Принцесса мертвого королевства (джен)

«Через некоторое время забываешь жизнь, которой жил раньше. Вещи, которые ты любишь и ценишь, подобны бусинкам на нитке: разрежь ее и они рассыпятся по полу, затеряются в темных углах, где их сложно будет найти. И жизнь идет дальше. Со временем ты забываешь, как эти бусинки выглядели или хотя бы пытаешься это сделать».Диана Гэблдон «Чужестранка»

* * *

Однажды отец рассказал ей сказку, которую он любил повторять снова и снова. Она была его любимой, полна волшебства и приключений, о молодой принцессе из далёких земель, оставшейся без королевства и народа. Каждый раз, когда он начинал её рассказывать, его глаза светились радостью, а голос наполнялся теплотой.

— Как можно быть принцессой, если у тебя нет народа? — спрашивала она, её голос был полон недоумения и наивной тревоги.

— Принцесса в конце концов воссоединилась со своим народом, — отвечал отец, его голос был нежным и обнадёживающим, словно он сам верил в волшебство своей истории.

* * *

Однажды мама рассказала ей сказку, но делала это лишь несколько раз. Эта история была для неё слишком болезненной, и её сердце не выдерживало воспоминаний. Сказка была словно запечатлённая в древних тайниках времени, рассказывающая о двух сёстрах, которые в ярости сражались друг с другом до самой смерти, чтобы определить, кто из них заслуживает владеть Драконьим Пламенем.

— Как можно ненавидеть свою собственную сестру до такой степени? — спрашивала она, её голос был полон глубокого удивления и неразрешимого внутреннего смятения.

— Я не знаю, — отвечала мать, её голос дрожал от боли, и в её глазах читалась невыразимая печаль, словно эта история была для неё тяжким бременем, которое она не могла ни объяснить, ни отпустить.

* * *

— Давайте повторим еще раз. Как тебя зовут, девочка? — произнес мужчина, внимательно изучая её лицо. Его голос был хриплым и глубоко проникнутым, как эхо из далекого прошлого.

— Дафна, — тихо ответила она, стараясь скрыть дрожь в голосе. Словно в ожидании новых испытаний, её взгляд скользнул по углам комнаты, ощущая каждую деталь.

— Принцесса королевства Домино, верно? — уточнил он, на его губах мелькнула тень чего-то похожего на лёгкую улыбку, но глаза оставались настороженными, как будто в них таился особый смысл.

— Да, — подтвердила Дафна, её голос был хрупким, как утренний туман. Она чувствовала, как её прошлое, когда-то часть её сущности, теперь ускользает, словно песок сквозь пальцы.

— И что с тобой случилось, Дафна? — Мужчина прищурил глаза, искренне пытаясь найти правду за её словами, его взгляд был полон глубокой тревоги.

— Мою планету атаковали. Мы проиграли. Мне нужно было уйти. Мне нужно было защитить Драконье Пламя. Мне нужно было защитить её, — произнесла Дафна, её голос дрожал от боли, но она пыталась сохранять стойкость, словно внутренний огонь был её единственным источником силы.

— Где моя сестра? — с неким отчаянием повторила она, её глаза стали настороженными, как будто страх и надежда переплетались в её взгляде.

Мужчина вздохнул, его плечи слегка напряглись, и он повернулся к другому мужчине в комнате.

— Пожалуйста, присмотри за ней, Питерс, — сказал он.

Мистер Питерс кивнул, его взгляд был полон беспокойства. Он сел на свободное место, вытирая руки о брюки, и постоянно оглядывался, как будто в комнате могли скрываться незримые опасности.

— Моя сестра, — снова повторила Дафна, её голос был почти шёпотом. — Где она?

Мистер Питерс протянул руку к ней, но, заметив её испуганное движение, замер. Он посмотрел на свою руку, затем вернул взгляд к ней. В его глазах пробежало что-то, что Дафна не могла точно определить.

— Моя жена присматривает за ней, — сказал он, стараясь звучать успокаивающе. — Доктора сказали, что с ней всё в порядке, хотя… — он покачал головой, как будто это нечто несоизмеримое. — Это чудо, на самом деле. Казалось, что огонь даже не касался вас.

Дафна внутренне вздохнула. Это было правдой — огонь не тронул её сестру. Это потому, что она была феей, управляющей огнём, и тот уважал её.

Но она не сказала этого вслух. Она уже пыталась объяснить свою историю, и взрослые всегда смотрели на неё, как на сумасшедшую. Возможно, люди на этой планете вообще не знали о магии. Она всегда считала, что такие места существуют где-то далеко, но никогда не думала, что окажется в одном из них. Это было чудом, что ей разрешили покинуть дворец в условиях этой войны.

— Блум, — сказал мистер Питерс. — Это имя твоей сестры, правильно?

Дафна хотела поправить его, сказать, что это её прозвище. Но в сущности, её редко называли полным именем.

— Да, так мы её называем, — ответила она, стараясь сохранить спокойствие.

В глазах мистера Питерса мелькнул интерес.

— Мы?

Дафна задумалась о своей семье — о маме и папе, о Хагене, Фарагонде, Грифин и Саладине. Все они были частью её жизни, но теперь она осталась одна.

— Где они сейчас? — спросил мистер Питерс, его голос был полон искреннего интереса.

— Я уже сказала вам. Вы не верите мне, — сказала Дафна с нотками отчаяния в голосе.

— Я верю тебе, — ответил он, стараясь звучать убедительно. — Просто… нам нужно знать, что есть кто-то, кто может помочь.

— Вы не верите, — возразила Дафна, её голос звучал как лёгкий упрёк. — Вы просто не хотите меня расстраивать.

Мистер Питерс посмотрел на неё, как на взрослого, но его глаза говорили о том, что он видел её не как равную, а как нечто хрупкое, требующее защиты. Дафна ощущала, что, несмотря на её обучение и подготовку, её роль как хранительницы Драконьего Пламени и принцессы королевства остаётся лишь иллюзией, её королевство рухнуло, и ей пришлось бежать.

— Можешь подумать о месте, где вы могли бы остаться? — спросил мистер Питерс, его голос был полон мягкого беспокойства.

Дафна не знала, что ответить. Раньше её магия была такой сильной, что она ощущала себя как в невидимом плаще. Огонь Дракона был огнем в её венах. Она не знала, каково это — терять свою магию, но все описания были похожи на медленную смерть, когда всё, что у тебя есть, — это тонкая нить жизни, за которую нужно держаться изо всех сил.

Ей не было холодно, но она не чувствовала своей магии. Не чувствовала огонь — наследие своей семьи, матери. Она знала, что это не из-за того, что Древние Ведьмы забрали её магию; она не позволила им этого сделать.

Или всё-таки позволила?

— Знаешь что, — сказал мистер Питерс, немного смущённо, но с искренним предложением в голосе. — Мы с женой думали, что ты и твоя сестра могли бы какое-то время пожить у нас, пока не появится что-то более подходящее. — Он улыбнулся, но это было скорее робкое предложение, чем уверенность.

Дафна подозревала, что у неё не было иного выбора, кроме как принять это предложение. Это было приятно, что кто-то предложил помощь в такой трудный момент.

* * *

Мистер и миссис Питерс, или Майк и Ванесса, как они настаивали, чтобы их называли, были очень хорошими людьми. В их поведении было что-то, что напоминало Дафне о её родителях, но без той строгой церемониальности, которую она и её родители всегда должны были соблюдать.

В возрасте пяти лет Блум была слишком юной, чтобы помнить всё в деталях, но достаточно взрослой, чтобы не забыть. Это становилось проблемой, если они не хотели казаться странными. Или, как говорила миссис Смит, их терапевт, травмированными.

С тех пор как Дафне исполнилось тринадцать, она научилась замечать невидимые вещи: уклончивые взгляды и слова, зажатые в молчании. В суде улыбки часто скрывали неприязнь, а любезности прятали истинные намерения.

Через две недели проживания с мистером и миссис Питерс Дафна уже знала больше, чем они могли бы представить. Однажды ночью, когда их тёплая комната окуталась ночной тишиной, она отвела Блум в сторону и с тяжёлым сердцем объяснила ей, что говорить о драконах, феях и магии как о реальных вещах неуместно.

Она нежно взяла маленькие ручки Блум в свои, чувствую, как её собственные пальцы дрожат от напряжения.

— Можно сказать, что тебе нравятся эти истории, — начала Дафна, стараясь говорить мягко и уверенно. — Но если ты будешь настаивать на том, что они настоящие, или упомянешь что-то о нашем доме, они начнут подозревать.

Блум наклонила голову в сторону, её большие голубые глаза были полны невинности и любопытства.

— Почему?

Вопрос был простым, но для Дафны ответ был сложным. Объяснить Блум, что магия не существует здесь, было почти невозможно, так как для неё, ребёнка из Магического Измерения, магия была такой же естественной, как воздух. Дафна почувствовала горечь и тревогу. Её маленькая сестра была избавлена от жизни при дворе, и теперь, несмотря на опасения их матери, она начинала сомневаться, увидит ли Блум когда-либо то, что потеряла.

— Я знаю, что это трудно понять, — сказала Дафна, её голос дрожал. — Но эти люди не верят в магию, и нам нужно сохранить это в секрете. Обещай мне, что постараешься. Пожалуйста.

— Не плачь, Дафна, — услышала она тёплое и обеспокоенное тишиной голос Блум.

— Я не плачу, — старалась улыбаться блондинка, но слеза скользнула по её подбородку, и вскоре за ней последовали другие. Дафна вытерла глаза тыльной стороной руки, её голос становился всё более дрожащим. Если она не прекратит плакать, Блум тоже начнёт, и тогда мистер и миссис Питерс обязательно придут.

— Видишь, я не плачу, — повторила она, стараясь сделать свою улыбку ярче и убедительнее.

Дафна обняла Блум, когда та, с легким смущением, пообещала попробовать, и уложила её в постель, укрыв одеялом. Как только она почувствовала, что Блум погружена в глубокий и спокойный сон, её грудь ритмично поднималась и опускалась, Дафна позволила слезам литься свободно, её глаза наполнялись горечью и тоской по тому, что она потеряла.

* * *

Прошёл месяц. Блум начинала привыкать к новой жизни, её дни становились более упорядоченными и предсказуемыми. Дафне же было сложно. Её внутренний мир, словно хрупкое стекло, постоянно подвергался трещинам и сколам, которые оставляли глубокие следы.

Чем дольше она жила у Питерсов, тем сильнее ощущала, что их забота была искренней. Каждый раз, когда мистер Питерс нежно поправлял ей одеяло или миссис Питерс с теплой улыбкой предлагала любимое печенье, Дафна чувствовала, как её сердце наполняется благодарностью. Несмотря на отсутствие магии, Земля оказалась не такой уж чуждой. Если ты сирота, как и в Домино, ты оказывался в каком-то учреждении. На Земле, как казалось, такие заведения были обременены дурной репутацией. Однажды, подслушав разговор мистера Питерса с миссис Питерс, где он сказал, что система сломана, Дафна почувствовала, как её страхи рассеялись. Она не знала, что именно он имел в виду, но его слова были наполнены искренностью, которой она могла доверять.

Однажды ночью, когда тишина в комнате казалась особенно давящей, Дафна лежала в постели, не в силах уснуть. В полумраке она вспомнила, как жизнь с Питерсами могла бы быть приятной, если бы обстоятельства были иными. Тяжёлое дыхание и неровный пульс в груди заставили её осознать, что разлучение с Блум оставило бы в её душе глубокие раны. Эти воспоминания о матери, ласкающей её кожу, и голосе отца, читающего сказки на ночь, словно отголоски из далекого прошлого, никогда не исчезнут.

До появления Блум концепция семьи в жизни Дафны расширилась и трансформировалась. Вот он, Хаген, обычно сдержанный и серьезный, смеётся до слёз от шуток Саладина. Гриффин, словно шквал, ворвался в их жизнь и постепенно заполнил пространство между ними, наполняя его теплом и близостью. Она смогла заполнить пустоту, оставленную Фарагондой, и сама создала новые связи, находя утешение в доброте Марион и радость в общении с Орителем, которые вызывали у неё неоднозначные, но приятные эмоции.

Будь она старше, возможно, она бы осудила Гриффина за его странности. Но в свои десять лет Дафна не могла до конца понять происходящее вокруг, и Гриффин была ещё одной частью мозаики. Она наслаждалась моментами, когда могла тихо сидеть рядом с ней в библиотеке, погружённая в книги. И когда Гриффин отвечала на её вопросы, Дафна чувствовала, как её сердце наполняется благодарностью и облегчением. Даже когда она старалась избегать сложных тем, это было больше, чем она могла надеяться, и она принимала это как должное.

С течением времени реальность войны становилась всё более очевидной, но жизнь в дворце казалась далёкой и нереальной, как сказка, которая пугает, но не может причинить боль. Дафна пыталась сохранить эту иллюзию, чтобы не потерять последнюю надежду на мирное существование.

Это была не идеальная жизнь, но это была единственная жизнь, что у неё была. Дафна крепко сжала кулаки, её глаза блестели от решимости, и она была готова сражаться до последнего, чтобы защитить её.

* * *

Кроме того, она даже не могла сказать, что она сделала что-то важное. Когда она столкнулась с жестокой реальностью войны, её страх и паника стали настолько сильными, что она побежала к порталу, который, как она думала, могла вызвать лишь наполовину в своём состоянии. Секунды тянулись бесконечно, и её сердце билось в груди как молот, когда портал раскрылся перед ней.

Когда она и её сестра оказались в новом мире, реальность сразу же поразила её своей суровостью. Здесь магия была настолько слабой, что каждый её вдох казался почти невозможным, как если бы ей приходилось дышать, имея лишь один лёгкий. Она почувствовала, как её сила истощается, и как будто весь её мир сжался до этого тусклого и беспомощного существования. Каждое движение становилось сложнее, и её внутренний мир был полон отчаяния и страха.

Здесь, в этом новом и чуждом мире, она была лишена прежних возможностей и привычной силы, и её душа заполнилась мраком и отчаянием, в то время как она пыталась адаптироваться к новой, жестокой реальности.

* * *

Говорят, что время лечит все раны, но это лишь одна из правд. Правда одних противоположна правде других. Историй столько же, сколько и людей. В своей собственной истории Дафна поняла, что время не исцеляет все раны. Оно лишь смягчает их, как прикосновение матери или успокаивающий голос отца.

Может быть, если бы она научилась отпускать, она смогла бы двигаться дальше. Но если бы она действительно отпустила, она боялась, что потеряет себя. Поэтому каждый день она шептала себе: «Помни, кто ты есть. Помни, кого оставила позади. Помни маму и папу. Хагена, Фарагонду, Гриффин и Саладина.»

Они были как тени, всегда рядом. Хотя это означало, что война становилась всё ужаснее, это было каким-то утешением. Блум росла. Скоро она достигнет возраста, когда сможет стать тем, о чём Дафна всегда мечтала. Феей. Хранительницей. Подругой.

Но по мере взросления Блум начала забывать. Драконы, феи и магия не исчезли, но основа веры изменилась. Однажды, сидя за кухонным столом, Блум тихо спросила:

— Дафна, а где наш дом?

Дафна замерла, и её взгляд потемнел. Блум продолжила:

— У нас есть дом. Это дом Питерсов, не так ли? А ещё я помню, что ты не называла её мамой.

Дафна почувствовала, как её сердце сжалось. Словно время замерло, и она осталась одна на грани разрыва между двумя мирами. Тарелка, которую она держала, выскользнула из рук и разбилась на пол. Ломкие осколки разлетелись, напоминая ей о её собственной хрупкости.

— Нет! — воскликнула Дафна, её голос дрожал от паники. Она бросилась на колени, чтобы собрать осколки, её руки неуверенно перебирали разбитые кусочки.

В этот момент Ванесса подошла к ней. Прикосновение Ванессы было таким лёгким, почти невесомым, как тень. Это было похоже на прикосновение её матери, и Дафна почти не заметила его.

— Всё в порядке, дорогая, — сказала Ванесса нежно, её голос был теплым и успокаивающим. — Это всего лишь тарелка.

— Извините… — прошептала Дафна, её глаза были полны слёз.

— Ничего страшного, — продолжала Ванесса, осторожно стараясь взять её руки в свои. — Перестань, ты можешь порезаться.

Дафна отдёрнула руки, её тело дрожало от напряжения и смущения. Она снова пробормотала извинения и, не выдержав, рванула в ванную. Дверь захлопнулась за ней, и слёзы начали катиться по её щекам.

Она сидела на полу, её спина прямая и напряжённая, глаза затуманены от слёз. В голове всё снова и снова звучали слова Блум: «Мама». Это было слишком больно.

Миссис Питерс была хорошей мамой.

* * *

«А сколько времени нужно, чтобы мистер Питерс стал папой?»

* * *

В конце концов, они действительно стали Майком и Ванессой. Прошло восемь месяцев, когда миссис Питерс, теперь уже Ванесса, сидела перед Дафной. И когда наконец слова «мама» сорвалось с губ Дафны, Ванесса взглянула на неё с такой улыбкой, что она занимала почти половину её лица, будто делая в своём взгляде место для чего-то тёплого и искреннего. Ванесса не старалась привлечь к этому внимание, её улыбка была естественной, но в этом акте было что-то такое, что заставило Дафну вспомнить свою мать. Это было настолько похоже, что её сердце сжалось от тоски, и ей захотелось расплакаться.

И она действительно заплакала, но не сразу. Позже, в одиночестве, когда вокруг не было никого, кто мог бы её утешить, она позволила слезам литься. Помни говорила её мать: суд не одобряет слез. Быть слабым не плохо. Но только в окружении тех, кто тебе дорог, можно позволить себе эту слабость.

Теперь же Дафна плакала не только за себя, но и за тех, кого у неё уже не было. Она оплакивала утрату людей, которые были ей дороги, а теперь их не стало. Каждое воспоминание о них вызывало новые слёзы, но что пугало её, так это неуверенность в том, что эти слёзы имеют какое-то значение.

Чтобы оплакать кого-то, нужно знать, что он мёртв. Дафна была уверена, что её родители мертвы, по крайней мере, так сказали Древние Ведьмы. Но что если они солгали? Или что если её родители были не единственными, кто погиб, и остальная часть Команды тоже ушла из жизни?

Эта бездушная печаль, которую испытывала Дафна, казалась бесконечной. Она была пустой и неопределённой; Дафна не могла найти, как её выразить или как заглушить, и поэтому эта печаль росла, увеличивалась, охватывая её полностью. Она чувствовала себя опустошённой, измотанной и истощённой, как будто утопала в собственных эмоциях.

Каждая слеза была словно бремя, которое тяжело переносить, и это чувство было похоже на утопление.

* * *

В шестнадцать лет Дафна уже слишком хорошо знала, кто такие терапевты.

Её первые месяцы жизни с Майком и Ванессой были окутаны волнением и неуверенностью. Когда они заговорили о возможности усыновления её и Блум, страх овладел ею. Словно земля ускользнула из-под ног, и она упала в бездну неизвестности.

С того момента, как она потеряла свои магические силы, Дафна боялась упасть, опасаясь, что никто не сможет её поймать. Она стала воплощением своих страхов: слабой, беззащитной, одинокой.

Терапевты говорили ей, что она в безопасности, что она может рассказать им всё, но она никогда не раскрывала того, чего они ждали: свою историю о семье. Они надеялись услышать, что её родители злоупотребляли ей и её сестрой, что это объясняет её травмы, когда Майк спас её из горящего здания. Но Дафна знала, что её магия — не больше чем попытка компенсировать реальность травмы.

— Дафна, как ты себя чувствуешь? — осторожно спросила Ванесса, её голос был наполнен тревогой.

Дафна вздрогнула и повернулась, её глаза полны затуманенной эмоцией.

— Всё нормально, — попыталась успокоить её Дафна, хотя сама едва верила в свои слова.

Ванесса не сразу оставила её в покое. Она подставила руку к столу, её взгляд был настойчивым, но деликатным.

— Знай, что ты можешь поговорить со мной, — сказала Ванесса, её тон был полон искренней заботы.

Дафна почувствовала, как на её щеках появляется румянец от напряжения.

— Я знаю. — ответила она, опуская взгляд.

Ванесса заметила, как Дафна напряглась и заметила, что её слова не принесли желаемого облегчения.

— Не хочешь или не можешь? — спросила она, её голос был мягким, но содержал нотки обеспокоенности.

Дафна прижала голову к плечу и с трудом сглотнула.

— Что ты имеешь в виду? — её голос дрожал от растерянности.

Ванесса немного помолчала, её улыбка была более скромной, но всё ещё тёплой.

— Я просто подумала… о том, что сказала Блум на днях. У неё снова были те странные сны.

Дафна резко подняла голову, её глаза расширились от неожиданности.

— У неё были сны? — её голос прозвучал почти испуганно.

Ванесса заметила изменения в её выражении и сразу поняла, что затронула болезненную тему. Она слегка отступила, её губы расщепились, но слова не находились.

— Она не говорила тебе? — наконец выдохнула Ванесса.

— Нет, — ответила Дафна, её голос был подавлен. — Она не разговаривает со мной об этом с тех пор, как я начала сомневаться в её историях.

Ванесса вздохнула, её взгляд был полон сострадания.

— Я уверена, что это временно. Как сказала мисс Симмонс, дети чувствуют когда от них отказываются. Майк и я тоже стараемся, и Блум…

— Я ценю твою доброту, Ванесса, — прервала её Дафна, её голос был исполнен усталости. — Но это не то же самое.

Ванесса кивнула, понимая, что её слова могут не помочь. Дафна продолжала бороться с ощущением несоответствия между тем, что она могла отпустить, и тем, что она могла оставить позади. В её глазах вспыхнуло новое осознание — что, возможно, она и Блум на разных путях, и это затрудняло её понимание себя и своей роли в новом мире.

* * *

Терапевты менялись по возрасту, полу и внешности, но одно всегда оставалось неизменным: это было безопасное место.

— Дафна, ты можешь рассказать нам всё, — сказала доктор Миллер с тёплой улыбкой. Её голос был полон искренней заботы.

Дафна почувствовала, как её сердце забилось быстрее. Она открыла рот, но слова застряли в горле.

— Я… — она не могла продолжить, её голос сорвался. — Я хотела бы рассказать историю, но…

Доктор Миллер наклонилась вперёд, её взгляд был полон понимания.

— Если тебе трудно говорить, мы можем просто посидеть в тишине, — предложила она.

Но Дафна знала, что ей нужно было высказаться. Сколько бы терапевтов она ни видела, как бы они ни старались создать атмосферу доверия, ей было трудно открыть свои чувства. Она вспомнила день своего девятого дня рождения.

— Мне было девять, — начала Дафна, её голос был полон ностальгии. — Отец подарил мне лошадь.

В её глазах появилось выражение умиления.

— Мы назвали её Тыква, потому что её грива была ярко-оранжевой, как тыква, — продолжала она, её лицо освещалось улыбкой. — Я помню, как я не хотела с неё слезать. Это был такой счастливый момент.

Её взгляд потемнел, когда она вспомнила о комментарии Хагена.

— Хаген сказал, что имя Тыква звучит глупо, — сказала Дафна, её голос дрожал от боли. — Он всегда смеялся над этим.

Доктор Миллер заметила, как Дафна напряглась.

— И как ты себя чувствовала тогда? — спросила она, стараясь не навязываться.

Дафна вздохнула, её лицо было полным смятения.

— Я была расстроена, — призналась она. — Но потом, когда Хаген сравнил лошадь с Королём Эрендором из Эраклиона, я почувствовала, что, возможно, я что-то значу для него.

Доктор Миллер улыбнулась, понимая, что эта история была важной для Дафны.

— Спасибо, что поделилась этим с нами, Дафна. Мы можем работать над тем, чтобы понять, что эти воспоминания значат для тебя сейчас.

Дафна кивнула, её взгляд был полон благодарности и облегчения. Хоть она и не могла полностью раскрыться, это было начало, которое ей нужно было.

* * *

Истории каждого разные. В восемнадцать лет Дафна всё ещё считала, что время не лечит, а лишь смягчает раны. Она не могла отпустить прошлое, и даже если её попытки реконструировать свою жизнь вокруг этих воспоминаний были полны решимости, она не могла скрыть слёзы, которые невидимо проливались в каждую новую деталь её жизни. Она строила что-то новое, осторожно расставляя кусочки пазла, пытаясь укрыть боль под слоем повседневности. Пытаясь похоронить горе среди людей, чьё отсутствие, смерть и вызвали это горе, Дафна чувствовала, что сама запуталась в этом процессе.

Как ещё воплотить тринадцать лет жизни — жизни, ускользающей сквозь пальцы, как песок — в нового человека, Дафна не знала. Её дни были заполнены попытками найти смысл и восстановить утраченное. Она ходила в школу, училась чему-то новому, и хотя порой её душу охватывал страх, что всё это не поможет ей справиться с внутренним вакуумом, она всё же делала шаги вперёд. Она завела друзей, даже целовала парня, и на мгновение, когда их губы соприкоснулись, Дафна чувствовала, как исчезает всё остальное — обязанности, память о том, что было до этого.

— Я помню, как мама пела, — говорила Дафна, её голос дрожал от эмоций.

— Она пела, — подтверждала она, но это звучало как признание в том, что воспоминания не всегда совпадают с реальностью.

— Я помню, как мама управляла огнём, — продолжала Дафна, стараясь прижать свои мысли.

— Она не управляла, — возражала другая сторона, напоминая, что иногда воспоминания могут быть искажены внутренними переживаниями.

— Я помню, как папа играл на пианино, — продолжала Дафна, как будто пытаясь воскресить забытое прошлое.

— Он играл, — кивала она сама себе, словно это было немного облегчение.

— Я помню, как папа владел мечом, — сказала она с надеждой, что это хотя бы в какой-то степени правдиво.

— Он не владел, — звучало как холодное напоминание, что иногда воспоминания могут быть не такими, как мы хотели бы их видеть.

Забыть все было бы как потерять себя. Если она потеряет то, что делало её собой, хорошие и плохие вещи, Дафна боялась, кем она могла бы стать. Вся её жизнь была пронизана страхом перед пустотой, которая, казалось, приближалась с каждым днём. В своих кошмарах она тонет в воде, которая проходит сквозь неё, как будто она не сделана из плоти и костей, и никто на земле не остался, чтобы её помнить.

— Будет ли такой же судьба, если я забуду успокаивающее прикосновение матери и утешительный голос отца? — думала Дафна, теряясь в своих сомнениях.

Он никогда не пел. Он был ужасным певцом, — говорила её мать, хотя Дафна помнила это по-другому.

Её страх потерять связь с тем, что было, и возможность стать кем-то другим терзали её каждый день.

* * *

Блум обладала детским любопытством и осторожностью тех, кто не привык сомневаться в каждом своем движении, мысли и слове. Она могла часами сидеть, погруженная в книгу, не замечая, как время летит мимо. Или с восторгом разглядывать каждую деталь на улице, как будто мир был для неё огромным неразгаданным сокровищем. Когда Дафна наблюдала за этим, её сердце наполнялось радостью и тяжестью одновременно. В каждом движении Блум она видела отражение матери, как будто ей удалось разделить себя на две части и передать одну из них Блум.

Однажды Дафна, сидя на кухне, завела разговор с сестрой о том, как они похожи. Блум, почесывая затылок и задумчиво глядя в окно, ответила, что хотела бы иметь фотографии их матери.

— Без обид, но твой рисунок будет ужасным, — сказала Блум, улыбаясь в своей типичной, слегка насмешливой манере.

Дафна рассмеялась, её глаза наполнились слезами от смеха.

— Не обижайся. Твой комментарий только подтвердил, что ты такая же искренняя и непосредственная, как и наша мама.

— Серьёзно, это, наверное, единственное, в чём я намного лучше тебя. Это и видеоигры, — Блум скрестила руки на груди и прикрыла глаза, как будто оценивая своё собственное превосходство в этих областях.

Каждый раз, когда Блум проявляла свои навыки, будь то её победа в игре или тонкое понимание сложной задачи, Дафна ощущала, как в её груди разрывается гордость. Это напоминало ей о том, что, несмотря на то что Дафна унаследовала многие черты от отца, Блум была настолько похожа на их мать, насколько это возможно. Гордость, словно бурное море, переполняла её, когда она видела, как Блум заботится о людях и проявляет ту же доброту и теплоту, что и их мать.

Дафна часто ловила себя на мысли о том, как трудно выразить все свои чувства. В её попытках сформулировать свои мысли в слова, они всегда казались недостаточными. Она не могла найти слов, чтобы выразить, как много это для неё значит. Даже если бы она вырвала своё сердце и вручила его им, покрытое кровью и болью, этого было бы недостаточно. Потому что в двадцать два года жизнь Дафны, словно сложный механизм, пересекалась с её прошлым как сбой в системе. Она боялась того дня, когда её жизнь на Земле станет более значимой, чем та, которую она оставила на Домино.

Восемь лет теряются по сравнению с четырнадцатью. Но шестнадцать, двадцать, сорок — они не теряются. Каждый момент, каждое переживание оставляет свой след, как глубокий след на песке, который ни одна волна не сможет полностью скрыть.

* * *

Каждый шаг вперед в её жизни на Земле был шагом прочь от Домино. Дафна ощущала, как её связь с родным миром постепенно ослабевает, и каждый новый день на Земле привносил в её жизнь что-то незнакомое, но одновременно завораживающее.

Огромный шаг был сделан в восемнадцать лет, когда Дафна приняла решение пойти в колледж. В тот момент, стоя на пороге своей комнаты, она смотрела на фотографии Майка и Ванессы, что висели на стене, и думала о том, как трудно им будет без неё.

— Я должна сделать это, — произнесла она вслух, уверенность в её голосе звучала несмотря на тревогу. — Не могу больше обременять их.

Она решила не тратить время на сомнения. Дафна упорно работала, готовясь к экзаменам и целеустремленно искала возможности для получения стипендии. Каждый вечер, проводимый за книгами, был временем самоотверженного труда и надежды на будущее. Её усилия не были напрасны; ей удалось получить стипендию, и это стало её билетом в новый мир.

В колледже прошло шесть лет, и Дафна подходила к завершению своей учёбы. Время, проведённое вдали от Домино, оставило свои следы, но она всегда находила утешение в воспоминаниях и уверенности в том, что её выбор был правильным. На экзаменационном заседании, где ей вручили диплом, Дафна взглянула на своих преподавателей и однокурсников с гордостью и удовлетворением.

— Это было не легко, — сказала она друзьям, которые пришли поддержать её. — Но я рада, что смогла справиться.

Её друзья улыбнулись в ответ, разделяя её радость и понимание того, как много труда она вложила в своё образование. Шесть лет учёбы завершились, и Дафна, с дипломом в руках, могла с уверенностью сказать, что готова к новым шагам в своей жизни.

* * *

Лето её двадцать четвёртого года началось с неожиданного и тревожного события. Дафна, войдя в дом вместе с Майком, обнаружила, что Ванесса была на грани инсульта, Блум была покрыта синяками, а в гостиной стояла девушка, утверждавшая, что она — Принцесса Солярии.