Под сенью Берёзовых Врат (джен)

Хогвартс жил своим привычным декабрьским ритмом — дым из труб лениво вился к небу, где серые тучи заволокли солнце, а в залах замка пахло печёными грушами и мёдом. Но во дворе, подле старой скамьи у южной башни, трое друзей старались вырвать себе хоть миг уединения до начала следующего урока по заклинаниям.

Гарри Поттер сидел, прижав к груди книгу по древней магии, но уже минут десять не переворачивал ни одной страницы. Он глядел в серое небо, где облака стягивались, как тюремные двери, и чувствовал, как что-то в этом воздухе не так. Ветер был сухим, морозным — слишком ранним даже для Шотландии.

— Вот увидите, — проворчала Гермиона, проверяя плотность заклинания на перчатках, — если я заболею перед зачётом, буду винить исключительно этот чертовски “чистый” горный воздух.

— Это не воздух, это декабрь, Гермиона, — отозвался Рон, лежа на спине в сугробе и лениво чертя руками ангела. — Я, например, чувствую приближение праздников. Это, между прочим, тоже магия.

— Ты чувствуешь приближение оставшихся котлет в Большом зале, — парировала она, но с улыбкой.

Гарри не вмешивался. В последние дни он часто ловил себя на мысли, что смотрит куда-то "за край". В небо, в лес, в дальний склон башен. Словно что-то звало, но без слов. Просто — чувство. Слишком тихое, чтобы объяснить, но слишком явное, чтобы игнорировать.

И вот оно: первое снежное дыхание.

Один-единственный, аккуратный снежный хлопок мягко опустился на край очков Гарри. Потом — второй, на книгу. И ещё. Через несколько мгновений весь двор уже покрылся тонкой, ровной вуалью. Снег не падал — он опускался, как старинная занавесь на театральной сцене.

— Смотрите! — воскликнул Рон, садясь. — Снег! Первый в этом году!

— Не может быть, — нахмурилась Гермиона. — Погодное заклинание профессора Флитвика ещё работает. На территории Хогвартса не должно быть осадков до... до следующей недели. Я проверяла.

— Видимо, кто-то не учёл русский климат, — хмыкнул Гарри, и сам удивился, откуда у него взялась такая мысль.

И именно в этот момент, будто в подтверждение слов, ворота Хогвартса дрогнули. Сквозь туман, стелющийся у подножия холма, появился силуэт — высокий, как страж ворот, и молчаливый, как утёс. Его кафтан тёмно-синего цвета переливался инеем. Он шёл медленно, не торопясь, но так, будто шагал по собственному праву.

Голова у фигуры была покрыта меховой шапкой с длинным суконным платом, уходящим за спину. В руках он держал длинную шкатулку, украшенную резьбой — как старинная берестяная грамота. В воздухе за ним повисал иней, будто сам воздух отступал перед этим человеком.

— Это… кто? — прошептала Гермиона. — Он идёт… сюда?

— Или к замку, — поправил Гарри, встав.

Посланник подошёл вплотную к внешнему кругу защитных чар замка. Мгновение он стоял, не двигаясь. Затем протянул руку и коснулся воздуха. Магическая завеса, охранявшая Хогвартс, впустила его — как будто признала. Защитный барьер вспыхнул серебром и исчез, словно кланялся пришедшему.

Гарри замер. Он впервые видел, как чужой волшебник пересекает границу школы так легко, будто возвращается домой.

— Ну и деньок… — пробормотал Рон, глядя, как незнакомец поднимается по мраморным ступеням главного входа, даже не взглянув на них.

Но Гарри чувствовал: он посмотрел. Мимолётно. Через холод, через снег, сквозь стекло очков — напрямую в его глаза.

И хотя всё длилось не больше секунды, в груди стало холодно. Как будто не просто кто-то посмотрел, а узнал.

Гарри, Гермиона и Рон вошли в Большой зал следом за таинственным гостем, почти не сговариваясь — не по приказу, не по интересу, а по какому-то внутреннему влечению, будто сама тишина велела им быть там. Зал, обычно гулкий от смеха и грохота посуды, был теперь почти неузнаваем. Пламя в каминах горело приглушённо, будто пригибалось перед присутствием чего-то иного, а магический потолок, обычно отражающий погоду за окнами, теперь казался заволочённым утренним инеем. В нём двигались тени деревьев, как если бы над залом шумел чужой, северный лес.

Посланник, тот самый высокий человек в синем кафтане и меховой шапке, стоял у преподавательского стола, положив на него резной футляр из бересты. Пальцы его были узловатыми, с ногтями, будто вырезанными из камня, а лицо — светлым, но не старым. Он молчал. Даже не дышал заметно, словно был сделан из снега, что только что выпал за окнами. Перед ним стоял профессор Дамблдор, сдержанный, но сосредоточенный. Он внимательно разглядывал свиток, только что вынутый из футляра. Грамота, свёрнутая в три кольца, была перевязана золотой нитью, и казалось, будто сама береста дышит — чуть трепещет, реагируя на воздух, голос, намерение.

Гарри стоял чуть позади, между Гермионой и Роном, и ощущал, как с каждой секундой в его груди росло странное чувство: будто он вот-вот что-то вспомнит — не забытое, а пока ещё не случившееся.

— Профессор МакГонагалл выглядит так, будто ей показали живого тролля в тапках, — пробормотал Рон вполголоса. — Или будто этот тип — Дед Мороз, только злой.

— Это не просто гость, — прошептала Гермиона, глядя на шкатулку. — Смотри на узоры. Это древние символы. Перуница, Велесов знак, Чертог Зимы… Это же волховская магия. Гарри, ты понимаешь, кто это?

Гарри не ответил. Он чувствовал, что не нужно понимать — достаточно чувствовать. И в этот момент Дамблдор развернул свиток.

Руны на бересте вспыхнули серебром. Не огнём, не светом, а тихим, как иней на стекле, свечением — будто сама зима дала своё одобрение. Директор начал читать, голос его звучал мягко, но отчётливо, как колокольный звон в метель.

— Да прибудут трое, достойные стоять пред Вратами Севера, — произнёс он. — Да измерят силу не палочкой, но духом. Да пойдут, где страх — оберег, а тишина — судья.

Ни звука не раздалось в ответ. Даже пламенные факелы будто затаили дыхание. МакГонагалл шагнула вперёд, напряжённая, как струна.

— Альбус, вы же понимаете, что это значит? Это не турнир. Это не игра.

— Это обряд, — спокойно ответил он. — И Велесова Обитель не предлагает соревнования. Она предлагает путь. И если нам предложено вступить, то честь — принять.

— Но кто они, Альбус? — спросила она, взглядом указывая на троих.

— Те, кто уже доказал, что сила — это не уровень магии, а глубина сердца. Гарри. Гермиона. Рон.

— Что?! — воскликнул Рон, но тут же подавился собственным возгласом. Гермиона приоткрыла рот, но не произнесла ни слова.

Посланник поднял голову. Его глаза были бледно-серые, как снежная корка на озере. Он посмотрел на Гарри. Долго. Слишком долго, чтобы это был просто взгляд. Потом произнёс:

— Слово принесено. И слово услышано. Мы ждём.

— Они должны отправиться с первым снегом, — добавил Дамблдор, будто всё было уже решено. — На границе школ их будет ждать волчья тройка. Сани поведут не к забаве, а к знанию. Не к победе — к правде.

— Ты уверен? — спросила МакГонагалл, уже тише.

— Уверенность — не то, что здесь нужно, Минерва, — ответил он. — Здесь нужна вера.

Гарри ничего не сказал. Он не чувствовал страха. Он чувствовал... зиму. Не холодную, а настоящую. Такую, что стучится в окна, чтобы сказать: «Пора».

Гарри ничего не сказал. Он не чувствовал страха. Он чувствовал... зиму. Не холодную, а настоящую. Такую, что стучится в окна, чтобы сказать: «Пора».

Той ночью Хогвартс словно притих. В коридорах было меньше голосов, чем обычно, даже портреты не спорили, а старинные доспехи не скрипели, как будто замок сам задумался — над чем-то древним, неподъёмным. В спальне, где трое друзей собирали свои вещи, царила такая тишина, что даже хлопанье совы за окном казалось слишком громким. Гермиона тщательно укладывала книги, больше из нервов, чем из необходимости. Рон в третий раз проверял, где его запасные перчатки, а Гарри стоял у окна, глядя на тёмное поле за пределами школы, где уже начинал мерцать иней. Там, у лесной кромки, были они — сани.

Они не спускались к вокзалу, не шли к "Хогсмидскому экспрессу", как в прежние годы. Нет. Сегодня путь лежал по снегу, без рельсов и паровоза. Под покровом ночи, у самой границы леса, ждала упряжка — трое волков, серебристых, как звёзды. Они стояли в полной тишине, не скалясь, не рыча, даже не дыша тяжело. Казались вырезанными из зимнего света. Над ними, чуть выше линии деревьев, вспыхнуло небо — не просто луной, а созвездием Велеса: три звезды, выстроенные, как ворота, и среди них — холодный блеск пути.

Посланник в синем кафтане уже был там, стоя у саней с высокой спинкой, покрытой чёрным мехом. Когда они подошли, он не обернулся. Только сказал:

— Поздно спорить. Рано бояться.

Он протянул каждому по свёртку — плотные шарфы, связанные вручную, с узорами, напоминающими древние письмена. Хагрид, появившийся откуда-то из тени, похлопал Гарри по плечу.

— Я не знаю, куда вы едете, — пробормотал он, шмыгая носом. — Но знаю точно: туда, где важно сердце. А у вас, мальчишки… да и у тебя, Гермиона… с этим порядок.

Он хотел сказать ещё что-то, но махнул рукой, будто отгоняя ветер. Волки зашевелились, уши их дрогнули. Гермиона на мгновение остановилась — глаза её заблестели.

— Мы правда готовы? — спросила она, тихо.

— Мы не были готовы и к первому году в Хогвартсе, — ответил Гарри, садясь. — Но это ведь не остановило нас.

Они устроились на мягких мехах. Сани не имели ни колёс, ни лыж — лишь плавную резьбу по бокам, где были вырезаны сцены охоты, битв и… жертв. Один из рисунков — человек, стоящий в снегу с распростёртыми руками, перед рогатым силуэтом. Гермиона отвела взгляд.

Посланник занял место впереди, рядом с волками, и без слова поднял руку. Ни крика, ни щелчка. И тем не менее, упряжка двинулась — легко, плавно, как если бы скользила по льду, которого не было.

Сначала они пронеслись мимо озера, где вода уже схватилась тонким слоем хрусталя. Замок позади исчезал быстро, как мираж. Потом лес начал меняться: знакомые сосны стали выше, тоньше, а потом вовсе перестали быть соснами — начали напоминать свечи, застывшие под куполом неба. Снег ложился всё гуще, и дорога, по которой они ехали, не принадлежала больше Хогвартсу. Она не принадлежала вообще ничему.

Гарри не знал, сколько времени прошло. Миг, час, ночь? Ветер бил в лицо, но не холодил. Он не был пронизывающим — он был умным. Он шептал — не словами, а интонацией. Он говорил: «Слушай». Он говорил: «Помни». Он говорил: «Здесь всё иначе».

Где-то сбоку послышался волчий вой. Один — короткий, зовущий, без угрозы. Волки в упряжке ответили — без звука, просто ускорились, и сани взмыли чуть выше, будто под ними растаял лёд.

Они ехали не по земле. Они ехали по пути, который открывался только раз в поколение. Куда ведёт дорога? Кто их ждёт? Гарри не знал. Но он уже не чувствовал себя учеником. Он чувствовал себя… призванным.