Правду говорить легко и приятно (джен)

Никто не мог предугадать, на чью сторону склонится Император, восседающий на возвышении над ареной, на которой сторонники и противники псайкерства отстаивали свою точку зрения. В зачитанных собранию записях Сестер Безмолвия было множество ужасающих фактов, которые говорили о смертельной опасности колдовства, но от Сестер Безмолвия, которые стояли во время чтения молчаливой обвиняющей шеренгой, у многих воротило с души. Дело, конечно, было в том, что Сестры Безмолвия были нуль-псайкерами, блокирующими для всех находящихся рядом связь с психическим миром, но капитаны-космодесантники и даже примархи этого не знали и объясняли себе свою реакцию тем, что у Сестер якобы кислые, надменные или подозрительные рожи.

В пламенной речи Магнуса в защиту псайкеров никаких фактов не было, но было много обещаний светлого будущего, прогресса во все стороны и попыток взять на слабо. Магнус был талантливым краснобаем и очаровательным мерзавцем, и его речь была принята намного сочувственнее, чем она того заслуживала.

Однако старый Малкадор, сидевший рядом с Императором, был шит не лыком — для того чтобы разобраться, как и для чего использует псайкеров Пятнадцатый легион, был вызван пришедший вместе с Магнусом первый капитан Ариман, которого неожиданно не оказалось на месте.

— Давайте я выступлю вместо Айзека! — раздался знакомый многим голос, перекрывающий поднявшийся было шум.

«О Император!» — мысленно произнес Сангвиний, который нарочно на время Совета оставил своего капитана-правдоруба Амита в карауле около своих покоев.

«Ох, Сангвиний!» — вздохнул в то же время про себя Император.

Капитан Насир Амит имел репутацию беспощадно правдивого человека, который всегда говорит то, что думает. Стращать Амита наказаниями за нарушения субординации было бесполезно, взывать к его чувству меры или уважения к примархам — тем более бесперспективно. Самые смелые и меткие высказывания, передававшиеся в Крестовом походе из уст в уста и только шепотом, приписывали Насиру Амиту: «Что с немым служить, что с Императором — все равно о планах тебе не расскажут», «Какой план ни будь, а Мортарион всегда с кислой миной», «Куда Ангрона ни целуй, его все только бесит», «Не говори Дорн, когда пришел Пертурабо», «Да что нам ждать, пока Фулгрим глаза подведет» — не все из этого Насир Амит говорил, но были свидетели того, что некоторые фигуранты подобных пословиц слышали их от Амита в лицо, и оставшегося после этого живым и невредимым Амита другие капитаны уважали.

— Пусть Амит скажет! — раздалось сразу несколько голосов, и это тут же подхватили другие.

— Государь Император! — провозгласил Амит, выходя на арену. — Что же это такое получается…

— Служишь-служишь Империуму, а потом бац — вторая смена! — подхватил неожиданно нашедшийся Ариман, и большая часть аудитории, состоящей в основном из примархов и их верных капитанов, заржала — «второй сменой» в космодесанте называлась помощь гражданской администрации после приведения очередного мира к Согласию, в процессе которой угодившие на «вторую смену» роты и завалы разбирали, и выполняли полицейские функции, и даже урожай убирали — а что прикажешь делать, если в ходе приведения к Согласию приданная легиону имперская армия опять понесла тяжелые потери, планету чуть пополам не раздолбали, а Механикум, как всегда, тянут с поставкой нужной гражданской техники?

— Айзек, где ты был? — тихо, но строго сказал Магнус, наклоняясь к Ариману.

— Да я отлить ходил, командир. Не поверишь — чуть не полчаса сортир искал, — простовато ответил Ариман, и Магнус только больше утвердился в подозрении, что Ариман бегал за Амитом и нарочно его сюда привел.

— Государь Император! — снова начал Амит, когда хохот утих и вокруг установилось дружеское настроение. — Что же это такое получается: служишь-служишь Империуму… — тут Амита снова ненадолго прервал взрыв хохота, во время которого некоторые весело показывали пальцами на Аримана-предсказателя, верно угадавшего продолжение речи Амита.

— Гордишься, я говорю, что ты от семени примархова, — продолжал Амит, обращаясь уже к притихшей аудитории. — Ведь что есть самое большое сокровище каждого легиона? Геносемя, которое и под вражеским огнем, и рискуя собой апотекарии у павших братьев собирают. В нем, в геносемени, наше будущее и наше прошлое, в нем наша связь с примархом и с самим Императором, который всех нас создал и наградил нашими талантами. И таланты эти у всех разные: в Двадцатом легионе все прирожденные разведчики, в Четырнадцатом бойцов никакие яды не берут. В Десятом легионе у всех золотые руки, в Двенадцатом — у каждого золотое сердце, сколько ярости в бою — столько и доброты после боя. В Пятнадцатом легионе все воины псайкеры, как и их примарх…

— О как подвел-то! — восхищенно сказал кто-то из капитанов.

— Можем ли мы допустить мысль, что не от Императора наши таланты, а от злых сил? — продолжал тем временем Амит. — Можем ли счесть, что даны они нам Императором на погибель, а не к его славе и не ко благу человечества? Если есть среди нас псайкеры, значит, такова воля Императора, чтобы они были.

— Ты, кажется, не хотел, чтобы тебя считали Богом, — шепнул тем временем Малкадор Императору. — Непогрешимым, всезнающим. Ну так вот, самое время сказать: «Извините, сыны: не учел, накосорезил». А то и действительно не сходится как-то: сам наградил талантами и сам же теперь за некоторые порицаешь.

— Речь твоя благородна, капитан Амит, и ты воздал справедливую хвалу совершенствам своих боевых братьев, — проговорил Император, поднимаясь с места. — Но скажи, нет ли у тебя и твоих братьев по легиону и какого-нибудь изъяна, которым вы тяготитесь?

«Смешается и замолчит», — подумал про себя Император, довольный тем, что нашел такой контраргумент.

«Сейчас ляпнет все как есть», — с ужасом предугадал Сангвиний, лучше знавший своего правдивого и нелицеприятного капитана.

— Есть такой изъян, — откровенно ответил Амит. — Если кто из нашего легиона не умеет себя держать в руках, того в бою охватывает кровавая ярость, в которой он готов рвать зубами глотки врагов, пожирать их плоть и пить их кровь — в самом прямом смысле этих слов.

— Брат! — воскликнул откровенный и благородный капитан Кхарн из Пожирателей миров, сидевший рядом со своим примархом. — Что же ты не сказал, когда мы с тобой за чемпионский пояс бились, что ты такой же, как я? Я бы тогда в тебе нашу общую беду не бередил.

— Я не такой, как ты, Кхарн, — с тоской ответил Амит. — Мое проклятие — в моей крови, а твоя ярость не твоя, она от этих гвоздей нуцерийских, которые тебе в голову вживили. Я не будут показывать пальцем на того, у кого хватило на такое ума, потому что все и так знают, что это примарх Ангрон.

— Замолчи! — взревел Ангрон, вскакивая с места. — И впредь не заговаривай о том, в чем ничего не понимаешь!

— Сядь, Ангрон! — приказал Император. — Амит правду сказал.

— Правду сказал? — заскрежетал зубами Ангрон, чей мозг терзали импланты, вживленные хозяином гладиаторов на Нуцерии, и постоянно вызывали в нем ярость. — А давай я тогда тоже правду скажу! На кой мне был черт легион, в котором каждый благородный и эмпатичный воин напоминал мне о том, каким я был сам, пока меня не изуродовали на Нуцерии? Мне нужны были мои братья-гладиаторы, они помнили меня умным и сострадательным — а ты выкрал меня от них и позволил им погибнуть в безнадежной битве. Чего тебе стоило спасти и их тоже?

— Ангрон, лишь немногие из них смогли бы пережить трансформацию в Астартес, — напомнил Император.

— Ну а так они теперь живы и здоровы, да? — прорычал Ангрон, уперевшись в Императора ненавидящим взглядом.

— Я хочу добавить к сказанному братом Ангроном, — тихим бесцветным голосом сказал Мортарион, тоже поднимаясь с места. — Отец мой Император, у нас Механикум в роду не было? Ну, может, какая бабка-жадюга с железными граблями вместо рук? — на этом месте голос Мортариона неожиданно для всех его знавших окреп. — На хрена ты мне скафандр нормальный пожалел? Я, пока ты до моей родной планеты добрался, уже всю планету завоевал, справедливые порядки установил. Один Некаре-чернокнижник остался, сидел за своими ядовитыми облаками. Я собираюсь его наконец бить, сижу скафандр лужу, и тут ты как снег на голову: «Либо признай свою слабость и прими мою власть, либо срази своего врага прямо сейчас!» Ну я пошел, чуть не отравился там…

Второй непочтительный сын за день был для Императора уже чересчур, и Император, осерчав, перешел в менее возвышенный регистр.

— Ну ты сам первый тогда в залупу полез… — начал Император с солдатской прямотой.

— Ах! — прозвучал под сводами здания Совета женский голос, и в интонации явно слышалось, что его обладательница готова упасть в обморок от таких грубых речей. Поначалу Императору подумалось, будто он настолько хватил лишку, что одна из Сестер Безмолвия нарушила свой обет и не удержалась от вскрика, представив себе залупу размером с Мортариона, но потом Император припомнил, что в зале находятся еще и астропаты, среди которых есть и женщины.

— Так, — сказал Император, совладав с собой. — В заседании объявляется перерыв. Все гражданские — да вообще все, кто не примархи и не Астартес… и не Малкадор — все в сад. Мне с моими сынами и вот — внуками поговорить надо.

Многие капитаны с энтузиазмом помогли не имеющим отношения к космодесанту покинуть помещение, и спустя всего несколько минут Император остался наедине со своим творением.

— Так я продолжу ответ на твой вопрос, государь? — спросил капитан Амит, которого все равно было не остановить. — Это правда, что кроме одинаковых талантов у воинов одного легиона есть и одинаковые изъяны. Вот в Пятнадцатом легионе у некоторых братьев чудовищно и необратимо деформируется плоть…

— Вот не надо! — вспыхнул Ариман, которому правдивый Амит наступил на любимую мозоль. — За нас наш примарх свой глаз змею отдал, чтобы нас выкупить, а потом еще раз этого змея победил…

— А с этого момента поподробней, — тут же оживился Малкадор. — Как змей выглядел, что говорил, каким именем представлялся? Если среди имен змея есть имя Тзинч, то у меня для вас две новости: плохая и откровенно херовая.

— Малкадор, ну давай весь варп еще сюда вывернем, — проворчал Император, его от разговора матом удерживали только счастливые воспоминания о том, как много тысячелетий назад он ходил на рыбалку. И вот так же откроешь, бывало, баночку с червями, а они как полезут во все стороны — ну вот как проблемы из этого Никейского Совета. С Ангроном теперь нужно заново налаживать отношения, раз он уже столько десятилетий обиду на сердце держит, с Мортарионом тоже… Магнуса вообще, похоже, нужно спасать… а хочется просто залезть на Золотой Трон с парой ящиков красного, сказать всем, что ты при смерти, и хотя бы пару недель посидеть за закрытыми дверями.

— Так я продолжу? — невозмутимо сказал капитан Амит. — Братья из Шестого легиона от излишнего рвения в военной службе превращаются в волков, словно оборотни из легенд…

— Клевета! — тут же отреагировал Охтхере Судьбостроитель, который пришел на Никейский Совет с целью заложить Аримана за его чародейство.

— Ой, да не лепи горбатого! — не остался в долгу Ариман. — Я сам лично видел!

После эмоциональной сшибки Аримана и Охтхере некоторое время в зале орали как в бою: те легионы, про которых Амит еще не высказался, требовали, чтобы он прекратил высказываться; другим же не хотелось оставаться одним как оплеванным, и они желали, чтобы Амит рубил правду-матку дальше.

— Тартугай! — наконец крикнул кто-то во весь голос, и разошедшиеся военные сразу подобрались и огляделись, потому что после такого боевого клича могли ведь и рубануть.

— Тартугай! — еще раз, но уже тише произнес капитан Белых Шрамов и хлопнул себя по нагруднику, представляясь. — Когда Амит говорил о том, что наши таланты даны нам Императором и потому не имеют порока, мне понравилось. Но зачем нам даны наши изъяны, о которых он говорит теперь? И главное — кем они нам даны?

Император прожил много тысячелетий, за которые он побывал и правителем, и военным вождем, и ученым, и простым человеком. И этот многообразный опыт сейчас подсказал ему, что Вечный-то он Вечный, но с такими логическими выводами его вскоре могут очень болезненно отлупить. А потому пришло время быть душевнее и проще.

— Вольно! — рявкнул Император, хотя капитаны и примархи и так стояли толпой. — Разойдись!

— Рассаживайтесь как хотите, — пригласил Император, и вскоре ему стало ясно, почему на стульях и креслах во время Никейского Совета космодесатники выглядели скованно и немного нелепо: они воевали десятилетие за десятилетием и от таких штатских удобств отвыкли, а теперь сразу уселись на пол, как на привале садились на землю — кто-то даже разлегся, кто-то сидел на корточках — например, Фулгрим делал это от тщеславного нежелания замарать свои прекрасные одежды, но воображение Императора, помнившего еще стародавние времена, пририсовало сидящему на корточках Фулгриму бутылку пива и семки, и Императору стало полегче на душе.

— Давайте я расскажу вам старую легенду, — сказал Император, тоже усевшись на ступеньки. — Хотя если бы библиарии читали Библию, мне было бы сейчас легче.

— А если бы люди еще и жили по Библии, нам бы и Великий Крестовый Поход не понадобился, — ввернул Малкадор, стоявший у Императора за правым плечом. — Да и Эры Раздора тоже бы не было.

— Малкадор, ну хотя бы сейчас не подкалывай, — вздохнул Император — Малкадор был очень эрудирован и на любую новую и прорывную идею Императора всегда находил исторический аналог, а последнее время, когда Император решил скрыть всех псайкеров человечества от варпа в Паутине, Малкадор все подкидывал Императору цитаты и целые книги про монашество и затворничество — и не исключено, что с издевательскими целями, на титульном листе одной из книг даже был нарисован велосипед с квадратными колесами.

— Древние говорили, что Бог создал первого человека совершенным, — постаравшись сделать свой голос весьма убедительным, рассказал Император. — Но первый человек желал обладать знанием, чтобы сравняться с Творцом, и потому не обратился с вопросами к Богу, а поддался на посулы демонов. В наказание за отступничество Бог лишил человека совершенства, и с тех пор в каждом человеке есть этот изъян, который древние называли «первородным грехом» — каждый несовершенен не в том, так в этом.

Император надеялся на то, что эта аллегория разъяснит примархам и, в частности, Магнусу, что не следует лезть в варп поперед бати-Императора, а следует прежде спросить его совета, но вопрос «Кто виноват?» все еще занимал некоторых из них больше.

— Что-то я не помню за собой никакого отступничества, тем более такого, за которое меня ребенком следовало отправить на Нострамо, — проворчал Кёрз.

— Так ведь я и не Бог, Конрад, — с обезоруживающей простотой сказал Император, выкручиваться он умел. — Мне тоже свойственны несовершенства. Конечно, я не страдаю одновременно от Кровавой Жажды, Пепельной Слепоты и Изменения Плоти, так что эти беды пришли к вам не от меня. Но я не могу предвидеть все последствия своих экспериментов, особенно когда времени в обрез, помощники косячат, а некоторые творят такую дичь, словно специально вредят.

Понимающие и сочувственные возгласы бывалых командиров дали Императору понять, что он на верном пути, и Император дополнительно схитрил.

— До сих пор не знаю, например, как мы чуть не потеряли в начале войны почти все запасы геносемени Третьего легиона, — поделился Император, и это было правдой, но направляющей мысли космодесантников в нужную Императору сторону, подальше от удач и неудач в его генетических экспериментах при создании Астартес. — То ли по разгильдяйству его селенитки перепортили, то ли со злым умыслом.

— Разберемся, — пообещал Хорус, ему уже успела надоесть его новая должность Воителя, в которой он постоянно оказывался крайним и разгребал чужие ошибки, и Хорусу была весьма по душе идея слетать на Луну с важной миссией, потом заглянуть на Терру, выпить с Малкадором чайку, поговорить по душам, потом задать отцу несколько вопросов…

— Разберешься ты, — добродушно проворчал Император. — Твои же ребята при замирении Луны перерезали всех, кто что-либо знал.

— Так не беда! — вмешался капитан Аксиманд по прозвищу Маленький Хорус. — В Семнадцатом легионе вон уже и мертвых воскрешать умеют. И еще апотекарий Байл из Третьего… Чего ты на меня смотришь, Эреб? Амит же сказал, что все наши таланты — от государя Императора.

— У нас все ходы записаны, что от нас, а что не от нас, — тихим, но очень доходчивым голосом сказал Малкадор, он и действительно уже достал планшет и в нем что-то записывал. — Лоргару милостью Императора дана нежная и возвышенная душа, Фулгриму — бескорыстное стремление к совершенству…

Секретом Малкадора было то, что он говорил правду, а записывал тоже правду, но другую: например, сейчас на планшете Малкадора потихоньку пополнялись два списка: «Держат камень за пазухой: Ангрон, Мортарион, Кёрз, Лоргар… Допросить: Эреб, Кор Фаэрон, Байл, Ариман (какой толк, все равно вывернется)…»

— Интересно, кем мне дано это чертово Око Ужаса — а самое главное, на хрена? — проворчал Пертурабо, ему понравился происходящий задушевный разговор, да еще удалось, рассаживаясь на полу, будто бы случайно пнуть Дорна ногой.

— Око Ужаса — это не ты натворил, это от эльдарской катастрофы, — тут же ввернул привычную шпильку Фулгрим, а Малкадор все что-то записывал в планшет.

— А чего Око Ужаса-то? — участливо спросил кто-то из капитанов.

— Да над головой висит, — все так же ворчливо ответил Пертурабо. — Как ни взгляну на небо, все его вижу.

— Это, может, с аугментикой что, или с визорами в шлеме, — предположил Сантор из Железных Рук. — Хочешь, заходи вечерком, мы глянем.

— Да нет во мне никакой такой аугментики!

— Кто его знает, что там в примархе есть, — рассудительно сказал Дюкейн, магистр легиона Железных Рук, он командовал легионом до Ферруса и потому считал примархов не полубогами, а скорее коллегами. — Вон у Сангвиния даже крылья имеются.

— Если только под открытым небом и не только против солнца его видишь, то это не аугментика, — поделился мнением капитан Поллукс, а Пертурабо чуть рот не раскрыл от того, что даже капитан Имперских Кулаков проявляет к нему участие. — Выйти бы надо на улицу да хорошенько померять, там ли Око Ужаса тебе видится, где оно на самом деле.

Сердобольные и любознательные капитаны окружили Пертурабо, который от такого никогда не виданного им обилия дружеского участия немного размяк и даже не ругался, только иногда вставлял в свою речь привычные выражения «стальные когти ему в печень» или «таран ему в глотку», а Император тем временем переглянулся с Малкадором и заглянул в его планшет. «Может, проще новых наделать?» — быстро начертал Император под растущими списками Малкадора. «Не исправишь свои ошибки — так ничему и не научишься», — нахально отписал Малкадор и прикрыл планшет от Аримана, который с еще большим нахальством подошел к владыкам Империума.

— Магистр Дюкейн из Железных Лбов, однако же, прав, — с горящей в глазах хитринкой поведал Ариман. — Ты бы, государь, раздал апотекариям документацию на наших отцов-примархов. А то, не приведи Император, ранят кого из них, а апотекарии ни в зуб ногой: чем лечить, как оперировать.

— Это ты мне говоришь «не приведи Император»? — весело спросил Император, его проныра Ариман всегда забавлял.

— Да не приведи Император! — так же весело ответил Ариман, округлив глаза, и сделал еще одну попытку заглянуть в планшет Малкадора, но Малкадор уже сыграл как-то раз в карты с Ариманом и Магнусом и теперь держал планшет экраном поближе к орденам.

— У тебя, Айзек, скоро откроются богатые возможности к самопознанию, — предсказал Император. — Иди, скажи Магнусу, что ваш легион я отзываю на Терру, пока вас туда под конвоем отправлять не пришлось. Будем разбираться, что там накопал для вас в варпе ваш лекарь-самоучка и что теперь с вами делать.

Ошарашенный таким приказом Ариман отошел к Магнусу, а вместо него к Императору и Малкадору подошел капитан Насир Амит.

— Решение твое благородно и мудро, государь, — сказал капитан Амит. — Но я просил бы тебя отозвать на Терру также и легион примарха Ангрона. Легион примарха Дорна, расквартированный на Терре, здоров и благополучен и мог бы подменить Ангрона, если в том будет нужда. И в той книге, которую ты только что нам пересказывал, тоже сказано, что не здоровые имеют нужду во враче, но больные.

— Ничего с Двенадцатым легионом уже поделать нельзя, Амит, — с горечью ответил Малкадор. — Думаешь, мы не пытались?

— Что же ты, лорд-регент — сомневаешься в могуществе Императора? — с укором сказал Амит, а Император в очередной раз подумал, что как ни правдив и прямолинеен Амит, а ведь умеет же он вот так извернуться и припереть.

— Книги-то ты какие читаешь, — вздохнул Император. — Противоречащие Имперским Истинам, между прочим.

— Противоречащие, — признал правдивый капитан Амит. — Что же делать, если сама действительность им противоречит? Имперские Истины говорят о том, что нет ни демонов, ни колдовства, а примарх Мортарион только что рассказывал, как с чернокнижником бился и чуть не погиб. И ребята из Шестнадцатого легиона недавно говорили, что столкнулись с демоном, потери понесли. У них старший итератор теперь горькую пьет и оккультные трактаты читает, чтобы в следующий раз не опростоволоситься. Да и про Семнадцатый, Лоргара, легион, уже и в Шестнадцатом, как все только что слышали, знают. Хотя библиарии в Шестнадцатом легионе — срам, а не библиарии, как им только доверили самого Воителя беречь от соблазнов варпа и козней демонов. По всему Великому Крестовому походу слух идет — таких дураков, как библиарии в Шестнадцатом легионе, ни в каком другом легионе нет.

Голос разошедшегося капитана Амита делался все громче, и от толпы, которая высунула в окно Пертурабо и телескоп и теперь разглядывала Око Ужаса с комментариями Пертурабо, стали отделяться любопытные, послушать, что еще правдивого расскажет правдивый Амит.

— А что касается старых книг, государь, то ни себе, ни тебе я не изменю никогда, — продолжал Амит. — И мыслям своим и сердцу своему я останусь верен, какую бы лапшу мне ни вешали на уши присланные тобой с Терры болтуны-итераторы. И еще я хотел бы заметить тебе, государь, что каждый из братьев должен одинаковое бремя нести, за подвиги одинаковую славу получать, а за грехи — одинаковое наказание. А вот легион Пертурабо, например…

В этот момент Император отечески обнял Амита и прижал его голову к своей груди, чтобы хоть как-то прекратить его выступление. Император ведь и без псайкерских трюков знал, что именно сейчас скажет правдоруб Амит, потому что и его сердце говорило ему, что Пертурабо слишком часто делает для него грязную и неблагодарную работу и что сравнять с землей любимый город Лоргара — слишком строгое наказание за идолопоклонничество. Но ведь немыслимо было выгнать с Терры легион Дорна и заменить его на легион Пертурабо, чтобы устроить его героям триумф и поближе познакомиться с примархом, — по крайней мере, сейчас нельзя, пока эти два похожих друг на друга упрямца не помирятся и не сдружатся.

— Молчи, Амит, молчи, а то опять поссоримся, — тихо проговорил Император, не отпуская голову Амита. — Будь по-твоему, я заберу с собой Ангрона и его легион и как-нибудь, да им помогу. Будь по-твоему, только молчи!