Цепи рассвета (гет)

Гранит «Острога» всегда был цвета запекшейся крови на рассвете. Особенно сегодня. Я прислонилась лбом к ледяному камню узкого окна в своей келье, пытаясь заглушить пульсирующую боль за глазами. Она была вечным спутником, тупым эхом того, что я видела настоящим зрением. Дар. Проклятие. Все называли это по-разному, кроме меня. Для меня это была просто боль.

За окном, в предрассветной синеве, маячили зубчатые стены Академии, а за ними — вечно клубящийся туман Пограничья. Где-то там, за этой хлипкой завесой из молитв и заклятий, лежали миры, кишащие тем, с чем нам предстояло бороться. С чем я должна была бороться, хоть половина «Острога» считала, что мое место скорее по ту сторону стен, на костре.

"Алекса! Подъем! Утренние молитвы через десять! Опоздаешь — будешь чистить алтари Нечистых до следующего полнолья!" — резкий голос надзирательницы секирой рубанул тишину коридора.

Я вздрогнула, оторвавшись от окна. Мигрень ответила новой волной тошноты. Собраться. Просто собраться. Родители... Их лица уже стерлись в памяти, оставив лишь ощущение тепла и запах ладана. Они пали, когда мне было семь. Защищая какой-то забытый богом форпост от прорыва Скверны. Герои. А я — их дочь-ведьма, по мнению многих. Михея... единственный, кто остался. Ангел без крыльев, тень с печальными глазами. Он появлялся редко, как призрак, оставляя странные подарки — перо неземной красоты, книгу на забытом языке, теплую булочку в самый голодный день. Он знал. Всегда знал, что со мной не так.

Я быстро надела грубую форму сержанта-кадетки — темно-серый камзол, черные брюки, сапоги, стучавшие по каменным плитам, как молотки по гробовой крышке. Длинные русые волосы, обычно похожие на спутанный шелк, были жестко стянуты в тугой узел. Зеленые глаза — «изумруды дьявола», как шептались за спиной — смотрели на меня из зеркала умывальника устало и вымученно. Красота? Какая красота может быть в этом каменном мешке, пропитанном страхом и святостью?

Трапезная встретила гулким гомоном и запахом дешевой похлебки. Я, как всегда, взяла миску и направилась к дальнему углу, к пустому столу. Пустота расступалась передо мной. Кадеты отворачивались, замолкали, делали вид, что не замечают. Некоторые — просто боялись. Другие — ненавидели.

"О, смотрите, Сканер спустилась!" — громкий, нарочито веселый голос разрезал воздух. Артем Воронов. Сын влиятельного наставника из Инквизиторского крыла. Высокий, сильный, с лицом, которое могло бы быть красивым, если бы не вечная гримаса презрения. Его верная тень, Лера Кострова, хихикнула, прикрыв рот изящной ручкой. Лера мастерски плела интриги и носила в кармане яд сплетен.

"Сканер" — их любимое прозвище для меня. Потому что я «сканирую» грязь. Вижу то, чего не видят они. Чистые. Правильные.

"Наверное, сегодняшняя похлебка для нее — как адский бульон, да, Лер?" — Артем громко чавкнул, нарочито размазывая густую массу по миске. "Чувствует все кишки демонов, из которых это сварено! Ха!"

"Артем, не будь груб," — фальшиво вставила Лера, бросая на меня взгляд, полный ледяного любопытства. — "Может, она просто сегодня видит, как твоя аура сливается с грязью на полу?"

Хохот прокатился по их столу. Мои пальцы сжали ложку так, что костяшки побелели. Не реагируй. Не дай им удовольствия. Но боль в висках пульсировала в такт их смеху. И вдруг... Я увидела. Мимо проходил кадет младшего курса, Родион. Тихий, запуганный паренек. И вокруг его сердца, тускло мерцая, обвилась тонкая, почти невидимая цепь из черного дыма. Контракт. Недавний. Низшего уровня демон-пиявка, высасывающий удачу, взамен подпитывающий мелкие страхи. Я зажмурилась, но образ не исчезал. Цепь впивалась в его ребро, как крюк.

"Ой, что это? Головка заболела у нашей Сканерши?" — Артем встал и медленно направился ко мне. Его тень легла на стол. — "Или ты опять видишь свои глюки? Может, тебе пора к Лекарям? Или сразу в Изолятор? Говорят, там стены кричат голосами, которые слышат только такие, как ты."

Он остановился в шаге, нависая надо мной. Запах дешевого мыла и агрессии. Лера наблюдала с довольной ухмылкой.

"Отойди, Воронов," — прошипела я, глядя куда-то мимо его плеча. Голос дрожал, и это бесило меня еще больше.

"А что ты сделаешь?" — он наклонился ближе, его дыхание опалило щеку. — "Накличь на меня бесов? Или увидишь, как моя душа... светится? Ой, подожди, ты же видишь только гадость, да? Как и в себе. Все знают, почему твои предки сгорели. Не от демонов. Они сами себя сожгли, пытаясь изгнать ту пакость, что сидит в тебе!"

Это было как удар ножом. Горячая волна ярости и боли поднялась из груди, смывая осторожность. Я вскочила, опрокинув табурет. Миска с похлебкой полетела на пол с грохотом.

"ЗАТКНИСЬ!" — крик сорвался с губ, громче, чем я планировала. В трапезной воцарилась мертвая тишина. Все смотрели. Сотни глаз — любопытных, испуганных, злорадных. Я видела их ауры — сгустки эмоций, пестрые и неопрятные. И цепь Родиона теперь горела ярче, подпитанная страхом.

Артем отступил на шаг, удивленный моей вспышкой, но его глаза тут же зажглись торжеством. «Видите? Не контролирует себя. Не человек. Чудовище».

Надзирательница уже пробиралась сквозь толпу, лицо как грозовая туча. «Соларская! Воронов! Немедленно прекратить! Соларская — марш в кабинет Наставника Гродова! Тебе обеспечена ночь в Карцере за нарушение порядка и... колдовские выкрики!»

Карцер. Холодная, темная яма, где тени шевелились даже без моего дара. Где боль в голове превращалась в пытку. Я бросила последний взгляд на Артема. Он улыбался. Победно. Лера что-то шептала ему на ухо, не сводя с меня глаз, полных холодного расчета.

Я повернулась и пошла к выходу, сквозь строй молчаливых кадетов. Их взгляды жгли спину сильнее любого адского пламени. Не человек. Чудовище. Ведьма. Их мысли висели в воздухе тяжелыми облаками.

По пути в кабинет Гродова, в сумрачном переходе мимо Зала Древних Артефактов (откуда всегда несло озоном и пылью веков), я наткнулась на нее. Тень. Не просто отсутствие света. Плотная, маслянистая, неестественно вытянутая по стене. Она не шевелилась, как должна была бы при движении факелов в нишах. Она... наблюдала. И в ней, как черви в гниющем мясе, копошились крошечные, мерзкие символы — знакомые по запретным фолиантам в библиотеке. Знаки «Конклава Теней». Они были здесь. В стенах «Острога». Их щупальца уже протянулись к таким, как Родион. И, возможно, не только.

Боль в висках ударила с новой силой. Я прижала ладони к глазам, сдерживая стон. Страх — холодный и липкий — сковал горло. Это было хуже Артема. Хуже карцера. Это была настоящая угроза, которую, казалось, видел только я. Проклятый дар.

В кармане камзола что-то шевельнулось. Я сунула руку и нащупала маленький, теплый сверток. Развернула — имбирное печенье в форме звезды. И клочок пергамента знакомым, изящным почерком: «Держись, Маленький Светильник. Тьма боится твоего упрямства. М».

Михея. Он знал. Всегда знал, когда хуже всего. Печенье пахло медом и чем-то неуловимо нездешним, как солнечный свет сквозь грозовые тучи. На мгновение боль отступила, сдавленная волной нежности и тоски по его редкому, тихому присутствию.

Но потом я подняла глаза. В конце перехода стоял суровый Наставник Гродов, скрестив руки на груди. Его взгляд, лишенный всякого сочувствия, буравил меня. Карцер ждал. Боль ждала. Артем и Лера ждали своего часа. А где-то в стенах академии, как раковая опухоль, пустила корни Тень Конклава.

Я сжала печенье в кулаке, кроша его. Упрямство. Да, Михея. Только оно и осталось. Я выпрямила спину и пошла навстречу наказанию, чувствуя, как мерзкие символы на стене словно провожали меня ледяным шепотом. Война была здесь. И я, Александра Соларская, дочь погибших героев, девчонка с изумрудными глазами, видящими цепи на душах, была на ее передовой. Одна.

Карцер — это просто еще одна тень, — подумала я, подходя к Гродову. А я уже научилась видеть в темноте