Утренняя Звезда (гет)

— …Как вы могли заметить, фасад уже готов! Нам остались лишь некоторые внутренние работы, но не волнуйтесь, это не займёт много времени! Как только мы закончим реставрацию, мы проведём день открытых дверей для всех желающих! Напоминаю: проживание и пропитание в отеле Хазбин совершенно бесплатны! Все ваши расходы я возьму на себя! Кхэм. В пределах разумного, конечно. И ещё одна отличная новость! Новое здание вмещает в себя в три раза больше комнат для постояльцев, чем старое!

— Харэ тебе, конченая, уже перерыв.

— Дай мне ещё три секунды. Каждый новый грешник…

— Раз.

— …на пороге нашего отеля — это большая радость для меня! Я очень-очень…

— Два.

— …жду каждого из вас! Вместе мы сможем покончить с истреблениями и…

— Три.

— Всем спасибо! — практически кричит Чарли в объектив, прежде чем камеры выключаются по сигналу ведущей.

— Проваливай, заебала, — бросает Кэти Киллджой, более даже не взглянув на неё. — Фух, наконец-то эта срань закончилась. Как же башка трещит. Мне нужно переделать макияж перед выпуском о новом тренде в квартале детей-убийц. Том, не загораживай свет, ублюдок!

Чарли сгребает со стола лист со сценарием, в который ни разу не заглянула, и уходит из-под прицела световых колец в тень студии. Щёки болят от улыбки, которая всё никак не сходит с лица. Последние несколько минут она тараторила так быстро, что теперь едва ли не хватает ртом воздух.

Вегги ловит её у выхода. Укоризненный, но беззлобный взгляд из-под взъерошенной чёлки на что-то намекает.

Они отходят в сторону, едва не сбитые с ног горсткой операторов, спешащих на перекур.

— Перестаралась?.. — спрашивает Чарли, виновато щурясь.

— Ты должна была рассказывать о битве с ангелами! А про отель ненавязчиво добавить в конце!

— Какая бит- Ах! Эта битва. Хэ-хэ… Да меня и не спрашивали про неё.

— Тебя спрашивали миллион раз, Чарли! Думаешь, почему все гости шоу разошлись? Ты не дала никому и слова вставить.

— Что, правда?

Вегги вздыхает и по-шутливому обречённо качает головой.

— Мы же говорили об этом. Иногда нужно дать людям услышать то, что они хотят. Так ты заполучишь их внимание, и вот тогда…

— Я понимаю, — Чарли всё ещё пытается справиться со сбитым дыханием. — Увлеклась. Прости. Ты же знаешь, когда речь идёт об отеле, мне сложно держать себя в руках.

— Ладно. Поехали домой. Я вызвала нам такси.

Дел в отеле ещё невпроворот. Чарли слукавила насчёт «лишь некоторых внутренних работ». По факту готов только вестибюль. Даже комнаты нынешних жильцов, включая и комнату самой Чарли, требуют времени и твёрдой хозяйской руки. Большинство стен ещё не обклеены обоями, вещи не разложены. Заместо потолков — открытые балки. Ниффти сходит с ума от количества строительного мусора в коридорах, и её можно понять. Пока даже её любимые неприятели тараканы не рискуют селиться в столь нестабильном обиталище.

Чарли высматривает здание отеля всю дорогу.

Его видно издалека. Одно из самых высоких зданий в центре Пентаграммы, самом древнем районе столицы. Теперь оно, пожалуй, походит не на дом семьи Уизли, а на шикарное казино посреди Лас-Вегаса, как его рисуют мастера спецэффектов Адского криминального кино.

Чарли ещё никогда не испытывала такого, как в последнее время, — безумное нетерпение оказаться в месте, которое только что покинул. Которое и так почти не покидаешь. Желание просыпаться в одних и тех же стенах снова, и снова, и снова.

Всякий раз, уходя из отеля на часы или минуты, она не может думать ни о чём больше, кроме как о возвращении назад. В те же стены. К тем же людям.

Это место её мечты.

Это и есть её мечта.

Слишком красиво, слишком дорого сердцу, чтобы отвести взгляд.

И она не отводит.

Она смотрит наверх до последнего — на ярко светящуюся надпись «Hazbin Hotel», на глаз-надзиратель, на высокие башни — и на минутку чувствует себя самой счастливой. И думает, что если ещё кто-то разделяет хоть малую толику её чувств, то она действительно самая счастливая во всём мире.

…пусть и совершенно незаслуженно.

— Эй, — Вегги вдруг останавливает её у входа. — Чарли, я хотела спросить… У тебя всё в порядке? Ты в последнее время, ну, какая-то слишком радостная. В смысле, больше обычного.

— М-м? Разве это плохо?

— Да нет. Наверное, нет, — Вегги выдаёт неуверенный смешок и всё говорит без слов своим чертовски встревоженным взглядом.

Чарли кладёт руку ей на плечо. Улыбается, так ободряюще и мягко, как только умеет.

— Если меня будет что-то беспокоить, я не стану скрывать это от тебя. Обещаю. Я просто рада, что у нас наконец что-то по-настоящему получается, понимаешь?

— Ладно. Верю.

Вегги первая поднимается на крыльцо, а Чарли на секунду медлит позади, потирая невыспанные, словно солью посыпанные глаза.

— Смотрели твоё интервью, — объявляет Энджел, как только они ступают в вестибюль.

— И как я была?

— Огонь, доча! — заверяет Люцифер. Чарли почти уверена, что он сказал бы так же, даже если бы она на это интервью вовсе не явилась.

Энджел, однако, описывает увиденное иначе:

— Как сектант, который стучится к тебе домой в час ночи и пытается впарить пятьдесят брошюр про спасение человечества в руках тётки Мартины.

— Звучит не так уж плохо, — Чарли неловко чешет затылок.

Звучит просто ужасно.

Если после отбитой атаки экзорцистов и появились новые желающие заселиться в отель, можно считать, сегодня она их распугала. Кому-то срочно пора учиться запихивать свои восторг и нервозность в маленькую коробочку, закрывать её на ключ и выбрасывать на помойку. Желательно — очень быстро. До дня открытых дверей.

Аластор беззвучно возникает из теней за её спиной:

— Потратить всё состояние короля Ада на прихоти постояльцев — заманчивая идея, должен признать! Браво!

Чарли тоже так думает.

По её соображениям, человеку незачем воровать, если у него есть доступ ко всему необходимому. Конечно, ей известны истории, когда воровство становится привычкой, глубоко укоренённым образом жизни, избавиться от которого крайне тяжело. И всё же. Жизнь в достатке и уверенность в завтрашнем дне способны творить настоящие чудеса.

— Какое моё состояние? — вскидывается Люцифер, наверняка подумав не про деньги, а про постразводную хандру.

— Откуда, по-твоему, у меня средства на отель, пап?

— А, тю! Бери, сколько хочешь, — тут же тает он. — Ты только оставь мне немного на… материалы для моего хобби. Ты понимаешь.

— Уточек?

— Тс-с! Не говори про уточек, меня ж засмеют! Ох, ладно, ты уже сказала.

— Что ещё за уточки? — оживляется Черри Бомб.

Люцифер недоверчиво хмурится, но всё же будто бы нехотя вытаскивает из кармана жакета одно из своих творений. И тут же расцветает в улыбке, разом позабыв, какие опасения имел минуту назад:

— Так и быть, представляю миру мой новый шедевр! Модель с турбодвигателем третьего поколения! При езде издаёт крякающий звук с периодичностью в полторы секунды! Чарли, иди-иди, посмотри поближе. У меня где-то ещё парочка завалялась, — он резво шарится по карманам.

— Я собиралась позвонить маме, — сообщает та делано непринуждённо.

— А! Это правильно. Передавай привет.

— Обязательно!

Чарли отходит в сторону от суеты, которую поднял отец с его нетипичным увлечением.

И отворачивается, лишь бы никто не видел, как у неё моментально сходят с лица остатки того, что Вегги только что назвала радостностью.

Потому что портрет Сэра Пентиуса сегодня смотрит на неё с осуждением.

И чем дольше она смотрит в ответ — тем острее это осуждение впивается под кожу.

Простите меня, говорит мысленно, чувствуя неприятное давление в груди. Снова облажалась. Вместо интервью — чёрт-те что. Только испортила всем впечатление. И ради этого-то покинула отель на целых несколько часов. Кто знает, что могло…

Чарли становится у окна. Единственного в вестибюле, из которого хорошо просматривается башня с отсчётом до следующего истребления. Обычно она держит его за занавесками, чтобы ребятам не бросался в глаза этот пресловутый циферблат, но сама неизменно подходит к этому окну по многу раз в день. Она выглядывает с замиранием сердца — и немного расслабляется, убеждаясь, что отсчёт не запущен.

Она привычно набирает номер.

Это первый звонок матери после сражения с экзорцистами. Не то чтобы Чарли не хотелось позвонить раньше, просто ей всё не доставало времени, или сил, или… Да кого она обманывает? Она просто оттягивала момент.

Несколько гудков.

«Оставьте сообщение после сигнала».

Чарли набирает в грудь воздуха, готовая говорить, и…

…

…

…

…

…

…

Молчит.

Наверное, впервые за эти годы она совершенно не знает, что сказать.

Она кладёт телефон на подоконник, исступлённо глядя на отсчёт секунд. Почти как на башне.

Новости о случившемся в день истребления облетели все Круги Ада в первые же часы. Об этом знает каждый, в какой бы глубокой яме и под каким бы здоровым камнем ни сидел. За прошедшую неделю Чарли звонили все Смертные Грехи и Гоэтия. Звонили импы, которые когда-то работали у неё в доме. Звонили даже её старые одноклассники, те, что ещё живы. Каждый с разным настроем — и тем не менее.

Не позвонила только мама.

Чарли давно перестала задаваться вопросами насчёт неё. Где она, что делает, когда вернётся — она уже привыкла, что это не её дело. Для Лилит вполне нормально исчезать подолгу и не утруждать себя объяснениями, кроме безликого «я занята». Но теперь Чарли, совершенно нехотя, начинает не то беспокоиться, не то огорчаться.

Привет, мама. Ты, наверняка, слышала, что мы отбили атаку экзорцистов. Сэр Пентиус… Наверное, ты не помнишь, как я рассказывала о нём? Он…

Привет, мама. Позвони мне, когда сможешь. Я буду ждать. Папа передаёт тебе привет.

Привет, мама. Я в порядке… если… вдруг тебе интересно.

Экран вызова отсчитывает шестую минуту, когда Чарли отменяет запись, так и не произнеся ни слова.

Люцифер сверлит её взглядом. Чарли чувствует это нутром, даже не оборачиваясь. Он оставляет Черри и Энджела цеплять мини-бомбочки к утке с пропеллером и подходит ближе. Он останавливается в метре позади, и Чарли чувствует, как он мнётся с ноги на ногу, по тому, как прогибаются доски под её ногами.

— Я думал, ты пошла звонить матери.

— Ага.

— Хотя бы напиши ей СМС-ку. Она очень занята. Ты же понимаешь.

Чарли оборачивается и посылает ему взгляд, не скрывающий сомнений.

— Я понимала это уйму времени. Но сейчас… Она не может не знать, что с нами произошло, правда? Это заняло бы всего две минуты — позвонить и спросить «дочь, ты живая?» Неужели сложно выделить две минуты в своей… буквально вечной жизни? Чем можно быть настолько занятой?

— Прекрати, — голос отца вдруг звучит, как скрежет по металлу. Видно, что он едва заставил себя не перебить её на полуслове. — Лилит любит тебя. У неё наверняка есть веские причины не выходить на связь, — он запинается, виновато морщится, и голос его смягчается: — Прости, Чарли. Я знаю, что ты скучаешь по ней.

И ясно как день, что с его уст чуть не сорвалось «я тоже».

Чарли понимающе хмыкает про себя.

Можно было бы о чём-то поспорить, не будь так грустно и одновременно забавно.

Его привычки не меняются. Сколько бы Люцифер и Лилит ни ссорились, сколько бы десятилетий ни провели в разлуке, стоит кому-то бросить неосторожное слово в её адрес — он бросается на это с яростью верного пса, защищающего смертельно оскорблённого хозяина. Так, словно любая претензия к ней — это претензия к нему. Так, словно они по-прежнему нераздельное целое.

— Да ладно, — на него-то Чарли не сердится. Она лишь опирается на подоконник и кладёт голову на руки. За окном поднимается в небо дым от далёкого пожара. — Кого же я заставляю? Могла бы просто сказать мне в лицо, чтобы я от неё отстала.

Это самое нейтральное, что она смогла выдавить из себя. И всё равно сразу жалеет о том, как это прозвучало.

Отец молчит, очевидно, не находя подходящих слов.

Чарли виновато улыбается ему через плечо, мол «всё в порядке». И он как-то неловко кивает в ответ, хлопает её по спине и уходит, оставляя со своими мыслями наедине.

Её взгляд вновь неумолимо тянется к башне с отсчётом.

Как же давно она мечтала видеть этот циферблат пустым, и как же это сверлит теперь её душу. Сверлит неизвестностью, готовящимся сюрпризом. Чарли, блять, начинает ненавидеть сюрпризы.

Признаться, она никогда не понимала до конца, как мама относится к её идеям. Или даже что думает об истреблениях. Чарли не раз пыталась поговорить с ней обо всём, но Лилит была известной мастерицей уходить от ответов и не говорить ни одного слова прямо.

Лилит процветала, укрепляя демонический род своим голосом и песнями.

Лилит не опускала руки, а её мечты унаследовала её любимая дочь.

Именно так написано в той книге, что мать любила читать Чарли вслух, когда та печалилась.

Не просто слова малосведущего рассказчика. Ведь ту историю королева Ада слагала сама.

Это были любимые строки Чарли. Любимее части про сотворение Земли и даже той, что про знакомство родителей. Простые, незамысловатые слова, но в них она находила утешение: есть человек, который полностью понимает её. Или понимал.

Трудно давать сомнениям просочиться наружу из тёмных закоулков. И всё же иногда — было что-то такое в материнских репликах, в её тоне, в повелительном взгляде… Иногда Чарли казалось, что матери на самом деле безразлично всё, кроме семьи.

А теперь и насчёт последнего нельзя тешить себя надеждой.

В конце концов, все меняются. Кому как не Чарли знать это.

* * *

n лет назад

Чарли прижималась ухом к двери, пытаясь расслышать отдалённые и отнюдь не дружелюбные голоса родителей.

— …ты должна понимать…

— …твоё состояние…

— …то, что у нас появилась дочь, не означает…

— …либо возьми себя в руки, либо…

Голоса стали приближаться, и Чарли попятилась. Родители не любили, когда она подслушивала. «Это взрослые разговоры» и «Это не для твоих ушей» — так они всегда говорили.

Маленькие ножки подскользнулись — и Чарли завалилась назад, ударившись о мраморный пол. Она мгновенно вскочила и поспешила шмыгнуть за ближайший угол прежде, чем дверь в родительские покои отворится.

— Попалась, которая кусалась! — руки служанки Наоми подхватили её, и на неё уставились три угольно-чёрных глаза, прищуренных в доброй улыбке.

— Я не кусалась, — хныкнула Чарли, потирая ушибленный копчик.

— Больно, принцессёныш?

— Ага.

Наоми подмигнула, мол «я тебя прикрою», и пересадила Чарли себе на спину. Та с удовольствием уткнулась лицом в мягкие, как пух, чёрные кудри.

— Всё в порядке? — спросила мама, появляясь из-за поворота. Её взгляд скользнул по Чарли, и в нём явно читалось подозрение. Похоже, она прекрасно расслышала шум, доносившийся из-за двери.

Папа, показавшийся следом за ней, простодушно помахал Чарли рукой — и она помахала ему в ответ.

— Прошу прощения, если потревожила. У меня выпал ключ, — сказала Наоми. — Мы с принцессой Шарлоттой как раз спускаемся на завтрак.

— Не задерживайтесь, — сказала мама, и они с папой удалились, не успела Чарли и вставить своё «почему».

— Конечно, ваше величество, — Наоми поклонилась им вслед.

Они спустились в столовую, и Наоми усадила Чарли за заранее накрытый стол. Она хлопотала неподалёку на кухне, пока Чарли поедала свежеиспеченные блинчики с вареньем.

— Мама с папой сильно поругались, да?

Наоми не ответила, но перестала звенеть посудой.

— Они расстанутся, да?

— Не знаю, принцессёныш, — она выглянула из кухни, её голос звучал мягко и как-то даже жалостливо. — Как бы там ни было, они очень любят тебя. Ты не останешься одна.

— Не успокаивай меня. Мне не грустно, — возразила Чарли. По крайней мере, она тогда так думала. Если она о чём-то и тосковала в то время, то совсем о другом.

Наоми намочила салфетку и принялась деловито оттирать следы варенья с воротника Чарли.

А та засмотрелась в окно.

Далеко впереди, за шипастым садом Люцифера, виднелись дома.

Город.

Такое красивое, интригующее слово.

Чарли нравилось всматриваться туда, силясь разглядеть далёкую жизнь. Иногда оттуда доносились крики. Иногда смех. Иногда — музыка. Может, не такая безупречная, как когда папа играл на скрипке или мама пела одну из своих песен. Но — живая. Полная эмоций. Чарли так и представляла её себе: как сотни лиц, которых она никогда не видела, сотни голосов, которых никогда не слышала. Это и был Город.

Ей нравилось воображать себе, кто там живёт и какой жизнью.

Вечерами, подходя к дворцовым окнам, она видела, как зажигались маленькие жёлтые огоньки — кто-то разжигал свет в домах. А иногда небо подсвечивало яркое зарево, и серый дым набивался под белёсыми линиями Пентаграммы — Наоми называла это словом «пожары».

Наоми была из Города. Чарли пользовалась этим, чтобы расспрашивать у неё обо всём. Та отвечала на её вопросы охотнее, чем родители. Но всё равно с осторожностью. Оно и понятно — мама и папа почему-то не любили разговоров о Городе. И они хорошо умели появляться в самые неподходящие моменты.

Наоми первая рассказала Чарли, что в Городе живут грешники — люди, что пришли с Земли.

Правда, слово «грех» Чарли ни о чём не говорило. Как и слово «Земля».

Наоми повторяла, «с ними нужно быть начеку». Поэтому, думала Чарли, мама с папой никогда и не водили её в Город. И всё равно ей хотелось посмотреть хоть одним глазком. На что похожи тамошние жители. Чем они занимаются. О чём думают и говорят. Это было гораздо интереснее, чем любые книги и всё волшебство, что таилось в королевских хоромах.

— Когда мне можно будет выйти?

Наоми с полуслова поняла, что говорит она вовсе не о прогулке по саду.

— Когда станешь старше, принцессёныш.

— А «старше» — это сколько?

— Лет за сотню.

Прозвучало как-то жестоко.

— О нет! Почему так долго ждать?

Наоми усмехнулась и легонько ткнула её пальцем в кончик носа.

— Только между нами: твои родители чересчур осторожничают со всем, что касается тебя. Но уж не нам с тобой им перечить. Да ты не бойся, не состаришься. Ты — не обычное дитя. В тебе течёт ангельская кровь.

— Ангельская? Это хорошо?

Чарли прекрасно помнила, как папа рассказывал, что однажды был ангелом на Небесах. Почему-то он не слишком любил показывать свои большие пушистые крылья, хоть Чарли и была от них в восторге.

— Когда-то ты решишь для себя, хорошо ли это, — неоднозначно ответила Наоми.

Чарли надула губы. Больше всего на свете она не любила неоднозначные ответы.

В голове уже завертелись следующие пять вопросов, но она тут же позабыла их, потому что Наоми вдруг сказала:

— Ты помнишь нашу игру, принцессёныш? В году есть один день, когда ты делаешь всё, что тебе говорят, и не задаёшь свой любимый вопрос. Ну, какой любимый вопрос?

— «Почему»!

— Правильно! Сегодня этот день.

— О, правда? А поче- — Чарли оборвала себя на полуслове и приложила пальчик к губам. Это была сложная игра.

Наоми села напротив.

— Сейчас ты доешь завтрак, и я отведу тебя в твою комнату. Ты закроешь замок на свой волшебный ключик и будешь играть до тех пор, пока я не зайду за тобой. Хорошо?

— Хорошо. А ты что будешь делать?

— Мне нужно полить сад.

Наоми всегда становилась немного печальной, когда говорила о саде. Она смотрела за ним одна. Похоже, только ей было до него дело. За пятьдесят лет, что она проработала на королевскую семью, она своими руками посадила каждое растение.

Чарли как-то раз услышала, что Наоми делала это в честь кого-то близкого. Но никогда не расспрашивала, боясь расстроить милую домработницу.

Хранила вопросы на будущее. На хороший момент.

— Сегодня распустились мои розы, — туманно пробормотала Наоми глядя куда-то вдаль. А потом хмыкнула, с добротой улыбаясь Чарли: — Золотые. Как, по поверьям, ангельская кровь.

— Ухты-ы! А почем- — Чарли едва не забыла про условие. Что ж, это «почему» подождёт до завтра. А пока… Она понизила голос до шёпота, как будто любой вопрос ходил на грани правил. Уж очень ей хотелось узнать, на что похожа эта ангельская кровь: — А можно мне посмотреть?

— Конечно. Если хочешь, прогуляемся вечером в саду, принцессёныш.

Чарли сделала всё, как было сказано. Она закрыла свою комнату изнутри волшебным ключом и пыталась занять себя настольными играми, выставив себе в качестве оппонентов двух кукол-коз.

Было ничуть не весело. Она всё время поглядывала на часы. Когда же Наоми вернётся?

Всё-таки не любила Чарли подолгу быть одна.

В какой-то момент ей почудилось, что снаружи дворца доносятся странные звуки. В её комнате не было окна, чтобы выглянуть, так что поначалу она усердно игнорировала их.

Но звуки продолжали притягивать её внимание. Крики ли? Звон?

Неужели это из Города?

Одно только слово — Город — и Чарли хотелось прыгать на месте от восторженного нетерпения.

Ничего же не будет, если я только выгляну, подумала она. Никто не заметит. Я же на минутку и сразу вернусь.

Ей не пришлось долго себя уговаривать.

Она провернула ключ в обратную сторону, взяла табуретку, ведь знала, что не достанет до подоконника, и зашагала по коридору, прямиком к одинокому арочному окну. Там она взобралась на табуретку и, стоило ей поднять голову, застыла в изумлении.

Далеко наверху, гораздо выше самых высоких дворцовых шпилей, красное небесное полотно рассекала щель.

В ней — точно клубы дыма, только язвительно-белые.

В ней — ослепительные лучи, каких не дадут даже тысячи свечей.

Чарли никогда не видела ничего подобного.

Вдруг из щели вылетела крылатая фигура и спикировала вниз. Затем ещё одна. Отсюда они казались совсем крошечными, но при взгляде на них у Чарли отчего-то зашевелились волосы на затылке. Она привстала на цыпочки, изо всех сил вглядываясь в далёкий Город, где за домами исчезали эти таинственные фигуры.

Интересно, что там сейчас?

— Чарли! Ты почему не у себя?! — прогремел отцовский голос.

В считанный миг папа оказался рядом, грубо схватил её за локоть и стащил со стула. Она едва удержалась на ногах.

Что произошло? Никогда раньше он не злился на неё. На кого угодно, но не на неё.

Но стоило Чарли взглянуть ему в лицо, как она поняла — он был вовсе не зол. Он был напуган. Его рука продолжала крепко сжимать её предплечье. Он отвёл её в сторону от окна и заслонил его собой, будто специально, чтобы она не смотрела в небо.

— Лилит! Где ты? Совсем за дочерью не смотришь!

В коридоре раздался стук каблуков.

— Я тебе не прислуга, — раздалось следом и раздражённое шипение. — Сам-то ты отец или кто? И чего, скажи на милость, ты паникуешь, как ребёнок? Ты же уверял, что обо всём договорено.

— Так и есть! Но ты знаешь Адама. К тому же…

— Ты хочешь обсудить это при Чарли?

Та только хлопала глазами, переводя вопросительный взгляд с одного родителя на другого. Они тут же перестали спорить. И тут же голоса у них совсем переменились:

— Пойдём, милая. Не обращай внимание, у мамы и папы сегодня просто плохое настроение.

Они забрали её назад в комнату. Конечно, она засыпала их уймой вопросов про дыру в небе. Но вместо ответа они старались отвлечь её, чем только могли.

— А сыграй нам мелодию, которую ты выучила.

Или

— Давай мы расскажем тебе историю. Вот, послушай…

Заговаривают мне зубы — понимала Чарли. Впрочем, она быстро сдалась. Ведь они так редко находились в одной комнате, не бросая друг на друга нелестные взгляды. Чего уж портить момент? К тому же она и так опрометчиво задала целую кучу вопросов, нарушив главное правило дня-без-почему с десяток раз. Ей будет стыдно перед Наоми.

— Давным давно существовал сверкающий город за Золотыми Вратами, известный как Рай. Им правили существа из чистого света. Ангелы, которые поклонялись добру и защищали всех от зла, — голос мамы сделался глубоким и бархатистым, как только она взмахом руки раскрыла перед собой книгу, исписанную её же почерком.

Она читала и читала.

А Чарли не могла вообразить ничего из того, о чём она говорила.

Но она поглядывала на неё и на папу, с удовольствием следила за их мимолётными взглядами друг на друга, пока они рассказывали историю своего знакомства в саду Эдема. И думала, что было бы здорово сидеть так с ними каждый день.

Когда мама захлопнула книгу, сказав, что вторую часть истории она прочтёт в иной раз, папа раздул огонь из свечи — и обратил вихрящийся столбик пламени в Дерево Познания. Чарли потянулась к нему и сорвала яблоко, которое совсем не обожгло её. Наоборот, обдало руку приятным холодком. А затем обратилось в стайку светящихся птиц, которые взлетели под потолок и, сверкая, рассыпались маленьким фейерверком.

— Вот, что могут делать ангелы? — спросила она вдохновлённо.

— О-о, Чарли, это и гораздо большее, — папа улыбнулся так, как улыбался очень редко, и гордо заявил: — Я могу одолеть любого врага. Я могу создать что угодно из ничего. Я могу вдохнуть жизнь в неживое.

Он взял со стола фигурки коз, которые ждали Чарли у недоигранной партии, и скрыл их между ладоней.

А когда вновь развёл руки — фигурки выросли, одна за другой спрыгнули на пол и окружили Чарли, мягко бодаясь курчавыми головами о её ноги, заглядывая в глаза.

— Ухты-ы! А я тоже так смогу?

— Обязательно.

— Потому что во мне ангельская кровь?

— Да, — с лёгким удивлением подтвердил папа. — Верно.

Создать что угодно из ничего.

Вдохнуть жизнь в неживое.

Чарли была поражена и очарована до глубины души.

Она смотрела на ожившие фигурки, на родителей, на собственные руки. И чувствовала, что она тоже, тоже может всё на свете.

Поздним вечером родители пожелали ей сладких снов и разошлись. Она знала, что они перестанут быть такими любезными друг с другом, когда покинут её комнату. Знала, что они, наверняка, уже в чём-то упрекают друг друга, ещё не дойдя до лестницы. Но она старалась выбросить это из головы.

Сейчас Наоми постучит в дверь.

Сейчас они пойдут в сад смотреть на золотые розы.

Наоми никогда не забывала обещаний. Поэтому, когда часы пробили одиннадцать и она так и не пришла, Чарли очень удивилась. Она приказала новоиспечённым Раззлу и Даззлу оставаться на страже и снова вышмыгнула из комнаты.

Никаких странных звуков ни снаружи дворца, ни внутри больше не раздавалось. Да и не странных. Совсем никаких. Только импы, суетившиеся на кухне, о чём-то шептались. Чарли быстро пробежала мимо, оставшись незамеченной, и проскользнула в сад через парадную дверь.

Снаружи тишина казалась неуютной.

Непривычной.

Неправильной.

Ни шуршания в листве. Ни щёлкания садовых ножниц. Ни далёких звуков Города — будто неживой, он стоял молчаливой каменной глыбой.

Чарли взглянула на небо. Таинственной белой щели было больше не видать.

Она пошла вдоль садовой тропы, выискивая тёмную макушку Наоми среди ветвей. Она примерно знала, где посажены её розы, и надеялась найти её возле них. Наверняка, трудолюбивая домработница попросту задержалась у них, думая о чём-то своём, что-то вспоминая.

О, Чарли обязательно расспросит её обо всём, как только пробьёт двенадцать и её запрет на вопросы закончится! Милая Наоми обязательно расскажет ей, что случилось с небом. А если не расскажет, то хотя бы намекнёт. Как всегда. Только между ними.

Чарли отыскала розы.

Только они были не золотые, а ало-красные.

Три чёрных глаза, широко распахнутые от ужаса, смотрели на неё с земли. У отделённой от тела головы лежала лейка. С неё ещё по капле стекала вода в потемневшую почву. Меж колючих стеблей торчало запятнанное алым — белое копьё.

Чарли открыла рот, но любой звук, готовый было вырваться, застрял в горле немым комом.

— Наоми?.. — несмело позвала она после минутного оцепенения.

Она подошла на негнущихся ногах, наклонилась. Положила руку на лоб женщины, с маленькой искоркой волшебства в пальцах. Вдохнуть жизнь в неживое. Надежда, что что-то изменится, дрогнула в душе и оборвалась.

Чарли отдёрнула руку от холодной застывшей плоти и попятилась, рыская взглядом по кустам вокруг. Что, если владелец копья ещё поблизости? Что, если вернётся за своим оружием?

Впрочем, Чарли забыла об опасности так же быстро, как подумала о ней.

Перед глазами помутнело.

Почему?..

Как такое могло случиться?

Наоми больше не ответит на её вопросы. Тысячу вопросов, которые Чарли бережно хранила на потом.

Не расскажет больше о Городе.

Не поведает свою историю.

Не поделится, о чём и о ком думала, днями и ночами работая в саду.

Не приготовит ей завтрак и не зайдёт с утра со своим дежурным «Как спалось, принцессёныш?»

В груди сдавило с такой силой, что Чарли едва могла дышать. Хотелось закричать изо всех сил, прокричать, что этого не может быть, что всё должно немедленно вернуться на свои места. Но вышло только беспомощное:

— Папа! Мама!

Они появились через секунду после того, как её голос прорезал тишину.

Послышалось отцовское «Бля-ять, прямо под моими стенами!», и Чарли не заметила, кто из них поднял её на руки и утащил в портал, но в следующий миг кровавый сад исчез, и они втроём вновь сидели на кровати в её комнате.

— Тихо-тихо, ты в безопасности, — говорил папа.

— Всё хорошо, Чарли, — шептала мама. — Это всего лишь служанка. Заключим сделку с другой. Мамочка и папочка рядом.

Чарли не могла поверить, что она говорила так пренебрежительно о Наоми. Ей стало ещё горше.

— Кто это сделал?! Наоми была хорошая!

— Мы не на Небесах, милая моя, — папа замялся, пытаясь подыскать слова. — Эта женщина оказалась у нас, потому что на Земле была убийцей и воровкой. Такие дела. — Как будто это должно было успокоить.

— Какая разница?! Верни её, папа! Верни всё как было!

— Я… не могу. Так нужно.

Это было худшее, что он мог сказать. Чарли подняла на него непонимающие глаза, вся в слезах.

Одолеть любого врага.

Создать что угодно из ничего.

Вдохнуть жизнь в неживое.

— Это п-потому что я вышла из комнаты? — нашла она единственное объяснение. — Я больше не буду играть не по правилам! Я обещаю! Я больше не буду задавать вопросы, когда нельзя! Я больше не буду выпрашивать конфеты! Я больше не буду вытирать руки об одежду, чтобы Наоми не нужно было стирать каждый день! Я б-больше н-не…

Если бы слёзы не забили носоглотку, не позволяя говорить и дышать, она бы давала обещания до самого утра.

* * *

«…сплошные ложь да фарс! А что на деле? Сбежал, как крыса с тонущего корабля, от позорной смерти, чтобы позорно жить! — стрекочет голос Вокса из барахлящего старого телевизора. — Готов поспорить, у дочурки Люцифера больше нет ни единого повода держать его под боком! Итак, насколько жалкое нынче положение Радио-демона, некогда наводившего ужас на Пентаграмм-сити, и умышленно ли отель Хазбин увиливает от обсуждения деталей битвы с ангелами? Всё это вы узнаете после десятиминутного перерыва! Не переключайтесь!»

— Эй, улыбаха! Тут Ви снова поливают тебя говном за проигрыш Адаму! — окликает Энджел.

Его слова достигают ушей Аластора как раз, пока Чарли открывает дверь локтями, изо всех сил стараясь не выронить из рук две полные кипятка кружки.

— Безумно интересно, — отзывается он совершенно незаинтересованным тоном.

Впрочем, когда Чарли таки выбирается на крыльцо, то замечает, что его улыбка выглядит совсем уж натянутой. Она прикрывает за собой дверь, заглушая рекламу чипсов «Не-блев-люкс».

— Зато они отсиделись в бункере, — ворчит она. — Сами бы попробовали — сейчас бы не выёбывались. Чаю? — она протягивает ему одну из кружек.

— Благодарю, дорогуша.

Чарли становится рядом с ним, опираясь спиной о колонну при входе и потягивая свой чай с ромашкой. Хотя даже не надеется, что эта ромашка ей чем-нибудь поможет.

Статуя Даззла, которую они с отцом воздвигли посреди переднего двора, очень кстати прикрывает обзор с крыльца на входные ворота. Если бы не она, Чарли непременно бы только и делала, что бдела здесь на крыльце целыми днями, словно выжившая из ума старуха, выжидая хотя бы одного нового постояльца.

А так смотреть в ту сторону — на сверкающие металлом крылья старого друга — всякий раз маленькое испытание.

Такое же, как сидеть в вестибюле под пристальным взглядом Пентиуса.

Ещё одно место неумолимо притягивает взгляд Чарли и не отпускает — тот самый участок неба, где в прошлый раз раскрылся Райский портал. За эту неделю Чарли не менее пятнадцати раз боролась с острым желанием усесться здесь на ступеньках и смотреть в эту самую точку, как сторожевой пёс, до конца своей жизни. Пока сама не превратится в статую.

Смотри, смотри, говорит внутренний голос. Смотри, потому что ты моргнёшь, и они уже будут здесь. Они придут в любой момент, пока ты спишь, жуёшь завтрак на кухне или ездишь на свои дурацкие интервью. Ты моргнёшь — и всё случится снова.

И вот она смотрит, как будто это что-то изменит.

Да, глупо. Знает, что глупо. И старается удерживать себя от всяких обсессивных идей, как только может.

Даже сейчас отвести взгляд от этой несуществующей точки в небе — физически больно.

Пей чай. Успокойся и пей чай.

Чарли медленно вдыхает травяной пар и наконец снова поглядывает на Аластора.

Он не слишком разговорчив с тех пор, как вернулся. Да, он всё так же улыбается, всё так же бросает колкие фразочки жильцам отеля. Но Чарли кажется, будто что-то не совсем так. Будто бы он погружён в себя сильнее обычного.

Большую часть времени он проводит у себя в радиовышке, хотя почти не ведёт эфир — Чарли знает это, потому что уже давно следит за его каналом, просто на всякий случай.

Она не уверена, или пора считать всё это поводом для беспокойства.

— На что потратишь нашу сделку? — спрашивает она. Не то чтобы так уж хотелось знать. Скорее она просто не находит лучшего повода завязать разговор.

Она говорит это совсем тихо. На случай, если отец где-то поблизости. Тому совершенно ни к чему быть в курсе, что она ослушалась его самого главного жизненного совета.

— О, я пока не решил, — отвечает Аластор неторопливо и совсем на неё не глядя. — Не волнуйся, как только мне понадобится твоя помощь, ты сразу же узнаешь об этом.

Чарли думает, что он не договаривает, но больше не пристаёт с расспросами на этот счёт. Вместо этого интересуется:

— Как тебе новая радиовышка?

— Вполне удовлетворительна. Есть всё необходимое для работы, — заверяет он и расплывается в зубастой ухмылке. — Осталось лишь добавить парочку персонализированных штрихов.

— Рада слышать! — восклицает Чарли, решая благополучно закрыть глаза на всё, что бы он ни назвал «персонализированными штрихами». — Я не была уверена, что сделала всё правильно. Я не знаток радиооборудования, хэх.

— Зачем ты её построила, разреши поинтересоваться? Ты даже не знала, жив ли я.

— Скажем так, я надеялась. Без тебя наш отель — не наш отель.

— Вот как? — он улыбается шире прежнего, наконец награждает её своим пронзительным взглядом. — А я полагал, что тебе будет хоть немного в радость избавиться от моей компании и вести дела на своё усмотрение.

Чарли с удовлетворением отмечает, что у него улучшилось настроение, но всё равно обижается на его глупые слова.

— Когда я дала тебе повод так думать?

— Чисто рациональные предположения и не более. Ха, неужели тебя это задело, дорогуша?

Он хлопает её ладонью по макушке.

Чарли недовольно кривит губы.

Ещё бы не задело.

Если он видит в таких предположениях что-то рациональное, то, должно быть, Чарли где-то сильно облажалась. Что, впрочем, было бы неудивительно, учитывая, сколько она лажает в последнее время. И не только в последнее.

Перед битвой с экзорцистами Чарли, конечно же, сознавала, что может кого-то потерять. И что не готова к этому. Но даже представить не могла, насколько она не готова.

То, что случилось с Сэром Пентиусом, стоит у неё перед глазами так, словно прошло не больше часа.

Жизнь очень хрупкая — все это понимают. И было бы абсолютной глупостью забыть об этом, живя в месте, где смерть окружает тебя каждый день. Но это совсем иное чувство, когда это кто-то, к кому успел лично привязаться, чьими радостями и невзгодами проникался на протяжении многих дней, за изменениями в чьей душе наблюдал. Забавный мнительный изобретатель, чьей самой большой мечтой последние полгода было впечатлить понравившуюся девушку. А ведь Чарли так радовалась. Так надеялась, что они с Черри сойдутся и у них всё будет хорошо. Так гордилась, когда он проявлял себя всё лучше и лучше на занятиях, когда заводил дружбу с другими ребятами, учился заботиться о ком-то, начинал доверительно посвящать её в свои планы на новые хитроумные устройства, которые становились всё миролюбивее, всё ближе к бытовой жизни.

Доля секунды.

Это была всего лишь доля секунды.

Один взмах ангельской руки.

И всё исчезло.

Нет, Чарли не собирается больше никого вот так терять. Она не станет даже гипотетически думать об этом. От одной мысли — подступает тошнота.

Не отпустит.

Никого.

Ни за что.

А он тут смеет рационально предположить, будто ей была бы в радость его смерть?

О чём он вообще думает?

Чарли не просто надеялась, что Аластор жив. Она знала это. Вернее сказать, она беспрекословно поверила в его слова о том, что радио не мертво — с того самого куска эфира, который Вокс рад стараться крутить по телеку по десять раз в день на правах социальной рекламы. Напоминая ей. Как она облажалась. Как невозможно близко было к ещё одному такому же взмаху руки, доле секунды.

Она просто чертовски облажалась.

Аластор, конечно, сам не лучше — какого фига он, самоуверенная сволочь, не взял с собой в битву оружие из ангельской стали?

Может быть, ответ в этом вопросе и кроется. А может, у него были какие-то свои соображения, которыми он, конечно же, не поделится. Чарли поглядывает на него исподлобья и понимает, что совершенно не может злиться. Даже за такую бестолковость.

Да и вообще. Это уже не важно.

Важно другое.

Он сделал то, чего она совсем не ожидала и о чём никогда не стала бы просить. Он рисковал своей жизнью. Кто знает из каких побуждений, но всё же он рисковал жизнью, защищая её отель.

Вот, что важно.

Чарли не выдерживает. Она подаётся вперёд, приобнимает Аластора свободной рукой — совсем легонько, так как знает, что он не фанат прикосновений — прислоняет голову к его плечу и говорит:

— Что бы ты там себе ни думал, я очень рада, что ты в порядке, и я очень горжусь тобой. Ты умничка. Спасибо тебе огромное.

Она говорит это со всей искренностью, на какую способна, и всё равно чувствует насмешливо-недоверчивый взгляд, сверлящий её сверху вниз.

— И спасибо, что вернулся. Для меня это очень, очень важно.

Пускай она верила, что он жив, в то же время не было ни капли уверенности, что он вернётся в отель после всего. Но он — столь свободолюбивый и непредсказуемый человек — вернулся.

Может, это не имеет для него такого уж большого значения. Она не знает. Не знает, что творится в этой хитрой пушистой голове.

Но для неё —

Это собрало воедино её разбитое сердце.

Может быть, не склеило, но вроде как замотало изолентой.

А ведь мог и не вернуться. Мог загулять на семь лет, как он умеет, а она бы все волосы на себе вырвала, пересматривая ту грёбаную запись битвы и теряясь в догадках.

Но теперь всё в порядке.

Почти.

Всё как раньше.

Почти.

— Только ради твоей чарующей улыбки, дорогая, — в его голосе Чарли чудятся какие-то непривычные нотки. Впрочем, он тут же возвращается в норму: — А теперь изволь прекратить своё произвольное вторжение в моё биополе.

Чарли послушно отстраняется.

Стоило ей оказаться близко, её нос уловил едва заметный металлический запах. Сначала она не придала тому значения. Замарался чьей-нибудь кровью и не удосужился сменить рубашку — можно подумать, это было бы впервые.

Но теперь её посещает смутное подозрение.

Скованные движения, когда он отряхивает своё пальто там, где прикоснулась к нему Чарли. Странно разведённые в стороны уши. Рука, как-то слишком напряжённо сжимающая кружку, не расслабляющаяся даже после того, как Чарли отступила на шаг.

На красной одежде не заметно крови. В конце концов, именно поэтому красный цвет столь популярен в Аду. Но когда Чарли всматривается внимательнее, её взгляд цепляется за тёмную полосу на его рубашке — будто влажный след сукровицы. Именно там, куда должен был прийтись удар Адама.

Видно лишь небольшую часть. Остальное, должно быть, скрывается под пальто, искусно зашитым портным и запахнутом плотнее, чем обычно.

Этого хватает, чтобы подозрение Чарли уже перестало быть смутным.

Блять.

Грёбаный Адам со своей проклятой гитарой.

Укол вины заставляет Чарли поёжиться. Она должна была додуматься раньше.

И его необычно тихое поведение, и полувысказанные мысли о смерти, и то, как странно он скривился, когда она набросилась на него с объятиями по его возвращению день назад — всё складывается в одну картину.

Когда Аластор вновь появился в отеле, с виду в полном порядке, Чарли совсем расслабилась, решив, что ничего серьёзного на деле не случилось. Или что у него всё под контролем. Зря она это, похоже. Снова купилась на его у-меня-всё-хорошо выражение, а ведь думала, что научилась замечать больше.

Смешно, что сколь бы это ни бесило, теперь она учится натягивать такую же маску на собственное лицо.

Но это другое.

Она — это всего лишь она. Не кто-то, о ком ей следует волноваться. Она и так всегда знает, что с ней не так.

А вот…

— Хм-м? Что-то не так? — точно читая мысли, спрашивает Аластор.

— Нет, я… Ты нормально себя чувствуешь, Ал?

Вопрос вырывается сам, хоть Чарли и успевает подумать, что его гордость не позволит ему ответить даже наполовину честно.

Его тень на стене склоняет голову вбок на девяносто градусов, ломая шею.

Сам он не меняется в лице. И отвечает со всем своим привычным обаянием, выдавая словно бы заготовленный заранее ответ:

— Я польщён твоим вниманием к моей персоне, дорогуша. Я чувствую себя превосходно и чувствовал бы ещё лучше, если бы дела не заставили меня пропустить великолепнейший победный пир в Каннибал-тауне. Но не забивай свою головку такими мелочами. Уверен, мне ещё представится возможность наверстать это прискорбное упущение.

Чарли понимает, что допытываться дальше бесполезно. Более того, продолжая поднимать этот вопрос, она несомненно разозлит его. Поэтому, когда он спрашивает о её ближайших планах на отель, она охотно спрыгивает на эту тему.

Где-то отступить, где-то промолчать и согласиться, сделать вид, что чего-то не слышишь, не замечаешь — вот и секрет бесконфликтного взаимодействия со многими на Кругу Гордыни. Особенно если хочешь не просто уйти от конфликта, а действительно никого лишний раз не оскорбить и не расстроить.

Чарли трудно это даётся.

Было бы гораздо проще, будь для этого универсальный рецепт. Но увы. Каждый человек — уникальное минное поле.

Чарли учится. Каждый раз по-новому.

Вот уже и разговаривать с Аластором не так сложно, как казалось поначалу.

Но…

Но.

С той раной у него явно не всё под контролем. И Чарли это решительно не нравится.

Аластор не тот человек, которому можно силой навязать свою помощь. Если Чарли попытается, если не будет осторожна — добром это не закончится.

Да и как помочь? Познания об исцелении у неё скудные. Первый и последний раз, когда ей понадобилось нечто такое, был почти четыре года назад, когда Вегги… когда пришлось наспех разбираться, как вылечить её глаз и раны на спине, которые, как тогда думала Чарли, были следами изощрённого оружия ангелов, а не крыльями, вырезанными под корень.

Всё же почти не бывало такого, чтобы экзорцисты кого-нибудь ранили да оставляли в живых.

Что ж, придётся полагаться на тогдашнюю тактику вновь. Даже если она не самая быстрая. Зато проверенная.

Вот только уже вечер — небо начинает приобретать тенистый багровый оттенок — и бежать за всем необходимым на рынок давным давно поздно. Остаётся надеяться, что до утра ничего плохого не случится. Чарли пристально смотрит на Аластора, убеждаясь, что он не выглядит, будто готов свалиться в любую минуту.

Скорее свалиться в любую минуту готова она. И ещё огреть себя чем-нибудь тяжёлым поверх за тупость и беспомощность.

Да уж.

Если бы она постаралась немного сильнее — всё было бы на своих местах. Ничего из этого бы не произошло.

И Сэр Пентиус сейчас мастерил бы вещицы в своей студии на третьем этаже.

И Даззл бы спал в тепле, рядом с братом.

Обо всём можно было договориться, всё можно было решить.

Если бы она только постаралась…

 

---

 

Примечание: глава написана полгода назад, с тех пор не редактировалась