Тени Трансильвании. (джен)

Глубже всех мыслимых бомбоубежищ, где бетон впитывал не свет, а лишь гулкое эхо серверных ферм и едкий коктейль озона со страхом, пульсировало сердце «Проекта: Меркурий». Лаборатория «Сектор-7» была стерильной гробницей будущего. В её центре, под режущим светом флуоресцентных трубок, возвышался квантовый туннель. Не машина — чудовищный паук из хромированных жил и бирюзовых энергетических артерий, сплетенных в гигантскую, застывшую паутину. В самом её эпицентре, где сходились все нити, клокотала и пульсировала нестабильная сфера — слепая, нерождённая звезда из чистого белого ада.

Брок Рамлоу стоял как чёрная клякса на фоне сверкающего безумия. Его тактический костюм чернее ночи казался пятном сажи на стерильном холсте. Он скрестил руки, и его взгляд — острый, циничный скальпель — прошёлся по экранам, испещрённым тайными письменами уравнений, что были для него китайской грамотой.

— Роллинс, — голос его прозвучал как скрежет гравия по стеклу, заглушаемый на мгновение гудением охлаждающих систем, — ты клянёшься этими циферблатами? Мне чудится, что их нацарапал какой-нибудь перегретый стажер после десятой чашки бурды, что здесь называют кофе. Весь этот цирк пахнет не прорывом. Пахнет грандиозным, чертовски дорогим фейерверком. И знаешь что? Пахнет он нашими с тобой кровно заработанными.

Джек Роллинс, пальцы его порхали над клавишами пульта управления, словно жрец, совершающий последние приготовления перед жертвоприношением, оторвался от графиков, напоминавших кардиограмму безумца. Он фыркнул, звук сухой и резкий.

— Пахнет? — Он ткнул в экран, где линия стабильности подрагивала, как нерв под кожей. — Рамлоу, здесь пахнет будущим. Или билетом в одну сторону на тот свет. Шансы? Пятьдесят на пятьдесят, как всегда в русской рулетке. Шеф требует тест. Бредит прыжком до Парижа за мгновение ока — козырем в любых переговорах. Видишь? Гранит. Почти гранит.

Вокруг них сновали белые тени техников. Их движения были резкими, механическими; голоса, доносящиеся сквозь шум, — отрывистыми, как заклинания.

— Контур стабилизации… зелёный! — прокричал один, голос сорвался на высокой ноте сомнения.

— Энергонакопители… девяносто восемь процентов и… держится! — доложил другой, вытирая лоб тыльной стороной руки.

— Координаты назначения… «Точка Альфа-Призрак»… зашифрованы и… подтверждены! — третий чуть не сбился, глядя на Рамлоу, будто ожидая взрыва.

Рамлоу съежился, гримаса отвращения исказила его лицо.

— «Альфа-Призрак»? — Он покачал головой. — Звучит как дешёвый аттракцион в луна-парке для самоубийц. Зелёный… Да он мигает, как новогодняя гирлянда у пьяницы. Цвет тошноты, не иначе.

— Время Т-минус десять секунд, — голос Роллинса вдруг стал металлическим, лишённым эмоций. — Занять позиции на платформах. Приготовиться к погружению.

Две круглые металлические площадки перед паутиной туннеля вздрогнули и заскрежетали, вибрация прошла сквозь подошвы Рамлоу, ледяными иглами впиваясь в кости. Он ступил на свою платформу, ощущая холод, просачивающийся сквозь толстую резину.

— Ладно, — пробормотал он, глядя на ослепительную сферу. — Но если в этом вашем «Призраке» нет приличного эспрессо, я кого-нибудь пристрелю. Этот местный шмурдяк… — Он не закончил, сморщив нос от воображаемого запаха лабораторного пойла.

— Три… — Роллинс взял рукоять подтверждения, его костяшки побелели. Воздух наэлектризовался, запах озона стал резче, почти обжигающим.

— Два… — Рамлоу непроизвольно напряг мышцы, инстинктивно готовясь к удару, которого не мог предвидеть. Гул машин перешел в вой.

— Один… — Роллинс впился взглядом в пульсирующее сердце туннеля. Техники замерли, как статуи.

— Активация! — Палец Роллинса с силой опустился на большую, выпуклую, алую кнопку.

Сфера в центре взорвалась. Не просто засияла — она изорвалась ослепляющей белизной, смывая контуры лаборатории, цвет, саму мысль. Свет не заполнил пространство — он свернулся в бешеный, сжимающийся вихрь, плотный, как жидкий алмаз, липкий, как смола из кошмаров. Но это был лишь предвестник. Реальность лопнула по швам. Индикаторы на панелях взвыли алыми рубинами тревоги. Пронзительная сирена разорвала воздух — крик металлической птицы, попавшей в жернова. Звук лаборатории не просто усилился — он искривился, свернулся в спираль, превратившись в невыносимый вой — то ли ветра в межзвездном вакууме, то ли рвущейся плоти мироздания, переходящий в душераздирающий, протяжный визг, который разрезал сознание.

Рамлоу и Роллинс не исчезли плавно. Их вышвырнуло. Словно щепки из жерла адской катапульты. Белый свет, поглотивший все, вдруг схлопнулся, сменившись абсолютной, бархатистой чернотой космической бездны. Их не несло — их крутило, выворачивало суставы и вытряхивало душу в безвоздушном пространстве, где понятия верха и низа растворились. Давление сжало грудь, выжимая воздух в немом, беззвучном крике. Вихрь, не ослабевая, затягивал их глубже, в самое нутро этого небытия. Белизна на миг прорезала тьму — не свет, а ядовито-зеленые спирали угасающей энергии, змеившиеся вокруг. Потом и они погасли, сменившись мглой, усыпанной не звездами, а мириадами желтых, немигающих точек — глазами спящих летучих мышей, сшитых из черного бархата. Затем мелькнули видения-призраки, проступающие сквозь мрак: искривленные шпили замка, вырезанные из лунного света и кошмара; гигантская, мертвенно-бледная Луна, нависающая как глаз циклопа; каменные лики горгулий, плачущие слезами черного мха; ветка с сине-фиолетовыми, идеальными плодами (сливы?), манящая и недоступная; искаженное, страдальческое лицо, наполовину скрытое тенью, с глазами, горящими безумием, и скрюченной, ржавой клешней вместо правой руки… Картины сменяли друг друга с бешеной скоростью, сопровождаемые звуковым адом: хруст ломающихся костей (такой реальный, но без источника); скрежет, скрип, лязг ржавых шестерен, смазанных чем-то густым и пахнущим медью; и пронзительно меланхоличный аккорд виолончели, звучащий из ниоткуда, который внезапно, с душераздирающей, абсолютной ясностью, оборвался — ТЫЫНЬ! — как та самая, порванная струна, разрезавшая тишину вечности.

Приземление. Или то, что им казалось.

Ощущение падения стало внезапно ошеломляюще реальным, жестоким в своей окончательности. Чернота разомкнулась нежно? Нет — рванулась прочь, выпустив их в густой, ледяной туман. Он обжигал открытые участки кожи тысячами игл, лез в нос, в рот, в легкие, навязчивый и удушающий. Его запах был запахом гниения и забвения: сладковатая вонь мертвых лилий, смешанная с пылью столетий из неоткрытых склепов, сыростью векового камня и… под ним, едва уловимо, но неотступно — приторная сладость перезревших, лопающихся от сока слив. Они падали сквозь эту ледяную вату, а туман цеплялся за них холодными, липкими пальцами, словно руки утопленников, не желавших отпускать свою добычу.

Они приземлились. Воздух вырвался из легких Брока с хриплым, болезненным стоном. Не на твердь. Не на холодный металл лаборатории. Во что-то мягкое, холодное и мертвенно-безжизненное — в гигантскую клумбу увядших роз. Но не алых, не белых — черных, как вороново крыло, как сама ночь. Они были потрясающе, жутко красивы. Каждый бутон, каждая раскрытая чашечка казались вырезанными из самой густой, бархатистой ночи. Лепестки, глубокого, насыщенного чернильного оттенка, отливали в лунном свете призрачным фиолетово-синим сиянием, как крылья редких ночных бабочек. Их форма была безупречна, линии изгибов — изысканны, будто созданы рукой мрачного гения-флориста. Они не были сухими или ломкими — на ощупь (когда Роллинс неудачно попытался оттолкнуться) они оказались прохладными, упругими, как тончайшая замша, сохранившими эластичность вопреки очевидной мертвенности. И среди всего этого запаха тлена, гнили и вечности, едва-едва, как призрачное эхо, улавливался тонкий, почти нормальный аромат розы. Не яркий и цветочный, а глубокий, холодноватый, с пыльными нотками старых духов. Этот контраст — роскошная красота смерти и слабый дух жизни — был почти невыносим. Лепестки, похожие на обгоревший, истончившийся бархат, взметнулись вокруг них мрачным, беззвучным фейерверком.

Рамлоу пришел в себя первым. Инстинкты, выточенные годами опасности, сработали раньше сознания. Он отплюнулся, ощущая во рту вкус пепла и горечи. Вскочил на ноги, тело пронзила волна боли от падения, но он проигнорировал ее. Пистолет сам выскочил из кобуры, холодная рукоять успокаивающе легла в ладонь. Глаза его, привыкшие сканировать угрозы в джунглях бетона и стали, бешено метались, пытаясь пронзить непроглядную пелену тумана.

— Роллинс! — Его голос грохнул, неестественно громкий и резкий в этой мертвой, поглощающей звуки тишине, словно крик в ватном коконе. — Ты цел? Отзовись, черт бы побрал все квантовые теории!

Рядом, в черном месиве из лепестков, что-то зашевелилось, застонало. Джек просто закашлялся, пытаясь выплюнуть горький привкус тлена и пыли, въевшийся в язык, и стряхнуть с лица липкие черные лепестки.

— Бля… — крякнул Роллинс, отряхивая рукав. — Упали прямо в гроб флориста-вампира. Красиво, конечно, но пахнет… перманентно.

Рамлоу, сдирая с жилета прилипший бархатистый лепесток, бросил на него острый взгляд.

— Только попробуй проболтаться Эдгару в бухгалтерии, что ты тут валялся в черных розах, — прошипел он, смахивая пыльцу с прицела. — Он же затащит тебя в свою готическую тусовку «Сыновья Полуночного Цветка». Заставит спать вверх ногами как летучую мышь и пить чай из этих… — он ткнул стволом в ближайший цветок, — …эстетских кошмаров. Мне потом тебя откачивать.

Холод. Не просто холодок — могильный, костный холод. Он просочился сквозь шерсть тактических костюмов мгновенно, достигнув самых костей, заставив зубы выбить дробь. Туман клубился вокруг, плотный, как погребальный саван, заворачивая мир в жалкий кокон радиусом в несколько шагов. Над всем этим, подавляя, царила Луна. Она висела в беззвездном, черном как деготь небе — огромная, мертвенно-белая, неестественно близкая, как лицо в окне. Ее фосфоресцирующий свет заливал все вокруг призрачным, больным сиянием, отбрасывая резкие, живые тени, которые шевелились на краю зрения, когда ты отводил взгляд. Тишина была абсолютной, гнетущей, звенящей в ушах. Лишь изредка ее нарушал шорох — то ли призрачный ветерок шевелил мертвые лепестки под ногами, то ли что-то большое и скрытное ползло в непроглядной мгле за пределами их крошечного островка видимости.

Джек был похож на призрака, осыпанного пеплом костра. Черные лепестки прилипли к его лицу, к волосам.

— Терпимо... — Он вытер лицо тыльной стороной руки, оставляя грязные разводы. Голос его был хриплым, сдавленным. — Если не считать ощущения, будто меня пропустили через мясорубку, которой лично управлял Тим Бёртон… в его самый мрачный понедельник. — Он с усилием встал, пошатываясь, оружие в его руке казалось вдруг нелепой, бесполезной игрушкой. Его взгляд, скользнув по Рамлоу, устремился к тому, что вырисовывалось из клубящегося тумана. Глаза Джека расширились. — Брок… — его голос стал тише, почти шепотом, полным леденящего изумления. — Посмотри… на это.

Замок.

Он не просто возвышался. Он властвовал. Гротескный скелет забытого мира, вылепленный из самой ночи и вековой скорби. Темный, пористый камень, казалось, не отражал лунный свет, а впитывал его, как губка, становясь еще чернее. Башни не стремились ввысь — они извивались в немыслимых муках, как скрюченные пальцы заживо погребенного гиганта, их шпили впивались в черное небо, словно клыки спящего титана. Окна — пустые, слепые глазницы. В некоторых ещё торчали осколки стекла, похожие на застывшие, прозрачные слезы. Водосточные трубы, изогнутые в предсмертных судорогах, капали черной, густой, как смола, субстанцией, хотя небо было сухим и без туч. Плющ. Не просто растение — черные, толстые, как удавы, жилы тьмы, оплетавшие стены с удушающей нежностью, местами прораставшие сквозь камень, будто сама тень пустила здесь корни, срослась с камнем. Замок не стоял на скале — он вырастал из неё, был её продолжением, пропитанным до самого нутра веками немой печали и беззвучного безумия. Он не дышал — он источал тишину, древность и обещание чего-то невыразимо чуждого, враждебного самой сути жизни.

?astelul ?mbrelor. Замок Теней.

Название возникло в сознании само собой, будто выгравировано на внутренней стороне черепа.

Рамлоу медленно, почти против воли, опустил пистолет. Весь его цинизм, весь его надетый как броня сарказм, растаял, уступив место леденящему, первобытному осознанию. Он стоял на краю не просто опасности. На краю фундаментальной, вселенской неправильности.

— Чертовы теоретики… — прошипел он, но в голосе не было прежней злости, лишь плоский шепот чистого, немого ужаса. — Я же говорил… пахнет дешевым одеколоном и катастрофой. Но это… — Он втянул воздух полной грудью, и запах ударил в ноздри — гниль, пыль склепов, вечная сырость и под ней — сладковатый шлейф забвения. — Это пахнет концом света. Личным, для нас.

Роллинс машинально подошел ближе к гигантским, дубовым воротам, покрытым стертыми временем и непогодой знаками, смысл которых был давно утерян. Его прагматизм, его вера в логику и технику, дала глубокую трещину. Он протянул руку и коснулся камня у входа. Холодный. Шершавый. Пульсирующий едва уловимым, зловещим теплом.

— Главное… мы дышим… — произнес он, но это звучало как слабое оправдание перед лицом непостижимого. Он поднял голову, глядя на чудовищную луну, которая казалась готовой сорваться и раздавить их, как букашек. — Пока что. И, кажется, мы не просто не в том городе… — Он тряхнул головой, словно пытаясь стряхнуть наваждение. — Мы не в том сне. Или в самом глубоком кошмаре. — Он обернулся к Рамлоу, его лицо в лунном свете было бледным, как полотно. — Вопрос риторический: где здесь ближайшая станция для душ, потерявшихся между мирами? И… — Он горько усмехнулся. — Есть ли у них кофе, который не напоминает отвар из могильных червей?

Туман, будто подчиняясь невидимому сигналу, чуть отпрянул, рассеиваясь, словно театральный занавес перед главным действием. Он открыл зияющий черный провал ворот, ведущих в непроглядную тьму внутреннего двора. Они стояли на самом краю. Краю не просто бездны. Краю искаженной реальности, где правила писали не физики, а сновидец с больной душой. Обменявшись одним-единственным взглядом — взглядом людей, у которых не осталось ни карт, ни компасa, ни даже тени выбора, — Брок и Джек сделали шаг. Вместе. Их черные костюмы растворились в проглатывающей тьме проема, словно два последних ворона, по ошибке залетевших в гигантскую, мрачную сказку, написанную чернилами из ночи и слез. Холодный камень под ногами поглотил звук их шагов. Огромная Луна-Призрак равнодушно наблюдала сверху, освещая жалкий путь в лабиринт теней, где их уже ждали незавершенные картины и вечный страж с именем на забытом языке.

--⚜︎--⚜︎--⚜︎--⚜︎--⚜︎--⚜︎--⚜︎

1) Общая музыкальная тема всего фанфика: Nox Arcana — "Transylvania".

Мрачная, атмосферная инструментальная композиция с органом, колоколами, хором и звуками природы (вой ветра, крики ворон). Создает ощущение древнего проклятия, изоляции и готического величия.

2) Чёрные розы замка. Арты: https://ibb.co/album/prVW2z

Музыкальная тема роз: Kylie Minogue & Nick Kave — Where the wild roses grow

3) Замок Теней (Castelul Umbrelor) Арты: https://ibb.co/album/RkW56H

Музыкальные темы замка:

* Danny Elfman — "Main Title" (из "Сонная Лощина")

* "Midnight Syndicate" — Born of the Night