Three Kisses of Lightning (джен)

«Ты — лучшая из всех известных мне ведьм, — золото монокля, тихий скрип лакированных перчаток, мгновенная улыбка тонких губ. — И ты должна защитить ключ от башни. Любым возможным или невозможным способом. Любым».

Глядя на тёмный бархат кулис, в драпировку, с серыми завязками, скрывающих тонкие колонны, глядя на сцену, куда поднимались разбитые пласты-лесенки, на уровневые сталагмиты, на врезанные в стены динамики, ведьма молний напитывалась ненавистью к этому месту. Ответственность давила на плечи: подвести Тёмного Рыцаря было равносильно смерти. Она хотела бы избавиться от неимоверного давления, наплевав на приказ, но совесть зудела, червяком сжирала эгоистичное желание, гвоздём царапала по животу через позвоночник. Хотела бы, но не могла.

Неван ждала. Она умела ждать: миллионы лет ждала, когда Тёмный Рыцарь обратит своё внимание на неё, и дождалась. За изумрудной дверью хранилось то, что должно оберегать. Теперь она ждала другого: кого-то, чего-то, для чего-то, зачем-то — она не знала, но ждала. Ждала среди тошнотворных кулис, среди глухого беззвучия, среди одиночества.

Треск, грохот, дребезжание, вибрация, шум катящейся воды. Мгновение — и тишина, будто ничего и не происходило. Но ведьма поняла, что наступило то, чего ожидала так долго.

В пальцах сверкнули искорки. Воск белыми катышками стекал по сталагмитам. Жёлтые, блестящие в сумраке оперного зала свечи синхронно плясали из стороны в сторону, словно в хоре. Полы некогда карминных кулис дрожали. Где-то в углу капало. Тянуло сыростью, но ведьму это мало волновало.

Она не знала, сколько времени прошло после землетрясения, — ей казалось, что тягучая вечность осела в зале. Тяжёлая резная дверь отворилась, и на камне раздались мерные шаги. Белобрысый парнишка в лазурном плаще и с изящным оружием остановился посреди зала и оглядел сцену холодно-острым взглядом. На секунду она замешкалась: перед ней словно стоял призрак далёкой жизни, суровой и невозможной.

— Добро пожаловать, сэр, — прозвучал её глубокий голос.

— Оставь свою вежливость, ведьма, — парнишка толкнул гарду, и лезвие опасно блеснуло.

Синее пламя вспорхнуло к Неван, но она успела переметнуться к сцене, обернувшись тучей летучих мышей. Успела и тут же увидела перед лицом катану. Они бились, бросаясь то к дверям, то к сталагмитам, то к центру. Парнишка всё норовил проткнуть бледный живот ведьмы, но она ловко уворачивалась, отбивалась чёрной шалью, обволакивала его туманом и отскакивала. Рыжие волосы, как дикие костры, вспыхивали то тут, то там. Голубоватые лезвия, целившиеся ей в голову, разбивались то о вихрь-шаль, то о крылатые тучки. Одному клинку, правда, посчастливилось попасть в бледное бедро, и, проклиная противника, Неван шандарахнула того молнией.

Не только внешность, отстранённая аристократичность, аура превосходства, но и чёткие, отточенные движения выдавали в парнишке отпрыска Тёмного Рыцаря. И хоть тот не представился, ничем не выдал собственное происхождение, Неван была уверена в своей догадке. В захватившей её гордости демоница не успела спросить саму себя, почему наследник Спарды бьётся с ней?

Кончик катаны срезал огненную прядь, и ведьма, возмущённая такой бестактностью, кувыркнулась — лезвия тьмы хищными гончими отправились вслед за юношей. Оказавшись на ногах, она подбоченилась и, наблюдая, как тот уворачивается от атаки, злобно бросила:

— Вот тебе моё молчание!

За что была щедро одарена уничижительным взглядом. Вместо ответа лазурный плащ решился сократить дистанцию, и сверкнувшее лезвие вновь начало бросок. Но сражаться вечно было невозможно: постепенно они уставали и допускали ошибки. Так, на плече ведьмы, на щеке и рёбрах расцвели алые царапины. И, понимая, что проигрывает, Неван решилась на отчаянный шаг.

Она нечасто прибегала к высасыванию жизни: это во многих случаях разрушало оболочку жертвы, но всегда травмировало саму ведьму. Не по совести, а по необходимости. Или она, или противник.

Вот и сейчас, протягивая руки в спешном беге к юноше, рыжая корила себя за будущие слёзы над бездыханным телом в лазурном плаще, за подлый приём, за гадкую улыбку сладострастия перед роковой секундой. Белобрысый отстранился, скользнул прочь от приближающейся ведьмы, и она дала и ему, и себе второй шанс, отлетев к порогу зала. И фиолетовые молнии, горизонтальные и вертикальные, шумели и разрезали пространство. Одна задела паренька, и он, приложив ладонь к рассечённой брови, не заметил, что ведьма вновь раскинула руки, вновь побежала-полетела к нему, вновь охала и грустно вздыхала.

Длинные пальцы ухватились за крепкие плечи, упругая грудь прижалась к наглухо застёгнутому жилету, объятия сомкнулись, будто клещи. Он не успел моргнуть, как её жадные губы, полные, мягкие, впились в его рот, как юркий, скользкий язык пробрался внутрь и по-хозяйски исследовал дёсна. Неловко вскинув руки, жертвенный воин хотел было отбежать от ведьмы, но она задержала его за затылок и укусила за язык. А потом он ощутил. Ощутил, как силы вдруг с неимоверной скоростью стали покидать его тело, как подушечки пальцев кололо и холодок бежал по спине. Как поцелуй стал оружием. Во рту смелел шершавый язык, горячий, вездесущий, горела демоническая слюна, и он, слепо подчиняясь, лишь двигал губами — застывшее тело кричало ужасом и слабостью. Неван довольно урчала, поглощая энергию самого отпрыска Спарды, смаковала секунды и этот принужденный, горький поцелуй.

Синий всполох оттолкнул её. Рассыпавшись тучей мышей, она оказалась на сцене и, не сдерживаясь, засмеялась. Хохот, счастливо-хитрый, леденящий, эхом разнёсся по залу, и юноша, сбрасывая форму демона, утёр губы рукавом. Он наверняка восполнил часть сил, но ведьма решила, что надолго его так не хватит, и пустила в сторону воина шарики молний, быстрые, яркие, нетерпеливые. Уклонившись, он наскочил на неё, пока Неван, защищённая тучей мышей, готовила атаку. Под грустный писк стайка крылатых растворилась, и пол заискрился белым. Лазурный плащ дрогнул полами, когда электрический разряд прошил тело полудемона.

— Хватит! — просипел преклонённый юноша, стискивая челюсти. — Ты всё ещё достойна называться Хранителем спустя столько веков. И ты послужишь отличную службу, если сдержишь данное Тёмному Рыцарю слово.

Когда он поднялся, ледяной взгляд, такой же гордый и отстранённый, вонзился в неё. Ведьма не знала, радоваться ей или печалиться: её не вернули в Ад, не убили, не пленили, не одарили, а оставили всё, как было. Снова слушать сырую капель в углу зала. Снова смотреть на бордовые занавеси. Снова ждать.

Она хотела было пошутить про его неловкие, совсем не опытные губы, но маска безразличия, мёрзлый взгляд прозрачных глаз остановил её. Старое, давно забытое чувство возродилось в груди: захотелось смиренно поклониться, не глядя на господина, и удалиться, словно тебя здесь и не было никогда. Господин… Да, именно так она в прошлой жизни звала Тёмного Рыцаря. А теперь старое, затёртое пылью времени слово вновь оказалось на языке:

— Рада встрече, господин, — на бледном лице скользнула рядовая улыбка рабыни, без стекленелого отчаяния, без ретушированной ненависти, даже без пылинок надежды.

По какой бы причине сюда ни заявился отпрыск Спарды, по какому бы поводу он ни дрался с ведьмой, Неван понимала, что намерения его не были благородными. Возможно, она косвенно становилась соучастницей в его плане, но противостоять этому ведьма была не в силах. Как и не могла она противостоять смешанному чувству, ворочавшемуся в ней: на губах едва теплилось прикосновение напряжения и отчуждения, в желудке гордость боролась с покорством.

Махнув жёлтым сагео, Вергилий, старший сын Тёмного Рыцаря Спарды, удалился из затопленного зала, оставив ведьму наедине с мыслями, ощущениями, вопросами.