Вампир Барни (джен)

— Не пойму, зачем нам держать этого недоразвитого? — спросил Ленни, глядя, как толстяк Барни неуклюже моет кафельный пол возле прилавка, оставляя грязные разводы. — Его ж всегда приходится заставлять все переделывать…

— Тихо ты! — шикнула на брата Мойра, которой хоть и не нравился Барни, но она старалась быть с ним по крайне мере вежливой. — Его еще наш дед нанимал, говорил, что всякому нужна помощь.

Ленни кинул на сестру-двойняшку недовольный взгляд. Они были с Ленни чем-то похожи: у обоих темные волосы, колючие карие глаза и черты лица острые, как у грызунов, только отчего-то Мойре это шло, а Ленни совсем не красило. Лавчонка Джонсонов, которой владел их папаша, а до этого его папаша, приносила не так много дохода, как хотелось бы, но все же исправно кормила все семейство. Ленни часто ругался на недостаток средств, однако найти себе более прибыльную работенку не слишком-то и спешил — лень родилась вперед Ленни.

От деда им досталась бакалейная лавка, в которой, конечно же, со временем стали продаваться и другие товары. Преимущественно постоянные клиенты приходили сюда за выпивкой, и витрина с пивом и вином стояла прямо посередине маленького магазинчика. Вдоль стены же тянулся холодильник с молочной продукцией, ну и в самом углу — секция с охлажденным алкоголем. Со стороны фасада же наследие деда Джонсонов выглядело более чем удручающе — облупившаяся краска, покосившаяся вывеска старого образца без неоновых лампочек, да унылый мусорный бачок, который Ленни каждый вечер заносил внутрь магазина.

— Да ты посмотри на него, он же отвратительный жирный увалень с мозгами, как у цыпленка, — буркнул Ленни и смачно сплюнул на пол, который только что вымыл Барни. — Да дед тоже умом не блистал...

— Ленни! Папа бы за такие слова тебе шею намылил! — закатила глаза к потолку Мойра.

— Таки старый пень сейчас в больнице. Слушай, может пока нет его, избавимся от этого, — Ленни кивнул в сторону сосредоточившегося на швабре Барни.

— Даже не думай об этом, — покачала головой Мойра и вышла из-за прилавка.

От того, что Ленни плюнул на пол, он не стал особо грязнее — Барни делал свою работу из рук вон плохо, не просто спустя рукава, а словно он и делать ее не должен. Прав был Ленни — часто им приходилось заставлять толстяка Барни перемывать пол. Они не знали, чем точно болен их уборщик, а отец, пока был здоров, тему эту не поднимал. Иногда Барни стоял, уставившись в одну точку и по подбородку его стекала вязка желтая слюна, временами он вставал в дверном проеме, будто пугало, отваживая покупателей. Впрочем, большинство завсегдатаев лавочки давно уже привыкли к чудаковатому полотеру.

— Барни! — Мойра щелкнула пальцами и многозначительно посмотрела на слабоумного работника. — Пройдись возле прилавка еще разок, будь душкой, — она натянуто улыбнулась и, вытащив из нагрудного кармана слегка помятой кофточки пачку сигарет, направилась к подсобке, что находилась в дальнем углу лавки.

* * *

Барни Янц никогда не питал иллюзий по поводу своего внешнего вида, он прекрасно понимал, что мужичок весом в полтора центнера и ростом метр шестьдесят, априори заинтересовать никого не может, разве что он обладал бы невероятно мощной харизмой или шестинулевым счетом в банке. Ни харизмы, ни банковского счета у мистера Янца не было и в помине, и нельзя сказать, что он испытывал по этому поводу хоть какие-то душевные волнения. На жизнь ему вполне хватало той грошовой зарплаты уборщика, которую он исправно получал в бакалейной лавке Джонсонов, а внимание к его персоне со стороны прекрасной половины человечества его особенно сильно не интересовало. Точнее, его не интересовало внимание большей части женской половины, но не одной конкретной его представительницы.

День Барни Янца, как правило, начинался часов в восемь вечера, иногда чуть раньше, иногда чуть позже, в зависимости от времени года, когда беспощадное солнце изволило прятаться за горизонт. Сейчас была осень, день шел на убыль и Барни мог позволить себе вставать чуть раньше обычного. В привычный его распорядок входило: проснуться, кряхтя отправиться в ванную комнату, где оглядев свою угрюмую физиономию, Барни приходил к выводу, что ничего в нем не поменялось и землистый цвет лица, вкупе с сизыми мешками под глазами, никуда не делся. Затем Янц полоскал рот мятной жидкостью, чтобы от него не так смердило, сбрызгивался дешевым лосьоном, оправлял свой мятый костюм, в котором он спал и работал, и, тяжело вздохнув, плелся в комнату.

Та дыра, которую он называл домом, была настолько отвратительна, что даже крысы в ней не селились. Хотя… вполне возможно, что не селились они по совершенно другой причине. Райончик был тот еще. Частенько здесь пропадали люди, а каждый, кто обладал хоть каким-то чувством самосохранения, старался не соваться сюда. Вот, не далее, как три дня назад, выловили из речки тело соседа Барни — наркомана Сайлуса. Полицейские битый час расспрашивали Янца о том: где он был, да что делал и в каких отношениях был с жертвой. Ну, в каких он был отношениях? Ни в каких. Здоровался, да быстро шел к себе в берлогу, стараясь не встречаться взглядом с тощим наркошей. Один из полицейских вскользь заметил, что тело Сайлуса было практически полностью обескровлено, но Барни сделал вид, что не слышал этих слов. И конечно же он сделал вид, что в холодильнике его пусто и там не стоят четыре полулитровые бутылки с вязкой жидкостью, похожей по консистенции на сироп.

Еще у Барни была коллекция кукол, маленьких изломанных фигурок с продырявленными лицами, выпавшими глазами или оторванными конечностями. Этих изуродованных страдалец Барни бережно подбирал и тащил в свое обшарпанное жилище, где он старательно чинил их лица, пытаясь хоть немного вернуть им прежний вид. Не смотря на все старания Янца, куклы выходили неказистыми, а коллекция, стоящая на стеллаже возле прогнувшегося дивана, напоминала скорее паноптикум, нежели коллекцию кукол. И все же, Барни с любовью смотрел на своих «маленьких подруг», как он любовно их окрестил. Прежде, чем покинуть дом, он всегда брал из холодильника банку с сиропом, делал несколько глотков, глядя в пустые кукольные глаза, затем возвращал банку на место, накидывал засаленный плащ и шел на работу.

Сегодня все было так же, как и в любой другой день, Барни шел на работу, медленно переставляя ноги и не смотря по сторонам. Из-за того, что часть фонарей на улице, где жил Барни, была просто-напросто выбита, идти ему приходилось в полутьме, вьющейся будто рой вокруг его упитанной фигуры. Дорога до лавки занимала около сорока минут и этого времени Барни вполне хватало, чтобы обдумать насущные проблемы и составить планы на ближайшие дни.

Барни подошел к магазину, открыл дверь и звякнул колокольчик, возвещая о том, что он явился на свое рабочее место. Мойра, стоявшая у стеллажа с алкоголем, повернулась в сторону двери, но увидев там Барни, со скучающей миной вернулась к своим делам: расстановкой товара и убиранием лишних ценников.

— Опять этот полоумный притащился, — как обычно чуть слышно прошипел Ленни из-за прилавка, стоило Барни войти в лавку Джонсонов.

— Тихо, Ленни… — попытала урезонить его Мойра, но ее братец, судя по всему, успевший хлебнуть еще утром, продолжал:

— В вашем районе все мрут, как от чумы, так чего ж ты-то не сдохнешь, Янц? — Ленни ткнул в Барни узловатым пальцем с черным от грязи ногтем. — Ну что ты на меня пялишься, что?

Мойра отошла от стеллажа, подошла к Барни и опустила руку ему на плечо.

— Не обращай внимание на этого придурка, хорошо?

В ответ Барни Янц лишь неопределенно пожал плечами и поплелся в подсобку за шваброй. И ведь никто и не заметил, как тонкие губы Барни, когда он повернулся ко всем спиной, еле заметно растянулись в пренеприятнейшую ухмылку, столь неестественную, что казалось, будто ее кто-то прилепил скотчем к одутловатой физиономии уборщика.

Войдя в подсобку, Барни повесил свой пыльный коричневый плащ на крючок, туда же он отправил и кепку, в которой вышел из дома. Все это он проделал в кромешной темноте, не включая свет. Затем Брани взял ведро и наполнил его водой из высокого крана, торчавшего прямо из пола. Вода была ледяная, но он и не собирался возиться в ней руками, он снял со стены старую швабру, насадку на которой следовало поменять еще месяца три назад, и отправился обратно в магазин, чтобы развозить на полу грязевые разводы.

Это Ленни и Мойре казалось, что Барни так себя ведет из-за слабоумия, на деле же мистер Янц полностью отдавал себе отчет в своих действиях. Более того, он прекрасно знал, как сильно его работа, выполненная кое-как, раздражает хозяйских деток. Однако не было более приятного занятия, чем опустить заскорузлую от старости и грязи швабру в холодную воду, дать там волокнам от насадки немного разойтись, и, зачерпнув как следует водицы, шмякнуть всем этим об пол. И само-собой, начать тереть. Начать развозить всю пыль и грязь, которые принесли с собой за день посетители, словно втирая эту грязь в сам магазин, стараясь, чтобы эта бурая жижа въелась как можно глубже в растрескавшийся кафель пола.

Иногда Брани исподтишка разглядывал Мойру, пока тер пол. Она ему казалась похожей на его изуродованных кукол: такая же пустота в глазах, такая же изломанность. Наверное, если бы ее с оторванной рукой и выдавленным глазом выкинули на помойку, то Барни бы ее непременно подобрал. Он починил бы ее, вставил новый глаз, а на место оторванной руки пришил бы новую. Барни действительно время от времени об этом задумывался и ничего предосудительного в таких мыслях и фантазиях не видел. Он же не извращенец какой-нибудь.

Закончив дела, Барни отнес ведро и швабру обратно в подсобку, забрал свой скудный заработок и вышел прочь из магазина. Вот правда домой он вовсе не собирался. Затаившись в подворотне, которая прилегала к магазину, сел за одним из мусорных баков и принялся ждать. Его нисколько не смущала вонь от контейнеров, не вывозимых неделями. Совсем не смущала. Казалась даже немного приятной. Рассматривая граффити с черепами, нарисованное на противоположной кирпичной стене, он коротал время. Барни Янц ждал…

* * *

— Мне не по себе, Ленни, — жаловалась Мойра своему брату, раскладывая упаковки с презервативами у витрины. — Клянусь тебе, мне казалось, что кто-то преследовал меня всю дорогу до дома…

— Успокойся, Мо, — Ленни даже не посмотрел на взволнованную сестру, он был слишком занят подсчетом наличности в кассе и прикидыванием сколько из этого он сможет унести вечером домой. — Ну, если так боишься, то попроси нашего гения тебя проводить.

Барни, делавший вид, что не вникает в суть разговора, едва заметно вздрогнул. Судя по тому, что Мойра выронила из рук несколько упаковок презервативов, ее такое предложение тоже шокировало.

— Мне было бы спокойнее, если бы ты… — начала говорить Мойра, но ее резко остановил Ленни.

— Слушай, мне некогда, да и по бую мне все эти твои… фобии. Помнится, ты и собак в четвертом классе боялась, Мо.

— Потому что они меня покусали, идиот! — вспыхнула Мойра и отшвырнула оставшиеся пачки обратно в коробку. — Какой же ты придурок, Ленни!

Барни отлично помнил тот день, когда Мойру искусали бродячие псы. Бедной девочке наложили семь швов на спину и несколько дней она передвигалась с трудом. Ноги были целы, но швы, видимо, так тянуло, что без гримасы боли она не могла сделать и шагу. Помнил Барни и как папаша Джонсон вооружившись дедовой двустволкой отправился на отстрел диких псов. Много в тот день трупов они вдвоем поскидывали в контейнеры, да и воняли они еще где-то с месяц, пока жильцы не забросали департамент гневными письмами с просьбой убрать этот бардак.

Раздосадовавшись, Мойра вынула из кармана пачку сигарет и ринулась в подсобку. Барни же просто пялился ей в след, едва не пуская слюни. Знала бы Мойра кто за ней следил эти несколько недель… Тогда, возможно, она бы не захотела показывать свой острый носик из дому, закрылась бы на все засовы, забилась бы под кровать и ни в коем случае не вылезала бы оттуда. К счастью она не знала. К счастью для Барни.

Эта небольшая перепалка между братом и сестрой слегка всколыхнула эмоции Янца, позволив им пробить слабую брешь в его почти идеально слепленной маске идиота. Утерев рукавом засохшую слюну с губ, он прислонил швабру к стене и подошел к стойке, за которой Ленни уже отслюнявливал купюры для собственного кармана.

— Мистер Ленни, сэр, — Барни казалось, что он обращается впервые за несколько лет к сыну владельца магазина. — Может вы послушали бы ее…

— Что? — Ленни удивленно посмотрел на Барни и даже выронил несколько купюр, не ожидая услышать сиплый бас полотера. — Не лезь не в свое дело, мегамозг, — на лице Джонсона младшего появилась неприятная ухмылка. — Плевать мне на твои заслуги перед папашей и дедом, как только отец богу душу отдаст — тебя здесь не будет, помяни мое слово, урод.

Ленни наклонился за купюрами, бормоча себе под нос:

— Ни тебя, ни этой малахольной…

И когда он хотел подняться, то первое, что увидел — это глаза Барни Янца. Полотер нависал над стойкой, он облокотился на нее брюхом и навис над наклонившимся к полу Ленни. А глаза… сейчас Ленни ни за что не смог бы сказать, что это глаза недоумка Барни, сквозь серую размытую радужку, на него будто взирало чудовище, хищное и алчное. Отчего-то Ленни понимал, что алчно это чудище не до денег. Сглотнув мигом выделившуюся во рту слюну, Ленни от неожиданности присел на пол, как завороженный глядя в лицо Янца. Он не мог даже пошевелиться, видел только как пухлая рука, с неестественно длинными ногтями, тянется к его шее. Мог бы он и закричать, но крик его потонул где-то в глубине глотки, так и не вырвавшись наружу.

Тут хлопнула дверь подсобки и наваждение спало. Ленни пару раз моргнул. Перед прилавком стоял все тот же Барни, подбородок которого блестел от слюны. Взгляд его, как обычно, был затуманен и бездумно блуждал по полкам.

— Надо завязывать, — чуть слышно пробормотал Ленни, поднимаясь с пола, припоминая, что сегодня он пить начал едва ли не в десять утра.

Барни подумал, что Ленни мыслил в правильном направлении. Абсолютно верно — надо с этим завязывать…

Вечером, дождавшись, когда Мойра уйдет домой, а Ленни станет закрывать магазин, Барни появился снова. Он неслышной тенью оказался за спиной у молодого мужчины, быстро ухватил его сзади за шею и, пока Ленни не успел опомниться, утащил, вскрикнувшего от неожиданности, несчастного в подворотню к мусорным бакам. Долго Барни ждал этого момента.