы людей к точкам сбора вдоль кромки воды. Приходится позаботиться о нескольких небольших ранах, но ничего по-настоящему серьезного. Инеж стоит у перил, ее взгляд устремлен в тот угол, откуда она ожидает появления из дыма хромающей фигуры. Наконец появляется темный силуэт, несущий определенно трость, и ее сердце подпрыгивает, но несколько мгновений спустя стремительно падает на землю. Потому что это не Каз, а Джеспер, который бежит к ним, и сажа, покрывающая его лицо, прочерчена дорожками слез.

К тому моменту, когда он поднимается на борт и поворачивается к ней, ее тело застыло ледяной статуей, которая вот-вот разобьется на тысячи кусочков.

— Где он? — требовательно спрашивает Инеж, ее голос поднимается до сердитого пронзительного крика. — Где ты его оставил? Ты должен был привести его ко мне невредимым!

Джеспер протягивает дрожащую руку, ту, которая не держит трость Каза, и едва не захлебывается.

— Не знаю, — рыдает он. — Мы отбились от парочки головорезов, но один из детей остался, чтобы попытаться помочь, и попал в ловушку в здании. Каз зашел туда, чтобы вывести его, и не вышел обратно. Я ждал, Инеж, я ждал дольше, чем должен был, потому что он велел мне сразу уходить.

Она не осознает, что двигается, но вдруг она уже в дюйме от лица Джеспера и прижимает кинжал к его горлу.

— Отведи меня к нему, — яростно шипит Инеж. — Я не продолжу путь, пока не буду знать.

— Нам надо отправляться. Он велел отправляться, ты же знаешь. Там ничего нет, Инеж, к этому моменту пламя уже всё поглотило.

Она не сразу понимает, что пронзающий воздух гортанный звук исходит от нее — словно скорбный вой раненого животного, зов отчаяния, вырвавшийся из горла одного из любимых Маттиасом волков. Она отказывается верить, что они проделали такой путь только для того, чтобы споткнуться на последнем препятствии, что тому, кто так тяжело боролся за право существовать, откажут в шансе жить. Проходящие секунды чувствуются как часы, и каждая засасывает ее дальше в бездну.

А потом, как раз когда Инеж, сдавшись, падает на колени, она вдруг чувствует, как что-то пробирается сквозь собравшихся на палубе людей, и слышит, как Джеспер резко вдыхает. Подняв взгляд, Инеж видит в обрамлении входа на посадочный трап ссутулившуюся неровную фигуру. Яростно моргая, она смотрит, как он — мешанина пота, сажи и крови — кладет на палубу бледного мальчика с сильно покалеченной ногой, после чего падает сам в приступе кашля.

— Что мы до сих пор здесь делаем? — хрипит он. — Отчаливаем.

Инеж нужно мгновение, чтобы ее разодранные внутренности снова склеились, и чтобы убедиться, что, подойдя к нему, она его не убьет. В мареве облегчения и ярости она открывает глаза и наблюдает, как Каз поднимается на четвереньки, чтобы подползти к ней, выплевывая кровь и морщась от каждого движения.

— Стой, — говорит она, и голос чувствуется дрожащим и чужим. — Джеспер, дай мне всё необходимое, чтобы привести его в порядок.

Джеспер медленно реагирует, вероятно, в шоке, но у нее не осталось терпения.

— Джеспер, сейчас же, поскольку если я не смогу взять в руку тряпку, я возьму нож, или удушу его голыми руками.

В итоге холодную голову сохраняет Марина, которая приносит ей необходимое, и пока Шпект командует отбытием корабля, а кто-то из команды занимается раненым мальчиком, Инеж подтаскивает Каза в полусидячее положение и начинает обрабатывать раны, не в состоянии смотреть ему в глаза или говорить. Джеспер рядом с ними опорожняет содержимое желудка, перегнувшись через перила.

— Ублюдок, — цедит она сквозь стиснутые зубы, когда молчание становится невыносимым. — Как ты смеешь так поступать со мной? Я думала, мой мир рухнул, а потом ты ковыляешь сюда, да еще имеешь наглость раздавать приказы.

Инеж знает, что ведет себя нерационально, но выбор у нее между тем, чтобы проклинать его существование и свернуться в углу в позе эмбриона, покачиваясь из стороны в сторону. В это мгновение она предпочитает наказать его за причиненную боль, чем поддаться ей.

— Я знаю, — коротко говорит Каз, прорезаясь в ее мысли словно острый нож. — Я не однажды боялся, что ты умерла, Инеж. Единственное, что я пытаюсь сделать — выполнить мои обещания тебе.

Она ничего не говорит, просто продолжает мазать алкоголем его разбитую губу, пока он не берет ее мягко за запястье.

— Думаю, достаточно, — тихо говорит он, и Инеж понимает, что трет одно и то же место снова и снова, так что оно уже покраснело.

Со стоном она роняет ткань, прислоняется лбом к его сердцу и начинает колотить его в грудь, сердито рыдая, увлажняя слезами его подпаленную рубашку.

— Shevrati, — рыдает она. — Ты подлый… Единственное, что мне нужно от тебя — чтобы ты был жив. Я рассчитываю, что ты будешь дышать и останешься со мной.

Каз позволяет ей продолжать, пока она не выплескивает последнюю каплю гнева, а потом обнимает, целуя в волосы и бормоча извинения. Кажется, проходит вечность, прежде чем Инеж поднимается на ноги, выпрямляет спину и заставляет голос звучать властно.

— Я достану что-нибудь для поддержки сломанных ребер, — говорит она и начинает двигаться, но ее тут же перехватывает Марина, которая встревоженно болталась неподалеку.

— Вы научили нас заботиться о людях в шоке, капитан, — ее голос звучит испуганно, но решительно. — Так что думаю, будет лучше, если я принесу вам теплого питья и одеяло. Зажа принесет еще медицинских принадлежностей.

Нервно покосившись на пояс с ножами, Марина мягко берет Инеж за локоть, и, вняв голосу разума, Инеж позволяет отвести себя обратно туда, где Каз теперь с трудом поднялся на ноги, чтобы повернуться и посмотреть в сторону города. Одной рукой он опирается о плечи выглядящего разбитым Джеспера, и как только Инеж присоединяется к ним, Каз берет ее ладонь. Со смесью скорби и недоверия они вместе наблюдают, как над Кеттердамом поднимается оранжевое зарево.

* * *

Шесть месяцев спустя в Керчию возвращается весна. Холод, который всегда задерживается в Кеттердаме еще долго после того, как зима покинет его берега, не так настойчив здесь на юге, и сегодня Каз и Инеж натянули гамак между двумя березами. Все остальные планы заброшены, они мягко покачиваются на легком ветерке, нежась в неуверенном тепле полуденного солнца, переплетясь друг с другом. Инеж позволяет своему языку осторожно попробовать зажившую губу Каза, и ее вознаграждает стон, когда он впускает ее, переплетясь с ней языками. Он сжимает ее бедро, углубляя поцелуй и прижимаясь к ней, и она лениво гадает, как это она никогда не может насытиться. Если бы кто-то чужой вошел в сад, он мог бы покраснеть и снисходительно улыбнуться на двух молодоженов, окруженных распускающимися листьями и пением птиц, не замечающих ничего, кроме друг друга. В воздухе нет ощущения опасности или злобы, просто юная влюбленная пара.

— Как же это тошнотворно мило, — произносит знакомый голос. — Есть место еще для одного?

Каз даже не поднимает взгляд, просто утыкается лицом в грудь Инеж.

— Пусть оно уйдет, — говорит он.

— Ты была на свадьбе, — замечает Инеж, прищурившись на нависающую над ними фигуру. — Уверена, ты видела, как мы целуемся, по крайней мере один раз.

— Нет, так не видела. Это дает мне надежду, что однажды я могу действительно стать тетушкой Ниной.

Спустя еще несколько секунд Каз выныривает в наполовину расстегнутой рубашке и с растрепанными волосами, одарив Инеж взглядом, который ясно говорит, что он компенсирует ей это позже, заставив Нину хихикнуть.

— Пошли, герой-любовник, наш очаровательный маленький купчонок хочет начинать подготовку, но, видимо, слишком стесняется прервать вас.

— Увидимся позже, — говорит Инеж, не готовая пока покинуть свое уютное местечко, но также собираясь проверить новоприбывших, прежде чем пустить их в свой дом.

Местные жители были очень гостеприимны, взволнованные тем, что кто-то наконец поселился в уютном фермерском доме в идиллическом поселке неподалеку от Лижа. Окружающая местность представляет собой мешанину посевов и волнообразных холмов — в это время года в основном покрытая разноцветными тюльпанами, — а в поселке возвышается внушительное здание, известное как Большой Дом, где общительный и популярный Иоганнус Ритвельд построил для себя новую жизнь. Местные слухи гласят, что Каз — дальний родственник, недавно вернувшийся в Керчию после учебы и последующих путешествий за границей, где влюбился в прекрасную сулийку. Время от времени Инеж нравится ходить на маленький продуктовый рынок, чтобы присмотреть продукты, которые они не выращивают сами, и она встречается с доброжелательным любопытством, всегда с улыбкой отвечая на зондирующие вопросы.

— Очаровательное место для молодоженов, — воркуют они. — Так чудесно, что здесь снова живут Ритвельды. Мы так и не узнали, что сталось с теми бедными мальчиками, такая жалость.

Находиться там, где мир двигается в гармонии с собой — бальзам на душу, и, хотя это всегда предполагалось как место, чтобы залечь на дно, пока в Кеттердаме не осядет пыль, сейчас они начинают планировать, как разделить время между двумя резиденциями.

Свадьба в итоге состоялась. Чтобы избежать вопросов, они отправились в мэрию в Белендте, где Каз Ритвельд мог назвать себя, не возбуждая подозрений. После подписания бумаг, они провели по сулийским понятиям маленькую и сокращенную церемонию рядом с дубом в саду, с коротким обещанием верности и преломлением хлеба. Но даже так, собралось достаточно родственников Инеж, не говоря уже об их приемной семье Воронов, чтобы сделать последующие празднества довольно-таки шумными. Родители смутили ее, привезя с собой тренировочное снаряжение для детей, но мама просто пожала плечами на ее испуганное заикание и сказала что-то насчет важности быть готовой ко всем случайностям — рассуждение, с которым не мог не согласиться даже Каз. И хотя она видела, что Каз чувствует себя неуютно, в памяти осталось только его недоверчивое выражение, когда она произносила простые слова — словно он не мог до конца поверить, что всё это происходит с ним.

Сейчас она смешивается с тенями берез, которые растут вдоль дороги. Припав к земле в высокой траве, она замирает возле ворот в Большой Дом, где остановилась карета. На карете нет никаких символов или знаков, но тем не менее она излучает официальный вид. Пассажиры обмениваются несколькими словами с Димой, обращаясь к нему на керчийском как к советнику Ритвельду, но он смеется и на идеальном равкианском отвечает, что все важные дела должны обсуждаться с его юным родственником дальше по дороге.

— Всё влияние у него, я просто удачливый фермер, — говорит он.

Срезав путь по полю, Инеж добирается до пункта наблюдения раньше, чем карета подъезжает к дому, где из нее выходят двое и немного озадаченно оглядываются.

— Ты уверен? — спрашивает красивая темноволосая женщина. — Или мы найдем дом пустым, а карета исчезнет? Я буду в ярости, если нам придется идти обратно пешком.

— Мы можем полететь, — отвечает ее спутник, — хотя это, наверное, привлечет внимание.

— Не будь идиотом.

В дверь засунута записка, направляющая посетителей к задней части дома, и Инеж бесшумно следует за ними, когда они поворачивают за угол, и первое, что она видит — присвоившую гамак Нину. В дальнем конце, там, где огород встречается с маленьким ручьем, Джеспер кормит кур, а Уайлен усердно чинит забор, через который они убегали.

Завершает буколическую картину Каз, который сидит в удобном кресле, положив трость и больную ногу на маленький столик, на его коленях тихо мурлычет тощий полосатый кот. Он окружен стопками книг, которые «позаимствовал» из библиотеки Кеттердамского университета, и листает особенно тяжелый том под названием «Принципы и подводные камни успешного управления», хмурясь так, словно книга его оскорбила. Возможно, так и есть.

— Охрана здесь не слишком серьезная, — говорит Зоя Назяленская. — Расслабились, господин Бреккер?

Он слегка усмехается, вытянув руки над головой.

— Не позволяйте спокойствию обмануть вас. Моя жена держит вас на мушке.

Зоя и Николай одинаковым движением поворачивают головы, и Инеж приветственно машет кинжалом, заставив Николая расхохотаться.

— Ваша жена, — говорит Зоя, слегка улыбнувшись Инеж, — единственная причина, почему я верю в это. Если она нашла проблеск света в вашем черном сердце, для нас всех еще есть надежда.

— И где-то в глубине вашего драконьего сердца наверняка есть крошечный клочок уважения к тому, кто не станет падать к вашим ногам и подслащивать правду, — говорит Каз. — Какие новости из Кеттердама? Полагаю, вы проезжали через него?

— Недовольство в воздухе, — отвечает Николай с крайне позабавленным видом. — Ярость из-за того, что советника Де Грота раскрыли как работорговца и как одного из ответственных за пожар, увы, погибшего от дыма на месте преступления. Люди — даже те, которым вы не платите — в негодовании и призывают к чистке Совета. Довольно много купцов, которые были задержаны городской стражей, пытаются понять, как один человек сумел у них под носом купить Бочку, не нарушив ни одного закона о торговле. Они думали, что смогут сжечь ее дотла и выкупить у мелких инвесторов, прежде чем будет обнародован список культурного наследия.

— Все, от уличного фокусника до Совета приливов, требуют перемен, — добавляет Зоя. — И, похоже, имя Каза Бреккера внезапно в почете: единственный человек, облеченный властью, который ввел в действие план эвакуации, нарисованный присутствующим здесь юным советником. Похоже, он единственный, кому доверяют отстроить Бочку заново на пользу людей, которые живут и работают там.

Она бросает на Каза оценивающий и слегка враждебный взгляд.

— Как ни больно это признавать, правительство Равки согласно. Поскольку, я так понимаю, этот «Иоганнус Ритвельд» — ваша очередная марионетка, вы эффективно контролируете значительную часть керчийской экономики. Моя жизнь стала бы гораздо проще, если бы я могла иметь дело с вами в официальной должности вместо того, чтобы в поисках вас таскаться по сельской местности, каким бы на удивление приятным ни было это место.

— Ограбление с половиной, не так ли? — добавляет Джеспер, который теперь зажигает огонь и готовит кофе для гостей. — Захватить Торговый совет.

— Ну? — вопрошает Зоя. — Я здесь, чтобы насладиться видами, или вы позвали меня, чтобы мы наконец смогли направить в нужное русло эту вашу способность решать проблемы? Можем начать с проблемы юных равкианцев, которые по-прежнему несут на своих плечах индустрию наслаждения Кеттердама?

— Мы в курсе, — в груди Инеж поднимается возмущение. — Это сложная проблема, но поверьте, я не перестану пытаться искоренить работорговлю или всё, что хоть немного на нее похоже.

Каз встает, протянув дремлющего кота Уайлену. Его глаза сверкают, а в голосе появляются резкие нотки.

— Очистка Кеттердама поможет только отчасти, ваше величество. Дайте мне знать, когда вы искорените бедность, которая приводит отчаявшихся людей к нашим берегам, а потом требуйте у меня ответ. Если есть люди, которые хотят покупать, и люди, которые готовы продавать, я мало что могу сделать помимо того, чтобы помогать Инеж обеспечить, чтобы не было принуждения. Не мне судить, как люди пытаются выжить.

— Поэтому вы нам и нужны. Самое время, чтобы Керчией управлял кто-то, кто знаком с отчаянием и нищетой. Одним Святым известно, из какого темного места вы выползли, но в попытках всё наладить мне не помешает немного этого злопамятного гнева. Не говорите, что я прибыла сюда напрасно.

Они пронзают друг друга взглядами, словно два боксера, оценивающих противника, а потом Каз усмехается.

— Ну, я позвал сюда представительницу Фьерды не ради ее сверкающего остроумием общества, — он бросает в Нину желудь. — Хватит притворяться спящей, Зеник, пора составлять планы на будущее.

Некоторое время спустя мимо проходит добросердечная соседка и предлагает корзинку со свежими яблоками, мило улыбнувшись при виде друзей, собравшихся вокруг костра. Интересно, что бы она сказала, если бы узнала, что среди людей, которые здесь пьют вино, едят и разговаривают, присутствуют королевы двух наций, бывший король и двое самых влиятельных людей Керчии. Но, с другой стороны, ее, вероятно, волнует, только произведут ли яблони на следующий год обильный урожай. Есть что-то в этой простоте, напоминание о том, что в мире существуют не только войны и борьба за власть.

* * *

Клепка, которая в отличие от «Клуба ворона» вышла из огня относительно невредимой, все-таки нуждается в ремонте, но верхний этаж закончен. Инеж стоит возле окна, своего окна, наблюдая, как капли дождя танцуют по черепице крыши, наслаждаясь теплом недавно установленного отопления. Она знает, им предоставят роскошные апартаменты, если они захотят — любезность керчийского государства, — но ей сложно представить себя вдали отсюда, где стены хранят тяжелые уроки прошлого и нежные воспоминания обо всех их первых разах.

Когда дверь позади открывается, Инеж одергивает подол рубашки Каза — единственное, что на ней надето — и ждет, пока он обнимет ее, положив подбородок ей на макушку.

— Всё сделано? — спрашивает она. — Никаких проблем?

— Слабая имитация праведного возмущения, пока Уайлен, притворившись наивным, не обнажил их лицемерие парой прицельных вопросов, — отвечает Каз. — Думаю, глубоко внутри они уже приняли, что мошенник — лучший кандидат для управления морально обанкротившимся государством.

Они молча стоят, наслаждаясь близостью, в которой им так долго было отказано, загипнотизированные звуком дождевых капель по подоконнику. Каз медленно проникает рукой под рубашку, нежно лаская гладкую кожу ее бедер, после чего на мгновение останавливается. Он ждет, чтобы она расслабилась — «Да, это то, чего я хочу», — прежде чем взять в ладони ее полные чувствительные груди и уткнуться носом ей в шею. Она позволит себе отдаться его объятиям через мгновение, но вначале у нее есть вопрос.

— Оно того стоило, Каз?

Он замирает, обдумывая вопрос.

— Деньги купили мне безопасность и свободу, которых у меня никогда не было, — говорит он. — Возможность построить что-то свое, помочь друзьям. Короли и королевы, помнишь? Это того стоило для меня.

— А сегодня?

— Сегодня было для Джорди. Чтобы я мог встретиться с ним в кошмарах и сказать, что город не победил.

Он разворачивает ее и смотрит на нее так напряженно, что всё вокруг тускнеет.

— Всё остальное всегда будет для тебя, Инеж.

Каз позволяет своим длинным изящным пальцам взломщика пробежаться по ее слегка округлившемуся животу, подражая волнующему ощущению крыльев бабочки, которые щекочут ее изнутри.

— Для нас всех, — говорит он.