Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Советская Авиация
Не была разгромлена в первые минуты войны.
Из цикла док/ф «Великая Война».
В темноте августовской ночи среди бегающих лучиков карманных фонариков туда-сюда сновали люди в военной форме. Использовать более эффективные приборы освещения было опасно: самолеты-разведчики врага вполне могли пролетать именно над этим местом. Полевой аэродром близ города Белый находился в опасной близости от линии фронта: от северного угла Смоленского балкона солдат отделяло не более тридцати пяти километров по прямой — плевое расстояние даже для автомобиля, чего уж говорить о самолетах.
Техники работали практически вслепую, на ощупь. Одни солдаты скатывали маскировочные сети, другие подтаскивали снаряды и канистры с бензином. Постепенно четыре грозных штурмовика освобождались от маскировочного плена, вдыхая своими металлическими легкими прохладный ночной воздух. Из-за близости к противнику последние оставшиеся Ил-2 4-го Штурмового авиаполка приходилось каждый раз маскировать настолько тщательно, что порой их невозможно было различить даже с земли. Мелочей в этом не существовало: любая могла посеять в умах немцев сомнения, которые быстро решились бы одним авианалетом.
Небо на востоке становилось все светлее. Это означало, что время истекало. Чтобы избежать обнаружения, штурмовикам требовалось вылететь засветло — это дало бы больше шансов проскочить опасные участки и вернуться на аэродром после выполнения задачи. В условиях практически полного господства фашистов в воздухе такая тактика хоть немного повышала шансы «Ильюшиных» на выживание.
К инженеру с петлицами старшего лейтенанта, молча наблюдавшему за работой техников, подбежал один из последних. Без официальных обращений шепотом он что-то сообщил инженеру и вернулся к своим солдатам. Минуту спустя к лейтенанту подошел еще один старший и в том же формате сделал доклад. Командир кивнул и прошелся вдоль машин, проводя беглый осмотр. Подсвечивая себе фонариком, инженер старался выявить любые недочеты, которые техники, работая в подобных условиях, могли легко допустить — однако ничего в глаза не бросалось. Лейтенант вздохнул и закрыл глаза. Его губы стали беззвучно шевелиться в короткой молитве за жизни самолетов и летчиков. Закончив, инженер махнул техникам рукой, в последний раз посмотрел на восток, где уже забрезжило зарево предстоящего рассвета, и направился в штабную землянку с докладом.
* * *
Младший лейтенант Иван Гаврилов и сержанты Валерий Степанов и Геннадий Харин прибыли в штаб сразу после подъема. Выйдя на улицу, все трое сразу же обратили внимание на пляшущие огни фонариков возле самолетов. О предстоящем вылете летчики узнали вчера вечером, а подготовка самолетов означала, что планы не поменялись. Оставался только предполетный инструктаж.
В штабной землянке летчиков уже ждал майор Семен Григорьевич Гетьман, командир полка. Он пригласил вошедших присесть за стол, на котором источали пар кружки с горячим чаем.
— Итак, орёлики, в общих чертах все знаете, но сейчас о деталях, — начал Гетьман.
Пока он говорил, никто даже не думал прикоснуться к кружкам, несмотря на фактическое дозволение. Говорил Гетьман спокойно, неторопливо, но по делу и с той самой командирской ноткой, которая была способна воодушевить сломленных солдат на великие подвиги. Тридцативосьмилетний майор являлся самым опытным летчиком в полку, а потому его авторитет среди подчиненных не вызывал даже намека на сомнение. Начав говорить, Семен Григорьевич развернул карту и положил ее на стол. Летчики тут же подняли кружки и поставили их по углам карты, чтобы не дать ей свернуться.
— Наша задача, — произнес майор, указывая карандашом точки на карте. — Село Ильино. Здесь у немцев несколько укрепрайонов. Их уже несколько дней пытаются прорвать Тридцатая и Двадцать девятая армии. Наша задача — отработать по ним с воздуха, давая возможность наземным силам пробиться.
Летчики достали свои карты и принялись переносить обозначения с карты командира. При этом они внимательно слушали инструктаж.
— Вылетаем четверкой «Илов» и летим в Ильино, — продолжал тем временем Семен Григорьевич, проводя карандашом по обозначенному маршруту. — Восемьдесят километров. Отрабатываем на месте и уходим на юго-восток. Проходим южнее Жарковского и прямиком в Белый. Обратная дорога длиннее на два-три километра. Вопросы?
— Разрешите? — поднял руку Гаврилов. — Вы сказали, четверка «Илов»?
— Все верно, — кивнул майор. — Для этого дела нужны все четыре.
— Но ведь Богданов и Ершов ранены, — возразил лейтенант. — Они не могут лететь, а Майский… — он осекся, выбирая правильное слово. — Свихнулся. В строю мы трое.
— Я тоже летчик, — спокойно объяснил Гетьман. — Я лечу с вами.
— Разрешите? — поднял руку Харин. — Что нас там ждет?
— Укрепрайон, — пожал плечами Семен Григорьевич. — Зенитки. Возможно, истребители. Все, что душе угодно.
После ответа летчики замолчали, обдумывая предстоящее. Майор правильно понял паузу.
— Вопросов нет. Сейчас завтракайте и готовьтесь. Вылет через час. Приятного аппетита.
* * *
Час спустя четверка тяжелых штурмовиков шла по направлению на северо-запад. Самолеты держали строй в сумеречной полосе, лишь ненамного обгоняя утреннее августовское солнце. «Летающие танки» были нагружены до предела: каждый — по шестнадцать реактивных снарядов. Помимо этого штурмовики несли на себе полный боезапас к пушкам ШВАК и пулеметам ШКАС. Это была огромная нагрузка, которая, вкупе с собственной массой машин, делала «Илы» крайне неповоротливыми. Все летчики-штурмовики знали: наилучшая маневренность Ил-2 достигалась только после первых запусков РС-ов(1), а значит, маршрут к цели — самый опасный. Если «Ильюшиным» сейчас повстречаются истребители, беды не миновать: даже если ни один самолет не собьют, в укрепрайоне однозначно будут знать, что готовится атака с воздуха. Внезапность оставалась единственным ключом к успеху в данной операции.
Потому четверо летчиков гораздо пристальнее, чем обычно, всматривались в еще темное сумеречное небо в своем секторе обзора в надежде первыми разглядеть самолеты противника, что могли появиться в любую секунду. Майор Гетьман, ведя за собой сержанта Харина, осматривал передний левый сектор. Его ведомому приходилось постоянно крутить головой, чтобы оглядывать задний левый сектор. С правой стороны на точно таких же условиях шли младший лейтенант Гаврилов и сержант Степанов. Время от времени Семен Григорьевич устраивал перекличку, и тогда каждый докладывал по своему сектору обзора. Это, скорее, было нужно, чтобы никто из летчиков не уснул за штурвалом в столь ранний час: если кто-то увидит в небе что-то подозрительное, он сообщит об этом незамедлительно.
Каждый из летчиков, осматривая окрестности, высматривал ориентиры, которые потом выискивал на своей карте, определяя текущее местоположение. Проходя контрольную точку маршрута, записывалось время прохождения. Это была стандартная, если не сказать рутинная, полетная отчетность. Помимо этого, а также усиленного контроля неба, летчики постоянно следили за приборами, изредка корректируя положение в воздухе легкими отклонениями органов управления. В какой-то момент Гетьман сделал пометку на своей карте и объявил в эфире:
— Прошли линию фронта. Теперь мы на вражеской территории.
— А до этого были в полной безопасности, — съязвил Гаврилов.
— Разговоры! — оборвал лейтенанта майор. — Идем над вражеской территорией. Скорость триста, высота ноль-один.
— Есть! — хором ответили ведомые.
«Ильюшины» стали снижаться до указанной отметки, одновременно набирая скорость. Далее последовали процедуры проверки готовности самолетов и оборудования — последний шанс исправить возможную ошибку, которую летчики могли совершить ранее. Проверялось снятие предохранителей с орудийных гашеток, баллонов перезарядки, показания приборов.
— Сорок первый, — подал голос Гаврилов. — Самолет к работе готов.
— Сорок восьмой, самолет готов, — подхватил Харин.
— Пятьдесят четвертый, самолет к работе готов, — доложился последним Степанов.
— Хорошо, — подтвердил прием майор, чья машина носила бортовой номер один. — Слева по борту можно увидеть поселок Жарковский, мы облетаем его с севера. До цели около тридцати семи километров. Смотреть в оба!
На то, чтобы преодолеть расстояние, разделявшее четверку штурмовиков и укрепрайон близ села Ильино, понадобилось около десяти минут. На горизонте можно было разглядеть жилые дома, а в полях — траншеи и огневые точки. «Ильюшины» ушли севернее позиций, чтобы иметь возможность получше разглядеть место предстоящего действия.
— Приближаемся к цели, около минуты! — в шлемофонах раздался голос Семена Григорьевича. — Наша задача — разнести укрепления, но про зенитки не забывать!
Когда самолеты вышли над целью, укрепрайон зашевелился. Немецкие солдаты сбрасывали маскировочные сети с зениток, спешно готовя орудия к стрельбе. Зенитные орудия «Flak 18», стоявшие на вооружении армии Вермахта, не отличались высокой скорострельностью, однако их тяжелые снаряды не могла остановить даже броня «Летающих танков». Восьмидесятивосьмимиллиметровые болванки были страшным оружием, справляясь даже с броней тяжелых танков КВ-1.(2) Калибр пушки и послужил вторым называнием зенитки — «Восемь-восемь».
Стволы орудий стали подниматься в небо, когда ведущий приказал:
— Внимание, мы над целью! Начать атаку!
«Илы» накренились на левый борт и синхронно вошли в пике, целя РС-ами в огневые точки. Немцы времени даром не теряли: первая линия обороны уже могла похвастаться ДОТами,(3) которые частично заменили собой ДЗОТы(4) и представляли собой наибольшую опасность для наступавших наземных сил. Именно эти ДОТы и стали приоритетной целью для штурмовиков.
«Ильюшины» пронеслись несколько десятков метров вниз и сделали по паре пусков РС-ами, после чего задрали носы, выходя из пикирования. Машина Харина не сразу зашла на второй круг, а, встретив на пути зенитку, прошлась по ней очередью из пушек. Орудие рассыпалось искореженными кусками металла, а штурмовик на полной тяге мотора ушел вверх.
Первый заход можно было считать успешным, однако к этому моменту зенитчики уже пришли в себя и выпустили вслед уходящим самолетам по несколько снарядов. Следующий заход уже не мог остаться таким же безнаказанным — требовалось менять тактику.
— Сорок первый, атакуйте зенитки, — распорядился Гетьман. — Сорок восьмой, работаем по ДОТам!
— Есть! — отозвались летчики, и «Илы» разбились на пары.
Освободившись от груза, «Ильюшины» стали вести себя в воздухе куда грациознее. Вторая пара синхронно легла на крыло, выполняя резкий левый разворот, чтобы выйти к позициям не с севера, а с юго-востока. Гаврилов и Степанов один за другим на бреющем неслись над землей курсом точно на пушки «восемь-восемь», позиции которых были видны как на ладони. Штурмовики еще дважды плюнули РС-ами, после чего за дело взялись пушки. Навстречу советским самолетам открылась шквальная стрельба, которая принесла свои плоды: в фонарь Гаврилова по касательной влетел один из снарядов, оставив сеть трещин, а Степанову стальная болванка оставила дыру в крыле.
После захода первой пары на позиции немцев обрушилась вторая. Пикируя, «Илы» снова выпустили снаряды, выбивая из укреплений бетонную крошку, обломки досок и целые столбы земли. По машине Харина прилетело несколько пуль: жалкая попытка немецкой пехоты отбиться от налетов штурмовиков. Свинцовые болванки беспомощно отскакивали от прочной брони «Ильюшиных», а потому два самолета безнаказанно продолжили свой путь, пройдя очередями по позициям зенитчиков.
В следующий заход пары поменялись местами. Точно было неясно, чего ждали от штурмовиков немцы, но пара Гаврилов-Степанов вместо круга на бреющем после захода стала набирать высоту, чтобы минутой спустя в пикировании обрушиться на первую линию обороны. Плотности огня зениток было явно мало, особенно для такого укрепрайона, а потому третий заход обошелся легкими, ничего не значащими попаданиями.
Младший лейтенант Гаврилов посмотрел влево, пока его самолет набирал высоту, уходя из-под обстрела. Вторая пара готовилась нанести удар по пушкам «восемь-восемь». Следующий заход на зенитки принадлежал их паре, а потому Иван остановил восхождение и выровнял самолет на высоте сто пятьдесят метров. Лейтенант глянул на приборы: интенсивное маневрирование привело к тому, что температура мотора поползла вверх. Иван чуть крутанул штурвальчик управления заслонками водорадиатора и следом глянул на компас: Ил-2 шел на северо-запад. Осмотрев небо, Гаврилов увидел то, что так отчаянно выискивал все утро, но надеялся не встретить: четыре черных точки на небе.
— Внимание, истребители! — объявил младший лейтенант в эфир. — Север, выше!
— Сорок первый, Пятьдесят четвертый, что с РС-ами? — спросил Гетьман.
— Два штуки! — отозвался младший лейтенант.
— Пусто! — подхватил Степанов.
— Встречайте истребители, мы отбомбимся и присоединимся!
Гаврилов утопил ручку газа до отказа, и штурмовик затрясся, набирая обороты. Оба «Ила» синхронно стали разгоняться, набирая высоту прямо навстречу увеличивающимся точкам.
— И что нам делать? — не совсем уверенно спросил Игорь.
— Выбирай одного и иди прямо на него, — посоветовал Иван, стараясь понять, что за самолеты будут им противостоять. — Открывай шквальный огонь из всех стволов. У тебя преимущество.
— Понял.
Время шло, дистанция между врагами сокращалась, а лейтенант все силился разобрать очертания вражеских машин. К его удивлению, молодой напарник справился быстрее.
— Два «Мессера»(5), два «Фокера»(6), — объявил он.
— Черт, да у тебя глаз-алмаз! — попытался приободрить напарника Иван.
Оба летчика сделали все правильно: они выбрали цели (по стечению обстоятельств обе были «Фокерами») и открыли огонь. Но немецкие асы сразу дали понять, что не зря ели свои пайки: истребители, едва завидев вспышки пушек и пулеметов, бросились врассыпную. Два «Мессера», не сбавляя ход, направились прямиком к укрепрайону, где бесчинствовали два других штурмовика, а два «Fw-190» резко заложили виражи, стремясь зайти в хвосты «Ильюшиным»: немцы прекрасно знали сильные и слабые стороны советских «Летающих танков». Гаврилов и Степанов тоже бросились в разные стороны, каждый собрав по одному немцу.
Когда «Фокер» пристроился в хвосте у Ивана и открыл огонь, для летчика стрекот пулеметов прозвучал, будто молоток по крышке гроба. Ил-2 безоговорочно проигрывал в скорости и маневренности истребителю, а отсутствие воздушного стрелка превращало подобную ситуацию в почти однозначное поражение. Несколько очередей прошлись по деревянному хвосту «Ила». Гаврилову показалось, что он слышал, как пули звякнули по двенадцатимиллиметровой стальной пластине за его спиной.
Подгадав момент, Иван рванул на себя ручку газа и на себя же потянул штурвал. Штурмовик задрал нос и быстро потерял в скорости. Немец не ожидал подобного и ушел вниз и в сторону, пролетая мимо цели. Подержав нос кверху лишь секунду, Гаврилов отдал штурвал от себя и толкнул ручку газа до отказа вперед, чувствуя, как машина с ревом затряслась. Поймав «Fw-190» в прицел, лейтенант, не задумываясь, запустил последние РС-ы. До дистанции сведения было далеко, а потому один снаряд прошел мимо, второй же ударил в левое крыло истребителя и взорвался, изрядно повредив фюзеляж. «Фокер» закрутило, а тот понесся к земле. Секунду Гаврилов наблюдал за поверженным противником, но, так и не увидев парашют, стал искать Степанова. Тот нашелся в эфире:
— Помогите кто-нибудь! — закричал Игорь. — Он у меня на хвосте, не могу сбросить!
— Держись! — ответил Иван и закрутил головой по сторонам в поисках второго «Ила».
Когда лейтенант увидел самолетов, играющих в кошки-мышки, он, не раздумывая, направился туда. Было заметно, что самолет Степанова маневрировал все тяжелее, а сам молодой летчик, заметив подмогу, прямым ходом направился к нему.
— Чего ж ты творишь? —недоумевал Гаврилов. — Ты так еще больше подставишься, дурень! Уходи вправо!
Игорь подчинился, и «Ильюшин», дымя мотором, тяжело лег на крыло. Немецкий «Фокер» попал в прицел, а Иван нажал на гашетки. Ил-2 стал палить со всех четырех стволов. Стрельба и пушек, и пулеметов слилась в одну сплошную канонаду, от которой закладывало уши. Немец, на удивление, не ушел с линии огня, а принялся палить в ответ. Снаряд пушки «Fw-190» ударил прямо в фонарь, отчего трещин на последнем стало еще больше, несколько пуль беспомощно звякнули по бронекорпусу.
— Кишка тонка Ил-2 пробить!(7) — злорадно рявкнул лейтенант, понимая, что в таком противостоянии у немца шансов нет.
Двадцатимиллиметровые снаряды пушек ШВАК вырывали из фюзеляжа и крыльев истребителя целые куски металла, с каждым попаданием превращая корпус во всю большую рванину. Один из снарядов прилетел точно в винт. «Фокер», потеряв тягу, накренился носом к земле — и в этот момент в верхнюю часть немецкого самолета ударило два снаряда, разрывая истребитель на две части, которые затем беспорядочно полетели вниз.
* * *
Игорь Степанов выровнял самолет и стиснул зубы, а его лицо исказила гримаса боли: правая рука обильно кровоточила. Когда «Фокер» преследовал Степанова, снаряд пушки влетел в фонарь и ударил в приборную панель. Летчика посекло осколками бронестекла, а приборы с правой стороны кабины перестали работать. Сейчас сержант летел исключительно на своем небогатом опыте, однако понятия не имел, как садиться «на глазок» и не был уверен, что у него это получится. К тому же правая рука слушалась все хуже, а стук в моторе становился все отчетливее.
Самолет с бортовым номером сорок один поравнялся с машиной Степанова и пошел параллельным курсом.
— Игорь, ты живой? — спросил Гаврилов в эфире.
— Живой, — отозвался напарник. — Удивительно!
— «Горбатые»(8) и не такое переживали. Как ощущения?
— Мотор потряхивает, обороты скачут. Фонарь пробило, осколками посекло приборы и меня.
— Сильно?
— Не сильно, перемотался на скорую руку. Что снаружи?
Гаврилов присмотрелся к самолету Степанова.
— Ну, — задумчиво произнес он, чуть утопая штурвал, чтобы осмотреть днище Ил-2. — Помимо того, что масло хлещет? Похоже, радиатор пробит, паришь. Что с температурой?
Степанов опустил глаза на приборную доску. Термометр масла и трехстрелочный индикатор располагались слева и были одними из немногих приборов, которые еще работали.
— Терпимо пока, — Игорь скривился. — Давление масла упало. Лететь еще можно.
— Следи за этим, — Иван продолжил осмотр. — Хвост у тебя держится на честном слове. Вот-вот отвалится. По всему фюзеляжу дыры размером с кулак. Трубки ПИТО(9) нету. Масляный радиатор оторвало. Вообще чудо, что летишь.
— Вы же говорили, что «Горбатые»…
— Да, и каждый раз это чудеса, — перебил Игоря Гаврилов, услышав паникерские нотки в голосе молодого летчика.
— Может, лучше выпрыгнуть? — предложил Степанов.
— Куда прыгать? Мы над вражеской территорией. В плен захотелось?
— Нет, но и умирать я тоже не хочу.
— Не дрейфь, — успокоил парня Иван. — Все будет хорошо.
— Если хвост отвалится, я уже не смогу выпрыгнуть! — настаивал Игорь. — Самолет закрутит!
— До линии фронта километров двадцать. Дотянешь.
— А если радиатора нет, он масло выплюнет! — почти прокричал в эфир парень.
— Игорь! — Гаврилов пристально глянул на фонарь второго штурмовика. — Не паникуй! Это еще не конец! Чем дольше ты просидишь в кабине, тем меньше топать по пересеченной местности.
Степанов посмотрел на старшего товарища и помолчал, после чего спросил:
— Вы сами-то в такой ситуации бывали, Иван Станиславович?
— Да. В мой первый вылет. Самолет выглядел, как твой. Так что я знаю, о чем говорю. Соберись, сынок!
Игорь несколько раз вдохнул и выдохнул, стараясь вернуть самообладание. Конечно, визуально «Ильюшин» выглядел, как помойное ведро, однако это ведро все еще держалось в воздухе, плавно скользя по потоку вопреки всем законам вероятности. Степанов решил, что раз Гаврилов уже испытывал на прочность Ил-2, стоило ему довериться.
— Есть, товарищ младший лейтенант, — отозвался он, пытаясь придать голосу побольше уверенности. — Что делать?
— Открывай водяной радиатор на полную.
— Есть, — сержант выкрутил штурвальчик. — Радиатор открыт.
— Облегчай винт и сбавляй газ. У тебя трубки ПИТО нету, так что ориентируйся по моему самолету.
Степанов принялся выполнять распоряжения. Через какое-то время штурмовики пошли параллельным курсом на одной скорости. Ориентация «на глазок» прошла успешно.
— Отлично, — похвалил напарника Иван. — Теперь смотри: любые изменения докладывай мне тут же. Никаких резких движений. Все делай медленно и спокойно. Не нагружай мотор и фюзеляж.
— Есть, — Игорь вроде бы успокоился. — Боюсь, я скоро не смогу двигать правой рукой.
— Придется потерпеть, Игорь, — Гаврилов с понимание посмотрел на Степанова. — Сейчас самое главное — не сдаваться. Стисни зубы и иди вперед, несмотря ни на что. Ты летишь домой! Помни это!
— Да, я помню, — сержант еще раз посмотрел на свою руку.
Он хотел сказать что-то еще, но в этот момент в наушниках Гаврилова зазвучал голос Гетьмана:
— Сорок первый, ответь первому!
— Сорок первый на связи!
— Где пятьдесят четвертый? Куда вы пропали? — обеспокоенно спросил майор.
— Два «Фокера» нас оттеснили, — объяснил Иван. — Только отбились. Пятьдесят четвертого потрепало здорово, в воздухе еле держится. Возвращаемся домой по тому же маршруту, что шли сюда, тут короче.
— Принято, — голос Семена Григорьевича стал спокойнее. — Почему Игорь не отвечает?
— Он вас не слышит. Антенну срезало.
— Дотянет?
— А хрен его знает, — пожал плечами Гаврилов, но, увидев обреченный взгляд Степанова, который не слышал командира, зато прекрасно различал слова напарника, поправился: — Дотянет, товарищ майор. Точно дотянет.
— Хорошо, — Гетьман помолчал. — Нам тут звено «Чаек» помогло от «Мессеров» отбиться, так что выходим чисто. Возвращаемся по обычному маршруту. Вам удачи, ребята. Мы пойдем быстрее, чтобы не мешать вам садиться, как прибудете. Передай Игорю, чтобы не раскисал.
— Есть, товарищ майор.
— Что он сказал? — тут же поинтересовался Степанов.
— Ни пуха тебе передал.
— К черту, — сержант вздохнул. — А у них как с истребителями?
— А им наши «Чайки помогли». Мимо пролетали. Все, давай, не раскисай. Скоро линия фронта.
«Ильюшины» шли домой на низкой высоте. Стояла ясная погода, ветра не было, что не могло не радовать. Молчание длилось недолго, и скоро Гаврилов, привязав местность к карте, сообщил:
— Мы прошли линию фронта. Скоро будем дома.
— Понял, — буднично отозвался Степанов, но вдруг в его голосе послышалась паника. — Иван Станиславович, мотор стучать начал!
Лейтенант посмотрел на машину напарника.
— Масло. Похоже, оно почти вытекло, — летчик сжал зубы. — Ему недолго осталось. Следи за оборотами и наддувом. Начнут падать — поддавай газу.
— А если он заклинит?
— Ну и что? Ты не упадешь камнем, когда он встанет. Успеешь выпрыгнуть.
— Но если он встанет, когда я пойду на посадку… — начал было сержант.
— Давай мы будем думать о посадке, когда ты начнешь ее, — перебил Степанова лейтенант. — Нам еще минут пятнадцать лететь.
Молодой летчик снова замолчал. Впрочем, его хватило ненадолго, и он спросил:
— Иван Станиславович. Как мы отработали?
— Да как тебе сказать, — с готовностью отозвался младший лейтенант, понимая, что напарник завел этот разговор, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей. — Нецензурно мы отработали.
Игорь сдержанно засмеялся. Шутка пришлась очень кстати.
— Так уж и нецензурно? — уточнил он, просмотрев показания всех оставшихся приборов.
— Ну конечно, — Гаврилов бросил взгляд на карту. — Нам же не дали отработать, как следует. По зениткам пришлось работать, да и истребители. Из пушек толком не постреляли.
— Ну да. Зато мы все живы. Пока что, — попытался усмехнуться Степанов. — Мотор греется.
— Пара почти нет. Радиатор выкипел, — сообщил Гаврилов. — Осталось немного.
— Я знаю. А как у вас было?
— Да почти так же. У меня фонарь маслом залило, не видел нихрена. Шел вслепую, незнамо куда. А у нас тут… аэродром!
Перед глазами развернулась до боли знакомая лесополоса. Иван на всякий случай перепроверил местоположение по ориентирам. Среди деревьев можно было увидеть полосу, которая с каждым взлетом или посадкой виднелась все отчетливее.
«Надо будет напомнить об этом командиру», — подумал Гаврилов, а вслух сказал:
— Вот и наш аэродром, сынок! Как машина?
— Такое ощущение, что мотор вот-вот заглохнет.
— Давай первым на посадку, — приказал лейтенант и вызвал диспетчера. — Диспетчер, я сорок первый, запрашиваю посадку для поврежденного пятьдесят четвертого.
— Диспетчер на связи, — ответили наушники шлемофона. — Первым заходит сорок первый.
— Что? — воскликнул Иван. — Он же не дотянет!
— А если он разобьется на полосе, не дотянете вы, — отрезал диспетчер.
Гаврилов выругался про себя. Диспетчер был абсолютно прав: полосы полевых аэродромов делались максимально короткими, чтобы снизить их заметность с воздуха, причем везде была одна полоса. Если у Степанова не получится сесть, Гаврилову просто не хватит оставшейся полосы. Такого понятия, как запасной аэродром, у советской авиации вообще не существовало: в условиях постоянного отступления все делалось на скорую руку. Это была жесткая практика, но это было необходимо для хоть какого-то функционирования авиации. Всех летчиков предупреждали сразу — в такой ситуации мог оказаться каждый из них.
— Вас понял, — Иван вздохнул. — Прости, сынок, но тебе придется уходить на второй круг.
— Я понимаю, Иван Станиславович, — Игорь явно храбрился. — Увидимся после мягкой посадки.
Поврежденный «Ильюшин» стал тяжело набирать высоту, чтобы обойти аэродром и не мешать исправной машине садиться. Гаврилов же решительно пошел на посадку. Требовалось сделать это с первого раза, чтобы не заставлять Игоря снова уходить на очередной круг, который мог стать последним. На малой высоте летчик вполне мог не успеть раскрыть парашют и разбиться. Выпустив закрылки и шасси, Иван поднял глаза в поисках черной точки, в которую превратился ведомый самолет. Не увидев его сходу, лейтенант сосредоточился на своей посадке.
Ил-2 привычно коснулся колесами утрамбованного грунта и, подпрыгнув пару раз, покатился вперед. Гаврилов потянул на себя ручку газа и осторожно надавил на небольшую рукоятку тормоза на штурвале, чтобы не допустить опрокидывания машины. С бешено колотящимся сердцем он внимательно следил за стрелкой указателя скорости, чтобы остановить самолет. Когда скорость стала приемлемой, Иван, вместо того, чтобы остановить штурмовик и аккуратно повести его на стоянку, направил «Ильюшин» прямо к диспетчерской вышке. Прикатившись к строению, Гаврилин сбавил газ до нуля, заглушил мотор, выпрыгнул из кабины и помчался внутрь вышки, на ходу снимая шлемофон.
В тот момент диспетчер уже давал указания Игорю по посадке.
— Сынок, вылезай — или я тебе яйца оторву, — заявил лейтенант, подходя к диспетчеру.
Тот, посмотрев на летчика, не решился с ним спорить и покинул свое место, а Иван, понимая, что с парашютом не сможет сесть, просто надел наушники и взял микрофон.
— Игорь, это Гаврилин. Я тебя вижу.
— Иван Станиславович! — в голосе молодого летчика слышался настоящий ужас. — Мотор захлебывается, шасси не выпускаются!
— Спокойно, Игорь! Не паникуй! Ты шасси по лампам посмотрел?
— Да…
— Смотри на крылья! Флажки видишь?(10)
— Да! — подтвердил Степанов. — Они опущены!
Гаврилов выругался.
— Значит, придется стиснуть зубы и опустить их вручную.
Иван прекрасно понимал, через что сейчас придется пройти молодому летчику: ручка для ручного опускания шасси располагалась справа, под раненую руку.
— Понял, — после недолгой паузы отозвался сержант.
Потянулось тяжелое ожидание. Лейтенанта так и подмывало спросить у Игоря как дела, но он не решался отвлекать летчика в такой момент. Сердце бешено колотилось в груди, отсчитывая секунды.
— Шасси… опущены… — голос Степанова, полный боли раздался в наушниках подобно бальзаму на душу.
— Хорошо, Игорь. Теперь осторожно. Не торопись. И не делай резких движений.
Поврежденный «Ильюшин» заходил на посадку очень неуклюже. Все его движения были какими-то резкими и неестественными, словно машину сковывали судороги. Последние метры над землей были самыми мучительными. С раненой рукой Степанову было очень тяжело удержать машину на ровном курсе. Помимо этого, большая часть приборов не работала, и сержант не знал даже, какая у него скорость. Каждый из этим моментом даже по отдельности мог привести к краху, а в сумме практически не оставлял летчику шансов.
Два метра. Метр. И вот Ил-2, качнувшись, резво побежал по грунтовой полосе. Секунду спустя винт вдруг встал: мотор, сделав то, о чем ни один из конструкторов даже подумать не мог, заклинил. Он продержался куда дольше, чем рассчитывал Гаврилов, чем можно было судить по теории вероятности или простым прикидкам. Мотор выдержал перегрев, долгую дорогу без смазки под нагрузкой, сдавшись только тогда, когда самолет и его летчик были в безопасности. Перестав шуметь, «Ильюшин» осторожными короткими усилиями тормозов замедлился и остановился. Возникла неловкая пауза.
— Игорь, — подал голос Иван.
Ответа пришлось немного подождать.
— Я здесь, Иван Станиславович, — наконец раздался в наушниках голос. — Сел.
— Врача к нему, срочно! — крикнул лейтенант и, усевшись прямо на пол, рассмеялся.
Очередной вылет 4-го Штурмового Авиаполка обошелся без потерь. Теперь можно было передохнуть и готовиться к следующему вылету. Но все последующие вылеты 4-го ШАП, ставшего впоследствии 7-м ГШАП, это уже другая история. Долгая история в Летописях Великой Победы.
1) РС — Реактивный снаряд
2) Поскольку немецкая разведка не располагала данными о подобных машинах, пушки «Flak 18», бьющие прямой наводкой, были единственным средством, которое пробивало броню КВ. Впрочем, обнадеживаться не стоит: подкалиберные снаряды, способные пробивать такую броню, у немцев были, просто их не держали на передовой за ненадобностью
3) ДОТ — Долговременная огневая точка, бетонное укрепление с амбразурами, в которых могли устанавливаться как пулеметы, так и противотанковые пушки.
4) ДЗОТ — Дерево-земляная огневая точка. Фактически, землянка, укрепленная древесиной
5) Messerschmitt Bf-109
6) Focke-Wulf Fw-190
7) Отсылка к фильму «Несокрушимый». Фильм рассказывает о танках КВ-1
8) Одно из прозвищ Ил-2. Так его называли солдаты Красной Армии за характерный профиль
9) Внешнее устройство датчика скорости. Она измеряла скорость встречного потока, таким образом измерялась скорость самолета. Располагалась на одном из крыльев
10) На всех машинах того времени электронные датчики положения шасси дублировались аналоговыми, расположенными на крыльях. На всякий случай
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу