Плач Нарцисса (гет)

[Декабрь, 1977]

Была неделя до Рождества, и этим утром начал падать снег. Петунья Эванс распахнула окно своей спальни и наблюдала, как лёгкие снежинки кружатся в воздухе, уносимые вверх тёплыми потоками из комнаты. По краю подоконника уже образовался тонкий слой рыхлого снега, а за ним стояли её горшки — пустые на вид, потому что луковицы были глубоко зарыты в землю. Всё это выглядело довольно уныло. Хотя, размышляла Петунья, наверное, и она бы чувствовала себя уныло, если бы её заставили зимовать на холоде. Она хотела занести горшки в дом, но мать только отмахнулась: «Не глупи». Нарциссы, по её словам, прекрасно переживут зиму на улице, а если нет — значит, некачественная партия. Петунья чуть было не ослушалась, ведь это был подарок от него, и ей совсем не хотелось, чтобы с ними что-то случилось. Но когда мать начала подозрительно расспрашивать, почему вдруг столько шума из-за каких-то цветочных горшков, Петунья вспыхнула и предпочла отступить.

Несмотря на тревогу за луковицы, Петунье нравился снег. Ей была по душе его свежий, хрустящий запах и то, как снежинки таяли на коже. Сейчас, к вечеру, снегопад усилился. Снежинки летели под углом, пронизывая золотистые круги света от уличных фонарей, и казались волшебными. Сосна на углу двора стояла окутанная белым покрывалом, а у обочины выстроились мусорные баки, выставленные на ранний утренний сбор, — они напоминали бледных маленьких роботов на фоне припорошенных снегом автомобилей. Только крыши машин всё ещё поблёскивали в жёлтом свете.

Шестнадцатилетняя девушка слушала по радио Mull of Kintyre, с удовольствием думая о том, что пластинку с этой песней ей пообещали подарить на Рождество. Она плотнее закуталась в свой старенький кардиган. Петунья была хрупкой и худощавой — холод быстро пробирался ей в кости, но сейчас ей было всё равно. Она продолжила наблюдать за лужайкой перед домом, белоснежной и нетронутой — пока. Скоро должен был наступить ужин, и она с нетерпением ждала того самого момента…

Сосна слегка качнулась, с нижних ветвей с глухим «пух» обрушился снег, за которым раздался визгливый голос мальчика и хохот — женский, знакомый. Питер Петтигрю буквально выпал из ниоткуда — из тени и снега под сосной — и грохнулся на подъездную дорожку, скривившись от боли, а затем, помотав головой, ухмыльнулся, показывая, что всё в порядке. Петунья лишь равнодушно на него посмотрела. Она терпеть не могла Питера — даже капли симпатии к нему не испытывала. Хуже всего было то, что ему, похоже, здесь нравилось. Ну и, конечно, его унизительное подлизывание к Джеймсу-идиоту-Поттеру. Петунья не питала тёплых чувств и к самому Джеймсу, но Питер был червем — как и прозвище, что ему дали.

Под сосной, на снегу, отпечатки шагов тянулись в хаотичном беспорядке — тёмные следы на белом фоне. Смех за деревом сменился на приглушённые, тёплые смешки. Петунья презрительно подумала, какими же глупыми могут быть её сестра и её парень. Ну какой смысл от мантии-невидимки, если ты даже не соображаешь, что следы-то остаются? Она была уверена: у неё будь мантия и своя палочка — уж точно не тратила бы их на поцелуи под сосной. А именно этим они, без сомнений, и занимались.

Питер что-то сказал, глядя вверх, и в ответ наступила тишина. Затем Джеймс снял мантию, сложил её, а Лили быстро спрятала её в сумку и начала поспешно переплетать волосы. Ещё одна глупость. Будь у Петуньи такие волосы — она бы делала с ними нечто куда более интересное. Но у неё не было. А если бы желания сбывались, как пони — она бы имела целый ипподром. Лили заметила сестру у окна и дружелюбно помахала. Петунья лениво пошевелила пальцами в ответ. Она наблюдала, как троица топает по подъездной дорожке, стряхивая мокрый снег с тяжёлых ботинок, и через пару минут услышала, как хлопнула входная дверь, а из кухни раздались весёлые голоса, перекрикивающие новости по радио.

Петунья задумалась, где он, и почему не пришёл с остальными. Он обещал. Он сказал, что придёт. Она знала, что все Мародёры проводят каникулы в доме, который Сириус недавно купил. Он писал ей в совином письме — в том самом, где обещал, что заглянет на ужин, если Лили приведёт Джеймса. Обещал, что все придут. Ей, если честно, было всё равно, кто из них придёт, кроме…

— Ах ты, мерзость! — Петунья взвизгнула, когда из-под окна внезапно прыгнула огромная чёрная лохматая собака, едва не сбив её цветочные горшки. Пёс оскалился в собачьей, пахнущей рыбой ухмылке, высунув язык. Видимо, он подкрался вдоль живой изгороди. — Проваливай, Сириус! — раздражённо крикнула она, пряча испуг за грубостью, и не слишком деликатно шлёпнула его по носу. Улыбка обернулась глухим рычанием, и она тут же отдёрнула руки, прижав их к худой груди, запихнув пальцы подмышки — будто защищалась от холода, а не от страха, что эти клыки вот-вот вонзятся в неё.

Мгновение спустя перед ней стоял парень. Он ухмыльнулся, поёжился в одной футболке и сказал:

— Надо поработать над этим… Перевоплощение — дело хорошее, одежда тоже, но вот до курток я пока не дошёл. Одолжишь что-нибудь, Туни?

Петунья терпеть не могла Сириуса Блэка. Да, внешность у него была — что надо, но характер… хуже, чем у Джеймса. А главное — он был злой. Особенно с ней.

— Нет, — зло буркнула она.

Он рассмеялся:

— Тебе бы расслабиться, Туни.

Петунья сжала кулаки под руками.

— Не называй меня так, ты, тупая свинья.

Но прежде чем он успел ответить, она краем глаза заметила движение — и он появился. Его перчатка легла на плечо Сириуса, лицо отражало усталое раздражение.

Ремус…