История одной неудачницы (гет)

Воздух в бальном зале замка Стромбола был густым и сладким, словно испорченный мёд. Он не освежал, а обволакивал, состоя из аромата застывшего воска, увядших экзотических цветов и терпких духов знати. Диаспро лишь недавно исполнилось семь лет, но её уже представляли обществу как драгоценный камень в короне династии. Маленькая ножка в атласной туфельке ступала по отполированному мрамору не по-детски осторожно, будто она боялась разбить хрупкий мир, которого на самом деле не существовало.

Рука матери, герцогини, была затянута в перчатку из самого тонкого альвинского шелка, но её пальцы сжимали запястье дочери с безжалостной твёрдостью хищной птицы, прячущей когти в бархат.

— Плечи расправь, солнышко моё, — прошептала герцогиня, погладив дочь по плечу. И с ободряющей улыбкой добавила — Все смотрят. Все восхищаются тобой. Покажи им, из какого теста вылеплена наша семья.

Диаспро послушно приподняла подбородок, стараясь повторить величественную линию шеи матери.

— А, вот и наш дорогой союзник! Герцог Скайндэр! И… будущее Эраклиона!

Голос отца, герцога Стромбола, гремел, как добротный салонный рояль, — громко, красиво и абсолютно бездушно. К ним приближалась пара: важный мужчина в мундире и мальчик. Лет десяти, не больше. Светловолосый, с аккуратными чертами и глазами цвета летнего неба. Принц Скай. Его взгляд скользнул по Диаспоре с лёгкой вежливой скукой.

— Позволь представить нашу надежду, нашу Диаспро, — отец с легонько подтолкнул её вперёд, как бы напоминая: "не зевай, не смотри по сторонам, выпрями спину, вспомни о чем мы с тобой говорили, не подведи". Разумеется, герцог молчал, натянув услужливую улыбку на лицо. Но Диаспро не нужны были слова, образ отца сам достроил нужные фразы. — Дети, познакомьтесь. Вам предстоит вместе вершить великие дела.

Девочка сделала реверанс, идеальный, до дрожи в икрах вышколенный на многочасовых уроках.

— Очень приятно, ваше высочество, — выдавила она, заставляя губы сложиться в робкую улыбку. Ногу под 45°, руки в положение два, одну на груди, второй немного приподнять юбку. Ей нельзя оплошать, иначе отец снова будет расстроен. Он не кричал, нет, просто смотрел своими зелёными узкими глазами. И столько боли и разочарования было в этом взгляде...а потом снимал очки, протирая свободной рукой лоб от усталости и тихо грустно вздыхал. Такое молчаливое неодобрение для Диаспро было хуже любого наказания.

Скай, словно вспомнив инструкцию, коротко кивнул.

— Добрый вечер, леди Диаспро.

И с неподобающе серьезным лицом поцеловал девушке руку в традиционном поклоне. Выглядело это весьма комично.

Больше они не говорили. Взрослые обсуждали «процветание», «стабильность», «выгодные контракты на поставку солнечной пыли» и «укрепление границ». Слова были красивыми, блестящими, как конфетные фантики. Диаспро ловила их, пытаясь понять скрытый смысл, но улавливала лишь сладковатый привкус чего-то незнакомого и холодного.

— …помолвку объявим, когда дети чуть подрастут, конечно, для приличия…

— …ваша дочь — восхитительна, просто жемчужина, какое изящество…

— …сила магии, направленная в русло прогресса, творит чудеса…

"Жемчужина — повторила про себя Диаспро, и на секунду ей стало тепло. — Он сказал — жемчужина". Она украдкой посмотрела на родителей, надеясь увидеть в их глазах отблеск этой гордости. Но их лица были обращены к герцогу Скайндеру, и улыбки на них были такими же отполированными и безупречными, как столешница из чёрного дерева в кабинете отца.

-

Последующие годы слились в череду изящных, выхолощенных ритуалов. Кабинет отца пах старыми книгами и дорогим коньяком. Герцог, не глядя на дочь, водил перстом по мерцающей голографической карте.

— Видишь, Диаспро? Это — Эраклион. Богатый, сильный. Но силён мускулами, а не разумом. Наша задача — стать этим разумом. Ты будешь его королевой. Ты будешь мягко направлять, советовать… Ты станешь той тихой силой, что движет великими империями. Это почётно.

— Я постараюсь, отец, — робко сказала девушка, жадно ловя его редкие слова, как подачки.

— Старания мало, дитя. Нужен результат, — он, наконец, посмотрел на неё, и его взгляд был тяжёлым, как гиря. — Любовь — это миф для простонародья. У властителей есть только долг. Твой долг — быть безупречной. Понимаешь?

Она кивала, не понимая до конца, но страстно желая исполнить указания отца.

Уроки с матерью были иными. В будуаре, где пахло фиалками и пудрой, герцогиня учила её искусству, не менее важному, чем политика.

— Милая моя, мужчиной правят не приказами, — говорила женщина, её тонкие пальцы с легкостью волшебницы заплетали сложную причёску на голове дочери. — Им правят красота, загадка, лёгкая недоступность. Ты должна стать для принца самым изысканным произведением искусства, которое он захочет разгадывать всю жизнь. Его единственной и самой изящной привычкой.

И Диаспро училась. Не только языкам и истории, но и тому, как опустить веки, чтобы вызвать интерес, как улыбнуться, чтобы польстить, как вздохнуть, чтобы пробудить участие. Она становилась живым произведением искусства, каждая деталь которого была продумана для чужого восторга. И это работало. Очень скоро от незнакомцев они с принцем перешли к закадычным друзьям. Ее портрет каким-то чудом появился на его столе, подарок на день рождения. Философские разговоры плавно перетекали в лёгкий флирт. Ежедневные разговоры по вечерам после учебы стали рутиной.

—

«Подруги» были частью обучения. Девочки из знатных семей. Их встречи напоминали миниатюрные балы: изящные платья, чопорные беседы, сдержанные смешки.

— Милая Диаспро, — говорила Элизия, дочь барона, с круглыми, как у фарфоровой куклы, глазами. — Ты просто обязана рассказать про принца! Каков он? Он красив?

— Он… очень учтив, — подбирала слова Диаспора, стараясь, чтобы её рассказ звучал как увлекательная, но приличная светская беседа.

— Говорят, он увлекается полётами на драконах, — вставила другая, Мелани, с лёгкой язвительностью, приправленной сахарной пудрой. — Такое… грубоватое развлечение для королевской крови. Но ты, конечно, своим изяществом его очаруешь и образумишь.

Они переглядывались, и их улыбки были такими же сладкими и ядовитыми, как ликёр из магических ягод. Их дружба была игрой в дружбу, репетицией будущей жизни при дворе, необходимостью, а не удачным стечением обстоятельств.

Возвращаясь в свои покои, Диаспро, порой, подходила к огромному окну. Замок стоял на утёсе, и внизу простирались сады невероятной красоты — с серебряными листьями, поющими цветами и фонтанами, украшенными драгоценными камнями. Всё было безупречно, создано руками лучших ландшафтных волшебников. Ни один листок не лежал криво.

Она смотрела на эту идеальную, застывшую красоту и чувствовала странную тяжесть в груди. Она так старалась. Так хотела, чтобы родители, проходя мимо, наконец-то погладили её по голове не для того, чтобы поправить прядь, а просто так. Чтобы сказали: «Ты молодец. Мы тобой довольны».

Но они никогда этого не говорили. Они лишь кивали, оценивая: «Прическа безупречна», «Французский выговор улучшился», «На балу держалась достойно».

И девочка заставляла себя улыбаться этой оценке. Ведь это было всё, что у неё было. Она была жемчужиной. Идеальной, гладкой, холодной жемчужиной в позолоченной клетке своего долга. И мысль о том, что клетка не имеет двери, даже не приходила ей в голову. Пока ещё не приходила.