Найди того, кто будет тебе дорог (гет)

— Тебе будет лучше за внутренними стенами, — голос матери скрипит в моих ушах.

— Мама, а как же вы? — еле слышно спрашиваю я.

— Мы уже слишком стары. Там есть отряды, служи достойно, — она продолжает настаивать.

— Мама, я не хочу быть солдатом… — мой голос дрожит, и мне хочется плакать.

— Ты слышишь, как воспитала её? Она не хочет отдать свою жизнь на благо человечества. Так? — голос отца заставляет меня вздрогнуть.

— Не хочу. Это моя жизнь. А кто за меня отдаст свою? — слёзы предательски льются из моих глаз.

— Эта девчонка… — его глаза наливаются ненавистью ко мне, лицо краснеет. В такие моменты я особенно боюсь отца.

— Милый, хватит. Она просто ещё ребёнок, глупый, ничего не умеющий, — мама говорит это равнодушно, хоть слова её звучат будто защитой.

— Из этого ребёнка вырастет дьявол. Нужно выбить из неё эту дурь, — отец подходит ко мне ближе.

— Папочка, не бей, прошу тебя, — я пытаюсь уйти от него, мозг судорожно ищет пути отступления. Отец хватает меня за руку.

— Тогда перестань ныть и спаси свою жалкую жизнь! — удар по лицу звучит так звонко, что эхом разносится по всему дому.

Я резко открываю глаза от страха — густого, тягучего, словно мёд. Страха того, что снова не нужна своим родителям. Они были поглощены мыслью, что я что-то должна — не себе, а всему миру. Столько лет прошло, а я всё ещё просыпаюсь от этого кошмарного сна. Я не знаю, привыкну ли когда-нибудь к нему. Пот струится по лбу, волосы отвратительно прилипают к лицу. На сердце — тягучее чувство боли, предательства и несправедливости. Я понимаю, что в ближайшее время уснуть всё равно не получится, поэтому решаю прогуляться. Кошмары случаются часто, и ночные прогулки для меня давно стали привычным ритмом жизни. Я встаю и иду по коридору. Мозг судорожно ищет ответы на вопросы, копившиеся годами. Я ненавижу это чувство внутри — когда нужно срочно принимать решения или обдумывать что-то важное. В такие моменты я паникую, но всё же пытаюсь успокоиться. Чувство, мягко говоря, неприятное.

Из раздумий меня вырывают голоса за дверью, мимо которой я прохожу.

— Нам нужно посоветоваться с Юмеко. Она скажет, может ли это быть правдой или нет, — Ханджи говорит тихо, но я всё слышу.

— Ханджи, ты же знаешь, всё это звучит как бред, — голос Эрвина усталый: скорее всего, он снова не спал уже сутки.

— Нет же! Мы ведь почти ничего не знаем! — голос Ханджи срывается.

— О чём болтаете? — я открываю дверь. За столом сидят Ханджи, Леви и Эрвин.

— Призрак опять не спит по ночам? Что в этот раз ищешь? — Леви снова разбрасывается прозвищами. Я закатываю глаза.

— Так о чём посоветоваться? — я задаю вопрос, не желая ругаться: голова и без того болит.

— Юмеко! — Ханджи словно оживает, увидев меня. Она вскакивает и обнимает меня. Я это не люблю — прикосновения вызывают во мне раздражение, наверное, из-за детства.

— Иди, садись скорее, чего стоять в дверях, — она тянет меня в комнату.

— О нет, Ханджи, сидеть с вами я не собираюсь. Я бы предпочла поспать. Так что давайте уже ближе к делу, — дипломатии во мне немного.

— У нас с последней вылазки остались сведения о титанах. Они думают, что я несу вздор, но я так много времени провела со своими любимчиками, что начинаю верить: я схожу с ума, — наконец, она переходит к сути.

— Ханджи, ближе к делу. Голова гудит ужасно, — я начинаю злиться: не люблю длинные прелюдии.

— Как ты думаешь, титаны могут обучаться? — она делает задумчивое лицо.

— На чём основаны твои выводы? — меня всё же заинтересовали её слова.

— Да ни на чём. Наша очкастая совсем с ума сошла, — без капли эмоций отзывается Леви.

— Юмеко… титаны, которых мы захватили, они… — снова начинает мямлить Ханджи.

— Что? — я спрашиваю резко.

— Они перестали на меня нападать. Чем больше времени я проводила с ними, тем сильнее они привыкали, — она опускает глаза, будто признаётся в глупости.

— Ханджи, я не скажу, что ты сошла с ума, — устало тру переносицу.

Она поднимает на меня глаза — полные непонимания и какого-то странного блеска.

— Юмеко, объяснись, — наконец вмешивается Эрвин.

— Мои наблюдения показали: титаны человекоподобны. Они могут обучаться, но на это нужны десятилетия. Да и как их обучать? Они привыкали к тебе, прикованные цепями. Если мы снесём стены, чтобы дать им свободу, — по моим подсчётам, человечество исчезнет меньше чем за день, — заключаю я без особого интереса.

— Ну вот, Эрвин, теперь в этой комнате нормальными остались только мы, — Леви принимает скучающий вид.

— Ох, Леви, твой язык… Когда-нибудь я точно его вырву, — я мило улыбаюсь, но мысленно ругаю себя: сейчас снова начнётся словесная дуэль, и спать я не смогу.

— Боюсь, Белтон, мой язык дорого тебе обойдётся, — он сидит в кресле, закинув ногу на ногу, и смотрит мне прямо в глаза. Я знаю: он ждёт ответа, но сегодня я решаю сдаться.

— Обсудим это в другой раз. Сейчас у меня нет желания, но знай: за твой язык я заплачу любую цену, — пытаюсь выдавить из себя нечто похожее на улыбку.

— Как думаешь, может ли титан проломить стену? — Эрвин принимает задумчивый вид и вглядывается в меня, словно выискивая в моём лице ответ.

— Обычный? Нет, исключено. Но мы ведь не знаем, из чего они сделаны. Если появится титан метров в шестьдесят, сложенный не как наши хилые подопытные, а по-настоящему мощный, то да — проломит. Но мы столько раз выходили за стены и ни разу такого не встречали. Допустим, они способны мутировать — тогда ответ очевиден. Но ведь они не размножаются. Если живут здесь с начала времён, такой исход крайне маловероятен, — говорю я, повторяя всё, что мы узнали за годы службы, но вплетаю и собственные догадки.

— Юмеко, ты права. Наши знания слишком ограничены, — Ханджи морщится.

— Если на этом всё, я откланяюсь. Хочу хоть немного поспать. Ханджи, если утром придумаешь ещё что-то — заходи, обсудим, — я делаю ироничный поклон, как всегда, когда хочу поддеть собеседника.

— Завтра на вылазку идёшь с капитаном Леви, — Эрвин прерывает мою «театральность».

— Почему именно с Леви? Я всегда хожу с Ханджи. Там от меня куда больше толку, — я упираю руки в бока. Эта поза всегда была моей немой демонстрацией несогласия.

— Мы потеряли слишком многих. Если так будет продолжаться, изучать титанов станет некому. Вы с Леви сильнее остальных. Вас можно сравнить с титанами, — Эрвин говорит спокойно, без тени сомнения.

Он часто превозносил меня в моих умениях. Про Леви и вовсе трудно что-то сказать — он действительно хорош. Но я склонна к поспешным решениям, и иногда они могут стоить мне жизни.

— Заметь, Эрвин, мы с Леви всё же изворотливее. Я ещё и симпатичнее, да и мозгов у меня побольше, — я щурюсь, изображая улыбку. На лице Леви мелькает тень ухмылки.

— Это приказ, — Эрвин умеет ставить точку.

— Прекрасно. Тогда тем более иду спать. Надо набраться сил, чтобы спасать чьи-то трусливые задницы, — я снова отвешиваю поклон и выхожу.

Иду по коридору. Мысли бьются о виски: что я здесь делаю? Я никогда не хотела быть солдатом, но и сидеть за стенами не могла. Я словно заключённая в клетке. Эти противоречия всегда поднимали во мне волну хаоса, с которой невозможно справиться.

Теперь я в отряде Ханджи. Я боец, но в её команде мы скорее изучаем, чем сражаемся. Но что мы можем узнать? Титан не станет разговаривать, остаётся только наблюдать и строить догадки.

Я дохожу до ванной, умываюсь ледяной водой. Лицо приятно покалывает. Я поднимаю глаза к зеркалу. Когда я успела измениться? Когда та растрёпанная девчонка с вечной тоской во взгляде превратилась в эту усталую версию себя? В небесно-голубых глазах погас огонёк, волосы — светлые, почти пшеничные — падают на плечи. Я помню, как меня заставляли их обрезать, но я нашла выход: собираю их так, чтобы не мешали.

Закончив с этим немым разговором с зеркалом, я возвращаюсь в комнату и ложусь. Сон не приходит. Я просто смотрю в потолок. Голова всё ещё болит, а внутри растёт чувство, будто что-то должно произойти. Оно разливается по венам ядом. Я ненавижу его. Оно шепчет: ты трусиха, ты боишься неизвестного, боишься того, что не можешь контролировать. Сон приходит рывками — я то засыпаю, то вздрагиваю. И лишь к утру он берёт своё.

— Вставай, Белтон, — знакомый голос вырывает меня из забытья.

— Леви?! Какого чёрта ты приперся? Я только уснула! — я кидаю в него подушкой.

— У тебя сегодня со мной вылазка, учёная недоучка, — он даже не шелохнулся: знал, что подушка не долетит.

— Вали. Дай мне десять минут — и я готова, — бурчу я, зарываясь лицом в одеяло. Дверь хлопает. Хоть на десять минут согласился — уже спасибо.

Подъём даётся тяжело. Я просыпаюсь разбитой, голова не прошла, от недосыпа болит ещё сильнее. В зеркале на меня смотрит измученное лицо с синяками под глазами. Я быстро умываюсь, собираю волосы в пучок.

И вдруг слышу шум на улице. Крики. Подхожу к окну — люди толпятся, кто-то в панике что-то выкрикивает. Я спешу вниз. Там уже собрались мои товарищи.

— Ханджи, что случилось? — я оглядываюсь вокруг.

— Стена… — слова застывают у неё на губах.

— Что стена?! — я начинаю злиться.

— Мария… — её голос ломается.

Сердце срывается в бешеный ритм. Мозг отчаянно ищет решение, хотя ничего ещё не ясно. Но там — там всё ещё были мои родители. Какими бы они ни были, они всё же оставались моей семьёй.

— Ну, очкастая, хватит стонать. Скажи прямо: стену проломил титан — и всё, — Леви бросает слова в воздух так, будто это пустяк.

Его слова звучат для меня, как раскат грома. Я знаю: родители не выжили. Руки дрожат, ноги словно теряют опору. В голове всё крутится одно: Что я здесь делаю?

— Ты словно титана увидела на стене. Что с твоим лицом? — Леви замечает мои изменения.

— Ничего. Просто задумалась… — я делаю шаг назад и убегаю к себе.

В тот день Шиганшина превратилась в поле боя. Колоссальный титан пробил внешние ворота Стены Мария, а вслед за ним Бронированный титан проломил внутренние. Дома вспыхивали один за другим, караваны беженцев тянулись к пристаням, разведотряды пытались прикрыть отступление. Так началось Великое переселение и голод во внутренних районах.