Хроноцид: война времени (гет)

Холодный, пепельный дождь падал не вниз, а по спирали, оставляя на развалинах современного Лондона причудливые узоры, напоминавшие древние, забытые руны.

Гарри Поттер стоял на обломке того, что когда-то было величественным зданием Министерства Магии, и вглядывался в хаос, разверзшийся у его ног. Прямо перед ним, отделенный лишь дрожащей, туманной дымкой, возвышался Рим. Настоящий Рим времен Цезаря. Мраморные колонны Форума, отдаленный гул голосов на вульгарной латыни, лязг оружия легионеров на учениях — все это накладывалось на груды искореженного бетона, ржавеющих остовов автомобилей и зловонное амбре гари и разложения.

Запах горячего оливкового масла и ладана с жертвенных алтарей Весты врывался в ноздри одним вдохом, чтобы следующим быть вытесненным едкой вонью горелого пластика и разлагающейся плоти.

Шестьдесят лет.

Шестьдесят долгих, изматывающих лет после победы, которая оказалась лишь прелюдией к куда более чудовищному кошмару — Хроноциду.

Волдеморт теперь казался детской страшилкой. Отчаявшиеся маги, ужаснувшись мощи узнавших о них магглов, решили стереть проклятый XX век с лица истории. И разорвали причинно-следственную нить времени.

Теперь мир был лоскутным одеялом из эпох, сшитым безумной рукой. И одеяло это стремительно расползалось по швам.

«Гарри, концентрация. Твой левый сектор. Аномалия уровня «Омега».

Голос Гермионы прозвучал у него в голове, чистый и четкий, как удар хрустального колокольчика, но лишенный тепла плоти, призрачный. Она была везде и нигде, сознание, расщепленное временными бурями, проекция, удерживающая связь с реальностью лишь силой воли и старой дружбы. «Ребенок. Магический след слабый, но чистый. Он… он еще не должен быть здесь. Совсем.»

Гарри вздрогнул, резко повернув голову. Внизу, среди обломков кирпичей и битого стекла, которые то и дело взвивались в воздух, подчиняясь капризам гравитации, копошился маленький силуэт. Мальчик, лет пяти, в странной, не то средневековой, не то викторианской рубашонке. Он плакал, но звук его рыданий то нарастал до пронзительного визга, то затихал до неслышного всхлипа, будто кто-то невидимый крутил ручку громкости мира.

«Обратный день», — прошептал Гарри, и ледяная волна знакомого ужаса сдавила ему горло. Самое страшное проявление коллапса. Когда время для человека начинало течь вспять, стирая его из настоящего в прошлое, вплоть до небытия, до рождения.

Он не думал. Движение было отработано годами выживания в этом безумии. Старая, верная палочка с выщербленной рукоятью и следами магических ожогов легла в натруженную ладонь.

«Вингардиум Левиоса!» Его тело, все еще сильное, несмотря на седину в черных, тусклых волосах и глубокие морщины усталости у глаз, метнулось вниз. Он петлял, обходя участки, где воздух дрожал, как нагретый асфальт, предвещая внезапный временной сдвиг.

Мимо с диким, нечленораздельным кличем пронесся рыцарь в закопченных латах, нелепо балансирующий на ярко-зеленом электросамокате. Он яростно рубил мечом по экрану смартфона, примотанного к его щиту скотчем; на экране мелькали обрывки тик-токов из 2020-х.

Звук скрежета стали по стеклу сливался с бессмысленной электронной музыкой. Над головой пролетела стая странных птиц — их перья были сделаны из пожелтевшего пергамента с выцветшими письменами. «Ретро-хищники», подбирающие крохи утраченных времен; они дергались в полете, как в старом мультфильме, оставляя шлейф пыли и клякс.

Гарри приземлился рядом с мальчиком. Ребенок смотрел на него огромными, полными недетского, осознанного ужаса глазами. Его черты начали… размываться. Становиться мягче, моложе. Кожа неестественно разгладилась, порозовела. Рубашка вдруг показалась огромной. «Не бойся,» — хрипло выдавил Гарри, опускаясь на колени. Дыхание спирало — не от усилия, а от гнетущего ощущения бессилия. Он знал, что может лишь замедлить неизбежное. Не остановить. «Гермиона, координаты стабильного кармана? Быстрее!»

«Двести метров северо-восток. За углом руин банка. Но осторожно, Гарри. Там петлевики. Я ощущаю их эхо. Густое и… разорванное.»

Петлевики. Маги, застрявшие в цикле своих собственных жизней, опасные и непредсказуемые. Гарри схватил мальчика — тельце было легким, почти невесомым, как призрак, уже теряющий связь с реальностью. Малыш вскрикнул, но не сопротивлялся. Его пальчики слабо сжали грубую ткань плаща Гарри. Они побежали. Мир продолжал свой безумный бал.

На углу улицы, где должна была быть аптека, стоял торговец. Его лоток ломился от часов всех эпох: песочные текли вверх, водяные булькали вспять, электронные показывали «32 февраля 1984». Лицо торговца было чудовищной смесью юности и разложения: левая половина — гладкая кожа и ясный взгляд юноши, правая — обнаженный череп с пустыми глазницами, из которых выползали черви, похожие на часовые пружинки.

«Время на исходе, Страж?» — прозвучал юношеский тенор из левого уха торговца. «Покупай! Отмотаем назад!» — тут же проскрипел мертвецкий шепот из правого.

Гарри проигнорировал его, вжимаясь в тень полуразрушенной стены. За углом действительно виднелся странный островок спокойствия — воздух там был чище, цвета ярче, как будто кусочек нормальности вырезали и вклеили сюда.

Но перед входом в этот карман стабильности, спиной к Гарри, стояли три фигуры. Они двигались рывками, как неотлаженные марионетки. Один вдруг начал стремительно уменьшаться, превращаясь в подростка, другой — так же быстро седеть и сгибаться в старческом горбе.

Их бормотание было какофонией обрывков: «…сдаем звездопад до полудня…», «…клянусь кровью Салазара…», «…бомбардировщики на подходе…». Одежда на них была слоистой кошмарной пародией: кольчуга поверх пиджака, под которым виднелась футболка с мультяшным принтом.

«Обход, Гарри. Слева. Через пролом», — тихо, но настойчиво сказала Гермиона.

Он прижал мальчика к себе, стараясь не смотреть, как тот тает в его руках. Кожа ребенка стала гладкой, как у младенца, костлявые коленки разгладились, ножки укоротились, стали пухлыми. Зубы… они не исчезли, а растворились в деснах за долю секунды, вызвав у малыша короткий, хриплый вскрик боли. Плач сменился пронзительным криком новорожденного.

Гарри нырнул в темный пролом в стене, пахнущий плесенью, озоном и чем-то металлическим. За ним открылся тихий, почти целый дворик — островок хрупкого спокойствия в бушующем временном море. Он опустил крошечный сверток на землю, покрытую странно зеленой, упругой травой. Ребенок уже не плакал. Он смотрел на Гарри огромными, бездонными глазами новорожденного, в которых еще теплился отблеск недавнего ужаса, но уже тускнело понимание. Его одежда превратилась в пеленки из тумана и света.

«Держись,» — прошептал Гарри, бессильно сжимая палочку. Знание заклинаний стабилизации было горьким утешением. Против «обратного дня» они были как пластырь на зияющей ране.

Он начал ритуал, вкладывая в каждое движение всю свою волю, всю свою усталую, истощенную магию. Золотистый свет окутал крошечное тельце, замедляя, но не останавливая неизбежное. Ребенок слабо улыбнулся ему беззубым ртом, и в этот момент Гарри увидел Его.

На краю пролома, в густой тени, стоял гигантский кролик. Ростом почти с человека. На нем был безупречно сшитый темно-бордовый бархатный сюртук и идеально черный цилиндр, поглощающий свет. В одной лапе он держал старинные золотые карманные часы на цепочке; на эмалевой крышке была изображена спираль. Кролик смотрел на Гарри огромными, печальными, невероятно человеческими глазами. Глазами, в которых мелькали падающие песчинки, взрывающиеся звезды, силуэт женщины с дикими черными волосами… и этот самый плачущий ребенок.

Кролик медленно покачал головой, словно выражая безмерное сожаление, и постучал лапой по часам. Тик-так. Тик-так. Звук был не просто громким. Он резонировал в костях Гарри, каждый «тик» — как удар крошечного молоточка по позвонкам. Каждый «так» — ледяная волна по коже, оставляющая вкус металла на языке. Потом кролик сделал шаг назад и растворился, как фигура на мокром асфальте, оставив лишь мерцающее эхо цилиндра.

«Гарри? Что там? Я ощутила… странный всплеск. Холодный и… древний.» — голос Гермионы звучал встревоженно, с редким оттенком неуверенности.

Гарри не ответил. Он смотрел на то место, где только что лежал ребенок. Теперь там оставалось лишь слабое мерцание, похожее на угасающую искру. Последнее, что он видел — крошечная, идеально сформированная ручка новорожденного, тянущаяся к нему из света. Пальчики сжались в кулачок… и рассыпались в золотистую пыль, которую тут же сдул невидимый ветер времени. На месте ребенка осталась не просто пустота, а вмятина в реальности, маленькая черная точка, которая с жадным, хлюпающим звуком схлопнулась, оставив после себя лишь легкую рябь в воздухе и запах… чистого, стерильного холода, как в открытом космосе. И ощущение нестерпимой неправильности, будто ткань вселенной на этом месте осталась теперь навсегда перекошена. Трава под ногами на мгновение стала прозрачной, показав под собой фрагмент брусчатки древнеримской дороги.

Он поднялся. Спина отозвалась тупой болью. В глазах стояла знакомая сухость. Плакать было непозволительной роскошью, слезы высохли давно. Он посмотрел на часы на запястье — подарок от Гермионы и Рона в далекой, почти мифической жизни. Циферблат был треснут. Сквозь трещину бурлила и переливалась радужными бликами странная жидкость вместо механизма. Стрелки не вращались — они извивались, как живые змейки, то сливаясь в одну, то распадаясь на несколько.

«Правила кончились, Гермиона,» — тихо сказал он в пустоту дворика, который уже начинал мерцать ненадежным светом, границы его расплывались. «Осталось только выживать. И искать этот проклятый Ключ».

Мысль о Ключе Причинности ударила в него не абстракцией, а физической тоской — холодным камнем под ложечкой. Он чувствовал его где-то в этом хаосе, как едва уловимый правильный ритм в какофонии временного грохота. И вместе с этой мыслью пришла тень — воспоминание о холодных, безумных глазах Беллатрикс Лестрейндж, которые почему-то теперь казались… единственной знакомой точкой опоры в этом падающем мире.

Он повернулся и шагнул обратно в хаос. Шагнул — и земля под ногой на мгновение стала зыбкой, как вода, показав внизу мелькающие образы: кавалерийскую атаку, цех с роботами, бескрайнюю пустыню. Он почувствовал, как волосы на затылке на секунду поседели сильнее, а потом вернулись в норму. Первый день его личной вечности в аду Хроноцида был в разгаре.

Мир ждал. Мир, где время было не рекой, а бурлящим, ядовитым болотом. И Гарри Поттер, последний Страж, шагнул ему навстречу.