Гипотеза границы (гет)

Доктор Бертрам Дагворт, сельский врач из Литтл Хэнглтона, тихой деревушки неподалёку от районного центра города N., слыл человеком обстоятельным, рассудительным и весьма сведущим в своём деле. Его почерк можно было узнать по аккуратной, чёткой строке в медицинских отчётах, а самого его — по очкам на цепочке и добротному саквояжу из чёрной кожи. Он неизменно являлся на вызов вне зависимости от времени суток, и хотя о своём участии в войне говорил мало, каждый знал, что он прошёл через многое. Вернувшись с фронта, он обнаружил, что жена его умерла от тяжкой болезни, и с тех пор, не дав себе ни времени на траур, ни возможности отступить, посвятил себя целиком врачебной практике и воспитанию единственной дочери, Сесилии.

Сесилия росла прелестной и вдумчивой девушкой — в ней с удивительной гармонией сочетались мягкость характера и любознательный ум, любовь к книгам и к долгим прогулкам верхом. Дагворты пользовались заслуженным уважением как в Литтл Хэнглтоне, так и в окрестностях. Никого не удивило, когда Сесилию стали замечать в обществе Тома Риддла — сына местного джентри, наследника обширных земель, что сдавались в аренду почти всем деревенским фермерам. Семейство Риддлов жило в просторном особняке на холме: состояние их было нажито ещё отцом мистера Риддла-старшего, удачливо вложившимся в железнодорожные акции, дивиденды с которых всё ещё приносили доход, пусть и скромный.

Мистер Риддл был человеком чопорным, не слишком любимым в деревне, но уважаемым, состоял в клубе джентльменов города N. и входил в совет попечителей местной больницы, где доктор Дагворт иногда проводил операции. Его супруга, миссис Мэри Риддл, происходила из семьи Эдлертонов и привнесла в брак солидное приданое. Их единственный сын, Том, окончив Итон, вернулся домой, не торопясь продолжать университетское образование. Казалось, он намеревался насладиться жизнью в полном её изобилии, с охотой, танцами, вечерами в клубе и вниманием юных дам.

Незадолго до Рождества 1925 года, Том сделал Сесилии Дагворт предложение, преподнеся ей кольцо своей матери и произнеся слова, которых она запомнила на всю жизнь. Девушка с благоговейной радостью согласилась, и обе семьи, кажется, были совершенно довольны этим союзом. Дагворт и Риддл-старший были связаны узами товарищества, возникшими ещё в военные годы, а миссис Риддл искренне ценила Сесилию за ум, скромность и серьёзность. «Такой жене будет по плечу управлять домом, поддерживать мужа в беде и сохранить достоинство рода», — говорила она, веря, что Том выбрал сердцем и с умом.

Подготовка к свадьбе началась неспешно и чинно, как водится в семьях со старыми традициями. Но счастье оказалось недолгим: неожиданно Том исчез.

Первую неделю мистер Риддл сдержанно, но настойчиво грозился лишить сына содержания и доступа к автомобилю, решив, что тот вновь предался безрассудным увеселениям в компании городских друзей — случаю, увы, не редкому. Сесилии сообщили, что Том временно уехал в Лондон по поручению отца: волновать невесту было бы неразумно.

На десятый день, когда о юноше по-прежнему не было ни слуху, ни вести, тревога охватила весь дом. Кухарка, добросердечная миссис Вудс, между делом обмолвилась миссис Риддл, что тот странный, давно вызывавший у всех дурные предчувствия дом Гонтов внезапно опустел. Девица Меропа, единственная его обитательница после ареста отца и брата, бесследно исчезла. Мать почувствовала неладное: у Гонтов не водилось ни друзей, ни близких. Не слишком ли это подозрительное совпадение — исчезновение двух молодых людей, связанных лишь злополучным соседством?

Мистер Риддл немедленно распорядился начать поиски, задействовав все возможные связи, в том числе и весьма дорогостоящего частного сыщика. Однако усилия не принесли плодов: юный Том как сквозь землю провалился.

Семейство было в смятении. Никто не знал, где искать Тома, как объяснить его исчезновение Сесилии, что говорить родне, как удержаться от безумия, утратив самое дорогое, что у них было. Мистер Риддл и сам не вполне понимал, что удерживает его от того, чтобы обратиться к прессе. Быть может, какое-то смутное отцовское чутьё, быть может, и вовсе глупая надежда, внушённая рассказом смотрителя станции в Хебден-Бридж: мол, не так давно некий молодой человек, до странности похожий на Тома, садился в поезд вместе с неказистой, но явно счастливой девушкой. Если это действительно был он — почему не дал о себе знать? Он же казался так предан Сесилии, сам настаивал на скорой свадьбе. Мистеру Риддлу и в страшном сне бы не привиделось, что его сын может сбежать с девицей сомнительного происхождения. Всё же он хранил молчание, продолжал платить сыщикам, а Мэри сжавшись сидела у окна, держа в руках молитвенник, словно единственную опору в этом мире.

Доктор Дагворт, человек весьма проницательный, понимал, что в доме Риддлов что-то неладно. Какое бы поручение ни получил Том, оно не могло задержать его на столь долгий срок без вестей. Подозрительнее всего было полное молчание в отношении невесты. Сесилия, как и подобает девушке добропорядочного воспитания, не осыпала будущих свёкров расспросами. Она регулярно навещала Мэри, сопровождала её на службы в церкви и была примером добродетели, и всё же взгляд её иной раз задерживался в пустоте чуть дольше обычного. Доктор Дагворт не знал, чем сможет утешить дочь, но ощущал: её молчание тяжелее слёз.

В конце концов, не в силах более терпеть неизвестность, он за чашкой чая с их старым другом, викарием Климентом, без лишних предисловий обратился к мистеру Риддлу и попросил или объяснить происходящее, или разорвать помолвку, пока не поздно.

Мистер Риддл, хоть и с явной неохотой, признался: сына не могут найти. Конечно, о некой девушке и рассказе смотрителя он предпочёл умолчать. И всё же в глубине души его терзала страшная мысль — быть может, Том погиб в несчастном случае или стал жертвой преступления? Однако полиция пока не сообщала о подобных происшествиях.

Когда доктор сообщил дочери, что жених исчез, у Сесилии будто отняли почву из-под ног. Сердце отца обливалось кровью, но он знал: молчание Риддлов, как бы то ни было, ставит его дочь в крайне щекотливое положение. Если Том мёртв, она хотя бы свободна. Если сбежал, бросив невесту — это позор, который может закрыть перед ней любые двери в будущем. Провинциальное общество, увы, сурово к девушкам, попавшим в подобные истории.

Прошёл месяц. Доктор Дагворт, испытав все возможные чувства, от сострадания до негодования, прекратил бывать в доме Риддлов. Он погрузился в работу, стараясь забыться, и лишь радовался тому, что Мэри, знавшая Сесилию с детства, окружила её теплом и заботой, как родную.

Но однажды, вернувшись от миссис Риддл в заметном волнении, Сесилия сообщила: сегодня её даже не пустили на порог. Мистер Риддл сослался на тяжёлую болезнь супруги и умолял доктора навестить её при первой возможности.

Врачебный долг оказался сильнее любых обид, да и сам доктор Дагворт питал к миссис Риддл искреннюю симпатию. Весть о её недуге вызвала у него не столько тревогу, сколько недоумение. При последней встрече Мэри Риддл выглядела бодрой и ясной, несмотря на печаль в её взгляде, и ничто в её облике не выдавало начинающейся болезни. Тем не менее он незамедлительно направился в особняк на холме, с которым его связывало столько надежд, тревог и воспоминаний.

Фрэнк, садовник, встретивший его у ворот, оказался столь же в неведении, как и сам доктор. С его слов выходило, что вот уже неделю Риддлы не покидали усадьбу, никого не принимали, отпустили кухарку с горничной и, что было особенно странно, не пригласили ни одного другого врача. Покупки доставлялись через него, и всегда их забирал лично мистер Риддл — сухо, молча, с особой неприязнью, что и прежде не была ему чужда, но теперь казалась обострённой. Доктор Дагворт знал: в деревне мистера Риддла почитали не более чем из осторожности, однако даже он, при всём своём высокомерии, прежде не забывал об элементарной вежливости. Всё это выглядело более чем тревожно. Но почему, если болезнь действительно серьёзна, Томас не отвёз Мэри в городскую больницу?

Дверь особняка открыл ему сам хозяин, бледный, напряжённый, и, не произнеся ни слова, сделал приглашающий жест. Доктор молча вошёл; массивная дверь с глухим стуком закрылась за его спиной.

— Прежде чем ты поднимешься наверх, — заговорил мистер Риддл, не удостоив гостя ни приветствием, ни объяснением, — ты должен дать мне слово: всё, что ты здесь увидишь и услышишь, останется между нами. Безоговорочно. Ты связан клятвой врача.

— Ради Бога, Томас, — сдержанно, но с упрёком произнёс доктор Дагворт, — мы с тобой знакомы больше двадцати лет. Неужели ты полагаешь, будто я бросился бы шептаться на деревенской площади о твоих семейных делах?

— Прости, — коротко сказал мистер Риддл, — но ты должен понять: я доведён до предела. И… речь пойдёт не о Мэри.

Доктор нахмурился.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Она здорова, — отчётливо проговорил мистер Риддл. — С ней с самого начала всё было в полном порядке. Ты здесь из-за Тома.

Доктор Дагворт на миг остолбенел.

— Том? — выдохнул он. — Значит… он жив? Вернулся?

— Вернулся. Сам. Несколько дней назад. Но… — Томас с трудом проглотил ком в горле, — он не в себе. Бертрам, я видел многое, как и ты. Мы оба прошли ту войну, мрак, холод, кровь. Но я клянусь, я никогда не испытывал такого ужаса, как в тот вечер, когда он переступил порог дома.

Доктор не сводил с него взгляда.

— Поясни.

— Он утверждает, будто бы всё это время находился под действием какого-то… колдовства. Что эта девица, Меропа Гонт, опоила его неким зельем, лишив воли и памяти. Что он жил с нею, не понимая, где находится, пока однажды не… «очнулся» — вот его слово — и не увидел, что оказался в какой-то нищенской дыре за два дня пути отсюда. Он бросил её и поспешил домой. И вот он здесь. Но он… другой.

— Ты хочешь сказать… — начал доктор.

— Я хочу сказать, что он словно бредит, — резко перебил его Томас. — Говорит о ведьмах, о волшебных палочках, о зельях, мертвых змеях… Выглядит так, будто жил на каком-нибудь новомодном снотворном. Или, прости Господи, на опиуме, как бедняки из викторианских романов. Он просит нас пойти туда, в дом Гонтов, как он говорит, чтобы убедиться: всё правда. Можешь себе представить, Бертрам? Чтобы я, Томас Риддл, ступил на порог этой свалки? Да там можно подхватить половину известных медицине инфекций. Но даже не это главное. Главное — он всерьёз верит во всё это. Я не узнаю его. И не знаю, что делать.

Повисла долгая тишина. Наконец доктор заговорил, ровно, как умеют говорить только те, кто долгие годы не терял головы в самых тяжёлых обстоятельствах.

— Я должен с ним поговорить. До тех пор, пока я сам его не увижу — всё это лишь слова. Возможно, он действительно пережил глубокое потрясение. Возможно… болезнь или зависимость, как ты предполагаешь. А может, и нечто совсем иное. Но пока мы гадаем, мы теряем драгоценное время. Я должен видеть его.

Мистер Риддл устало кивнул.

— Хорошо. Но если после этого ты захочешь расторгнуть помолвку… я пойму.

Доктор посмотрел на него с неожиданной суровостью.

— Я пришёл сюда как врач, Томас. Но если ты думаешь, будто я отрекусь от дочери из страха за репутацию — ты забыл, с кем говоришь. Всё, что ты описал, звучит пугающе, но не безнадёжно. А если есть хотя бы тень надежды, я её найду. Если потребуется, и в том самом доме.

Доктор Дагворт ещё не знал, что именно этот вечер положит начало будущему, которое переменит всё — от их тихой деревни до самых дальних уголков страны.

Сесилия Дагворт слишком хорошо знала своего отца, чтобы не заподозрить: либо состояние миссис Риддл значительно тяжелее, нежели ей было представлено, либо от неё попросту утаивают нечто важное, касающееся Тома. Казалось, ещё совсем недавно они вдвоём скакали по долине, переглядываясь и смеясь, а затем насмешливо обсуждали нелепого человека в старомодном одеянии, едва не угодившего под копыта их лошадей возле убогого жилища чудаков по фамилии Гонт. А теперь Том переменился до неузнаваемости: три месяца — и ни единой строки, ни слова утешения, ни прощания.

Сесилия не была склонна к излишней драматизации, но столь внезапное молчание не походило на поступок человека влюблённого. Даже если она, сама того не подозревая, стала ему тягостна, в чём, увы, ей не без труда приходилось себе признаться, — то чем провинились его родители? Бедная леди Мэри, которая, несмотря на стойкость и сдержанность, вот уже недели пребывала в состоянии, близком к отчаянию! Сесилия не могла отделаться от ощущения, что нечто в поручении мистера Риддла пошло совершенно не по плану — и, быть может, об этом ей знать не полагалось.

Когда доктор Дагворт вернулся из поместья Риддлов, Сесилия сдержанно, но с надеждой ожидала объяснений. Надежда, как водится, не оправдалась.

Отец выглядел усталым, раздражённым и, как ей показалось, встревоженным. Он сказал, что лечение миссис Риддл оказалось значительно более деликатным, нежели он предполагал, что речь идёт о болезнях не столько тела, сколько души — а в таком случае, мол, ни один уважающий себя доктор не станет давать быстрых заключений. Обращение к другим врачам, по его словам, по ряду причин не представлялось возможным.

— Значит, болезнь леди Мэри не заразна? — тихо, но с нажимом уточнила Сесилия. — В таком случае я не вижу никаких оснований, по которым мне следовало бы воздерживаться от визита.

— В её положении визиты посторонних крайне нежелательны, — отрезал доктор Дагворт тоном, который был ей не привычен. — Ты ошибаешься, если думаешь, что душевные недуги менее опасны, чем язвы и лихорадки, только потому, что они не уносят жизни столь же стремительно. Я прошу тебя: не будь причиной ухудшения ее состояния. Когда Мэри поправится — ты сможешь наговориться с ней вволю.

Сесилия, хотя и повиновалась, не почувствовала ни капли убеждения. Она имела достаточный опыт в делах благотворительности, чтобы не понаслышке знать, каковы проявления подлинного безумия. Леди Мэри не имела с таковым ничего общего — если только не случилось нечто столь ужасное, что даже её дух не выдержал.

Её отец знал. В этом Сесилия не сомневалась. А стало быть, должна была узнать и она.

К счастью, в её распоряжении оставался еще один источник информации, более доступный и, пожалуй, более откровенный.

Фрэнк Брайс, верный садовник Риддлов, всегда относился к ней с теплотой. Сесилия с детства любила растения и довольно хорошо в них разбиралась; среди книг отца лежал старинный справочник лекарственных трав Британии — из тех, что переходят из поколения в поколение и по виду которому уже не скажешь, кто его первый принёс в дом. В своё время она не раз пролистывала его с увлечением, запоминая свойства корней и цветов, и черпала в этом занятии особое спокойствие. В разговорах с Фрэнком, немногословным, но проницательным человеком, ей всегда было легко: тема растений быстро сближает тех, кто с уважением к ним относится. Сесилия знала, где его найти — по вечерам он обычно заходил в деревенский паб, выкурить трубку и переброситься словом-другим с завсегдатаями.

— Мисс Дагворт! — оживился он, заметив её. — Вот уж не чаял. А ведь ваши розы нынче в наилучшем виде — не припомню, чтобы они цвели краше. Я уж и подрезал, и удобрил, а они только радуют.

— Это отрадно, Фрэнк, — сдержанно улыбнулась Сесилия. — Жаль только, что миссис Риддл не может ими полюбоваться.

— Что вы, — удивился садовник. — Она сегодня утром обходила сад, распоряжалась, что где подстричь, какие бутоны на срез. Сказала: вернём в дом живое, пусть будет, как прежде. Сама нарезала цветов. Сейчас в дом никого не пускают, только вашего батюшку впускают без разговоров. А с чего так — не ведаю. Даже кухарку, миссис Вудс, в отпуск отправили. Она сама говорила — странное дело: чтобы госпожа Мэри стояла у плиты — такого сроду не бывало.

— И впрямь странно, — кивнула Сесилия. — А каково её самочувствие, не жалуется ли?

— А что с ней сделается, — удивился Фрэнк. — Как по мне, так она даже повеселела. Не видел я её такой с тех пор, как молодой господин уехал. Хотите знать больше — спросите у вашего отца, он, поди, лучше моего знает.

Сесилия чувствовала торжество: ей удалось выяснить всё, что она хотела знать. Мэри Риддл, вне всякого сомнения, не нуждалась в лечении — если у неё хватало сил спуститься в сад и ухаживать за своими любимыми розами, едва ли её состояние можно было назвать тревожным. И всё же отец неукоснительно готовил какие-то снадобья, привозил склянки из города и, как заведённый, каждый вечер по окончании приёма отправлялся в особняк на холме. Спустя несколько дней к ним в дом заехал коллега отца, доктор Морли, практиковавший в городе. Сесилия вернулась с прогулки чуть раньше обычного и, проходя мимо кабинета, случайно услышала обрывок их разговора.

— Я пробовал и бромиды, и фенобарбитал, даже несколько капель хлоралгидрата — но ничего не действует, — жаловался отец. — Пациент не бредит, он вменяем и совершенно уверен в том, что говорит.

— Вы ведь понимаете, что я не в силах поставить достоверный диагноз, не осмотрев пациента лично… Ах, добрый день, мисс Дагворт, — доктор Морли с легкой улыбкой склонил голову, заметив Сесилию в дверях.

— Поди к себе, — мрачно перебил его отец. — У нас с доктором Морли приватный разговор.

Сесилия сжалась от неожиданности. Отец всегда поощрял её природную пытливость, дозволяя присутствовать при врачебных беседах, наблюдать за его работой и нередко посвящая в тонкости ремесла — не иначе как в порядке добродушной прихоти. В глубине души он, быть может, и сожалел, что род её определил ей иную стезю: в иное время из Сесилии мог бы выйти врач не хуже него самого — да, пожалуй, и куда внимательнее к душам, чем к телам. Никогда прежде он не прогонял её и тем более не говорил с нею столь холодно. Никогда — до странной болезни миссис Риддл.

С детства живя в доме доктора, Сесилия усвоила многое из врачебной практики, даже помимо воли. Она знала, что препараты, которые упоминались в разговоре, вызывают заторможенность, усыпляют волю и чувства, оставляя после себя вялость и равнодушие. Всё это решительно не вязалось с образом леди Мэри, возившейся в саду среди роз. Впрочем, возможно, дело вовсе не в ней? Может быть, это мистер Риддл, потеряв душевное равновесие, получает лечение, стыдясь предать это огласке? Но тогда с какой стати отец скрывает всё от неё — от неё, кто молчал бы до конца своих дней?

Вечером того же дня Сесилия направилась к дому Риддлов. Она знала, что мистера Риддла не окажется дома: по пятницам он, как заведено, посещал клуб джентльменов в городе. Сейчас эта привычка оказалась как нельзя более кстати — и давала Сесилии редкий шанс застать леди Мэри в одиночестве.

Ей долго не открывали. Сесилия осознавала, что совершает непростительный поступок, нарушает все правила этикета и приличия — и всё же не могла уйти. Это был её единственный шанс пролить свет на происходящее. Наконец, дверь приоткрылась — и перед нею предстала сама леди Мэри.

— Милая моя девочка, — тихо сказала она, качая головой. — Я знала, что ты придёшь. Я бы тоже пришла, будь на твоём месте. Когда речь идёт о Томасе — сердце подсказывает.

— Вы не больны, — тихо произнесла Сесилия, вглядываясь в знакомое лицо. — Мистер Риддл, по всей видимости, тоже вполне в здравом уме, если проводит вечера в клубе. О Господи… Только не говорите, что мои худшие подозрения оправданы.

Мэри Риддл не ответила — она закрыла лицо руками и заплакала. Сесилия сомневалась, видел ли кто-нибудь из чужих леди Мэри в столь уязвимом состоянии.

— Он говорит такие… такие вещи, которых быть не может. А теперь и вовсе молчит. Он отказывается от лекарств. Твой отец уверял, что есть специальные места… учреждения… но ведь это клеймо на всю жизнь. Ты не должна видеть его таким.

— Неужели вы полагаете, что я уйду теперь, зная, что он страдает и один? — мягко, но решительно возразила Сесилия. — Вы не должны были держать это в секрете от меня.

— Мы надеялись, что всё само собой разрешится, — прошептала Мэри. — Что он снова станет прежним. Прости нас, моя девочка. Нам так жаль.

— Проводите меня к нему, — твёрдо сказала Сесилия.

Прежде ей никогда не доводилось бывать в комнате Тома — столь дерзкая вольность противоречила бы всяким правилам приличия, — но Сесилия не сомневалась, что и её убранство соответствовало общей утончённой роскоши дома. Совсем недавно она, с лёгким волнением, позволяла себе мысленно представлять, как войдёт в этот дом уже не как гостья, а как новоиспечённая миссис Риддл. Теперь же этот образ, ещё не успев стать реальностью, рассыпался в прах. Что же ожидает их теперь?

— Где он был всё это время, — тихо спросила она, поднимаясь по лестнице следом за Мэри, — неужели и впрямь в Лондоне?

— Его рассказ столь невероятен, что я не решаюсь повторить его — не хочу оскорблять тебя нелепостью, — вздохнула Мэри. — А иного объяснения у меня попросту нет. Мы обыскивали всю страну, словно пытались поймать туман в болотной низине… но он ускользал, исчезал, словно бы и не было его вовсе.

Сесилия прикрыла веки, позволив себе на краткий миг замереть в нерешительности. Её сердце билось глухо и быстро — не от страха, а от напряжения столь долгого ожидания. Главное — не выказать смятения, не допустить, чтобы взволнованное воображение обмануло её рассудок.

Но всё оказалось реальнее, чем она осмеливалась надеяться.

Том.

Он был жив, цел — и, как ей показалось с первого взгляда, вполне вменяем. Сидел в кресле у окна, держа на коленях раскрытую книгу, хотя, судя по отсутствующему взгляду, давно уже перестал её читать. Услышав шаги, поднял голову — и замер.

— Сесилия… — произнёс он едва слышно. — Наконец-то.

Он поднялся, как будто собирался сказать что-то ещё, но слова не находились. Она тоже не знала, с чего начать. На секунду в комнате повисла тишина, в которой было больше сказано, чем любым письмом.

Сесилия не спросила разрешения. Не поинтересовалась, не обернулась к миссис Риддл. Просто подошла и обняла его — крепко, по-настоящему, как обнимают тех, кого уже почти не надеялись увидеть.

Мэри, заметно приободрившись переменой в настроении сына, оставила их одних, сославшись на необходимость «похлопотать об ужине» — и с таким поспешным облегчением, что Сесилия поняла: разговор откладывали слишком долго.

— Мама непременно должна вернуть миссис Вудс, — с притворным ужасом в голосе заметил Том, устроившись обратно в кресле. — Готов держать пари, отец отправился в клуб лишь ради того, чтобы избежать домашней стряпни. А меня — просто оставил здесь.

— Я принесу тебе что-нибудь завтра, — тихо пообещала Сесилия, усаживаясь напротив. — Тебе нужно хорошо питаться, если ты хочешь скорее оправиться. Но, Том… почему они уверены, что ты болен?

— Видимо, потому, что в их представлении здоровый человек не исчезает на месяцы и не возвращается с рассказами, не укладывающимися ни в одно из их представлений о возможном, — откликнулся Том с горькой усмешкой. — И, может быть, в чём-то они правы. Потому что тебе, Сесилия, больше не следует бывать здесь.

Она не сразу поняла, что он сказал. Её пальцы сжались на подлокотнике кресла.

— Что ты имеешь в виду? — её голос дрогнул. — Это отец сказал тебе? Послушай, его диагноз — не последняя истина, Том. Мы можем поехать в Лондон, обратиться к другим врачам…

— Речь не о здоровье, — прервал её Том с удивительной мягкостью. — Со мной всё в порядке. Но как человек, дорожащий честью, я больше не вправе связывать тебя обязательствами, Сесилия. Тем более — позволять тебе оставаться рядом, не зная всей правды. Произошло нечто ужасное. И даже мои родители не догадываются, насколько это серьёзно. Я слишком люблю тебя, чтобы вовлекать в это.

— По крайней мере, честное объяснение я всё же заслужила, — сказала Сесилия, с трудом справляясь с дрожью в голосе. — Что это за страшные тайны, от которых ты предпочитаешь прятаться в своей комнате, как от чумы?

Том тяжело вздохнул и, опустив голову, сжал виски ладонями, будто только физическая боль могла прояснить хаос в его сознании. В этом жесте не осталось и следа от того самоуверенного молодого человека, который, казалось, шёл по жизни вечно победоносно, не замечая ни препон, ни сомнений.

— Ты, верно, помнишь, — начал он медленно, — во время нашей последней прогулки мы ненадолго задержались у старого дома на краю деревни. У хибары, что принадлежит Гонтам. Ты тогда заметила змею, прибитую над дверью.

— Как не помнить, — поморщилась Сесилия. — Мерзкое, почти языческое зрелище.

— Я тогда сказал тебе, что Морфин Гонт не в своём уме. Это правда. Но есть у него сестра, Меропа. И увы, она оказалась куда опаснее. Я… я не замечал её. Или, скорее, не придал значения. Это было ошибкой.

— В деревне говорили, что она пропала, — осторожно заметила Сесилия. — В то же самое время, когда исчез ты. Это совпадение?

— Нет. — Он долго молчал, а затем продолжил с почти физической болью в голосе: — Сесилия, она… ведьма. И не в переносном смысле, не просто сварливая девица, а подлинная колдунья. У неё была сила — и знание, как ею воспользоваться.

Сесилия вздрогнула, но ответила спокойно:

— Писание говорит: не оставляй в живых колдунью. Когда-то, в древние времена, когда Господь говорил с людьми через пророков, а чудеса были частью мира… — Она чуть пожала плечами. — Тогда и встречались, наверное, колдуны. Но ты всерьёз веришь, что такие… создания и сегодня ходят среди нас?

— Я стал её жертвой. — По его лицу пробежала тень. — Она подчинила меня себе. Как именно — я не знаю. Я предполагаю, что подмешивала что-то в еду или питьё. Какое-то зелье, которое отнимало у меня волю. Я действовал словно во сне. Я ушёл из дома, перестал писать… отказался от всего, что было мне дорого. От тебя. И, что самое страшное, мне казалось, что я счастлив.

Он поднял взгляд и сказал почти шепотом:

— Господь не оставляет без кары. И я понесу свою до конца дней. Мы не сможем пожениться, Сесилия. Я… женат. Женат на Меропе Гонт. Я сам подписал бумаги — с радостью, с благодарностью, как последний дурак.

Сесилия вздрогнула, словно от холодного порыва ветра, пронёсшегося сквозь плотно затворённые окна. Но ни на миг не усомнилась в его словах — правда, в каком бы безумном обличье она ни являлась, всегда ощущается сердцем.

— Но как ты… — начала она и не узнала свой голос. — Как ты сумел вырваться? Что разрушило… это заклятие?

Том с горечью усмехнулся, но в той усмешке не было ни света, ни облегчения.

— Хотел бы я сказать, что сила духа или покаяние… Но нет. Всё оказалось куда прозаичнее. Ведьма попросту перестала давать мне свой любовный настой. Сказала, что теперь я никуда не уйду сам — ибо она носит под сердцем моего ребёнка.

— Господи, — прошептала Сесилия, стиснув пальцы в складках платья. — Том… но что же будет с этим ребёнком?

— Я не желаю знать, — резко произнёс он, и в голосе его прозвучала боль, приглушённая яростью. — Что ты предлагаешь? Чтобы я дожидался рождения, а потом притащил его сюда? Вместе с его дикаркой-матерью? Ты ведь умна, Сесилия, скажи: если бы какой-нибудь негодяй, прикрывшись словом любовь, заманил девушку в ловушку, дурманил её разум зельями, увозил прочь от родных и держал в неведении и заточении — разве ты бы стала после всего этого его оправдывать? Так почему же, если герои этой истории — мужчина и женщина — поменялись местами, сам поступок перестаёт быть преступлением?

Он произнёс последнее почти шёпотом, но каждое слово будто бы звенело в воздухе. Сесилия не смогла более оставаться сидеть; вскочив, она начала расхаживать по комнате с видом человека, тщетно пытающегося унять волнение, чтобы вновь обрести ясность мысли.

— Том, этот брак не может быть признан действительным. Ты не был в своём уме, когда на него согласился. Сам говоришь — она поила тебя зельем. Это не воля, это не союз. Ни один суд, ни один священник не назовёт это браком.

Она подняла взгляд и добавила, почти спокойно:

— В «Джейн Эйр» Рочестер пытался обманом заставить Джейн стать его женой, несмотря на то, что был уже женат. Она ушла — потому что не могла жить во лжи. А в «Незнакомке из Уайлдфелл-Холла» Хелен отказалась признать власть мужа, утратившего разум и честь. Разве твоя ситуация не подобна? Разве ты был свободен, когда это случилось?

Том отвёл взгляд.

— Сесилия, жизнь — это не твои романы! — устало бросил он. — Может, ты думаешь, что всё можно объяснить страничкой из Шарлотты Бронте, но у Меропы родится ребёнок. Мой сын. Маленький волшебник, по её словам. Что прикажешь делать тогда?

Сесилия чуть наклонила голову, голос её понизился, но в нём прозвучала несомненная твёрдость:

— Тогда тем более ты не можешь остаться в стороне. Неужели позволишь ему расти в нищете — не только телесной, но и душевной? Рядом с женщиной, которая считает допустимым обманом связать человека с собой, женщиной, которая, по её же словам, колдунья. И ты намерен позволить ей растить твоего сына — одного, в том мире?

Она сделала паузу.

— Если ты и впрямь полагаешь, что дитя появится на свет, — тихо проговорила Сесилия, вновь опускаясь в кресло напротив, — мы найдём его. И воспитаем достойным человеком. Том, этот брак заключён в состоянии, которое и церковью, и судом будет признано недействительным. Его можно аннулировать — нужно лишь разыскать Меропу и убедить её, что это в её собственных интересах. Они ведь не правят Англией, Том. Девушка жила в полуразрушенной лачуге, её отец и брат были арестованы, и, значит, подвластны закону. И она — тоже. На них, как и на прочих, есть управа. Мы поедем туда, поговорим с ней, всё уладим.

— Мы? — Том сдавленно рассмеялся, но в смехе том слышалась тревога. — Я не могу даже представить, чтобы ты, моя бесценная, приблизилась к этой женщине. Ты не понимаешь, с кем мы имеем дело. Меропа опасна, это сродни одержимости. Тебе невероятно повезло, что она не причинила тебе вреда, довольствовавшись зельем для меня. А я… я не решаюсь даже появиться в доме родителей открыто, чтобы не навлечь на них ярость этой колдовской семейки. Какой же ещё визит к ней?

— Ну тогда всё предельно просто, Том, — спокойно возразила Сесилия, в её голосе прозвучала та непоколебимая уверенность, которая не раз выручала её в споре с отцом. — Мы не будем говорить с Меропой одни. Нам нужен кто-то из них. Настоящий волшебник.

Септимус Уизли недовольно приоткрыл один глаз и мрачно уставился на надсадно трещащее колдорадио. Утренняя передача начиналась ровно в шесть — и это был едва ли не единственный способ встать вовремя и не опоздать на службу. Уже полгода как Септимус вел самостоятельную жизнь начинающего — а временами даже подающего надежды — сотрудника Отдела магического правопорядка при Министерстве магии, и до сих пор не мог определиться, внушает ли ему симпатию столь унылый образ существования. Быть может, исследовать древние проклятия в затерянных странах, как выбрал брат, или ухаживать за драконом в диких предгорьях было бы ему куда ближе по духу, но матушка в этом вопросе оставалась непреклонна. До сих пор он удивлялся, что ему и вовсе позволили покинуть родительский дом. Впрочем, мама исправно присылала его любимые домашние блюда и вязала носки, и это немного примиряло с несправедливостью происходящего.

Септимус широко зевнул и попытался высвободиться из-под одеяла, умудрившись запутаться в нём одной ногой. Дом производил впечатление, будто через него пронеслась целая орда разъярённых пикси. Всё дело в том, что у Септимуса было увлечение, о котором не принято говорить в обществе, даже если твоя семья уже давно носит неподходящий для брачного рынка ярлык «предатели крови». Он с юных лет питал страсть к устройству маггловских механизмов. Втайне Септимус мечтал, что однажды у него родится сын, который разделит это непопулярное хобби; ну а пока — изобретал и ломал в гордом одиночестве.

Вчера он вознамерился усовершенствовать старинные дедовские часы — антикварные, совершенно маггловского изготовления, и, если верить маминым рассказам, баснословно дорогие. План был благородный, хоть и предсказуемо несерьезный: встроить в них магическое предупреждение о приближении начальства. На деле же пружина выстрелила прямо в кота, механизм приказал долго жить, а детали до сих пор были разбросаны по кухне.

Септимус, наконец, одолел одеяло, наощупь добрался до ванной, выругался, наступив босой ногой на какую-то шестерёнку, вновь напугал кота и окончательно убедился, что день его ничем хорошим не ознаменуется. А начнётся, вероятнее всего, с выговора от мистера Огдена, если он не поторопится.

Вход в Министерство магии располагался в общественной уборной, и Септимус не мог придумать лучшего способа вырабатывать у молодых сотрудников смирение и устойчивость к дальнейшим унижениям. А ведь когда-то в Хогвартсе он обожал полёты — хоть и не попал в факультетскую сборную, даже в качестве запасного… Как же всё дошло до такого?

— Уизли, тебя вызывают к шефу, — хмыкнул Альберт Фоули, вскинув бровь. Высокомерный сноб, некогда учившийся на несколько курсов старше, а теперь кичившийся родством с прежним министром Гектором Фоули и якобы близостью к действующему — Персивалю Уилберфорсу. — Так-так, полагаю, у кого-то неприятности…

Спешно приводя себя в порядок, Септимус бросился к лифтам, опоздал к одному, успел на другой, благополучно застрял между двумя пожилыми чиновницами, левитирующими стеклянную панель из кабинета мистера Шаффика, и лишь чудом добрался до кабинета весьма нетерпеливого Боба Огдена.

— Я уж подумывал поручить это дело Блишвику, — проворчал Огден, сощурившись за стекляшками очков. — Вы же сами жалуетесь, Уизли, что вам не доверяют самостоятельных заданий. А стоит выдать одно — и вас не дозовёшься. Немедленно отправляйтесь в Литтл Хэнглтон, к Гонтам. Чары на доме сработали, и, судя по всему, это была не владелица. Подозреваем — магглы. Оцените обстановку, и, если потребуется команда обливиаторов — вы знаете, как со мной связаться. Если же ничего серьёзного, представьтесь местным аврором и спровадьте их.

— Полицейским, — поправил Септимус. — У магглов они зовутся полицейскими.

— Да хоть единорогом, — фыркнул Огден. — Лишь бы они ушли. Вы всё ещё здесь, Уизли?

Септимус не стал ждать повторного приглашения и поспешно ретировался. Не хватало только, чтобы делом заинтересовался мистер Шаффик — вот тогда уж точно можно было забыть о любом повышении.

Септимус аппарировал в Литтл Хэнглтон и на мгновение замер, позволяя глазам привыкнуть к утреннему свету и серому пейзажу, раскинувшемуся перед ним. В прошлый раз здесь побывал сам мистер Огден, доставляя повестку Морфину Гонту по делу о нападении на маггла. Септимус в том визите участия не принимал, но подробности инцидента хранились в думосбросе и были ему хорошо знакомы. Гонты, без преувеличения, воплощали собою всё, от чего он с юности инстинктивно сторонился — однако судьба с упорством, достойным лучшего применения, вновь и вновь сводила его с представителями подобных семейств. Впрочем, сейчас был неподходящий момент думать о Цедрелле.

— Ни с места. Констебль Уизли, северный участок графства, — отчеканил он с выученной деловитостью, переступая порог убогой хижины, столь непритязательной, что Нора в сравнении с ней выглядела почти респектабельно. Комизм ситуации едва не вызвал у него непроизвольной улыбки: четверо магглов, явно не походивших на грабителей, замерли в смятении, едва завидев форму.

Первый из них — высокий, утончённый, даже в столь ранний час безупречно одетый — напоминал Септимусу кого-то из высокопоставленных чиновников: Люциана Малфоя из Департамента международного сотрудничества, возможно, даже прежнего министра Фоули. Второй, ниже ростом, в очках и котелке, пристально, с тонкой настороженностью, смотрел прямо ему в глаза. По расположению рядом с юной леди было очевидно, что он её отец, и — по всему виду — предпочёл бы видеть дочь как можно дальше от этого проклятого места. Девушка же, напротив, казалась исполненной живейшего любопытства — Септимус мысленно определил бы её в Рейвенкло, не раздумывая. А вот четвёртый участник их странного собрания показался ему подозрительным уже с первого взгляда: надменный красавец, типичный квиддичный любимец публики, с той самодовольной ухмылкой, что не требует ни воображения, ни объяснений.

— Откуда вы здесь, констебль? — сдержанно поинтересовался высокий джентльмен, чей тон невольно выдавал привычку к власти. — Насколько мне известно, Литтл Хэнглтоном заведует констебль Спенсер.

— Простите, господа, но мне поручено произвести осмотр этого строения, — ответствовал Септимус, оценивая, стоит ли сейчас ограничиться устным предписанием или применить лёгкий Конфундус, с тем чтобы спокойно отчитаться перед мистером Огденом. — Дом находится под следствием в связи с предполагаемым хранением веществ, находящихся под контролем. Прежние владельцы арестованы, и с тех пор на объект наложено наблюдение. Я обязан удостовериться, что вы не проникли сюда с недобрыми намерениями. Прошу отнестись с пониманием: пребывание посторонних в подобных случаях расценивается как препятствование следственным действиям.

— Значит, наша версия подтверждается, — с торжеством отозвался тот же джентльмен. — Как видите, вся семья промышляла этим ремеслом. Констебль, я намерен дать официальное заявление. Мне достоверно известно, что после ареста Марволо Гонта и его сына, их дочь продолжила противоправную деятельность, и жертвой стал мой сын…

— Однако найденные нами снадобья и ингредиенты не соотносятся ни с одним известным науке составом, — с упрямством, переходящим в досаду, перебил его джентльмен в очках, словно продолжая давно тянущийся спор. — Ни одно из этих веществ не напоминает лекарственные растения, произрастающие в здешних лесах. С позволения сказать, я — доктор, и мне не удалось определить даже приблизительное назначение этих препаратов. Даже если здесь действовала некая подпольная аптека — в чём я, к слову, глубоко сомневаюсь, — подобная практика остаётся вне пределов научного метода. За все годы моего пребывания в округе мне не довелось ни разу иметь дело с пострадавшими от рук этого так называемого аптекаря… или знахаря, как его, возможно, именовали. И всё же риск от применения данных смесей мне представляется весьма существенным, хотя и совершенно непредсказуемым.

— Жалоб, поданных Томом, тебе, выходит, недостаточно, — вспылил первый джентльмен, явно раздражённый. — Бертрам, оставь ты, наконец, поиски сверхъестественного там, где всё предельно очевидно. Всё говорит о том, что девица попросту вынесла остатки отцовского снадобья, а затем, когда запасы иссякли, попыталась изготовить замену — да не справилась. Вряд ли она даже завершила школьное образование…

— Констебль, — неожиданно вмешался молчавший до того юноша, устремляя на Септимуса пытливый взгляд, — простите моё любопытство, но как вы узнали, что мы находимся в этом доме? И, если уж на то пошло, почему, если владельцы арестованы и собственность опечатана, столь опасные вещества до сих пор хранятся здесь без присмотра?

— Полиция графства, сэр, неизменно действует в интересах подданных её Величества, — отрезал Септимус с видом человека, которому порядком надоели все подобные расспросы. Что за упрямые магглы попались ему на сей раз! Он терпеть не мог вызывать обливиаторов — особенно в случаях, когда Статут сохранялся формально, а происходящее можно было бы истолковать в рамках маггловской логики. — Повторяю, господа, покиньте дом. Если вы желаете подать официальную жалобу, существует установленная процедура.

— Но вы ведь один из них, не так ли? — неожиданно сощурился тот же юноша, и в его голосе прозвучала едва различимая насмешка. — Вы — волшебник. Не утруждайтесь отрицаниями, констебль. Меропа Гонт достаточно ясно разъяснила нам сам факт существования вашего… вашего племени, расы, простите. Или как уж вы предпочитаете именовать себя по отношению к обычным людям.

— Мы пришли сюда, потому что нам требуется помощь, — вступила в разговор молодая особа, до этого хранившая сдержанное молчание. — Эта ведьма удерживала моего жениха в заточении на протяжении нескольких месяцев, принуждая его принимать некое зелье. Похищение человека — не шутка, даже в вашем мире, констебль, вы ведь, должно быть, понимаете это.

— Позвольте уточнить, — вновь перехватил инициативу старший джентльмен, с привычной уверенностью человека, привыкшего к заседательным залам. — Вы, стало быть, сотрудничаете с полицией? И как давно, позвольте спросить, Скотланд-Ярду известно о волшебниках?

Септимус поднял руку, призывая к тишине. Поток вопросов грозил превратиться в бурю, и он начинал жалеть, что не прихватил с собой кого-нибудь постарше и построже. Однако дело оказалось куда как любопытнее, чем могло бы показаться мистеру Огдену — в противном случае в Литтл Хэнглтон направили бы вовсе не его, стажёра.

— Господа, прошу вас сохранять спокойствие. Вас, как ни крути, четверо, а я — всего один, да и к тому же, увы, не аврор. Чтобы понять, кто именно может вам помочь, мне следует сначала выслушать всю эту историю. Кажется, речь идёт о весьма серьёзном обвинении.

И в следующие четверть часа Септимус Уизли услышал, пожалуй, самую невероятную историю, с какой ему доводилось сталкиваться в своей пока ещё юной и в общем-то не особенно героической карьере. Его отдел, как правило, занимался делами совершенно иного рода: зачарованными маггловскими предметами (он уже не первый год настаивал, чтобы по ним выделили особый департамент), нелепыми заклятиями в быту, нарушениями, достойными скорее насмешки, чем дознания. И вдруг — похищение, насильственное удержание, использование магии с элементами принуждения. По инструкции он был обязан немедленно вызвать старших авроров, оповестить Отдел по соблюдению Статута Секретности, доложить о происшествии — и ждать.

Но в этот момент юноша, назвавшийся Томом Риддлом, внезапно попросил разрешения поговорить наедине — к видимому неудовольствию своего отца, которому, по-видимому, вовсе не улыбалась мысль, что беседа выйдет из-под его контроля.

— Не для протокола, если позволите, констебль, — произнёс он, когда они вышли в заросший, но всё ещё ухоженный сад. — Хотя, смею думать, я не ошибусь, предположив, что вы — вовсе и не констебль. По правде сказать, вы не держитесь, как полицейский.

— Вообще-то, я только стажёр, — с лёгким смущением признался Септимус, разведя руками. — Но уверяю вас, вашим делом займутся всерьёз. Никто и представить себе не мог, что в этом Литтл Хэнглтоне может происходить подобное. Одно только применение Амортенции в отношении маггла — простите, так у нас называют не-волшебников — вызвало бы скандал в Министерстве магии. Даже при том, что нынешний министр предпочитает обходить стороной всё, что касается семейств вроде Гонтов.

— В Британии существует Министерство магии? — изумился Том. — И оно действительно следит за тем, чтобы такие, как вы, не нападали на обыкновенных людей?

— В том числе, — кивнул Септимус. — Простите, Томас, но я не имею права рассказывать вам многое о нашем мире. Иначе мне придётся, с прискорбием, стереть вам память, а, Мерлин свидетель, после всего, что вам довелось пережить, я бы предпочёл по возможности обойтись без применения чар.

— Вы говорите о Мерлине — том самом, из Смерти Артура сэра Томаса Мэлори? — переспросил Том с недоверием. — О персонаже легенд о короле Артуре?

— Не столь уж они легенды, как принято полагать, — с едва заметной усмешкой заметил Септимус. — Вижу, вы весьма неплохо осведомлены о волшебстве, Томас. Что же, расскажите, о чём вы хотели говорить?

— Есть одно обстоятельство, о котором знает лишь мисс Дагворт. Наши родители не в курсе и не должны пока знать, — Том запнулся, прежде чем продолжить: — Меропа Гонт… Мы не просто сожительствовали. Мы были женаты — перед Богом и людьми. И я отдал бы многое, чтобы этот брак был аннулирован. Если вы понимаете, о каком зелье идёт речь, то понимаете и то, что я не владел собой. У меня были семья, имя, невеста. Мне важно не только добиться ареста Меропы, но и освободиться от любых уз, какими она меня связала.

Септимус выдохнул, слегка потрясённый. Что ж, похоже, девица Гонт оказалась вовсе не так глупа, как представлялось из воспоминаний мистера Огдена — затравленная, безропотная, с поникшей спиной и пустым взглядом.

— Если наши родители узнают об этом браке раньше времени, — продолжал Том, — они никогда не позволят нам с Сесилией соединиться, даже когда союз с Меропой будет признан недействительным. Наше будущее — в ваших руках, мистер Уизли. — Он замолчал, потом добавил тише: — И, прошу вас, как бы ни развивались события, ей не должен быть причинён вред. По её словам, она носит моего ребёнка. Возможно, это очередная уловка… но пока я не знаю, правда ли это.

— Мерлиновы кальсоны… — пробормотал Септимус с искренним сочувствием. — Ну и история, мой друг. Откровенно говоря, не завидую вам. Гонты пользуются весьма дурной славой даже среди нас. Близкородственные браки, презрение к образованию, изоляция, гордость сверх всякой меры — и, как правило, наследственная способность к змеиному языку, темный дар. Когда-то они были славным родом, но ныне — почти выродились. Я не могу припомнить ни одного здравомыслящего мага, который бы пожелал породниться с ними по доброй воле. Разве что безумец.

— Великолепное наследие для моего сына, — с горечью отозвался Том. — Но Сесилия права. Ребёнок не выбирает свою мать. А в данном случае — и отца тоже. Я не могу оставить его расти здесь, — он с отвращением кивнул в сторону полуразвалившейся хижины. — Какова вероятность, что Марволо или Морфин вернутся?

— Марволо вернется уже через несколько месяцев. Как никак глава рода и ущерб символический. Морфин — точно не в ближайшие годы, — заверил Септимус. — Ему назначен внушительный срок в Азкабане, волшебной тюрьме, за серьезное нарушение Статута о секретности. Такие вещи у нас не оставляют безнаказанными. Иначе наш мир давно бы канул в хаос. Но, Томас, я вас уверяю — я сделаю всё от меня зависящее, чтобы вы нашли Меропу и избавились от этого, хм, сомнительного брака. В некотором роде, я слишком хорошо понимаю, каково это — зависеть от прихотей семей вроде Гонтов. Моя возлюбленная происходит из одного такого дома… И, честно говоря, скорее уж солнце упадёт с неба на землю, чем её родня даст согласие на наш союз.

Том сдержанно кивнул, хотя по выражению его лица можно было заключить, что сама мысль о добровольном браке с волшебницей казалась ему чем-то столь же невероятным, сколь и тревожным.

— Как вы полагаете, мистер Уизли… — произнёс он, тщательно подбирая слова, — есть ли хоть малейшая надежда, что ребёнок… окажется вполне нормальным? Поймите меня правильно: я не смею возлагать на мисс Дагворт столь тяжкое бремя. Если младенец будет болен — или хуже того, станет представлять для неё опасность, — это будет исключительно моей виной.

— Боюсь, ответ на этот вопрос невозможно дать до самой его встречи с этим миром, — не стал обнадеживать его Септимус. — Я, увы, не колдомедик, и уж точно не провидец. В истории нашего мира были случаи, когда дети от союза мага и маггла унаследовали волшебный дар — и случаи, когда не унаследовали вовсе. Некоторые старые семьи даже сознательно смешивали кровь с магглорожденными, чтобы избежать пагубного вырождения, подобного тому, что мы наблюдаем у семейства Гонтов. Отношение к этому вопросу разнится. Но если ваш ребёнок окажется одарён, его обучат. Мы умеем помогать таким детям — учить их владеть своей силой, управлять ею, а не разрушаться под её гнётом.

Том кивнул вновь, на этот раз с выражением благодарности. Он предложил вернуться к остальным, и Септимус коротко объяснил, каким образом они смогут впредь держать с ним связь — через совиную почту, столь обычную для волшебников и столь нелепую с точки зрения магглов.

Ему предстоял долгий день. Надлежало обдумать, как изложить случившееся начальству, и к кому из старших обратиться за поддержкой. В глубине души Септимус не питал особых надежд на мистера Огдена — и уж тем более на мистера Шаффика, не проявлявшего к таким делам ни рвения, ни, кажется, сочувствия.

Если бы в этот момент Септимус Уизли мог на миг отвлечься от мыслей о судьбе несчастного Тома и его храброй невесты, и обратить взор на семейство своей возлюбленной, он бы понял, что в ту самую минуту решается и его собственная участь.

Немезида уже приняла облик — высокого, величественного силуэтом мужчины в мантии, подбитой мехом, как нельзя более уместной в ледяной сырости северной твердыни. Его доставила туда ладья — хрупкое, зачарованное судёнышко, что держалось на поверхности лишь усилием древней магии. Ступив на берег, он сделал долгий глоток из продолговатого фиала, где переливалась изумрудная жидкость, словно позаимствованная из лаборатории старинного алхимика. Затем, не оборачиваясь, направился в сторону величественной крепости, чьи башни вырастали из скал, подобно когтям мрака.

— Надо признать, старина Экриздис воздвиг это место с истинным вкусом к мрачному величию, — протянул лорд Арктурус Блэк, глядя на туманные очертания зловещего замка. — Никогда не думал, что доведётся ступить сюда в здравом уме и по собственной воле.

— И всё же мы здесь, милорд, — откликнулся его спутник, высокий мужчина в аккуратной форме старшего аврора. Его лицо, иссечённое первыми морщинами, сохраняло выражение дисциплинированного недоверия. — При министре Фоули никто бы и подумать не смел о заключении чистокровного волшебника, пусть даже речь шла о представителе рода Гонтов.

— Времена, мой дорогой Эйвери, меняются. И, боюсь, не в лучшую сторону, — Блэк неторопливо поднялся по ступеням. — Впору согласиться с господином Гринделвальдом: он, по крайней мере, не притворяется, будто всё идёт по плану. Сколько бы его ни поносила печать, он говорит то, что большинство предпочитает не озвучивать. Винда Розье слишком умна, чтобы сделать ставку не на ту сторону.

— И всё же он в изгнании, милорд, — напомнил Эйвери. — Его сторонники действуют скрытно, а сам он, если верить последним донесениям, перемещается от границы к границе, будто тень. Это не наша война. Наше общество едва оправилось от того безумия, в которое ввергли его магглы. Будем надеяться, что мистер Гринделвальд проявит сдержанность. В противном случае — кто знает, чем всё это обернётся. Особенно если Дамблдор, от которого столько ждали, по-прежнему предпочитает бездействие.

— Дамблдор? — лорд Блэк усмехнулся уголком губ. — Прекрасный педагог, возможно, — но в политике он лишён твёрдости. Я сделаю всё, чтобы он не сменил моего отца на посту директора. Слишком молод, слишком сентиментален, и, увы, чересчур… демократичен. Армандо Диппет, профессор чар, — куда надёжнее. Министр в долгу перед нами и прекрасно это знает.

— Лорд Малфой, к слову, придерживается того же мнения, — негромко сказал Эйвери. — Однако скоро полдень, где же этот олух? Время поджимает, а зелье не бесконечно. А я, с позволения сказать, не намерен кормить дементоров собственной магией.

Как будто в ответ на его слова, дверь крепости отворилась с долгим гулким скрипом, и наружу выступил невысокий, болезненно сутулый человек в форменном плаще. Надзиратель Уилкинс втайне ненавидел всё, что происходило в Азкабане, но платёжеспособные и влиятельные визитёры вроде Блэка позволяли ему мириться с реальностью.

— Лорд Блэк… Наследник Эйвери… — забормотал он, делая низкий поклон. — Какая честь… Какая поистине великая честь…

— Избавь нас от излишнего театра, Уилкинс, — отрезал Арктурус, взмахом перчатки словно рассеивая туман любезностей. — Я прибыл не с экскурсией. Где заключён Гонт?

— Пленник ожидает вас в зале для визитов, — с готовностью доложил Уилкинс. — Мы исполнили всё, как было велено: он в состоянии говорить, дементоров к нему не подпускали, рассудок его ясен…

— Осторожнее с такими формулировками, — лениво бросил Эйвери. — Когда речь заходит о Гонтах, ясность ума — вещь относительная.

— Оставайтесь здесь и подождите, Леонард, — распорядился Блэк, даже не обернувшись. — Я предпочту поговорить с ним наедине.

Марволо Гонт выглядел, если такое вообще возможно, ещё более одичалым, чем во времена их последней встречи. Тогда, много лет назад, он всё же держался с некоей суровой гордостью — возможно, под влиянием жены, всё ещё живой. Теперь же перед Арктурусом сидел жалкий, запущенный человек, упрямо цепляющийся за остатки достоинства, словно за лохмотья мантии, когда-то бывшей парадной.

— Блэк, — процедил он с покровительственным видом, будто принимал младшего по званию чиновника. — Значит, всё-таки решил навестить старика Марволо. Что ж, не ты первый, не ты последний, кому я понадобился.

— Удивительное самомнение, учитывая обстоятельства, — холодно отозвался Блэк. — Я полагал, вы будете радоваться любому предложению, способному приблизить ваше освобождение. Но, похоже, отсутствие дементоров сыграло с вами дурную шутку.

— Моё освобождение и без тебя не за горами, — хмыкнул Гонт. — Срок короткий, по нынешним меркам. Полгода за урок манер министерскому подхалиму — сущая мелочь. Да ещё и повод вспомнить старые времена.

— Сыну вашему, увы, повезло меньше, — отозвался Блэк с сухой язвительностью. — Три года за нападение на маггла. Прекрасный образец новой политики. Визенгамот ныне с большим усердием блюдёт права простонародья.

— Сыну моему мстят, — вскинулся Гонт. — Он — потомок Слизерина, и это кое-кому мешает. Но не волнуйся, он выйдет — рано или поздно. Ни один уважающий себя маг не допустит, чтобы мой мальчишка сгнил за решёткой, как какой-нибудь полукровка.

— Увы, маги нынче уважают совсем иное, — заметил Арктурус. — Впрочем, именно потому я здесь. Без внешнего вмешательства вашему сыну, боюсь, придётся довольствоваться обществом дементоров дольше, чем хотелось бы.

— И ты, стало быть, решил проявить великодушие? — губы Марволо скривились в подобии усмешки. — Не смеши. Уж кому-кому, а тебе не нужно просить. Ты и сам знаешь: нет на свете такого зелья, которое ты не смог бы купить. А значит — не за зельем ты пришёл.

— Удивительно, Марволо, — с мягкой укоризной покачал головой Арктурус. — Неужели ты ценишь свободу и жизнь собственного сына столь дёшево, что измеряешь их фиалами зелья? А я, между тем, явился с предложением куда более значительным. Тем, что дарует твоему роду спасение от вырождения, а моему — дивиденды, способные укорениться в веках.

Гонт нахмурился, не сразу уловив суть сказанного, а затем, по-простонародному раскатисто, рассмеялся.

— Ах ты хитрая бестия… У тебя ведь, кажется, несколько девок на выданье. Так кто же из них, по-твоему, достоин чести смешать кровь с прямым потомком величайшего из Основателей?

Арктурус усилием воли сдержал рвущуюся на язык язвительность. В былые годы он бы и слушать не стал подобного скота. Но теперь обстоятельства диктовали иное, и цель велела соблюдать достоинство. Отомстить он успеет. У них впереди вся жизнь.

— Моя средняя дочь, Цедрелла, до сих пор не просватана. Старшая грядущей зимой соединит свою судьбу с наследником Лонгботтомов, младшая уже год как обручена с юным Каспаром Краучем. Судьба же Цедреллы нередко становилась предметом моего беспокойства. Из всех моих дочерей она — наиболее своенравная, и, увы, чересчур напоминает мне тех женщин, что приносят своим отцам одни лишь беды. Полагаю, ты как отец понимаешь, о чём я говорю.

— Как ты смеешь говорить так о моей дочери, — прошипел Марволо, и его лицо перекосилось. Он мгновенно понял, на кого сделан этот прозрачный намёк, и ярость вскипела в нём, как будто всё случившееся вновь обрушилось на него. Но Арктурус лишь чуть заметно вскинул бровь, выдерживая его взгляд с непроницаемым достоинством.

— Я тут навел справки — исключительно из родственного интереса, — с ленивой усмешкой начал Блэк. — И нашёл кое-какие прелюбопытные сведения. Говорят, ваша дочь, столь привязанная к одному магглу, внезапно исчезла, а дом Гонтов ныне пустует. По пути, как мне стало известно от моего уважаемого знакомого, господина Карактакуса Бэрка, она посетила его лавку и продала некую безделицу — за сумму столь ничтожную, что любой коллекционер немедля бы схватился за сердце. Медальон, кажется… фамильный. Не вызывает ли это у вас никаких воспоминаний?

— Эта дрянь не посмела бы! — рявкнул Гонт, вскакивая с места, лицо его перекосилось от ярости. — Обокрасть собственную семью! Я собственноручно сверну ей шею!

— Не стоит вам так утруждаться, — с ленивой иронией отозвался Блэк. — Девица и без того лишилась всякой ценности, пусть катится куда пожелает. Что до медальона — я с удовольствием принял его в счёт скромного брачного дара от вашего сына.

— Фамильные реликвии рода Слизерина не ваша добыча! — прошипел Марволо, глаза его сузились. — Вы такой же вор, как и эта гулящая девка!

— Осторожнее, мистер Гонт. Укусить руку, что предлагает вам спасение, — сомнительная стратегия, даже для столь… импульсивной натуры, — мягко, почти с сочувствием произнёс Блэк. — Попробуйте уразуметь следующее: ваш сын, у которого нет ни состояния, ни титула, ни репутации, обретёт союз с одним из величайших домов волшебной Британии. Среди моих родичей — директор Хогвартса, члены Визенгамота, алхимики, исследователи, дипломаты. Вместо того чтобы гнить в этой дыре, он получит в жены юную волшебницу с безупречной родословной, заведёт дом, заведёт наследника — и, возможно, тем самым спасёт ваш вырождающийся род.

Он чуть наклонился вперёд, голос его стал ледяным:

— Или же, когда Морфин выйдет отсюда — если выйдет, — вы рассчитываете, что хоть одна чистокровная семья согласится даже руку вам пожать, не говоря уж о брачном союзе… особенно когда слухи о вашей дочери получат должное распространение? Вы ведь даже на сестре не сможете его женить, — выпустил парфянскую стрелу Арктурус. — Полагаю, ниже падать вам уже некуда.

— Уж не вам, лорд Блэк, стыдить меня, — с глухим карканьем отозвался Гонт. — Общество, если память мне не изменяет, до сих пор перешёптывается о сквибе Блэков, которого вы будто бы изгнали, но, к удивлению всех, не уничтожили. И всё же — не пойму, зачем мы вам. Медальон вы уже получили, золото своё заплатили.

— Не стоит прикидываться простофилей, мистер Гонт, — мягко усмехнулся Блэк. — Мне прекрасно известно, что медальон — далеко не всё, что у вас имеется. Живёте вы как последний бедняк, но, увы, это неубедительно. Ваш фамильный перстень, если не ошибаюсь, унаследован по мужской линии, и я имею определённые основания полагать, что с ним связаны тайны, куда более древние и весомые. К тому же, мне известно, что Тайная комната — не миф, а наследник Слизерина обладает доступом к ней и властью над тем, что там сокрыто.

Он сделал паузу и с нажимом произнёс:

— Вы хороните в себе то, что могло бы стать основой новой силы. Как я уже говорил, наш интерес не в злате и не в побрякушках. Мы ищем мага, который сможет объединить чистокровных не лозунгами, не демагогией, а самим фактом своего происхождения. Блэки, сколь бы древни и влиятельны ни были, не могут этого сделать одни. Но, породнившись с Гонтами…

Он резко выпрямился, и в голосе его зазвучал ледяной вызов:

— Я не склоню головы перед каким-то немецким бунтовщиком, вроде Гринделвальда, и не намерен смотреть, как наш мир постепенно гибнет под управлением магглолюбцев и предателей крови. В этом, смею надеяться, наши взгляды совпадают.

Когда спустя мучительно долгие полчаса Арктурус Блэк наконец покинул Азкабан, Леонард Эйвери уже успел дважды пригубить укрепляющее зелье и едва не утратил чувствительность в пальцах от стылого ветра.

— Лорд Блэк, — оживился он при виде старого друга. — Надеюсь, визит прошёл с пользой?

— О да, — кивнул Арктурус с удовлетворением на лице победителя. — Даже лучше, чем я рассчитывал.

Леди Лисандра Блэк, урожденная Яксли, была занята делом, которому придавала не меньшее значение, чем ведению хозяйства или воспитанию дочерей: она работала с родовым календарём. Эта кропотливая работа выпадала супруге главы рода из года в год, и хотя леди Лисандра не раз сетовала, что никто из её предков не догадался наложить на него те же заклинания, что и на фамильный гобелен, где новые побеги появлялись сами по себе, с появлением на свет нового Блэка, отдать календарь на волю магии она бы всё же не решилась.

Она предпочитала всё проверять сама — дни рождения, годовщины, помолвки, приближающееся окончание учёбы у одного племянника и первое посещение школы другим; какие события достойны личного присутствия, какие — формального письма, какие — отправки подарка. Её мужу и дочерям давно уже стало привычно, что их жизнь в течение всего года разворачивается по тщательно составленному графику, в котором соблюдение приличий было не просто делом вкуса, а инструментом поддержания связей.

Будущее двух дочерей уже было устроено, и Лисандра готовилась перенести в календарь длинные списки новых фамилий, родственников по будущим бракам, и тщательно изучить родословные Лонгботтомов и Краучей, с которыми они вот уже несколько поколений не роднились. Между тем, ближайшее торжество приближалось стремительно — первый день рождения Вальбурги. Ирма, в своём вкусе, наверняка устроит что-то шумное, и хотя Лисандра не одобряла столь вычурной показной манеры, следовало быть готовой: и к подарку, и к соответствующим мантиям для всех трёх девочек.

Арктурус вошёл без стука — привычка, которую она ему, впрочем, прощала.

— Согласился? — подняла она на него взгляд, одновременно продолжая вести аккуратную строчку.

— А куда ему было деваться, — отозвался он, резко, с раздражением. — Противен до крайности, я был в шаге от того, чтобы войти в Азкабан как посетитель и остаться как заключённый.

— Радуйся, что родни у Гонтов почти не осталось, — сухо заметила Лисандра, отложив перо. — Я имею в виду человеческую родню. Всех окрестных змей в расчёт не беру. Значит, свадьба — вопрос решенный? Когда?

— Через пару месяцев Марволо закончит отбывать срок и будь я проклят, если помогу приблизить этот момент хоть на день, — заявил Арктурус. — Как только он выйдет из Азкабана — подаст прошение о досрочном освобождении сына. Мы, со своей стороны, проследим, чтобы это ходатайство легло на нужный стол. В конечном счете, инцидент пустяковый. В Хогвартсе он обошелся бы баллов в пятнадцать и парочку отработок.

— Надеюсь, старик осознает, что в его дверь постучала удача, — поджала губы Лисандра. — И хорошенько разъяснит своему сыну, что после того, как Цедрелла родит наследника, вся его благородная кровь и громкое имя не будут стоить ломаного сикля. Если негодяй посмеет распускать руки, умирать будет долго и мучительно… Кстати, о наследниках, — она прищурилась. — Ты так и не сказал Марволо, что девица уже не девица и не сегодня-завтра родит?

— Марволо об этом знать необязательно, — лениво махнул рукой Арктурус. — Он начнет творить глупости, не приведи Мерлин, снова загремит в Азкабан, и тогда это будет уже нашей проблемой. А ребенок Меропы, если он родится, нужен мне живым.

— Вот как? — Лисандра даже отложила в сторону гусиное перо, которым делала пометки в календаре. — Я думала, ты позволишь Меропе Гонт затеряться среди магглов или сброда в Лютном.

— Было бы неплохо, — кивнул Арктурус, — но Гонты — как рулетка, полагаться только на них рискованно. Что получится у Цедреллы, мы пока не знаем. А этот мальчишка, если выживет, может оказаться полезен. К тому же, полукровка, ведущий родословную от Слизеринов, — неплохой альтернативный вариант на тот случай, если Гринделвальд все же развяжет войну и дискредитирует чистокровных. Блэки должны остаться при своих интересах при любом раскладе.

Лисандра кивнула рассеянно — её мысли в этот момент вернулись к собственной дочери.

— Я опасаюсь, что Цедрелла может всё испортить. Она слишком много времени проводит с этим Уизли. Думает, что я не знаю, как же, Чарис мне все докладывает.

— Слишком много времени, говоришь? — лорд Блэк нахмурился. — Сдается мне, у этого предателя крови недостаточно работы. Лучше всего будет найти ему занятие, до освобождения Морфина. Где, говоришь, он служит?

— Чарис говорила, что у Шаффика. Отдел магического правопорядка, вроде бы он там стажер, причем совсем недавно. Даже представить себя не могла, что в Министерстве теперь настолько низкие стандарты.

— Бесполезный человек на бесполезном месте, — покачал головой Арктурус. — Что же, как раз такого очень легко привлечь на верную сторону, если сыграть на его чувстве важности. Пусть занимается своими прямыми обязанностями — помогает Шаффику искать Меропу. И могу тебе гарантировать, моя дорогая, этот поиск не будет ни быстрым, ни легким.

— Послушай, но ведь у этой Гонт ни денег, ни связей, я даже не уверена, что у нее есть волшебная палочка, — задумалась вдруг Лисандра. — А после того, как даже маггл ее бросил, рассудок, должно быть, совсем помутился. Что если она умрет при родах? Что ты тогда будешь делать?

Лорд Блэк посмотрел на нее долгим нечитаемым взглядом.

— Принесу Марволо свои соболезнования.

Пока за закрытыми дверями особняка Блэков решалась судьба прекрасной Цедреллы, она, не испытывая никаких смутных предчувствий туч, сгущавшихся над ее головой, ела мороженое в компании своей старшей сестры Калидоры, без пяти минут миссис Лонгботтом.

— Держи переговорное зеркальце при себе, — наставляла ее Калидора. — И будь добра отвечать незамедлительно. Если матушка вдруг о тебе вспомнит, я не хочу, чтобы меня поймали на лжи.

— Это не ложь, Дора, ты просто не говоришь всей правды ради блага своей любимой сестры, — невинно улыбнулась Цедрелла. — И тебе непременно воздастся.

— Ты играешь с огнем, Цедрелла, — сердито поджала губы Калидора. — Если бы дядя Финеас стал главой рода, такие выходки еще могли сойти бы тебе с рук, но шутить с отцом просто глупо. Подставишь и себя, и нас, и своего драгоценного Уизли.

Хотя Цедрелла никогда бы открыто не согласилась с сестрой, та, как это ни прискорбно, была права. В последние годы их жизнь претерпела ряд перемен, и не всегда приятных. Лорд Арктурус Блэк формально принял на себя семейное лидерство с благословения отца, директора Хогвартса Финеаса Найджелуса Блэка, относительно недавно. В виду постоянной занятости директора, до Арктуруса славный род Блэков возглавлял его старший брат Сириус, отошедший от дел по причине слабого здоровья, а со следующим по старшинству сыном, Финеасом, директор страшно разругался, заподозрив наследника в неподобающей лояльности магглорожденным. Следующим в семейной цепочке шел как раз таки Арктурус, и они с леди Лисандрой позаботились о том, чтобы как следует укрепить свои позиции. Проблема состояла в том, что Лисандра не смогла родить мужу ни одного сына. У них долго не было детей, а затем одна за другой родились дочери, которых, конечно, можно было выгодно выдать замуж, но ни одна из них не наследовала титул главы рода. Младший брат Арктуруса, Цигнус, недавно оказался в центре скандала — его сын Мариус оказался сквибом, — поэтому своим негласным наследником лорд Арктурус считал старшего сына Сириуса, своего тезку, которого любил как родного сына. Цедреллу, как самую амбициозную из сестер Блэк, эта несправедливость страшно разочаровывала, но ничего поделать с этим она не могла, и желание доказать лорду Арктурусу, что она хоть чего-то стоит сама по себе и может обойтись без его протекции, росло и крепло в ней день за днем.

— Хвала Мерлину, я не родилась мальчиком, а значит, что ему за дело, — беспечно махнула рукой Цедрелла. — Все равно уже решено, что отцу наследует его обожаемый племянник. Готова поспорить, он с удовольствием поменялся бы детьми с дядей Сириусом.

— Не говори глупостей, — Калидора закатила глаза. — Я серьезно, Цедрелла. Сейчас не лучшее время для скандалов. Только буря немного улеглась, а тут этот скандал с Мариусом! Отцу необходимо предпринять что-то для восстановления престижа, а из нас троих только ты не просватана.

— И как же удачно, что Арктурус уже женат, а малыш Орион слишком мал, правда? — Цедрелла рассмеялась. — Брось, Дора, в этой семье никто не воспринимает меня всерьез, а я не собираюсь быть приложением к мужу.

— С Уизли тебе это точно не грозит, — вздохнула Калидора. — За ним и рода-то нет, название одно. Будешь день и ночь следить, чтобы он не убился об одну из своих маггловских машин.

Цедрелла рассмеялась и бросила быстрый взгляд на инкрустированные россыпью бриллиантов изящные часики.

— Мне пора. Мы договорились встретиться в местечке под названием Литтл Уингинг, Септимус сегодня там работает. Представляешь, ему уже поручают собственные расследования!

— Даже боюсь спрашивать, что можно расследовать в такой глуши, пропажу козы у крестьянина? — наигранно содрогнулась Калидора. — Жду тебя в этом же кафе вечером, и не вздумай опоздать, как в прошлый раз.

Аппарировав по координатам Септимуса, Цедрелла, как это нередко с ней случалось, немного отклонилась от заданного курса и испуганно отпрянула, лицом к лицу столкнувшись с огромной фигурой с черепом вместо лица, закутанной в саван и угрожающе сжимавшей в руках косу. Сердце испуганно забилось — вместо пасторальной зеленой деревушки она оказалась на кладбище.

Цедрелла постаралась взять себя в руки. Это всего лишь мраморное надгробие, выходка какого-то богатого и эксцентричного маггла. Хорошо еще, что она не выхватила палочку и не начала бросаться заклинаниями, так и под нарушение статута недолго попасть. А вот и место, куда она должна была перенестись, особняк на холме, который Септимус называл в качестве ориентира. Придется немного прогуляться пешком.

Отчего-то это место произвело на Цедреллу угнетающее впечатление. Интересно, что за работа может быть у Септимуса в Литтл Хэнглтоне? И что за волшебники выбрали поселиться в такой дыре? Лично Цедреллу ничто на свете не могло заставить покинуть Лондон, она даже поместье Малфоев считала жуткой глушью. Семья Септимуса, правда, жила в местечке под названием Оттори-Сэнт-Кэтчпоул, но ведь им не обязательно бывать там часто после свадьбы, верно?

Хотя кладбище осталось уже далеко позади, Цедрелле все еще казалось, что жуткий памятник сверлит ей спину своими пронзительными пустыми глазницами.

Септимуса она нашла возле того самого особняка, где он — подумать только! — невозмутимо сидел на ступеньках и болтал с самым обыкновенными старыми магглами. Один из магглов слушал его с явным снисхождением, просматривая газету и куря сигару, что Цедреллу неприятно кольнуло. Как он смеет так покровительственно держаться в присутствии волшебника?

— А вот и моя очаровательная невеста! — просиял Септимус, увидев ее. — Мистер Риддл, мистер Дагворт, позвольте представить вам Цедреллу Блэк, дочь лорда Арктуруса Блэка. Цедрелла, это мистер Томас Риддл, хозяин этого дома и отец моего друга Тома, а это доктор Бертрам Дагворт. Они оба помогают мне в моем расследовании.

Цедрелла медленно кивнула, втайне надеясь, что магглам не взбредет в голову целовать ей руку или как-то иначе демонстрировать дружеское расположение. Чего она не ожидала, так это того, что, по крайне мере, один из них отнесется к ней с такой же брезгливой неприязнью, хоть и постарается замаскировать ее холодной вежливостью.

— Рад знакомству, мисс Блэк, — произнёс Томас Риддл с тем оттенком осторожного превосходства, который не оставался незамеченным. — Простите за праздный вопрос: ваш отец — лорд, говорите? Это… титул, признанный в Палате лордов… или же, так сказать, внутреннее распределение званий в вашем… сообществе?

— Это наследственный титул главы одного из старейших чистокровных домов, — ровно ответила Цедрелла. Новые друзья Септимуса нравились ей все меньше.

— Чистокровных? Ах, понимаю… — Риддл с легкой усмешкой перевернул страницу в газете. — А где находятся земли, которыми владеет ваш род?

— О, мы не владеем фермами или поместьями, если вы об этом, — сдержанно усмехнулась Цедрелла. — Наше имущество… иной природы.

— Прелестно, — с вежливой невозмутимостью произнёс Риддл. — Любопытно у вас определяется принадлежность к знати — ни земли, ни титулов, ни элементарной вовлеченности в жизнь общества. Эдак любой может взять и объявить себя лордом.

Молчание повисло на мгновение, и тогда доктор Дагворт, до сих пор хранивший деликатную отстранённость, мягко вмешался:

— Ну право, Томас, у нас ведь сейчас задача совсем иного рода. А юным людям, влюблённым, как мне кажется, и вовсе не до обсуждения титулов. Не так ли, мисс Блэк?

— В самом деле, — кивнула Цедрелла, с трудом удержавшись от взгляда, способного обратить чай в лёд.

— Септимус уже посвятил вас в курс дела? — Риддл все же удосужился немного сменить тон.

— Не успел, — тут же отозвался Септимус, не дав ей ответить. — Цедрелла, если бы ты, как девушка, хотела спрятаться, куда бы ты пошла первым делом?

Цедрелла недоуменно приподняла брови.

— К тете Белвине, наверное. Но от кого мне там прятаться?

— Тетя не подойдет. Хотя… — лицо Септимуса вдруг просветлело. — Бэрки знают многих. И этот их партнер по бизнесу в Лютном, Борджин... Вопрос, захотят ли сотрудничать…

— Может быть, если кто-то соблаговолит обьяснить мне, что происходит, я смогу предложить идею получше, — сквозь зубы прошипела Цедрелла. — Что именно вы хотите узнать от Бэрков?

Септимус виновато улыбнулся.

— Мы ищем девушку по имени Меропа Гонт, дочь старого Марволо Гонта, который живет недалеко отсюда. Точнее, прямо сейчас он в Азкабане, а вот дочка пропала, а Тому очень срочно нужно ее отыскать… Вот, Сесилия тебе, пожалуй, объяснит все гораздо лучше. Сесилия, вы вовремя, смотрите, кто пришел!

Цедрелла медленно повернулась. Из дома вышли двое: молодой мужчина, на вид ровесник Септимуса, и его спутница, девушка в элегантном персиковом платье и соломенной шляпке поверх уложенных в элегантную прическу пышных каштановых волос.

— Мы хотели немного прогуляться по саду, Тому не следует все время проводить взаперти, — улыбнулась Сесилия. — Цедрелла, присоединитесь к нам?

Дорожка парка уводила к небольшому искусственному пруду с кувшинками и рыбками. Когда-то Том любил проводить время в этом уголке спокойствия, приносить сюда книги из семейной библиотеки, приглашать друзей. Казалось, с тех пор прошло всего несколько месяцев, но он будто повзрослел на целую жизнь. Руперт, Гилберт, Реджи… матушка рассказывала, что все они появлялись здесь с расспросами и недоумением, куда так внезапно подевался Том. А теперь их вдруг разделила целая пропасть, о которой он никогда не сможет рассказать, не рискуя прослыть сумасшедшим или нарушить этот проклятый статут и попасть под очередное заклятие памяти. И почему он не поступил в университет, как это сделали Эдгар и Бэйзил? Сейчас наслаждался бы жизнью, а не собирался гоняться по всей стране за этой чертовкой Меропой.

Впрочем, причина его решения шла рядом и спокойно вводила Цедреллу Блэк в курс дела. Глупо было отрицать, Том задержался в Литтл Хэнглтоне из-за Сесилии и поступил бы так снова, если бы ему была дана возможность перенестись назад во времени. Признаться, он не рассчитывал ни на ее понимание, ни на прощение, ни тем более на самоотверженное желание воспитывать его ребенка. Том мог только догадываться, как эту идею воспримут его родители — они всегда мечтали о внуках, но точно не о том, чтобы их мечта воплотилась таким дьявольски-изощренным способом.

— Мой отец, доктор Дагворт, с большим интересом относится к вашему жениху, Цедрелла, — Сесилия явно старалась быть гостеприимной, но похоже, почти все колдуны отличались на редкость склочным характером.

— Надеюсь, не в качестве пациента, — холодно отрезала Блэк, совершенно не получавшая удовольствия от их прогулки. — Не понимаю, почему понеся такой ущерб от нашего мира, вы все еще упрямо стремитесь искать с ним точки соприкосновения. Не поймите меня неправильно, меня глубоко ужасает поступок этой девицы Гонт, не представляю, как она могла пасть так низко, но вы должны быть рады, что вышли живым из этой истории, Том. Не получив желаемого, она ведь и отравить вас могла, и как угодно проклясть, что смерть показалась бы вам избавлением. У вас есть деньги, семья, такая милая и понимающая невеста. Женитесь и забудьте как страшный сон.

— Пока наш брак с мисс Гонт не признан недействительным, я не могу, не имею права повести к венцу мисс Дагворт, — развел руками Том. — Мы ведь вам обьяснили, брак зарегистрирован в мэрии.

— Какие глупости, — закатила глаза Цедрелла. — Вы не признаете наши титулы, мы не признаем ваши законы. В волшебном мире эти бумажки ничего не стоят. Куда проще и разумнее пробраться в это заведение, вымарать нужную запись, и вуаля, вы счастливый холостяк гуляете на мальчишнике, а вы, Сесилия, выбираете свадебное платье. Минимум магии, никаких нарушений статута, а главное, никакой больше Меропы Гонт.

— Кстати, неплохая мысль, — оживился Септимус. — Так нам не придется уговаривать Меропу, и биография Тома чиста. Вот только книгу с записью о браке придется вынести, а потом вернуть на место, ведь мы не можем колдовать возле магглов.

— Вы забываете о главном, — напомнил им Том. — Ребенок.

— А зачем он вам? — с удивлением взглянула на него Цедрелла. — Так не терпится стать отцом? И каждый раз, глядя на него, вспоминать душку Меропу?

— Это мой сын, — возразил Том. — Или дочь. Каким бы ни был ребенок, я несу за него ответственность перед Богом.

— Ну так можете за него помолиться, — фыркнула Цедрелла. — Вы ведь понимаете, что скорее всего он унаследует дар. Будет таким же, как его мать. И вам придется жить с его выбросами магии. А еще со змеиным языком, все знают, что это фамильная способность Гонтов. Он будет расти рядом с вашими будущими детьми. Пугать их, чувствовать себя странным. Соседи станут косо смотреть, в городе пойдут слухи. В одиннадцать лет его пригласят в Хогвартс, так что вы будете видеть его только на каникулах. В школе его станут дразнить грязнокровкой, потому что в глазах магов он грязнокровка и есть, но об этих проблемах он вам, конечно, не расскажет, вы ведь не из его мира и не поймете. Однажды он услышит все эти легенды о величии Слизерина, о наследии, и захочет познакомиться со своей второй семьей, и тут уж сам Мерлин не предсказал бы, чем дело кончится. Ну как, Том, ваша идея по-прежнему кажется удачной? Этого хотел бы от вас ваш Бог?

— Вы говорите чудовищные вещи, Цедрелла, — Сесилия подняла на нее глаза, полные слез. — Посмотрите на это с другой стороны. Кем он вырастет рядом с такой матерью, вдали от церкви, от семьи, от любви, в полной нищете? Всю жизнь он будет слышать, что отец бросил его беременную мать из-за ее колдовских способностей. Как думаете, что он захочет сделать с нами, едва научившись держать волшебную палочку?

— Так вы хотите держать его рядом, чтобы контролировать? — Цедрелла усмехнулась. — Имеет смысл, но все еще опасно. Невозможно вечно контролировать Адское пламя.

— Мы хотим держать его рядом, чтобы спасти, — встряхнул головой Том. — И дать шанс на лучшую жизнь. Я не просил о его рождении, но теперь он — данность, с которой я должен научиться жить.

Слушать Блэк было тем тяжелее, что в глубине души Том был согласен с каждым ее чертовым словом, словно его внутренняя тень вдруг обрела форму и голос. Чувство долга и здравый смысл тянули его в противоположные стороны, и, сказать по правде, он совсем не был убежден, что сможет полюбить этого малыша, как бы Сесилия ни пыталась заверить его в обратном.

— Если мы хотим получить опеку над малышом, брак с Меропой нужно расторгнуть в установленном законом порядке… — начала было Сесилия и осеклась под насмешливым взглядом Цедреллы. — Что, вы и ему предлагаете сделать фальшивые документы?

— Ну почему же фальшивые, — рассмеялась та. — Самые настоящие. Можем даже записать вас его матерью, а Меропу обвинить в похищении. Но для этого надо подождать… когда он там должен родиться?

Том беспомощно воззрился на Септимуса, который и сам выглядел как рыба, выброшенная волной на берег. Цедрелла презрительно фыркнула.

— Не понимаю, господа, что с вами всеми не так.

Домой она вернулась в назначенный час с Калидорой — по официальной версии, весь день они провели в обществе Харфанга Лонгботтома, счастливого жениха ее старшей сестры, благородно согласившегося предоставить алиби для Цедреллы. Родители были дома, уже ужинали в компании скучающей Чарис.

— Весело провели время? — рассеянно поинтересовался отец. — Вот и славно. Хороший день для хорошей бутылочки вина за ужином.

— Мы что-то празднуем? — удивилась Цедрелла. В последнее время ей нечасто доводилось видеть отца в таком прекрасном расположении духа.

— Мы живы, мы вместе, и у рода Блэк есть надежда на великое будущее, — уклончиво ответил тот. — Чем не повод для праздника?

Септимус добрался до квартиры уже затемно, только чтобы вспомнить, что оставил папку с документами прямо посреди рабочего стола и не вернул ее в архив. Получить новый выговор от дотошного мистера Огдена с самого утра не хотелось, поэтому насыпав корму недовольно мяукающему коту, он снова отправился в министерство.

Вопреки позднему часу в отделе горел свет. Мистер Шаффик, которого обычно было не застать на рабочем месте после обеда, выглянул из кабинета и, увидев Септимуса, довольно улыбнулся.

— Уизли! На ловца и снитч летит! Вы-то мне и нужны. Подите сюда.

Септимус почувствовал, как желудок, завязавшись узлом, рухнул куда-то вниз. Личное приглашение от мистера Шаффика точно не сулило ничего хорошего. За те полгода, что Септимус проработал в отделе, они разговаривали всего трижды, точнее, Септимус, потупившись, молчал, а мистер Шаффик орал. К тому, что четвертый раз наступил именно сегодня, он совершенно не подготовился.

Оказалось, что мистер Шаффик в кабинете не один. Вальяжно раскинувшись в кресле, ему составлял компанию сам главный аврор, Леонард Эйвери, крайне одиозная фигура, слухи о которой ходили довольно зловещие. Немногие решились бы перейти ему дорогу и уж точно не пожелали бы стать причиной его гнева. Только перед ним и не хватало опозориться.

— Проходите, Уизли, присаживайтесь, ни в чем себе не отказывайте, — Шаффик гостеприимно указал на стол, где были поданы ароматно благоухающий кофе и выпечка. — Вы сегодня припозднились. Над каким делом работаете?

— Это дело о пылесосе, сэр, — бойко начал Септимус, но тут же стушевался под двумя оценивающими взглядами. — Это такой аппарат, который магглы используют для уборки помещений. Дорогая вещь, к слову. Маггл, владелец гостиницы в небольшом городе в Глостершире, пожаловался, что прибор начал… эээ… проявлять волю. Сам включался по ночам, передвигался по коридорам и, простите, нападал на постояльцев. Одному зажал ногу, другому затянул брючину, а одной пожилой даме пытался засосать парик.

С каждым следующим словом Септимусу казалось, что он сам себя закапывает, рассказывая о таком абсурдном деле, и от того он начал говорить еще быстрее и сбивчивее:

— Я сперва подумал, что это может быть дух или артефакт, но оказалось, что раньше прибор принадлежал волшебнику, который попытался его усовершенствовать, не преуспел, бросил это дело, а пылесос сменил несколько владельцев, пока не оказался в гостинице. Вот тут-то и вызвали нас…

— Даже странно, что не нас, — не удержался от замечания Эйвери, явно не желавший узнать, как именно Септимус расправился со взбесившимся пылесосом. — Так дело не пойдет, Фред. У вас тут такие таланты чахнут за совершенно бестолковыми делами.

— Собственно, поэтому я и пригласил вас сюда, Уизли, — смерил его тяжелым взглядом Фредегар Шаффик. — Это ведь вы ассистировали Бобу в деле Гонтов?

— Я, — напрягся Септимус. — Но я могу все обьяснить…

— О нет, только за сегодня я наслушался о Гонтах на долгие годы вперед, — поспешил возразить главный аврор. — Раз посвящать вас в тонкости проблемы не надо, будете помогать мне. У нас нехватка людей, а у Фреда вы явно ворон считаете.

— Прошу простить, — удивился Септимус. — Так это аврорат теперь занимается делом Гонтов? Но ведь они уже арестованы.

— Арестованы, да не все, — покачал головой Эйвери. — У Марволо Гонта была дочь по имени Меропа. Мы ее ищем. Пока неофициально. Есть основания подозревать, что она помогала отцу и брату в делах этой их подпольной зельеварни.

— Вы ее арестуете? — вздрогнул Септимус. Вмешательство Эйвери крайне осложняло их задачу. Если беременность Меропы станет общеизвестным фактом, вряд ли Тому позволят спокойно забрать ребенка. С другой стороны, теперь они могли занимать поисками открыто и использованием всех ресурсов аврората. Не говоря уже о том, что впервые мистер Шаффик вызвал его для того, чтобы повысить… До сих пор в самых смелых мечтах он не видел себя в аврорате.

— Мы ее допросим, — кивнул Эйвери. — А потом уже решим, как с ней поступить. И вот что еще, Уизли. Ход этого дела находится под прямым контролем крайне высокопоставленных персон. Поэтому из этого кабинета вы не выйдете без клятвы о неразглашении.

Отступать было некуда. Септимус растерянно оглянулся на мистера Шаффика и безнадежно кивнул.

Тем временем, мистер Риддл, качая головой, наблюдал за тем, как его сын собирает небольшой дорожный саквояж.

— Я уверяю, отец, это только туда и обратно.

— Почему именно ты из всех людей на свете должен этим заниматься? — огорченно произнес мистер Риддл. — Разве сыщики перестали брать деньги за свои услуги? Или этот ваш сомнительный мистер Уизли вдруг позабыл, что заниматься такими случаями, как девица Гонт, и есть его работа?

— Сыщикам не расскажешь, что мы имеем дело с колдуньей, — возразил Том. — А Септимус присоединится ко мне в Шрусбери. Ты и сам понимаешь, мы не можем надеяться только на магию. Меропа ничего не знает о нашем мире, значит, непременно оставит следы. Может быть, она все еще там, а может быть, уже уехала. Мы попытаемся узнать, куда.

Мистер Риддл только скептически вздохнул. Все-таки он был прав, давно следовало им всем обьединиться и выставить этих Гонтов с их земель. И вот поди же, сколько от них в результате неприятностей…

Том сошел с поезда на платформе вокзала Шрусбери и огляделся. По прошлому визиту это место вспоминалось ему смутно, словно сквозь пелену тумана. Проклятое зелье словно переписывало саму его личность — теряло значение все, кроме воли и желания обьекта его нездоровой привязанности. Меропа хотела затеряться, оказаться там, где отец, когда вернется из тюрьмы, ее никогда не найдет. Шрусбери для этих целей подходил идеально — в меру оживленный, в меру спокойный, привлекательный для путешественников и ни капли не волшебный. Том сам выбрал это место — здесь они могли позволить себе недорогое жилье, все же достойное юного джентльмена и его молодой супруги. От одного воспоминания об этом он почувствовал, как его замутило.

Септимус должен был встретить его на платформе, но — что, впрочем, неудивительно — опаздывал. Несколько дней назад его вдруг повысили по службе; теперь он служил в элитном подразделении полиции волшебников и вместо мелких поручений стажера выполнял личные задания главы этого ведомства. Звучала новая должность весьма почетно, даже отец был вынужден это признать, хотя и полагал аврорат чем-то вроде дружины самообороны, однако теперь Уизли был с утра до вечера завален заданиями, что едва успевал на несколько часов вернуться домой, чтобы покормить своего несчастного кота. Сесилия уже вызвалась взять животное на попечение, если дело так пойдет и дальше, а вот невеста Септимуса, невыносимая мисс Блэк, смотрела на отлучки жениха куда менее снисходительно.

Том нашел подходящее для ожидания место, где он бы точно не разминулся с Септимусом, но вместо этого столкнулся с тем, кого все эти дни одновременно мечтал и боялся встретить — одним из своих закадычных приятелей, Реджинальдом Элвудом, с которым они были дружны с тех самых пор, как обоим стукнуло двенадцать. Семья Реджи жила в ближайшем к Литтл Хэнглтону городу уже невесть сколько поколений, отцы вместе состояли в клубе джентльменов, матери молились в одной церкви и с удовольствием приглашали друг друга в гости. Том и Реджи вместе учились, охотились, развлекались и были уверена, что и их дети пронесут сквозь жизнь эту дружбу двух респектабельных семей. До недавних времен Том полагал, что от лучшего друга у него нет и не может быть секретов.

Похоже, о чем бы Том ни задумывался, любая тема неизменно сводилась к новому проклятию в адрес Меропы Гонт, умудрившейся разрушить все, что ему было дорого.

— Вот так новости, — Реджи прищурился, словно глазам своим не веря. — Когда я отправился в Шропшир, чтобы поохотиться в компании дяди Генри, я и не подозревал, что самое интересное начнется уже на вокзале. Томас Алджернон Риддл собственной персоной также почтил нас своим присутствием! А дядя, этот старый лис, так ничего и не сказал мне!

Хотел бы Том, чтобы это было правдой! Честно говоря, он совсем забыл, что у Генри Элвуда есть поместье недалеко от Шрусбери — это отчасти обьясняло, почему его одурманенный Амортенцией ум выбрал именно этот город, где он прежде уже бывал. Однако теперь ему предстояло срочно изобрести такой вариант правды, который и обьяснит его приезд, и не разрушит еще больше доверие Реджи.

— А ведь я пропустил открытие сезона, — вздохнул он, пускаясь в полную импровизацию. — И сейчас, каюсь, я здесь совсем не за тем, чтобы наверстать упущенное. Реджи, дружище, как же я рад тебя видеть!

Очевидно, Реджи уловил что-то неладное в его настроении, потому что не пустился в упреки, а крепко обнял друга.

— Мистер Риддл говорил, ты все эти месяцы гостил в Лондоне, — внимательно посмотрел он ему в глаза. — Но сказать по правде, либо столичная жизнь тебя вконец измотала, либо ты попал в неприятную историю. Признавайся, Риддл, в чем дело, я слишком давно тебя знаю.

— Дело в одной девушке, — начал Том и укоризненно воззрился на друга: — Право, Реджи, это совершенно не смешно.

— Все твои истории начинаются одинаково, — ухмыльнулся Элвуд. — Хотя я полагал, с появлением мисс Дагворт с этим было покончено.

Том тяжело вздохнул. Конечно, он не имел права подводить Реджи под риск заклятия по стиранию памяти, но и носить эту ношу в себе он тоже не мог. Поэтому поступил хитроумно и рассказал свою историю так, как ее поведал бы мистер Риддл. С каждым новым словом глаза Реджи совершенно неаристократично округлялись.

— Господь свидетель, я больше никогда не буду смеяться над Гилбертом, — вспомнил он об их общем друге. — По крайней мере, та мельничиха была хоть и старше, но не так уж уродлива, да и он протрезвел наутро. Три месяца! Три месяца ты себя не помнил? Да по этой девице Холлоуэй плачет! Послушай, я помню ту лачугу на болотах, но я и представить себе не мог, что они там настолько не в себе! Я только одного не пойму, — он нахмурился: — Зачем ты сам ее ищешь?

Том не решился рассказать даже Реджи ни о браке, ни о ребенке. Если у них с Сесилией все получится, этого малыша будут считать их родным сыном, а создавать почву для недобрых разговоров о своей невесте он не посмел бы. Сесилия и так страдает из-за него.

— Полиция полагает, что она всё ещё где-то поблизости, или, по крайней мере, оставила какие-то следы, — нашелся он. — Мне предложили помочь — показать, где мы жили, с кем общались… кого стоит расспросить. Констебль будет здесь с минуты на минуту.

Лучшего момента для своего появления Септимус выбрать просто не мог. Хотя, надо отдать ему должное, оделся он вполне уместно и даже респектабельно — похоже, новый начальник, этот мистер Эйвери, на которого Септимус теперь повсеместно ссылался, влиял на него в лучшую сторону. И конечно, в день, когда абсолютно все шло не так, Реджи просто не мог не настоять на том, чтобы отправиться вместе с ними. Едва ли настоящий представитель полиции одобрил бы такое сопровождение, но констебль Уизли об этом, конечно, не знал.

«Я говорила, что все начнется со старых друзей, — в голове вдруг словно сам собой раздался вкрадчивый голос Цедреллы Блэк. — Вы не будете лгать, всего лишь немного недоговаривать. Всего лишь останавливаться в последний момент, прежде чем назвать их магглами. Всего лишь отвлекать их внимание от того, что может показаться странным, ненормальным… И эта пропасть будет расти, Томас, с каждым месяцем жизни ребенка — все шире…»

Он встряхнул головой. Конечно, никакой Цедреллы здесь быть не могло, она в Лондоне, все это его неспокойное воображение, да и зачем он вообще о ней думает? Сейчас нужно сосредоточиться на поисках Меропы, а не отвлекаться на муки совести.

Удивительно, но ноги будто сами привели его на ту затерявшую среди себе подобных улочку, где они с Меропой снимали комнаты — достаточно приемлемые для того, чтобы Том счел достойным себя в них находиться.

— Чем ты платил за жилье? — спросил проницательный Реджи. — Ты ведь сбежал из дома без гроша в кармане. Сколько у тебя могло быть при себе?

— Кажется, — Том нахмурился, пытаясь ухватить за хвост ускользающую мысль. — Кажется, тут неподалеку был ломбард. Я продал часы, что отец подарил мне на совершеннолетие, и совершенно точно, что-то продавала она. Она взял некоторые ценности из дома своего отца.

— Я тебя умоляю, — Реджи презрительно хмыкнул. — Эту хижину и домом-то не назовешь. Разве бы они жили в такой нищете, если бы хоть что-то имели?

Реджи бы удивился, узнав как нестандартно работает логика у волшебников такого сорта, но увы, Том ничего не мог ему рассказать. От хозяйки дома они не узнали ничего утешительного — прождав несколько недель и окончательно поиздержавшись, Меропа сбежала — и оставалось лишь предполагать, куда. Однако, их визит нельзя было назвать совершенно бесполезным, хоть погашать долг Меропы выпало и Тому: большая часть ее вещей была брошена в комнатах. Хозяйка связала их в узлы и бросила в кладовку, на случай, если непутевая постоялица все же вернется.

— Помяните мое слово, ее уже давно не в Шрусбери, — сердито заявила она. — Не могу взять в толк, как только такой благородный джентльмен мог связаться с этой бродяжкой…

Септимус нетерпеливо поглядывал на часы. Мистер Эйвери безоговорочно отпустил его, услышав вполне правдоподобную версию о том, что обыск в доме Гонтов вдохновил его нового стажера на мысль искать ее следы именно в Шрусбери, но все же не следовало злоупотреблять этим расположением. Септимус должен быть вернуться в аврорат с достойным результатом — и ему ужасно претила мысль лгать Тому. Пока же они все вместе перебирали пожитки Меропы, которых, к его удивлению, накопилось не так уж мало. По видимому, часы Тома оказались чего-то да стоили — она приобрела новые платья, дешевые стоптанные туфли, какой-то второсортный роман. Между страниц была вложена открытка: магглу, приятелю Тома, она показалась обычным средневековым замком, но Септимус слишком хорошо понимал, что это такое на самом деле.

— Я знаю, куда она могла отправиться, — произнес он. — Хогсмид. Идеальное место, куда она могла бы вписаться и жить в безопасности от отца. Ее предки родом из тех мест.

— Хогсмид? — озадачено взглянул на него Элвуд. — Никогда не слышал. Где это?

— Простите, я сказал Хогсмид? — Септимус мысленно дал себе пинка, вспомнив, с кем он говорит. — Оговорился, задумался о другом. Я думаю, она отправилась в Фелдкрофт, это деревня в Шотландии. Замок… я его узнал. Конечно, сегодня это уже руины.

— Вы были в тех местах? — заинтересованно взглянул на него Элвуд. — Но что там делать юной незамужней девице? Понимаю, что репутацией мисс Гонт давно не дорожит, но ведь ей нужно будет где-то поселиться, на что-то жить, — он пересмотрел ворох бумажек, на которых нетвердой рукой Меропы были сделаны всевозможные пометки. — Вот, взгляните на это. Похоже на письмо, возможно, оно прольет свет на проблему.

Письмо было старым и написано было около семи лет назад. Отправителя, некоего Оминиса Гонта, Септимус смутно помнил по их фамильному древу — кажется, он был не то кузеном, не то дядей старого Марволо. К Меропе письмо никакого отношения не имело, но определенную ценность в себе все же заключало — Оминис продолжал разговор, начатый в предыдущих письмах, и спорил с Марволо о способах открыть какой-то Скрипторий Слизерина в Хогвартсе, о котором лично Септимус никогда не слышал. Зачем едва умевшая читать Меропа забрала из родительского дома именно это письмо и почему оставила его при бегстве, сказать было сложно. На всякий случай, Септимус убрал его за пазуху.

— А где конверт? — спросил вдруг Реджи, и Септимус с тоской подумал, что вот из кого получился бы отличный как констебль, так и аврор. — Готов поспорить, что у Меропы.

— Из-за адреса? — догадался Том. — Будет нелишним узнать, где сейчас этот Оминис… если, конечно, он все еще жив. Но я не думаю, что Меропа вернется к семье. Она страшно боялась мести отца, его возвращения из тюрьмы, а другие родственники, полагаю, мало чем от него отличаются.

Септимус мог бы с этим поспорить. Если верить письму, Оминис Гонт считал недопустимым применение Круциутуса, что уже выдавало в нем наличие некоторых моральных принципов, выгодно отличавшее его от родни. Пообещав себе проверить этот вариант, он уже готов был признать их сегодняшнюю миссию завершенной, как в комнату вновь вернулась хозяйка.

— Раз уж за долг вы рассчитались, мне у себя хранить это ни к чему, — заявила она и положила на стол перед ними потемневшую от времени серебряную сережку с темно-фиолетовым камнем, похожим на аметист. — Спутница ваша обронила. Я ведь ее продать думала, да что-то держало. Грешным делом на себя примерила, заказать вторую такую дело нехитрое, да только тяжелая она, ухо тянет до боли.

Септимус просиял — наконец-то им улыбнулась удача. Небогатые пожитки Меропы были им бесполезны — никакие поисковые чары не смогли бы определить ее местоположение по расческе, на которой не осталось ни одного волоса, или старой пудренице, — но вот серебро имело свою память, а здесь речь шла о парном украшении. При определенных условиях, он бы смог отыскать вторую серьгу, имея при себе первую, — многие ведьмы весьма ценили это полезное заклинание. Конечно, Септимус не мог наложить его в насквозь маггловском Шрусбери, поэтому серьга перекочевала в бархатный мешочек, как вещественная улика.

Если бы леди Нарцисса Малфой, одна из последних урожденных Блэков, могла перенестись во времени на добрые шестьдесят лет назад, она нашла бы немало сходства между собой и очаровательной Чарис Блэк, младшей дочерью новоиспеченного главы рода, лорда Арктуруса. Чарис была утонченна, мила и чрезвычайно умна для своих пятнадцати — а еще она безгранично восхищалась матерью, леди Лисандрой, и отчаянно желала быть на нее похожей. Пока что звезды к этому располагали: несмотря на юный возраст, семья уже договорилась о ее помолвке с Кастором Краучем, известным красавцем и безукоризненном джентельменом, по которому вздыхала половина слизеринок и немало девушек с других факультетов. Чарис знала, что они составят идеальную пару, и их союзом будут восхищаться с легкой примесью зависти. Особняк Краучей будет известен своими праздничными приемами и благотворительными вечерами, а она, подобно матушке, будет вести календарь событий и все планировать.

У этого блистательного будущего было лишь одно препятствие — ее невыносимая сестра Цедрелла.

Сколько Чарис себя помнила, Цедрелла всегда была вне установленного порядка и нагло этим пользовалась. Из них троих она была больше всех похожа на отца — настолько, что поддерживать мир между ними становилось с каждым днем все сложнее, — и родись она мальчиком, он бы уже с пеленок принялся готовить ее к продолжению своего дела. Увы, хотя бы в этом Цедрелле не повезло, и вместо того, чтобы, по примеру сестер, принять свою судьбу со смирением, она, похоже, задалась целью стать самой скандальной нарушительницей правил, что только бывали в их роду. Свои тайны она поверяла Калидоре, а та отчего-то соглашалась помогать сестре скрывать от родителей ее выходки. Чарис же они просто не замечали.

В какой-то степени Чарис понимала ход мышления Калидоры. Ее свадьба с Харфангом Лонгботтомом состоится совсем скоро — так что ей терять? Это Чарис, которой свадьбу еще целых два года ждать до окончания Хогвартса, рискует превратиться в отвергнутую невесту. И как Цедрелле только в голову пришло связаться с предателем крови, и все, чтобы досадить отцу? Краучи просто посмеются над ними.

До начала очередного учебного года, когда Чарис из-под попечения родителей переходила под еще более строгое и обязывающее попечение дедушки, оставалось всего несколько дней. В этом году жизнь обещала быть куда приятнее: Цедрелла закончила школу и больше не могла позорить ее свиданиями с Уизли в Хогсмиде. Чарис могла беспрепятственно наслаждаться своим негласным титулом королевы дома Слизерин — но кто знает, что эта бессовестная успеет натворить здесь, в ее отсутствие? Эти мысли тревожили Чарис все сильнее, пока однажды она не проснулась среди ночи от какого-то особенно липкого, неприятного кошмара. Возвращаться спать не хотелось, только не теперь, и накинув домашнее платье, Чарис решила спуститься в библиотеку и немного почитать под глухое ворчание негаснущего камина. Возможно, даже выпить чай с апельсиновым печеньем — домашний эльф отца, Кричер, по традиции служивший главе рода и его домочадцам, умел готовить его просто замечательно.

Чарис неслышно спустилась и замерла возле двери библиотеки: несмотря на поздний час, там все еще горел свет и доносились голоса родителей.

— Приготовления следует начать еще до свадьбы Калидоры. Я хочу, чтобы все было готово к Рождеству, — распорядился отец, и Чарис навострила уши. Отец редко принимал участие в управлении семейным календарем, значит, речь шла о чем-то из ряда вон важном.

— Времени слишком мало, — леди Лисандра была явно недовольна. — А девочки наблюдательны и обязательно сделают правильные выводы.

— Чарис уезжает в школу, — небрежно возразил отец, — Калидоре сейчас своих хлопот хватает, а Цедреллой я займусь. Будь спокойна, Лис, когда она что-то заподозрит, пути назад уже не будет.

— А что с женихом? — обеспокоенно спросила матушка. — Арктурус, ты не можешь притащить его из Азкабана прямо под венец. Если этот негодяй причинит боль Цедрелле, я убью его своими руками.

Чарис потрясенно прикрыла рот рукой. Отец собрался выдать свою любимую Цедреллу замуж за узника Азкабана? Такое унижение перевешивало все ее свидания с Уизли вместе взятые. А что же на это скажут Краучи?!

— Морфин Гонт, конечно, неотесаный болван, но он не лишен инстинкта самосохранения, — возразил отец. — Гонтам и Блэкам выгоднее объединить усилия, нежели воевать из-за чьей-то недовольной жены. Марволо освободят уже через месяц, и его ждут немало неприятных часов с нашим адвокатом. Брачный договор Цедреллы будет безупречен и крайне выгоден для всех нас.

Чарис была впечатлена. О Гонтах ходили нехорошие слухи. Казалось бы, еще пятьдесят лет назад они спокойно обучались в Хогвартсе и хотя славились некоторой эксцентричностью и фамильной ноткой безумия, все же являли собой вполне достойных представителей волшебного сообщества. А потом что-то вдруг пошло не так, и в их выпуске не было уже ни одного Гонта, а последние их представители доживали свои дни в глубокой бедности. И такого мужа отец приготовил Цедрелле? С другой стороны… Чарис довольно улыбнулась. Богат он или беден, это проблема Цедреллы, а вот родство с потомками Слизерина может добавить лично ей немало преимуществ в глазах Краучей… да и не только их. Даже на факультете никто больше не посмеет оспорить ее превосходство.

— Если только не явится полукровка Меропы и все не испортит, — холодно напомнила ему леди Лисандра. — И надо же было этой девице сослужить такую дурную службу своей семье. Морфину следует изгнать из рода такую сестру по всем правилам. Тайно выйти замуж за маггла и зачать дитя! Уму непостижимо.

Чарис была совершенно согласна с матерью. Гонты и вправду скатились на самое дно, если среди них возможно такое. Хотя, милостью Цедреллы, и они могут оказаться в столь же незавидном положении. Предатели крови немногим лучше грязнокровок.

— Я уже сказал тебе, не стоит тревожиться, — отрезал лорд Арктурус. — Мои люди проверили все возможные направления. Девица как сквозь землю провалилась. Ее не видели ни в Лютном, ни в Хогсмиде, ни в окрестных деревнях, ни в Годриковой лощине. Наверняка прячется у магглов и нос боится высунуть, как бы Марволо ее не проучил. Пусть там и остается.

Услышав шум отодвигаемого кресла, Чарис неслышно отшатнулась и поспешила на кухню. Не стоит родителям сейчас ее видеть, хотя она, конечно, не нарушит их планов и не испортит Цедрелле сюрприз. Свадьба с последним из Гонтов, кто бы мог подумать... От Цедреллы, конечно, не чтоит ожидать ни грамма благодарности, и сейчас Чарис жалела лишь об одном: что окажется дома не раньше рождественских каникул и не успеет насладиться грядущим спектаклем в первом ряду.

Впрочем, у Блэков как раз на такие случаи есть Омут памяти, хоть дедушка и перенес его в свой кабинет в Хогвартсе.

Очередное утро началось для Септимуса с того, что он еще и не ложился и самому себе напоминал зомби, которого незадачливый некромант поднял без всякой причины и позабыл упокоить. Дорога из Шрусбери заняла дольше, чем он рассчитывал: сначала они проверяли ломбард, где хозяин узнал заложившего свои часы Тома, но ничего не мог припомнить о Меропе. Потом Элвуд настаивал на том, чтобы они задержались в доме его дяди и приняли участие в охоте, приглашение, которое Том был вынужден отклонить с большим сожалением. Тогда Элвуд увязался провожать их на вокзал, где Септимус чуть не опростоволосился, попытавшись расплатиться за билеты не теми монетами. Пришлось сесть в поезд на глазах маггла и ждать удобного момента аппарировать оттуда в Лондон, что оказалось той еще задачей: казалось, окружающие поставили перед собой цель ни на минуту не оставлять их одних.

По возвращению пришлось не легче: Септимус впервые столкнулся с ситуацией, которую всей душой хотел бы избежать: отчетом перед Эйвери. Пропасть на целый день, чтобы появиться перед начальством с пустыми руками никуда не годилось, и, поколебавшись, Септимус выложил на стол мешочек с найденной сережкой. Письмо, по здравому размышлению, он оставил при себе: едва ли главному аврору есть дело до старых легенд о каких-то мифических комнатах Слизерина, открыть которые можно только черной магией.

Сережка действительно оказалась ценной находкой, тем более что в одиночку Септимус все равно бы не сумел произвести по ней поиск. Эйвери, в отличие от него, точно знал, что делать, но вот результаты оказались неожиданными даже для него.

— Кру? — он повторил чары и недоуменно воззрился на магическую проекцию карты Англии. — Что за интерес у мисс Гонт в Кру?

— Вы думаете, она все еще там? — вскинулся Септимус. — Будет лучше, если я аппарирую туда и проверю.

— Серьга ее, во всяком случае, там, — кивнул Эйвери. А вот вместе с мисс Гонт или нет, скоро узнаем. Если нет — конфискуй, такие украшения зачарованы, признают только законных хозяев. Отправляйся сейчас, потом возвращайся, твоя помощь нужна Вуду.

Так Септимус снова отправился на север, уже не в компании Тома и, к своему счастью, не на поезде. Он не мог не отметить, что Кру лежал еще севернее, чем Шрусбери, что подтверждало его теорию о том, что Меропа могла попытаться добраться до Хогсмида, чтобы найти там безопасный приют.

Пунктом его назначения оказался очередной ломбард. Владелица его оказалась довольно словоохотливой и поведала, что девицу Гонт видела не более десяти дней назад, серьгу взяла только из-за красоты камня и, как и хозяйка комнат в Шрусбери, не смогла носить и более пяти минут. Септимус выкупил украшение и, выйдя на улицу, крепко задумался. Если Меропа распродавала личные вещи и передвигалась из города в город короткими перебежками, за без малого две недели она уже могла добраться до одной из деревушек под Хогвартсом или преодолеть большую часть пути. Не мешало проверить хотя бы Хогсмид, тем более что это не займет много времени. Закончив школу всего лишь год назад, он прекрасно знал, к кому обратиться, чтобы получить всю необходимую информацию.

Берта Аббот управляла «Тремя метлами» железной рукой, сколько Септимус себя помнил. У нее было лучшее сливочное пиво в округе, отличные связи с местными фермерами, доставлявшими ей самые свежие продукты, и безграничный запас сплетен, которыми она не прочь была поделиться. Абботы испокон веков жили в Хогсмиде, считались весьма уважаемой семьей, и появление в деревушке такой одиозной особы, как Меропа Гонт, уж точно не прошло бы мимо их ушей. С Уизли они дружили, и Септимус в былые годы и сам был не прочь поболтать с гостеприимной Бертой и отведать ее фирменного пастушьего пирога.

Новость о его назначении в аврорат, впрочем, миссис Аббот восприняла без особого энтузиазма.

— Говоришь, сам Леонард тебя позвал? — резковато осведомилась она. — С чего бы ему это делать? Он никогда не славился любовью к благотворительности.

— Вы, стало быть, не допускаете мысли, что меня повысили за мои успехи, Берта? — обиделся Септимус. — Я очень ответственно отношусь к работе.

— Вот только еще вчера ты расследовал дело о прокисшем молоке, — хмуро заметила Аббот. — Будь осторожен, мальчик, Леонард Эйвери умеет быть очаровательным, но он тот еще хитрый лис и ничего не делает просто так. Если бы он ни с того ни с сего решил составить мне протекцию, я бы постаралась выяснить, что он ожидает получить взамен.

О мисс Гонт Берта ничего не слышала и подходящих девушек в деревне не встречала. Конечно, клятва не позволяла Септимусу поделиться с ней деталями своего расследования, но и словесного описания было достаточно — Берта весьма ревностно следила за новоприбывшими. Она пообещала немедленно сообщить Септимусу, если кто-то похожий в Хогсмиде объявится.

— И все же вы зря меня недооцениваете, Берта, — не удержался он от замечания напоследок. — В министерстве видят, что я на что-то годен. Я помогал мистеру Огдену в деле Гонтов. Вы ведь слышали об их аресте?

— Гонты — непростая семейка, — покачала головой Берта. — Хогвартс хранит о них много легенд, а вот я ни одного не встречала. Любопытно было бы поглядеть. Вот только Эйвери такими вещами не впечатлить, уж прости. Никому нет дела до этих старых вымерших родов.

Раз уж Септимус оказался в таверне, он не мог отказаться от хорошего ужина. Вуд, которому мистер Эйвери отрядил его помогать, был опытным и крайне дотошным аврором, убежденным холостяком, буквально живущим на работе. Так просто от него было не сбежать.

Септимус едва принялся за пирог, как в таверне появился человек, которого он особенно рад был встретить: его любимый учитель, профессор трансфигурации Альбус Дамблдор. Ради одной этой встречи стоило проделать весь этот путь. Септимус не видел Дамблдора целый год, хотя, безусловно, много слышал о нем, и не всегда приятные вещи. Финеас Найджелус Блэк его крепко недолюбливал, и чувство это в полной мере передалось его детям и внукам.

После сдержанной реакции Берты, Септимус довольно осторожно поведал о своем повышении, но если профессор и был чем-то недоволен, виду он не подал и за бывшего ученика порадовался.

— А как поживает юная мисс Блэк? — отчего-то этот вопрос волновал Дамблдора куда больше интриг аврората. — Вы продолжаете видеться с ней?

— Конечно, — помимо воли Септимус улыбнулся. — Мы собираемся пожениться.

— Вот как? — его ответ как будто удивил Дамблдора. — А что об этом думает сам лорд Блэк?

— Цедрелла сама за себя решает, — ответил Септимус, пожалуй, с излишней горячностью. — И она решила, что лорду Блэку лучше не знать… пока что. Он, возможно, будет не очень рад породниться с нашей семьей.

— Не очень рад, — повторил за ним Дамблдор и покачал головой: — Не стану скрывать, Септимус, ваше будущее очень тревожит меня. Ты хорошо знаком со взглядами директора. Его сын — достойный продолжатель дела отца. Мисс Блэк может оказаться в большой опасности из-за вашей связи.

— Разве не вы, профессор, всегда повторяли, что настоящая любовь способна преодолеть любые преграды? — улыбнулся Септимус, но Дамблдор не разделял его энтузиазма.

— А уверен ли ты, мой друг, что это любовь настоящая? — пристально посмотрел он ему в глаза. — Вы с мисс Блэк еще очень молоды. Молодости свойственно впадать в заблуждения.

— Я уверен в Цедрелле так же, как в себе, — твердо сказал Септимус. — И если лорд Блэк против, придется ему с этим смириться.

— О, смирение никогда не было сильной стороной Арктуруса, — усмехнулся Дамблдор. — Мы ведь почти ровесники, я хорошо помню его по Хогвартсу. Ваш поступок он воспримет как вызов лично себе. К тому же… опасаться следует не только его. В реальной жизни зло не всегда обретает облик страшного темного мага. Куда чаще оно маскируется, зачастую так, что бывает неотличимо от добра. Под желание исправить мир, под внешне благородные поступки…

— Вы имеете в виду мистера Гринделвальда? — не удержался от вопроса Септимус. — Многие считают, что он может изменить жизнь волшебников, а другие не понимают, почему вы не попытаетесь его остановить.

— Я? — Дамблдор невесело усмехнулся. — Я всего лишь школьный учитель.

— Вы не хуже меня знаете, что это неправда, — возразил Септимус. — Если бы вы хотели, вы бы могли стать сильнейшим волшебником. Вы бы даже могли стать на место Гринделвальда.

— С этого бы все и началось, — мрачно подтвердил Дамблдор. — Но этим бы не закончилось… Однако время позднее, Септимус, и мне пора возвращаться в школу. Послезавтра прибудут ученики.

Септимус тепло простился с директором и аппарировал в Лондон, сдаваться на милость мистера Вуда. Дамблдор же прогулялся до замка пешком, в глубокой задумчивости. Блэки что-то затевали, он видел это по случайным — или намеренным — оговоркам директора, формирующимся вокруг лорда Арктуруса альянсам, даже самоуверенной болтовне младшей Блэк, за которой в этом году следует повнимательнее присмотреть. Возможно ли, что чистокровные семьи решат поддержать Геллерта? Альбус уже предчувствовал непростые годы, что их ожидают, и нынешнее затишье перед бурей лишь укрепляло его подозрения.

Том понимал, что разговор с родителями о будущем — это лишь вопрос времени, не раз прокручивал в голове возможные вопросы и приемлемые ответы на них, и все равно оказался не готов к тому, что однажды после завтрака отец попросит его задержаться.

— Прошло уже три месяца с твоего возвращения, — мистер Риддл окинул его критическим взглядом. — Я рад, что ты возвращаешься к себе настоящему. Поначалу ты нас сильно напугал. Я по-прежнему не в восторге от этих людей, волшебников, что появляются у нас в доме, но общение с ними пошло тебе на пользу.

— Они убедили меня в том, что я не сумасшедший, — усмехнулся Том. — Просто мир оказался немного сложнее, чем мы привыкли считать.

— О да, — мистер Риддл все еще неверяще покачал головой. — Тем важнее как можно раньше найти свое место в этом мире. Молодому человеку вроде тебя нехорошо жить затворником в родительском доме. Скоро из тюрьмы вернется Марволо Гонт и это сильно ограничит тебя в передвижениях.

— Да и Сесилия Дагворт, — подхватила Мэри. — Ваши отношения скоро вызовут пересуды, вы ведь давно встречаетесь с девушкой, а дата свадьбы до сих пор не назначена. Люди не знают про Меропу, в их глазах ваша затянувшаяся помолвка выглядит странно…

— Я думал об этом, — кивнул Том. — Еще после того, как встретил Реджи. Знаете, он собирается продолжать учебу, поступить в университет на будущий год и получить профессию. Почему бы и мне не последовать его примеру? Это хороший повод на время уехать из Литтл Хэнглтона. За несколько лет Марволо обо мне и думать забудет. Мы говорили об этом с Сесилией, она меня поддержала.

— Я тоже поддерживаю, — с видимым облегчением отозвался мистер Риддл. — Времена меняются, это наша с Мэри судьба — доживать свой век в провинции, а молодые люди вроде вас должны учиться, искать себя, посмотреть мир. Какую же профессию ты хочешь получить?

— Я думал о праве, как и Реджи, — ответил Том. — Эдгар Фэншоу, наш приятель, сын окружного судьи, начинает учебу уже в следующем месяце. И вы же помните Бэйзила Тендона, раньше он часто у нас бывал. Он начинает учебу на врача, мечтает стать хирургом. Это не мой путь, но рвение и дисциплинированность Бэйзила достойны подражания.

— Безусловно, — мистер Риддл удовлетворенно кивнул. — Отличный выбор, право — респектабельная и многообещающая профессия. Я рад, что ты, Томас, наконец-то взялся за ум. Хоть чему-то эта история с девицей Гонт тебя научила. Значит, мисс Дагворт поддерживает тебя на твоем пути?

— Мы с Сесилией обязательно поженимся, — заверил его Том. — И она поедет со мной в Оксфорд.

— Не стоит затягивать с этим, сын, — строго произнес мистер Риддл. — Я больше не могу кормить Бертрама пустыми обещаниями. Мы хотим, чтобы свадьба состоялась сразу после Рождества. Считай это моим условием — либо освободи мисс Дагворт от данного ею слова.

Том вернулся в свою комнату в мрачном расположении духа. Невозможность быть искренним с родителями, друзьями, самыми близкими людьми, угнетала его сильнее, чем можно себе представить. Этим утром он видел гордость в глазах отца — мог ли он перечеркнуть все известием о ребенке? Даже если свадьба все же состоится, как он сможет преподнести отцу такого внука? А Сесилия? Справедливо ли привезти ее в Оксфорд, чтобы вместо полагающейся ее положению интересной жизни, возможности заводить полезные знакомства, занимать благотворительностью или даже самой чему-то учиться, она проводили дни и ночи, заботясь о его сыне или дочери от другой женщины?

«Магические выбросы случаются внезапно, и вы никак не сможете их контролировать, — язвительная тень Цедреллы Блэк оказалась тут как тут, бесцеремонно присаживаясь на край его кровати. — А если вынудите ребенка их бояться, магия будет неподвластна даже ему самому. Она сможет даже убить. Представьте, что это случится с вашим другом, товарищем по учебе или милой дочкой соседей. Волшебники, конечно, умеют стирать память и жить дальше как ни в чем не бывало, но будете ли тогда вы чем-то отличаться от вашей дорогой Меропы?»

И снова выбор, стоящий перед ним, сводился к однозначному вопросу: пойти ли по простому пути и последовать ли совету прагматичной Цедреллы, или же продолжать казаться героем в глазах Сесилии, так настаивающей на том, что они должны вырастить этого ребенка?

Он подумал о друзьях, с которыми судьба вновь сводила его вместе, на сей раз — в Оксфорде, вспомнил их беззаботные поездки на охоту, на море, в Лондон. Теперь он окажется единственным среди них молодым отцом. Как это изменит его жизнь? Придется ли, в самом деле, однажды стирать одному из них память?

Септимус появился к вечеру, впрочем, без утешительных новостей. В последнее время он глаз не сводил с волшебных поселений где-то в Шотландии, предполагая, что там, в конце концов, объявится Меропа. По его словам, именно оттуда был родом ее далекий предок, родством с которым Гонты так кичатся, а кроме того, там находилась одна из крупнейших в Европе школ магии и волшебники в окрестностях могли жить вполне привольно и почти не скрываться. Однако, время шло, а Меропа не слишком спешила на встречу с магами. Поиски через каналы полиции и знакомого детектива Риддлов также не приносили результатов. Ведьма будто сквозь землю провалилась.

— Зато я между делом заметил, что Руквуды ведут себя подозрительно, — с гордостью поделился Септимус. — Оказалось, и вправду, глава этой семейки пытался что-то изобретать у себя в подвале. Запрещенные опыты, строго регламентируемые министерством магии. Мистер Эйвери был мной очень доволен. Добавил мне еще несколько дел в нагрузку к текущим. В одном я помогаю мистеру Вуду, еще три по части отдела мистера Шаффика.

— Ты скоро будешь забывать есть, — усмехнулся Том. — Такое впечатление, что на все министерство ты единственный стажер. Мне даже неудобно обращаться к тебе с еще одной просьбой.

— Ты же мой друг, — хлопнул его по плечу Септимус. — Мой единственный друг среди магглов. Какие могут быть разговоры! Что там еще у тебя стряслось?

— Я подумал насчет идеи мисс Блэк, — сдался Том. — О том, что саму регистрацию брака можно стереть из наших реестров. Я помню кое-что о церемонии. Мы поженились в Халифаксе, это сравнительно недалеко отсюда, но копия записи уже должна быть в Лондоне, в центральном реестре. Все это звучит сложно, но как я вижу, найти саму Меропу еще сложнее, к тоже же, так мы сможем обойтись без суда и огласки.

Септимус взволнованно прошелся по комнате. Больше всего сейчас Том боялся, что тот откажется — но, в конце концов, разве не их чертово министерство должно исправлять то, что натворила Меропа, включая сам этот брак, заключенный по чистому недоразумению?

— Том, я думаю, это правильное решение, — сказал он, наконец. — Но, конечно, не в том виде, как это представляет себе Цедрелла. Ее, конечно, очень позабавит мысль вломиться в архив и подделать бумаги, но на самом деле, нам нужен профессионал, умеющий работать с Обливиэйтом, заклятием памяти. Он сможет удалить записи и воспоминания о вашем браке. И если хочешь моего совета, я бы не стал привлекать к этому делу команду из министерства.

— Тогда кого? — спросил Том. — Послушай, мне все равно, кто это будет, пусть хоть сам Мерлин, которого ты вспоминаешь так часто, главное, но времени у нас мало. Наши родители настаивают на церемонии сразу после Рождества, договориться в церкви потребуется еще раньше. Я бы не хотел лгать викарию, преподобный Клемент — старый друг нашей семьи.

— Я знаю двух волшебников, которые могли бы провернуть подобное, — задумчиво протянул Септимус. — И ни одного, кто бы легко на это согласился. Один — мой учитель — потому что слишком порядочен и наверняка настоит на том, чтобы вы во всем признались родителям и попытались договориться с Меропой. А другой… у него просто сложный характер, и магглов он, прямо скажу, недолюбливает. Один из его братьев погиб на войне. Но если попытаться договориться, то лучше с ним.

— Мне потребуется с ним встретиться? — спросил Том. Септимус пожал плечами.

— Если он согласится. Только предупреждаю сразу: занимается он примерно тем же, чем и Марволо Гонт. Амортенцию, конечно, не варит. По большей части добывает ингредиенты для зелий, в основном, редкие. У них чутье к этому, в крови.

— Значит, пусть будет он, — решил Том. — Когда ты сможешь договориться о встрече?

— О нет, мой друг, — Септимус усмехнулся. — Все, что я могу, это одолжить тебе сову для доставки письма. Объясняться с ним тебе придется самому. Аурелиус Принц глубоко презирает малодушие.

Отец не был бы собой, если бы уже на этой неделе викарий не обедал в их доме, чтобы обсудить оглашение предстоящей свадьбы в декабре.

Преподобного Клемента Марлоу Том знал с самого раннего детства — и не просто как священника, который его крестил и время от времени наставлял, но и как старинного друга его отца и доктора Дагворта. Высокий, худощавый, благообразного вида, он ни минуты не сидел на месте, погруженный в жизнь жителей деревни и занятый благотворительностью. Проповеди его пользовались успехом, послушать их иногда приезжали и из соседних городов. Мистер Риддл часто говорил, что если бы Клемент имел немного больше честолюбия, он легко мог бы получить приход в городе куда больше Литтл Хэнглтона, но викарий на это лишь посмеивался и говорил, что ни за что на свете не оставит своих прихожан.

Иногда Тому даже казалось, что как самый настоящий волшебник, этот человек умеет читать чужие мысли.

— Любопытно, что вы решили играть свадьбу в январе, — викарий не стал скрывать своего удивления. — Мы ожидали, что это радостное событие состоится этим летом. Полагаю, Том, это как-то связано с твоим внезапным исчезновением?

— Пришлось изменить первоначальные планы, — уклончиво ответил Том. — Я… совершил ошибку. Карточный проигрыш. Мне было стыдно возвращаться домой, пока я все не улажу.

Викарий внимательно посмотрел ему в глаза, и Тома вновь накрыло то неприятное чувство, что все его ошибки и тайны открыты этому человеку, как на ладони. И он все еще может сказать нет их браку с Сесилией — а для девушки это станет сильнее любых других доводов.

— Карточный проигрыш, говоришь? — протянул Клемент, отставляя чашку с нехарактерной для него резкостью. — Признаться, Томас, я куда охотнее поверил бы в бегство по следам дуэли, чем в такую банальность. Не оскорбляй ни мой разум, ни свою совесть, — он чуть наклонился вперёд, понизив голос. — Ты исчез на несколько месяцев. Без писем. Без вестей. Ты знал, как это будет воспринято, и всё же ушёл. Значит, на то была причина серьёзнее долгов.

— Скажем так, — тихо произнес Том, кожей чувствуя, как обеспокоено переглядываются родители за его спиной, — были… обстоятельства, которые не поддаются объяснению в гостиной за чаем.

Викарий выдержал выразительную паузу.

— Хорошо, — наконец произнёс он. — Тогда задам вопрос иначе. Не как викарий, а как человек, знающий тебя с пелёнок. Ты женишься по любви?

— Да.

— И ты не скрыл от мисс Дагворт ничего, что могло бы поколебать её решение?

Том замешкался. Он не отвёл взгляда, это бы сказало преподобному Клементу слишком многое, но ответил не сразу.

— Я не дал Сесилии повода усомниться в том, что я выбрал её и останусь с ней до последнего дня, пока смерть не разлучит нас.

Викарий снова покачал головой, а потом негромко произнес, словно повторяя фразу из давно выученного урока:

— Человек смотрит на лицо, а Господь — на сердце, так Бог сказал Самуилу. Я не буду настаивать, но если вдруг когда-нибудь ты захочешь поговорить по душам, двери моей церкви и моего дома открыты для тебя в любое время, — он перевел взгляд на мистера Риддла, замершего с неестественно прямой спиной. — Что же, в таком случае, оглашения, как и полагается, будут сделаны за три воскресенья до дня свадьбы. Зная вас, Мэри, вы уже наверняка начали подготовку. Если потребуется помощь, Агата всегда будет рада.

Матушка, обрадовавшись смене темы, тут же принялась рассказывать Клементу, как она рассчитывает украсить церковь и как это непросто — найти в должном количестве подходящие цветы зимой, а Том подумал о том, что с сегодняшнего дня будет молиться с тройным усердием о том, чтобы Аурелиус Принц ответил на его письмо и не отказал в помощи. Слишком многое в его жизни сейчас зависело от решения этого мага.