Её темнейшество (гет)

Мама, мне приснился сон:

Тьма и свечи в залах древних.

Ну а я была царевной

Давних, сказочных времен.

Мама, мне явился он

Весь мерцанием объятый,

А в руке держал гранат он

И я знала, что влюблен⁽¹⁾.

Тёмную Леди увидеть почти невозможно. Иные, что не читают воскресных газет, говорят, что её не существует. Но они ошибаются. Безмолвной тенью скользнет она в отдалении от общей министерской процессии, наблюдая, и скроется с глаз, чтобы потом в тишине поведать об увиденном лично Лорду. Лишь струящиеся волной до самой талии волосы вспыхнут вдруг диким огнём, освещая сгустившийся в углах стылый мрак. По крайней мере, так говорят.

Иногда Джинни гадала, что было бы, не пропади Гарри на все эти годы. Продлись его миссия, порученная профессором Дамблдором, каких-нибудь пару месяцев; страниц шестьсот-шестьсот пятьдесят, если бы их жизнь была приключенческой книгой. Но, увы, их жизнь книгой не была.

Джинни сейчас не очень хорошо помнила, что сказал ей Волдеморт, когда она столкнулась с ним прямо в кабинете директора. Профессор Снейп вызвал её за полчаса до отбоя, и от этой встречи Джинни не ждала ничего хорошего, но такого и представить себе не могла. Кажется, Волдеморт особо и не снизошёл до пояснений — высокомерия в нем всегда было не вычерпать. Во всяком случае, она и не запомнила его слов, потому что, увидев Тёмного Лорда в глубоком директорском кресле, Джинни была так напугана, что мысли застывали прямо бесформенным морозным крошевом, так и не успев толком оформиться. Никакая хваленая гриффиндорская храбрость не помогала. Кажется, он сказал, чуть насмешливо изгибая почти бескровные губы и окидывая её с головы до ног ленивым взглядом:

— Так вот ты какая, Джиневра Уизли. Не так и плохо, верно?

Никто уже не видел в лорде Волдеморте человека, могущего желать комфорта, спокойствия, живущую рядом женщину, а если бы увидел?.. Если бы увидел, то наверняка предрёк бы ему женитьбу на одной из немногочисленных чистокровных и богатых невест — наследниц могущественных древних родов. Подходящая партия для того, кому надоело прятаться в тени, даже не убив неуловимого Поттера.

Но Волдеморт обожал ломать чужие ожидания.

Бунтовщики в Хогвартсе второй год сидели у Пожирателей смерти в печенках. И первым делом Джинни подумала, что, расправившись со всеми политическими оппонентами, Волдеморт решил навести порядок и в Хогвартсе, устранив поджигателей местного недовольства. Как Джинни знала теперь — а наедине с ней Волдеморта порой охватывала ужасная словоохотливость — это тоже была одна из его причин. Обратив часть недовольных на свою сторону, Тёмный Лорд рано или поздно подавил бы все очаги едва тлеющего сопротивления. И добился бы полной власти, как и произошло в итоге.

Но тогда, едва мелькнув, эта мысль бесследно развеялась, будто дымок от погасшей свечи. Всему виной был взгляд Волдеморта. Тот его взгляд, в отличие от слов, Джинни запомнила отлично. Словно угли в раскаленной до красна жаровне, полыхали его глаза напротив, и Джинни, сглотнув, вспомнила вдруг, что порой так смотрел на неё только Гарри, в эти моменты казавшийся ей незнакомцем, полным чужого и чуждого вожделения.

Что ж, теперь-то Джинни знала, что если Волдеморт чего-то желал — он это получал.

Гарантом семейного счастья Тёмного Лорда стал Перси, заключенный в одном из пожирательских поместий. С братом у Джинни всегда были сложные отношения. Своим занудством тот мог любого довести до бешенства. Но это не значило, что было что-то, чего бы Джинни не сделала, чтобы сохранить ему жизнь.

В день свадьбы у Джинни кружилась голова от волнения, и в глазах прыгали кровавые мушки. Волдеморт, подошедший так чудовищно близко, слегка поглаживал её лопатки поверх ткани платья, и его горячее дыхание опаляло ухо.

— Я не понимаю: зачем, почему я?.. Это всё из-за Гарри?

Отомстить врагу за многочисленные унижения — чем не повод? Охрана в дверях и дурманящий запах орхидей, вплетенных в её свадебную прическу. Белых и чистых — контрастом с его темнейшеством.

— Кто такой Гарри? — Волдеморт впервые улыбнулся ей. Краешками губ, но Джинни была уверена, что это был тот максимум чувств, на который ей стоило рассчитывать.

Джинни понимала, что его безразличие было напускным, ведь все только и ждали появления Гарри Поттера. Волдеморт слишком хорошо знал собственного недруга, чтобы поверить в добровольный разрыв Гарри и Джинни. И того, что тот не постарается спасти даму из беды.

…Джинни опиралась на трясущуюся в бессильном гневе руку отца и пыталась не рухнуть под ноги высокородным гостям, чувствуя прожигающие до костей взгляды.

После свадьбы она нерешительно стояла на пороге, считая рваные удары заполошного сердца. Да, она пришла сюда, а его спальню. Молча шагнула внутрь и закрыла за собой дверь. Но сделать шаги дальше, вглубь по темно-зеленому ковру — везде эта осточертевшая зелень! — было выше её сил.

— Не мешкай у двери, как неродная. Проходи.

Волдеморт сидел в кресле на резных позолоченных ножках прямо напротив входа. В расслабленной позе, покручивая в узловатых пальцах свою почти белую, больше похожую на кусок человеческой кости волшебную палочку.

— Присаживайся. Выпьешь со мной?

Джинни не могла даже пошевелиться. Как и оторвать взгляд от тёмно-зелёной кожи его обожаемой змеи, свившей кольца вокруг шеи Волдеморта.

Улыбнувшись, он что-то кратко приказал Нагайне, и та, медленно разворачивая кольца, стала спускаться вниз по резным ручкам кресла, пока наконец всем своим грузным, но по-змеиному проворным телом не оказалась на полу и бесшумно не уползла за дверь, которую Волдеморт для нее услужливо распахнул заклинанием.

— Надеюсь, так тебе будет комфортнее?

Джинни удивленно вновь перевела взгляд на Тёмного Лорда. На его губах блуждала всё та же, едва угадывающаяся улыбка. Сделав ещё пару нерешительных шагов, Джинни всё-таки села на стоящую перпендикулярно его креслу софу.

— Не так уж плохо всё прошло, верно? — сказал Волдеморт, очевидно имея в виду свадьбу.

Джинни промолчала, низко склонив голову и борясь с подступающими слезами. Может, и правда вино поможет ей забыться?

— Выпью, — наконец решилась она едва слышно.

— Что ты говоришь? Громче! — Джинни уже заметила, что Волдеморт сразу же терял терпение, когда при нём кто-то начинал заикаться и мямлить, даром, что таких было подавляющее большинство.

— Налейте мне вина, мой Лорд, — сказала она наконец, стараясь, чтобы голос звучал твердо.

Волдеморт хмыкнул и, плеснув вина из откупоренной бутылки в широкий бокал, встал.

— Запомни одно, Джиневра. С сегодняшнего дня не существует ничего иного, кроме нас с тобой. Я твой муж, твой господин, и ты обязана быть достойной своего положения. Быть для меня надежной опорой, тенью, моими глазами и ушами. Остальное ты вольна дофантазировать себе сама. Кто ты хочешь, чтобы я был для тебя? Любовник? Возлюбленный? Что думаешь?.. — спросил Волдеморт и желчно усмехнулся. От этой издевательской игры слов Джинни едва заметно поморщилась.

— Возлюбленный? — Она сглотнула. Наверное, из уст Темного Лорда это могло звучать как шутка, но смеяться не хотелось.

— У меня уже есть… был возлюбленный.

— Вот именно, моя дорогая леди Джиневра. Был. И где он теперь? О, ты ведь знаешь, я ждал его появления не меньше тебя. Но, может, оно и к лучшему, что он не испортил нам праздник?

Джинни задрожала, и постыдная слеза всё-таки упала вниз, на подол белого платья. Она до последнего момента надеялась, что этот спектакль скоро наскучит ему самому, и даже если Гарри и не появится, Тёмный Лорд прекратит свадьбу в любой момент.

Но он не сделал этого.

Волдеморт подошел ещё ближе. Тонкий белый палец очертил линию её скул, прошелся по мокрой дорожке, оставленной слезой, и вся её выдержка понадобилась Джинни, чтобы не дрожать от его прикосновений. Потом ноготь очертил линию её губ, бесстыдно надавливая на мягкую створку. Она мотнула головой, сбрасывая его ладонь, и повернула голову в сторону.

— Знаешь, я мог бы сорвать с тебя платье, даже не притрагиваясь к волшебной палочке, подрать его на мелкие лоскуты и одним из них заткнуть тебе рот на манер кляпа, чтобы не отвлекало. И не скрою от тебя, это принесло бы мне яркое удовольствие, — сказал Волдеморт с чувством, продолжая возвышаться над ней.

Миллионы острых иголок пронзили её с ног до головы. Сколько угрозы было в этом голосе. Сколько сдерживаемой похоти. Последняя мысль заставила её спрятать ладони между судорожно сведенными коленями.

— Но я не хочу, — продолжил Волдеморт, буквально впихивая в ее руку бокал с вином. Джинни сделала торопливый глоток, едва не подавившись в поспешности.

Пауза затягивалась, была мучительно неловкой и неудобной, и Джинни не оставалось ничего другого, как спросить, по-прежнему смотря на него снизу вверх:

— Почему?

— Это надломит тебя. А надломленной — сломленной — ты мне не нужна. Ты нужна мне сильной, решительной, неуязвимой. Понимаешь? — ответил Волдеморт, заходя ей за спину. Тяжёлые руки погладили её по плечам, ласково заскользили по шее, рождая внутри новые мучительные спазмы. Лёгкими движениями он вынул из прически несколько цветков орхидеи и положил их на спинку софы.

— Чего достойной? — по инерции переспросила Джинни, действительно не совсем понимая, к чему он вел, едва способная сосредоточиться на разговоре. Также по инерции, сделала еще один глоток, морщась от непривычного вяжущего вкуса.

— Достойной меня, конечно.

С этими словами он вновь оказался перед ней, словно хищник, нарезающий круги вокруг добычи, и подал руку. И Джинни в ответ подала свою, не в силах воспротивиться его гипнотическому взгляду.

Откуда-то полилась музыка, довольно бесцеремонно Волдеморт притянул её к себе, забирая бокал и ставя его назад на столик. Он твердо обнял её одной рукой за талию, а другой взял подрагивающую ладонь в свою. Смотреть на тонкую серебряную нить, шедшую вдоль его черной мантии, единственное украшение, которое он позволил себе в этот день; как и на мягкую линию его подбородка, гладкие белые, словно выточенные из холодного мрамора, скулы — было невыносимо, и, вздохнув, она прислонилась щекой к его груди. Медленно лилась мелодия, твердо вели её чужие руки, словно Волдеморт был единственно незыблемым в стремительно рушащемся мире. Джинни горячо не нравилось это чувство, но у неё не оставалось никакого иного выбора, кроме как льнуть к нему, как висящий над пропастью хватается за канат.

Наконец одна мелодия завершилась, и началась другая, ещё более неспешная и печальная. Волдеморт остановился и немного отстранил её от себя. Сердце снова забилось в рваном раненном ритме, словно в гонке не на жизнь, а на смерть, и потом…

Потом Темный Лорл поцеловал её, и сердце окончательно оборвалось. Все натянутые внутри канаты с оглушительным треском лопнули, низвергая её в пустоту, в ничто. Язык проник в рот Джинни, с силой руша все слабое сопротивление. Ладонь придерживала её за затылок, чуть надавливая, не давая отпрянуть.

— Я хочу получить все: твое тело и твою душу, всю твою страсть и всю преданность. Всю тебя, — сказал он, так плотно притягивая её к себе, что перехватило дух. Его дыхание мазало её по губам, опаляя их влажную беспомощность, а глаза, казалось, заглядывали прямо в душу, не оставляя ни одного самого личного, самого потаенного уголка неисследованным. — Если я говорю быть ласковой — ты такой и становишься, если я говорю прыгать — ты прыгаешь. Если я говорю раздвинь ноги — ты спрашиваешь только: как широко. Поняла?

Мелодия стала едва слышна, волны паники и возбуждения накатали друг на друга, лишая ее адекватного восприятия, а руки Лорда ещё сильнее обхватывали её за талию, лишая последней воли к сопротивлению. И вдруг наряженные щиколотки наткнулись на преграду. Одновременно с этим Волдеморт разжал железные тиски своих рук, и, покачнувшись, Джинни рухнула на кровать.

…О свадьбе трубили так громко и много, что ни у кого и сомнений не оставалось: Поттер наконец угодит в западню.

Но Гарри так и не появился в тот день.

«Наверное, — думала Джинни, смаргивая горячие круглые слезы, — туда, где он находится, газет не доставляют».

* * *

Волдеморт женился на Джинни Уизли, едва за ней закрылись двери Хогвартса. Нет, не так. Лорд Волдеморт женился на Джиневре Молли Уизли.

От его тягостного «Джиневра» у Джинни подкашивались ноги, потели ладони, а в животе сворачивался тяжелый узел. Ему нравилось её имя: древнее, легендарное, королевское. Всему, с чем соприкасался, Волдеморт умел придать особенный смысл. Со временем и ей начала нравиться та почти сакральная роль, которую Тёмный Лорд ей приписал. Джинни сжилась с ней, как с собственной кожей.

— Я здесь король. А ты — моя королева

Она была Уизли — девушкой из семьи людей, которые однажды заявили, что не желают быть вписанными ни в какие списки чистокровия. Уизли в этом остались удивительно бескомпромиссными. Всех глубоко оскорбило тогда такое пренебрежение традициями. Но от этого Уизли не перестали быть родственниками добрым двум третям магических семейств, даже спесивым Блэкам.

На самом деле Волдеморт ненавидел все это собрание тщеславия и чистокровной кичливости. Презирал. Он сделал себя сам: слепил из грязи, раздробленных костей, ошметков души, пролитой крови и раскрученного до предела таланта. И Джинни не могла не уважать своего мужа за это. Любое заискивание, заигрывание, уступка смели бы его назад, туда, откуда таким титаническими усилиями он поднялся. Поднялся, чтобы встать не вровень — о нет, теперь Волдеморт был на это не согласен — только ваше, много выше самого богатого, самого родовитого. И не им было диктовать ему условия и правила поведения.

Всем пришлось смириться с выбором Тёмного Лорда. Все цедили из себя фальшивые улыбки и льстивые комплименты. Всем пришлось восторгаться красотой его Тёмной Леди. И Волдеморту это нравилось.

Очень скоро Джинни тоже начала получать удовольствие от заискивающих улыбок, от холодящего шелка дорогих мантий, от звука каблуков, выстукивающих ритм пренебрежения по мраморному полу. Она начала получать удовольствие от своего положения.

Теперь Джинни понимала, что женитьба на ней, предательнице крови, была ещё одним плевком в лицо чистокровных.

Дверца золотой клетки со скрежетом захлопнулась за спиной, едва не придавив огненное оперение её крыл, но Джинни вдруг стало плевать.

Она видела теперь, что на все у Волдеморта были свои причины. Супруг казался ей ларцом со множеством потайных ящичков. Ей нравилось открывать их, находя одну тайну за другой, понимая его. Пытаясь понять. Она будто вновь писала в кровоточащий чернилами дневник, дрожа от нетерпения получить ответ и пытаясь угадать: где правда, а где ложь?

В постель Волдеморт ложился всегда глубоко за полночь. Поначалу Джинни была не в состоянии заснуть в тягостном ожидании, вздрагивала лишь только заслышав его шаги, но потом… В какой-то момент всё поменялось. С уважением пришло и что-то ещё, что-то, перекатывающееся на языке терпкостью гранатового вина, пьянящее и заставляющее её быть смелее. Как кошке ластиться к угрюмому неласковому хозяину, несмело касаться неподвижной линии плеч.

Волдеморт всегда оставался такой холодный, словно комната покинутого зимой дома. Но когда всё-таки целовал… Мир взрывался мириадами пульсирующих звёзд, сгорал в адском пламени и осыпался пеплом под дрожащие ноги.

Джинни завидовали, сочувствовали, ненавидели, искали дружбы и пытались отравить. Мадам Лестрейндж и под пытками не призналась в своей вине, только закусывала до крови помертвевшие губы и смотрела долгим безумным взглядом чёрных отчаянных глаз. Джинни видела в её зрачках стынущую бездну и понимала, что и сама лишь балансирует на её краю. А ветер уже задувает в спину.

У Джинни с тех пор всегда были при себе безоар и кинжал, заправленный за корсаж, — решение от проблем ничуть не хуже волшебной палочки.

* * *

Собака привыкает к палке, птица — к клетке, а человек — привыкает ко всему. Даже к тому, что привычный мир разрушен до основания. Но это не значит, что нельзя попытаться отстроить его заново.

— Капля милосердия не сделает вас хуже. Не заставит бояться или уважать вас меньше, — сказала она однажды.

— Милосердие — маркер слабых, — отозвался Волдеморт, привычно поглаживая Нагайну по треугольной голове. Джинни научилась не вздрагивать при взгляде на его чудовищную питомицу.

— Земля, на которую не падает ни капли милосердной влаги — не родит. Хотите ли вы властвовать над пустыней?

Да, Джинни понадобилось все её красноречие, чтобы убедить Темного Лорда. Не раз, и не два пыталась она затеять этот разговор. Про безконтрольный разгул оборотней, про разврат, так плохо вяжущийся с пропагандируемой высокородностью, про голоса простых волшебников, задавленных тяготами и лишениями. Волдеморт отмахивался от неё, но Джинни не сдавалась. Снова и снова.

— Милосердие — это форма тщеславия, дорогая. Ты надеешься на благодарность, которая поднимет тебя в собственных глазах и глазах окружающих, сделает якобы более значимой, а жизнь не бессмысленной. Дарительницей, благодетельницей. Тот, кто ничего не представляет из себя в жизни, прибегает к милосердию.

Джинни не спорила, если так Лорду надо было думать, чтобы внять её словам, если это было единственное, что могло быть доступно его пониманию — то пусть он так и продолжал бы думать.

А, возможно, он был не так уж и не прав? Что ещё ей осталось в жизни, кроме высокомерия к равным и милосердия к тем, что стоял ниже?

Волдеморт видел в других только худшее, червоточину, что бесспорно есть у каждого, то, что обычно становится терпимее, когда ты можешь поставить себя на место другого, когда мир наполнен сочувствием, той самой пресловутой любовью, существование которой он так отчаянно отрицал. В душе Волдеморта света не было, и он мог приписывать другим лишь дурное — злые намерения, эгоистичные порывы.

Но Джинни твердо решила стать его глазами, его отсутствующим сердцем. Тростью, на которую обопрется хромой.

* * *

Гарри всё-таки пришёл однажды.

В балконную дверь проникал ветер, высвистывая какой-то тоскливый мотив. Джинни не спалось. И тогда она услышала его голос.

— Гарри?..

Она не верила своим глазам. Он вытянулся и исхудал ещё сильнее, чем был. Возмужал. Из полутьмы на неё смотрел почти незнакомый черноволосый мужчина.

Джинни пролила немало слёз с тех пор, как они расстались. Её горе отболело, отзвенело натянутой струной и отмерло. Вместе с частью её сердца.

— Пойдем со мной скорее!

Перси отпустили, едва минуло пару месяцев со дня свадьбы. Ведь она дала обещание не уронить возложенных на неё надежд. Надежды давили, как терновый венец, застилая глаза кровью. Но Джинни лишь по-королевски поднимала голову выше, едва щурясь от красной влаги.

— Уходи. Слишком поздно.

Когда-то Джинни казалось, что её любовь к Гарри способна сворачивать горы, полыхать до самых небес. Но даже самое яркое пламя гаснет, если в него не подбрасывать поленьев.

Гарри не понимал; он искал в её глазах намек на шутку, но она не шутила. На лестнице раздались голоса и быстрый топот шагов.

— Уходи, или тебя поймают, — кинула она напоследок, прежде чем отвернуться — сомнения, как и слёзы, не были предназначены для посторонних глаз. Так учил её Волдеморт. И она была с ним согласна.

* * *

Мать проводила по её волосам своей мягкой ладонью. Мама была привычно-большая и теплая, пахла резкими духами с гвоздичным шлейфом и немного — выпечкой. Обнимать её — это снова возвращаться в детство, туда, где мир ограничивался соседней маггловской деревушкой и прудом, и двором, с бегающими по нему курами, а на душе было легко и солнечно.

— Я рада, что ты пришла.

— Прости, не могу чаще.

Джинни не отрывала щеку от материнских колен. И глаз не поднимала тоже. Мать продолжала гладить её по волосам.

— Ты подумала над тем, что я говорила тебе в прошлый раз? Все готовы бежать хоть прямо сейчас. Он никогда нас не найдет.

Джинни резко подняла голову и встала на ноги. Она знала: он найдет. Куда бы Джинни не сбежала от него — Лорд найдет. Ведь она необходима ему. Как военный трофей, как торжество над врагом, как любимая драгоценность, как насмешка над окружающими кичливыми чистокровками. Как кто-то, кому он готов позволить быть его милосердной дланью.

Его Джиневра. Его Леди. Его отсутствующее сердце.

Но самое страшное, не это.

— Я не могу.

— Почему?

Самое страшное — это то, что вчера грохотала гроза. Гнулись к земле многовековые ядовитые тисы в саду, а, неслышно на фоне дождя и грома, она, задыхаясь и всхлипывая, шептала, касаясь вспыхивающей в свете молний перламутрово-бледной кожи: «Волдеморт!» Шептала придуманное, ненастоящее имя — и ей это нравилось. Как нравилось ощущение стремительного падения и взлета, которое рождалось в её душе его близостью.

— Ты знала, что его палочка сделана из тиса, как моя⁽²⁾

Мать осталась сидеть в кресле, поправляя салфетки на подлокотниках, чтобы как-то занять руки, потом стала колдовать над спицами.

— Нет. Но это ты к чему?

— Мы с ним похожи. Занимаем не свое место. Слишком высоко. И окружающие ненавидят нас за это. Завидуют. И все же не могут не цедить из себя приторную лесть. И мне… нам это по душе.

Джинни мысленно перекатила на языке это «нам», и от этого в груди стало невыносимо горячо. Она редко позволяла себе такие опрометчивые заявления, тем более вслух, и все же… Ей во что бы то ни стало хотелось очертить эту границу — границу, за которую посторонним входа нет.

— Я тебя не узнаю. — Мать смотрела на неё во все глаза, явно тоже уловив это тяжеловесное «мы». — А как же Гарри?.. Когда-нибудь он все-таки найдет спо…

— Не говори мне о Гарри, — взвизгнула Джинни, свирипея. Она столько часов, дней, лет, ждала, чтобы он пришел за ней.

Нет, не ждала.

Перестала ждать с самого дня их с Волдемортом свадьбы — если уж этому Гарри не смог помешать, то чего уж было ждать дальше?

— Гарри приходил три дня тому назад.

— Приходил? Гарри? Один? Ты видела Рона? — глаза матери вспыхнули искренней радостью, и это почему-то возбудило в Джинни ещё большее раздражение.

— Нет, Рона с ним не было. Мы поговорили… немного.

— И что он сказал?

— Не важно, что он сказал, мама! — вновь вскрикнула Джинни. — Важно, что уже слишком поздно!

— Ладно, ладно. Что ты кричишь, успокойся! — Мама примирительно подняла руки. — Садись назад.

Джинни вновь опустилась на ковер, укладывая голову на материнские колени. Она могла остаться у матери еще немного. Ровно столько, сколько нужно, чтобы не беспокоить Лорда.

— Вернемся к этому разговору позже, хорошо?

Была ли Джинни счастлива? Едва ли.

Хотела бы она что-нибудь поменять? Сложный вопрос. Мысли путались, не давая найти ответы, зато вспоминалась вчерашняя гроза, чьи вспышки вычерчивали во тьме мужской силуэт и слышалась ласковая мягкость в рокочущем: «Джиневра».

— Так это правда, то что говорят?

— А что говорят, мама?

— Говорят, если хочешь просить о чем-то Тёмного Лорда, проси сначала Тёмную Леди. Попасть к Леди ничуть не проще, чем к Лорду. А то и сложнее. Но оно того стоит.

…Тёмный Лорд любит публичность, громкие речи и трибуны, забитые народом, любит похвалы и охотно беседует с журналистами. Чёрная мантия развевается при стремительной ходьбе за его спиной, делая его и так высокую фигуру и вовсе колоссальной. Встретить его не так уж и сложно.

Тёмную Леди же увидеть почти невозможно. Иные говорят, что её не существует. Но они ошибаются.

Говорят, когда-то Тёмная Леди много смеялась. Её живой звонкий голос заставлял людские сердца тянуться к ней. Но никто давно не слышал её смеха. Должно быть, теперь Тёмная Леди смеется только для Тёмного Лорда. Ведь гнев его успокаивается, стоит только Леди положить свои лёгкие белые руки ему на плечи.

Проси Тёмную Леди, как бы трудно не было это сделать. А уж она шепнёт на ухо Тёмному Лорду нужное слово. Ведь Леди добра. Это её щит и сила. Лорд и сам ценит её за это, хоть никогда не скажет этого вслух. За способность разглядеть плюсы в безвыходных ситуациях. За мужество не опускать руки. С ней его паранойя отступает, прячется в дальнем углу и затихает. Это заставляет Леди в глазах Лорда сиять, как бриллиант, на фоне окружающей его серости.

Тёмный Лорд всю жизнь собирал сокровища: кубки и медальоны, диадемы и редкие артефакты. Но венцом его коллекции стала она — его леди Джиневра.

Говорят, когда сердце Тёмного Лорда гложет тоска, и руки зудят от желания причинять боль, только Леди может его успокоить. Сказать именно те слова, которые он желает слышать. Или не желает, но они ему необходимы.

А ещё говорят: что если ты находишь в ком-то и сестру, и мать, и возлюбленную, и дочь — то это есть чувство разрушительное, зависимое и нездоровое. Но лучше уж добровольно сигануть в Стикс, чем посоветовать Тёмному Лорду расстаться со своей Леди.

Джинни и сама не знала, всё ли из этого правда. Она закрыла глаза и впервые подумала о том, что не так уж и хочет, чтобы Гарри Поттер когда-нибудь одолел лорда Волдеморта.

А, может, и вовсе не хочет.

1) «Пробуждение», Дарья Шевелёва, рок-опера «Персефона».

Вернуться к тексту

2) Джинни Уизли и Тёмный Лорд — единственные персонажи в поттериане, чьи палочки выполнены из тиса. Владельцами таких палочек могут быть как герои, так и злодеи. Подробнее о символизме, присущем тису, в контексте пары Джинни Уизли и Тома Реддла можно почитать в статье: «Тис: о зловещем дереве, из которого сделаны палочки Джинни и Тома».

Ссылка: https://vk.com/@oh_my_dears-tis-o-zloveschem-dereve-iz-kotorogo-sdelany-palochki-dzhinni

Вернуться к тексту