Феникс из опавших листьев (джен)

Если любишь цветок — единственный, какого больше нет ни на одной из многих миллионов звезд, этого довольно: смотришь на небо и чувствуешь себя счастливым.

Антуан де Сент-Экзюпери “Маленький принц”

Сначала была тьма.

Не просто отсутствие света — а вязкая, почти живая тьма, в которой не было ни времени, ни пространства, ни смысла. Женщина лежала в ней, как в трясине, и почти не дышала. Не помнила, как это делается.

Холод сковывал грудь, руки, ноги. Воздух, тяжёлый, затхлый, не хотел входить в лёгкие. Что-то давило сверху, как будто пространства было совсем мало. Слишком тесно.

Где она?

Кто она?

Почему так темно?

Тело ныло, как после долгой неподвижности. Память молчала, туго завёрнутая в плотную пелену забвения… но за этой пеленой что-то шевелилось. Что-то важное. Больное.

Она задышала чаще, с трудом, и только тогда мысли начали возвращаться. Медленно. Осколками. Слишком острыми.

Сразу — голос.

— Лили, забирай Гарри и уходи!

Крик. Такой знакомый. Такой отчаянный. За ним — глухой удар, так падает человек на пол. Затем тишина. Пустая, страшная.

Женщина зажмурилась, как будто это могло остановить память, но было уже поздно.

Сразу же возник другой образ — искажённое яростью лицо. Холодные, змеиные глаза. Рука, поднявшая палочку — медленно, с пугающей уверенностью.

— Уйди с дороги, девчонка. Это последнее предупреждение.

Она — между ним и ребёнком. Она знает, что не отступит.

— Нет… — срывается с губ.

И тогда — вспышка.

Яркая, как всполох боли. И всё исчезло. Всё, кроме одного.

Малыш. Такие родные, нелепо торчащие волосы. Такие огромные зелёные глаза. Её глаза.

Гарри.

Она увидела лицо сына, а вместе с ним — и всё остальное. Память. Жизнь. Любовь.

И ужас. Он в опасности, совсем один. Она должна быть там, спасти его.

Разбитая, обессиленная, опустошённая — она подняла руку. Или просто подумала, что поднимает. Её магия была слаба, её почти не осталось. Но даже этих последних капель оказалось достаточно, чтобы сделать одно — единственное, невозможное усилие.

В следующую секунду гроб остался пуст.

* * *

Батильде Бэгшот давно не спалось по ночам. С годами сон уходит — как силы, как молодость, как друзья.

Вроде и день был тихий, и на ночь капельку лавандового настоя приняла, а всё попусту. Сначала простыня мешалась, после больная спина ныла, потом пробило двенадцать — и стало ясно: сегодня ей не уснуть.

Батильда лежала с открытыми глазами, слушала тиканье старинных часов и наконец проворчала в темноту: — Ну и чего это я, как сова на жёрдочке? Всё равно ведь сна ни в одном глазу.

Она не стала зажигать свет — зачем? Ноги сами нащупали тапочки, старая шерстяная мантия укутала плечи, палочка привычно легла в ладонь.

Дом скрипел, половицы отзывались на каждый шаг. А за окнами стояла такая тишина, что аж в ушах звенело. Старушка вышла на крыльцо — просто подышать. А потом бездумно побрела дальше. Ноги сами вывели её по знакомой тропинке к дому Поттеров, вернее, к тому, что от него осталось. Сколько лет прошло? Четырнадцать, если память не изменяет. Время всё сминает, всё приглаживает, как старую скатерть. Только вот с этим домом — нет. Стоит, как укор. Как шрам на лице деревни. Каждый раз, приходя сюда, она думала об одном и том же: как же всё быстро рушится. Семья, смех, молодость — всё в прах, в пыль.

И вдруг в свете луны Батильда заметила, что что-то не так. В траве — тело. Женское.

— Мерлин милосердный. Неужто Пожиратели ритуал какой проводили?

Она подошла ближе, прищурилась. Женщина лежала спокойно, будто просто уснула. Лицо бледное, но живое. Волосы — рыжие, спутанные. Дыхание старушки сбилось, сердце застучало тяжело, глухо. Она узнала женщину, которая никак не могла здесь быть. Женщину, которая погибла четырнадцать лет назад.

Лили Поттер.