Иск Смерти: Дело Тома Риддла (джен)

Он открыл глаза — и не увидел ничего. Пустота не была чёрной. Чёрный — это всё же цвет. А здесь не было даже этого. Это было как отсутствие мысли, отсутствия, как если бы его сознание выпало в промежуток между вдохом и выдохом. Он не чувствовал боли. Но чувствовал, что больше не чувствует боли. Это само по себе было странно. Как если бы он давно утратил вес, а теперь вдруг осознал, что когда-то его имел.

«Значит, вот она… смерть», — подумал Том Марволо Риддл. Не с горечью, нет. Он не признавал горечь. Лишь с интересом, как шахматист, обнаруживший неожиданный гамбит.

Он сел. Под ним не было пола — но он не падал. Над ним не было неба — но он чувствовал взгляд.

— Вставайте, пожалуйста. Время пошло.

Голос появился без предупреждения, как мысли в полусне. Спокойный, отработанный до машинальности, но с этой изысканной вежливостью, которую обычно сохраняют только в гильдиях старых нотариусов или в домах, где слуги остаются по наследству. Перед ним стоял человек. Или… подобие. Высокий. Худощавый. В безупречном фраке времён, которых не было. Белая кожа с лёгкой полупрозрачностью. Глаза — два пустых углубления, за которыми череп говорил напрямую. Он держал в руке трость — не как предмет, а как часть протокола. Наконечник блестел, как зуб золотого бога.

— Где я? — спросил Том, даже не думая, что задаёт вопрос. Это было скорее формой диалога, чем поиском ответа.

— Вы находитесь между. Не бойтесь — здесь никто не кричит и не плачет. Это зал ожидания. Или… предзал. Хотя я предпочитаю термин юриспруденциальный шлюз. Звучит эстетичнее, не правда ли?

Он подошёл ближе. Наклонился. Рассмотрел лицо Тома.

— Хм. И всё-таки вы удивительно… собраны. Это редкость. Большинство кричат. Один даже пытался ударить меня. Что странно, учитывая, что у них нет рук.

— Я мёртв? — уточнил Том.

— Да. Блестяще подмечено. Поздравляю, господин Риддл. Или… лорд Волан-де-Морт, если вы предпочитаете сценическое имя. Но здесь всё происходит под паспортным — если вы понимаете, о чём я.

— Что дальше?

Вестник усмехнулся. Усмешка не коснулась губ — она жила в костях.

— Дальше — суд.

Том прищурился. Его тело чувствовалось, но не совсем. Как эхо тела. Но сознание работало безупречно.

— Рай? Ад?

— О, боже дьявола упаси, — вестник отмахнулся, как от плевка на ботинок. — Это удел простых душ. Стандартные процедуры. Конвейер. А вы… вы — исключение. Уникальный случай. Как сказано в протоколе, «душа нестабильной формы, многократно расщеплённая и частично реанимированная, с аномально высокой плотностью воли». Такую нельзя просто… пропустить.

Он поднял трость и указал в темноту. Пространство перед ними сдвинулось, словно мраморный занавес. И из этой тьмы проступили двери. Не ворота, не арка. Двери. Тяжёлые, из чёрного дерева, украшенные гравировками в виде часов, судебных весов, и… серпа, перерезанного пером.

— Вас ждут. Суд уже собрался.

— И кто, позвольте узнать, судит?

— Судья, конечно. И прокурор. Всё как положено. У вас будет адвокат — если пожелаете. Некоторые отказываются. Глупцы. Но вы ведь не из их числа?

Том усмехнулся. На этот раз по-настоящему. Медленно. С достоинством.

— Я предпочту адвоката. И право последнего слова.

— Прекрасно. Тогда, прошу вас, господин Риддл. Добро пожаловать на частный суд Смерти. У нас всё по протоколу — и всё вне его.

Двери распахнулись. И Том Риддл, бывший лорд, убийца, философ, ребёнок без любви, вошёл в зал, где его ждал приговор, которого никто в мире ещё не слышал. Зал был пуст, но в нём не ощущалось пустоты. Это была архитектура невозможного. Сводчатые потолки, которые не поддерживали ничего, колонны, уходящие в молочный туман внизу. Воздух звенел. Нет, не воздух — время. Оно двигалось тут иначе, скручивалось в кольца, падало каплями с потолка, оседало на плечах, как пыль, оставляя ощущение, что ты уже слышал этот момент… хотя он ещё не случился. В центре — три кресла. Судейское возвышение, похожее на алтарь и одновременно плаху. И посередине — круг. Знак. Граница. Внутри которой теперь стоял Том Риддл, сложив руки за спиной, как человек, который уже проиграл, но никому об этом не сообщил.

— Слушание начнётся.

Голос был… не громким. Просто все остальные звуки отошли в сторону. Он был выше приоритетом, и это чувствовалось на уровне костей. Даже тем, у кого костей уже не осталось.

Из темноты вышел Судья. Высокий. Старый. Лысый. Подтянутый. Манеры викторианского джентльмена, взгляд анатома, дежурная улыбка провинциального дантиста. И всё же… Он знал. Всё. До единой мысли. До последнего стука сердца каждого участника. На лацкане его чёрного сюртука — серебряный значок в виде песочных часов. Но стекло было разбито.

— Я, Смерть, в качестве независимого судьи, объявляю о слушанье, — сказал он, опираясь на трость, которой у него не было секунду назад. — Речь идёт о существе, в прошлом известном как Том Марволо Риддл, также именуемом Волан-де-Мортом, обвиняемом в беспрецедентных нарушениях основ потока Жизни и Естественного Порядка.

Смерть кивнул. Медленно. Не Томасу. Темноте.

— Сторону обвинения представляет Жизнь. Пройдите, пожалуйста.

И тогда в зал вошло нечто. Это не была женщина, хотя форма — формально — была женской. Тело из света, но не того, что ласкает. Это был свет раскалённого металла, прожектора на допросе, белых комнат психиатрии. Её волосы напоминали струи молока, капающие вспять, её кожа сияла, как свежеобнажённый нерв. Но самое страшное — это были глаза. Глаза, которые видели каждого. Всегда.

— Приветствую, — сказала Жизнь, её голос был голосом матери, зовущей с порога, врача перед диагнозом, крика новорождённого и стона умирающего. — Я готова зачитать обвинение.

— Одну минуту, — перебил Том. Он не повысил голос — он сделал его точным.

Смерть приподнял бровь.

— Да?

— Я требую представителя защиты. По закону. Если уж вы решили играть в правосудие — давайте играть по правилам.

Жизнь посмотрела на него — и в этом взгляде было милосердие, но в его самом худшем виде: Я знаю, что ты — ничто, но я всё равно дам тебе шанс. Просто чтобы ты видел, как ты его потеряешь. Смерть вздохнул. Склонил голову в сторону, будто спрашивал: «Вызываешь?» Том кивнул. Без эмоций. Без жестов. Почти равнодушно. Но с ядром чистой воли в груди. Смерть ударил тростью в воздух — и реальность треснула. Из этой трещины — элегантно, с лёгкой ухмылкой — вышел Кевин Ломакс.

Адвокат. Блистательный. Гладковыбритый. Волосы зачесаны назад. Костюм как лезвие — серый с лёгким вкраплением чего-то, что могло быть кровью. Запонки с инициалами K.L., ботинки начищены так, что в них можно было бы разглядеть свои грехи. Он шёл, как тот, кто всегда получает последнее слово. Как тот, кто любит тебя — до суда.

— Господа, дамы, инфернальные и трансцендентные… — он поклонился, глядя на Жизнь, чуть задержав взгляд на её шее. — Прошу простить за опоздание. Это был адский лифт.

Он повернулся к Тому. Внимательно изучил его. И улыбнулся.

— Так значит, вы — клиент, из-за которого Вселенная снова решила сыграть в драму? Прекрасно. — Он щёлкнул пальцами — и в руке появился планшет. Не магический. Просто… современный. — Судья, приятно видеть вас вновь. Признаюсь, я скучал.

— Врёте, — спокойно заметил Смерть.

— Бесстыдно, — согласился Ломакс, усаживаясь за стол.

Он подмигнул Смерти. Смерть не ответил. Но в глазах у него мелькнуло уважение.

— Тогда, — сказал он. — Стороны заявлены. Судебный процесс начинается.

И из ничего появился стол, книги, свитки, чернила, перья, хрустальные сферы. Всё, что нужно, чтобы разрушить или оправдать душу.

— Именем Смерти… — произнёс Судья, выпрямившись, словно вытянув из себя стальной прут.

Его лицо было сосредоточенным и… почти весёлым. Не в смысле радости, а в том, что он находил во всём происходящем бесконечную — и глубоко личную — иронию. Манеры у него были вычищены до блеска временем. Он говорил с интонацией офицера на утреннем построении, с ухмылкой дантиста, увидевшего дырку, и с голосом, от которого даже адские твари выпрямлялись в стойку «смирно».

— …открывается слушание по делу 327000-A, субъект — Том Марволо Риддл, также известный как Волан-де-Морт, также — как «тот, кто слишком сильно поверил в своё бессмертие». — Он взглянул на Тома с вежливой, почти отеческой улыбкой. — Подсудимый, как ваша душа чувствует себя сегодня?

Том молчал. Его глаза оставались спокойными, но внутри — он горел. Смерть чувствовал это, как лекарь чувствует жар под ладонью.

— А, молчание… Отражение великой вины или великой гордости — посмотрим. Но не торопитесь, мистер Риддл. Сегодня у нас будет достаточно времени. — Он подчеркнул последнее слово, как будто оно принадлежало ему лично. — Смерть неспешно прошёл вдоль круга, в котором стоял Том. — Вы знаете, меня одновременно забавляет и… скажем, задет ваш старый замысел. Все эти крестражи, надругательства над душой, крошение её, как хлеба для воронов. Вы ведь не просто пытались убить Жизнь, нет. Вы пытались покорить меня. — Его глаза сузились. — Признаюсь, во времена Плутарха таких как вы казнили с аплодисментами. Но мы же теперь — цивилизованы, не так ли? — Он обернулся к залу. — Представление сторон!

Сначала шагнула Жизнь. Мягко. Без звука, как весна, ползущая по костям. Словно оживший мираж, полупрозрачная, но не иллюзорная. Её платье было из света, но он не грел. Это был свет операционной лампы.

Она поклонилась Смерти. Чуть. Протокольно. Они знали друг друга слишком давно.

— Я — Жизнь. Я представляю обвинение, — её голос был наполовину стоном младенца, наполовину шепотом человека, умирающего от старости. — Передо мной душа, нарушившая естественный поток, исказившая природу, отказавшаяся от роста и самоуничтожения.

Смерть кивнул ей с ноткой сочувствия. Как старому врагу, с которым не стыдно сыграть ещё одну партию.

— Принято. Сторона обвинения обозначена. Защита?

— Кевин Ломакс. Представляю сторону защиты. Мой клиент — человек, чья душа столь неоднозначна, что я с удовольствием посвящу ближайшие три вечности её разбору. Мы не отрицаем факты. Но намерены пересмотреть — виновность.

Смерть постучал тростью. Один раз. Камень под его ногами отозвался эхом, словно в ответ.

— Слушание по делу Тома Риддла объявляю открытым. Сторона обвинения, вы можете начинать. — Он посмотрел в глаза Тому. Долго. Слегка склонил голову. — Внимание, мистер Риддл. Теперь вы не в магическом суде. Не в Министерстве. Не в аду. Вы — у меня. И я услышу всё, что было вами сделано.

Он развернулся и вернулся на своё место, положив руки на подлокотники, как будто взял в них поводья. И впервые за всё время, не глядя, бросил:

— А вы, мистер Ломакс, постарайтесь не кокетничать слишком явно. Это не кабаре.

— Я попробую, — ответил Ломакс с лёгкой, почти невидимой усмешкой.

Смерть смотрел вперёд. Пелена зала опустилась. Время замерло. И начался первый день суда.