Гарри Поттер и семь искушений (джен)

Ночь окутала башню Гриффиндора мягким, но тревожным полумраком. За окнами клубился снег, ветер стучал в ставни, словно кто-то пытался проникнуть внутрь. В тишине спящего общежития Рон стоял — не на своей кровати, а посреди гигантской шахматной доски.

Чёрно-белые квадраты тянулись в бесконечность. Фигуры — величественные, высотой с него самого — медленно поворачивали головы. И кланялись. Их каменные лица изменялись, перетекая в черты Гарри, Гермионы, Джинни, братьев… Даже матери. Все они склоняли головы перед ним, молча, но с каким-то тяжёлым покорством.

Рон поднял ладонь, и фигуры замерли. Чувство власти обожгло его изнутри — сладкое, тягучее, как мёд, но с горьким привкусом.

Он хотел что-то сказать, но доска дрогнула. Из трещин между плитами поднялся чёрный туман, обвился вокруг ног, поднимаясь всё выше. Из глубины тумана донёсся шёпот:

— Твоё место… на вершине…

Рон вздрогнул и резко открыл глаза. Кровати соседей утопали в полумраке, Гарри сопел в стороне. Лёд пробежал по спине, но на груди было жарко.

Он опустил руку и увидел в ней предмет, которого точно не было, когда он ложился спать: старинный жетон из потемневшего золота, с выгравированным грифоном в боевой стойке. Металл был неожиданно тёплым, словно его держали у огня.

Глаза грифона, вырезанные с пугающей тщательностью, будто светились изнутри. И снова — почти неслышно, прямо в голове:

— Там, где всегда должен был быть ты…

Он сжал кулак, но тепло жетона только усилилось.

Утро в башне Гриффиндора начиналось обычно: запах тоста из общей гостиной, негромкий гул разговоров. Но для Рона день обернулся иначе. Он почти на автомате доигрывал шахматную партию с Колином Криви, и к своему удивлению, победил за считаные минуты. Даже не заметил, как фигуры сами начали «угадывать» его стратегию, словно подчиняясь невидимому приказу.

— Ух ты, Рон! — выдохнул Колин, собирая сбитые фигуры. — Я ж никогда не видел, чтобы ты так быстро справился…

Рон пожал плечами, хотя внутри почувствовал, как расправляются плечи — приятно, уверенно.

В классе Защиты от тёмных искусств Слизнорт устроил учебные дуэли. Рон встал напротив Дина Томаса, и тот не успел даже произнести «Экспеллиармус», как Рон выбил у него палочку и, для порядка, обрушил лёгкий «Петрификус» — чуть сильнее, чем следовало. Класс ахнул. Даже слизеринцы в углу переглянулись с уважением.

— Хорошо, мистер Уизли, — похвалил Слизнорт, но при этом слегка нахмурился. — Хотя… чуть помягче, пожалуйста.

В коридорах Хогвартса за ним начали оборачиваться. Первокурсник из Пуффендуя робко попросил научить его новому приёму в шахматах, а двое старшекурсников со Слизерина кивнули в знак признания — такого Рон не помнил за все годы учёбы.

Но вместе с этим в нём что-то менялось. Когда Гермиона во время общей работы в библиотеке предложила другой способ решения задачи, он резко оборвал:

— Может, на этот раз ты дашь сделать мне, а не станешь рассказывать, как правильно?

Гермиона отпрянула, и Гарри нахмурился:

— Эй, Рон… что с тобой?

Рон отвернулся, не желая слышать их замечаний. В глубине сознания, тёплым вибрирующим шёпотом, жетон нашёптывал:

— Видишь? Они боятся, что ты станешь лучше. Ты всегда был в их тени. Не упусти шанс…

Занятие по Защите от тёмных искусств выдалось напряжённым. Профессор Слизнорт предложил новый формат — парные тренировки на отражение заклинаний. Рон вышел против Сима Финнигана, сжимая в кармане жетон. Металл пульсировал, как живое сердце.

— Экспеллиармус! — выпалил Сим, замахнувшись палочкой.

Рон почти не думал — мощная волна магии сорвалась с его руки, ударила в щит, разлетелась на искры и отбросила Сима так, что тот рухнул на пол, ударившись о стену. В классе раздался смешок, но смех быстро перерос в напряжённый гул: Сим лежал, прижимая руку к боку, и явно был ошеломлён.

— Мистер Уизли! — Слизнорт бросился к нему, бросив на Рона тяжёлый взгляд. — Это должно было быть учебное упражнение, а не демонстрация силы!

Но в груди Рона разливалось другое — сладкое, острое чувство, будто он только что доказал всему классу, кто здесь лучший.

— Они видят. Они знают, — прошептал жетон. — Но Гарри… Гарри всегда заберёт это у тебя.

На перемене Гарри догнал его в коридоре.

— Слушай, Рон, ты перегнул палку. Сим едва стоял на ногах.

— О, спасибо, Гарри, — резко ответил Рон. — Ты же знаешь, как делать всё правильно, да? Всегда в центре, всегда герой. Не нравится, что кто-то другой получает внимание?

— Да при чём тут это? — нахмурился Гарри. — Мы команда!

— Команда? — Рон усмехнулся, но в голосе прозвучала горечь. — Это когда я — твоя тень, да?

Гарри хотел что-то ответить, но Рон уже ушёл, чувствуя, как жетон под ладонью будто разогревается от его злости.

Вечером, возвращаясь в общую гостиную, он заметил Джинни, тихо складывающую вещи в сумку.

— Куда это ты? — нахмурился он.

— К Биллу, — коротко ответила она, не поднимая глаз. — Ты стал… чужим. Не знаю, что с тобой, Рон, но это пугает.

Он открыл рот, но слова застряли. Джинни, не оборачиваясь, застегнула сумку и прошла мимо.

Тишина в гостиной вдруг наполнилась эхом детских воспоминаний: мать, ставящая на стол пирог; братья, тянущие его в снежки; отец, терпеливо объясняющий, как починить старую метлу; Джинни, смеющаяся в саду. Они были рядом всегда — даже когда он проигрывал, ошибался, злился. Всегда.

А теперь он стоял один, и тепло жетона в кармане вдруг показалось холодным, как лёд.

Небо над квиддичным стадионом было низким и серым, ветер рвал флаги на мачтах, но Рон чувствовал в себе уверенность, граничащую с опьянением. Жетон под формой пульсировал горячо, словно в такт его сердцу. Сегодня он докажет, что может выиграть матч сам, без Гарри, без кого-либо.

Соперники — сильнейшая сборная Рэйвенкло — шли почти вровень. Гарри, как ловец, кружил выше, но Рон едва замечал его. Каждый бросок противников он отражал с нечеловеческой точностью, каждый полёт был быстрым, резким. На трибунах кричали его имя.

— Ещё немного, — шептал жетон, — и они забудут, кто такой Поттер. Запомнят тебя.

Мяч снова оказался в его руках. Он видел, как Гарри машет ему с края поля, показывая пас, но Рон лишь сжал губы. Он не нуждался в пасах. Он сам прорвётся, сам забьёт.

Порыв ветра ударил в лицо, он вырвался вперёд… и вдруг, в самый миг, когда кольца были совсем близко, перед глазами мелькнула Джинни, застёгивающая сумку. Отец с его старой метлой. Мать, тянущая одеяло на плечи. Братья, смеющиеся и подбадривающие его даже после проигрыша.

Какая цена у этой победы, если они уйдут?

Рон дёрнул рукой, срывая жетон с шеи. Металл обжёг ладонь. С глухим стуком он упал на доски поля, треснул, и из раскола вырвался пронзительный, короткий крик — не человеческий. Порыв ветра разнёс пепел, оставив только обугленное пятно.

В ту же секунду уверенность ушла, сменившись тяжёлой усталостью. Руки дрожали, сердце колотилось, но в груди, среди стыда и горечи, появилось тихое облегчение.

На трибунах смех и крики стихли, кто-то недоумённо звал его, но Рон уже не гнался за мячом. Он медленно поднял голову и увидел Гарри, спускающегося к нему с обеспокоенным лицом.

— Ты в порядке? — тихо спросил тот.

Рон кивнул, чувствуя, как где-то глубоко, под шумом ветра, возвращается что-то более важное, чем победа.

Вечер в башне был тихим. За окнами мягко шёл снег, камин потрескивал, разбрасывая золотые отблески по стенам. Рон сидел за шахматной доской напротив Гарри, Гермиона устроилась в кресле с книгой.

Фигуры ждали первого хода, неподвижные и обычные. Никто не кланялся, не шептал. Рон поднял ладью, сделал ход и вдруг уловил, как внутри, в глубине, распрямилось что-то тяжёлое. Он улыбнулся — не громко, не напоказ, а самому себе.

— Твоя очередь, — сказал он Гарри.

Тот кивнул, и партия началась в привычном темпе.

Где-то в дальнем углу башни сквозняк, пробравшийся через щель в окне, перевернул пожелтевшую страницу старого журнала в открытом сундуке. Под бумагой что-то глухо звякнуло, отозвавшись тонким металлическим звоном. Никто не услышал.

Снег за окном падал всё тише.Ночь окутала башню Гриффиндора мягким, но тревожным полумраком. За окнами клубился снег, ветер стучал в ставни, словно кто-то пытался проникнуть внутрь. В тишине спящего общежития Рон стоял — не на своей кровати, а посреди гигантской шахматной доски.

Чёрно-белые квадраты тянулись в бесконечность. Фигуры — величественные, высотой с него самого — медленно поворачивали головы. И кланялись. Их каменные лица изменялись, перетекая в черты Гарри, Гермионы, Джинни, братьев… Даже матери. Все они склоняли головы перед ним, молча, но с каким-то тяжёлым покорством.

Рон поднял ладонь, и фигуры замерли. Чувство власти обожгло его изнутри — сладкое, тягучее, как мёд, но с горьким привкусом.

Он хотел что-то сказать, но доска дрогнула. Из трещин между плитами поднялся чёрный туман, обвился вокруг ног, поднимаясь всё выше. Из глубины тумана донёсся шёпот:

— Твоё место… на вершине…

Рон вздрогнул и резко открыл глаза. Кровати соседей утопали в полумраке, Гарри сопел в стороне. Лёд пробежал по спине, но на груди было жарко.

Он опустил руку и увидел в ней предмет, которого точно не было, когда он ложился спать: старинный жетон из потемневшего золота, с выгравированным грифоном в боевой стойке. Металл был неожиданно тёплым, словно его держали у огня.

Глаза грифона, вырезанные с пугающей тщательностью, будто светились изнутри. И снова — почти неслышно, прямо в голове:

— Там, где всегда должен был быть ты…

Он сжал кулак, но тепло жетона только усилилось.

Утро в башне Гриффиндора начиналось обычно: запах тоста из общей гостиной, негромкий гул разговоров. Но для Рона день обернулся иначе. Он почти на автомате доигрывал шахматную партию с Колином Криви, и к своему удивлению, победил за считаные минуты. Даже не заметил, как фигуры сами начали «угадывать» его стратегию, словно подчиняясь невидимому приказу.

— Ух ты, Рон! — выдохнул Колин, собирая сбитые фигуры. — Я ж никогда не видел, чтобы ты так быстро справился…

Рон пожал плечами, хотя внутри почувствовал, как расправляются плечи — приятно, уверенно.

В классе Защиты от тёмных искусств Слизнорт устроил учебные дуэли. Рон встал напротив Дина Томаса, и тот не успел даже произнести «Экспеллиармус», как Рон выбил у него палочку и, для порядка, обрушил лёгкий «Петрификус» — чуть сильнее, чем следовало. Класс ахнул. Даже слизеринцы в углу переглянулись с уважением.

— Хорошо, мистер Уизли, — похвалил Слизнорт, но при этом слегка нахмурился. — Хотя… чуть помягче, пожалуйста.

В коридорах Хогвартса за ним начали оборачиваться. Первокурсник из Пуффендуя робко попросил научить его новому приёму в шахматах, а двое старшекурсников со Слизерина кивнули в знак признания — такого Рон не помнил за все годы учёбы.

Но вместе с этим в нём что-то менялось. Когда Гермиона во время общей работы в библиотеке предложила другой способ решения задачи, он резко оборвал:

— Может, на этот раз ты дашь сделать мне, а не станешь рассказывать, как правильно?

Гермиона отпрянула, и Гарри нахмурился:

— Эй, Рон… что с тобой?

Рон отвернулся, не желая слышать их замечаний. В глубине сознания, тёплым вибрирующим шёпотом, жетон нашёптывал:

— Видишь? Они боятся, что ты станешь лучше. Ты всегда был в их тени. Не упусти шанс…

Занятие по Защите от тёмных искусств выдалось напряжённым. Профессор Слизнорт предложил новый формат — парные тренировки на отражение заклинаний. Рон вышел против Сима Финнигана, сжимая в кармане жетон. Металл пульсировал, как живое сердце.

— Экспеллиармус! — выпалил Сим, замахнувшись палочкой.

Рон почти не думал — мощная волна магии сорвалась с его руки, ударила в щит, разлетелась на искры и отбросила Сима так, что тот рухнул на пол, ударившись о стену. В классе раздался смешок, но смех быстро перерос в напряжённый гул: Сим лежал, прижимая руку к боку, и явно был ошеломлён.

— Мистер Уизли! — Слизнорт бросился к нему, бросив на Рона тяжёлый взгляд. — Это должно было быть учебное упражнение, а не демонстрация силы!

Но в груди Рона разливалось другое — сладкое, острое чувство, будто он только что доказал всему классу, кто здесь лучший.

— Они видят. Они знают, — прошептал жетон. — Но Гарри… Гарри всегда заберёт это у тебя.

На перемене Гарри догнал его в коридоре.

— Слушай, Рон, ты перегнул палку. Сим едва стоял на ногах.

— О, спасибо, Гарри, — резко ответил Рон. — Ты же знаешь, как делать всё правильно, да? Всегда в центре, всегда герой. Не нравится, что кто-то другой получает внимание?

— Да при чём тут это? — нахмурился Гарри. — Мы команда!

— Команда? — Рон усмехнулся, но в голосе прозвучала горечь. — Это когда я — твоя тень, да?

Гарри хотел что-то ответить, но Рон уже ушёл, чувствуя, как жетон под ладонью будто разогревается от его злости.

Вечером, возвращаясь в общую гостиную, он заметил Джинни, тихо складывающую вещи в сумку.

— Куда это ты? — нахмурился он.

— К Биллу, — коротко ответила она, не поднимая глаз. — Ты стал… чужим. Не знаю, что с тобой, Рон, но это пугает.

Он открыл рот, но слова застряли. Джинни, не оборачиваясь, застегнула сумку и прошла мимо.

Тишина в гостиной вдруг наполнилась эхом детских воспоминаний: мать, ставящая на стол пирог; братья, тянущие его в снежки; отец, терпеливо объясняющий, как починить старую метлу; Джинни, смеющаяся в саду. Они были рядом всегда — даже когда он проигрывал, ошибался, злился. Всегда.

А теперь он стоял один, и тепло жетона в кармане вдруг показалось холодным, как лёд.

Небо над квиддичным стадионом было низким и серым, ветер рвал флаги на мачтах, но Рон чувствовал в себе уверенность, граничащую с опьянением. Жетон под формой пульсировал горячо, словно в такт его сердцу. Сегодня он докажет, что может выиграть матч сам, без Гарри, без кого-либо.

Соперники — сильнейшая сборная Рэйвенкло — шли почти вровень. Гарри, как ловец, кружил выше, но Рон едва замечал его. Каждый бросок противников он отражал с нечеловеческой точностью, каждый полёт был быстрым, резким. На трибунах кричали его имя.

— Ещё немного, — шептал жетон, — и они забудут, кто такой Поттер. Запомнят тебя.

Мяч снова оказался в его руках. Он видел, как Гарри машет ему с края поля, показывая пас, но Рон лишь сжал губы. Он не нуждался в пасах. Он сам прорвётся, сам забьёт.

Порыв ветра ударил в лицо, он вырвался вперёд… и вдруг, в самый миг, когда кольца были совсем близко, перед глазами мелькнула Джинни, застёгивающая сумку. Отец с его старой метлой. Мать, тянущая одеяло на плечи. Братья, смеющиеся и подбадривающие его даже после проигрыша.

Какая цена у этой победы, если они уйдут?

Рон дёрнул рукой, срывая жетон с шеи. Металл обжёг ладонь. С глухим стуком он упал на доски поля, треснул, и из раскола вырвался пронзительный, короткий крик — не человеческий. Порыв ветра разнёс пепел, оставив только обугленное пятно.

В ту же секунду уверенность ушла, сменившись тяжёлой усталостью. Руки дрожали, сердце колотилось, но в груди, среди стыда и горечи, появилось тихое облегчение.

На трибунах смех и крики стихли, кто-то недоумённо звал его, но Рон уже не гнался за мячом. Он медленно поднял голову и увидел Гарри, спускающегося к нему с обеспокоенным лицом.

— Ты в порядке? — тихо спросил тот.

Рон кивнул, чувствуя, как где-то глубоко, под шумом ветра, возвращается что-то более важное, чем победа.

Вечер в башне был тихим. За окнами мягко шёл снег, камин потрескивал, разбрасывая золотые отблески по стенам. Рон сидел за шахматной доской напротив Гарри, Гермиона устроилась в кресле с книгой.

Фигуры ждали первого хода, неподвижные и обычные. Никто не кланялся, не шептал. Рон поднял ладью, сделал ход и вдруг уловил, как внутри, в глубине, распрямилось что-то тяжёлое. Он улыбнулся — не громко, не напоказ, а самому себе.

— Твоя очередь, — сказал он Гарри.

Тот кивнул, и партия началась в привычном темпе.

Где-то в дальнем углу башни сквозняк, пробравшийся через щель в окне, перевернул пожелтевшую страницу старого журнала в открытом сундуке. Под бумагой что-то глухо звякнуло, отозвавшись тонким металлическим звоном. Никто не услышал.

Снег за окном падал всё тише.