Портрет директора (гет)

Летом двадцать второго, когда зноем были задушены все британские острова — от Лендс-Энда до Джона О’Гротса — по Европе со скоростью совиной почты разнеслась весть: после скоропостижной смерти Финеаса Найджелуса Блэка Хогвартс возглавил юный Том Марволо Риддл, наследник ветви Гонтов, восходящей к Слизерину.

Однако юным Риддл считался лишь среди профессоров. Два года назад ему миновало тридцать, а теперь его душила жара, туго завязанный галстук и свалившаяся обязанность за каникулы написать живой портрет.

Рисовал не он сам, конечно, всего-навсего позировал, но и это обещало отнимать от трёх до пяти часов каждый день. Административные дела неумолимо сдвигались, и небольшая научная экспедиция, запланированная на август, повисла на волоске.

«Долг превыше всего», — твердил себе Том, музицирующими взмахами, невербально и без палочки, навеивая прохладу в директорской, успевшей за утро прокалиться насквозь. Столько окон — не кабинет, а теплица!

Художника приходилось ожидать в костюме с жилетом и мантией поверх. Именно так Тома запечатлят для потомков, и, может, неудобство от жары не стоило внимания, ведь наконец пост со всем его блистательным бременем принадлежал Риддлу, тому, кто кровью связан с Хогвартсом, кто больше всех достоин занимать круглый кабинет.

В рассеянной задумчивости Том окинул взглядом стены. Василиск ползал везде, кроме самых высоких башен: больше всего времени он проводил в прохладе подземелий, возле Чёрного озера. Риддл до назначения предпочитал те же этажи, что и его питомец, и с каждым днём невыносимой жары аргументы перенести кабинет к Слизеринской гостиной становились убедительнее. Разумеется, директор не должен быть сентиментально привязан к своему факультету, однако издавна место директора было слишком гриффиндорским.

И когда в уме возникла новая планировка подземелья с кабинетом и спальней возле него, а Том совсем забыл, что ожидает художника, дверь отворилась. Торопливо вошёл Аргус Филч, ссутулившись, будто борясь со встречным ветром, а в проходе остановился замызганный мальчишка, то ли третьекурсник, то ли невысокий ученик четвёртого. Риддл почти развернул их визит, послав к декану, но вдруг разглядел, что смотритель привёл девушку, одетую в поношенный походный костюм, с волосами, собранными под фуражку.

И в этот же момент смотритель объявил:

— Сэр, позвольте представить мисс Найю Нагини, прибывшую из Нового Света для написания вашего парадного портрета.

Том ожидал, что художница пройдёт до стола, но она так и осталась в коридоре.

Кожа у неё была бронзовая, всё равно что у сицилийки, лицо круглое, а уголки глаз острые, будто бы растушёванные к вискам.

— Она понимает английский? — понизив голос, уточнил Том, не спуская взгляда с экзотической гостьи. Сперва в ней нельзя было угадать девушку, но теперь никак с мальчишкой не спутать, и вообще ни с кем из обитателей замка. — Или мне придётся пить зелье мгновенного перевода?

— Сэр… — расшаркался смотритель, а мисс Нагини продолжила молчать.

— Будьте добры, отведите её в приготовленную спальню и объясните как-нибудь, что к работе мы приступим завтра.

* * *

Но назавтра Риддл спланировал отказать нынешней исполнительнице и найти достойную замену — степенного художника в возрасте, хотя бы способного представиться, как джентльмен.

И всё-таки чутьё напополам с любопытством заставили зажечь камин и вызвать Генри Малфоя, сверстника среди родственников из Америки, у которых в юности Том проводил каникулы.

— Эта замарашка — талантливейшая художница из ныне живущих? — рука Тома, которой он опёрся на каминную полку, сжалась в кулак, а другая смяла тёмные кудри, упавшие на лоб.

— Так о ней пишут в Нью-Йоркском Призраке, — отозвался Генри из огня. — Вот, в статье за март: «Алхимик света и летописица двадцатого столетия».

— А что ещё известно?

— Её семья приехала из Китая, когда ей было десять. И, говорят, она придумала новый способ запечатления личности в портрете.

— Ты же сказал, что она родилась в девяносто девятом.

— Не иначе юное дарование!

— Или что вероятнее, присвоила чужое изобретение, — ледяным тоном процедил Риддл.

— Том, — Генри усмехнулся, и от его усов отлетели искорки, — смирись, что твой портрет будет писать Найя Нагини, как до этого смирился с изумрудными пуговицами на мантии, медальоном старины Слизерина на шее и остальными преференциями рода Гонтов. Мне сейчас не до высокого искусства, здесь в МАКУСА такое…

Костерок с лицом Малфоя затрещал сплетнями, но Риддл думал лишь о предстоящем позировании: «Мисс Нагини должна говорить на английском, раз закончила Ильверморни. Видимо, она патологически бестактна, как и все юные американки, или потерялась в облаках самомнения, убеждённая в своей гениальности. Однако, если она профессионал в своём деле, причин отказывать нет. Главное, чтобы результат оправдал её поведение».

* * *

Будто отравленный неважно сваренным зельем, Том весь вечер кривился, вспоминая, встреча с кем ждёт его завтра, но с утра он отправился позировать как ни в чём не бывало, демонстрируя аристократическую выдержку, словно и не думал вчера выпроводить Нагини из замка.

Сегодня она предстала с распущенными пушистыми волосами, в застиранном платье и в фартуке, повязанном поверх. Одежда пестрела масляными пятнами.

Проигнорировав «доброе утро, мисс», художница дала короткие указания — куда сесть, где положить руки, поправила драпировку мантии и едва принялась за работу, как Тома опять замутило. Увлекаясь, мисс Нагини щурила узкие глаза и задумчиво грызла уголёк, а когда дело дошло до красок, то и вовсе слизывала их с кистей, вместо того, чтобы ополоснуть инструменты в приготовленном сосуде. К концу пятого часа губы её стали совсем чёрными.

Выдавив из себя благодарность, Риддл поклонился и покинул мастерскую, оставив художницу, которая не удосужилась попрощаться.

«На американские нравы подобное не спишешь, наверняка вседозволенность богемы, вот это что, взбалмошность, сумасбродство, может быть, даже магловское происхождение…» — строил предположения Том, стремительно преодолевая коридоры и крутящиеся лестницы.

Худшая часть дня, к счастью, была окончена, и остаток его предстояло потратить на воплощение мечты — перенос директорского кабинета в подземелье.

* * *

— Я срисовала лицо, — вопреки устоявшейся тишине обмолвилась мисс Нагини на пятой сессии.

— Превосходно, — хмыкнул Том, не понимая, неужели она ждёт его похвалы? Разве рисовать не её единственный долг?

Художница поджала измазанные губы и объяснилась на тяжёлом выдохе:

— Профессор Риддл, вы занятой человек, не так ли? Судя по тому, как часто нас прерывают, — тон нельзя было упрекнуть в язвительности, но Том почувствовал невысказанное недовольство за все разы, когда в студию стучались по самым разнообразным вопросам, а он, уставший сидеть без движения, давал подробные инструкции. — Я могу написать тело с любого мужчины вашей комплекции, вам необязательно…

Не дожидаясь окончания вежливого намёка, Том подтвердил, мастерски разыграв сожаление:

— Вы правы, на новом посту дел непочатый край, меня может спасти разве что маховик. — Сделав вид, словно задумался, он потёр подбородок: — Насколько я помню, в Хогвартсе остался один старшеклассник, похожий на меня. Он получил столько троллей за экзамены, что точно не откажет в помощи директору. Видимо, придётся передать ему роль вашего компаньона вместе с медальоном, парадным костюмом и мантией.

Мисс Нагини, продолжая разглядывать холст, кивнула и засияла, словно её развеселила внезапно всплывшая в памяти шутка:

— Пока всё, — опомнившись, добавила художница. — Когда я завершу композицию, нужен будет последний штрих — лак из ваших воспоминаний, которые вы захотите передать. После я нанесу его, и портрет оживёт, а вы сможете принять готовый заказ.

Том поднялся с кресла и отчеканил ровным тоном:

— Благодарю. Было честью провести время с вами, желаю лёгкого и скорейшего завершения работы.

— Ага, — бросила Нагини на прощание.

Ему не послышалось? Она сказала «ага»? Скупое молчание, и то больше подходило её измазанному красками рту. И как приятно, что их связывало ещё всего пара встреч!