Тень над Гиватом (джен)

Скала под пальцами была тёплой от полуденного солнца, и всё небо над Ершалаимом будто держалось на плечах одного человека — Иешуа сидел спокойно, глядя в закат, а тень его падала длинной и распятой на землю.

— Ты снова пришёл, — голос за спиной был знаком. Как привкус меди на губах. Как сон на рассвете.

— Я всегда здесь, — тихо, как ветер: — Даже если ты меня не видишь.

Понтий Пилат стоял, не приближаясь. Он не был одет в белый плащ — теперь только пыльная тога, простая, как и он сам. Всё величие смыто временем. Только глаза остались прежними — усталые, серые, будто выгоревшие от римского солнца и ершалаимской правды.

— Я каждый день слышу твой голос, — Пилат подошёл ближе. — И не могу себя простить.

— Ты не должен, — Иешуа повернулся. Его лицо было спокойным, будто он уже давно умер и воскрес так много раз, что перестал считать. — Но ты можешь понять.

— Я приговорил тебя.

— Ты позволил. Но не ты судил.

Пилат сел рядом. Скала их обоих держала, как земля держит корни олив.

Долго молчали.

— Я был трусом.

— Нет. Ты был человеком.

Иешуа смотрел вниз — на землю, на мир, где снова проливалась кровь, где снова чьи-то имена забывались, а чьи-то проклинались. Где снова его бы распяли — за мягкость взгляда и за правду, которую не хотели слышать.

— Ты пришёл за прощением? — спросил он наконец.

— Я пришёл, потому что устал. Потому что тысячу лет я ищу ответ.

— Ответ прост, прокуратор, — Иешуа коснулся его руки. — Ты жив. Пока ты спрашиваешь, ты жив.

Пилат вздрогнул — то был не просто жест. То было прикосновение света, что пробивается сквозь вековую тьму. Иешуа не упрекал. Он просто был.

— Если бы ты мог, — шепчет Пилат, — ты бы сбежал из сада, из Гефсимании, если бы я дал тебе знак?

— Я знал, что ты не дашь. И знал, что должен остаться.

Тишина снова падает между ними, как вечер. И только голос Иешуа, совсем тихий:

— Но я бы остался всё равно. Даже если бы ты звал.

И Пилат вдруг закрыл глаза. И ощутил, что его ладонь — в другой, тёплой, живой. И что кто-то, быть может, всё ещё ждёт его, спустя века. Не ради суда. Ради прощения. Ради того, чтобы просто быть родом.