Вампир Барни (джен)

— Не пойму, зачем нам держать этого недоразвитого? — спросил Ленни, глядя, как толстяк Барни неуклюже моет кафельный пол возле прилавка, оставляя грязные разводы. — Его ж всегда приходится заставлять все переделывать…

— Тихо ты! — шикнула на брата Мойра, которой хоть и не нравился Барни, но она старалась быть с ним по крайне мере вежливой. — Его еще наш дед нанимал, говорил, что всякому нужна помощь.

Ленни кинул на сестру-двойняшку недовольный взгляд. Они были с Ленни чем-то похожи: у обоих темные волосы, колючие карие глаза и черты лица острые, как у грызунов, только отчего-то Мойре это шло, а Ленни совсем не красило. Лавчонка Джонсонов, которой владел их папаша, а до этого его папаша, приносила не так много дохода, как хотелось бы, но все же исправно кормила все семейство. Ленни часто ругался на недостаток средств, однако найти себе более прибыльную работенку не слишком-то и спешил — лень родилась вперед Ленни.

От деда им досталась бакалейная лавка, в которой, конечно же, со временем стали продаваться и другие товары. Преимущественно постоянные клиенты приходили сюда за выпивкой, и витрина с пивом и вином стояла прямо посередине маленького магазинчика. Вдоль стены же тянулся холодильник с молочной продукцией, ну и в самом углу — секция с охлажденным алкоголем. Со стороны фасада же наследие деда Джонсонов выглядело более чем удручающе — облупившаяся краска, покосившаяся вывеска старого образца без неоновых лампочек, да унылый мусорный бачок, который Ленни каждый вечер заносил внутрь магазина.

— Да ты посмотри на него, он же отвратительный жирный увалень с мозгами, как у цыпленка, — буркнул Ленни и смачно сплюнул на пол, который только что вымыл Барни. — Да дед тоже умом не блистал...

— Ленни! Папа бы за такие слова тебе шею намылил! — закатила глаза к потолку Мойра.

— Таки старый пень сейчас в больнице. Слушай, может пока нет его, избавимся от этого, — Ленни кивнул в сторону сосредоточившегося на швабре Барни.

— Даже не думай об этом, — покачала головой Мойра и вышла из-за прилавка.

От того, что Ленни плюнул на пол, он не стал особо грязнее — Барни делал свою работу из рук вон плохо, не просто спустя рукава, а словно он и делать ее не должен. Прав был Ленни — часто им приходилось заставлять толстяка Барни перемывать пол. Они не знали, чем точно болен их уборщик, а отец, пока был здоров, тему эту не поднимал. Иногда Барни стоял, уставившись в одну точку и по подбородку его стекала вязка желтая слюна, временами он вставал в дверном проеме, будто пугало, отваживая покупателей. Впрочем, большинство завсегдатаев лавочки давно уже привыкли к чудаковатому полотеру.

— Барни! — Мойра щелкнула пальцами и многозначительно посмотрела на слабоумного работника. — Пройдись возле прилавка еще разок, будь душкой, — она натянуто улыбнулась и, вытащив из нагрудного кармана слегка помятой кофточки пачку сигарет, направилась к подсобке, что находилась в дальнем углу лавки.

* * *

Барни Янц никогда не питал иллюзий по поводу своего внешнего вида, он прекрасно понимал, что мужичок весом в полтора центнера и ростом метр шестьдесят, априори заинтересовать никого не может, разве что он обладал бы невероятно мощной харизмой или шестинулевым счетом в банке. Ни харизмы, ни банковского счета у мистера Янца не было и в помине, и нельзя сказать, что он испытывал по этому поводу хоть какие-то душевные волнения. На жизнь ему вполне хватало той грошовой зарплаты уборщика, которую он исправно получал в бакалейной лавке Джонсонов, а внимание к его персоне со стороны прекрасной половины человечества его особенно сильно не интересовало. Точнее, его не интересовало внимание большей части женской половины, но не одной конкретной его представительницы.

День Барни Янца, как правило, начинался часов в восемь вечера, иногда чуть раньше, иногда чуть позже, в зависимости от времени года, когда беспощадное солнце изволило прятаться за горизонт. Сейчас была осень, день шел на убыль и Барни мог позволить себе вставать чуть раньше обычного. В привычный его распорядок входило: проснуться, кряхтя отправиться в ванную комнату, где оглядев свою угрюмую физиономию, Барни приходил к выводу, что ничего в нем не поменялось и землистый цвет лица, вкупе с сизыми мешками под глазами, никуда не делся. Затем Янц полоскал рот мятной жидкостью, чтобы от него не так смердило, сбрызгивался дешевым лосьоном, оправлял свой мятый костюм, в котором он спал и работал, и, тяжело вздохнув, плелся в комнату.

Та дыра, которую он называл домом, была настолько отвратительна, что даже крысы в ней не селились. Хотя… вполне возможно, что не селились они по совершенно другой причине. Райончик был тот еще. Частенько здесь пропадали люди, а каждый, кто обладал хоть каким-то чувством самосохранения, старался не соваться сюда. Вот, не далее, как три дня назад, выловили из речки тело соседа Барни — наркомана Сайлуса. Полицейские битый час расспрашивали Янца о том: где он был, да что делал и в каких отношениях был с жертвой. Ну, в каких он был отношениях? Ни в каких. Здоровался, да быстро шел к себе в берлогу, стараясь не встречаться взглядом с тощим наркошей. Один из полицейских вскользь заметил, что тело Сайлуса было практически полностью обескровлено, но Барни сделал вид, что не слышал этих слов. И конечно же он сделал вид, что в холодильнике его пусто и там не стоят четыре полулитровые бутылки с вязкой жидкостью, похожей по консистенции на сироп.

Еще у Барни была коллекция кукол, маленьких изломанных фигурок с продырявленными лицами, выпавшими глазами или оторванными конечностями. Этих изуродованных страдалец Барни бережно подбирал и тащил в свое обшарпанное жилище, где он старательно чинил их лица, пытаясь хоть немного вернуть им прежний вид. Не смотря на все старания Янца, куклы выходили неказистыми, а коллекция, стоящая на стеллаже возле прогнувшегося дивана, напоминала скорее паноптикум, нежели коллекцию кукол. И все же, Барни с любовью смотрел на своих «маленьких подруг», как он любовно их окрестил. Прежде, чем покинуть дом, он всегда брал из холодильника банку с сиропом, делал несколько глотков, глядя в пустые кукольные глаза, затем возвращал банку на место, накидывал засаленный плащ и шел на работу.

Сегодня все было так же, как и в любой другой день, Барни шел на работу, медленно переставляя ноги и не смотря по сторонам. Из-за того, что часть фонарей на улице, где жил Барни, была просто-напросто выбита, идти ему приходилось в полутьме, вьющейся будто рой вокруг его упитанной фигуры. Дорога до лавки занимала около сорока минут и этого времени Барни вполне хватало, чтобы обдумать насущные проблемы и составить планы на ближайшие дни.

Барни подошел к магазину, открыл дверь и звякнул колокольчик, возвещая о том, что он явился на свое рабочее место. Мойра, стоявшая у стеллажа с алкоголем, повернулась в сторону двери, но увидев там Барни, со скучающей миной вернулась к своим делам: расстановкой товара и убиранием лишних ценников.

— Опять этот полоумный притащился, — как обычно чуть слышно прошипел Ленни из-за прилавка, стоило Барни войти в лавку Джонсонов.

— Тихо, Ленни… — попытала урезонить его Мойра, но ее братец, судя по всему, успевший хлебнуть еще утром, продолжал:

— В вашем районе все мрут, как от чумы, так чего ж ты-то не сдохнешь, Янц? — Ленни ткнул в Барни узловатым пальцем с черным от грязи ногтем. — Ну что ты на меня пялишься, что?

Мойра отошла от стеллажа, подошла к Барни и опустила руку ему на плечо.

— Не обращай внимание на этого придурка, хорошо?

В ответ Барни Янц лишь неопределенно пожал плечами и поплелся в подсобку за шваброй. И ведь никто и не заметил, как тонкие губы Барни, когда он повернулся ко всем спиной, еле заметно растянулись в пренеприятнейшую ухмылку, столь неестественную, что казалось, будто ее кто-то прилепил скотчем к одутловатой физиономии уборщика.

Войдя в подсобку, Барни повесил свой пыльный коричневый плащ на крючок, туда же он отправил и кепку, в которой вышел из дома. Все это он проделал в кромешной темноте, не включая свет. Затем Брани взял ведро и наполнил его водой из высокого крана, торчавшего прямо из пола. Вода была ледяная, но он и не собирался возиться в ней руками, он снял со стены старую швабру, насадку на которой следовало поменять еще месяца три назад, и отправился обратно в магазин, чтобы развозить на полу грязевые разводы.

Это Ленни и Мойре казалось, что Барни так себя ведет из-за слабоумия, на деле же мистер Янц полностью отдавал себе отчет в своих действиях. Более того, он прекрасно знал, как сильно его работа, выполненная кое-как, раздражает хозяйских деток. Однако не было более приятного занятия, чем опустить заскорузлую от старости и грязи швабру в холодную воду, дать там волокнам от насадки немного разойтись, и, зачерпнув как следует водицы, шмякнуть всем этим об пол. И само-собой, начать тереть. Начать развозить всю пыль и грязь, которые принесли с собой за день посетители, словно втирая эту грязь в сам магазин, стараясь, чтобы эта бурая жижа въелась как можно глубже в растрескавшийся кафель пола.

Иногда Брани исподтишка разглядывал Мойру, пока тер пол. Она ему казалась похожей на его изуродованных кукол: такая же пустота в глазах, такая же изломанность. Наверное, если бы ее с оторванной рукой и выдавленным глазом выкинули на помойку, то Барни бы ее непременно подобрал. Он починил бы ее, вставил новый глаз, а на место оторванной руки пришил бы новую. Барни действительно время от времени об этом задумывался и ничего предосудительного в таких мыслях и фантазиях не видел. Он же не извращенец какой-нибудь.

Закончив дела, Барни отнес ведро и швабру обратно в подсобку, забрал свой скудный заработок и вышел прочь из магазина. Вот правда домой он вовсе не собирался. Затаившись в подворотне, которая прилегала к магазину, сел за одним из мусорных баков и принялся ждать. Его нисколько не смущала вонь от контейнеров, не вывозимых неделями. Совсем не смущала. Казалась даже немного приятной. Рассматривая граффити с черепами, нарисованное на противоположной кирпичной стене, он коротал время. Барни Янц ждал…

* * *

— Мне не по себе, Ленни, — жаловалась Мойра своему брату, раскладывая упаковки с презервативами у витрины. — Клянусь тебе, мне казалось, что кто-то преследовал меня всю дорогу до дома…

— Успокойся, Мо, — Ленни даже не посмотрел на взволнованную сестру, он был слишком занят подсчетом наличности в кассе и прикидыванием сколько из этого он сможет унести вечером домой. — Ну, если так боишься, то попроси нашего гения тебя проводить.

Барни, делавший вид, что не вникает в суть разговора, едва заметно вздрогнул. Судя по тому, что Мойра выронила из рук несколько упаковок презервативов, ее такое предложение тоже шокировало.

— Мне было бы спокойнее, если бы ты… — начала говорить Мойра, но ее резко остановил Ленни.

— Слушай, мне некогда, да и по бую мне все эти твои… фобии. Помнится, ты и собак в четвертом классе боялась, Мо.

— Потому что они меня покусали, идиот! — вспыхнула Мойра и отшвырнула оставшиеся пачки обратно в коробку. — Какой же ты придурок, Ленни!

Барни отлично помнил тот день, когда Мойру искусали бродячие псы. Бедной девочке наложили семь швов на спину и несколько дней она передвигалась с трудом. Ноги были целы, но швы, видимо, так тянуло, что без гримасы боли она не могла сделать и шагу. Помнил Барни и как папаша Джонсон вооружившись дедовой двустволкой отправился на отстрел диких псов. Много в тот день трупов они вдвоем поскидывали в контейнеры, да и воняли они еще где-то с месяц, пока жильцы не забросали департамент гневными письмами с просьбой убрать этот бардак.

Раздосадовавшись, Мойра вынула из кармана пачку сигарет и ринулась в подсобку. Барни же просто пялился ей в след, едва не пуская слюни. Знала бы Мойра кто за ней следил эти несколько недель… Тогда, возможно, она бы не захотела показывать свой острый носик из дому, закрылась бы на все засовы, забилась бы под кровать и ни в коем случае не вылезала бы оттуда. К счастью она не знала. К счастью для Барни.

Эта небольшая перепалка между братом и сестрой слегка всколыхнула эмоции Янца, позволив им пробить слабую брешь в его почти идеально слепленной маске идиота. Утерев рукавом засохшую слюну с губ, он прислонил швабру к стене и подошел к стойке, за которой Ленни уже отслюнявливал купюры для собственного кармана.

— Мистер Ленни, сэр, — Барни казалось, что он обращается впервые за несколько лет к сыну владельца магазина. — Может вы послушали бы ее…

— Что? — Ленни удивленно посмотрел на Барни и даже выронил несколько купюр, не ожидая услышать сиплый бас полотера. — Не лезь не в свое дело, мегамозг, — на лице Джонсона младшего появилась неприятная ухмылка. — Плевать мне на твои заслуги перед папашей и дедом, как только отец богу душу отдаст — тебя здесь не будет, помяни мое слово, урод.

Ленни наклонился за купюрами, бормоча себе под нос:

— Ни тебя, ни этой малахольной…

И когда он хотел подняться, то первое, что увидел — это глаза Барни Янца. Полотер нависал над стойкой, он облокотился на нее брюхом и навис над наклонившимся к полу Ленни. А глаза… сейчас Ленни ни за что не смог бы сказать, что это глаза недоумка Барни, сквозь серую размытую радужку, на него будто взирало чудовище, хищное и алчное. Отчего-то Ленни понимал, что алчно это чудище не до денег. Сглотнув мигом выделившуюся во рту слюну, Ленни от неожиданности присел на пол, как завороженный глядя в лицо Янца. Он не мог даже пошевелиться, видел только как пухлая рука, с неестественно длинными ногтями, тянется к его шее. Мог бы он и закричать, но крик его потонул где-то в глубине глотки, так и не вырвавшись наружу.

Тут хлопнула дверь подсобки и наваждение спало. Ленни пару раз моргнул. Перед прилавком стоял все тот же Барни, подбородок которого блестел от слюны. Взгляд его, как обычно, был затуманен и бездумно блуждал по полкам.

— Надо завязывать, — чуть слышно пробормотал Ленни, поднимаясь с пола, припоминая, что сегодня он пить начал едва ли не в десять утра.

Барни подумал, что Ленни мыслил в правильном направлении. Абсолютно верно — надо с этим завязывать…

Вечером, дождавшись, когда Мойра уйдет домой, а Ленни станет закрывать магазин, Барни появился снова. Он неслышной тенью оказался за спиной у молодого мужчины, быстро ухватил его сзади за шею и, пока Ленни не успел опомниться, утащил, вскрикнувшего от неожиданности, несчастного в подворотню к мусорным бакам. Долго Барни ждал этого момента.

Никакие уговоры и обещания, сулимые Ленни, на Барни не действовали. Он словно бы оглох, методично отрезая от тощего тела Джонсона по кусочку плоти. Сначала в расход пошли кисти, он обрубил их оставив на месте рук уродливые окровавленные культи. Потом Барни отрубил ступни. Это было тяжелее, чем работать с кистями — кости были куда толще. Все это время Ленни то поскуливал, то, набравшись сил, начинал неистово орать. Барни все это не трогало.

Когда вопли Ленни стали совсем уж докучливыми, Барни заткнул ему рот его же кистью. Под конец действия от туловища Ленни остался всего лишь обрубок, с будто прикрученной к нему всклокоченной головой. Ленни агонизировал.

Барни показалось, что продержался Ленни невероятно долго, остальные его жертвы сдавались куда быстрее и с ними было совсем не так интересно играть.

Перед Барни лежало изуродованное тело Ленни, хотя узнать теперь в ЭТОМ Ленни было сложно. Кожа от оборванных конечностей свисала, будто тряпка, пропитанная красными чернилами, сухожилия веревками свисали с костей. У нормального человека созерцание такого вызвало бы предугадываемый рвотный рефлекс, у Барни же — лишь улыбку.

Сначала Барни Янц гордо глядел на свою работу, затем он вдруг испугался. Руки его задрожали, и он с ужасом и отвращением смотрел на хозяйского сына. Барни Янц нарушил свое слово. То слово, которое он дал когда-то старине Джиму — хранить и защищать, Барни его нарушил.

— Нет… — Барни похлопал Ленни по белесой щеке, но голова безвольно мотнулась в сторону. — Нарушил… Предал Джима…

Наконец, Барни огляделся вокруг: части тела Ленни валялись кругом по асфальту, кровь, испачкавшая даже стены. Абсолютно ясно, что мистер Янц слетел с катушек и выпустил из себя то, что так тщательно скрывал все эти годы. Сейчас разум был чист, но ведь всего несколько минут назад перед глазами было кровавое марево. Не удержался. Слово, данное когда-то Джиму было пущено по ветру. Выходило, что Джим зря пожалел его.

* * *

Ошметки того, что когда-то являлось Ленни Джонсоном, Барни разделил по нескольким мешкам и за ночь растаскал по окрестным мусорным контейнерам. О какой-либо конспирации он не заботился, полагая, что никто и думать не станет на бедного слабоумного уборщика.

Ничуть не морщась, с флегматичным выражением на бледном одутловатом лице, Барни собирался закинуть выпавший большой палец с черным ногтем, в мешок, но… чуть подумав, взял палец в рот и чуть обсосал его, слизывая уже запекшуюся кровь. И все же… чуть скривив лицо, Барни зашвырнул, отодранный на две фаланги палец, в ближайшую урну. Ему подумалось, что все равно никто особо копаться не будет.

* * *

Когда Барни зашел в магазин на следующий день, то застал там Мойру, белую, как простыня. Руки девушки тряслись, губы дрожали, она, словно не владела собой, будто внутри нее была пружина, заведенная до предела и готовая в любой момент распрямиться. Такой Мойру Барни еще не доводилось видеть. На мгновение он даже замер в нерешительности, затем сделал над собой усилие и вошел. Негромко кашлянув, он постарался привлечь внимание Мойры. Та вздрогнула, как будто ей дали затрещину и уставилась пустым взглядом на Янца.

— Ленни… — прошептала она.

Барни склонил голову набок, показывая, что он готов выслушивать, при этом губы его растянулись в оскале, обнажая ряд желтых зубов.

— Он не пришел ночевать, Барни, — наверное, впервые Мойра делилась с ним своими переживаниями, и это было странно. — И наутро он не появился… — она, судорожно вздохнув, покосилась на мобильный телефон, лежавший на прилавке. — На звонки не отвечает, — Мойра опустила голову на стойку, горестно вздохнув.

А вот Барни колебался. Он-то прекрасно знал, что именно произошло с Ленни, только с такой же точностью он знал, что Мойре об этом знать не следует. Особой жалости к отошедшему в мир иной Ленни Барни не испытывал. В конце концов тот умер вовсе не зря — магазин теперь останется в руках Мойры, ее не выкинут на улицу, да и сам Барни будет продолжать исправно работать, выдавая себя за умственно отсталого, не боясь увольнения, дамокловым мечом висевшего над его головой.

— Вс-се-е-е буд-дет в порядке, — выдавил из себя Барни, глупо ухмыляясь.

Мойра подняла на него красные от недосыпа глаза и благодарно кивнула.

— Спасибо. Да, напился, наверное, спит у кого-нибудь из дружков, — голос ее стал ровнее. — Чертов педик…

Барни знал о наклонностях и пристрастиях Ленни, но впервые при нем Мойра осуждала за это брата. Хотя, возможно, что она сказала это просто со злости, от досады.

Как обычно, он прошел в подсобку и вскоре приступил к выполнению своих обязанностей. Сейчас он проводил уборку крайне тщательно, старательно натирал пол, не оставляя грязных разводов. Барни хотелось хотя бы так загладить свою вину перед Мойрой. Сама же девушка тихо сидела за прилавком, время от времени пытаясь дозвониться до брата. Изредка она доставала сигарету, делала пару затяжек, нервно смахивая пепел за прилавок, затем быстро ее тушила.

Почему-то, с уходом Ленни, магазин казался слегка осиротевшим. Да, никто не отпускал идиотских шуток, стало тише. И тяжелее.

* * *

— Барнаби Янц! — в дверь кто-то ломился и Барни буквально подскочил на кровати от неожиданности. Взгляд его метнулся к часам — половина двенадцатого дня. — Откройте, полиция! — продолжался настойчивый стук.

Барни, крякнув, встал, пытаясь собрать мысли в кулак. Чего им тут надо? Неужели никак не угомонятся из-за того наркоши? Пригладив спутанные пепельные волосы рукой, он поплелся к обшарпанной двери, петли которой уже плакали под натиском кулаков барабанившего. Не забыл Барни и помолиться, что все окна в его квартире занавешены, а в общем коридоре этих самых окон попросту нет. Иначе очень много открытий было бы для полицейского патруля.

Повозившись с замком, Барни, наконец, открыл дверь и тут же едва увернулся от кулака, который, судя по всему, должен был снова стукнуть по двери, да только не столкнувшись с препятствием, ринулся к пухлому лицу Янца. Отшатнувшись, едва не потеряв равновесие, Барни ухватился за косяк и вопросительно посмотрел на двух полицейских.

— Д-добрый день… — промямлил он. — Чем могу…

— Мистер Янц, вы позволите нам войти? — тут же задал вопрос один из полицейских — мистер Смитт. Он уже давненько патрулировал этот район и Барни не раз его видел. Это был коренастый мужчина с шевелюрой огненно-рыжего цвета и такими же усами, кожа его была нетипично бледна. За спиной Смитта переминался его напарник: парнишка лет двадцати на вид, еще не избавившийся от подростковых прыщей.

— Д-да, конечно, — Барни пошире открыл дверь, давая зайти служителям закона. — Чем могу?

Смитт, придирчиво осматривая гостиную, достал из нагрудного кармана ручку и блокнот. Вообще-то Барни прекрасно знал, что впускать их в дом было вовсе не обязательно, но уж лучше не вызывать лишних подозрений в своем положении. Напарник Смитта морщился, разглядывая кукол на полках.

— Вы знали мистера Джонсона, мистер Янц?

— Эда? — Барни глуповато улыбнулся. — Конечно, как и его отца.

— Нет, я о младшем Джонсоне, мистер Янц, — тут же расставил все точки над «й» Смитт.

— Ленни? — Барни попытался изобразить удивление, что вышло у него достаточно убедительно. — Да, конечно.

Смитт брезгливо оглядел погруженную во мрак гостиную. Он прошел к окну и коснулся рукой плотно задернутых штор. Барни нервно сглотнул и дернулся в сторону полицейского.

— В-вы не им-меете права… — запинаясь пробормотал толстяк.

— О, так вы знаете законы? — Смитт удивленно изогнул рыжую бровь.

— Зн-наю свои п-права, — выдавил из себя Барни и указал гостям на дверь.

Немного помявшись, Смитт кивнул своему напарнику и двинулся к двери, бросив на Барни недоверчивый взгляд. Напарник шел куда быстрее и уже выскочил за порог, когда Смитт повернулся к Барни лицом.

— Мы вернемся с ордером, мистер Янц. — Перед его носом тут же с силой захлопнулась дверь.

От силы удара двери о косяк, штукатурка над проемом не выдержала и осыпала Барни серыми хлопьями. Сам же мистер Янц похолодел — догадаются, обыщут эту халупу и догадаются. Посадят в тюрьму… А для таких, как Брани Янц, тюрьма — это верная смерть.

Решив не медлить, Барни бросился к холодильнику на кухне и принялся опустошать его содержимое. Часть сиропа он выпил, морщась, потому что за раз обычно так много он не употреблял, у него даже слегка повело голову. Остальную часть Барни сложил в матерчатую сумку и поставил ее у двери.

Единственное, что сейчас тревожило Барни — быстрее сбежать, спрятаться и убрать следы своего пребывания здесь. Он хотел забрать с собой и кукол, своих любимых девочек, которым он подарил вторую жизнь, но слишком нагружать себя не хотелось. Еще одна проблема оставалась нерешенной…

— Мойра, — прошептал Барни, разглядывая темноволосую куклу с одним ярко-голубым глазом. — Мне нужно что-то сделать с Мойрой.

Что с ней делать, Барни пока не решил. Но он дождался вечера, взял сумку с банками и мелкими перебежками отправился к магазину Джонсонов, где Мойра сидела в полном одиночестве.

Зайти он постарался как можно тише, так чтобы колокольчик не издал ни звука. Аккуратно поставив свою ношу возле холодильника, Барни взглянул на прилавок. Зареванная девушка даже не обратила внимание на вошедшего, взгляд ее был пустым и погасшим, а руки трясло мелкой дрожью.

— Ч-что случ-ч-чилось? — попытался быть участливым Янц, подойдя к стойке.

— Папа умер, — бесцветным голосом прошептала Мойра и из глаз ее вновь заструились слезы. — Мне позвонили… я утром приехала, а он… — она всхлипывала и давилась рыданиями.

Барни перевел дух: слава Господу, что Мойра пока не в курсе о смерти брата. Вернее, продолжает верить, что его еще можно найти. Или уже не верит?

— А мистер Ленни? — совсем не заикаясь спросил он. — Его нашли?

— Ленни? — Мойра плакать перестала. — Ищут.

Решив, что с него достаточно пока расспросов, Барни развернулся и отправился в подсобку за своими инструментами, но Мойра его окликнула:

— Барни, а что в той сумке?

Чуть задумавшись над ответом, Барни сказал почти правду:

— Лекарство, — потом добавил: — для меня.

Этим вечером Барни шел за Мойрой следом, укрываясь в тени домов и закоулков. Ночь выдалась неприятно холодной, а ветер, гулявший между домов, пробирал едва ли не до костей. Янцу было плевать на это, он не сводил глаз с хрупкой фигурки Мойры, ежившейся под сильными порывами и зябко кутающейся в тонкую ветровку. Его не оставляло чувство, что они не одни на этой пустынной улице, что кто-то скрывается в тенях подобно Барни, и преследует Мойру.

Одна лишь девушка, казалось, ничего не замечала, бредя погруженная в собственные мысли. Где-то недалеко лязгнула крышка мусорного бака и Мойра, вздрогнув, ускорила шаг. Барни тут же посмотрел в сторону бака и встретился с двумя горящими глазами.

— Тьфу ты! — выплюнул толстяк. — Всего лишь кошка… — он перевел взгляд обратно к Мойре, которой не было. — Черт!

Девушки и след простыл. Как и ощущения, что за ним следят. У Барни сделалось нехорошо на душе, его стало одолевать нешуточное волнение, и он мечущимися глазами принялся искать Мойру. Улица была пуста, словно и не было тут никакой девушки.

* * *

— Ах, ты ж черт! — ругался Барни мечась по темной пустой улочке. — Нет-нет, Ленни не уберег, а теперь и Мойру!

И ладно, Ленни-то исчез не без помощи Барни, но с Мойрой он такого не планировал, он хотел охранять ее так долго, как мог. Не вечно конечно, но Джиму он был многим обязан.

Барни запустил толстые пальцы в сальные пакли волос и взвыл от бессилия, а затем… Он решил остановиться и послушать, что расскажет ему ночь. Ведь почти улица спит и где-то близко бьется сердце темноволосой малышки Мойры. И Барни его непременно услышит. Уж ритм ее маленького моторчика он отличит от тысяч.

Мужчина замер, приложил ладони к ушам, на подобии локаторов и внял звукам ночи. Где-то под тротуаром топтались крысы, их шум он сразу отключил для себя. На другом конце улицы кошка потянулась и выпустила когти в картонный ящик — тоже не оно. Не то, не то. Где-то должна быть Мойра.

И наконец, он услышал. Слабое дыхание совсем близко, рядом. И еле различимый стон. Это было буквально за поворотом и двумя стенами от него.

Барни метнулся по следу, как пузатая борзая, огибая баки и коробки с мусором. Скорее бы найти Мойру, пока не стало слишком поздно. Ведь Барни Янц был не один такой особенный во всем городе, конечно же, тут жили и другие, любящие лакомиться кровью и плотью. И один из них давненько положил глаз на девчонку. Пока Барни находился рядом — тот не решался подойти, но… видимо, в конце концов, обнаглел настолько, что решил украсть Мойру прямо из-под носа.

Мистер Янц давно жил на этом свете. Он жил раз в пять дольше тех лет, которые ему обычно давали прохожие. А это не мало.

И какой-то мелкий пройдоха решил похозяйничать в его квартале? Невиданная наглость!

Навалившись грузным плечом, Барни уже выламывал хлипкую деревянную дверь.

— Даже дотерпеть не мог, чтоб понадежней спрятать ее, — бормотал себе под нос мужчина. — Выросло поколение… Бездари…

Внутри его встретила кромешная тьма, которая не была помехой для Барни. Он прекрасно обходился без света. Где-то в глубине вздохнула Мойра, судя по всему, она была ранена или… Мистер Янц принюхался и уловил, что к запаху крови Мойры примешался другой, затхлый и гнилостный аромат. Он опоздал.

— Чтоб тебя! — завопил он. — Чтобы тебя, блядский ты сукин сын!

Судя по всему храбрая малышка Мойра отчаянно боролась, а он, безмозглый увалень, не успел прийти ей на помощь.

Тот, кто это сделал, все еще был здесь, он сидел в углу и ухмылялся, скаля клыки на Барни. Безжизненное тело девушки валялось на мешках с ветошью в противоположном конце комнаты. Барни не хотелось даже смотреть в ее сторону, видеть обескровленное лицо Мойры было выше его сил. Он помнил ее еще ребенком. Для него она навсегда останется маленькой темноволосой девчушкой с огромными карими глазами.

За одну неделю вся семья канула в небытие. Так случается.

— Ты! — взревел Барни и кинулся на хихикнувшего пацана.

Тот было поднялся, чтобы дать отпор, но мистер Янц, не смотря на свой большой вес, оказался на удивление проворен. Он моментально пригвоздил парня одной рукой к стене, а другой свернул ему голову и обнажил белую кожу на шее. Не задумываясь ни на секунду, он запустил зубы в синюшнюю плоть. Не за тем, чтобы насытиться, нет, за тем, чтобы преподать урок этому сопляку.

Барни рвал его шею, разрывал зубами сухожилия и вены. Рот, рубашка, все было испачкано вонючей кровью этот наглого юнца, посмевшего напасть на Мойру.

За этим занятием его и застал полицейский патруль, который преступно поздно решил проверить данный адрес. Сопротивляться у Барни не было моральных сил. И протестовать, объясняя, что он повинен только в смерти пацана, он тоже не видел смысла. Вся картина выглядела очень однозначно. Мертвая девушка с растерзанным горлом, и парень, в шею которого впился безумный толстяк. Любой, сложив два и два, тут же пришел бы к выводу, что тугодум Барни Янц их обоих и прикончил.

Полиции он сдался без сопротивления, позволил посадить себя в машину и отвезти в отделение. Он надеялся там немного передохнуть, а затем двинуться куда-нибудь на восток, где давно уже не был.

* * *

Но Барни поместили в камеру, от одного вида которой он пришел в ужас — во всю стену было вмонтировано зарешеченное окно. До Барни быстро дошло, что, когда взойдет солнце, то утром вся камера будет залита ярким светом.

— Не оставляйте меня здесь… — прошептал он.

— Надо же, недоумок испугался! — раздался гогот за захлопнувшейся дверью, к которой тут же приник Барни. — Убивать молодых девок он не боится, но вот оказаться в камере…

— Выпустите меня… — проскулил Янц, но конвоиры уже ушли.

Прошла всего пара часов, солнце едва-едва встало из-за горизонта, потягиваясь лучами в сторону запада, а Барни Янц снова стал кричать. На этот раз настойчиво и громко. Он барабанил в дверь. Он пытался ее высадить. Он осыпал проклятьями всех полицейских и их семьи. Что странно, он знал поименно каждого члена из семей полицейских. Он вопил, он визжал.

Всей правды господа полицейские не видели… Никто не знал, что у мистера Янца с солнцем давняя вражда и, что оно его не принимает. Последний раз закричав, мистер Янц попробовал забиться в угол, но носок его ботинка тут же обжег игривый луч солнечного света.

Никогда в жизни Барни Янц так не пугался. Он вновь ринулся к двери и забарабанил пуще прежнего, моля перевести его в другую камеру. Он кричал, что возьмет на себя все нераскрытые убийства, что признается во всем, лишь бы его отпустили. Но… Барни Янца все считали психом и ждали, когда он заткнется. Но он не затыкался.

Как только луч солнца с ботинка переполз на правую руку Янца, тот заорал. Еще бы — кожа с руки стала осыпаться хлопьями, обнажая руку до мяса, начинавшего пахнуть, как барбекю. Барни попытался руку спрятать, но солнечные лучи, как кавалерия, обступили его, не давая ступить и шагу. Выбора не было. Барни снова стал кричать про приступ. Затем, отчаявшись совсем, — он нырнул под кровать, которая могла его спрятать от жутких солнечных лучей. Ему даже удалось натянуть одеяло так, чтобы не чувствовать иссушающего зноя лучей. Барни затих, решив ждать ночи, но…

Ему решили помочь… Сержант Смитт вошел в комнату, оглядел ее и… сдернул с кровати, под которой прятался Янц, покрывало. Спустя несколько мгновений мистер Барни Янц исчез из этого мира навеки.

* * *

Бледный человек сидел в кресле шефа полиции. В тонких длинных пальцах он держал дело Барнаби Янца, который по всем законам природы должен был умереть еще лет восемьдесят назад, но нашел свою смерть только сейчас.

— Так долго скрываться в трущобах… — процедил он и отхлебнул из чашки, стоявшей на столе, немного сиропа. Пара бордовых капель попала ему на подбородок, и он утер их тыльной стороной ладони. — Чертова крыса.

Ни на лице его, ни в его голосе не было злости, лишь легкая досада: Мойра ушла из морга, Барни сгорел от солнца. А ведь не сиди толстяк взаперти, да пользуйся он тем, чем одарила природа — смог бы жить себе припеваючи, а не закусывать бомжами да наркоманами. Человечество ушло далеко вперед… Главное, чтобы мисс Джонсон это поняла, не пошла по стопам Янца.

Мужчина вытащил из ящика стола солнцезащитный крем, выдавил на руку приличное его количество и, глядя в зеркало, стоявшее вместо фоторамки на столе, аккуратно нанес крем на бледную кожу лица. Затем он надел перчатки, заправил их в манжеты рубашки так, чтобы ни кусочка кожи не было видно. Он снова взял в руки дело Барни и, чуть скривившись, отправил его в мусорную корзину.

Встав со стула, он облачился в форменный пиджак и вышел из кабинета. Предстояло еще поискать малышку Мойру, но что-что, а найти новоиспеченного вампира, даже в большом городе, труда не составит. Самое главное, чтобы он нашел ее первым…

* * *

Вместо Эпилога

— Я могу войти? — несмело спросила Мойра и заправила черный упругий завиток за ухо. — Роджер?

Мужчина растерянно кивнул:

— Да-да… проходите…

То, чего Мойра и ждала — приглашение. Ритуал исполнен и охота начинается. Осталось решить, как теперь вести себя с жертвой.

Фото маленькой девочки. Прямо-таки белокурого ангела с глазками цвета неба и пухлыми коралловыми губками.

— Ваша дочь? — безразлично спросила Мойра, взяв фото в руки и поднеся его близко к блеснувшим алым цветом глазам.

— Д-да… — запинаясь ответил Роджер и поспешил выхватить фото из рук

— И где она? — Мойра оглянулась, подметив, что квартира совсем не похожа на место, где могут жить дети. Обычно хоть одна игрушка, да попадется на глаза, но здесь не было даже милых взрослому безделиц, не говоря уж о детских вещах.

— Отвез ее к родителям.

Ложь. Роджер лгал. А еще тут пахло кровью. Зачем он ее пригласил, ведь она, Мойра, совсем не в его вкусе. Ему не нравятся взрослые, эта мразь выбирает только детей. Потому что они не могут ответить. Жажда. Его мучила жажда убийства, и Роджер не мог уже терпеть. Мойра чувствовала кровавый угар, бурлящий в гнилых жилах Роджера.

Хлопнув пару раз пышными ресницами, Мойра по-детски надула алые губки. Играть так играть. Она теперь могла понять Барни, почему он охотился на дне — Барни был санитаром. Роджер нервно сглотнул. Девушка кокетливо тряхнула темными кудрями и снова посмотрела на мужчину. Он побледнел.

— А это кто? — спросила Мойра, указывая на выцветшую фотографию еще одной белокурой девочки. Так похожей на «дочь».

— Сестра, — тихо произнес Роджер и опустил взгляд.

Стыд. Тоже мертва. Стыд и триумф. Убита. Им.

— Какая хорошенькая, — улыбнулась Мойра, холодея внутри. Его раскроют не скоро, слишком осторожен. Педантично аккуратен. — Просто ангел…

Роджер улыбнулся. Холодно и натянуто. Еще немного, и он укажет Мойре на дверь. Но он не мог быть столь неосторожен, чтобы хранить фотографии убитых на полочке в гостиной. Или это была провокация? У него должен быть фетиш. Что это могло быть? Волосы? Мойра запустила руку в темные волосы и медленно провела по ним ладонью.

Отвращение. Роджеру совсем не нравится Мойра, ему не нравятся ее волосы. Ему не нравятся ее темные глаза и чуть смуглая кожа. Она его бесит. Она специально выводит его из себя. Еще она слишком взрослая для него, недостаточно наивна и доверчива. С ней ему будет сложно.

Мойра осмотрелась. Квартира смахивает на однокомнатную, но по плану, который она смотрела недавно — в квартире должно быть две комнаты. Где же еще одна?

— Хорошая у вас квартира, Роджер, — мягко произнесла Мойра и потянулась. — Вы объединили гостиную со второй спальней?

— Что, простите? — мужчина непонимающе посмотрел на девушку. — Со второй спальней?

— Да, — Мойра прошла ближе к центру комнаты. — Я была наверху у мистера Уилкинса и у него вот тут, — она топнула ногой по ламинату, — как раз стена второй спальни. Вы в курсе, что по договору аренды здесь запрещено делать перепланировку? — глаза Мойры прищурились, в ожидании реакции Роджера.

— В таком состоянии я ее уже снял, — слишком быстро ответил, слишком занервничал.

— И на стенах у вас неплохая звукоизоляция… — задумчиво протянула девушка, гладя обои.

— Что, простите? — снова мямлящий тон.

— Это очень хорошо, что вы позаботились о том, чтобы звуки не покидали квартиру, — ее губы растянулись в хищной усмешке, обнажая острые клыки.