Кровавый рассвет и Прах Героя (джен)

Воздух седьмого этажа Хогвартса был не воздухом, а ядовитой взвесью. Пыль, едкая гарь от сгоревших гобеленов и книг, металлический привкус крови и магии висели непроглядной пеленой, застилая зрение и обжигая лёгкие. Каждый вдох был пыткой, каждый выдох — хриплым усилием. Сквозь этот адский туман, под сенью Мантии-невидимки, пробирался Гарри Поттер. Его шаги были механическими, тело двигалось по памяти, в то время как разум был скован одной-единственной, неумолимой мыслью: *Лес. Волан-де-Морт. Смерть.*

Знание, полученное от Снейпа, горело в его груди раскалённым шлаком, выжигая все остальное — страх, усталость, даже любовь. Он был крестражем. Живым щитом Тьмы. Его добровольная гибель от руки самого Властелина Тьмы — единственный ключ к спасению всего, что осталось дорого. Образ Джинни — её огненные волосы, озорная улыбка, упрямый блеск в карих глазах — пронзил его острой, режущей тоской. *Прости, прости, прости...* — беззвучно молился он, спотыкаясь о кусок обвалившейся каменной кладки.

Внезапно — железная хватка на плече! Резкий, неистовый рывок, сорвавший капюшон! Воздух с шипом ворвался в лёгкие, смешавшись с едкой пылью. Перед ним, перекрывая узкий проход к винтовой лестнице, ведущей вниз, к свободе и гибели, стоял Невилл Лонгботтом. Но это был не тот Невилл, которого знал Гарри. Перед ним был воин, закалённый боем и горем. Лицо, изборождённое сажей, запёкшейся кровью из свежего пореза на скуле и грязью, было искажено не болью, а *яростью*. Яростью, смешанной с леденящим, животным страхом — но не за себя. За Гарри. Его мантия висела клочьями, обнажая синяки и царапины, одна рука сжимала свою верную палочку — рука была окровавлена и дрожала, но готовая к бою.

-Гарри! — голос Невилла вырвался хриплым скрежетом, как будто его горло было исцарапано битым стеклом. Звук резал гул битвы. — "Куда?! В лес? Один? К *нему*?!" Его глаза, налитые кровью, метались, сканируя Гарри с ног до головы, останавливаясь на пустой, беззащитной руке, на бледном, осунувшемся лице, на глазах, полных нечеловеческой усталости и… решимости. "Это... это самоубийство! Ты сдаёшься?! Бросаешь всех?!"

-Невилл, ОТОЙДИ! — Гарри попытался рвануться в сторону, сердце бешено колотилось, угрожая вырваться из груди. Каждая секунда промедления — ещё один крик боли, доносящийся из глубин замка, ещё одна смерть на его совести. "Ты НЕ ПОНИМАЕШЬ! Я ДОЛЖЕН! Это ЕДИНСТВЕННЫЙ способ... спасти ВСЕХ! Остановить это!" Его голос сорвался, хриплый от дыма и отчаяния.

-Способ? Позволить ему прикончить тебя как крысу в подвале?! — Невилл шагнул навстречу, упёршись грудью в Гарри так сильно, что тот отшатнулся. Горячее, прерывистое дыхание Невилла било ему в лицо, пахнущее кровью и потом. "Мы НАШЛИ её! Нагаину! Сожгли! Рон и Гермиона... они еле держатся, но ЖИВЫ! Мы ДЕРЖИМСЯ! Люди ГИБНУТ, защищая тебя, защищая этот замок! А ты... ты просто... БРОСАЕШЬ НАС?! Бросаешь ЕЕ?!" Имя Джинни прозвучало как удар ножом под ребро. Образ её, возможно, сражающейся где-то внизу, раненой, умирающей… Гарри сжал челюсти до хруста, чувствуя, как предательские, жгучие слезы подступают к глазам. *Не сейчас. Нельзя сейчас.*

"Это НЕ сдача!" — прошипел он сквозь стиснутые зубы, отчаяние придавая его голосу металлический оттенок. Он толкнул Невилла изо всех сил, пытаясь прорваться. "Это ЖЕРТВА! Стратегия! Он ДОЛЖЕН убить меня САМ! Понимаешь? ДОБРОВОЛЬНО! Иначе... иначе все погибнут! ВСЕ! ОТПУСТИ МЕНЯ, РАДИ ВСЕГО СВЯТОГО!"

"НИ-КОГ-ДА!" — рёв Невилла был полон такой первобытной, животной боли и ярости, что Гарри физически отпрянул. Пальцы Невилла впились в его предплечья как стальные крючья, сжимая с нечеловеческой силой. Его лицо исказилось гримасой невероятного усилия — удержать друга любой ценой, спасти его от пропасти. "Я НЕ ДАМ ТЕБЕ УЙТИ! Ты не единственный, кому есть что терять! Не единственный, кто умеет жертвовать! Дай МНЕ шанс! Дай НАМ! Мы сражаемся ВМЕСТЕ или... или умираем ВМЕСТЕ! Но НЕ ТАК! НЕ ОДИН!"

Отчаяние Невилла, его абсолютная, слепая преданность, парализовали Гарри на долю секунды. В этот миг Невилл, подпитанный адреналином, яростью за замученных родителей, за гибнущего Симуса, которого он только что не смог спасти, за рушащийся дом его детства, рванул руку Гарри в сторону с силой, которой от него никто не ожидал. Раздался отвратительный, хрустяще-влажный *ЩЕЛЧОК*, громкий, как выстрел в тишине коридора. Белая, обжигающая волна боли прокатилась от запястья Гарри до самого плеча, вырвав у него стон, похожий на всхлип ребёнка. Запястье неестественно вывернулось, став синюшным и опухшим. Из ослабевших, онемевших от шока и боли пальцев выскользнула... не его палочка. Тёмное, древнее, зловещее дерево, выщербленный набалдашник — Бузинная палочка. Она упала на запыленный, окровавленный камень с глухим, зловещим *тук*, словно последний удар сердца.

Невилл, задыхаясь, с глазами, полными ужаса от содеянного (он сломал руку другу! Гарри!), но и безумной решимости не дать ему умереть, бросился к ней первым. Его пальцы, дрожащие, окровавленные, испачканные сажей, сомкнулись вокруг холодного древка. И случилось нечто. Палочка *вздрогнула* в его руке. Не просто вибрация. Это был *толчок*, как от разряда тока. Тонкая, но невероятно мощная волна ледяной энергии пробежала по его руке, влилась в грудь, заставила сердце ёкнуться и забиться с новой силой. Она не сопротивлялась. Она... *признала*. Признала его силу? Его отчаяние? Его победу в этой жалкой, братоубийственной схватке над другом? Она *заурчала* тихо, как довольный зверь.

"Невилл…" — прошептал Гарри, прижимая сломанную руку к груди, чувствуя, как боль пульсирует в такт бешеному сердцебиению. Но боль меркла перед ледяной пустотой, разверзавшейся внутри, перед тяжестью вины и невыразимой скорби. Он видел, как Невилл смотрит на палочку не с торжеством, а с благоговейным, почти паническим *страхом* и отвращением к самому себе. "Теперь… теперь она твоя," — голос Гарри был хриплым, как скрежет камней, каждое слово давалось с трудом. "Ты её Владелец." Слова резали его собственное горло. "Но это… ничего не меняет." Гарри сделал шаг к Невиллу, его зеленые глаза, полные нечеловеческой усталости, боли и неотвратимой решимости, впились в Невилла, пытаясь вложить в этот взгляд всю свою веру, всю свою мольбу. "Только моя смерть от *его* руки разрушит его защиту окончательно. Понимаешь?" Его голос стал тише, но жёстче. "Без этого… даже с этой палочкой… он неуязвим. Все напрасно. Все смерти… Фреда… Рема… Тонкс… Коллина… напрасны. Их кровь… на мне." Его голос сорвался на последнем слове, и слеза, наконец, скатилась по его грязной, исцарапанной щеке, оставив чистый след.

Невилл поднял на него глаза. В них бушевала буря: неверие, ужас, всепоглощающая вина за сломанную руку, крошечная, жалкая искра надежды, что Гарри ошибается, раздавленная жестокой, неумолимой логикой его слов. Он держал легенду, оружие Дамблдора и Гриндевальда, чувствуя его невероятную, пугающую силу, но ощущал себя ничтожным, потерянным ребёнком перед неотвратимостью судьбы друга. "Гарри… я… я не могу тебя отпустить…" — он сжал палочку так, что дерево затрещало под его пальцами, древко впилось в ладонь. "Не могу…"

"Можешь," — перебил его Гарри. Голос его стал низким, металлическим, как удар меча о камень, не оставляя места для возражений. "И ты ДОЛЖЕН. Используй её. Защищай их. Защищай Хогвартс. Защищай…" Он замолк, проглотив ком в горле, чувствуя, как подкатывает новая волна тошноты и горя. "Защищай Джинни." Произнести её имя было последней каплей, финальным ударом. Боль в запястье померкла перед адской, разрывающей болью в душе. "Это твоя задача теперь. Твоя доля. Цена… нашей дружбы." Он схватил Невилла за плечо здоровой рукой — короткий, крепкий, прощальный жест брата по оружию, полный невысказанной боли, доверия и… прощения. "Прости… что пришлось драться. Прости… за все. И… спасибо. Спасибо за то, что попытался. За то, что… всегда был рядом." Затем он резко развернулся и, стиснув зубы от физической и душевной муки, побежал вниз по лестнице, спотыкаясь, прижимая сломанную руку. Он не оглянулся. Не мог.

Невилл стоял среди руин коридора, сжимая Бузинную палочку — символ невероятной силы и невыносимой тяжести потери, предательства и вины — в дрожащей, окровавленной руке. Он чувствовал её холодную пульсацию, её зловещую мощь. Он чувствовал сломанную кость в запястье Гарри под своими пальцами. По его щеке, смешиваясь с грязью и кровью, текла горячая, солёная слеза. Осознание страшной цены победы, которая только началась, и цены его собственного действия, легло на его плечи неподъёмным грузом. Он остался один. С палочкой Смерти и смертельной ответственностью. Звон шагов Гарри затих внизу. Остался только гул битвы и тихий, зловещий гул Бузинной палочки в его руке.