Брешь (гет)

Последнее, что она помнила, это то, как врачи погасили свет и оставили её одну. Последнее, что она чувствовала — дикий страх.

Животное. Она животное. Выпотрошенное, изможденное, но всё ещё самое опасное из всех существующих или существовавших в мире.

Неимоверно хотелось спать, но не хватало сил даже на то, чтобы закрыть глаза.

Боль... Много боли... И слишком большой всплеск способностей для того, чтобы её прекратить.

Свет уличных фонарей озарял ночные краски и ветви зелёных деревьев. Роуг любила этот сквер. Особенно в темное время суток, когда людей не так много и можно никуда не спешить. Помолчать, подумать, посидеть наедине с собой и послушать голос ветра, принесшего недавнюю грозу.

— Ловко ты от него убежала, — усмехнулся Бобби, предлагая ей сесть на одну из новеньких лавочек. — Реми знает, что ты со мной?

— Роберт Дрейк, будто ты меня не знаешь.

— Ну раз я для тебя Роберт, значит эту ночь доживу без приключений.

— Он сам не свой, переживает за меня, — задумчиво произнесла Роуг. — Хотя… Мне всё чаще кажется, что не столько за меня, сколько… — Она не договорила, только положила ладонь на живот. — Я как раз хотела развеяться. Ты вовремя позвонил.

— И ожидал услышать что угодно, кроме согласия.

— Не люблю отшивать по телефону, — серьезно сказала Роуг, прямо глядя в глаза. — Так что ты хотел?

Бобби явно избегал этого вопроса. Будь им лет по семнадцать и они только что познакомились, Роуг бы не чувствовала себя так странно. Бобби купил мороженого, не влезал в личное, будил общие воспоминания, когда им было хорошо вместе. Будто переписывал набело неудачное сочинение и ловил каждую улыбку.

— Что ты делаешь?

— Извиняюсь. То, что мы были глуповатыми подростками с гуляющими гормонами ничего не отменяет.

Роуг коротко рассмеялась и посмотрела на Бобби почти с прежней теплотой.

— Не думаю, что мы далеко ушли, но спасибо.

— Я действительно хочу, чтобы ты знала: мне можно доверять.

— Хорошо, — неуверенно произнесла Роуг и высвободила руку из его ладони. — Попробую.

Кажется, пробовала уже однажды и едва не стала «запасным аэродромом». Мужчины падки на загадки, и Бобби умело совмещал попытки разгадать Роуг и отношения с девушкой, с которой удобно. Тихая и добрая Китти Прайд была такой. Одна ли? Роуг так и не узнала наверняка, вовремя возведя личные границы. Спустя годы они не рухнули, но поистрепались, а обиды, если не ворошить, почти не болели.

— Я умею ждать, — кивнул Бобби и глянул на часы, — чего не скажешь о киносеансе.

— О, так у нас настоящее свидание? — игриво улыбнулась Роуг.

— Если ты хочешь.

Он помог ей встать, взял под руку. Признаться, ни в какой кинотеатр особо идти не хотелось — там так много шума.

Роуг засмотрелась на проезжающие мимо машины, когда почувствовала несильный толчок в бок.

— Эй, осторожнее, — сказал Бобби старику с очень тяжёлым чемоданом. Он раскрылся от удара о землю.

— Простите, простите, — зашептал старик, беспорядочно запихивая выпавшие вещи обратно.

Его смуглое морщинистое лицо покрывали крупные пигментные пятна, мутные узкие глаза словно что-то лихорадочно искали.

— Вам нужна помощь, сэр? — спросила Роуг.

Старик поднял голову и его сухие губы растянулись, обнажая три серебристые коронки.

— О, нет-нет, — он неожиданно цепко взял Роуг за запястье. — Какая милая девушка.

Мутные глаза смотрели всё пристальнее, лишая возможности прервать зрительный контакт. Сердце затрепетало и гулко стукнулось о рёбра, когда старик коротко взглянул на её живот. Как-то… оценивающе?

Роуг сморгнула непрошенную мысль о том, чтобы применить способности. Больно взял за руку? Он ведь так слаб и боится упасть. Да и как отразится на детях, если она это сделает?

— Тогда, если позволите, мы немного опаздываем, — подал голос Бобби, но старик словно не слышал.

— Повезло же кому-то, — сказал он хрипло и размеренно, — а кто-то и не имеет, не ценит. Гнилые корни плоды приносят. Гнилые корни у такого красивого деревца.

— Что? — выдохнула Роуг.

Бобби потянул на себя, практически выдернув из костлявых пальцев её руку. Роуг понимала причину. Они оба знали, в чём она крылась.

Бобби просил не оборачиваться, быстро вёл прочь из сквера, но образ старика в грязно-сером пальто, показывающего на неё пальцем, так и преследовал. А слова про гнилой корень ощущались на языке ядом, который никак не удавалось выплюнуть.

Они сопровождали её проклятием с самого детства. Их говорили её родителям, ставя крест на карьере, их говорили ей и о ней — где бы не появлялась. В видимых дружеских беседах, во вздохах «сочувствия» со стороны. Проклятые слова слышались даже в аккуратных вопросах Гамбиту: «Она сможет? Она переживёт это?»

Поэтому в один прекрасный день он просто собрал её вещи и под предлогом пикника увез из университета, как говорится, насовсем.

От мыслей о Гамбите легче не становилось, то и дело накатывал страх. Внезапно исчез воздух. Понятное дело — толкнулся ребёночек, но перед глазами стоял старик, впившийся цепкими пальцами ей в горло.

— Стой. Стой, пожалуйста…

Тело прошибло дрожью, когда она прижалась к Бобби. Земля стремительно уходила из-под ног.

— Роуг? Мари, ты слышишь меня? Всё-всё, успокойся. Дыши глубже. Медленнее. Старайся медленнее. Роуг?

Она слышала его голос, будто спрятанный под толщей воды. Не осознала, как упала или просто осела.

Последним, что Роуг слышала, был крик. Собственный крик, вперемешку с внутренней мольбой, неизвестно к кому обращённой.

Столько крови…

Не говори Гамбиту. Не говори Гамбиту. Не говори Гамбиту!

В голове проносились самые пугающие мысли. Они раскрашивали белые стены больничной палаты в промозгло-серый и грязно-коричневый тона, затягивали в себя, как в воронку безвольную шхуну. Роуг падала в чувство вины: в своё, в чужое. И периодически натыкалась на вопрос: «Почему я здесь совсем одна?»

Как вчера словно было…

Два года назад.

Ороро рассыпала по всему университету нетающие снежинки, накрыла пышный стол на всех. Она сделала всё для того, чтобы спасти необратимо испорченный канун Рождества, но в воздухе повисло напряжение, которое не прогонишь ни одной бурей.

Роуг аккуратно заглядывала каждому в лицо, стремясь найти среди студентов и преподавателей хотя бы Китти.

Китти Прайд не испытывала к ней симпатии, но обязательно ответила бы… хотя что тут скажешь? Бобби лежит без сознания с пробитой головой в больничном крыле, а Реми и того хуже.

Слёзы сверкнули у самых зрачков: из-за неё, всё только из-за неё. Она буквально вцепилась в Джубили, стоило той показаться в дверях, но сказать не смогла ни слова.

— Я обработала рану, как учили, — тихо сказала Джубили. — Реми ничего не видит и сейчас рано что-то прогнозировать.

— И всё-таки?

— Говорят, вопрос времени, но всё обойдется. Бобби тоже… более-менее, — она опустила взгляд и быстрым шагом направилась к друзьям, расхватавшим уже половину лимонных эклеров.

Реми готовил…

Роуг ничего не хотелось. Она была со всеми и в то же время ни с кем. Мыслями и сердцем стояла посреди ледяного королевства имени Бобби Дрейка, созданного специально для неё. Не для Китти. А ещё за тем, чтобы спровоцировать Реми на драку и тем самым расставить все точки.

Роуг до последнего не понимала: обыкновенная игра в снежки уже давно перестала таковой являться. Ей даже нравилось, как её пытаются впечатлить сразу двое и было всё равно, смотрит ли Китти.

Всегда всё равно — а она смотрела. Роуг тоже когда-то так же смотрела.

«Шоу» закончилось громким взрывом покерной карты и одновременно разлетевшейся ледяной стеной, в которую влетел Бобби. Роуг опомнилась, когда увидела Китти, обнимавшую его за голову… вместе с ней.

И впервые заметила, по-настоящему разглядела эту девчонку — Китти Прайд, которая была готова убить за Бобби, любил тот её или нет. Она защищала своё так же, как Роуг. Только Роуг теперь понимала, что делала это скорее по привычке. Она выросла, и первая любовь трансформировалась в простую симпатию. Не сказать, чтобы крепкую.

Никакие они уже не дети, и этот дурацкий флирт на троих надо было закончить ещё полгода назад. Зачем это всё? Какая глупая привычка держаться за то, что давно тебе не принадлежит. Идиотский принцип. С Бобби Роуг ничего не связывало, она с превеликим, надо сказать, удовольствием отпустила его к Китти... и опять оказалась рядом, ведомая околодружеским порывом.

Реми прижимал к лицу горсти снега. Те стремительно наливались кровью.

— Не подходи ко мне.

Как почувствовал, что она рядом. И зарядил ещё одну карту.

Ударит? Роуг знала, что нет.

Ей бы подойти ближе, обнять со спины, но она остановилась, будто ноги примерзли намертво.

Реми ждал. А потом Роуг услышала смешок. Горький такой, колючий и жёсткий. Карта в руке погасла.

Бубновый король…

— Не веришь Гамбиту.

Ей всегда было свойственно сомневаться. Мир вокруг и под ногами выглядел слишком шатким и хрупким. Вот он есть, а вот его нет. Один неверный шаг, и лучшим вариантом станет отступить и промолчать, чтобы не сделать хуже.

Иногда Роуг сочувствовала Джин Грей. Страшно представить, как ещё не повредился её рассудок от океанов и морей чужих мыслей. В голове Роуг тоже их было великое множество, порожденных чужими советами, мнениями, снисходительными взглядами. Сколько не отмахивайся, а задумаешься, правильный ли делаешь выбор: в отношениях, в доверии, в том, на что и кто способен. Мозги от такого кипели, мягко говоря.

Роуг сделала шаг. От робкого касания Гамбит только покачал головой, не обернулся. Сквозь перчатку просочилось тепло его черного пальто и запечаталось на коже.

Джубили стянула с себя тёмно-синий шарфик. Игнорируя молчаливые протесты, перевязала Реми глаза. Он о чём-то спросил её, склонившись над ухом, но Роуг ничего не расслышала, кроме сбитого дыхания.

Джубили — веселая, любопытная крошка с взрывным характером, когда дело касалось несправедливости. Она по несколько раз в день заглядывала к Гамбиту в комнату, спрашивала о самочувствии, промывала рану. Так упрямо и упорно. Заботливо. Так, как должна была бы делать Роуг.

Чарльз говорил о случайности, что нет в ней ничего непоправимого, никто ни в чём не виноват, и Роуг слушала, глядя в пол пустым взглядом. Вина есть. Её вина. Она заигралась. И потому несколько дней держала слово и избегала любых встреч с Гамбитом.

Пыталась понять себя.

— Зачем ты сюда ходишь? Полюбоваться? — Китти криво улыбнулась.

Роуг не стала отвечать и вышла из больничного блока, где всё ещё без сознания лежал Бобби.

В спину прилетело:

— На твоём месте, я бы проверила, такой ли Гамбит незрячий. Больно уверенно ходит.

Ничего она не собиралась проверять. Но больше не могла его не видеть… и видеть буквально везде.

Оказалось, Роуг абсолютно не умела извиняться. Слова совсем не сходились со смыслом, поэтому она предпочла начать с тишины. Готова была играть роль Джубили часами, лишь бы не услышать просьбу уйти. Даже перчатки не надевала.

Едва не выдала себя, увидев кровавые раны под повязкой. Так хотелось стереть их… как пятно ластиком с тетрадного листа. Но «пятно» лишь гноилось и кровоточило.

Гамбит не заговаривал с ней, терпеливо выносил боль, только иногда просил оставить всё как есть — сам справится. А потом засыпал или делал вид, прикрыв повязку рукой.

Роуг любила, когда он спал. Становилось лишним притворяться, и она задерживалась до утра или хотя бы до того часа, когда начинал одолевать сон. Горло прошивало тоненькой иголочкой — сквозь дрёму она слышала своё имя. Гамбит звал её, а лицо даже с повязкой светилось болью и нежностью.

— Прости меня, — шёпотом произнесла Роуг в одну из таких ночей и выскользнула из комнаты, так и не решившись подойти.

Игра в молчанку закончилась спустя пару недель. Роуг привычно сменила повязку и уже собралась уходить, улыбнувшись заметному улучшению. Пускай, Гамбит по-прежнему не видел её. Главное, что уверенность в скором восстановлении возымела новую силу.

Роуг подошла к двери и повернула ручку, когда услышала фразу на французском языке. Она почему-то отозвалась внутри щелчком пистолетного затвора и прошлась по коже холодком.

* * *

— Как это переводится?

Она уже битый час сидела на лестнице в уголке.

— Что именно, дорогая? — заботливый голос Ороро заставил вздрогнуть снова.

Признаться, ей хотелось её увидеть. Вот в этот самый миг. В конце концов, она не зря — Шторм. Красивая, сильная, мудрая, способная выслушать и спрятать, вознести и покарать. Она всегда появлялась там, где особенно нужна.

Роуг грустно улыбнулась, так и не вынырнув из тяжёлых мыслей. Повторить услышанное труда не составило. Не сказать бы, что она эту фразу уже как заклятье в голове повторяет.

— Ты у Гамбита была?

Роуг кивнула.

— Несколько раз. Тут кто-то думает, что на самом деле Реми переигрывает и хоть что-то, да видит. Но нет. Ничего. Из-за меня.

— Перестань. Он поправится, верь в это.

— Я всегда молчу, — проигнорировала Роуг. — Иногда так хочется себя раскрыть, но как раньше уже не будет.

Ороро долго не отвечала и тактично ни о чём не спрашивала. Внимательная и чуткая ко всем и всему.

— «Я знаю, что это ты». Так переводится. Чувствует он тебя, — наконец, она мягко улыбнулась и погладила Роуг по каштановым кудрям.

— Он меня ненавидит.

Наши дни.

Он меня ненавидит. Он меня ненавидит.

В её голове это действительно было так. От этой ненависти она глохла. Эта ненависть пахла гнилью и смотрела на неё абсолютно пустыми глазами. Этот образ… будто бы все жестокие слова, косые взгляды, лживые улыбки, лицемерные поступки собрались воедино. Отрастили ноги и руки, избрали себе старческое лицо и ласковый голос, проникающий ядом в подкорку.

Мутант? Какая трагедия…

Уходи с глаз моих. Ты мне не дочь, ты — демон!

Какой позор. Может, существует лекарство?

Ты — убийца! Не смей никого касаться!

Я ходила обследоваться. Не знаю, почему она такая. За что нам это?

Она, наверное, проклята. Ей же даже не родить. Не кричи на меня, я дочь потеряла!

Господи, упокой её душу…

— Мам… я же жива, мам, — всхлипнула Роуг и закрыла лицо руками.

Левое запястье всё ещё сжимал тот старик. Она чувствовала, как он скалится, как выдыхает мёртвый воздух.

— Реми… Гамбит, помоги мне…

Он отвернётся. Все отворачиваются. Бедная девочка.

Больничная палата душила Роуг. Потолок виделся крышкой гроба. Через сколько они прошли, чтобы быть вместе, чтобы построить то, что у них есть? Гамбит простил ей не меньше, чем она ему. Но не в этот раз.

Какая она жена? Какая она мать? Если убила своего ребёнка…

Прости, если не застанешь дома. Мне захотелось развеяться, я скоро вернусь.

Пишу записку и уже чувствую энергетику твоего негодования и волнения. Как ты это делаешь?

Не выматывай себя. Ты нам живой нужен.

Я кое-что оставила тебе на столе. Надеюсь, получилось вкусно. А получилось вкусно! Спорим, не успеешь доесть до того момента, как я вернусь?

Расскажу обо всём позже. Люблю тебя.

Роуг.

Реми привычно тихо положил ключи на комод под зеркалом, будто боясь разбудить ту, которой не было дома. Повесил плащ, зацепил со стола на кухне профитроль и расплылся в улыбке. Если под «кое-что» Роуг подразумевала целую гору сладостей, то спор он проиграет. Семьдесят штук класть в один рот как-то слишком, да и не сболтнуть бы чего лишнего, имея целую кулинарную энциклопедию в голове. Несладкие профитроли были специально выложены в основании горы — их Роуг полюбила особенно сильно в последнее время. Немного с красной рыбой, несколько с креветками и творожным сыром, а венчали всё великолепие крем и шоколад.

Развеяться… О, ma chère…⁽¹⁾

Он застыл у окна и всмотрелся в ночные огни. Может, она права? Слишком зациклился. Сам же до смерти не любил это чувство: когда нечем дышать от внимания.

Только сердце отчего-то дрогнуло. Реми не мог понять, чего именно жаждал найти в любимой им ночной темноте. Сегодня она выглядела чужой. В каждом звуке: шуме дорог, шорохе листвы, дождевых каплях или людских шагах от него пряталось нечто, чем ни он, ни кто-либо ещё, не мог всецело владеть. Время. Так утекали сквозь пальцы минуты, погружая в какую-то дикую безысходность.

Он схватил телефон и уже собирался набрать Роуг, но тут заметил пропущенный вызов от Бобби Дрейка.

Два года назад.

Последним, что Реми увидел перед тем, как свет померк окончательно — предательство любимой девушки. Впрочем, он и не ожидал, что кому-то на самом деле нужен в этой школе для одаренных.

Почти не жаль. Главное, Роуг сделала свой выбор.

Переливы множества огней, ледяные скульптуры, большой каток — Бобби особенно расстарался.

Реми понимал его отчасти. Кому в его возрасте не нравилось женское внимание, постепенно поглощающее с головой, подстегивающее желание усидеть на двух стульях сразу? Уже не верится: начиналось всё так невинно.

Китти Прайд… Было в ней что-то, чего Бобби не видел. А если и видел, то нагло пользовался тем, что мог её касаться. Она его ждала часами на катке и верила: он придет. И он приходил. От Роуг.

В то время Роуг особенно боялась своих способностей. Носила максимально закрытую одежду, чтобы никому не навредить случайным касанием. Возможно, из-за её недоступности Бобби так сильно к ней привязался, а затем решил — одно другому не мешает.

Роуг не единожды видела их с Китти на треклятом катке из окна. Робкие касания, горячие поцелуи над тоненькой корочкой льда. Бобби знал, все знали. И ему это нравилось.

Роуг же молчала. В какой-то момент игра увлекла всех троих. Роуг продолжала играть даже когда встретила Реми и внутренне ликовала, наблюдая за тем, как самолюбование имени Бобби Дрейка начинает сыпаться.

В день, когда вскрылись все карты и точки встали на места, никто ни с кем не ругался. Бобби позвал всех на каток, устроил бой снежками. Во всеобщем веселье умело терялась вражда.

Реми вовремя поймал себя на мысли, что его всё глубже провоцируют на драку. Бобби стрелял в него исподтишка никакими уже не снежками, а ледяными осколками.

Забавный способ впечатлить девушку. Только какую именно?

— Айсмэн хочет поиграть с Гамбитом? — окликнул Реми.

— Почему бы не решить сейчас? — пожал плечами Бобби. — Признайся, Роуг не первая и не последняя в твоей карточной колоде.

— А если она не в колоде?

— Надо же, первый честный ответ за всё время, — саркастично улыбнулся Бобби.

— Не уверен, что ты правильно понял эту фразу, — отзеркалил Реми.

Карточная колода. Пятьдесят две покерные карты. Они действительно символизировали для него тех, кого он когда-либо знал и любил. Тех, кого потерял, и тех, кто просто оставил после себя светлые воспоминания. Карты защищали его. Роуг не было среди них. Роуг была у него в сердце, и это он её защищал.

— Думаешь, тебе здесь кто-то верит?

Сказать честно, Реми впервые видел его таким.

— Не поздновато ли для переходного возраста?

Не хотелось с ним драться, только куда уж там, если даже его собственные способности не могли охладить азарт. Совсем рядом вскрикнула Китти, и тут же рухнула одна из ледяных колонн. Ороро пыталась помочь, но Бобби решил воспользоваться поднявшейся пургой.

Ветер заглушал голоса, Реми особо и не вслушивался, ощущая, как кровь становится живым огнём, как кинетическая энергия рвется сквозь поры. Во взгляде заиграло алое смеющееся пламя.

Дьявол. Всегда одно и то же. Где бы он ни был, всегда находился некий рыцарь, стремившийся «вывести его на чистую воду».

Реми выпустил очередную карту, из последних сил пытаясь не причинить сильного вреда, но для Бобби, казалось, всё было слишком всерьёз.

И закончилось так же быстро.

— Остановитесь! Хватит!

Реми успел толкнуть Роуг в снег перед тем, как совсем рядом раздался очередной взрыв.

Снег заливала кровь. Всё вокруг виделось алым и стремительно гасло. Реми видел Бобби, лежащего в ледяных руинах, и Китти, которая обнимала его за голову.

Роуг… Роуг тоже была рядом. Роуг сделала свой выбор.

Он коснулся повязки на глазах и угадал в ней шарфик Джубили. В горле завязался жгучий ком.

— Пойдем потихоньку. Я помогу, — прошептала она и потянула.

Он старался не думать о Роуг. Считал собственные шаги. Каждую ступеньку, каждый поворот. Пять, семь, десять, двенадцать, направо, третья дверь налево… Джубили подсказывала.

Запомнить, нужно запомнить. Как когда-то просчитывал в плену на острове Страйкера каждый свой шаг.

Весь вечер не проронил ни слова. Кроме того раза, когда спросил у Китти о состоянии Бобби. Это же была она? Кто ещё мог сверлить его взглядом с такой ненавистью?

Плевать на рекомендации. Он здесь не останется. С него хватило по горло этого места!

Реми опустился на скамью во дворе и уронил голову на руки.

Темнота. Ничего. Должно быть, сейчас ночь. Прости, Ороро, я всё испортил.

— Гамбит не любит торжеств?

Чужое касание заставило дёрнуться.

— Пойдем. Всё нормально.

— Зря ты меня сюда притащил. Мне здесь не место.

— Будто бы мне здесь место, — усмехнулся Логан и вложил ему в руки бутылку.

— Это же школа, — попробовал пошутить Реми, распознав в напитке довольно приличный бурбон.

— Надо знать, где искать.

Реми улыбнулся, представив, какое сейчас у Логана выражение лица. Было в нём что-то лисье, было. Те же хитрость, упрямство, верность. Последнее держало в этих стенах их обоих.

— Пойдем. Если хочешь, могу завтра отвезти тебя куда-нибудь.

— Мне не нужна помощь.

— А я не помогаю.

Реми печально усмехнулся и покачал головой. Бурбон горячил кровь. Знал бы Логан, как сильно ему ненавистно всё это: говорить не с ним, а с темнотой, создавать видимость твердых шагов и ясного рассудка. Он никого и никогда не просил о помощи, а случившееся обязывало кого-то вроде Джубили её оказывать, не спрашивая.

— Я хочу побыть один, — Реми глотнул из бутылки и отставил, хотя собирался протянуть Логану. Просто забыл, с какой он стоит стороны.

— Не будь жесток к ней, — сказал Логан. — Роуг просто запуталась. Она чувствует вину, но… упрямая, как ты. Прости, не моё дело.

— Я не готов о ней говорить.

Кое-как добрел до входа, миновал высокую лестницу, поймал чей-то смех из гостиной.

Больше всего на свете не хотелось ошибиться комнатой, благо, ключ подошёл с первого раза. Коснулся выключателя на стене. На минуту почудилось: сейчас глаза привыкнут к темноте или он нажмёт кнопку и увидит залитую светом комнату. Но теперь в свете не было никого смысла.

Реми глубоко вздохнул и медленно выдохнул: уснул бы и не просыпался.

В груди зрела тревога, природу которой он пока не понимал. Сон пришел так же быстро, как и улетучился — Реми всегда спал очень чутко, но этого сна даже не заметил. Подошёл к окну и раскрыл настежь, впуская влажный прохладный воздух.

То ли обострённое недоверие сыграло свою роль, то ли за ним действительно наблюдали. Причём напряжённо, даже боязливо — это чувствовалось и считывалось эмпатией. Словно грозовые тучи зависли над застывшим лесом, и лес этот ждал прихода урагана уже сутки.

В груди дрогнуло, но сразу же отпустило: Роуг не стала бы играть с ним сейчас в молчанку. И таких пряных духов у неё нет.

— Китти?

— Ты меня видишь?

— Интуиция. Чего ты хочешь?

— Тебе правда не всё равно, как себя чувствует Бобби?

Реми промолчал, ожидая ответа на свой вопрос. Уверенные шаги стихли примерно в полуметре от него.

Китти аккуратно коснулась воротничка его рубашки, слегка потянула.

— Хочу спросить. Что такого есть в Роуг, чего нет во мне? Почему вы с Бобби за неё так грызётесь, будто она — последняя женщина на Земле?

— Бобби вынудил меня ответить, я не хотел, чтобы так вышло.

— Я уже слышала, — эта фраза Китти прозвучала громче всех остальных. — Хочу понять другое. — Ладонь, сжимающая ворот рубашки, скользнула к пуговицам и расстегнула две из них. Прошлась по солнечному сплетению и замерла. — Почувствовать.

— Китти, не надо.

— Почему? Если я не вышла лицом, так ты меня не видишь. Или видишь? Хочешь, я буду такой же недотрогой?

— Я хочу, — он мягко коснулся её щеки, — чтобы ты ушла.

— Почему?

— Ты собираешься сделать то, о чём пожалеешь, если ещё не жалеешь. Бобби играет тобой, Роуг и всеми, кем хочет. Ты думаешь, он не любит тебя, а он просто ещё не дорос до этого чувства в принципе.

Китти точно хотела ответить, слова её зацепили, но, едва отшатнувшись, подошла ещё ближе. Он представлял её лицо: растерянное от собственной смелости и готовности сделать несвойственное. Не раз замечал полную тоски улыбку, когда она наблюдала их с Роуг вдвоём.

— Ты так крепко любишь её. Чего ей ещё надо? — с досадой произнесла она. — А может… дело только в том, что я скучнее даже любой из твоих клубных девок?

— Ты — не клубная девка и не вздумай себя с ними равнять или ставить ниже. Я не собираюсь перед кем-либо отчитываться в том, кого и почему люблю.

— А что если она тебя не любит? Если тоже, как Бобби, не способна любить? Скажи, раз такой прожженный.

— Я не был бы с ней серьёзен, если бы это было так. По той же причине я серьёзен с тобой сейчас. Ты хочешь отомстить Бобби, причинить боль Роуг, но на деле испытаешь её сама и более сильную. Ты, — он вздохнул и взял её за руки, — красивая. И если это Бобби научил тебя себя не уважать, то я не жалею о случившемся.

Китти исчезла так же внезапно, как появилась. Запах пряных духов въелся в воздух.

В последний раз они общались, когда Реми поправился — она буквально подлетела к ним с Роуг в коридоре.

— Гамбит! На пару слов. Прости за тот раз, я была не в себе, — протараторила она и протянула руку. — Мир? Мне действительно ужасно стыдно.

Роуг смутилась, ничего не понимая. Китти один раз обернулась, уходя, и взгляд этот ей не понравился.

— Стыдно? За что? Что значит «не в себе»?

— Язык без костей, вот что это значит, — покачал головой Реми.

В тот же день он ей всё рассказал. Никаких больше тайн и недомолвок. Взгляд Роуг буквально наэлектризовывал пространство маленькой комнатушки желанием мести. Она прищурилась, сложила руки на груди, на алых пухлых губах застыла коварная полуулыбка. И чёрт… как же она ему нравилась такой!

— Что?

Реми мягко привлёк её к себе, вдохнул аромат помады и краски для волос. Он чувствовал, как она расслабляется в его руках, как дрожит и жадно прижимается.

— Меня тоже прости. Мне очень стыдно, — прошептала она ему в грудь.

— За что простить, ma chère?

1) Моя дорогая (фр.)

Вернуться к тексту

Реми почти не слышал, как Бобби просил его успокоиться. Весьма иронично, учитывая то, как сам около получаса назад сбивчиво рассказывал в трубку всё с самого начала: «самодельный день выпускников» на двоих, откровенный разговор о прошлом и доверии, странный человек, нашептавший Роуг горе. Это казалось бы сплошной нелепицей, если забыть об окончании этой истории. В конце концов, мало ли на свете людей, винящих во всех грехах мутантов? И мало ли мутантов, в которых не сыщешь света, будь ты хоть трижды Чарльз Ксавье? Может быть, встреча и вовсе жестокая случайность, равно как её итог?

Бобби был напуган. Выглядел назойливой мухой, нарушающей монотонное гудение люминесцентных ламп. Нехорошую такую тишину. Гадкую и липкую.

— Она просила не говорить, но… кажется, она ребёнка потеряла. И сама, говорят, едва…

Реми оставил Бобби слушать гудки. Три раза проехал на красный свет, проигнорировав сигналы машин.

Вновь начавшийся ливень в насмешку забарабанил в лобовое стекло, размазывая очертания дороги и уличных фонарей. Черный автомобиль набрал скорость, разметав колёсами лужи.

Телефон разрывался от звонков теперь уже Логана.

Нет. Ему не до выслушивания всякого рода утешений или оправданий. И тем более не до природной вежливости.

Он должен быть рядом. Независимо от того, мог ли что-то исправить или нет. Нужен был только адрес, куда увезли Роуг, а ещё нужно было успеть.

— Услышь меня, к ней сейчас нельзя! — настаивал Бобби.

Жива…

— На твоём месте, я бы не загораживал дорогу.

В черных глазах сверкнуло алое пламя. Драться он не собирался, но минуты бессмысленных пререканий уже действовали на нервы, а успокаивающие заверения подстёгивали к обратному.

Ничего ты не знаешь. Ничего.

Логан предпочёл не вмешиваться и тщетно пытался выглядеть привычно хмурым, выражать само спокойствие, но взгляд говорил сам за себя весьма красноречиво. Логан прислонился к стене, принял закрытую позу и молча наблюдал за происходящим. Он, переживший в прошлом немыслимую и всевозможную боль, казался сейчас практически сломленным.

Он знал: Роуг вынашивала двоих детей. И если потеряла одного…

Нет. Не может быть. Не верю.

— Бобби! — Китти появилась из ниоткуда. Она выглядела одухотворённой и одновременно раздраженной. Появилась и точно опешила.

Реми поймал её взгляд, оттолкнул Бобби и проскользнул в полутёмную палату.

Такая незнакомая, но родная по-прежнему, Роуг лежала бледная, как полотно, и не шевелилась.

— Мне так неловко, хотя ничего не прошу, — сделала она глоток травяного чая. — Вы сами. Ты, Джин, Логан, Чарльз. От песен Джин дети вообще сутками спят, — она коротко рассмеялась и тут же погрустнела. — Мне страшно, Гамбит.

Она научилась контролировать способности, касалась практически не причиняя боли. Но где гарантии, что этот хвалёный самоконтроль не рухнет, когда всё начнётся? Роуг будет больно, и её способность воспользуется первой попавшейся живой энергией, лишь бы прекратить это.

— Гамбит спрячет свою семью от страхов.

— Их точно больше любишь, — она состроила обиженное лицо и лукаво прищурилась. — Или скажешь, твоего сердца хватит на троих?

Реми не ответил, лишь прижался лбом к её животику, в котором билось два крохотных сердечка.

Его уверяли, что всё пройдёт хорошо, но он ни с кем не чувствовал себя спокойнее, чем с ещё не рождёнными детьми. Роуг крепко спала, а он тихо говорил с ними ночами и медленно гладил.

Представлял, кто из них непоседа.

В памяти ещё свежи были воспоминания, которые он с каждым прожитым годом стремился похоронить глубже: остров, эксперименты, Страйкер… И вот он снова в стерильно чистой палате. Он вошёл сюда свободно и так же свободно уйдет. Без Роуг? Никогда.

Отмахнувшись от тягучих мыслей, он сел на край больничной койки и мягко провел по щеке любимой, сняв одну перчатку. Роуг не отреагировала. Тогда он сжал её ладонь в своей, прижал к груди, предварительно расстегнув несколько пуговиц на белой рубашке… и тут же сполз на пол, беззвучно закричав.

Исчезли разом звуки, в глазах сверкнуло и потемнело, сердце прошила острая боль.

Он помнил, как однажды упал в подобную боль во сне и проснулся наяву. В нём они с Роуг поругались в салоне автомобиля из-за невозможности касаться друг друга.

Реми вышел из машины, в голову ударила какая-то невозможная, но, по сути, мелкая обида, как заноза в пальце.

Роуг возникла напротив. Вдруг жадно припала к губам — целовала так как никогда раньше не делала. Запустила ладони под плащ, под футболку. Реми попробовал отстраниться, что-то сказать, но сил не осталось даже на вдох. А Роуг… она вдруг показалась ему такой жестокой, злой, совсем не той, которую он так беззаветно любил. Но и такую любил бы тоже.

Должно быть, у всех мутаций есть лица. У мутации Роуг — такое… голодное.

Она выпивала его до дна. Не моргая упивалась тем, как он пытается сделать вдох, вцепившись в её плечи. Слишком крепкие.

— Что… ты… де…

— Убиваю тебя, — где-то глубоко в её глазах сверкнула боль.

Она не хотела… но больше не могла сопротивляться.

— Реми! Реми! Проснись!

Он чувствовал, что падает, а ладонь Роуг всё ещё лежит у него на сердце.

— Гамбит!

Он медленно открыл глаза и увидел перепуганное лицо любимой.

Они дома. Всё это лишь сон. Она просто хотела тепла и всего лишь потеряла контроль. Для него — всего лишь. По-прежнему. Губы тронула тонкая улыбка.

— Прости меня. Прости! Нет, это невозможно.

Она хотела уйти, но он удержал.

И сейчас удержит.

Ещё не удавалось выровнять дыхание. Реми уткнулся головой в колени, только бы очнувшаяся Роуг не увидела, как ему больно.

Он почувствовал её ладонь на плече. Такое робкое, почти невесомое касание.

— Гамбит любит меня? — прошептала она устало. — Гамбит ещё любит меня?

Неужели спросила всерьез? Его маленькая колючка с белой дымкой в каштановых волосах.

— Всегда будет любить, — сдавленно ответил он и повернул голову.

Медленно поднялся, притянул Роуг к себе. Закрыл глаза — всё равно от боли почти ничего не видел. Вслушался в дыхание, в то, как она водит ладонями по гладкой черной коже плаща, как ловит запах волос. Не сдержал стона, когда она прижалась к груди крепко-крепко.

— Отдай. Отдай мне то, что мучает тебя, — сказала, всхлипнув.

— Прости Гамбита. Гамбит должен был быть рядом.

— Гамбит не виноват. Гамбит не виноват! — она буквально впилась в него каким-то безумным взглядом. — Это я! Это всё я! От меня требовалось всего одно, и что я сделала?! Что я могу дать тебе? Зачем я Гамбиту?

— Мне ничего не нужно. Я всего лишь полюбил тебя, как никого в мире.

— Тогда прозрей. Прозрей, наконец, и уходи. Уходи, слышишь?!

— Нет. Если в нашу семью пришло горе, мы разделим его на двоих и попытаемся снова, — он мягко поцеловал её в висок. — Однажды я ушёл, убил в себе чувство, чтобы никому не навредить. Так больше не будет.

Ты не в колоде, chère⁽¹⁾.

— Я убила его! Я убила нашего сына, понимаешь? — всхлипнула она ему в плечо.

Качалась в его руках и казалась такой маленькой.

— Почему здесь так холодно? Без тебя так холодно… А моя дочь? — Роуг вскинула голову. — Куда они дели мою дочь?

Она подарила ему двоих замечательных крошек, и он категорически не верил в страшное. Не для того он ежедневно помогал Роуг владеть собой, не для того он верил детям, которые ещё не родились, но уже всё понимали. Ведь понимали!

— Было столько крови… так больно… Их больше нет, да? Обоих больше нет? Скажи мне правду!

Во взгляде вновь полыхнули алые лепестки. Роуг завороженно смотрела на них, и Реми почти ненавидел себя за каждую из слезинок, что скользили по её щекам.

— Ты просто испугалась. Но теперь я рядом, и я обещаю тебе: мы со всем справимся.

Его голос мягко проникал в мозг, бережно воздействовал на подсознание, заполнял теплом, призывал верить себе и отпустить панику. Всё, что так мучило Роуг. Прогонял назойливый рой удушающих обвинений и ядовитых слов.

Взгляд Роуг мутнел. Она устала. Вряд ли набраться сил удавалось даже во сне. Реми считывал это.

Скоро страхи уйдут…

— Я видела. И слышала, как врачи говорили об этом. Они спасали меня, а не их. Я так не хотела. Это неправильно, — задумчиво проговорила она, понемногу успокаиваясь под «внутренними чарами» мужа. — Уйти, наполнив жизнь смыслом — вот что правильно.

— Ты стала моим смыслом.

Пока в лучшее верит хотя бы один, надежда живёт.

* * *

Реми едва стоял на ногах, когда вышел из палаты. Почти отключился. По крайней мере, этого безумно хотелось.

— Всё в порядке? Как она? — Логан задал вопрос, сев рядом на скамью.

Бобби и Китти куда-то исчезли. Должно быть, он тонко намекнул, что нечего им здесь делать. Хотя… где Логан, и где «тонко»?

— Уснула.

— Касался её?

— Это преступление, mon ami⁽²⁾? — Реми попробовал выдавить из себя улыбку и тут же почувствовал металлический привкус во рту. Размазал, оказавшуюся на пальцах кровь. — Пустяки.

В груди ещё пекло и давило, было больно дышать, но он терпел и пытался игнорировать резь в глазах от чистого белого света. Почти задремал, когда его аккуратно потрепали за плечо.

— Они живы, Гамбит. Ваши дети живы.

Голос Логана словно направил в мозг разряд тока.

— Китти узнала, сказать не успела. А Бобби… не стоило ему тебе звонить. Нервы сдали. Первым делом тебя набрал, наслушался всякого.

— Ты меня так просишь их не убивать? — спросил Реми.

От шока сильно закололо в пальцах. В очередной раз перехватило дыхание. Эмоции судорожно заметались между «разнести здесь всё к чертям» и «обнять». Логан обнял первым. Крепко, словно под ногами пропасть.

— Уже убил? — вырвалась шутка сама собой.

— Иди ты, — проворчал Логан и усмехнулся. Показал на белокурую медсестру, выходящую из дверей одной из дальних палат. — Она всё время была рядом с Роуг. Тебя спрашивала.

На самом деле, смысл всего услышанного ещё не усвоился ни сердцем, ни мозгом. Реми даже поначалу пропустил мимо ушей тот факт, что медсестра вместо слова «ребенок» произнесла «двойняшки», когда он к ней подошёл.

— Простите?

— Вы не думайте, у меня нет никакого негатива к таким, как вы, сэр. Особенно к таким очаровательным младенцам. Вы знаете, кажется, сестрёнка уже защищает его. Лежат вместе, оба не плачут. Сами понимаете, была угроза выкидыша, преждевременные роды. Выкарабкались. Мальчика понаблюдать пришлось, но сейчас ему лучше. Супруга ваша очень переживала. У неё сильный шок. Но с такой крепкой генетикой…

— Я могу их увидеть? — спросил Реми, хотя мог бы не спрашивать. Ноги сами в нужную палату понесли.

Не потеряла… Мы не потеряли…

Как хотел бы он сейчас, чтобы она услышала, хотя бы почувствовала.

— Берегите маму, крошки. Она у вас замечательная.

— Думаешь, они понимают? — прищурилась Роуг и тут же вздрогнула, приложив ладонь к месту толчка. — Ой…

— Они понимают.

— Вам нехорошо, сэр? — тихо спросила медсестра.

Его, верно, мотнуло. Сердце словно остановилось и тут же запустилось снова. Как-то по-новому. И этим чувством счастья невозможно было надышаться. Ему хотелось расцеловать каждого, но он лишь поднёс ладонь к пухлой щёчке девочки.

Спасибо...

— Не волнуйтесь, сэр, — торопливо проговорила медсестра. — Не знаю, как называется способность у вашей супруги, но у ваших детей её нет.

— Всё уже узнали, — ответ прозвучал жёстко. Он почувствовал это по тому, как она переменилась в лице. Поднялся с колена, возник напротив, мягко коснулся губами ладони и расслабляюще улыбнулся. — Не бойся, chère. Я очень благодарен тебе за помощь. Даже не представляешь, как.

Медсестра смутилась, к щекам прилипла кровь. Она точно была из тех, кто падает в любую эмоцию с головой. Ей было страшно, но в тот же миг она могла растаять, стоило только услышать комплимент или увидеть улыбку. Забавная черта.

— Сhère не могла бы сделать для меня ещё кое-что? — спросил он вкрадчиво.

Блеснул гранат в чёрном омуте взгляда и тут же померк, утянув за собой.

— Всё, что в моих силах.

— Я был бы просто нереально счастлив, если бы вся неудобная информация о нашем нахождении здесь исчезла так же, как появилась.

Медсестра согласно кивнула и выскользнула за дверь, впустив лучик стерильно белого света.

1) Дорогая (фр.)

Вернуться к тексту

2) Друг мой (фр.)

Вернуться к тексту

Утреннее солнце целовало Роуг лицо. Она сладко потянулась, наслаждаясь приливом невероятной лёгкости, и открыла глаза.

Немного ныла грудь. Роуг помнила, как кормила дочку. Это воспоминание развеяло последнюю негу и швырнуло в реальность.

Она была в своей комнате, в университете Ксавье. Ребенка рядом не было. Гамбита тоже.

— Реми…

Собственный голос неприятно отозвался в висках. Она встала с постели и выбежала в коридор, накинув халат.

Чудилось или нет, но с ней говорила Джин. Тихо. Ласково. Воздействие её телепатии все ощущали по-разному. Для Роуг она была сродни чувству полного умиротворения, но сейчас именно это и пугало.

Джин пела колыбельную, рисовала залитые уютным пламенем картины: на одних — малыш играл с её огненно-алыми волосами, на других — Джин сидела вместе с Логаном у камина. Оба приятно улыбались Роуг, и улюлюкающий малыш проворно ползал по Логану — особенно его привлекала щетина.

Роуг мотнула головой:

— Зачем ты меня мучаешь?

На миг — совсем рядом, в паре метров — вновь возник образ того жуткого старика с выцветшими глазами. Он тянул её, зазывал куда-то. В пустоту и черноту, где нет ничего: ни хорошего, ни плохого. Туда, где она абсолютно одна.

Вдруг видение заискрилось, заполняя темень огонёчками. Роуг снова оказалась на улице, в сквере, мокром от дождя.

— Как тебе кино? — весело спросил Бобби, жуя мороженое.

Роуг непонимающе нахмурилась, но с губ само собой сорвалось:

— Необычное. Проводишь меня?

— Ещё спрашиваешь…

Роуг задумалась. Нет, Джин не стирала ей память, старика она помнила по-прежнему ясно. Только теперь он всё больше воспринимался простым прохожим, которого никто взаимно не замечает.

Джин заполняла пустоту цветом, заглушала голоса из прошлого положительными эмоциями и событиями. Среди них оказалось то, в котором она позвала Бобби и Китти на чай, отперла дверь, заглянула в кухню, где посередине стола возвышалась гора из профитролей. Гамбит ждал её возле окна…

— Он меня ненавидит, — Роуг опустила голову и закрыла лицо руками. — Не обманывай. Я не хочу.

Джин обняла её. Роуг чувствовала аромат духов — сама их ей дарила. Мягко отстранилась, коснулась запястий, потянула. В глаза Роуг ударил сноп света.

Уже не видение, не мираж, не телепатия. Роуг очутилась напротив распахнутой двери и услышала знакомые голоса. Захотелось спрятаться.

— Что ты делаешь, ma petite⁽¹⁾? — вопрос Реми прозвучал ласково, но беспокойно.

Какая же она ещё маленькая по сути своей! Не Джубили. Роуг. Всё ещё подсознательно думает, что у Гамбита ветер в голове?

— Я только хотела посмотреть, — отозвалась Джубили. — У неё такие маленькие ножки!

— Она же девочка, — он подошёл к кроватке и включил над ней музыкальную игрушку — золотых рыбок на ниточках.

Моя дочь? Моя… Наша…

— Можно мне подержать?

— По-моему, она не любит, — задумчиво ответил Реми. В голосе читалась улыбка. — Вся в маму.

Роуг зажала рот ладонью, чувствуя, как слёзы покатились по щекам.

Нет, это выглядело сном. Самым счастливым сном в её жизни: любимый человек возле детской кроватки напротив залитого солнечным светом окна, Джубили, которая давно ему стала названной сестрой.

— Лучше малыша возьми. Вот так…

Сердце ухнуло вниз, когда Роуг услышала эту фразу.

Жив… Не потеряла… Никого не потеряла…

— А глазки у неё твои. Только зелёные, — Джубили осторожно взяла мальчика на руки. — Видишь? Ревнует, вон как сморщилась.

Реми рассмеялся в кулак, а Роуг вовсе онемела. Ей бы влететь в комнату, кинуться к нему на шею, но она лишь прислонилась к дверному косяку, боясь потревожить своё «сновидение».

Со мной? Может ли это быть со мной?

— У меня зелёные, — обронил Реми, — были минуту. Потом потемнели и налились красным. Все подумали, что мама демона родила.

— Гамбит… — прошептала Роуг на выдохе, не в силах больше стоять.

Он оглянулся. Она не помнила, как оказалась в его объятиях, как Джубили прижалась к ним обоим.

В воздухе витал аромат молока. Баюкала мелодия детской игрушки над кроваткой.

Тепло. Как в медовый месяц.

Горячий янтарь падал в беспокойные переливы синего моря. Ей казалось, что она парила в свадебном платье.

Горела. Понимала это по холодному песку под босыми ногами. Морская пена подползала к ступням всё ближе, лизала, массировала ощутимее с каждым приливом. Роуг ждала, когда волна собьёт её и отнесет куда-нибудь, как пушинку. Но Реми держал крепко, и не хотелось думать ни о чём, кроме его глаз напротив.

Мам, пап, а я замуж вышла.

Слёзы сами текли из глаз.

Так сложно отдышаться… и абсолютно невозможно надышаться им. Тем, кто так бессовестно украл её на глазах у всех и увёз на самый край земли…

* * *

Две недели спустя…

— Так и променяла она мужа на кота, — с горечью произнес Гамбит и отвернулся, спрятав смеющиеся черные глаза под прядями каштановых волос.

— А он — жену на двойняшек, — отзеркалила Роуг и чмокнула в нос здоровенного чаузи чёрно-серебристого окраса. Тот лениво наблюдал за тем, как она его гладит вдоль всего короткошерстного тела, чешет за ушами, и мужественно терпел «порывы страсти», периодически закатывая глаза. — И вообще… в кровати он спит рядом с тобой, а не со мной.

— Потому что ворчишь все время.

— Это легко исправить. Гамбит знает, как.

Реми устремил к ней самый раздевающий взгляд, на какой только был способен. Она медленно приблизилась, почти припала к губам, дождавшись, когда он наклонится и закроет глаза. Произнесла:

— Ещё увидимся.

И вышла за дверь, поймав его удивленный взгляд и смешок Логана.

— Что?

Озорные огоньки в глазах выдавали с головой, хотя в вопросе гремело абсолютно искреннее возмущение. Реми был счастлив. Не нужно было иметь дар телепатии или обострённую эмпатию для того, чтобы прочувствовать такую силу.

Логан откупорил бутылку виски и разлил по стаканам. Сытый кот пронаблюдал за этим действом и прикрыл глаза. Как отмечал Реми: «Ни на что не намекая, но и не возражая».

— Ничего.

— Ну уж нет, говори.

Логан смерил друга хитрым взглядом и сделал маленький глоток.

— Помнишь нашу первую встречу? Ты сказал, что мне ничего не светит. Роуг отшила тебя с той же интонацией.

— О, mon ami, как же ты заблуждаешься.

— Правда? — протянул Логан, притворившись поражённым.

— После такого идут ва-банк. Ты, кстати говоря, пошёл, — подмигнул Реми, зацепив на ходу стакан.

— В итоге мы разгромили клуб, не доиграв. Вернее, ты. Искренне извиняюсь за такую оскорбительную оговорку.

— Хочешь продолжить?

— Ещё увидимся, — ответил Логан и сделал глоток.

Реми рассмеялся:

— Одна фраза, а сколько оттенков. Не пасуй, mon ami.

Он достал покерную колоду и повертел в руках.

— Ну дак что? Сыграем?

Чаузи сладко зевнул, практически скопировав его улыбку.

1) Моя маленькая (фр.)

Вернуться к тексту