Брешь (гет)

Последнее, что она помнила, это то, как врачи погасили свет и оставили её одну. Последнее, что она чувствовала — дикий страх.

Животное. Она животное. Выпотрошенное, изможденное, но всё ещё самое опасное из всех существующих или существовавших в мире.

Неимоверно хотелось спать, но не хватало сил даже на то, чтобы закрыть глаза.

Боль... Много боли... И слишком большой всплеск способностей для того, чтобы её прекратить.

Свет уличных фонарей озарял ночные краски и ветви зелёных деревьев. Роуг любила этот сквер. Особенно в темное время суток, когда людей не так много и можно никуда не спешить. Помолчать, подумать, посидеть наедине с собой и послушать голос ветра, принесшего недавнюю грозу.

— Ловко ты от него убежала, — усмехнулся Бобби, предлагая ей сесть на одну из новеньких лавочек. — Реми знает, что ты со мной?

— Роберт Дрейк, будто ты меня не знаешь.

— Ну раз я для тебя Роберт, значит эту ночь доживу без приключений.

— Он сам не свой, переживает за меня, — задумчиво произнесла Роуг. — Хотя… Мне всё чаще кажется, что не столько за меня, сколько… — Она не договорила, только положила ладонь на живот. — Я как раз хотела развеяться. Ты вовремя позвонил.

— И ожидал услышать что угодно, кроме согласия.

— Не люблю отшивать по телефону, — серьезно сказала Роуг, прямо глядя в глаза. — Так что ты хотел?

Бобби явно избегал этого вопроса. Будь им лет по семнадцать и они только что познакомились, Роуг бы не чувствовала себя так странно. Бобби купил мороженого, не влезал в личное, будил общие воспоминания, когда им было хорошо вместе. Будто переписывал набело неудачное сочинение и ловил каждую улыбку.

— Что ты делаешь?

— Извиняюсь. То, что мы были глуповатыми подростками с гуляющими гормонами ничего не отменяет.

Роуг коротко рассмеялась и посмотрела на Бобби почти с прежней теплотой.

— Не думаю, что мы далеко ушли, но спасибо.

— Я действительно хочу, чтобы ты знала: мне можно доверять.

— Хорошо, — неуверенно произнесла Роуг и высвободила руку из его ладони. — Попробую.

Кажется, пробовала уже однажды и едва не стала «запасным аэродромом». Мужчины падки на загадки, и Бобби умело совмещал попытки разгадать Роуг и отношения с девушкой, с которой удобно. Тихая и добрая Китти Прайд была такой. Одна ли? Роуг так и не узнала наверняка, вовремя возведя личные границы. Спустя годы они не рухнули, но поистрепались, а обиды, если не ворошить, почти не болели.

— Я умею ждать, — кивнул Бобби и глянул на часы, — чего не скажешь о киносеансе.

— О, так у нас настоящее свидание? — игриво улыбнулась Роуг.

— Если ты хочешь.

Он помог ей встать, взял под руку. Признаться, ни в какой кинотеатр особо идти не хотелось — там так много шума.

Роуг засмотрелась на проезжающие мимо машины, когда почувствовала несильный толчок в бок.

— Эй, осторожнее, — сказал Бобби старику с очень тяжёлым чемоданом. Он раскрылся от удара о землю.

— Простите, простите, — зашептал старик, беспорядочно запихивая выпавшие вещи обратно.

Его смуглое морщинистое лицо покрывали крупные пигментные пятна, мутные узкие глаза словно что-то лихорадочно искали.

— Вам нужна помощь, сэр? — спросила Роуг.

Старик поднял голову и его сухие губы растянулись, обнажая три серебристые коронки.

— О, нет-нет, — он неожиданно цепко взял Роуг за запястье. — Какая милая девушка.

Мутные глаза смотрели всё пристальнее, лишая возможности прервать зрительный контакт. Сердце затрепетало и гулко стукнулось о рёбра, когда старик коротко взглянул на её живот. Как-то… оценивающе?

Роуг сморгнула непрошенную мысль о том, чтобы применить способности. Больно взял за руку? Он ведь так слаб и боится упасть. Да и как отразится на детях, если она это сделает?

— Тогда, если позволите, мы немного опаздываем, — подал голос Бобби, но старик словно не слышал.

— Повезло же кому-то, — сказал он хрипло и размеренно, — а кто-то и не имеет, не ценит. Гнилые корни плоды приносят. Гнилые корни у такого красивого деревца.

— Что? — выдохнула Роуг.

Бобби потянул на себя, практически выдернув из костлявых пальцев её руку. Роуг понимала причину. Они оба знали, в чём она крылась.

Бобби просил не оборачиваться, быстро вёл прочь из сквера, но образ старика в грязно-сером пальто, показывающего на неё пальцем, так и преследовал. А слова про гнилой корень ощущались на языке ядом, который никак не удавалось выплюнуть.

Они сопровождали её проклятием с самого детства. Их говорили её родителям, ставя крест на карьере, их говорили ей и о ней — где бы не появлялась. В видимых дружеских беседах, во вздохах «сочувствия» со стороны. Проклятые слова слышались даже в аккуратных вопросах Гамбиту: «Она сможет? Она переживёт это?»

Поэтому в один прекрасный день он просто собрал её вещи и под предлогом пикника увез из университета, как говорится, насовсем.

От мыслей о Гамбите легче не становилось, то и дело накатывал страх. Внезапно исчез воздух. Понятное дело — толкнулся ребёночек, но перед глазами стоял старик, впившийся цепкими пальцами ей в горло.

— Стой. Стой, пожалуйста…

Тело прошибло дрожью, когда она прижалась к Бобби. Земля стремительно уходила из-под ног.

— Роуг? Мари, ты слышишь меня? Всё-всё, успокойся. Дыши глубже. Медленнее. Старайся медленнее. Роуг?

Она слышала его голос, будто спрятанный под толщей воды. Не осознала, как упала или просто осела.

Последним, что Роуг слышала, был крик. Собственный крик, вперемешку с внутренней мольбой, неизвестно к кому обращённой.

Столько крови…

Не говори Гамбиту. Не говори Гамбиту. Не говори Гамбиту!

В голове проносились самые пугающие мысли. Они раскрашивали белые стены больничной палаты в промозгло-серый и грязно-коричневый тона, затягивали в себя, как в воронку безвольную шхуну. Роуг падала в чувство вины: в своё, в чужое. И периодически натыкалась на вопрос: «Почему я здесь совсем одна?»

Как вчера словно было…

Два года назад.

Ороро рассыпала по всему университету нетающие снежинки, накрыла пышный стол на всех. Она сделала всё для того, чтобы спасти необратимо испорченный канун Рождества, но в воздухе повисло напряжение, которое не прогонишь ни одной бурей.

Роуг аккуратно заглядывала каждому в лицо, стремясь найти среди студентов и преподавателей хотя бы Китти.

Китти Прайд не испытывала к ней симпатии, но обязательно ответила бы… хотя что тут скажешь? Бобби лежит без сознания с пробитой головой в больничном крыле, а Реми и того хуже.

Слёзы сверкнули у самых зрачков: из-за неё, всё только из-за неё. Она буквально вцепилась в Джубили, стоило той показаться в дверях, но сказать не смогла ни слова.

— Я обработала рану, как учили, — тихо сказала Джубили. — Реми ничего не видит и сейчас рано что-то прогнозировать.

— И всё-таки?

— Говорят, вопрос времени, но всё обойдется. Бобби тоже… более-менее, — она опустила взгляд и быстрым шагом направилась к друзьям, расхватавшим уже половину лимонных эклеров.

Реми готовил…

Роуг ничего не хотелось. Она была со всеми и в то же время ни с кем. Мыслями и сердцем стояла посреди ледяного королевства имени Бобби Дрейка, созданного специально для неё. Не для Китти. А ещё за тем, чтобы спровоцировать Реми на драку и тем самым расставить все точки.

Роуг до последнего не понимала: обыкновенная игра в снежки уже давно перестала таковой являться. Ей даже нравилось, как её пытаются впечатлить сразу двое и было всё равно, смотрит ли Китти.

Всегда всё равно — а она смотрела. Роуг тоже когда-то так же смотрела.

«Шоу» закончилось громким взрывом покерной карты и одновременно разлетевшейся ледяной стеной, в которую влетел Бобби. Роуг опомнилась, когда увидела Китти, обнимавшую его за голову… вместе с ней.

И впервые заметила, по-настоящему разглядела эту девчонку — Китти Прайд, которая была готова убить за Бобби, любил тот её или нет. Она защищала своё так же, как Роуг. Только Роуг теперь понимала, что делала это скорее по привычке. Она выросла, и первая любовь трансформировалась в простую симпатию. Не сказать, чтобы крепкую.

Никакие они уже не дети, и этот дурацкий флирт на троих надо было закончить ещё полгода назад. Зачем это всё? Какая глупая привычка держаться за то, что давно тебе не принадлежит. Идиотский принцип. С Бобби Роуг ничего не связывало, она с превеликим, надо сказать, удовольствием отпустила его к Китти... и опять оказалась рядом, ведомая околодружеским порывом.

Реми прижимал к лицу горсти снега. Те стремительно наливались кровью.

— Не подходи ко мне.

Как почувствовал, что она рядом. И зарядил ещё одну карту.

Ударит? Роуг знала, что нет.

Ей бы подойти ближе, обнять со спины, но она остановилась, будто ноги примерзли намертво.

Реми ждал. А потом Роуг услышала смешок. Горький такой, колючий и жёсткий. Карта в руке погасла.

Бубновый король…

— Не веришь Гамбиту.

Ей всегда было свойственно сомневаться. Мир вокруг и под ногами выглядел слишком шатким и хрупким. Вот он есть, а вот его нет. Один неверный шаг, и лучшим вариантом станет отступить и промолчать, чтобы не сделать хуже.

Иногда Роуг сочувствовала Джин Грей. Страшно представить, как ещё не повредился её рассудок от океанов и морей чужих мыслей. В голове Роуг тоже их было великое множество, порожденных чужими советами, мнениями, снисходительными взглядами. Сколько не отмахивайся, а задумаешься, правильный ли делаешь выбор: в отношениях, в доверии, в том, на что и кто способен. Мозги от такого кипели, мягко говоря.

Роуг сделала шаг. От робкого касания Гамбит только покачал головой, не обернулся. Сквозь перчатку просочилось тепло его черного пальто и запечаталось на коже.

Джубили стянула с себя тёмно-синий шарфик. Игнорируя молчаливые протесты, перевязала Реми глаза. Он о чём-то спросил её, склонившись над ухом, но Роуг ничего не расслышала, кроме сбитого дыхания.

Джубили — веселая, любопытная крошка с взрывным характером, когда дело касалось несправедливости. Она по несколько раз в день заглядывала к Гамбиту в комнату, спрашивала о самочувствии, промывала рану. Так упрямо и упорно. Заботливо. Так, как должна была бы делать Роуг.

Чарльз говорил о случайности, что нет в ней ничего непоправимого, никто ни в чём не виноват, и Роуг слушала, глядя в пол пустым взглядом. Вина есть. Её вина. Она заигралась. И потому несколько дней держала слово и избегала любых встреч с Гамбитом.

Пыталась понять себя.

— Зачем ты сюда ходишь? Полюбоваться? — Китти криво улыбнулась.

Роуг не стала отвечать и вышла из больничного блока, где всё ещё без сознания лежал Бобби.

В спину прилетело:

— На твоём месте, я бы проверила, такой ли Гамбит незрячий. Больно уверенно ходит.

Ничего она не собиралась проверять. Но больше не могла его не видеть… и видеть буквально везде.

Оказалось, Роуг абсолютно не умела извиняться. Слова совсем не сходились со смыслом, поэтому она предпочла начать с тишины. Готова была играть роль Джубили часами, лишь бы не услышать просьбу уйти. Даже перчатки не надевала.

Едва не выдала себя, увидев кровавые раны под повязкой. Так хотелось стереть их… как пятно ластиком с тетрадного листа. Но «пятно» лишь гноилось и кровоточило.

Гамбит не заговаривал с ней, терпеливо выносил боль, только иногда просил оставить всё как есть — сам справится. А потом засыпал или делал вид, прикрыв повязку рукой.

Роуг любила, когда он спал. Становилось лишним притворяться, и она задерживалась до утра или хотя бы до того часа, когда начинал одолевать сон. Горло прошивало тоненькой иголочкой — сквозь дрёму она слышала своё имя. Гамбит звал её, а лицо даже с повязкой светилось болью и нежностью.

— Прости меня, — шёпотом произнесла Роуг в одну из таких ночей и выскользнула из комнаты, так и не решившись подойти.

Игра в молчанку закончилась спустя пару недель. Роуг привычно сменила повязку и уже собралась уходить, улыбнувшись заметному улучшению. Пускай, Гамбит по-прежнему не видел её. Главное, что уверенность в скором восстановлении возымела новую силу.

Роуг подошла к двери и повернула ручку, когда услышала фразу на французском языке. Она почему-то отозвалась внутри щелчком пистолетного затвора и прошлась по коже холодком.

* * *

— Как это переводится?

Она уже битый час сидела на лестнице в уголке.

— Что именно, дорогая? — заботливый голос Ороро заставил вздрогнуть снова.

Признаться, ей хотелось её увидеть. Вот в этот самый миг. В конце концов, она не зря — Шторм. Красивая, сильная, мудрая, способная выслушать и спрятать, вознести и покарать. Она всегда появлялась там, где особенно нужна.

Роуг грустно улыбнулась, так и не вынырнув из тяжёлых мыслей. Повторить услышанное труда не составило. Не сказать бы, что она эту фразу уже как заклятье в голове повторяет.

— Ты у Гамбита была?

Роуг кивнула.

— Несколько раз. Тут кто-то думает, что на самом деле Реми переигрывает и хоть что-то, да видит. Но нет. Ничего. Из-за меня.

— Перестань. Он поправится, верь в это.

— Я всегда молчу, — проигнорировала Роуг. — Иногда так хочется себя раскрыть, но как раньше уже не будет.

Ороро долго не отвечала и тактично ни о чём не спрашивала. Внимательная и чуткая ко всем и всему.

— «Я знаю, что это ты». Так переводится. Чувствует он тебя, — наконец, она мягко улыбнулась и погладила Роуг по каштановым кудрям.

— Он меня ненавидит.

Наши дни.

Он меня ненавидит. Он меня ненавидит.

В её голове это действительно было так. От этой ненависти она глохла. Эта ненависть пахла гнилью и смотрела на неё абсолютно пустыми глазами. Этот образ… будто бы все жестокие слова, косые взгляды, лживые улыбки, лицемерные поступки собрались воедино. Отрастили ноги и руки, избрали себе старческое лицо и ласковый голос, проникающий ядом в подкорку.

Мутант? Какая трагедия…

Уходи с глаз моих. Ты мне не дочь, ты — демон!

Какой позор. Может, существует лекарство?

Ты — убийца! Не смей никого касаться!

Я ходила обследоваться. Не знаю, почему она такая. За что нам это?

Она, наверное, проклята. Ей же даже не родить. Не кричи на меня, я дочь потеряла!

Господи, упокой её душу…

— Мам… я же жива, мам, — всхлипнула Роуг и закрыла лицо руками.

Левое запястье всё ещё сжимал тот старик. Она чувствовала, как он скалится, как выдыхает мёртвый воздух.

— Реми… Гамбит, помоги мне…

Он отвернётся. Все отворачиваются. Бедная девочка.

Больничная палата душила Роуг. Потолок виделся крышкой гроба. Через сколько они прошли, чтобы быть вместе, чтобы построить то, что у них есть? Гамбит простил ей не меньше, чем она ему. Но не в этот раз.

Какая она жена? Какая она мать? Если убила своего ребёнка…