Похождения барда в Скайриме (джен)

В 2040 году индустрия игр не просто шагнула вперёд — она сделала кульбит, шлёпнулась на оба колена перед зрителями и, распахнув руки, объявила: «Сюрприз! Теперь всё по-настоящему».

В тот день уже поседевший Тодд Говард стоял на сцене виртуального конгресс-центра, похожего скорее на храм будущего: купола из стекла, которые, казалось, собирали солнечные лучи со всей планеты, каскады светящихся панелей, отражающие зрительские аватары — от строгих костюмов до космических химер. Его голос, знакомый миллионам ещё с двухтысячных, звучал уверенно и тепло:

— Дамы и господа… Skyrim Epic VRMMORPG Edition. Это не ремейк. Это — мир, где вы cможете жить. Жить по настоящему.

Он улыбнулся фирменной улыбкой человека, который уже однажды обещал «оно будет работать, и вы это полюбите» — и снова попал в точку.

В тот же час соцсети охрипли от восторженных криков, а алгоритмы выстроились в почётный караул: «#EpicSkyrim», «#ДаВыСерьёзно», «#ОпятьСкайрим»— и, конечно, тысяча вариаций на тему «в этот раз точно куплю капсулу».

VR-капсулы нового стандарта чем-то напоминали спасательные капсулы из фантастических фильмов прошлого: глянцевый белый корпус с мягкими световыми линиями по контуру, магистрали кабелей в позвонках-скобах сзади, прозрачная крышка с внутренним антибликом, изоляция от внешнего шума. Панель управления — тонкая, словно лезвие, — и глаза камеры, будто большие, добрые и очень внимательные. В рекламных роликах модели в деловых костюмах улыбались и ложились внутрь, словно в уютную ванну, и тут же «просыпались» в других мирах, щурясь от яркого снежного солнца Скайрима и закидывая на плечо охотничий лук.

Медики спорили с киберспортсменами в эфирах: «Безопасно ли полностью отключать тело?», «Где граница между терапией и зависимостью?». Продюсеры сериалов завидовали. Разработчики других VR-проектов поджимали губы и готовили патчи. Мир немного стал другим.

Я, Андрей Ч., среднего возраста, инженер-программист в приличной столичной компании, стоял у своей капсулы не как ребёнок перед подарком, а как хозяин перед старым другом, который навещает тебя раз в неделю — и ты всегда ему рад.

Квартира у меня была неброская и аккуратная: бетонный потолок со следами штукатурки, потёртый паркет; на кухне — кофемашина, слишком умная, чтобы просто варить кофе, и слишком гордая, чтобы не шуметь по утрам; на стене напротив дивана — аккуратно подвешенные гитары: электрогитара с царапиной на корпусе, акустика с породистыми прожилками дерева, маленький «дорожный» укулеле, которым я иногда забавлялся.

В углу комнаты — VR-капсула, массивная, как вещь из будущего, которая почему-то появилась в хрущёвку. В темноте её глянцевый борт тихо дышал голубыми индикаторами.

Я любил Skyrim как вспоминание о детстве. В 2011 мог часами бродить по заснеженным перевалам, глубоким пещерам, тёмным лесам, и ловил себя на том, что в самый скучный день достаточно подумать: «А вечером — в Скайрим» — и как-то легче. Я вырос, сменил три работы, обьехал полмира, однажды почти женился, собрал гаражную рок-группу с друзьями — и всё равно в моей уше оставался тот мальчишеский энтузиазм, который постоянно звал к приключениям.

Капсулу была куплена не ради тренда. Скорее — чтобы проверить: не потерялась ли дорога назад в тот мир, где очень простые вещи — звук лютни, скрип дверей в трактире, а потом, после взятого квеста, темные ночи пещер — почему-то лечат. Но играл я редко: «сорок — это не семнадцать», как я сам про себя смеялся. Работа съедала внимание, репетиции забирали вечера, и когда выпадали свободные часы, я чаще брал акустику, чем лез в самые глубины VR.

Вечером пятницы, когда в столице воздух запах грозой, а на кухне уютно засвистел чайник, позвонил Сергей. Сергей был из тех, кто в 2040 отдал весь запас свободного времени VR-миру: больше стримов, чем сна; больше капсулы, чем дневного света. В трубке послышался шум от гарнитуре, чьи-то смехи и стук кружек (виртуальных, но звучали очень живо).

— Лёха! — Сергей заорал так, что шумоподавление жалобно пискнуло. — Слышишь? Мы открываемся!

— Что?

— Гильдию! «Тени Дракона». У нас будет огромный фестиваль. Сцена, шатры, фейерверки, турниры. Мне нужен бард на главную сцену. Именно ты. Песни из таверн, а потом можно твои авторские.

— Серёг, — Усмехнулся я, — я ору в гараже на под гитару. Это не то же самое, что в Вайтране перед тысячей задорных нордов.

— Ты не орёшь, ты заводишь. В этом разница. И вообще, кто сказал, что норды не любят рок? Ты же Skyrim наизусть знаешь! «Рагнар Рыжий», «Эпоха Агрессии» ты так споёшь — разбуди полсоседнего района — все подпоют. А потом выдашь свою балладу и пару весёлых. Давай, не ломайся.

Я посмотрел на капсулу. На гитару. На капсулу. На кухню, где все еще свистел чайник и так и не была вымыта кружка с ровной линией кофе по стенке. На улицу, где фонари отражались в лужах. Внутри щёлкнула какая-то старая пружина.

— Ладно, — сказал я. — Только ты тогда отвечаешь за организацию cцены и звука.

— Конечно! Будь в восемь. Координаты у тебя будут в письме. Сцена у Драконьего Предела. И надень что-то… бардовское. У них там как раз появился новый каталог костюмов.

Восемь вечера. Крышка капсулы мягко закрылась, звукоизоляция шепнула в уши, панель загорелась теплыми округлыми пиктограммами. Нейросенсоры холодком обняли виски; лёгкий запах озона — и глубоко в животе одновременно лёгкая тревога и знакомое нетерпение: «А вот и оно…»

Первый вдох — и я уже не в квартире. Я стоял на каменной площади Вайтрана, где ветер пробегал по булыжникам и уносил с собой жухлые листочки. Небо словно — как тонкое синее одеяло. Драконий Предел, словно корабль, поставленный на гору, гордо нависал над городом.

Фестиваль «Теней Дракона» уже раскрутился вовсю, словно как карусель: шатры с разноцветными полотнищами, гобелены с вензелями гильдии, медовары у больших бочек, где пена так соблазнительно стекает по обручу; жаровни с дымком, пахнущим мясом и шалфеем; лавки с кожаными кошелями, серьгами и ленточками для волос; стрелки мини-квестов, будто легкомысленные бабочки, садятся на углы домов. NPC торговки кричат а-ля «только сегодня и только сейчас!», игроки ведут себя как на настоящих городских праздниках: кто-то спорит из-за правил турнира, кто-то вызывает на дуэль — «до первой крови, только магией», кто-то клянётся в вечной дружбе и тут же забывает пароль от дискорда.

Сцена у подножья широкой лестницы к Драконьему Пределу собрала целую толпу. По краям — вазы с ветками можжевельника, и от них в воздухе держался пряный аромат. На стойке микрофона — куда же без магии — висел хрустальный шарик, усиливающий голос и отсылающий его во все стороны площади.

Сергей — высокий альтмер-лучник, со слишком правильным профилем — встретил меня, теперь уже светловолосого норда Микаэля, сунул в руки лютню с наливным янтарным корпусом:

— Пять минут. Готов? Но не забудь, у тебя в голосе небольшая приятная хрипотца, её нельзя прятать.

— Вот прямо бережёшь мою хрипоту, — хмыкнул я.

Играть я на лютне не умел, так, понимал общие принципы, но в игре был AI помощник, которым я и собирался воспользоваться. Голос же мой всегда был со мной.

Выглядел ли я сегодня как бард? Скорее — как человек, который получил удовольствие от того, что костюм на нём сидит хорошо: мягкая тёмно-синяя туника с вышивкой на манжетах, ремень с латунной пряжкой, сапоги до колена. Волосы игра «уложила» чуть лучше, чем делает реальность. Взгляд был по настоящему живой, живее, чем в реальности.

И вот я вышел на сцену. В толпе кто-то свистнул, кто-то написал в общем чате: «О, бард реальный, не NPC!» — и ещё кто-то кинул в воздух небольшой иллюзорный фейерверк, который рассыпался над сценой золотыми рыбёшками.

— Добрый вечер, Вайтран. Раз уж нас много, начнём с того, что все знают.

Первой пошла классика. «Рагнар Рыжий», в лёгкой манере, под которую хотелось подпевать. Он не цитировал дословно — это и не требовалось. Песня-образ, понятная с первой фразы, сама напросилась на хлопки в ладоши. Толпа подхватила, люди смеялись, кто-то отбивал ритм кубком по столу.

Потом — «Эпоха Агрессии», с теми самыми акцентами в рефрене, от которых у настоящих нордов вспыхивает что-то древнее в груди, а у игроков — радостная ностальгия по студенческой общаге, где кричали припевы в три голоса и соседи снизу стучали шваброй в потолок.

Потом — «Драконорожденный идет», и над площадью поднялись магические светляки, и толпа рванула подпевать будто единый организм.

С каждой песней я распрямлялся, переставал думать, как выгляжу со стороны, и начинал просто жить. Лютня отзывалась на прикосновения, будто влюблённая. Голос ложился под ритм города. Аромат мёда, жареного мяса и сухих трав щекотал нёбо, и на мгновения всё становилось предельно простым: вот здесь — сцена, вон там — люди, между ними — звук.

Потом плавно перешёл на авторские. Сначала — баллада с северными мотивами: протяжные ноты, будто ветер, выдувающий из ущелья хрусталь звука; слова — про то, что у каждого в Скайриме есть место, куда он возвращается, даже если это просто угол возле печи и высокий стул.

Дальше — весёлая, почти хулиганская: про орка, который пытался ухаживать за алхимичкой, смешал реагенты, и теперь у него вместо комплиментов изо рта вылетают пузырьки. Толпа ржала. В чат писали: «Бард, ты меня убил», «Продай трек!», «Где донаты?». В личку пришло: «Если будешь петь ещё, я завтра не выйду из игры. И это будет твоя вина». От девушки-аватара с кошачьими ушками и изящным клинком за спиной. Легкий флирт вызвал приятную улыбку.

На краю сцены плясали NPC-танцовщицы — яркие ленты вокруг рук, плавные шаги, но слишком похожие лица. У ларька справа продавали венки из ромашек (они давали бафф «+к харизме» на час), и половина девушек в толпе уже успела их купить. У костра сидели два старых норда-NPC и спорили, у кого колдовство бесчестнее — у имперцев или у долбаных колдунов из Винтерхолда. «Долбаные колдуны», заметим, смеялись и заливались мёдом. На момент мне подумалось, что этого — петь на такой площади — мне всегда немного не хватало. Не стадионы, не слава, не тяжёлая карьера, а именно вот так: без тысячи продюсеров и микшерских, просто — я и люди.

Собравшись уже объявить последний номер, я заметил движение у лестницы к Драконьему Пределу. Несколько голов повернулось туда же, пространство как будто стало плотнее, словно воздух перед грозой.

Он шёл легко, как хищник. Ник — Лорд Сангвин. Скин — даэдрический, подобный можно было купить в магазине за огромный донат. Но тут все было слишком выверено: глубина красного, неяркое, но цепкое сияние в зрачках, чёрные рога, как выгнутые ножи, чуть заметная тень хвоста,. На нём было что-то среднее между парадным халатом и мантией: широкие рукава, ленивая складка на груди, золотистая каёмка, которая не бросается в глаза, но цепляет. Он остановился, будто невзначай, у сцены и, не поднимая головы, улыбнулся, как люди улыбаются, когда уже знают ответ, а вопрос ещё не прозвучал.

— Хорошо поёшь, бард, — сказал он. Голос был бархатный, с мягким эхом, будто после бокала вина. — Город только тебя и слушает.

Хм. Сколько он отвалил за этот скин? Я часто видел пользователей с дорогими обликами, но этот — этот выглядел действительно по особому.

— Спасибо, — сказал я. — Сегодня прямо воздух поёт сам по себе.

— Воздух — всегда певучий, — ответил незнакомец. — Вопрос, кто умеет его слышать.

Он поднял взгляд. В эти глаза можно было чуток провалиться — и не сказать, какого они цвета. В них отражались оги огней, как в глубокой чаше с крепким напитком.

— Выпьем? — легко предложил Лорд Сангвин и протянул кубок. — За новые возможности.

Кубок в его руке не выглядел стандартным. Тонкое серебро, почти белое. На бортике выбита тонкая розочка и маленький, незаметный символ, очень похожий на… Нет, показалось — отчего-то насторожился я. Символ будто менялся, как отблеск от огня.

— Ты уже понял, — продолжил незнакомец, — в этой версии мира стало чуть-чуть больше правды. Тело слышит, когда душа поёт. Грани — тоньше. Слаще, — он улыбнулся чуть невинно и чуть игриво. — Может быть, именно сейчас у тебя получится не просто сыграть роль барда, а им стать. На ночь, на месяц… на всю жизнь. Кто знает?

— В квесте «Незабываемая ночь», — сказал я, — мне уже однажды предлагали выпить. Я проснулся в храме Дибеллы и долго извинялся.

— Сегодня ты пьёшь — со мной. Не трусь. И да, в этот раз никто не потащит тебя в Рорикстед собирать коз. Если только ты сам не захочешь.

Он сказал это таким тоном, что я невольно улыбнулся: отсылка была слишком точной для обычного случайного игрока.

Взял кубок. Жидкость внутри была тёплой и пахла чем-то, чего не было в реальной жизни — не вином, не мёдом, не специями. Скорее, это был запах тех ночей, когда после концерта ты выходишь в узкий переулок, а там мокрый камень и тихий смех из-за угла, и ещё пять минут — и ты либо идёшь домой, либо остаёшься и жизнь поворачивает куда-то в сторону. Глоток. Второй. На языке осталась едва заметная горчинка, как у цитрусовой кожуры.

— За новые возможности, — повторил игрок со скином даэдра тихо и чокнулся с ним краем кубка. — И за то, что ты сможешь их ощутить.

Мы говорили ещё минут десять — про музыку, про то, как меняется город в VR ночами, про то, что иногда люди в игре честнее, чем в реальности, а иногда — наоборот. Потом я спросил:

— Сколько стоил твой скин?

— Иногда за хорошее платишь не золотом, — мягко ответил он.

На последнем слове рядом с нами cловно из воздуха вырисовался официант-NPC и поставил маленькую тарелочку с закуской — прозрачные ломтики чего-то, похожего на сушёные фрукты с пряной корочкой. Вкус в этой версии игры был передан прекрасно — иногда прямо хотелось рассмеяться от удовольствия.

Собеседник кивнул на сцену:

— У тебя ещё есть одна песня для всех. И одна — только для себя. Не перепутай.

Он улыбнулся — и будто растворился в толпе, хотя я не отводил взгляда ни на секунду. В следующий миг я уже ловил ритм, слушал хлопки и свист, а внутри — внутри появилось странное предвкушение, как перед прыжком в воду с высокой доски: страшно и очень хочется.

Фестиваль докатился до тёплой, ленивой ночной фазы. Шатры подсвечены мягким янтарным светом, везде тени танцовщиц, под навесами — смех. Сергей, довольный, как человек, которому удалось собрать у сцены весь сервер, хлопнул меня по плечу, сунул в руку токен на скидку в гильдейской лавке и сказал:

— Ты сделал этот праздник. Пойдём, у нас через полчаса фаершоу.

— Дай мне только проверить кое-что и я подтянусь, — сказал я.

Открыв меню мои пальцы легли на привычные зоны интерфейса. «Журнал», «Настройки», «Профиль». Но место, где всегда было скромное «Выйти», пустовало.

— Серёг, — позвал он. — Я походу баг словил.

— Ты не первый. Сервер обновляли — у некоторых временно багается интерфейс. Пробовал перезагрузить капсулу?

— Щас, гляну логи…

Я попытался вызвать служебное меню. Сервисные коды. Комбинация, которую знает любой человек, однажды испугавшийся зависания. Ничего. Воздух вокруг будто уплотнился, звук толпы стал дальше, как через стекло.

На периферии зрения — белая точка. Маленькая. Сначала размеро с зернышко, оно росла так же быстро, как румянец на щеках после третьей рюмки.

— Это шутка? Неплохо, но…

Точка расправилась, развернулась в всполох, белый и тёплый, как молочная вспышка старого фотоаппарата, но бесшумный. Он не ослеплял — скорее, на секунду всё остальное потеряло резкость. Словно молоко, в котором утонул весь мир.

Тело отозвалось, как старый музыкальный инструмент, который слишком плохо настроили: по позвоночнику прошёл стук, уши заложило, в груди распухла пустота. Попытался сделать шаг — и не почувствовал пола. Попробовал вдохнуть — и не нашёл воздух. Руки, ноги на мгновение исчезли, будто их кто-то аккуратно скрутил и убрал на верхнюю полку шкафа.

«Паника — самый плохой советчик», — усмехнулась внутренняя рациональность. — «Посчитай до десяти: раз, два, три…»

На «три» вернулось биение сердца — тяжёлое, шумное. На «четыре» — слух, но сначала не звуки, а тёплый, бархатный гул. На «пять» — запахи. И они ударили так, что я резко открыл глаза.

Я лежал на камне. Камень был холоден и чуть влажноват. Запахи в воздухе были такие бесповоротно реальными, что захотелось рассмеяться: благовония — не химические, а настоящий смолистый шлейф, тонкие лепестки чего-то сладкого, возможно — розового масла, и очень чистой воды, как на горных родниках.

Передо мной — статуя. Девушка топлесс, в руках огромный цветок, взгляд её был мягок и игрив; но линии тела столь гармоничны, что даже думать о грубости было бы кощунством. На пьедестале — золочёная кайма, по полу — пятна света, проломившиеся сквозь цветные стекла окон: лазурные, розовые, медовые.

Храм, как я понял, Дибеллы теперь не был просто декорацией. Он был цельным. В нём было эхо хлопков босых ног, шёпот молитв, тихий звон тонкого серебра на алтаре и шелест тканей в проходах. Колонны уходили вверх, как стройные деревья, на них— вырезанные лилии, а в нишах — маленькие статуэтки с гирляндами свежих цветов.

На противоположной стороне — бассейн с водой, в которой отражались огни свечей. От воды шёл прохладный, чистый запах, и по мрамору вокруг неё были аккуратные мокрые следы — будто кто-то только что прошёл, оставив узкие полулунья пяток.

— Он пришёл в себя, — прозвучал женский голос. Голос, в котором угадывалась привычка говорить мягко, но не робко.

— Идём, — ответил другой. — Но не спеши. Сначала — выясним.

Я сел, оглянулся. Вокруг стояли, как я понял, жрицы — в лёгких одеяниях из тонких тканей, словно роса на утренней траве. Наряды показывали больше, чем скрывали, так и притягивая мой взгляд. В волосах — тонкие нити, цветные ленты, простые серебряные подвески.

Одна — старшая, судя по спокойствию — подошла ближе. У неё на виске выбивалась непослушная прядь, и это маленькое несовершенство почему-то делало её ещё более настоящей.

— Странник, — сказала она. — Ты завалился в наш храм ночью, когда здесь полагается быть тишине. Ты пел громко, и в песнях твоих было… слишком много жару. Ты смеялся, пил и называл статую невестой. Это храм Дибеллы. Здесь принято просить о красоте и нести её в мир, а не… — она чуть поморщилась, выбирая слово, — не устраивать балаган.

— Я… — Хрипло откашлялся. Голос — мой собственный, с небольшой хрипотцой, лишь показалось, будто воздух плотнее. — У проблема с… кнопкой «выйти».

— С чем? — искренне удивилась младшая жрица, стоящая поодаль, и в её глазах было изумление, не испуг.

— Это долгая история, — сказал я и поймал себя на том, что пытаюсь вызвать меню. Привычный, жест… Ничего. Воздух остаётся воздухом. Никакого меню, никаких голограмм. Только лёгкое дрожание свечи на соседнем подсвечнике.

Старшая посмотрела на меня долгим взглядом, как смотрят, пытаясь понять, ошибается ли их интуиция или в самом деле тут что-то необычное.

— Ты пил с ним? — спросила она наконец.

— С кем?

— С тем, кто любит вино, песни и шалости. Кто иногда приводит сюда юношей и девушек, чтобы мы научили их как по настоящему жить. С тем, чьё имя мне не хотелось бы произносить в нашем зале.

— Кажется… да, — ответил я. — Хотя в тот момент думал, что это игрок в очень дорогом облике.

— Он редко спрашивает, что ты думаешь. Он предлагает, — ответила жрица. — И ты… принимаешь. И оказываешься там, где давно следовало оказаться, только ты боялся: в месте, куда давно стремился частичкой души.

Она жестом отослала куда-то двух молодых послушниц. Те ушли лёгкими шагами; я невольно отметил, что у них — совсем обычные, человеческие движения, не вылизанные VR-анимацией: одна слегка заваливается на внешнюю часть стопы, у другой подрагивает край губ, как у человека, который нервничает и не признаётся.

— Мы не будем жестить, — продолжила старшая, — но ты должен понимать, что хамство в храме — даже весёлое — не приветствуется. Впрочем… — она чуть улыбнулась, — мне кажется, ты не злодей. Ты пришёл с музыкой. Музыка — лучшее из извинений, если за ней идёт поступок.

— Я, честно говоря, не планировал «приходить», — сказал я и впервые позволил себе прямую мысль: если это правда, то это не VR.

Кожа отзывалась на воздух, как на прикосновение холодной воды. Колени, на которые я опирался, ощутили фактуру пола: гладкость мрамора, который чуть поплыл от множества лет и ног. Запах благовоний сочился не из аэрозоля, а из горящей смолы. От воды в бассейне шли еле заметные волны, и свет на потолке тоже шевелился. В VR так не бывает. Там бывает великолепно, но иначе. Здесь было все по-настоящему.

Вернулись послушницы. Одна держала широкую чашу; другая — мягкую ткань и небольшую плетёную корзинку, из которой пахло хлебом. Вода в чаше была прохладной, я пил медленно, и каждый глоток как будто «оживлял» меня изнутри, убеждая, что это реальность.

Младшая, та, что заваливалась на ножку, робко спросила:

— Ты и правда называл статую невестой?

— Я… — Я невольно смутился. Скомканный фрагмент вечерней беседы вспыхнул, как фото: смех, кубок, странные фразы, и он — очень довольный собой и миром. — Возможно, у меня был особый настрой.

— Хм, — заговорила старшая. — Интересно. Но сейчас неважно. Ты умеешь слушать?

— Вроде да.

— Тогда слушай. Тамриэль велик. И музыка — не только на сценах. Она — в дорогах, в травах, в речном перекате, в тавернах, где мокрый плащ пахнет конём, а чужой смех оказывается тебе приятнее, чем ты ожидал. Если ты и правда бард— в душе — иди, пой и учись.

Я ощутил, как в груди у появляется смешное, детское: «Можно? Правда?» Словил себя на том, что мир снаружи — опасный, непредсказуемый, острый — сейчас как будто зовёт, как звала когда-то зимняя ночь из подъезда во двор: «Пойдём, посмотрим, что там».

Поднялся. Тело слушалось — чуть ватно, как после долгой репетиции, но уверенно. От алтаря отходила дорожка, усыпанная мелкими лепестками. Свет стекал по ней, как мёд, и в нём пылинки были не совсем пылинками, а скорее золотыми крошками.

Снаружи храм обнимала каменная терраса. Из неё открывался вид на город — не игрушечный, а тяжёлый, настоящий: крыши, дым, люди, крики торговцев, дети, голуби, лестницы, арки. Вдалеке — глыба Драконьего Предела. На крепостных стенах флаги лениво танцевали под ветром.

Небо над городом было словно замшевое: мягкое, глубокое. Над крышами поднимался тонкий дымок, и аромат хлеба, рыбы и навоза с базаров смешивался с запахом кузницы. Где-то послышалась арфа — кажется её настраивали; из соседнего двора звучай звонкий детский смех; чьи-то шаги сбегали по лестнице — лёгкие, переговаривающиеся.

И в ту же секунду я понял, что детская мечта — в которой я всегда был «там» — теперь перестала быть мечтой. Она стала реальностью.

Обернулся. На пороге стояла младшая жрица с корзиной. В корзине — кусок хлеба, маленькая фляжка и свёрнутая в трубочку бумага.

— На дорогу, — сказала она и опустила взгляд. — И… прости за прямоту. Мне понравилось, как ты пел. Только… в следующий раз — не на алтаре

— В следующий раз — не на алтаре, — повторил я, жадно ловля взглядом ее изгибы сквозь полупрозрачное одеяние. — Обещаю.

Я взял корзину. Лямка приятно потянула плечо. Фляга звякнула о край. Бумага шуршала — на ней были написаны адреса: таверна, где ищут музыканта на неделю; штаб-квартира Соратников; отделение Колегии Бардов.

Смешно. Мир сам выталкивал меня на дорогу.

Я сделал шаг к лестнице — и вдруг, совершенно осознанно, вспомнил вечернюю улыбку Сангвина. Слишком хищная для игрока и слишком ленивая для случайного NPC.

Я поднял взгляд вверх, на тёмно-синий занавес небес.

— Если ты и правда… — сказал тихо. — Спасибо за этот пинок.

Ветер, как удачливый шутник, тут же подхватил слова и утащил в боковую улочку. Где-то, вдалеке, в чьём-то сне или в чьей-то комнате с капсулой, кто-то рассмеялся. Это был смех не злой — ровный, как гладь, тёплый, как глоток вина, и игривый, как как перо, щекочущее запястье.

Я двинулся вниз. Там, внизу, рыночная площадь переливалась огнями. Девушка с лентой в волосах крутилась у прилавка, и её смех звенел, как тонкий колокольчик. Кузнец подбрасывал в горн уголь. Ребёнок держал в руках деревянного дракончика и «рычал» так убеждённо, что даже взрослые улыбались. Город жил. Ночь обещала быть длинной. Музыка — иметь продолжение. А приключения — не спрашивать, готов ли ты.

На ступенях храма я встряхнулся, как человек, который только что вышел из тёплой воды на ветер. Под сапогом тихо скрежетнул гравийный песок.

И я пошёл. И впервые за много лет не чувствовал, что прячусь от мира. Я выходил к нему.

На этот раз — без кнопки «выйти».

На этот раз — по-настоящему.