John Wayne (джен)

Снаружи уже темно. Город с гудящими ногами и слипающимися глазами расходится по домам, кое-где в чернильном мраке загорается медовое окно, где-то мелькают силуэты, а здесь, в безлюдной кофейне,  сидит напротив Минхо.

Становится стыдно, что пришлось вытащить его из законного отпуска после камбэка, хотя он никогда не огорчается и всегда улыбается в трубку, когда речь заходит о встрече.

— Что-то случилось?

Провести чайной ложкой в чашке, смазывая гладь напитка и своё отражение, и поджать губы.

Стоит ли говорить ему о том, что этой ночью трудно было заснуть из-за трещащего черепа, а потом ещё и пинок в реальность в 4 утра с горечью во рту и проснувшейся тупой болью в голове.

И так не в первый раз.

Голову изнутри уже давно таранят мысли и страхи. Вдруг опять не получится? Вдруг опять всё потеряешь? Вдруг станешь заложницей ритма, сольешься с ним, сотрётся твой собственный цвет и черты лица? Вдруг комфорт и покой станут роскошью?

Вдруг всё уже не будет как раньше?

Внутри пусто, в голове даже мысли затихли. Глаза смотрят мимо, а рука, уже лишившись осязания, тянется к чашке.

— Даже не знаю, с чего начать...

— Всё так плохо, да? — Минхо придвигает сахарницу с разноцветными шероховатыми кубиками. — Съешь хоть один, это поможет.

— Ты прав, — приземистая глыбка, стремительно растворяясь, неуклюже скатывается на дно чашки. — И я не знаю, что делать...

— Может, я знаю? — Минхо придвигается ближе, заглядывая в глаза — Расскажешь?

Сахарная глыбка почти исчезла в чайном океане, когда взгляд встретился с взглядом Минхо.

Его глаза цвета чая. Чуть круглые, с длинными ресницами, такие открытые. Грусть, боль и страх растворились в них так же, как сахарок в кружке.

Внутри нечто, сжимающее горло изнутри, мешающее высказаться, то, что запирает боль, заставляет невыпущенный страх скрести клетку рёбер изнутри,

Наконец-то отпускает цепи.

— Я боюсь, — тихо срывается в чашку.

— Чего ты боишься? — также тихо спрашивает Минхо.

— Всего, что принесут мне перемены. Что всё не будет так, как раньше, что буду уставать так, что не будет хватать времени на друзей и себя, боюсь вообще забыть о своей цели...

— Знаешь, бывало такое, — произносит Минхо, смотря на мрак за стеклом. — Перемены для меня когда-то тоже были чем-то страшным. Знаешь, как меня на шоу чуть не выгнали? Тогда я тоже думал, что всё потерял, но, как видишь, обошлось. А если боишься, что себя как-то потеряешь, то не бойся, — он протянул рукав пальто через стол, положил ладонь на плечо и мягко сщурился. — Этого не будет. Всё будет хорошо. Ты ведь всегда можешь написать мне или позвонить. Я тебе напомню о том, какая ты.

— Спасибо, Минхо... — улыбнуться, подняв глаза. — Не знаю, может ли понадобиться тебе моя помощь, но ты тоже обращайся.

— Ладно, — Минхо обходит стол и шуршаще-мягко обнимает у шеи. — Всё будет хорошо, да? Я ведь всегда здесь.

Помни об этом, и ни о чем не волнуйся.