Гипотеза границы (гет)

Доктор Бертрам Дагворт, сельский врач из Литтл Хэнглтона, тихой деревушки неподалёку от районного центра города N., слыл человеком обстоятельным, рассудительным и весьма сведущим в своём деле. Его почерк можно было узнать по аккуратной, чёткой строке в медицинских отчётах, а самого его — по очкам на цепочке и добротному саквояжу из чёрной кожи. Он неизменно являлся на вызов вне зависимости от времени суток, и хотя о своём участии в войне говорил мало, каждый знал, что он прошёл через многое. Вернувшись с фронта, он обнаружил, что жена его умерла от тяжкой болезни, и с тех пор, не дав себе ни времени на траур, ни возможности отступить, посвятил себя целиком врачебной практике и воспитанию единственной дочери, Сесилии.

Сесилия росла прелестной и вдумчивой девушкой — в ней с удивительной гармонией сочетались мягкость характера и любознательный ум, любовь к книгам и к долгим прогулкам верхом. Дагворты пользовались заслуженным уважением как в Литтл Хэнглтоне, так и в окрестностях. Никого не удивило, когда Сесилию стали замечать в обществе Тома Риддла — сына местного джентри, наследника обширных земель, что сдавались в аренду почти всем деревенским фермерам. Семейство Риддлов жило в просторном особняке на холме: состояние их было нажито ещё отцом мистера Риддла-старшего, удачливо вложившимся в железнодорожные акции, дивиденды с которых всё ещё приносили доход, пусть и скромный.

Мистер Риддл был человеком чопорным, не слишком любимым в деревне, но уважаемым, состоял в клубе джентльменов города N. и входил в совет попечителей местной больницы, где доктор Дагворт иногда проводил операции. Его супруга, миссис Мэри Риддл, происходила из семьи Эдлертонов и привнесла в брак солидное приданое. Их единственный сын, Том, окончив Итон, вернулся домой, не торопясь продолжать университетское образование. Казалось, он намеревался насладиться жизнью в полном её изобилии, с охотой, танцами, вечерами в клубе и вниманием юных дам.

Незадолго до Рождества 1925 года, Том сделал Сесилии Дагворт предложение, преподнеся ей кольцо своей матери и произнеся слова, которых она запомнила на всю жизнь. Девушка с благоговейной радостью согласилась, и обе семьи, кажется, были совершенно довольны этим союзом. Дагворт и Риддл-старший были связаны узами товарищества, возникшими ещё в военные годы, а миссис Риддл искренне ценила Сесилию за ум, скромность и серьёзность. «Такой жене будет по плечу управлять домом, поддерживать мужа в беде и сохранить достоинство рода», — говорила она, веря, что Том выбрал сердцем и с умом.

Подготовка к свадьбе началась неспешно и чинно, как водится в семьях со старыми традициями. Но счастье оказалось недолгим: неожиданно Том исчез.

Первую неделю мистер Риддл сдержанно, но настойчиво грозился лишить сына содержания и доступа к автомобилю, решив, что тот вновь предался безрассудным увеселениям в компании городских друзей — случаю, увы, не редкому. Сесилии сообщили, что Том временно уехал в Лондон по поручению отца: волновать невесту было бы неразумно.

На десятый день, когда о юноше по-прежнему не было ни слуху, ни вести, тревога охватила весь дом. Кухарка, добросердечная миссис Вудс, между делом обмолвилась миссис Риддл, что тот странный, давно вызывавший у всех дурные предчувствия дом Гонтов внезапно опустел. Девица Меропа, единственная его обитательница после ареста отца и брата, бесследно исчезла. Мать почувствовала неладное: у Гонтов не водилось ни друзей, ни близких. Не слишком ли это подозрительное совпадение — исчезновение двух молодых людей, связанных лишь злополучным соседством?

Мистер Риддл немедленно распорядился начать поиски, задействовав все возможные связи, в том числе и весьма дорогостоящего частного сыщика. Однако усилия не принесли плодов: юный Том как сквозь землю провалился.

Семейство было в смятении. Никто не знал, где искать Тома, как объяснить его исчезновение Сесилии, что говорить родне, как удержаться от безумия, утратив самое дорогое, что у них было. Мистер Риддл и сам не вполне понимал, что удерживает его от того, чтобы обратиться к прессе. Быть может, какое-то смутное отцовское чутьё, быть может, и вовсе глупая надежда, внушённая рассказом смотрителя станции в Хебден-Бридж: мол, не так давно некий молодой человек, до странности похожий на Тома, садился в поезд вместе с неказистой, но явно счастливой девушкой. Если это действительно был он — почему не дал о себе знать? Он же казался так предан Сесилии, сам настаивал на скорой свадьбе. Мистеру Риддлу и в страшном сне бы не привиделось, что его сын может сбежать с девицей сомнительного происхождения. Всё же он хранил молчание, продолжал платить сыщикам, а Мэри сжавшись сидела у окна, держа в руках молитвенник, словно единственную опору в этом мире.

Доктор Дагворт, человек весьма проницательный, понимал, что в доме Риддлов что-то неладно. Какое бы поручение ни получил Том, оно не могло задержать его на столь долгий срок без вестей. Подозрительнее всего было полное молчание в отношении невесты. Сесилия, как и подобает девушке добропорядочного воспитания, не осыпала будущих свёкров расспросами. Она регулярно навещала Мэри, сопровождала её на службы в церкви и была примером добродетели, и всё же взгляд её иной раз задерживался в пустоте чуть дольше обычного. Доктор Дагворт не знал, чем сможет утешить дочь, но ощущал: её молчание тяжелее слёз.

В конце концов, не в силах более терпеть неизвестность, он за чашкой чая с их старым другом, викарием Климентом, без лишних предисловий обратился к мистеру Риддлу и попросил или объяснить происходящее, или разорвать помолвку, пока не поздно.

Мистер Риддл, хоть и с явной неохотой, признался: сына не могут найти. Конечно, о некой девушке и рассказе смотрителя он предпочёл умолчать. И всё же в глубине души его терзала страшная мысль — быть может, Том погиб в несчастном случае или стал жертвой преступления? Однако полиция пока не сообщала о подобных происшествиях.

Когда доктор сообщил дочери, что жених исчез, у Сесилии будто отняли почву из-под ног. Сердце отца обливалось кровью, но он знал: молчание Риддлов, как бы то ни было, ставит его дочь в крайне щекотливое положение. Если Том мёртв, она хотя бы свободна. Если сбежал, бросив невесту — это позор, который может закрыть перед ней любые двери в будущем. Провинциальное общество, увы, сурово к девушкам, попавшим в подобные истории.

Прошёл месяц. Доктор Дагворт, испытав все возможные чувства, от сострадания до негодования, прекратил бывать в доме Риддлов. Он погрузился в работу, стараясь забыться, и лишь радовался тому, что Мэри, знавшая Сесилию с детства, окружила её теплом и заботой, как родную.

Но однажды, вернувшись от миссис Риддл в заметном волнении, Сесилия сообщила: сегодня её даже не пустили на порог. Мистер Риддл сослался на тяжёлую болезнь супруги и умолял доктора навестить её при первой возможности.

Врачебный долг оказался сильнее любых обид, да и сам доктор Дагворт питал к миссис Риддл искреннюю симпатию. Весть о её недуге вызвала у него не столько тревогу, сколько недоумение. При последней встрече Мэри Риддл выглядела бодрой и ясной, несмотря на печаль в её взгляде, и ничто в её облике не выдавало начинающейся болезни. Тем не менее он незамедлительно направился в особняк на холме, с которым его связывало столько надежд, тревог и воспоминаний.

Фрэнк, садовник, встретивший его у ворот, оказался столь же в неведении, как и сам доктор. С его слов выходило, что вот уже неделю Риддлы не покидали усадьбу, никого не принимали, отпустили кухарку с горничной и, что было особенно странно, не пригласили ни одного другого врача. Покупки доставлялись через него, и всегда их забирал лично мистер Риддл — сухо, молча, с особой неприязнью, что и прежде не была ему чужда, но теперь казалась обострённой. Доктор Дагворт знал: в деревне мистера Риддла почитали не более чем из осторожности, однако даже он, при всём своём высокомерии, прежде не забывал об элементарной вежливости. Всё это выглядело более чем тревожно. Но почему, если болезнь действительно серьёзна, Томас не отвёз Мэри в городскую больницу?

Дверь особняка открыл ему сам хозяин, бледный, напряжённый, и, не произнеся ни слова, сделал приглашающий жест. Доктор молча вошёл; массивная дверь с глухим стуком закрылась за его спиной.

— Прежде чем ты поднимешься наверх, — заговорил мистер Риддл, не удостоив гостя ни приветствием, ни объяснением, — ты должен дать мне слово: всё, что ты здесь увидишь и услышишь, останется между нами. Безоговорочно. Ты связан клятвой врача.

— Ради Бога, Томас, — сдержанно, но с упрёком произнёс доктор Дагворт, — мы с тобой знакомы больше двадцати лет. Неужели ты полагаешь, будто я бросился бы шептаться на деревенской площади о твоих семейных делах?

— Прости, — коротко сказал мистер Риддл, — но ты должен понять: я доведён до предела. И… речь пойдёт не о Мэри.

Доктор нахмурился.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Она здорова, — отчётливо проговорил мистер Риддл. — С ней с самого начала всё было в полном порядке. Ты здесь из-за Тома.

Доктор Дагворт на миг остолбенел.

— Том? — выдохнул он. — Значит… он жив? Вернулся?

— Вернулся. Сам. Несколько дней назад. Но… — Томас с трудом проглотил ком в горле, — он не в себе. Бертрам, я видел многое, как и ты. Мы оба прошли ту войну, мрак, холод, кровь. Но я клянусь, я никогда не испытывал такого ужаса, как в тот вечер, когда он переступил порог дома.

Доктор не сводил с него взгляда.

— Поясни.

— Он утверждает, будто бы всё это время находился под действием какого-то… колдовства. Что эта девица, Меропа Гонт, опоила его неким зельем, лишив воли и памяти. Что он жил с нею, не понимая, где находится, пока однажды не… «очнулся» — вот его слово — и не увидел, что оказался в какой-то нищенской дыре за два дня пути отсюда. Он бросил её и поспешил домой. И вот он здесь. Но он… другой.

— Ты хочешь сказать… — начал доктор.

— Я хочу сказать, что он словно бредит, — резко перебил его Томас. — Говорит о ведьмах, о волшебных палочках, о зельях, мертвых змеях… Выглядит так, будто жил на каком-нибудь новомодном снотворном. Или, прости Господи, на опиуме, как бедняки из викторианских романов. Он просит нас пойти туда, в дом Гонтов, как он говорит, чтобы убедиться: всё правда. Можешь себе представить, Бертрам? Чтобы я, Томас Риддл, ступил на порог этой свалки? Да там можно подхватить половину известных медицине инфекций. Но даже не это главное. Главное — он всерьёз верит во всё это. Я не узнаю его. И не знаю, что делать.

Повисла долгая тишина. Наконец доктор заговорил, ровно, как умеют говорить только те, кто долгие годы не терял головы в самых тяжёлых обстоятельствах.

— Я должен с ним поговорить. До тех пор, пока я сам его не увижу — всё это лишь слова. Возможно, он действительно пережил глубокое потрясение. Возможно… болезнь или зависимость, как ты предполагаешь. А может, и нечто совсем иное. Но пока мы гадаем, мы теряем драгоценное время. Я должен видеть его.

Мистер Риддл устало кивнул.

— Хорошо. Но если после этого ты захочешь расторгнуть помолвку… я пойму.

Доктор посмотрел на него с неожиданной суровостью.

— Я пришёл сюда как врач, Томас. Но если ты думаешь, будто я отрекусь от дочери из страха за репутацию — ты забыл, с кем говоришь. Всё, что ты описал, звучит пугающе, но не безнадёжно. А если есть хотя бы тень надежды, я её найду. Если потребуется, и в том самом доме.

Доктор Дагворт ещё не знал, что именно этот вечер положит начало будущему, которое переменит всё — от их тихой деревни до самых дальних уголков страны.