Personality crisis (гет)

Примечания:

Босодзоку — это субкультура байкеров, родившаяся из бывших камикадзе, к 70-ым состояла из детей рабочих и молодёжи, недовольной властью.

Сукэбан — это протест уже против тихой, покорной и незаметной роли женщины в обществе. Также выступали против сексуализации школьной формы, поэтому носили длинные юбки.

Не особо сонгфик, но для атмосферы можно читать под New York dolls — «Personality crisis».

Чуе поручили проехаться по границе района. Почти вся банда отправилась воровать бензин, который теперь выдавали по купонам, поэтому отпугивать соседей приходилось лишь репутацией и рыжими волосами. Ну а что? Настоящим босодзоку шлем был не нужен: только обзор ограничивает.

На полпути к парку стало ясно — драку уже устроили без него.

Раздался высокий женский крик. Нет, скорее, боевой клич. Потом ещё один. Их было слышно даже сквозь рёв мотоцикла с намеренно снятыми глушителями. А вот ругань у Чуи разобрать уже не вышло. Он свернул за угол и тут же затормозил, а позже и опустил ноги на асфальт: дальше простиралась чужая территория, и даже Накахара не стал бы лезть туда, не понимая, зачем он это делает.

Ответом стали развевающиеся длинные юбки с парой вышитых воинственных кандзи. Складки плиссированной ткани следовали за ногой ярко накрашенной старшеклассницы. Она с остервенением пинала уже полулежачего противника, целясь в лицо и пальцы. Подошва её туфель выглядела так грузно и массивно, что даже смотреть на происходящее было больно. За спиной у ближней к Чуе девушки были ещё две такие пары. Судя по одежде, все парни были из числа байкеров, а их противницы — сукэбан.

До Чуи доносились слухи, что главарь соседней банды то ли по пьяни, то ли из излишней самоуверенности лез к новеньким из женской группировки. Может, верил, что ради младших членов никто не полезет в драку: новобранцы везде считались разменной монетой, пока не докажут свою полезность. Однако сукэбан, похоже, и вправду захотели отобрать выход к парку за это.

Они подготовились к бою. Убранные волосы, мотоциклетные перчатки, обмотанные поверх цепи; одна из них — Акико Йосано, учившаяся на год старше Чуи, — даже орудовала складным ножом. И ловко, нужно сказать, орудовала. У парня прямо перед ней была исполосована вся кожаная куртка, особенно досталось символике банды, значит била Акико умышленно.

Звук мотора мотоцикла приняли за возможную подмогу. Сильнее всех напряглась девчушка в туфлях на толстой подошве. Она отвернулась от Чуи только тогда, когда Йосано крикнула:

— Ака-Они⁽¹⁾ не их, — напомнила она, уворачиваясь от очередной попытки контратаки. — Займись делом!

Чуе оставалось только наблюдать. Заступаться за чужую банду у него не было ни малейшего желания, но и ехать дальше, пока драка могла зайти в его район, казалось плохой идеей. Замерев на обочине, он наблюдал за происходящим.

На тротуаре остались расходящиеся чёрные полосы. Опыт подсказывал, что преимущество в бою определило именно это. Сукэбан не гнушались грязных приёмов. Оглушить соперника петардой и только потом напасть — это также в их стиле, как и удары в пах.

— Эй, Рёта! — крикнул один из байкеров, вытирая кровь с подбородка. — Ты же говорил, они просто школьницы!

— Заткнись! — рявкнул в ответ тот, чью одежду Йосано методично кромсала ножом.

На землю отлетели ошмётки рукава. Глаза Йосано загорелись при виде новой цели — татуировки с националистическим лозунгом на предплечье.

Акико уже исполнилось семнадцать. Она была одной из старших в банде во всех смыслах. Даже в школе многие обращались к ней в уважительном тоне, Чуя заметил это, когда они вместе сбегали курить на крышу. А вот в драке он её видел впервые, и, надо сказать, это многое объясняло.

Йосано умела драться, это было очевидно. Она почти по-боксёрски била левой рукой, пока правой всё норовила добраться до иероглифов на коже. Испорченная татуировка — ещё больший позор, чем растерзанная куртка. Акико не била из слепой злобы, как две её сообщницы. Она хотела не только ранить, но и унизить. Знала, что другие босодзоку потом испортят жизнь товарищу так, как она и подруги не смогут при всём желании.

Чуя замер, уперев ладони в бензобак. Дыхание сбивалось, хоть понятных причин у этого не было. Он видел драки. Видел, как режут ножами. Видел даже пару вещей похуже, но Йосано…

У неё точно была разбита верхняя губа и, возможно, ей подбили нос. Так или иначе, почти треть нижней половины лица девушки покрывала кровь. Короткие растрёпанные чёрные волосы волной шли за каждым движением головы. Тёмно-синяя школьная форма местами запылилась. По векам и скулам размазался нарочито тёмный макияж, слишком вычурный для порядочной дочери хирурга, которую Накахара знал в школе. Чуя будто впервые видел Акико, заглядывая в её опьянённые адреналином глаза.

Она наконец провела лезвием по тату.

— Убью! — хрипел Рёта, но голос дрожал. — Я убью тебя, сука!

Обезумев от боли и стыда, он рванулся вперёд, пытаясь то ли схватить Акико за волосы, то ли поймать и вывернуть ей руку. Рёта успел вцепиться только в рукав пиджака. Раздался резкий звук рвущейся ткани. Белая блузка показалась на плече Йосано.

Акико не отпрянула. Вместо этого она врезалась плечом ему в грудь, используя же инерцию. Раздался глухой хруст — возможно, ключицы. Нож выскользнул из руки, но она даже не потянулась за ним. Её пальцы впились Рёте в волосы, резко дёрнув голову вниз. Одновременно колено в грубых складках плисса взметнулось вверх.

Чуя услышал звук — влажный, тупой, окончательный. Йосано сломала ему нос.

Рёта рухнул на асфальт, не издав ни стона. Только хриплый выдох, как из проколотой шины. Кровь растеклась чернильным пятном по серому камню.

Наступила тишина. Даже рёв мотора Чуи оказался вдруг далёким гулом. Две другие сукэбан замерли, тяжело дыша. Парень, которого пинала девчонка в грубых туфлях, лежал, свернувшись калачиком, и тихо скулил. Третий успел убежать.

Акико стояла над Рётой. Спина её была напряжена. Пиджак висел на одном плече, обнажив белую блузку, запачканную грязью и алыми брызгами. Грудь вздымалась в неровном темпе дыхания. Она медленно обернулась. Её взгляд, дикий и не фокусирующийся, скользнул по подругам, по поверженным врагам… и упёрся в Чую.

Она долго смотрела на него, словно желая что-то сказать, но в итоге лишь резко приказала своим:

— Хана, Марико, уходим!

Девчонка в грубых туфлях (вроде Хана?) тут же бросила свой полуживой трофей и рванула к мопеду, прислонённому к фонарному столбу. Вторая (Марико?), держась за бок, где темнело пятно на плиссе, побежала следом.

Именно в эту секунду тишину разорвал пронзительный, знакомый до дрожи вой сирен. Не одной, а нескольких. Резкий свет фар выхватил из переулка белые полосы на чёрных машинах, ехавших откуда-то со стороны портовых складов.

— Кэйбан!⁽²⁾ — выдохнула Марико, лицо её побелело под слоем пыли и косметики.

Хана уже завела мопед. Марико, ковыляя, ухватилась за неё сзади. Мопед дёрнулся, едва не сбросив обеих. Акико Йосано сделала рывок, чтобы успеть запрыгнуть на подножку сбоку — стандартный трюк сукэбан для быстрого отхода.

И тут Рёта, лежавший у её ног, пришёл в себя. В залитых ненавистью глазах вспыхнуло животное желание мстить. Он не мог встать, но его рука метнулась вперёд и вцепилась мёртвой хваткой в тонкую лодыжку Акико.

Голоса полицейских уже были слышны. Если не стартовать сейчас же, их поймают. Взгляд Йосано, отчаянный и расчётливый, снова нашёл Чую. Решение пришло мгновенно. Акико рванулась не к мопеду, а к нему. Изо всех сил она дёрнула ногу, рванув её из ослабевающей хватки Рёты — чулок порвался, на тонкой коже остались багровые полосы от его пальцев. Она сделала один прыжок, потом второй, спотыкаясь.

— Чуя! — её крик был не просьбой, а почти приказом.

Он понял. Не раздумывая. Мотоцикл рыкнул, когда он рванул ручку газа, но не поехал вперёд, а лишь подрулил ближе к ней, развернув борт. Акико вскинула ногу и вскарабкалась на сиденье позади него. Её руки вцепились в его плечи, а пальцы впились в ткань токкофуку⁽³⁾. Запах — резкая смесь крови, пота, дешёвого цветочного одеколона и пороховой гари от петард — ударил Чуе в ноздри.

— Держись! — рявкнул он, больше по привычке, чем думая, что она не сообразит. Сам уже рванул ручку газа.

Чуя не стал уходить напрямую. Это было самоубийство. Он рванул руль влево, в узкий, как щель, переулок. Мотоцикл с широким рулём едва втиснулся и, задевая стену, выбил искры.

Переулок был тёмным, заваленным ящиками и мусором. Чуя вёл почти на ощупь, полагаясь на рефлексы, выточенные сотнями ночных гонок. Фары мотоцикла выхватывали из мрака облупленные стены, ржавые бочки, испуганную кошку. За спиной, на входе в переулок, кричали полицейские. Машины сюда не проедут.

— Не высовывайся! — бросил Чуя, лихорадочно соображая. Набережная, промзона, заброшенные причалы — там лабиринт, где можно потеряться… Но это всё пока далеко. — Как выедем на дорогу, мне придётся проехаться против потока.

— Просто едь... — её голос прозвучал тихо, приглушённый его спиной, но слышно было отчётливо. Хрипло. Устало. Но без тени сомнения. — Ты знаешь, как нужно.

Её голова упала ему между лопаток, лбом в грубую ткань с вышитым голубоглазым лисом. Накахара почувствовал влажное пятно там, где разбитая губа Йосано коснулась куртки.

Чуя кивнул, хотя она этого не видела. Он прибавил газу, направляя мотоцикл в темноту Йокогамы, подальше от сирен, от крови, от сломанного носа Рёты и не такой уж и длинной руки закона.

* * *

Мотор мотоцикла наконец замолчал, заглушенный гулом прибоя и скрипом ржавых корпусов отслуживших судов у дальнего пирса. Воздух пах солью, мазутом и водорослями.

Чуя сидел на корточках у самой кромки воды, бросая плоские камешки, чтобы они скакали по розовеющей от заката глади, и украдкой наблюдал за Акико. Она стояла почти по колено в воде, спиной к нему и берегу. Тёмно-синий пиджак, разорванный на плече, лежал брошенным на ржавые балки причала рядом с его токкофуку. Белая блузка была расстёгнута на пару пуговиц у горла, рукава закатаны. Йосано черпала ладонями воду и старательно тёрла лицо, шею. Смывала кровь, размазанные синие тени и красную помаду. Вода стекала по её шее на уже не такую уж белую блузку.

Тишина была зыбкой, наполненной чем-то невысказанным. Воспоминаниями о хрусте костей, вое сирен, мёртвой хватке во время поездки.

— Это уже не отмоешь, — голос Чуи прозвучал неожиданно громко в этой тишине. Он кинул ещё один камень. — Скорее всего, фингал обеспечен.

Акико не обернулась. Просто перестала тереть лицо. Вода капала с её подбородка на грудь.

— У меня были и похуже, — ответила она хрипло и наконец повернулась.

Её лицо было почти чистым, мокрая кожа бликовала в свете закатного солнца. Только разбитая, припухшая верхняя губа да тёмная тень под одним глазом напоминали о драке. Ладно, они, и ещё — дикая усталость в глазах. Йосано вышла из воды босиком и подошла к своему пиджаку, порылась в кармане. Достала складной нож — не тот, боевой, а другой, поменьше, с рукоятью под перламутр, и пачку сигарет.

Чуя следил за её движениями. Особенно за ножом. Когда Йосано пару раз перекрутила его, а потом поддела запечатанную крышку, Накахара не удержался и заговорил:

— Эй, Йосано.

Она поднесла сигарету ко рту, ища зажигалку. Может та выпала или ещё что. Взгляд девушки скользнул к нему в молчаливом: «Что?»

— Покажи ещё раз. Как ты бабочку вертишь. Перед тем как лезвие выкинуть.

В его голосе звучал лишь отчасти профессиональный интерес. Хоть Накахара и ценил навык, любопытство лично к ней становилось всё более очевидным.

Акико замерла с сигаретой в зубах. Потом медленно опустила руку с ножом. Её глаза сузились. В них мелькнуло что-то — удивление? Настороженность? Кураж от погони давно схлынул, оставив пустоту и эту странную близость с тем, кого она знала лишь как рыжего парня на год младше неё, ну, и совсем немного как полумифическую фигуру «Красного демона».

Йосано смотрела на Чую. На его яркие, выбившиеся из-под банданы волосы. На глаза, которые сейчас теряли свет от желтизны всего вокруг. На широкие плечи под грубой тканью куртки, в которые она впивалась не так давно.

Медленно, не отводя взгляда, она подняла руку. Не боевой хват. Для финтов. И вдруг её пальцы ожили. Нож — лёгкая серебристая вспышка, вращающаяся вокруг большого пальца — скользил по костяшкам, переворачиваясь в воздухе с едва слышным лязгом и снова ловко ложась в ладонь. Акико сделала это дважды, медленно, чтобы он видел движение кисти.

Чуя наблюдал, заворожённый, и медленно подходил ближе в тень от какого-то полуразвалившегося судёнышка.

— Вот так, — тихо сказала Акико, закрывая нож и убирая его в карман. Она снова поправляя сигарету ко рту. — Теперь твоя очередь.

Чуя нахмурился:

— Очередь?

— Твой фокус. С зажигалкой. — Она кивнула в сторону его руки. — Ты всегда крутишь её на пальце перед тем как чиркнуть. Научишь?

Чуя замер на секунду. Его трофейный и вряд ли настоящий «Zippo» был уже отдельным от курения ритуалом. Он достал зажигалку из кармана широких штанов. Холодный металл привычно лёг в ладонь.

— Это не фокус. Просто… привычка, — пробормотал он. Пальцы уже двигались автоматически, кувыркая корпус в кисть. Большой палец откинул крышку с характерным звяканьем, щёлкнул колёсиком — вспыхнуло пламя, и тут же снова захлопнул крышку, погасив огонь. Потом повторил, но медленнее: открыл, показал, как зажигалка балансирует на сгибе среднего пальца при открытии, как большой ловко ложится на колёсико. — Главное — ритм. И не бояться, что обожжёшься. — Он протянул ей зажигалку.

Акико взяла её. Их пальцы едва коснулись. Металл уже потеплел от рук. Она попробовала повторить. Первая попытка — крышка открылась резко, зажигалка чуть не выпала. Вторая — колёсико щёлкнуло вхолостую, искры не дало. Она нахмурилась, сосредоточившись. Кончик языка чуть показался на разбитой губе.

Чуя невольно улыбнулся. Видеть грозную сукэбан, сбитую с толку простой зажигалкой… вышло неожиданно обаятельно.

— Вот, — он не удержался, сделал шаг ближе. Его рука накрыла её с зажигалкой, поправляя положение пальцев. Кожа на коже. Глянцевая гладкость зажигалки. Тепло их ладоней. — Средний палец — опора. Большой — открывает крышку и сразу идёт на колёсико. Одним движением. Плавно.

Акико замерла, но не отдёрнула руку. Подняла глаза. Они были тёмно-карими, слишком контрастными на бледном лице без косметики. Расстояния между ними почти не осталось. Чуя слышал её неглубокий вдох, видел тень ресниц на щеке, припухлость губы и отголоски той дикой решимости, что впервые заметил во время драки.

Зажигалка щёлкнула. Вспыхнуло маленькое, яркое пламя. Оно осветило их сблизившиеся лица, отразилось в глазах двумя золотыми огоньками.

— Получилось, — прошептала Акико, не отрывая взгляда от его глаз. Пламя дрожало в её ладони, которую всё ещё придерживала его рука.

Чуя не видел пламени. Он видел только её. Растрёпанные волосы до подбородка. Подвязанную выше колен юбку. Усталые, но не сломленные глаза. Девушку, которая меньше часа назад сломала нос бандиту и… ту, что доверяла ему свою жизнь, укладывая голову между его лопаток.

Тишина после щелчка зажигалки повисла густо. Рука Чуи всё ещё лежала поверх её пальцев, ощущая пульс на запястье.

Меж рёбер вдруг зашевелилось что-то. Слово «симпатия» для этого что-то было слишком громким, «влюблённость» — тем более. А вот «хочу» — словечко в самый раз.

Накахара хотел её поцеловать.

Просто хотел. Просто попробовать. Просто узнать, какая она на вкус: кровь, сигареты или морская соль. Проверить, дрогнут ли её ресницы вблизи. Это было глупо, опасно, и Чуя даже осознавал это, но всё равно хотел.

Действовать нужно было осторожно. Перетерпеть пощёчину — дело не хитрое, но сукэбан уже показали, что бывает с теми, кто не относится к ним серьёзно.

Проблем для своей банды Чуя не хотел. Значит, действовать придётся аккуратно. По крайней мере, настолько аккуратно, насколько способен безрассудный босодзоку.

— Спасение не бесплатно, Йосано, — Чуя быстрым, воровским движением выхватил так и не зажжённую сигарету из её чуть приоткрытых губ. Электрический разряд пробежал по его спине, когда он почувствовал что-то маслянистое на губах. Остатки её помады. Чёрт. — Это мой процент.

Акико пару раз озадаченно моргнула. Потом чёрная бровь чуть поползла вверх, а уголок разбитой губы дрогнул от зарождавшейся улыбки? Насмешки? Чуя не понял, только забрал зажигалку. Пламя осветило его скулы, рыжие ресницы. Он затянулся, держа взгляд на ней. Дым выдохнул в сторону темнеющего залива.

Так делать было нечего, Йосано достала вторую сигарету, и, стоило её пальцам обхватить фильтр, как и огонь, и зажигалка пропали в глубине кармана грубых штанов.

— А мою? — спросила Акико тихо.

Сердце Чуи колотилось где-то в горле. Он действовал почти не думая, на чистом азарте и этом странном, тянущем ощущении под ложечкой. В голове осталась ровно одна мысль — «Лишь бы не ударила…»

— Экономь бензин, — ляпнул Чуя, стараясь, чтобы голос не дрогнул. Он сделал шаг вперёд, сокращая и без того небольшое расстояние между ними.

Он видел каждую ресницу, каждую капельку воды на её ключице, пульсацию вены на шее… И хотел поцеловать Акико всё больше.

Накахара протянул руку с тлеющей сигаретой. Уголёк ярко алел в сгущающихся сумерках:

— Прикуривай. От моей.

Голос звучал ниже, чем обычно. Не приказ. Но и не просьба. Вызов? Предложение? Он вновь не знал. Чуя просто держал сигарету между ними.

Акико замерла. Её взгляд скользнул с его глаз на кончик сигареты, потом обратно. Чуя видел, как напряглись мышцы её шеи.

Мгновение тянулось вечно. Шум прибоя, крики чаек — всё отступило. Остались только они двое, сигаретный дым и немой вопрос, висящий в воздухе.

Медленно, очень медленно, Акико наклонила голову, не отводя взгляда. Чуя почувствовал её тёплое, прерывистое дыхание на своих пальцах, держащих сигарету. Так близко. Достаточно, чтобы почувствовать запах её кожи, смешанный с дымом.

Йосано сделала короткую, резкую затяжку. Уголёк ярко вспыхнул, осветив её лицо с тенью фингала и каплями воды на ресницах.

Она выпрямилась, отстраняясь на дюйм, но не уходила. Смотрела прямо на Чую, медленно выдыхая дым ему в лицо, отчего у него всё сжалось внутри.

Накахара по праву считался одним из самых опасных и бесстрашных босодзоку Йокогамы. Он больше остальных метисов напоминал американца или европейца, находясь при этом в послевоенной стране, озлобленной на чужаков. Если бы он был другим, то не задержался в банде.

Но ещё ему было шестнадцать.

Наверное, этого и стоит ожидать, когда ваш сорвиголова школьник — однажды он эту самую голову потеряет из-за какой-то мелочи.

Не отступила. Так может?..

Дым, выдохнутый Акико, висел между ними плотной едкой завесой. Он обволакивал лицо Чуи, щипал глаза, смешивался с запахом моря. Но сильнее всего жгло внутри. Это «хочу» пульсировало в висках, стучало по рёбрам, требовало действия.

«Лишь бы не ударила…» — снова пронеслось в голове. Разумная осторожность была уже слабее азарта, слабее этого тянущего чувства под ложечкой.

Вместо ответа Чуя подался вперёд. Медленно, давая ей время оттолкнуть, ударить, уйти. Но Акико не двинулась. Только глаза горели тем самым диким, неукротимым огнём, что он видел в бою. Её дымящаяся сигарета замерла в пальцах возле бедра.

Расстояние сократилось до нуля.

Первый контакт был не губой к губе, Чуя скорее ткнулся в щеку у уголка рта. Он почувствовал солоноватый привкус морской воды, смешанный с табаком. Горячо. Настояще. Нравится.

Длилось это мгновение. Потом Чуя отстранился. Совсем немного. Его взгляд скользнул по лицу напротив, ища реакции. Страха? Гнева? Отвращения? Он готовился ко всему.

Но увидел не это.

Йосано дышала часто, поверхностно, как после спринта. Больше всего выражение её лица напомнило любопытство. То самое, что мучало Чую пару минут назад.

Взгляд Йосано был опущен на губы, которые только что коснулись её кожи.

Тишина повисла густая, звенящая. Даже море будто затихло, затаив дыхание. Потом Акико совершила непредсказуемое.

Она рванулась навстречу.

Движение было стремительным, яростным, лишённым всякой осторожности. Йосано уже не просто ткнулась в уголок рта. Она впилась именно в губы. Грубо, не совсем умело, но с ответным «хочу», вырвавшимся наружу. Её зубы слегка стукнулись о его, а рука вцепилась в рыжий затылок, притягивая его ближе.

Поцелуй был коротким. Яростным. Как удар тока. Как выстрел в упор.

Отстранилась Йосано так же резко, как и начала. Отпрянула на шаг, почти споткнувшись о ржавую балку. Она провела тыльной стороной ладони по своим губам с диким, ошарашенным взглядом, однако сожаления в нём не было.

Резко развернувшись, Акико затянулась оставшейся сигаретой, потом швырнула её в темнеющую воду залива. Огонёк описал короткую дугу и погас с шипением.

Чуя стоял, как оглушённый. Губы горели. Он видел, как она подняла с балок свой порванный пиджак, накинула его на одно плечо, подняла с гальки снятые туфли. Её движения были уверенными, но он уловил едва заметную дрожь в пальцах, когда она поправляла воротник блузки.

Она повернулась, чтобы уйти по причалу в сторону городских огней, даже не взглянув на него. Но сделала два шага и остановилась. Не оборачиваясь, бросила через плечо:

— И да, Накахара… — Пауза. — …за побег правда спасибо.

* * *

Ночь пахла бензином, горячим асфальтом и предвкушением скорости. Фары мотоциклов прорезали темноту портовой зоны Йокогамы, бросая резкие тени на ржавые контейнеры и обшарпанные стены складов. Гул моторов нарастал, перемежаясь выкриками и смехом парней, обвешанных цепями и блестящих от пота.

Акико стояла чуть в стороне от основной толпы, прислонившись к мотоциклу Чуи. Её привычную форму заменяли чёрные, чуть свободные джинсы и простая тёмная куртка без единой нашивки, а на шее, плотно обхватив горло, красовался алый платок Чуи — знак принадлежности к его банде.

Ей это не нравилось.

Уход от полиции пару месяцев назад положил начало нечто большему между ними. Йосано уже давно хотелось увидеть те самые ночные гонки, про которые Накахара мог не затыкаться, но необходимость так яро демонстрировать, с кем она пришла, угнетала.

Тут она была просто «девушкой Ака-Они». Смотреть и завидовать можно, но не говорить и не трогать, — почти игрушка под стеклом. Аж тошно. Но на чужой территории приходилось играть по чужим правилам.

Громкий гомон и выкрики привлекли её внимание. Несколько парней из чужой банды: те, что постарше и покрупнее, откровенно пялились, перешёптываясь. Акико встретила их взгляды без всякого страха, лишь с едва уловимой усмешкой. Синие платки, значит от Рёты. Вот они точно знают, что Йосано и сама по себе дорогого стоит.

Тут из толпы вынырнул Ширасе, один из старых членов банды Накахары. Его лицо было напряжено, а взгляд прищурен. С ходу, даже не поздоровавшись, он кивнул в сторону Акико.

— Накахара, какого чёрта? — голос Ширасе был низким и угрожающим. — Что она тут делает ещё и с нашим платком? Девчонкам здесь не место.

Акико почувствовала, как мышцы её спины напряглись. Внутри уже поднималась привычная волна ярости. Кулаки сжались. Если бы не разговор с Чуей, что так и будет, она бы уже дала отпор.

Накахара, который до этого стоял чуть впереди, проверяя двигатель своего мотоцикла, медленно обернулся. Его рыжие брови сошлись на переносице, а в глазах появился холодный блеск.

— Ширасе, — голос Чуи был ровным, но в нём звучала непривычная сталь. — Перестань.

Ширасе лишь фыркнул, подавшись вперёд.

— Не «перестань». Пусть ждёт тебя дома, когда накатаешься, а тут…

Его слова оборвались на полуслове. Чуя сделал один быстрый шаг, сократив расстояние между ними.

— Я думал, тебе передали, — голос Чуи опустился до хриплого шёпота, который, казалось, проникал в самые кости. — Прошлой ночью я обошёл Хаякаву. Его байк нюхал мой выхлоп.

Ширасе побледнел. Хаякава был главарём той самой банды, на чьей территории они сейчас находились, и его авторитет здесь был непререкаем.

— Мы договорились, — продолжил Чуя, не отводя взгляда, — что я могу привести одного человека. Без вопросов. Без косых взглядов. И если я выбрал девчонку, значит, девочка. Это ясно?

Ширасе замялся. Его глаза метнулись к Акико, потом обратно к Чуе. Молчание повисло в воздухе, плотное и звенящее от невысказанных угроз. Наконец, он отступил.

— Ладно, — пробурчал он, отводя взгляд. — Твоя взяла, Накахара. Просто… пусть она не навлечёт на нас проблем.

Чуя даже не удостоил его ответом. Он повернулся к Йосано и взял за руку, слегка сжимая пальцы.

— Пойдём, Акико, — его голос снова стал лёгким, почти небрежным. — Гонка вот-вот начнётся. Займёшь хорошее место.

* * *

Акико легко перепрыгнула через зияющий люк на верхней палубе, её тёмные джинсы уже кое-где были в пятнах ржавчины. Она обернулась к Чуе, который осторожно, но уверенно подтягивался за ней по полуразрушенной лестнице.

— Ну что, Чуя? — теперь она почти не звала его надоевшей кличкой. — Ноги коротковаты для таких прыжков?

С тех пор, как они удостоверились, что без платформ и толстой подошвы Йосано всё-таки чуть выше, это стало поводом для периодических шуток.

Чуя, вскарабкавшись на палубу, выпрямился. Его волосы выбились из-под банданы, лицо было сосредоточено. Он отряхнул ладони о грубую ткань штанов.

— Ты, может, и выше, только вот я не только быстрее на прямой, — парировал он, подходя ближе. Голубые глаза, такие светлые на солнце, прищурились, — …но и сильнее.

Прежде чем Йосано успела что-то ответить, Чуя шагнул к ней, одной рукой обхватив за талию, другой — под коленями. Лёгкий рывок, и Акико оказалась в воздухе, смешно вскрикнув.

— Пусти! — она рассмеялась, хватаясь руками за его шею. — Я тебя ударю!

— Ага, конечно, — усмехнулся Чуя и сделал несколько шагов по шаткой палубе. Тепло её тела ощущалось сквозь ткань, а дыхание щекотало щёку. Акико была лёгкой, несмотря на свою грозную внешность.

Он аккуратно опустил её на искорёженную металлическую обшивку, которая, на удивление, держалась довольно крепко. Акико, не отпуская его шеи, вдруг запустила руку в карман токкофуку. Сукэбан, в целом, без зазрения совести лазили по чужим карманам.

Ловким движением она вытащила из кассетный плеер. Тот самый, что подарила ему на его семнадцатилетие пару недель назад, пообещав научить нормальной музыке.

Акико щёлкнула крышкой, достала из небольшой сумки кассету и ловко вставила её в плеер. Этикетка была стёрта до неузнаваемости, поэтому опознавательным знаком являлась написанная от руки перманентным маркером надпись «New York dolls — Personality crisis».

Они уже некоторое время бегали по палубам, заглядывали в тёмные люки, где пахло затхлой водой и мазутом. Сейчас хотелось просто смотреть на воду. После того, как они сели на то, что осталось от бортовых ограждений, Йосано нажала на кнопку, и динамик с лёгким хрипом начал воспроизводить мелодию.

Стало слышно визгливый вокал и такие же визгливые гитары. В школе за кассету с британским роком могли подраться. Иронично, что иностранную музыку любили, в том числе и те, кто за глаза или даже в лицо звали Чую помесью.

Эту иронию Накахара заметил уже давно. Вся Йокогама ненавидела американскую военную базу под боком, но не совсем легально ловила их радио, чтобы услышать песни на английском. Им говорили выбирать профессию, но страна сама вряд ли знала, чем она будет через пять лет.

Когда смотришь на море, кажется, что сидишь на краю мира. Особенно тогда, когда за спиной дети «японского чуда»⁽⁴⁾ — небоскрёбы, многие из которых моложе их с Акико. Они обещали светлое будущее, где все будут знать, кто они, и ходить в белых воротничках на респектабельную работу, равно уважаемые, сытые и довольные. Полуживая промышленная зона вокруг заставляла в подобном сомневаться. Глэм-рок о кризисе идентичности ситуации не помогал.

Наверное, поэтому такие, как они, и сбивались в шайки и искали себе проблем. Потому что бунт — это хоть что-то, и это «что-то» можно получить сейчас, а не однажды.

Йосано жалась ближе и щурила глаза от морского ветра, пока её губы беззвучно повторяли за солистом. Даже это не разгоняло меланхолию Чуи.

Она уже сдала экзамены и поступила в медицинский. Университетская жизнь съедала почти всё свободное время, поэтому Акико невольно отходила от дел в банде. Она всё ещё приглядывала за девочками и могла вступиться, если потребуется, но всё чаще к ней просто обращались за советом.

У Чуи же всё было сложнее. Прошлая зима оказалась сложной для босодзоку. Весна лучше не сделала. Междоусобицы по пустяковым поводам пролили столько крови, что районы, где заправляла только мафия, стали казаться островками спокойствия и порядка.

Акико, правда, тут его позицию не разделяла. Якудза были повинны в какой-то некрасивой истории с больницей, в которой работал её отец, поэтому мафию Йосано категорично презирала. Помня об этом, Чуя так и не рассказал о том, кому в плен попались несколько байкеров.

После заката быстро холодало. Мыча под нос всё тех же New York Dolls, Чуя подвёз Йосано до дома и замер с закрытыми глазами для уже традиционного поцелуя на прощание.

— Ты сегодня на дело? — вдруг спросила она, кивая на гнездо от скрученных фар.

— Да, — тут же солгал Чуя. — Привезли контрабандные детали, будем перевозить.

Сегодняшняя авантюра должна быть единоразовой акцией, незачем её пугать тем, куда на самом деле поедет Накахара. Пусть лучше думает, что он в очередной раз скрывается в темноте от полиции.

И это сработало. Йосано обняла его покрепче, поправила красный платок на шее, шепча что-то про осторожность, а потом поцеловала и только тогда исчезла за дверью.

На душе сделалось паршиво, однако времени мучаться от этого не появилось.

Рука давила на газ. Мотор скорее ворчал, чем ревел. Сегодня следовало перестраховаться, поэтому Чуя ещё до прогулки поставил на место глушитель. Он тронулся с места и поехал как обычно: знал, что Йосано любит глазеть на него из окна дома. Однако, на первой же развилке он повернул на крутой крюк. Всего в паре кварталов от дома Йосано в неосвещённом переулке его ждала высокая тощеватая фигура.

Вроде бы этот Осаму Дазай был всего-то ровесником Чуи и особой опасности не представлял, однако нечто отталкивающее в нём всё же чувствовалось. Жуткий, со взглядом лежавшего день-два трупа, в бинтах. Ещё и вырядился. Костюм, галстук, лакированные туфли…

У якудза совсем нет представления о том, что такое мотоциклетная погоня?

1) «Красный/рыжий демон», яп.

Вернуться к тексту

2) Дословно просто «полиция», в контексте скорее пренебрежительное «Копы!»

Вернуться к тексту

3) Куртка, которая когда-то была частью военной формы. Стала отличительным знаком босодзоку.

Вернуться к тексту

4) Стремительный послевоенный экономический рост Японии (1950-е — 1980-е), превративший страну в мировую технологическую и промышленную сверхдержаву.

Вернуться к тексту