Братец лисёнок (джен)

Утро в Хогвартсе выдалось туманным и медным, словно в огромном каменном сердце замка горело невидимое пламя. Сквозь запотевшие окна Большого зала пробивался золотой свет, разрезая дымку и колыхаясь в воздухе вместе с ароматами овсянки, тыквенного пирога, свежевыпеченного хлеба и крепкого чая. Казалось, этот свет и запахи держат учеников за плечи, не позволяя им окончательно утонуть в дремоте.

Рон сидел за длинным столом Гриффиндора, подперев голову рукой. Его рыжие волосы, чуть спутанные после ночи, казались ещё ярче на фоне серого камня стен. Он смотрел перед собой без особого интереса, время от времени откусывая кусочек хлеба с мёдом, который размазывался по губам, липкий и тёплый.

Напротив него сидела Гермиона, сосредоточенная и строгая, как обычно по утрам. Она что-то записывала в свой блокнот тонким, быстрым почерком, едва слышно шурша пером. Гарри же, держа в руках газету, читал заголовки «Ежедневного пророка», не отрываясь, словно каждый абзац мог поведать о новой беде.

— Не могу поверить, — проговорила Гермиона, даже не поднимая глаз. — Ты снова забыл домашнее задание по Зельеварению. Снейп тебя растерзает.

Рон только фыркнул и пожал плечами. Его тело было тяжёлым от сна, от вчерашних тренировок по Квиддичу, от всего, что он не хотел вспоминать. Он достал из кармана свою палочку и начал ею постукивать по деревянной скамье, как бы проверяя прочность. Палочка дрожала в его руке, отзываясь каким-то неприятным гулом.

— Перестань, — отрезала Гермиона, — ты её когда-нибудь сломаешь.

— Ну и пусть, — буркнул он, — всё равно она у меня трещит с тех пор, как в меня врезался Фред в прошлом году.

Он посмотрел на тонкое, чуть потрескавшееся дерево в своей ладони. Палочка казалась почти живой: из трещины, как из раны, медленно вылезала тончайшая золотистая щепка. Он дотронулся до неё ногтем, и палочка издала тихий, почти жалобный треск.

В этот момент мимо прошёл Перси, высокий и прямоходящий, как всегда в идеально выглаженной мантии. Он только покачал головой, увидев, что Рон возится с палочкой во время завтрака.

— Постучи ещё пару раз, и она у тебя переломится пополам, — бросил он, не сбавляя шаг. Его голос звенел холодком утреннего воздуха, проникавшего через витражи.

Рон нахмурился и посмотрел на палочку снова. «Да ладно тебе…» — подумал он. И, чуть прищурившись, ударил ею по столу, как бы проверяя силу дерева. Раздался резкий хруст. Гермиона оторвала взгляд от блокнота, Гарри опустил газету.

Рон застыл.

В его руке осталась только половина палочки. Вторая часть со слабым стуком упала на дубовый пол, покатилась под стол, оставляя за собой тонкую струйку золотистой пыли, словно утренний свет вытекал из неё.

На секунду повисла тишина, даже шелест газет и звяканье ложек стихли вокруг. Где-то на дальнем конце зала хмыкнул близнец Фред или Джордж — Рон даже не разобрал, кто именно.

Он смотрел на поломанное дерево в своей ладони. Внутри разлилось странное чувство: не страх, не злость, а опустошение, будто он раздавил ладонью живое существо и теперь не знал, как вдохнуть в него жизнь обратно.

— Я же говорила, — тихо произнесла Гермиона. Она отложила перо и коснулась его плеча. Её прикосновение было лёгким, почти незаметным, но тёплым, как солнце, пробившееся сквозь утренний туман.

Рон ничего не ответил. Он поднялся, сгребая в карман обе половинки палочки, и пошёл прочь из зала, чувствуя на себе взгляды учеников. Каждый шаг отдавался в груди глухим звоном, словно с каждой секундой он уходил всё дальше от того, кем был, и всё ближе к тому, кем станет.

День был мутным и тяжёлым, будто на замок опустилась невидимая сеть дождя и тумана, сплетённая из сырости и пахнущей травой прохлады. В обеденном зале давно разнеслись запахи горохового супа и тёплого хлеба, но Рон не притронулся к еде. Он сидел, опустив голову, и слушал, как Гарри шуршит страницами книги «Знаменитые волшебные палочки Европы», а Гермиона что-то быстро писала в своём блокноте.

— Рон, — сказала она наконец, поднимая на него свои внимательные, ясные глаза. — Ты понимаешь, что тебе нужна новая палочка. И… ты не сможешь просто так купить её в «Олливандер», если у тебя нет денег.

Рон кивнул. В груди у него было тяжёлое, тянущее чувство вины и стыда. Деньги. Вечно эти деньги. Он уже представлял, как мама будет хлопотать, собирая с отца, как Джинни предложит свои скромные отложенные к отпуску галеоны, а Фред и Джордж будут смеяться, но всё же протянут несколько монет из выручки своей лавки. Нет, лучше бы он справился сам.

— Есть другой выход, — сказала Гермиона, чуть наклоняясь вперёд. Её волосы мягко скользнули по плечам, пахнущие лавандовым шампунем, и Рон впервые за день чуть дрогнул от этого запаха. — В Запретном лесу растёт древнее дерево, сердцевина которого подходит для палочек. Это, конечно, запрещено, но если мы с Гарри пойдём с тобой… мы сможем выбрать хорошую ветку.

Гарри поднял голову от книги. Его глаза за стеклом очков были тёплыми и полными решимости.

— Я пойду с вами, — сказал он. — Снейп всё равно сегодня занят дежурством у слизеринцев. Мы успеем.

Они собрались быстро. Рон спрятал половинки своей сломанной палочки в карман, натянул старую вязаную кофту, поношенную и немного вытянувшуюся на локтях, но всё ещё пахнущую домом. Гермиона шла впереди, расправив плечи, уверенная, как всегда, в своих мыслях и решениях. Гарри шёл сзади, молчаливый, держа в руке свою палочку и оглядываясь на каждое дерево, будто ждал нападения дементора.

Когда они подошли к границе Запретного леса, воздух стал гуще. Трава под ногами была мокрая, мягкая, словно мох. Из чащи тянуло прохладой и запахом земли, грибов, гнили, мокрых листьев и чего-то ещё — древнего, тяжёлого, дикого. Рон остановился и вдохнул этот запах полной грудью. Было страшно, но в этом страхе было что-то живое, очищающее.

— Здесь, — шепнула Гермиона, указывая вперёд. Её голос дрожал, но не от страха, а от напряжения мысли. — Где-то здесь растёт то самое дерево. Нам нужно найти его по коре: она серая с золотыми вкраплениями.

Они шли медленно, переступая через корни, скользкие и упрямые, как старческие жилы, пробивавшиеся из земли. Где-то вдалеке ухнула сова, её голос прокатился под тёмными сводами деревьев и затих в гуще ветвей. Рон смотрел на свои ботинки, заляпанные грязью, и думал о маме, которая воскликнет, увидев их такими.

— Вот оно, — сказала вдруг Гермиона, останавливаясь. Перед ними стояло высокое дерево, могучее, как древний великан. Его кора действительно была покрыта золотыми вкраплениями, словно светились изнутри. Дерево дышало. Рон чувствовал это, хотя сам не понимал, как. Казалось, что каждый его трещиноватый изгиб полон мудрости веков и какой-то тоскливой, медленной жизни.

— Ты уверен, что это хорошая идея? — спросил Гарри, положив руку Рону на плечо. Его ладонь была тёплой, ободряющей.

— Уверен, — ответил Рон. Его голос прозвучал глухо, будто принадлежал не ему. Он достал ножик, который когда-то дал ему отец, когда они ездили в Египет. Ножик был старым, лезвие чуть погнуто, но острое.

Он подошёл к дереву, приложил ладонь к коре. Под его рукой дерево было прохладным и слегка влажным, как кожа спящего зверя. На мгновение ему показалось, что он чувствует пульс — медленный, тяжёлый, уходящий глубоко в землю.

— Быстрее, Рон, — тихо сказала Гермиона. Её голос звучал тревожно, но он не обернулся.

Он поднял нож и провёл им по коре. Сначала медленно, легко, потом сильнее. Кора поддалась, послышался хруст, как если бы он ломал сухую ветку. Из разреза потекла густая, чуть блестящая жидкость, пахнущая смолой и чем-то терпким, горьким, будто горелая карамель. Рон почувствовал, как нож зацепил твёрдую сердцевину. Он начал вырезать ветку, стараясь не думать о том, что это дерево живое, что оно чувствует каждый его резкий, неловкий взмах.

Гарри стоял рядом, всматриваясь в лес, напряжённый, сжатый. Гермиона прижимала к груди свой блокнот, будто он мог защитить её от всего.

Когда ветка наконец поддалась и Рон выломал её из дерева, раздался звук, похожий на тихий стон. Вокруг затрепетали листья, зашуршали травы, где-то в тени мелькнула чья-то серая тень. Рон отступил, держа в руке ветку с золотыми вкраплениями. Она была тяжёлой, но красивой, как меч.

— Молодец, — пробормотал Гарри, но в его голосе не было радости.

— Нам нужно уходить, — сказала Гермиона. — Быстрее.

И они пошли назад, сквозь лес, который теперь казался другим. Тёмным, молчаливым и недобрым. Рон шёл последним, чувствуя, как на затылке холодеет кожа, словно кто-то невидимый смотрит ему вслед, тяжело и долго, из самого сердца леса.

Они шли обратно той же тропой, по которой пришли, но теперь лес дышал иначе. Туман густел меж стволов, белый и колкий, как ледяное молоко, цеплялся за лодыжки, прячась в корнях. Лес шумел едва слышно — словно тосковал или шептал что-то своим обитателям, невидимым глазу.

Рон шёл последним. Он нёс ветку в руке, и она тяжело билась о его бедро при каждом шаге. На пальцах оставалась золотистая смолянистая пыль, пахнущая терпкой горечью и чем-то сладким, как пережжённый сахар. Ему хотелось вытереть ладони о штаны, но он боялся, что вытрет вместе с пылью всю магию ветки.

Гермиона и Гарри шли впереди, тихо переговариваясь. Иногда Гермиона оборачивалась, проверяя, идёт ли Рон, и в её глазах была тревога. Но Рон молчал. В груди у него росло странное чувство — не радость, не гордость, а тяжесть, будто он вынул из леса не ветку, а чьё-то сердце.

Они миновали старую ель с толстыми, изогнутыми ветвями, похожими на лапы чудовища, и вышли на небольшую поляну, залитую бледным светом. Туман здесь был тоньше, он ложился на траву лёгкой дымкой, а в центре поляны возвышался странный объект — гнездо, но не птичье.

Гнездо было похоже на огромный клубок корней, сухих веток, мха и паутины. Оно светилось изнутри мягким, ровным светом, будто в нём горел маленький месяц. Внутри, в золотистом тумане, мерцали крошечные огоньки, похожие на светлячков, но каждый огонёк медленно плавал в воздухе, оставляя за собой тонкий серебристый след.

Рон остановился. Сердце его замерло. Никогда ещё он не видел ничего подобного. Лес вокруг притих. Даже Гермиона, обернувшись, замерла с открытым ртом. Гарри сделал шаг вперёд, прищурился.

— Что это? — прошептал он.

— Это… — Гермиона сглотнула. — Это гнездо духов леса. Я читала… Это их дом. Они создают такие места из всего, что найдут — коры, веток, света… И живут в них.

Рон смотрел на гнездо заворожённо. Внутри него медленно вращались маленькие существа — прозрачные, как капли росы, с крошечными крыльями, которые дрожали, будто лепестки под ветром. Они не имели формы, только слабое свечение и лёгкий звонкий шум, словно ветер трогал стеклянные колокольчики. И каждый их взмах крыльев звучал музыкой, которой Рон никогда прежде не слышал.

Его ладонь с веткой дрогнула. Нож в другой руке соскользнул и зацепил одну из веток, что подпирали гнездо. Веточка треснула. Послышался хруст, как если бы он наступил на сухую ракушку.

Гнездо дрогнуло. Свет в нём заколебался. Маленькие духи зашумели, их звон стал резким, испуганным. Некоторые кинулись к месту трещины, другие запорхали вверх, их свет начал мигать, как моргающие звёзды перед глазами в обмороке.

— Рон! — вскрикнула Гермиона, но было поздно.

Он хотел отступить, но нога зацепилась за корень. Он качнулся вперёд, и ветка, которую он нёс, ударила по основанию гнезда. Раздался глухой, тяжёлый треск, будто кто-то ломал в темноте большие сухие кости.

Гнездо разломилось. Ветки и корни хрустели, падали вниз. Свет внутри мигал, вспыхивал и гас, словно кто-то дул на слабую свечу. Маленькие духи закружились в панике, их звон становился всё громче, острее, почти невыносимым для человеческого слуха. Рон закрыл уши ладонями, но звук пробивался в самые кости, разрывая его изнутри.

Он видел, как они срываются с гнезда, парят над землёй, как тонкие серебряные лепестки, а затем исчезают в воздухе один за другим, оставляя после себя лишь тихую дрожь и пустоту.

Когда всё стихло, гнездо лежало разломанным, разорванным на части, словно его растерзал медведь. На траве остались только обломки коры, пыльца, тонкие волоски паутины, которые дрожали в утреннем ветре.

Рон стоял, тяжело дыша. Его грудь вздымалась, горло пересохло, будто он пил песок. В голове стучало только одно: **«Я разрушил это. Я разрушил их дом.»**

Гермиона молчала, сжимая руки так крепко, что костяшки побелели. Гарри смотрел на Рона широко раскрытыми глазами. Вокруг стояла тишина, такая глубокая, что слышно было, как где-то далеко в лесу капает вода с листьев.

Рон опустил взгляд на свою ветку. Смола блестела на ней, тягучая, золотая, как кровь дерева. Он сжал её крепче, но вдруг она показалась ему холодной, мёртвой. Он почувствовал, как внутри поднимается волна чего-то тяжёлого, липкого — страха или стыда, он не знал.

Из глубины леса донёсся слабый гул, низкий, почти неразличимый, но от него волосы на его затылке встали дыбом. Будто кто-то, огромный и древний, проснулся и раскрыл глаза в темноте, вглядываясь в него.

Рон отступил на шаг, и трава под ногами зашуршала. Воздух стал вязким, мокрым. Он посмотрел на Гермиону, но она всё ещё смотрела на разрушенное гнездо, её губы дрожали, глаза наполнились слезами.

Он хотел что-то сказать, но слова не рождались. Весь лес вдруг стал молчаливым свидетелем его вины.