Величайшая древняя магия (гет)

Чёртово пятно не хотело оттираться.

Себастьян с остервенением вдавливал тряпку в поверхность дубового стола, который ходил ходуном под его жилистыми руками. Отросшая чёлка парня грязной шторой металась перед измученными глазами — карими свидетельствами бессонных ночей на осунувшемся лице.

Капелька пота стекала по ярко очерченной скуле, но Себастьян её не чувствовал. Его мир сузился до небольшого, въедливого и словно насмехающегося над ним пятнышка, оставленного последними из гостей "Трёх мётел". Он помнил, сколь щепетильна Сирона в вопросах чистоты трактира, но после получаса бесплодных попыток заставить столешницу сверкать у парня были уже личные счёты к этому пятну.

К этому пятну...

Пятно...

Запятнан.

Чертыхнувшись, Себастьян ударил кулаком по столу и зажмурил глаза.

Нет, только не сейчас...

Прорвавшиеся из глубин подсознания мысли, словно голодные стервятники, набросились на него, заставляя крепко зажмуриться и сжать голову в тисках.

Он с силой прижал ладони к глазам.

Только не это.

Не

Сей

Час!

Парень шумно задышал, пытаясь договориться со своими демонами.

Он всё равно сдастся им, едва поднимется в свою комнату и ляжет на узкую кровать. Как бы он ни вымотался за день, сколько бы себя ни нагружал, они не позволят ему забыться сном.

Это было бы слишком милосердно.

Они всё равно придут позже.

Себастьян медленно отнял ладони от лица.

Перед глазами пронёсся калейдоскоп мигающих пятен, и он со злостью узнал среди них то, которое уже искренне ненавидел.

Которое было так на него похоже.

Словно он сам является пятном.

Неприятным, грязным, смердящим, которое невозможно вывести, которое навсегда останется на гладкой поверхности жизни.

Пятно в жизни Анны.

Чёрное, ядовитое, разлившееся в её руках, когда она коснулась убитого Соломона. Плескавшееся в её глазах, когда она подняла полный боли и ненависти взгляд на того, кто какой-то насмешкой судьбы был ей братом. Того, кто в погоне за призрачной надеждой на будущее лишил её настоящего, кто оказался слабым перед искушением, кто не сумел...

Сильнее!

Сильнее!!

Нужно просто тереть сильнее!

Плечо заныло, и Себастьян почувствовал удовлетворение от тянущей боли.

Пусть.

Пусть болит.

Пусть ноет, пусть мышцы стонут после того, как он без помощи магии перенёс сегодня несколько десятков бочек в погреб, пусть сухожилия разорвутся вечером, когда прибудет партия мешков с ячменем.

На самом деле, он не заслуживает даже этой боли, милостиво помогающей ему не думать.

Не вспоминать...

Не чувствовать.

Чёртово пятно!

Тягучее, липкое...

Воплотившее самые глубинные, самые кошмарные страхи Оминиса, который верил Себастьяну.

Оминиса, который поклялся себе, что не будет иметь с Тьмой ничего общего после всего того ада, что творила его семья.

Оминиса, который осторожно, наощупь, но непоколебимо двигался вперёд, верный себе и своим принципам.

Оминиса, который пытался, старался изо всех сил уберечь Себастьяна, но тот раз за разом грубо хватал друга за ворот мантии и с головой окунал во Тьму, бессердечно заставляя заново переживать ужасы Круциатуса, оглушающие крики невинных людей, боль, вибрирующую в смраде подземелий, оседающую на коже следующим слоем после запахов смерти и разложения, раскалывающий душу свист Убивающего проклятия...

Оминиса, который верил Себастьяну сильнее, чем Себастьян того заслуживал.

Парень сжал тряпку и изо всех сил навалился на пятно, заставив стол заскрипеть в мольбе о пощаде.

Глянцевый лак не выдержал напора и дал тонкую трещинку.

Словно яд, пятно медленно просачивалось сквозь неё, оседая в глубинных слоях, отравляя ни в чём не повинную древесину.

Оно останется там навсегда. Маленькое пятнышко, нарушающее целостность.

Возможно, даже незаметное. Поначалу.

Но она будет видеть. Будет видеть это пятно всякий раз, когда обратит свой взор на Себастьяна.

Это маленькое пятнышко было куда глубже, а потому было намного омерзительнее.

Он предал её доверие.

Предал доверие человека, который доверился впервые в жизни.

Предал её, которая держала его на плаву весь этот год.

Которая подбадривала, искала ответы на его вопросы, хоть у неё своих забот хватало.

Он видел, что ей было тяжело. Видел, как она нагоняла пятилетнюю программу, лихорадочно листая учебники, как проживала одно ранение за другим, сражаясь с теми, кто желал ей смерти, как пыталась не потерять саму себя в стихии неуправляемого дара...

Видел, что ей было тяжело.

И, как последний подонок, требовал больше.

Требовал верить в его ложь, требовал беспрекословно принимать его идеи и слепо следовать за ним к пропасти в надежде, что он не даст упасть ни ей, ни себе.

А затем требовал падать.

Ту, что судорожно обнимала его в тёмном зале Фелдкрофских катакомб, не страшась инферналов, но страшась за него, доверяя ему до последнего, глядя на него так, будто...

Дерево сдавалось и крошилось под крепкими руками, и Себастьян почувствовал, как несколько заноз впились в его ладонь.

По столу разметались щепки.

Всё, что осталось от них.

От них с Анной.

От них с Оминисом.

От них с Шарлоттой.